Гробницы Атуана Ле Гуин Урсула

Глава 5.

Свет в Подземелье

Летом Тар заболела какой-то непонятной болезнью и в начале зимы умерла. Всегда казавшаяся изможденной, она превратилась почти в скелет, всегда немногословная, она почти совсем замолчала. Говорила она только с Архой, да и то оставаясь с ней наедине, но в конце концов прекратилось и это, и Верховная Жрица Храма Богов-Братьев тихо ушла во тьму. Арха долго горевала. Тар была женщиной суровой, но не жестокой, и учила свою воспитанницу гордости, а не страху.

Теперь осталась только Кессил.

Замену Тар должны были прислать из Авабата только весной, и до того времени Арха и Кессил остались полноправными владычицами Места. Кессил называла Арху «госпожой» и выполнила бы любой ее каприз, но Арха давно усвоила, что приказывать ей опасно. У нее было на это право, но не хватало силы, а сила, чтобы выдержать зависть и ненависть Кессил ко всему, что было выше нее, чем она не могла править, требовалась немалая.

С тех пор как (от нежной Пенте) Арха узнала о существовании не верящих в богов людей и восприняла это пусть как пугающую, но реальность, она смогла лучше понять Кессил. В сердце Верховной Жрицы не было преклонения ни перед Безымянными, ни перед богом. Она не поклонялась ничему, кроме власти. Император Каргада обладал ею и в глазах Кессил в самом деле был Божественным Королем, достойным преклонения. Но храмы были для нее лишь красивым фасадом, Монументы – простыми камнями, Гробницы Атуана – дырками в земле, пусть ужасными, но пустыми. Кессил отреклась бы от Пустого Трона, если бы посмела, и расправилась бы с Первой Жрицей, если бы могла.

Арха довольно легко смирилась с таким положением дел. Возможно, это была заслуга Тар, хотя она никогда ничего не говорила прямо. На первой стадии своей болезни, прежде чем Тар совсем погрузилась в тишину, она часто просила Арху зайти к ней и рассказывала девушке о деяниях Божественного Короля и его предшественников, о жизни в Авабате – короче, о том, что она, как занимающая высокое положение жрица должна была знать, но что делало мало чести Королю и его придворным. Она рассказывала о своей собственной жизни и о том, как выглядела и что делала Арха-Которая-Была, а иногда, хотя и не часто, упоминала о трудностях и опасностях, подстерегающих Арху-Которая-Есть. Ни разу она не назвала Кессил по имени. Но Арха одиннадцать лет была ее ученицей и ей достаточно было намека, чтобы понять и запомнить.

После того, как закончились унылые церемонии похорон и оплакивания, Арха взяла за правило избегать Кессил. После дневных трудов она удалялась в свое уединенное жилище и при первой возможности шла в комнату за Троном, открывала люк и спускалась в темноту. Днем ли, ночью ли (в подземелье это не имело никакого значения), Арха систематически обследовала свои владения. Тяжкий груз святости запрещал вход в Подземелье под Гробницей всем, кроме Верховных Жриц и их личных телохранителей. Каждого поразит здесь гнев Безымянных. Однако ничто не запрещало входить в Лабиринт, да и не было в таком запрете нужды. В Лабиринт можно было войти только через Подземелье, да и нужен ли мухе закон, ограничивающий возможность залететь в паутину?

Поэтому Арха часто брала с собой Манана, давая ему возможность получше узнать ближние части Лабиринта. Нельзя сказать, чтобы Манану нравились такие путешествия, но подчинялся он Архе безоговорочно. Она позаботилась также и о том, чтобы Дуби и Уато, слуги Кессил, знали путь до Комнаты Цепей и выход из Подземелья, но не более того. Она никогда не брала их в Лабиринт, желая, чтобы только безгранично преданный ей Манан знал его тайные тропы. Так как они всегда принадлежали ей, и только ей одной. Скоро Арха приступила к обследованию всего лабиринта. Осенью она провела множество дней, шагая по его бесконечным коридорам, но смогла обойти только его малую часть. Путешествия по бессмысленной путанице туннелей утомляли ее ноги, а постоянные отсчеты поворотов и пересечений погружали в уныние разум. Лабиринт и был сделан для того, чтобы утомить и погубить очутившегося в нем смертного, и даже его хозяйка не могла не признать, что это всего навсего своеобразная ловушка, хотя бесконечная череда улиц, вырезанных в твердом камне, поражала воображение.

Так что зимой Арха стала все больше времени посвящать изучению Тронного Зала, его алтарей, альковов за и под алтарями, комнат, забитых сундуками и ящиками, содержимого сундуков и ящиков, переходов и пыльных чердаков, населенных бесчисленным множеством летучих мышей, подвалов и подвалов под подвалами – своеобразных прихожих темных коридоров под землей.

С руками, перепачканными превратившимся за восемь столетий в порошок мускусом и прилипшей к лицу паутиной, она могла часами стоять на коленях перед шкатулкой, вырезанной из кедрового дерева. Этот дар какого-то древнего короля не пощадило время, но все равно, она была прекрасна. Крышка ее была покрыта тончайшей резьбой – творением безвестного художника, ставшего прахом много веков назад. Вот сам король – крохотная напряженная фигурка с большим носом, вот Тронный Зал со своим куполом и двойным рядом колонн. А вот и сама Первая Жрица, она вдыхает с бронзового подноса наркотические пары и что-то говорит королю. Черты ее лица неразборчивы, и Архе кажется, что это лицо – ее собственное. Интересно, что напророчила она тогда королю, остался ли он доволен ее словами?

