Королева Виктория. Женщина-эпоха Павлищева Наталья
Герцогиня вздохнула, она много еще что могла бы додумать, только некогда, внизу принцессу ждали серьезные люди, готовые сообщить серьезные вести.
– Дрина, проснись…
Должна ли она идти вместе с дочерью? Наверное, ведь она мать. Но пока принцесса оденется, пока причешется…
Услышав, что приехали архиепископ и два лорда, Виктория чуть кивнула и попросту набросила большой платок на плечи поверх ночной рубашки. Мать изумленно уставилась на нее:
– Ты что собираешься появиться перед лордами вот так?!
– Ты сама сказала, что они спешат…
Поправив на голове ночной чепец и проверив все ли складки халата в порядке, герцогиня поспешила вслед за дочерью. За дверью уже стояла баронесса Лецен с нюхательной солью. Виктория спокойно отвела ее руку:
– Не нужно.
Женщины только переглянулись, дивясь выдержке Виктории, а та сделала жест, чтобы остались у дверей гостиной, куда вошла уже одна.
Хотя все трое мужчин устали, замучились ожиданием, были почти раздосадованы, что так долго пришлось пробиваться во дворец, потом стоять в гостиной, появление маленькой девичьей фигурки, закутанной в большой платок, оказалось неожиданным.
У всех троих мелькнули одинаковые мысли: какая же она маленькая!
Лорд Каннингем сделал шаг вперед и опустился перед девушкой на одно колено.
– Король Англии Вильгельм IV скончался этой ночью в двенадцать минут третьего. Король умер. Боже, храни королеву!
Он приложился к маленькой ручке, словно уже принося присягу верности. За ним последовали и два других гостя.
Виктория стояла, пытаясь понять, что чувствует, и с изумлением понимала, что ничего, просто она еще не осознала свое новое положение. Королева…
– Это печальное известие, господа, но благодарю вас за него, за то, что нашли возможным приехать в такую пору.
Архиепископ Кентерберийский благословил новую королеву, пожелав здоровья и достойного правления.
Они были измучены бессонной и беспокойной ночью, потому Виктория поспешила отпустить посетителей, пообещав утром встретиться с премьер-министром и обсудить все вопросы.
– Я полагаю, вам нужно отдохнуть, господа.
Это был едва ли ни единственный случай, когда она посчиталась с усталостью или неудобством своего двора, позже королева славилась тем, что думала только о себе и своем муже, да и то не всегда. Королева Виктория совершенно не заботилась об удобстве окружающих.
Герцогиня Кентская, как и остальные жители Кенсингтонского дворца, прекрасно понимала, что означает приезд посреди ночи столь важных джентльменов – король умер, и Виктория стала королевой.
Это в нижней гостиной, куда Виктория вышла к посетителям в одной ночной рубашке, было тихо, в остальных помещениях дворца царила немыслимая суета. Одевались и обувались так, словно от скорости зависела сама жизнь. Все пришло в движение, горничные и лакеи получили свои порции выговоров и обещаний быть немедленно уволенными, остальные слуги метались, зажигая свечи и открывая шторы на окнах, сами дамы уже собирались в верхней малой гостиной, куда принцесса, вернее теперь уже королева, должна вот-вот прийти.
Прическу делать некогда, потому герцогиня, как и остальные дамы, в чепце, но халат успела сменить на платье. Сэр Конрой (куда ж без него?), кажется, и не ложился в ожидании вестей из королевского дворца. Леди Флора Гастингс тоже сидела со вчерашней прической, видно провела ночь в кресле, страшно зевали обе дочери Конроя и старалась не клевать носом его супруга, нервно щелкала костяшками пальцев баронесса Лецен… Ее девочка стала королевой… хотя этого давно все ждали, все равно волнительно и неожиданно. Как она теперь будет себя вести, не прогонит ли от себя всех, кто был рядом в прежние годы? Куда деваться тогда самой Лецен? Баронесса не мыслила себе жизни без Дрины, но нужна ли будет пожилая бывшая гувернантка королеве?
Герцогиня взволнованно мерила шагами малую гостиную, забыв о том, что все еще одета в ночной чепец, в то время как другие успели надеть платья. Но сейчас это было совершенно не важно, Виктории, несомненно, принесли весть, что она стала королевой. Мать успела наказать дочери, чтобы немедленно после разговора с прибывшими лордами шла наверх, и теперь ждала. Вот сейчас, сию минуту откроется дверь и ее дитя бросится на шею к родительнице со слезами радости:
– Мама, я стала королевой!
Все начнут поздравлять герцогиню, ведь теперь она не вдовствующая герцогиня Кентская, а мать королевы Виктории. Да, это будет ее триумф! Столько лет надеяться, терпеть почти лишения, потом унижения со стороны королевской семьи (герцогиня воспринимала необходимость встречаться с Фицкларенсами как настоящее оскорбление), воспитывать Викторию и ждать, ждать, ждать…
И вот теперь она мать королевы. Герцогиня то принималась думать о том, как изменит порядки в Виндзорском замке, распорядится драгоценностями короны, наведет порядок в финансовых делах королевского двора, непременно удалит прочь всех этих бастардов и еще много кого, то строила планы новых поездок по стране (теперь уже никто не сможет отказать ей в салюте с военных кораблей!)…
При этом как-то забывалось, что главное действующее лицо не она, а вот та девушка невысокого росточка, с которой сейчас беседуют в большой гостиной архиепископ и лорды. Нет, Виктория, конечно, стала королевой, даже без регентства, чего так желал Конрой, но она ничего не сможет сама, она будет по-прежнему во всем полагаться на советы матери и сэра Джона, уж в этом-то герцогиня Кентская не сомневалась ни на минуту.