В Тронном Зале у Архи были свои любимые места. Часто заходила она, например, в одну комнату в задней части Зала, где хранились старые одежды – великолепные платья и костюмы, преподнесенные Месту великими лордами, когда они приходили сюда и поклонялись Безымянным, признавая тем самым их превосходство над собой. Иногда их дочери – принцессы одевали эти мягкие шелка, расшитые топазами и черными аметистами, и танцевали вместе со жрицами. В одной из комнат стояли столики слоновой кости, на крышках которых были выгравированы сцены таких танцев, а также лорды и короли, ожидающие вне Тронного Зала, потому что тогда, как и сейчас, вход в него мужчинам был воспрещен. А девицы в белых шелках танцевали со жрицами, облаченными в грубые домотканые черные хитоны, как и теперь. Арха любила приходить и прикасаться к белой, тонкой, истлевшей от времени ткани, с которой драгоценные камни отрывались под действием собственного ничтожного веса. Да и запах благовоний, пропитавших весь храм – он был свежее, нежнее, моложе.

Арха могла просидеть целую ночь в сокровищницах, перебирая содержимое одной шкатулки, камешек за камушком, или вглядываясь в ржавые доспехи, сломанные плюмажи на шлемах, пряжки, заколки, брошки из бронзы, серебра, золота.

Совершенно не боявшиеся Архи совы сидели на потолочных балках, моргая желтыми глазами. Сквозь щели в кровле пробивался иногда солнечный свет, а иногда – мелкий сухой снег, холодный, как те рассыпающиеся в прах от малейшего прикосновения древние шелка.

В одну из зимних ночей, когда в храме было особенно холодно, Арха подошла к люку, открыла его, скользнула на лестницу, закрыла за собой тяжелую крышку и пошла по знакомому туннелю, ведущему в Подземелье под Гробницами. Здесь, конечно, она никогда не зажигала света. Даже если у нее был слабый фонарь, для похода в Лабиринт или для освещения пути на поверхности ночью, Арха гасила его прежде чем войти в огромную пещеру. Ни разу за всю свою многовековую жизнь не видела она, как выглядит Подземелье. Вот и сейчас она задула свечу и не замедляя шаг, легко пошла в чернильную тьму, словно рыбка в ночном море. Здесь никогда не было ни жары, ни холода, только неизменная сырая прохлада. Наверху бушевала метель над замерзшей пустыней, здесь же не было ни ветра, ни смены времен года. Здесь было тихо и уютно. Здесь было безопасно.

Арха направилась к Раскрашенному Залу. Ей нравилось иногда приходить сюда и рассматривать странные картины на его стенах, появляющиеся из темноты при слабом свете свечи – люди с длинными крыльями и огромными глазами, спокойные и печальные. Никто не мог сказать Архе, кто это такие – подобных картин нигде не было больше, но ей казалось, что она знает: это духи проклятых, тех кто не мог возродиться в новой жизни. Раскрашенный Зал находился в самом Лабиринте, так что сначала Архе нужно было пересечь Подземелье. И вот, приближаясь к нему, она уловила еле видимое серое мерцание, отражение отражения далекого света.

Архе показалось, что это обман зрения, так уже бывало в чернильной тьме подземелий. Она закрыла глаза и мерцание исчезло, открыла – и оно появилось вновь.

Арха остановилась и замерла на месте. Свет был еле заметен, но это – свет, а тут всегда должна царить тьма.

Она сделала несколько шагов вперед, подняла руку, чтобы коснуться стены, и – удивительно! – заметила ее движение…

Изумление вытеснило из ее головы все мысли – даже страх. Слабый отблеск света здесь, в самом сердце тьмы? Вся в черном, босая Арха бесшумно шла вперед. Перед последним поворотом она на мгновение остановилась, собралась с духом, осторожно сделала последний шаг… посмотрела… и увидела…

…увидела то, что не видела никогда, хотя прожила не одну сотню жизней – грандиозную сводчатую пещеру под Монументами, вырубленную в скале не рукой человека, но силами самой Земли, украшенную кристаллами, иглами и завитушками известняка – плодом тысячелетней работы подземных вод. Она была огромна – с мерцающей крышей и стенами – сверкающий, нежный, замысловатый дворец алмазов, дом аметиста и хрусталя, из которого древняя тьма была изгнана сиянием.

Свет, свершивший это чудо, не был ярок, но почти ослепил привыкшие к полной темноте глаза Архи. Это был слабо светящийся, похожий на болотный огонь шарик. Он двигался через пещеру, высекая тысячи искр из переливающегося потолка и бросая тысячи фантастических теней на стены пещеры.

Свет горел на конце деревянного посоха, без дыма, не обжигая. Посох держала человеческая рука. Мельком Арха увидела и лицо – черное лицо, человеческое.

Она замерла.

Человек долго ходил по огромной пещере, пересекая ее в разных направлениях. Он словно что-то искал, заглядывая за кружевные переплетения сталактитов и в ведущие из пещеры туннели, но не входя в них. Первая Жрица неподвижно стояла за поворотом и ждала…

Возможно, труднее всего была для Архи мысль, что она смотрит сейчас на незнакомого ей человека. Очень редко доводилось ей встречаться с незнакомцами. Ей показалось, что это один из стражников… нет, это кто-то из-за Стены – пастух или раб, а пришел он выведать секреты Безымянных, или украсть что-нибудь из Гробниц.

Украсть! Ограбить Силы Тьмы! Святотатство – именно это слово пришло Архе на ум. Он был мужчиной, а у мужчин нет права ступать на священную почву Гробниц. Тем не менее он пришел. Он вошел. Он создал запрещенный свет в этом месте, а света не было здесь с самого начала времен. Почему же Безымянные не покарали его?