А если это так, то по-прежнему она сама будет если и не на шаг впереди дочери, то рядом, это несомненно! Пусть она не регент, но она мать королевы, мать послушной дочери, а потому главная ее советчица и хозяйка страны.
Ну что же она так долго?! Неужели лорды все еще не уехали, неужели начали вести разговоры о делах?! О чем можно так долго беседовать, неужели эти люди не понимают, что сейчас не время разговаривать о делах, что девушке очень хочется поделиться новостью с матерью, броситься ей в объятия, залиться слезами на материнской груди?
Герцогиня даже защелкала пальцами, как это делала баронесса Лецен и чего сама терпеть не могла, и снова пустилась в обход гостиной от окна к стене и обратно. Минуты казались вечностью… Но вот внизу послышался шум, видно, посетители все же решили удалиться.
Герцогиня на мгновение замерла, борясь с желанием самой броситься вниз, чтобы обнять дочь, но встретилась взглядом с сэром Конроем и осталась на месте. Остальные тоже замерли, не зная, как себя вести. Поздравлять герцогиню Кентскую, чья дочь явно стала королевой, соболезновать ей по поводу смерти короля (все же тот был братом ее супруга) или и то и другое делать рано?
Тянулись томительные даже не минуты, а секунды ожидания, но всем казалось, что время остановилось, хотя часы на стене исправно тикали.
Ну где же она?!
Еще мгновение и мать бросилась бы с выговором вниз к дочери, посмевшей заставить ее ждать и волноваться!
Откланявшись, трое джентльменов удалились, закрыв за собой дверь. Они не обменивались мнениями прямо в Кенсингтонском дворце, прекрасно понимая, что и у стен есть уши, а здесь, тем более, весь двор наслышан о строгостях в доме герцогини Кентской… И только сев в карету, дали себе некоторое послабление.
Архиепископ Кентерберийский покачал головой:
– Все же она слишком молода.
Лорд Каннингем почти фыркнул в ответ:
– У нее есть наставница! Даже двое. Боюсь, теперь нам предстоит жить под рукой герцогини Кентской и сэра Джона Конроя. Главное, чтобы они не завели порядки Кенсингтонского дворца во всей Англии.
Лорд Чемберлен, не будучи столь осведомленным о сэре Джоне Конрое и его системе, озабоченно поинтересовался:
– Что, все так плохо?
– Думаете, нас зря столько времени держали перед воротами, а потом перед закрытой дверью? В Кенсингтонском дворце все подчинено жесткой воле герцогини Кентской, которую ей диктует сэр Конрой. Здесь регламентирован любой шаг, а любая попытка шагнуть в сторону считается страшным преступлением.
– Упаси нас Господь…
В это время сама виновница переполоха во дворце стояла перед большим портретом отца и размышляла. Вот они, ее предки-короли: дедушка Георг III с красным лицом и полубезумными глазами, вот отец принц Эдуард герцог Кентский, которого она просто не знала, вот веселый и распутный дядюшка-король Георг IV, наконец, только что умерший король Вильгельм, король, так и оставшийся в душе моряком.
Сильным, рослым, крупным мужчинам, получавшим власть в солидном возрасте, наследовала маленькая хрупкая девушка. Конечно, делами королевства занимается парламент, но ведь последнее слово за ней, королевой.
У Англии были королевы. Виктория переместилась вдоль портретов назад, вот они. Королева Анна прославилась только тем, что много раз пыталась родить здорового наследника и была совершенной неудачницей в этом деле. Восемнадцать беременностей и всего пятеро детей, к тому же крайне слабых здоровьем.
Мария Кровавая, которая вышла замуж уже будучи королевой за будущего короля Испании Филиппа. Тоже неудачный брак, вообще никого родить не смогла, Виктории рассказывали о ложной беременности королевы Марии, из-за которой она держала в напряжении всю Европу и собственного мужа больше десяти месяцев, чтобы потом на весь свет объявить, что наследника не будет!
А королева Елизавета, в честь которой ее хотели назвать, вообще не была замужем и трон оставила племяннику Якову, сыну ненавистной ей королевы Шотландии Марии Стюарт. Так что же, для королев невозможны нормальный брак и семья?
Виктория вдруг замерла, она никогда раньше не размышляла над этим. Вот она стала королевой, но как теперь быть с замужеством? Будучи принцессой, она еще могла выйти замуж без очень больших проблем, а королеве как? Ее меньше интересовало, где взять того самого мужа, найдется, но юная королева вдруг задумалась о том, какими будут их взаимоотношения.
Виктория привыкла думать, что жена во всем подчиняется мужу и следует его советам, так положено в добропорядочных семьях. И что тогда? Она, королева, должна будет следовать советам мужа, значит, и править будет, по существу, он. Нет, так не годится! К чему и корона, если все начнется сначала, только не с Конроем, а с супругом?
Как же тогда быть королеве? Неужели Елизавета права, и судьба королевы быть незамужней? Но как же тогда миссия женщины?