Человек стоял у стены и смотрел вниз, туда, где пол немного поднимался. Здесь когда-то копали, так как были видны рыхлые влажные комья земли, вынутой при копании могил, но не засыпанной обратно в яму.

Хозяева Архи съели тех трех. Почему они не съели этого?

Чего они ждут?

Если бы их руки вновь обрели силу и к ним снова вернулся дар речи…

– Прочь! Прочь! Изыди! – во всю мощь своих легких пронзительно закричала Арха. Эхо загрохотало в ответ, как бы раздвигая тьму, удивленное лицо грабителя повернулось к ней и на мгновение глаза их встретились. Свет тут же погас. Великолепие исчезло. Остались тьма и тишина.

Способность мыслить вернулась к Архе. Чары света отпустили ее.

Должно быть, человек пришел сюда через дверь в красной скале, Дверь Узников, и постарается выйти через нее же. Легко и тихо, как мягкокрылая сова, Арха пробежала вдоль стены пещеры до низкого коридора, ведущего к двери, открывающейся только внутрь, и остановилась в начале туннеля. Не чувствовалось никакого движения воздуха – значит, человек захлопнул дверь. Если он вошел в тот туннель, то сам загнал себя в ловушку.

Но его не было в туннеле, иначе Арха услышала бы его дыхание, почувствовала тепло и биение его жизни. Никого не было в туннеле… Арха прислушалась. Куда же он исчез?

Тьма, как тугая повязка, давила на глаза. Возможность увидеть Подземелье не просто смутила Арху – она потрясла ее. Она знала Подземелье как место, где можно ориентироваться по слуху и осязанию, по дуновению холодного ветра во тьме, как тайну, навеки покрытую мраком. Она увидела его, и загадочность уступила место… нет, не ужасу, но чувству красоты, более таинственному, чем сама тьма.

Мучимая неуверенностью в себе, Арха медленно пошла ко второму туннелю слева, входу в Лабиринт. Там она остановилась и прислушалась еще раз.

Уши поведали ей не больше, чем глаза. Но прикоснувшись рукой к стене, Арха почувствовала слабую ее дрожь, а дуновение затхлого промозглого воздуха донесло до нее неуместный здесь запах – запах дикого шалфея, растущего только на холмах под открытым небом.

Следуя за запахом, Арха медленно и бесшумно пошла вниз по туннелю.

Примерно через сотню шагов она услышала его. Он двигался почти так же тихо, как и она, но не так уверенно. Арха услышала слабый шорох, словно человек споткнулся обо что-то, но тут же восстановил равновесие. Больше ничего. Помедлив, Арха снова двинулась вперед, едва касаясь стены кончиками пальцев правой руки, пока они, наконец, не наткнулись на круглый металлический прут. Она остановилась и, встав на цыпочки, почти у самого потолка нащупала ржавую железную рукоятку. Собрав все силы, Арха рванула рукоятку вниз.

Раздался оглушительный скрежет, а за ним – не менее громкий удар. Во все стороны брызнули голубые искры. Многократно повторенное эхо, накладываясь друг на друга, унеслось в туннель. Арха нащупала изъеденную временем поверхность железной, перегородившей путь двери, и облегченно вздохнула.

Она вышла в подземелье под Монументами и, касаясь правой рукой стены, направилась к люку, ведущему в Тронный Зал. Она не торопилась, но продолжала двигаться бесшумно, хотя нужда в этом отпала. Арха поймала своего грабителя. Дверь отрезала ему единственный выход из Лабиринта, и открыть ее можно было только со стороны Подземелья.

Человек остался во тьме и никогда не сможет выбраться на поверхность.

Шествуя медленно и гордо, Арха прошла мимо Трона в зал с колоннами. Там, у бронзовой чаши на высоком треножнике, в которой тлела горсть угольев, она повернула и подошла к семи ступеням, ведущим к трону. На самой нижней из них она преклонила колени и коснулась лбом холодного пыльного камня, на котором там и сям валялись мышиные кости, сброшенные сюда совами-охотниками.

– Простите меня за то, что я видела как рассеялась ваша тьма, – сказала Арха, не разжимая губ. – Простите за то, что я стала свидетельницей насилия над вашими Гробницами. Вы будете отмщены! О, Хозяева! Смерть отдаст его вам, и дух его никогда не возродится!

Но во время молитвы перед мысленным взором Архи снова встало дрожащее сияние освещенного Подземелья – жизнь на месте смерти, и не праведный ужас горел в ее душе, не ненависть к грабителю, а только бесконечное изумление…

– Что сказать Кессил? – спросила себя Арха, выходя из храма и поплотнее запахивая теплый плащ от холодного зимнего ветра. Ничего… Пока ничего… Я – Хозяйка Лабиринта. Это дело не имеет никакого отношения к Божественному Королю и его храму. Я расскажу ей обо всем, когда грабитель умрет. Может быть… Какую смерть избрать для него? Нужно попросить Кессил присутствовать при казни… Она так любит смотреть на умирающих… Что он там искал? Он, должно быть, сумасшедший. И как он ухитрился проникнуть вниз? Ключи к дверям есть только у меня и у Кессил. Он, наверное, вошел через дверь у красного камня. Только волшебник мог открыть ее. Волшебник…

Арха остановилась, хотя ветер чуть не сбивал ее с ног.

«Да, он – волшебник, колдун с Внутренних островов и ищет он сломанный амулет Эррет-Акбе!»

И было в этой мысли столько потрясающего величия, что Арху бросило в жар на пронизывающем ветру. Она громко рассмеялась. Место вокруг нее и пустыня вокруг Места – все было погружено во тьму и тишину. Ни огонька не было видно в окнах Большого Дома, и только ветер стонал, неся на своих крыльях крошечные невидимые снежинки.