Сколько так стояла, глядя на портрет королевы Елизаветы и не видя его, Виктория не знала. Потом вдруг решительно вскинула голову: она будет другой королевой! Она выйдет замуж, обязательно сразу оговорив с мужем свое первенство во всех делах, родит детей, воспитает их, как воспитывал дедушка Георг, приучая к труду и скромности, но не допустив никаких перекосов, чтобы не вышло еще одного Георга IV. Она все сможет – быть очаровательной женщиной, верной супругой, прекрасной матерью и, конечно, разумной правительницей, стоя перед портретом которой через многие годы ее какая-нибудь правнучка восхищенно скажет, что с этой бабушки надо брать пример всем!
Почти успокоенная таким своим решением, Виктория несколько раз повернула головку влево, вправо, словно приветствуя восхищенные толпы своих подданных, а то и будущих потомков.
Нужно немедленно, сразу после завтрака повстречаться с премьер-министром лордом Мельбурном, такую встречу мать и Конрой не допустили месяц назад, словно лорд Мельбурн мог похитить принцессу. Теперь никто не запретит, теперь она сама себе хозяйка… Сама себе хозяйка… Эта мысль была такой упоительной, что хотелось повторять ее снова и снова.
Но наверху ее ждут герцогиня и, наверняка, уже весь Кенсингтонский дворец. Что ж, самое время новой королеве показаться родственникам и близким…
Проходя мимо большого зеркала, Виктория вдруг остановилась, чуть критически оглядела свою пухлую фигурку и чуть поморщилась:
– Однако мы довольно невысоки для королевы…
Дверь в малую гостиную, где новую королеву с таким нетерпением ждали мать и другие близкие, медленно распахнулась. Ходившая взад-вперед герцогиня остановилась и повернулась, готовая распахнуть руки навстречу восторженной дочери, но замерла, как и все остальные.
На пороге стояла все та же маленькая Виктория в ночной рубашке, кутающаяся в большой платок, но это была совсем другая Виктория! В двери стояла королева. Что-то совершенно неуловимо изменилось в девушке, но это что-то заставило понять, что перед ними ее величество.
Она не бросилась в объятия матери, даже не приветствовала герцогиню отдельно, Виктория просто стояла и чего-то ждала, молча оглядывая собравшихся ледяным взглядом. Таким же ледяным был ее голос:
– Его величество король Вильгельм умер этой ночью.
И все, больше ничего.
Первой опомнилась леди Флора, она присела в реверансе, пусть не столь низком, какой когда-то репетировала с дочерью герцогиня, но достаточно низким:
– Боже, храни королеву!
Виктория обратила особое внимание на шелест юбок – дамы приседали одна за другой, оказалось, что шелка шелестят не только у герцогини Кентской.
Герцогине пришло в голову, что дочь нужно сейчас поддержать, нет, зря она ждала торопливости и бурных объятий, Виктория поступила верно, королева не должна скакать по лестницам, даже очень чему-то обрадовавшись, не должна бросаться на шею матери, это будет потом, наедине. Ах, какая умница все же ее дочь, куда умнее, чем она сама думала. Так и только так надо вести себя с Флорой Гастингс и другими придворными дамами, с той же баронессой Лецен, пусть знают свое место! А мать подыграет. Ничего, ее время еще впереди.
Герцогиня присела вместе со всеми. Виктория спокойно оглядела столь привычную ей компанию и кивнула:
– Благодарю вас. Извините, мне нужно переодеться.
Юбки матери зашелестели следом, кому же, как не герцогине Кентской посоветовать, что именно надеть дочери в столь важный для нее день?
Но в спальне ее ждал неприятный сюрприз. Жестом отправив горничную, герцогиня сама закрыла дверь и начала говорить, что следует надеть и как себя вести. Виктория вдруг вскинула на нее свои большие голубые глаза, мать почему-то подумала, что они слишком выпуклые, что же будет дальше?
– Мама, ты могла бы меня поздравить.
– Да, конечно, разумеется! Я поздравляю тебя с тем, что стала королевой, но ты не должна забывать…
– Мама, я стала настоящей королевой?
– Что значит, настоящей? Да, разумеется… Хотя, коронации и не было…
– Повторяю: теперь я настоящая королева?
– Да.
Девочка беспокоится, что все еще может измениться? Разве только встанет со смертного одра король Вильгельм. Покойный король Вильгельм.
Виктория сделала несколько шагов к двери и распахнула ее. В соседней комнате стояла, ожидая приказаний, горничная Адель.
– Адель, распорядитесь, чтобы мою кровать перенесли в… – она на мгновение, всего лишь на мгновение, задумалась, – … в голубую комнату.
В этой комнате до замужества жила Феодора, Виктория надеялась после отъезда сестры перебраться туда, но мать оставила ее в своей спальне.
– Но мадам герцогиня…
– Ты не расслышала что я сказала?
Тон не оставлял сомнений в непозволительности малейшего неповиновения. Адель быстро присела в реверансе и сразу же побежала выполнять приказ.
– И все мои вещи, пожалуйста.
Герцогиня просто обиделась, внезапная холодность дочери отнюдь не была случайной, Виктория, столько лет безропотно подчинявшаяся матери, обрела свободу – и какую свободу, выше которой нет! Кто может что-то запретить королеве, удержать ее или прикрикнуть? Даже мать может лишь советовать, но едва ли теперь дочь захочет прислушиваться к ее советам.
Заметив почти скорбно поджатые губы герцогини, Виктория вдруг попросила:
– Ты не могла бы оставить меня одну на час? Мне нужно подумать…
Герцогиня потеряла дар речи окончательно, ее дочь в такой момент не просто не желала делиться с ней радостью или просить разумного совета, она хотела остаться одна!
Потом была долгая беседа с премьер-министром лордом Мельбурном, во время которой Виктория поняла, что нашла так необходимого ей советчика и старшего друга. Она с чистой совестью заверила, что не желает иметь другого премьер-министра и во всем будет слушаться его советов.
– Конечно, в том, что касается дел, но думаю, вы не станете мне советовать, какое платье надеть в каком случае.
Лорд Мельбурн подумал, что и это не помешало бы, но промолчал.
– Нет, я осмелюсь дать вам другой совет. Это проект вашей речи на заседании Тайного совета. Подчеркиваю: только проект, основа, которую я позволил себе написать, чтобы вы могли сэкономить время для подготовки. Надеюсь, он будет вам в помощь.
Виктория кивнула:
– Я воспользуюсь написанной вами речью, лорд Мельбурн.
– Заседание сегодня в Красном салоне дворца.
– Я помню.
– Вы подумали, кто будет вас сопровождать и то, как вы будете одеты?
– Никто, я пойду одна и в траурном платье. Скончался король и мой родственник, ни к чему яркие наряды.
Мда… эта девочка куда разумней, чем от нее можно было ожидать, мысленно подивился лорд Мельбурн. Он решил ничего не говорить заранее членами Тайного совета, чтобы, если все пройдет как надо, сильнее поразить их. Первое впечатление много значит, едва ли лорды помнят пухлую девочку, вечно прячущуюся в складках широких юбок своей матери и малозаметной за перьями герцогини. Ничего, тем сильнее будет произведенное впечатление.
И вот члены Тайного совета собрались в Красном салоне, готовые встретить новую королеву Англии и присягнуть ей. Цвет общества ждал появления маленькой девушки, готовый простить ей растерянность и даже слезы, но не слишком готовый к появлению рядом с ней герцогини Кентской.
Дверь распахнулась, объявили:
– Ее величество королева Англии…
Коронации еще не было, потому и полного титула тоже, но она уже не высочество.
Маленькую фигурку в черном одеянии даже не сразу все заметили на фоне высокой двери. Она на мгновение замерла, потом в полной тишине спокойно прошла к своему месту, поклонилась присутствующим и села.
Одна, никого следом. Герцогини Кентской не было, и это казалось настолько странным, что к речи стали прислушиваться не с первого слова. Все казалось, вот сейчас войдет мать королевы и, перебивая дочь, начнет произносить речь сама.
Не вошла и не начала. Виктория все произнесла сама спокойным, ровным голосом, время от времени оглядываясь на лорда Мельбурна, словно спрашивая, все ли делает правильно. Премьер-министр был в восторге! Скромность, сдержанность и даже отсутствие волнения притом, что все прекрасно понимали, что королева очень юна и наивна. Тайный совет был в восторге от своей королевы!
К протянутой для поцелуя руке, что означало, по сути, присягу, подходили с удовольствием. Рука не дрожала и не была безвольной, хотя волнение и смущение Виктории все же заметно. Перед ней, юной девушкой, один за другим опускались на колено виднейшие люди Англии. Виктория сумела подчеркнуть свое особое отношение к двум присутствующим дядям – герцогам Камберлендскому и Суссекскому, она подошла и расцеловала обоих в щеки. Герцог Камберлендский становился королем Ганноверским, потому что по салическому закону там правящей королевы быть не могло. Похоже, это его устраивало.
В тот же день во множестве дневников членов совета появились восторженные записи о королеве, в разные концы Европы полетели письма с рассказом о первом дне ее правления.
– Лорд Мельбурн, как я вела себя?
– Изумительно, ваше величество! Лучше не смог бы даже я сам!
– Я написала письмо королеве Аделаиде с выражением соболезнования…
– Вы не должны называть ее королевой, королева теперь вы.
– Но это было бы слишком жестоко – в первый же день напоминать ей, что она теперь не королева.
Потом были беседы с архиепископом Кентерберийским, министрами, руководителями служб и еще много с кем. Единственный человек, с которым категорически не пожелала встречаться Виктория, был сэр Джон Конрой, напротив, с ехидным удовольствием она объявила, что удаляет сэра Конроя из числа своих придворных со всеми вытекающими отсюда последствиями! Понимала, что это мелкая месть, но как же эта месть была сладка… Виктория с удовольствием убрала бы его и из окружения своей матери, но такого она приказать не могла.
К вечеру королева едва держалась на ногах. Но ей предстояло еще одно дело – отказаться от привычного ужина в обществе обитателей Кенсингтонского дворца. Это тоже оказалось не так просто.
Герцогиня Кентская терпеливо ждала весь день, пока ее дочь переделает свои королевские дела, и мысленно готовилась к трудному разговору. Она никак не могла решить, какой тон взять – то ли оскорбленной в лучших чувствах любящей матери, то ли разгневанной неприличным поведением хозяйки дома. Посоветоваться с сэром Конроем не получилось, тот, узнав о своей отставке, обиделся и удалился в свой дом, отсутствовали и его жена с дочерьми. Но присутствовала Флора Гастингс, которая непременно все перескажет Конроям.