«Если он волшебством смог открыть дверь в красной скале, то откроет и любую другую, а потом сбежит».

Эта мысль бросила ее в холод, но не убедила. Безымянные позволили ему войти. А почему бы и нет? Какой от него вред? Какой вред от грабителя, который не может покинуть место преступления? Маг должно быть обладал силой, и, судя по всему, силой немалой, если смог зайти так далеко. Но дальше ему не пройти, ибо что такое его сила против воли Безымянных, против их Гробниц, против Владык, чей Трон пуст?

Чтобы убедиться в этом, Арха поспешила в Малый дом. Манан спал на крыльце, закутавшись в плащ и ветхое шерстяное одеяло, служившее ему зимней постелью. Стараясь не разбудить его и не зажигая света, Арха тихо открыла дверь в дальней стене зала и вошла в маленькую комнатку. Несколькими ударами кремня о кресало она высекла достаточно искр, чтобы найти определенное место на углу. Встав на колени, она вынула из пола одну дощечку, потом вынула из углубления кусок старой грязной материи, нагнулась… и отпрянула назад, потому что из отверстия прямо в глаза ей ударил луч света.

Переждав несколько мгновений, Арха очень осторожно снова заглянула в отверстие. Она забыла, что маг носит на конце своего посоха свет, и теперь увидела его. Он был именно там, где Арха ожидала его увидеть – точно под потайным отверстием, перед загородившей ему выход из Лабиринта железной дверью.

Он стоял, положив одну руку на пояс, и держа в другой посох длиной в его рост, на верхушке которого светился мягкий огонек – обманка. Голова его, видимая Архой с высоты шести футов, была склонена набок. Одет он был обычно для зимнего путешественника или пилигрима – короткий меховой плащ, кожаная куртка, шерстяные гетры, шнурованные сандалии. К заплечному мешку была привязана бутылка с водой. На поясе – кинжал в ножнах. Он стоял неподвижно, в расслабленной задумчивой позе.

Волшебник не спеша поднял посох, приблизил его светящийся конец к железной двери, которую Арха из своего потайного отверстия не видела. Светящийся шар изменился – он стал меньше и ярче. Волшебник заговорил. Язык его не был понятен Архе, но более всего удивил ее голос волшебника – глубокий, певучий бас.

Свет на конце посоха разгорелся, минул, потускнел. На мгновение он совсем угас и Арха потеряла волшебника из вида.

Но свет снова появился, на этот раз устойчивый и немигающий. Заклинание мага не сработало, он отвернулся от двери. Сила, державшая дверь закрытой, превзошла магию Внутренних островов.

Он огляделся, словно обдумывая, что же делать дальше.

Туннель, в котором стоял волшебник, был шириной около пяти футов, высотой – от двенадцати до пятнадцати. Стены были сложены из каменных блоков, без штукатурки, но так точно, что в щели между ними с трудом пролезал лишь кончик ножа. Поднимаясь, стены наклонялись внутрь и образовывали сводчатый потолок.

И это было все.

Маг шагнул вперед и этот шаг увел его из поля зрения Архи. Свет погас. Подождав немного, Арха собралась уже было закрыть отверстие, как из него снова ударил луч света. Значит, он вернулся к дверям. Возможно, он понял, что углубившись в Лабиринт, никогда не найдет дорогу к этому месту.

Волшебник тихо произнес одно слово «Эмени», а потом снова, но уже громче: «Эмени!». Дверные петли заскрежетали, похожее на раскат грома эхо покатилось по туннелю, и Архе показалось, что пол дрожит под ее ногами.

Но дверь выдержала.

Изо рта волшебника вырвался короткий смешок, как у человека, который думает: «Ну и остолоп же я!» Он еще раз внимательно осмотрел стены и потолок, и Архе почудилась улыбка на его черном лице. Усевшись на пол, волшебник снял с плеч мешок, достал оттуда сухарь и принялся жевать. Потом он поднял кожаную бутыль, встряхнул ее, внимательно прислушиваясь. Архе она показалась почти пустой. Не отпив ни глотка, волшебник вставил пробку и улегся, положив голову на мешок и завернувшись в плащ. Посох остался в его правой руке. Когда он лег, светящийся шарик оторвался от посоха, проплыл в воздухе несколько футов и остановился за головой волшебника. Левую руку человек положил на грудь, зажав в ней что-то, свисавшее с его шеи на тяжелой цепи. Волшебник улегся поудобнее, положил ногу на ногу, взгляд его рассеянно блуждал по потолку. Вот он вздохнул и закрыл глаза. Свет медленно померк. Он заснул.

Левая рука волшебника расслабилась, сползла с груди, и Арха увидела то, что он сжимал в ней – грубо обработанный кусочек металла серповидной формы.

Умерли последние отблески его магического света, тьма и тишина окружили его.

Арха заткнула отверстие, поставила на место дощечку, и тихо проскользнула в свою комнату. Долго не могла она уснуть и стояли перед ее взором хрустальное сияние в обители смерти, нежный необжигающий огонь, каменные стены туннеля и спокойное лицо спящего человека.

Глава 6.

В ловушке

На следующий день, покончив с делами в различных храмах и дав урок священных танцев новичкам, Арха сразу ушла к себе в Малый Дом, задернула шторы в комнате с потайным отверстием и, открыв его, заглянула вниз. Света не было. Волшебник ушел. Арха не думала, что он долго просидит у двери, просто это единственное известное ей место. Как найти теперь заблудившегося человека?