Начало ужина затягивалось, но никто не роптал, все понимали, насколько важны дела вчера еще маленькой Дрины, а сегодня ее величества королевы Виктории.
Вот, наконец, она появилась. Герцогиня Кентская вся напряглась, снова готовая либо заключить дочь в объятья, либо разгневанно фыркнуть, смотря как та себя поведет.
Повела так, что ни обниматься, ни фыркать не пришлось. Виктория устала и скрывать этого не собиралась.
– Леди! Джентльмены! – Кивки в разные стороны. – Прошу простить, но я слишком устала, чтобы ужинать. Доброй ночи, дорогая мама, доброй ночи, леди и джентльмены!
И все. Королева удалилась к себе, по пути приказав Адели, чтобы ужин подали прямо в ее маленькую комнатку.
Она не настолько устала, просто не хотелось никого видеть, не хотелось расплескать то новое ощущение, которое появилось за этот день. Виктория просто хотела побыть одна.
Теперь можно было писать в дневник все, что действительно думаешь, а не то, что нужно, потому что мама больше не проверит, правильные ли мысли бродят в голове у ее дочери. Ужин остыл, пока новая королева записывала события трудного и долгого дня, начавшегося в спальне матери, а закончившегося в ее личной, пусть пока и крошечной спальне, спальне королевы Англии.
На следующий день должны были подготовить ее апартаменты во дворце и больше ужинов в Кенсингтоне не предвиделось.
Начался год перед коронацией…
Ее королевское величество
Чтобы стать королевой, недостаточно просто вынести свою кровать в другую комнату, недостаточно переехать в Виндзорский замок, нужно многому научиться. Иногда Виктория задумывалась о том, почему герцогиня Кентская и сэр Конрой, прекрасно понимающие, что именно ее ждет, ни в малейшей степени не постарались подготовить дочь к трудной роли королевы. Ее научили читать и писать, научили некоторым правилам поведения, дали некоторое образование, но даже не попытались приучить к ежедневной работе головой, к тому, что ей придется постоянно общаться с большим числом самых разных людей, решать какие-то вопросы…
Наоборот, Виктории все время внушали, что она сама ни на что пока не способна. Хотелось спросить: а как можно быть способной, если в гостиной приходилось молчать, свое мнение держать при себе, если болтовня дам сводилась к погоде и разным бытовым мелочам. А теперь вдруг извольте вести беседы сразу со многими лордами, министрами, да и просто посетителями, вникать в вопросы политики, экономики, ломать голову над финансовыми проблемами.
Нет, конечно, сама она не ломала, для этого были все те же министры и парламент, но выглядеть совсем уж дурой, не понимающей, о чем идет речь, тоже неприятно.
Временами Виктория просто ужасалась – что бы делала, не будь рядом лорда Мельбурна?! Тот стал ее настоящим ангелом-хранителем. Точно так же, как мать во всем слушалась сэра Джона Конроя, сама Виктория слушалась мудрого Мельбурна. Только с той разницей, что Конрой диктовал то, что считал приемлемым, а Мельбурн советовал и объяснял.
Для Мельбурна время общения с юной Викторией стало настоящим блаженством, он словно ваятель, получивший в распоряжение драгоценную глыбу дорогого мрамора, отсекал все ненужное, чтобы явить изумленному миру и Англии совершенство по имени королева Виктория. Благодатнейший материал и грандиознейшая задача – что могло быть лучше и заманчивей? Это не воск, у юной королевы ой какой характер, но это и не алмаз, в который она, несомненно, превратится позже. Пока снимались только первые слои и начинала вырисовываться будущая королева.
Виктория изумительно вела себя в первые дни, интуитивно чувствуя, как поступить правильней, но пока от нее ничего особенно не требовалось. Со временем она должна уже не только показывать себя, но и править.
Учеба шла ежедневно, ежечасно, ежеминутно. С неприятным изумлением лорд Мельбурн обнаружил, что королева не терпит критику, довольно эгоистична, считает собственное мнение выше любого другого, а еще не переносит, чтобы кто-то вообще смел обсуждать ее, если ей этого не хочется. Лорд Мельбурн готов был все простить своей подопечной, он был по-своему влюблен в юную королеву, влюбленностью учителя в подающую надежды ученицу.
Виктория это, несомненно чувствовала и это ей нравилось. Так же относился к тогда еще принцессе учитель вокала Луиджи Лаблаш, за хороший голос добродушный толстяк был готов простить Дрине любые недостатки. Конечно, нашлось немало тех, кто был не слишком доволен таким положением лорда Мельбурна.
Весьма много недовольных нашлось и положением при королеве баронессы Лецен. Официально Лецен отказалась от всех постов, но на деле осталась ее тайной советчицей и жилеткой для слез, хотя слез как таковых теперь не было, разве что совсем изредка, когда газетчики вмешивались, по мнению Виктории, не в свои, а в ее дела. «Дорогая Лецен» постоянно была рядом, некоторые дамы язвительно поговаривали, что, когда министры входят в парадную дверь, баронесса выскальзывает в потайную, но стоит министрам выйти, как она тут же появляется снова. Это уже была не просто привязанность Виктории к своей наставнице детских лет, все переросло в нечто большее. Просто Лецен была из тех, кто совсем не критиковал королеву и всегда находил слова утешения, даже когда особой необходимости в них не было.
Зато очень натянутыми стали отношения с матерью. Удалив от себя сэра Джона Конроя, Виктория не могла удалить его и от герцогини Кентской, Конрой по-прежнему сильно влиял на нее и распоряжался в Кенсингтонском дворце как у себя дома. И как ни давала королева понять герцогине Кентской, что их отношения не восстановятся, пока рядом будет сэр Джон, ничего не менялось.
Мать присутствовала на завтраках дочери, но не больше и не всегда. Королева была любезна с герцогиней, как с любой другой придворной дамой. Наступят времена, когда они обе сильно пожалеют о потерянных отношениях и потерянных годах, одна о том, что держалась за советы сэра Конроя и поэтому потеряла дочь, а вторая, что была слишком строга к матери и этим испортила отношения с ней на многие годы.
Виктория перебралась в Букингемский дворец, где для нее и ее придворных были подготовлены апартаменты, и с удовольствием окунулась в новую жизнь.
Подготовка к коронации еще только велась, пришлось слишком многое переделывать, к тому же процедура требовала немалых денег, но королеву это мало расстраивало, она пока привыкала к самой дворцовой жизни.
Неожиданно оказалось, что она богата! Из выделенных парламентом средств после оплаты огромных расходов на содержание королевского двора ей лично оставалось 68 000 фунтов стерлингов в год. Это была совершенно немыслимая сумма для девушки, которая еще вчера мечтала о новом платье и была счастлива, когда король предложил 10 000 фунтов стерлингов.
Первое, что сделала королева, получив гарантии на такую сумму, – выплатила отцовский долг. Это очень понравилось парламентариям и англичанам вообще.
Потом пришлось выплачивать долг материнский. Виктория не могла понять, откуда взялись такие большие цифры, на что герцогиня вдруг умудрилась потратить 50 000 фунтов стерлингов, ведь она всегда жила экономно и лишнего не расходовала. Лорд Мельбурн осторожно намекнул, что финансовыми делами герцогини Кентской по-прежнему занимается сэр Джон Конрой, и сказал, что сам Конрой требовал возместить ему понесенные на службе у принцессы расходы.
Парламент возместил и даже назначил сэру Конрою пенсию в размере 3000 фунтов ежегодно. У Виктории было только одно условие: Конрой должен исчезнуть из ее жизни совсем. Но пока этого не получалось, мать не желала уступать. Но нашла коса на камень, Виктория тоже не делала никаких уступок. Было сказано раз и навсегда: сэр Джон Конрой не появится ни на одном приеме во дворце, не будет участвовать в церемонии коронации, ни он, ни его семья никогда не будут допущены ко двору! Виктории казалось, что стоит только однажды подпустить к себе сэра Джона и ужас Кенсингтонского дворца вернется снова.
Двор пока еще соблюдал траур, потому вечера, как и наряды, были достаточно скромными. Это радовало и вызывало досаду одновременно. Виктории очень хотелось поскорее скинуть с себя груз Кенсингтона, но пока она сделать этого не могла. Зато усиленно готовилась.
Герцогиня Сатерленд, ответственная за королевский гардероб, разглядывала новый наряд королевы, который та предполагала надеть после окончания траура. Чувствовалось, что девушка не имела возможности вволю носить яркие платья, теперь ее наряды сверкали всеми цветами радуги и были щедро украшены драгоценными кружевами.
Виктории очень нравились кружева, она до самой старости будет использовать именно кружева в своих платьях.
А еще шляпки и чепцы… В первые годы правления их было немыслимое количество, и тоже с огромным количеством лент, перьев, богатой отделки.
Нет, у королевы обнаружился неплохой вкус, правда, несколько своеобразный, но назвать ее наряды вульгарными было нельзя.
К тому же Виктория хорошо знала свои недостатки – маленький рост, почти полное отсутствие фигуры, тусклые, прямые волосы, заметный нос, маленький подбородок и вечно приоткрытый рот с мелкими зубками, отчего, когда она улыбалась, становились видны десны. Зато когда надевала шляпку, тусклость волос уже не бросалась в глаза, а личико становилось даже симпатичным.
Дверь распахнулась и в гардероб вошла баронесса Лецен. Это означало, что сейчас прибудет и королева. Герцогиня Сатерленд сделала знак горничной, чтобы та развернула принесенное платье и приложила к нему чепец.
Так и есть, шариком вкатилась Виктория. Полнота, появившаяся еще в детском возрасте, видимо, была наследственной, в сочетании с маленьким ростом она требовала постоянных ограничений в еде, особенно мучном и сладком. В сладком принцессу Дрину ограничивали, а вот мучного всегда было не просто много, а очень много, к тому же она всегда ела быстро, много и плохо пережевывая пищу. Результат не замедлил сказаться, пухленькая девочка превратилась в толстушку, для которой теперь многое проблематично.
Конечно, полная грудь и такие же плечи смотрелись неплохо, но отсутствие талии фигуру отнюдь не красило. В сочетании с ростом проблемой становилось все, даже ношение короны, которая зрительно придавливала вниз. И столь популярные большие шляпы тоже.