Общая длина туннелей Лабиринта, судя по рассказам Тар и собственному опыту Архи, со всеми ответвлениями, спиралями и тупиками, составляла не менее двадцати миль. По прямой самый дальний тупик находится всего в одной миле от Монументов, но там, внизу не было прямых линий. Все туннели изгибались, раздваивались, снова соединялись, пересекались, закручивались в петле и в итоге возвращались в исходную точку – им не было ни начала, ни конца. Можно было идти, идти и идти, но все же никуда не попасть, так как попадать было некуда. В Лабиринте не было ни центра, не ни сердца. А теперь, когда туннель перегородила железная дверь, у него не стало и конца. Ни один путь не вел к цели.

Арха, хотя и хорошо запомнила счет поворотов и пропусков, всегда в самые дальние путешествия брала с собой моток тонкой пряжи и разматывала ее, отмечая пройденный путь. Свет не помог бы ей, потому что на стенах туннелей не было никаких отметин – все они были одинаковыми, и если бы Арха пропустила хоть один поворот, то тоже заблудилась бы.

Волшебник мог отшагать уже не одну милю и удалиться от двери, в которую вошел, не больше, чем на сорок футов.

Арха побывала в Тронном Зале, потом в Храме Богов-Братьев, в кухонных подвалах, и везде, выбирая момент, когда никого не было поблизости, заглядывала в темные потайные отверстия. Пришла морозная, полная звезд ночь, и Арха обошла все заветные места на холме, поднимая определенные камни, прочищая отверстия, напрасно вглядываясь в зияющие в земле черные дыры.

Он был там. Он должен был быть там. Он просто избегал ее. Он умрет от жажды прежде, чем она найдет его. Когда Арха уверится, что он мертв, она пошлет на поиски Манана. Мысль об этом была нестерпимой, и, стоя на коленях на освещенной лишь светом звезд земле Холма, Первая Жрица роняла в снег слезы бессильной ярости.

По склону холма Арха спустилась обратно к храму Божественного Короля. Его покрытые инеем колонны мерцали в звездном свете, словно вырезанные из кости. Арха постучала в заднюю дверь и Кессил впустила ее внутрь.

– Что привело ко мне госпожу? – холодно и настороженно спросила Кессил.

– Жрица, в лабиринте появился человек.

Кессил была застигнута врасплох – впервые за многие годы случилось нечто такое, что она не ожидала. Она стояла и смотрела на Арху мгновенно расширившимися глазами. Архе пришло в голову, что именно такой Пенте изображала Кессил, и с трудом подавила рвущийся наружу истерический смех.

– Человек? В Лабиринте?

– Мужчина, чужеземец, – ответила Арха и, видя, что Кессил не сводит с нее недоверчивых глаз, добавила:

– уж мужчину-то я узнаю, хоть и видела их так мало.

Кессил не обратила вниманию на иронию…

– Как он попал туда?

– Колдовством, как же еще? У него темная кожа, наверное он с Внутренних Островов. Он пришел что-то украсть. Сначала я нашла его в Подземелье, под самым Монументом. Увидев меня, он убежал прямо в Лабиринт, как будто хорошо знал вход в него. Я закрыла его там железной дверью. Он произносил какие-то заклинания, но так и не справился с ней. Утром он ушел вглубь Лабиринта и теперь я не могу найти его.

– У него есть свет?

– Да.

– Вода?

– Маленькая фляга, да и в той осталось на донышке.

– Свеча его, наверное, уже догорела, – размышляла вслух Кессил. – Четыре или пять дней. Может быть шесть. Потом ты можешь послать моих стражников вытащить труп наружу. Кровь мы выльем к Трону, а…

– Нет! – с неожиданной горячностью воскликнула Арха. – Он нужен мне живой! C высоты своего гигантского роста жрица внимательно посмотрела на девушку.

– Зачем?

– Чтобы… чтобы он умирал подольше! Он согрешил против Безымянных! Он осквернил подземелье светом! Он хочет украсть сокровища Гробниц! Нельзя ему позволить просто лечь в тоннеле и умереть в одиночестве!

– Конечно, – задумчиво сказала Кессил. – Но как ты поймаешь его, госпожа? Это рискованно, а у него не осталось ни малейшего шанса выжить. Разве нет где-то в Лабиринте комнаты костей тех, кто забрел в нее и не смог выйти? Пусть Безымянные накажут его по своим обычаям, черным обычаям Лабиринта! Смерть от жажды – жестокая смерть.

– Знаю, – ответила Арха. Она повернулась и вышла в ночь, поплотнее запахнув капюшон, чтобы получше защититься от ледяного пронизывающего ветра. Разве она не знает?

Глупо было приходить к Кессил. Не от нее нужно ждать помощи, она толком ничего не знает и единственное, что смогла предложить – спокойное ожидание смерти волшебника. До ее сознания не дошло, что нужно обязательно поймать этого человека. Нельзя, чтобы он умер так же, как и те, другие… Она не выдержит этого снова. Если уж ему суждено умереть, то смерть должна быть быстрой и настигнуть его при дневном свете. Будет более справедливо, если грабитель первый за многие столетия отважившийся проникнуть в Лабиринт, умрет от удара меча. У него нет бессмертной души, он не возродится и призрак его с воем будет носиться по туннелям… Нельзя оставлять его умирать от жажды в темноте и одиночестве.

Следующей ночью Арха почти не спала. Покончив с утомительными церемониями в храмах, она провела всю ночь, безмолвно переходя не зажигая свечи от одного потайного отверстия к другому во всех темных зданиях Места и на продуваемом всеми ветрами холме. За два часа до рассвета она вернулась в Малый Дом, но тревожные мысли долго не давали ей уснуть. На исходе третьего дня Арха вышла в пустыню, к скованной льдом реке, из которой торчали замерзшие стебли тростника. Она вспомнила, что как-то осенью зайдя очень далеко в Лабиринт, за Перекресток-Шести дорог, и в длинном слегка изогнутом туннеле услышала за стеной журчание воды. Добравшись до этого места, умирающий от жажды человек вряд ли покинет его. Даже там, у реки, были потайные отверстия и, пользуясь наставлениями Тар, Арха нашла их без труда. Ее воспоминания были сродни воспоминаниям слепого. Арха скорее чувствовала, чем видела путь от одного потайного отверстия к другому. Во втором из них, в самом дальнем от Гробниц, натянув капюшон, чтобы не дать свету просочиться в отверстие и склонившись над ним, она увидела слабое мерцание колдовского света.

Да, он был там, наполовину скрытый из вида. Отверстие глядело в самый конец заканчивающегося тупиком туннеля. Арха видела только спину волшебника, его согбенную шею и правую руку. Он сидел у стены, ковыряя камни коротким кинжалом с украшенной драгоценным камнем рукоятью, но лезвие было уже сломано, кончик кинжала лежал прямо под отверстием. Он сломал его в попытке раздвинуть камни, добраться до воды, журчащей по ту сторону непреодолимой стены.

В движениях волшебника не чувствовалось силы, он уже не походил на человека, спокойно стоявшего трое суток назад перед железной дверью и смеявшегося над своей слабостью. Он не пал духом, но силы покинули его. Не к помощи заклинаний прибег он, чтобы раздвинуть непослушные камни, а к помощи бесполезного кинжала. Даже его светящийся шарик стал маленьким, тусклым. Вот огонек мигнул, человек вздрогнул, выронил кинжал, но тут же подобрал его и снова упрямо принялся вгонять его в щель между камнями.

Лежа среди скованного льдом тростника, забыв, кто она и что тут делает, Арха сложила ладони рупором, чтобы звук не убежал в сторону, и поднесла свои губы к холодному каменному отверстию.

– Колдун! – позвала Арха и ее голос скользнув по каменному горлу, холодно отразился от стен туннеля.

Человек быстро вскочил на ноги, совсем скрывшись при этом из вида. Арха еще крепче прижала рот к отверстию и произнесла:

– Иди назад вдоль стены до второго поворота, поверни налево, пройди два прохода справа, поворачивай в третий, пропусти один справа, поворачивай в следующий. Потом налево, потом направо. Оставайся там, в Раскрашенном Зале.

Подняв голову, чтобы снова заглянуть в отверстие, Арха нечаянно впустила в него на мгновение лучик света, потому что человек шагнул точно под отверстие и поднял к нему свой взор. Наконец-то Арха смогла как следует разглядеть его лицо – недоверчивое, напряженное, изборожденное ужасными шрамами. Губы его почернели и растрескались, но в глазах горел ясный огонь. Вот он поднял посох, поднося свет ближе и ближе к глазам Архи. В испуге она отпрянула от отверстия, закупорила его каменной пробкой, засыпала песком, поднялась и поспешила прочь. Руки ее тряслись, к горлу подкатывалась тошнота. Арха не знала, что ей делать.

Если волшебник пойдет туда, куда ему сказано, то очутится в зале с картинами. У него самого не было никакой причины стремиться туда, но в потолке Раскрашенного Зала было прекрасное потайное отверстие. Выходило оно в сокровищницу храма Богов-Братьев, и может быть, именно поэтому пришла Архе в голову такая мысль… Зачем вообще заговорила она с грабителем…

Она может спустить ему в какое-нибудь отверстие немного воды, а потом привести его к этому месту. Она может подарить ему еще несколько дней жизни – столько, сколько захочет. Если она даст ему немного воды и пищи, он будет жить дни, месяцы, блуждая в лабиринте, а она будет следить за ним через отверстия и подсказывать ему дорогу к месту, где находится вода. Иногда она будет обманывать его – пусть прогуляется впустую! Но он пойдет, ибо у него не будет другого выхода. Это научит его, как насмехаться над Безымянными, как хвастаться принадлежностью к мужскому полу в обители Бессмертных Мертвецов!

Правда, пока он будет в Лабиринте, сама Арха не сможет опуститься в него. Почему? – спросила она себя и ответила:

– Потому что мне придется оставить железную дверь открытой и он сможет убежать… Но добраться он сможет только до Подземелья…

Настоящий же ответ был таков: Арха боялась встречи с ним, боялась его искусства, благодаря которому он проник в Подземелье, волшебства, способного рассеять вечную тьму. Но оправдан ли ее страх? Владыки Темных Мест – на ее стороне. Ясно, что здесь, в царстве Безымянных, могущество волшебника ограничено. Он не смог открыть железную дверь, не смог добраться до воды, не создал демона, способного проломить стены Лабиринта – ее страхи были напрасны! За три дня скитаний он не смог найти даже Великую Сокровищницу – цель своего безумного предприятия. Сама Арха еще ни разу не была в ней, откладывая посещение до лучших времен – из благоговения и уверенности в том, что время для этого еще не пришло.

Внезапно Арха подумала: а почему бы ему не совершить это путешествие вместо меня? Пусть любуется сокровищами сколько ему влезет! Какой ему от них толк? Она всласть потешится, советуя колдуну откушать золота и испить алмазов…

С нервной, лихорадочной торопливостью, владевшей Архой все три последние дня, она помчалась в храм Богов-Братьев, отомкнула крохотную сводчатую сокровищницу и расчистила искусно замаскированное потайное отверстие в полу.

В Раскрашенном Зале под отверстием царила тьма. Указанный волшебнику путь чуть ли не на целую милю длиннее прямого, но в горячке Арха забыла об этом. Кроме того, ослабленный жаждой не мог идти быстро. А может быть, он перепутал порядок поворотов? Мало кто мог, как Арха, запомнить услышанное с первого раза. А вдруг он просто не понял ее языка? Если так, пусть плутает внизу, пока не околеет, – глупец, иноземец, неверный! Пусть дух его воет на каменных тропах Гробниц Атуана, пока тьма не сожрет даже его…

Ранним утром, после ночи, в которой было мало сна и много кошмаров, Арха вернулась к потайному отверстию в храмовой сокровищнице. Не увидев ничего, она спустила вниз фонарь на железной цепочке. Вот он… Арха увидела его ноги, одну безжизненную руку и прошептала в потайное отверстие, которое было довольно велико:

– Колдун!

Человек не шевельнулся. Умер? Неужели он исчерпал все свои силы? Сердце Архи бешено заколотилось.

– Колдун! – крикнула она громче, и молодой ее голос зазвенел под землей. Человек с трудом сел и озадаченно осмотрелся вокруг. Потом он поднял голову и прищурился, словно свет крохотного фонарика резал ему глаза. Лицо его было ужасно черное, распухшее, как у мумии.

Он положил руку на посох, лежащий на полу подле него, но огонек не появился на его конце. Магическая сила покинула его.

– Ну что, колдун, хочешь увидеть сокровища Гробниц Атуана?

Человек устало посмотрел вверх, но он мог увидеть там лишь фонарик. Через несколько мгновений лицо его исказила гримаса (неужели улыбка?) и он кивнул.

– Выходи отсюда налево. Сверни в первый коридор налево…

– Арха быстро отбарабанила длинный перечень поворотов и добавила:

– Там ты найдешь сокровища, за которыми пришел, а может быть, и воду. Чтобы ты предпочел сейчас, колдун?

Опираясь на посох, человек встал. Глядя вверх, но не видя ее, он попробовал что-то сказать, однако из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он пожал плечами и вышел из Раскрашенного Зала.

Она не даст ему воды. Кроме того, он никогда не найдет пути в Сокровища. Перечень поворотов был слишком длинный, и он не запомнил его, а даже если и запомнил, на пути его была Яма. Он остался без света. Он заблудится, упадет без сил в Яму и умрет где-нибудь в одном из сухих безжизненных залов. Манан найдет его и вытащит оттуда. И это будет конец. Арха зажала в руках затычку от потайного отверстия, схватилась за голову и принялась раскачиваться взад и вперед, кусая губы, словно от непереносимой боли. Она не даст ему воды. Она не даст ему воды. Она даст ему только смерть, смерть, смерть, смерть.

В эту тяжелую для нее минуту, тяжело ступая, в храмовую сокровищницу вошла Кессил.

– Тот человек умер?

Арха подняла голову. Ее глаза были сухи и незачем было их прятать.

– Кажется, умер, – ответила она, вставая и отряхивая юбки от пыли. – Света нигде нет.

– Он мог притаиться где-нибудь. Таким ни в чем нельзя доверять.

– Я подожду еще один день для верности.

– Лучше два. Потом Дуби вытащит его, он сильнее старика Манана.

– В отличие от Дуби, Манан служит Безымянным. В Лабиринте есть места, запретные для твоего слуги, а грабитель сейчас как раз в одном из них…

– Но оно уже осквернено…

– Смерть грабителя очистит его, – твердо сказала Арха.

Судя по взгляду Кессил, с ее собственным лицом творилось что-то непонятное. – Это мои владения, жрица, и я должна заботиться о них так, как подсказывают мне мои хозяева. Уроки смерти мне больше не потребуются.

Лицо Кессил, казалось, втянулось в черный капюшон, как голова пустынной черепахи в панцирь.

– Повинуюсь, госпожа.

Они расстались перед алтарем Богов-Братьев. Не торопясь больше, Арха зашла в Малый Дом и приказала Манану сопровождать ее. Разговор с Кессил подсказал ей, что нужно делать.

Арха и Манан спустились в Подземелье и, навалившись вместе на длинную ручку, с трудом открыли железную дверь, потом зажгли фонари и вышли в Лабиринт. Арха прошла в Раскрашенный Зал и оттуда принялась отсчитывать дорогу к Сокровищнице.

Грабитель не ушел далеко. Они натолкнулись на него. Не пройдя и пятисот шагов по извилистым туннелям, он был в беспамятстве и походил на брошенную кучу старого тряпья. Посох лежал в некотором отдалении от него – он выпустил его из рук, прежде чем упал. Губы волшебника были искусаны в кровь, глаза полузакрыты.

Манан опустился на колени и своей огромной желтой ручищей нащупал пульс на горле волшебника.

– Он жив. Задушить его, госпожа?

– Нет. Он нужен мне живым. Поднимай его и неси за мной.

– Живым? – обеспокоенно переспросил Манан. – Зачем, маленькая госпожа?

– Он станет рабом Гробниц! А теперь придержи язык, и делай, что приказано!

С видом более печальным, чем обычно, Манан, подчинившись, легко взвалил юношу на плечи, и нагруженный таким образом, зашагал вслед за Архой. Но возраст Манана в конце концов сказался, и на обратном пути им пришлось останавливаться добрый десяток раз, чтобы Манан мог перевести дыхание. На каждой остановке коридоры выглядели совершенно одинаково: грязно-желтые стены из плотно пригнанных друг к другу камней, сводчатый потолок, неровный пол, спертый воздух. Отдувающийся Манан, неподвижный незнакомец, два тусклых фонаря и уходящая в оба конца туннеля непроницаемая для глаз тьма. На каждой остановке Арха выливала немного воды в запекшийся рот незнакомца, совсем чуть-чуть, чтобы возвращающаяся жизнь не убила его.

– В Комнату Цепей? – спросил Манан, когда они подошли к туннелю, ведущему к железной двери. При этих его словах Арха впервые задумалась, куда же девать пленника. Она не знала.

– Нет, только не туда! – воскликнула Арха, у которой при воспоминании о дыме, вони и безжизненных, тупых лицах узников закружилась голова и к горлу подступила тошнота. Кроме того, в Комнату Цепей может прийти Кессил…

– Он… он должен остаться в Лабиринте, тут он не сможет вернуть себе магическую силу. Где-то тут есть комната…

– Госпожа, в Раскрашенном Зале есть дверь с замком и потайное отверстие… Если он ничего не сможет сделать с дверью…

– Здесь внизу не сможет. Вернемся.

И Манан потащил его назад, а это было уже почти половина пройденного пути. Бедняга слишком устал, чтобы протестовать… Добравшись наконец до Раскрашенного Зала, Арха сняла с себя длинный шерстяной плащ и расстелила его на пыльном полу.

– Клади его сюда.

Манан уставился на нее в печальном оцепенении и чихнул.

– Маленькая госпожа…

– Манан, пойми, я хочу, чтобы этот человек жил. Тут он замерзнет, смотри, как он дрожит!

– Твое одеяние будет осквернено. Одеяние жрицы. Он же не верит в Безымянных, он мужчина! – почти выкрикнул Манан, закатывая глаза, словно в непереносимой душевной муке.

– Тогда я сожгу плащ и велю соткать другой! Ну, давай же, Манан…

Манан послушно нагнулся и пленник соскользнул с его плеч на черное одеяние. Он лежал, как мертвец, только жилка судорожно билась на его шее и спазмы время от времени сотрясали его изможденное тело.

– Нужно его приковать, – сказал Манан.

– Боишься? – с издевкой спросила Арха, но когда Манан показал ей торчащий из стены железный стержень, к которому можно было прикрепить цепь, она разрешила ему принести ее из Комнаты Цепей. Топая и повторяя вполголоса указания Архи, Манан удалился – он уже много раз бывал в Лабиринте, но без Архи – никогда.

Архе показалось, что в свете фонаря картины на всех четырех стенах зала ожили – задвигались, задергались жуткие фигуры печальных людей с обвисшими крыльями, пребывавшие до этого в безысходной неподвижности.

Она нагнулась и влила еще несколько капель воды в рот пленника. На этот раз он закашлялся и движением, в котором отсутствовала какая-либо сила, протянул руку к фляге. Арха позволила ему выпить пару глотков, и пленник с мокрым, перепачканным кровью и грязью лицом снова откинулся назад и пробормотал что-то на непонятном Архе языке.

С грохотом волоча за собой железную цепь, вернулся Манан. Прикрепив ее одним концом к торчащему из стены стержню, а другим к железной полосе, обернутой вокруг пояса узника, он с сомнением осмотрел свою работу.

– Не очень-то туго. Он может выскользнуть.

Страх Архи перед пленником почти пропал. Она смело подошла к нему и попробовала просунуть ладонь между железной полосой и его ребрами.

– Видишь? Не выскользнет, если не поголодает еще дня четыре.

– Маленькая госпожа, – жалобным голосом произнес Манан, – обычно я не осмеливаюсь беспокоить тебя вопросами, но скажи, какой толк будет от него как раба Безымянных? Ведь он мужчина…

– Манан, ты просто старый дурак. Хватит кудахтать.

Пленник наблюдал за ними острыми, яркими, но бесконечно усталыми глазами.

– Манан, где его посох? Вот он. Пусть побудет у меня – в нем его магическая сила… Ага, и это пусть тоже станет моим! – Быстрым движением она сдернула с пленника серебряную цепочку, хотя он и попытался схватить ее за руку. Манан пнул его в бок. Арха покрутила цепочку перед пленником.

– Это и есть твой талисман? Неужели он дорог тебе? Какой он некрасивый, неужели ты не мог позволить себе чего-нибудь получше? Успокойся, я сберегу его для тебя.

С этими словами она одела эту цепочку себе на шею и спрятала свисающий с нее кусочек металла под толстым воротником своего одеяния.

– Ты не знаешь, что делать с ним. – хрипло сказал пленник, произнося слова каргадского языка не совсем правильно, но внятно.

Манан еще раз пнул его, пленник тихонько застонал от боли и закрыл глаза.

– Хватит, Манан, пошли.

Она вышла в туннель. Манан, ворча, последовал за ней.

Вечером, когда огни во всех зданиях Места погасли, Арха в одиночестве поднялась на холм. Она наполнила флягу водой из родника за Троном, отнесла ее и большой ломоть грубого ржаного хлеба в Раскрашенный зал и оставила рядом со спящим пленником. Он даже не пошевелился. Вернувшись в Малый Дом, Арха сразу уснула и спала долго и крепко.

Ранним утром она одна вернулась в Лабиринт. Хлеб исчез, фляга опустела, а пленник сидел, прислонившись к стене. Его покрытое грязью и шрамами лицо выглядело по-прежнему страшно, но на нем застыло невозмутимое выражение.

Арха остановилась там, где по ее мнению прикованный пленник не мог достать до нее. Она не знала, куда девать глаза, что-то мешало ей говорить, а сердце колотилось, словно от испуга. Нет никакой причины бояться его. Он – в ее власти.

– Как приятно снова увидеть свет!

Голос пленника был мягок, но в нем чувствовались глубина и самообладание.

– Как тебя зовут? – властно спросила Арха. Мой собственный голос, подумала она, звучит слишком пронзительно и визгливо.

– Многие зовут меня Соколом.

– Сокол? Это твое настоящее имя?

– Нет.

– Так как тебя зовут?

– Я не могу назвать тебе свое Имя. А ты – Первая Жрица Гробниц Атуана?