Приветствовав герцогиню, королева остановилась, разглядывая платье.
– Мне кажется, плечи можно было бы еще чуть опустить…
– Ваше величество, может лучше примерить?
– Этот чепец сюда не пойдет. Давайте посмотрим лучше тот светло-голубой с кружевами…
К новому платью действительно подобрали, но не чепец, а большие серьги, свисавшие почти до плеч, массивное колье и браслет.
– Браслеты должны быть парными. Узнайте, сможет ли ювелир сделать второй такой же и если да, то как скоро.
Потом Виктория тщательно выбирала из принесенных образцов духи, новое мыло, чтобы не контрастировало запахом с духами, потом долго разглядывала в зеркало свое отражение, хмурясь из-за жирной кожи и двух прыщиков, упорно вылезавших на лбу!
– Я просила найти того, кто хорошо разбирается во всех этих средствах…
Баронесса Лецен, к которой был обращен вопрос, тут же кивнула:
– Доктор Дрин ждет вас, мадам.
– Хорошо. Это – в шкаф, – вздохнула королева, сожалея, что не может немедленно надеть кружевное великолепие.
Когда они уже вышли из гардеробной, Виктория вдруг заговорщически шепнула Лецен:
– Видела бы меня мама!
Баронесса рассмеялась:
– Я подумала о том же!
Они правы, герцогиня была в ужасе, узнав, что у ее воспитанной в такой строгости дочери, появились не только немыслимо дорогие наряды и украшения, свой парикмахер, но и личный косметолог и даже массажистка! Герцогине Кентской казалось, что тратить время и деньги на такие вещи может только совершенно неприличная дама, а уж королеве и вовсе непростительно заниматься этими глупостями! Добродетель женщины не в нарядах или бриллиантах, а в скромности, в заботе о доме и детях, в соблюдении правил приличия.
В Кенсингтонском дворце Виктория все это соблюдала, как оказалось, только пока была под жестким контролем старших, а стоило вырваться на свободу, и вот он результат. Вы только посмотрите – шкафы забиты шляпками и чепцами, платьями, накидками, манто и всякой всячиной вроде перчаток и вееров!
А одета как?! Стоило закончиться трауру, как плечи королевы оголились, на шее появились роскошные колье, в ушах серьги, а у платьев шлейфы. Хорошо еще что маленький рост не позволял делать шлейфы длинными, не то ходила бы, как павлин!
Герцогиня ежедневно получала свою порцию поводов для возмущения. Незамужняя девушка, хотя она и королева, не должна завивать волосы на бигуди. Она не должна откровенно пахнуть духами. А уж использовать пудру, пусть даже и для маскировки прыщиков и жирного блеска на носу, это просто неприлично!
Танцы до утра, кокетство с молодыми людьми, музицирование… это до хорошего не доведет. Вот что значит, у девушки больше нет настоящего мудрого советчика, не считать же таковой баронессу Лецен? Лецен ничего не станет говорить против, а остальные… они только и ждут, чтобы ее дочь свалилась в пропасть вольного поведения, чтобы потом осудить, осмеять, показать пальцем.
Мать была несчастна, но дочь, действительно вырвавшись на волю, возвращаться в жесткие рамки правил поведения Кенсингтонского дворца не желала. Да, она часто веселилась теперь почти до утра, кареты с уезжавшими гостями нередко отправлялись от Букингемского дворца только на рассвете, но в одном герцогиня была не права – до вольного поведения Виктории, воспитанной в строгости, было очень далеко. Все ее «вольности» ограничивались несколькими словами с молодыми людьми, с которыми приходилось танцевать, да большим количеством приобретенных нарядов. Королева сама соблюдала правила приличия и этикета и того же довольно жестко требовала от остальных.
Это удавалось, а вот борьба с лишним весом и отсутствием фигуры терпела фиаско. Привычка плотно есть да еще и мучное, глотать быстро, почти не прожевывая, за что давным-давно ругали еще в детстве, осталась, и стройности никак не способствовала. Кроме того, у Виктории не было привычки к физическим упражнениям, единственным подвижным развлечением оказались танцы и верховая езда, но быстрые танцы толстушка Виктория предпочитала избегать, а верховой езды было явно недостаточно.
Доктору Кларку или хотя бы Штокмару взяться бы за диету королевы, но привычки ее величества оказались сильнее всяких советов. Приходилось считаться с тем, что есть, платья шились соответствующие, и шляпки с чепцами тоже.
А пока Англия готовилась к коронации, шились роскошные наряды для самой королевы, сопровождающих ее девушек, пажей, стражников, гвардейцев… Заново переделывали корону, ведь та, которой короновались ее дядюшки, была для головки королевы явно велика. Ее величество очень полюбила драгоценности, потому в корону срочно добавляли новые камни.
Почему при этом никому, даже самой Виктории не пришло в голову хотя бы мысленно отрепетировать саму процедуру коронации, непонятно, но она, никогда не бывавшая на таких церемониях и не представлявшая себе, как должно быть, поплатилась за такое легкомыслие.
Ночь на 28 июня 1838 года была довольно душной, и сквозь открытые окна в королевскую спальню врывался шум Лондона, не смолкавший до самого утра. Даже если бы лондонцы захотели вести себя тихо, этого не получилось, слишком большие толпы собрались в городе, он готовился к коронации. Отовсюду доносился стук молотков рабочих, достраивавших многочисленные помосты для зрителей, крики возниц застрявших экипажей, призывы торговцев, визг, перебранка и смех…
В семь королева уже встала и принялась одеваться.
Ничто не смогло испортить ей праздник! Роскошная старинная карета была запряжена восемью лучшими лошадями, но не имела рессор, а потому раскачивалась и подпрыгивала на каждой выбоине. Очень пожилой и грузный лорд Ролл нетвердой старческой походкой подошел к королеве, чтобы выразить ей свое почтение, но не удержался на ногах и… покатился по ступенькам, запутавшись в своем шлейфе. Поднялся, но снова не смог преодолеть те самые ступеньки. И только с помощью королевы старику удалось подняться по ним наверх. Толпа выла от восторга, теперь уже не смеясь над лордом Роллом, а восторгаясь королевой, пришедшей ему на помощь.
Если бы они все только догадывались, что творилось внутри у самой Виктории! Внешне она казалась совершенно спокойной, а в действительности страшно волновалась, просто не зная, что делать в следующую минуту.
Накладок оказалось великое множество, архиепископ Кентерберийский попытался надеть коронационное кольцо не на тот палец, оно не налезало и усилия архиепископа едва не стоило Виктория вывиха, а после коронации пришлось долго держать руку в ледяной воде, чтобы его снять.
Приносившие присягу пэры едва не сбивали корону, принося клятву на верность, хотя должны были лишь слегка ее касаться.
Державу вручили раньше времени, и королева потом не знала куда ее девать.
Епископ Уэльса случайно перевернул две страницы молитвенника, чем сбил часть церемонии, нарушив последовательность службы.
Дамы откровенно не справлялись с огромным шлейфом королевского наряда, шли не в такт и невольно дергали саму королеву.
За разбросанными согласно обычаю коронационными медалями возникла такая давка, словно в Вестминстерском аббатстве присутствовали не великосветские дамы, а рыночные торговки.
Даже Мельбурн, всегда такой спокойный и сдержанный, для храбрости принял немалую толику бренди, а потому вел себя в непривычном рыцарском наряде весьма неадекватно, он почему-то заметно раскачивался и держал государственный меч так, словно намеревался приступить к разделке туши…
Подкрепился не один Мельбурн, похоже, большинство лордов успело принять «успокоительное», и не только лордов, многие держались на ногах слишком неуверенно, вели себя как-то неадекватно и неловко.
Пять часов в Вестминстерском аббатстве творилось невообразимое, названное коронацией. Герцогиня Кентская рыдала от волнения, многие дамы тоже…
Спокойной и трезвомыслящей во всей этой церемонии была, кажется, только сама королева. Ей хватило самообладания не просто спокойно спрашивать, что делать дальше, когда не знала, но и советовать тем, кто запутывался. Виктория вытерпела боль из-за кольца, надетого не на тот палец, когда архиепископ не послушал ее замечания, стойко держала тяжеленную державу, стоически выносила попытки пэров сбить корону, улыбалась, улыбалась, улыбалась…
Переодевшись после церемонии в роскошное пурпурное платье со страшно тяжелой короной на голове, не менее тяжелыми скипетром и державой, она, наконец, появилась перед толпой, собравшейся со всей Англии, чтобы приветствовать свою королеву. Рука с державой, кажется, готова была отвалиться, а шея ныла из-за тяжести короны, в голове гудело, очень хотелось есть, но Виктория терпела, неудобства были такой мелочью по сравнению с тем, что она коронована! Ее помазали, как и всех предыдущих королей, она королева Англии!
Но беспокойные дни, посвященные коронации, не прошли даром. Сначала заболел лорд Мельбурн, сказалось перенапряжение. Без такого помощника и наставника Виктория чувствовала себя не слишком хорошо.
Потом пришлось заниматься здоровьем самой королевы.
Штокмар с большим неудовольствием замечал, что активность королевы, энергия, бьющая через край в первые дни ее правления, как-то вдруг сменилась вялостью, раздражительностью, даже апатией. Виктория все чаще заявляла, что совершенно не годна для такой роли, которая ей выпала, к тому же она заметно хуже себя чувствовала.
Королева с трудом вставала по утрам, была раздраженной, рассеянной и страшно боялась ослепнуть, как дедушка Георг. Масла в огонь подлили газеты, на перебой намекавшие, что Виктории пора бы выйти замуж и осчастливить нацию наследником. При этом утверждалось, что велика вероятность ее смерти во время родов. Такое не могло добавить уверенности.
Штокмар и Мельбурн пытались воздействовать на Викторию, заверяя, что та слишком много ест, пьет много пива и любит острые блюда, к тому же редко гуляет пешком и совсем не занимается физическими упражнениями. Действительно, королева заметно поправилась, теперь, когда не было строго определенного количества еды на столе и ее некому стало сдерживать, она поглощала все большее количество острого и сладкого, это не могло не сказаться на ее самочувствии. На коже появилась сыпь, белки глаз пожелтели, а волосы стали совсем тусклыми.
– Мадам, есть нужно только когда действительно чувствуешь голод! – пытался убедить королеву Мельбурн.
Виктория парировала, что голод чувствует постоянно, и если следовать такому совету, но не стоит вставать из-за стола.
Читать бесплатно другие книги:
