Даниил Галицкий. Первый русский король Павлищева Наталья

ИЗ ПЕСНИ СЛОВА НЕ ВЫКИНЕШЬ…

Даниилу Галицкому выпало жить в очень трудное время – самое начало ордынского ига и наиболее тяжелые его годы. От поведения князя и принятых им решений часто зависели судьбы не только отдельных людей, но и целых княжеств, а выбор ему приходилось делать очень трудный. Даниил Романович Галицкий перешел в латинскую веру и принял королевскую корону, став первым на Руси королем среди князей.

Князь славился боевым нравом, даже ордынский военачальник Куремса сказал: «Даниил страшен!» Воинская доблесть князя Даниила несомненна, современные отзывы о нем только положительные и даже восторженные. Единственный «не подчинившийся» Батыю, вставший против ига в самое трудное для Руси время… Но так ли все?

Из песни действительно слова не выкинешь, будет заметно. И факты из биографии тоже. Правда, одни можно слегка замять, не упомянуть, подзабыть, как-то перевернуть. А другие, наоборот, выпятить, подчеркнуть, преувеличить. Все зависит от того, какой должна выглядеть эта биография.

Даниилу Галицкому в этом отношении очень повезло. Сначала его много лет превозносили как самого рьяного на Руси борца с монголо-татарским игом (Александр Невский в это время звался борцом с западными захватчиками, каждому, получалось, свое). А в последние годы, когда в этом самом иге как-то засомневались, Галицкий превратился в знамя объединения с Западом (в противовес Невскому, который получался вообще предателем русских интересов, потому как договаривался с монголами).

А если попытаться взглянуть на факты?

Получается занимательная и не столь героическая картина, при которой портреты доблестных русских князей несколько… тускнеют. Посудите сами.

Когда читаешь в летописях о событиях XIII века, просто оторопь берет. И не из-за страстей Батыева нашествия, на Руси и без татар хватало мерзости. Конечно, каждая летопись рассказывает по-своему, выпячивая события, «выгодные» заказчику. И вот от этой «выгоды» очень хочется согласиться, что Батыево нашествие было Господней карой русским княжествам. Можно возразить, что виноваты князья, а страдали простые люди. Но те, кто читал летописи, согласятся: от собственных или соседских князей они страдали не меньше, если не больше, чем от татаро-монгольского нашествия! Князья так же сжигали дотла непокорные города, разоряли земли, уводили в плен… Почему? Видимо, считали это особой доблестью.

И Даниил Романович Галицкий не исключение. Согласно Галицко-Волынской летописи, сообщающей о князе только в восторженных тонах, у него десятки разоренных и сожженных городов! Некоторые не по одному разу. Эти города не воевали с Галицким сами, они просто не желали подчиняться князю! И только об одном городе, его любимом Холме, написано про строительство! Еще о Львове, но это больше город его сына Льва. Нам трудно представить, что доблестный русский князь способен благодарить Бога за то, что сумел разорить и сжечь чешскую землю! А до чешской еще польскую и даже часть немецких земель, не говоря уже о соседях литовцах и особенно русских! «Мы уже разорили всю землю», – с удовольствием констатировали два короля, вкладывая мечи в ножны. Это фраза из летописи. Какова доблесть?!

Так что за «герой» Даниил Галицкий?

Самые страшные времена, когда Батыевы воины сжигали города на Галичине и Волыни, князь героически пересидел вместе с семьей в польском Поморье («Нехорошо нам оставаться здесь, близко от воюющих против нас иноплеменников»). Что и говорить, геройское поведение! Князь оставался там до тех пор, пока татары не ушли с его земель, а потом вернулся с требованием подчинения. И всякий раз, как только становилось опасно, он поспешно уносил ноги подальше и возвращался, когда опасность миновала.

Главной заслугой Даниила Романовича считается открытое сопротивление Орде, война с Куремсой. Но!..

Куремса – это не Орда, это всего лишь один из довольно слабых наместников уже постаревшего Батыя на территории части Киевского княжества. И ни единого личного столкновения с Куремсой у Галицкого даже очень расположенная к князю Галицко-Волынская летопись не называет! Если он и воевал, то только разоряя и сжигая дотла не тронутые татарами русские болоховские города, платившие Орде дань зерном и кормами. Когда Куремса подошел к Владимиру-Волынскому, отпор его отрядам дали сами горожане, а не князь, и знаменитую фразу о том, что «Даниил страшен», татары сказали князю Изяславу, не желая давать тому помощь для похода на Галич: мол, противник больно лют для него.

Куремса был ставленником умиравшего Батыя, и его даже не поражение, а простой неуспех, несомненно, выгоден новому хану Берке. Но стоило Берке заменить неудачника Куремсу Бурундаем, а тому повысить голос, как доблестные единоборцы с татарами братья Романовичи послушно снесли все недавно выстроенные укрепления девяти городов и отправили войска помогать татарам разорять своих союзников-литовцев. До такого не догадался ни один другой русский князь или европейский король! А «героический» князь Даниил Романович вовремя походов снова мужественно отсиживался в Венгрии.

А в православие он вернулся, за что заслужил порицание от папы римского.

Все цитаты в романе даны по Галицко-Волынской летописи, которая почему-то (в отличие от Жития Даниила Галицкого) не ведает о митрополите Кирилле. Двойные стандарты были всегда.

Жизнь подходила к концу, и не только из-за слабости тела, но и от усталости духа. Долгими вечерами галицкий король Даниил Романович пытался понять, что сделал не так, почему он, еще физически не умерший человек, точно умер духовно. Почему уже столько лет даже не младший брат Василько Романович, а сыновья и племянник делали все по-своему, часто забывая советоваться с отцом? Как случилось, что при жизни оказался ненужным?

Глядя на языки пламени в очаге, Даниил невесело усмехнулся. Когда-то его бывший печатник Кирилл, им же поставленный митрополитом, вздумал учить, говорил, мол, главное не то, что ты делаешь сейчас, а то, что останется после тебя следующим на этой земле живущим. Тогда князь даже разозлился, а теперь пытался понять, что же такое оставил.

Многие годы боролся за Галич и победил, есть Галицко-Волынское даже не княжество, а королевство, потому как он сам – король! От Райгорода до Коломыи, от Перемышльских земель до Болоховских. Большое, сильное… А что вокруг? На юго-западе угры, на западе ляхи, на севере тевтонские рыцари и Литва, на востоке Болоховские земли, Смоленское и Киевское княжества. И везде враги, даже там, где русские земли, болоховские не простят многократного разорения, киевляне и на дух не переносят…

Как получилось, что Русь, она где-то там отдельно, а его земли снова во враждебном окружении? Когда Кирилл, став митрополитом, уехал в Северо-Восточную Русь да там у Ярославичей и остался, Даниил посчитал его предателем. Во многом именно обида подтолкнула его к принятию короны от папы. Теперь король вдруг осознал, что своими руками отрезал Галичину и Волынь от Руси. Русь, она за Киевом в Чернигове, Владимире, Суздале, Рязани, Твери, даже Новгороде и Пскове, даже в маленькой Москве, а вокруг Данилова Холма снова недружелюбные соседи, готовые растащить его Галицко-Волынское королевство по частям. И растащат, стоит почувствовать малейшую слабину.

Потому и прогнулись с Васильком перед ордынским Бурундаем, понимали, что без поддержки татар западные соседи начнут по кускам рвать.

Галичина никогда не жила спокойно, но неужели и его сыновьям судьба за свою отчину всю жизнь биться? Мелькнула страшная мысль: только бы меж собой не сцепились! Или с Владимиром, сыном брата Василька.

Крепко сжало слева в груди, стало не хватать дыхания. Князь тяжело поднялся и подошел к окну, там дышалось легче.

На улице при полном безветрии на землю ложился мягкий пушистый снег…

НАРОД НЕЗНАЕМЫЙ…

Давно купцы приносили дурные вести – с востока движется огромная рать, осилить которую просто невозможно. Русские князья отмахивались: это далеко, где-то там за половцами. А раз за половцами, то они и станут биться. Уж о ком у князей душа не болела, так это о проклятых степняках-половцах!

К Великому князю Владимирскому приехал купец. Сам купец новгородский, но сначала решил говорить с Юрием Всеволодовичем. Князь, не слишком любивший купцов, потому как толку от них дружине никакой, недовольно поморщился:

– О чем говорить станет? О лучших условиях для новгородцев? Надоели уже! И так всюду пролезли, везде торгуют.

Но купец уж очень просился, твердил, что важные новости у него для князя, пришлось принять. Кроме того, проситель утверждал, что сейчас не из Новгорода, а из дальних стран пришел. У Юрия Всеволодовича уж бояре за столом сидели, облизывались в ожидании, когда к трапезе приступить можно будет. Ушное стыло, да пироги, что лучше с пылу с жару, да мало ли что, а тут этот купец!

– Ладно, зови, – поморщился Юрий Всеволодович. – Только сразу скажи, что долго с ним говорить не могу, обед стынет.

Но говорить пришлось долго, очень долго. Причем задержал не купец, а сам князь, потом даже позвал к боярам, чтобы послушали. Посадил пусть не рядом, но недалече, чтоб ему не пришлось кричать через весь стол, а самому князю прислушиваться. Махнул рукой, чтоб меду налили да севрюжину ближе подвинули, надеялся, что еда да питье заставят помолчать, но купец попался настырный, принялся-таки и за столом рассказывать. Разговоры постепенно стихли, бояре вытягивали шеи, чтобы лучше слышать, даже жевали потише и кости об стол не выколачивали.

Купец действительно был из дальних стран, его путь лежал за половецкие степи, хотел во владения Хорезмшаха сходить, знатных товаров набрать, какие только арабы и возят, да еле ноги унес. Совсем без товаров вернулся, потому как земля Хорезмшаха разорена, города лежат в руинах, люди погублены или уведены в полон. Самому купцу чудом удалось избежать встречи с набежниками, вот и торопился предупредить Великого князя о беде, которая на пороге.

– Что за напасть? – нахмурился Юрий Всеволодович. Ох как не хотелось Великому князю даже слышать о новой опасности!

– С востока рать движется неисчислимая, кто монголами зовет, кто татарами.

– Так уж и неисчислимая? – поморщился князь.

Купец махнул рукой:

– Да не только во множестве сила. Жестокие больно. Все у них на одном построено, за малейшее нарушение – смерть!

– Ну и хорошо, значит, скоро перебьют друг друга и ослабеют.

Новгородец, уже понявший, что его просто не хотят слушать, вздохнул:

– На нас хватит. Зря, княже, не веришь. Я своими глазами видел, что стало с городами, какие сопротивлялись.

Дальше он рассказывал о монголах подробно, больше князь не перебивал и слушал с каждым словом все внимательней. Купец говорил об организации войска Чингисхана, о наказаниях, которые ждут всех, независимо от их положения, о необычайной жестокости монголов…

В их войске небывалая дисциплина, за одного отвечает жизнями весь десяток, за десяток – сотня. Не выполнить приказ, ослушаться, струсить, не помочь даже ценой своей жизни товарищу означало смерть. Причем виноватому просто вырывал сердце тот, который потом занимал его место в строю.

Князь содрогнулся:

– Неужто так и есть? Придумал небось, чтоб страшнее было?

Купец размашисто побожился:

– Вот те крест, князь, не вру! Сам не видел, но слишком много людей рассказывали, чтобы не верить.

– Откуда ж те люди, если они никого в живых не оставляют?

Снова вздыхал купец: эх, князь, зря не верит, когда до Руси дойдут, как бы поздно не оказалось!

– Ладно, – смилостивился Юрий Всеволодович, – что там еще, рассказывай.

Новгородцу уже не хотелось рассказывать ничего, но слушал не один князь, многие бояре пораскрывали рты. В одном сомневался купец Дорожило Ермилович – что слушают не ради простого любопытства, что рассказ толк иметь будет. Понимал, что нет, потому и комкал слова, спешил скорее отдохнуть, жалел, что к князю напросился, надо было крюк во Владимир не делать, в Новгород спешить.

И все же говорил о том, что смертью карается все – убийство, кража, грабеж, скупка краденого, превышение власти, неверно переданные слова правителя Чингисхана… Даже простая ссора из-за мелочи между воинами каралась страшной карой без разбора на правого и виноватого: на ноги и грудь накидывали волосяные арканы и, медленно стягивая, ломали позвоночник.

Нашелся боярин, который хмыкнул при таких словах, мол, вот где порядок! Так и надо, чтоб меж собой не ярились, зато послушание полное. Но Дорожило сказал, что казнят и тех, кто подавится пищей, наступит на порог ханской юрты, помочится в его ставке, искупается или постирает одежду в реке и даже убьет скотину не по правилам…

Не успел произнести, как кто-то поперхнулся куском пирога, вокруг натужно рассмеялись. У многих по спине пробежал холодок, кое-кто даже осторожно оглянулся на князя Юрия Всеволодовича. Тот постепенно терял хорошее расположение духа, все больше злился на не к сроку подоспевшего купца. Великий князь не мог придумать, как поскорее закончить неприятный разговор. Может, потом… когда-нибудь… после… он попросит рассказать подробней, но не сейчас. Вздохнув, задал вопрос:

– Сколько этих ратников-то?

– Говорили, что вышли три тумена, сейчас осталось только два, остальные погибли либо были казнены за проступки.

Несколько мгновений князь недоуменно смотрел на Дорожило, потом с сомнением переспросил:

– Тумен – это сколько?

– Наша тьма… – сказал и замер, увидев, как округляются глаза у князя, открывается его рот.

– Ха-ха… ха-ха-ха… – сначала как-то глухо и медленно, а потом все громче захохотал Юрий Всеволодович.

Бояре смотрели на своего князя и неуверенно принялись подхихикивать. Постепенно разошлись все, хохот потряс стены княжеского терема.

– Ой, уйди! – махнул рукой купцу Великий князь. – Уйди, не то помру со смеху!

Он вытирал слезы со щек и бороды, бояре поддерживали своего князя, даже те, кто не понял, почему смеется Юрий Всеволодович, тоже хватались за бока и едва не катались по полу. Вслед уходившему Дорожиле донеслись княжьи слова вперемежку со смехом:

– Я-то… думал… а их… всего… две тьмы… Шапками закидать…

Выходя из трапезной, где князь все еще хохотал со своими боярами, Дорожило Ермилович ругал себя на чем свет стоит. К чему было все это рассказывать владимирскому князю? Для него и его бояр это все так далеко; сказал же боярин Тетеря, что татары сначала пойдут на половцев, вот пусть они и воюют. Купец торопил сам себя: скорее в Новгород, нужно предупредить, чтобы никто из новгородских купцов по Волге не отправлялся, не то попадут прямо в лапы этим татарам. Вот о чем надо было думать, а не о том, чтобы рассказывать о набежниках владимирскому князю и его боярам. В Новгороде сидит сейчас брат Великого князя Ярослав Всеволодович, но едва ли и ему стоит говорить о близкой беде. Для русичей хорошо все, что худо для половцев.

Следом за купцом на крыльцо выскочил племянник Великого князя Василько. Молод совсем, горяч, но уже княжит в Ростове.

– Постой! Ты небось домой? Сегодня-то никуда не пойдешь, поздно. Заночуй у меня, поговорим. А поутру я тебя сам провожу. – Видя, что Дорожило сомневается, вдруг попросил: – Христом-Богом прошу, останься до завтра. А что князь не послушал, так не он один на свете. Мне расскажешь?

Пришлось согласиться: и впрямь уже вечер, куда поедешь в ночь? Василько тут же кликнул своего гридя:

– Отведи купца в мои хоромы, накормите, отдохнуть устройте.

Сам ростовский князь пришел скоро, видно, не стал задерживаться у дяди с боярами. Едва успел Дорожило похлебать горячего да растянуться на лежанке, сняв сапоги, как Василько тут как тут. Рукой махнул купцу, чтоб не обувался, посмеялся:

– Чуть поговорим, да в баньку пойдешь, я велел истопить.

Сел, упершись руками в колени, чуть подергал щекой, покусал губу, вздохнув спросил:

– Ты сам сожженные города видел?

– Видел, – кивнул Дорожило. – Конечно, видел, князь. А татар, конечно, нет, не то не сидел бы здесь, но слышал о них много.

– А может, со страху так говорят? У страха глаза велики…

– А убитые? А целые города вырезанные, так что хоронить некому?

Снова задумался молодой ростовский князь.

– Но ведь они степняки, им же степи нужнее наших лесов? Может, откупиться?

Дорожило вздохнул:

– Может, и откупиться лучше, кто же ведает?

– А ну расскажи еще раз, – попросил Василько, и купец рассказывал, пока не позвали в баню.

А на следующий день рано поутру уехал в Новгород, князь Василько задерживать не стал. Да и к чему, снова рассказы слушать? Что он мог, этот совсем юный ростовский князь против своего могущественного дяди? Только яриться да просить выступить против неведомого врага. Но Великий князь Юрий Всеволодович уже вчера посмеялся, мол, напугал купец Василька, тот готов сегодня же выступить на врага, которого никто пока и не видел. А уж как силен этот враг! Целых две тьмы войска наскреб по сусекам! Василько нутром чуял, что действительно идет сильный враг, но доказать никому ничего не мог. Дядя отмахнулся, бояре посмеялись, молод еще ростовский князь, ой как молод… Не его волей живет Русь, да и будет ли его?

Кто же мог знать, что и дядя Великий князь Юрий Всеволодович Владимирский, и его племянник Василько Ростовский, и еще многие и многие через пятнадцать лет погибнут от рук того самого «врага незнаемого», выступить против которого вместе с половцами надменно отказались!

В Киеве, что в Новгороде, князья меняются, как погода весенним днем. Только Новгород, тот сам себе князей выбирает и почти сразу гонит, бывает, что одного и того же по три раза то зовут, то путь указывают. А Киев захватывают брат у брата, дядя у племянника… Киянам уже все равно, кто бы ни сидел на киевском столе, простому люду одинаково, а бояре пусть себе сами головы ломают, к кому в рот заглядывать да перед кем зубы скалить и бородами пол мести.

От галицкого князя Мстислава Мстиславича Удатного к киевскому тезке Мстиславу Романовичу примчался забрызганный дорожной грязью до самых волос гонец. Спешил, видно, сильно, бока лошади ходуном ходили, с губ срывались хлопья пены, сам прямо от седла, не глядя на едва живую кобылу, другие обиходят, бросился к теремному крыльцу. Князь обедал вместе с семьей в малой трапезной, но за столом сидели и трое бояр, оказавшиеся по делу в обеденное время рядом с Мстиславом Романовичем. Ключник Коротан, и впрямь маленький, толстенький, точно обрубок, но с умными цепкими глазками, подошел к хозяину бочком, что-то зашептал почти в ухо. Князь, чуть нахмурившись, прислушался, досадливо поморщился, переспросил, но все же кивнул:

– Пусть войдет.

В трапезную вошел тот самый гонец, низко склонил голову перед киевским князем, приветствуя. Мстислав недовольно поинтересовался:

– Ну, чего там стряслось у Мстислава Удатного? Говори, здесь все свои, – видя, что гонец замялся, добавил князь. Не хватает еще вместо обеда куда-то уходить с гонцом.

Тот подумал, что не стоило бы вот так при всех говорить, но не его воля, сказал:

– Князь Галицкий Мстислав Удатный челом бьет, помощи всех русских князей просит.

– Чего? – Мстислав Мстиславич украдкой даже вздохнул. И чего им всем не сидится спокойно? У Мстислава Галицкого точно еж в штанах, сам покоя не знает и другим не дает. Уж сколько княжеств поменял… Опять небось с кем-то поссорился, ярится, потому и помощи просит.

– Для своего тестя, половецкого хана Котяна, против силы неведомой, что из степей пришла.

– Че-его?! – рты раскрылись не только у князя, но и у бояр, слышавших такую речь. Княгиня мелко закрестилась, шепча заслонную молитву.

Гонец едва заметно усмехнулся, верно говорил ему галицкий князь Мстислав Удатный, раскроют рты киевляне на такой зов. Потому просил быстро сказать что нужно, чтобы не успели прогнать.

– Хан Котян помочь просит против татар, которые сначала алан побили, а теперь вот половцев.

Сидевшим трудно было сдержать довольную ухмылку. С половцами издревле война, то бьются с ними, то мирятся и даже женятся, как вон Мстислав Удатный, но кто же против, если давнего врага побьют? Неужто и на половцев нашлась такая силища, что хан Котян справиться не может? А гонец продолжил:

– Половцев уничтожат, следом Русь.

Вот это уже был другой разговор, ухмылка медленно сползла с лица киевского князя, он взял протянутый гонцом свиток, со вздохом развернул и принялся читать. За его лицом внимательно наблюдали бояре. По мере того как хмурилось чело князя, хмурились и лица сидевших. Мстислав поднял голову, махнул Коротану:

– Обустрой гонца. Пусть отдохнет, обратно поедет.

Тот кивнул, дело свое знал хорошо. Мстислав Романович посмотрел на бояр:

– Беда рядом с Русью. Неведомый враг пришел из южных степей. Биты аланы, теперь вон половцы, и впрямь до нас недалеко. Против Степи подниматься всем надо. Потому буду приглашать князей на съезд в Киев. И сами готовиться выступать будем. Мстислав Удатный прав – подомнут под себя половцев, за нас примутся. Лучше Котяну сейчас помочь, чем потом одним отбиваться. Да еще если половцев под себя поставят и супротив нас повернут…

Княгиня снова зашептала молитву, закрестилась.

С тяжелыми сердцами расходились из трапезной бояре, но такова жизнь – в какой день и напляшешься, и наплачешься. Старый человек и года спокойного припомнить не сможет.

Боярин Смага перед самым выходом осторожно поинтересовался у князя:

– Юрию Всеволодовичу во Владимир гонцов слать станешь?

Мстислав поморщился:

– Послать-то пошлю, да только, думаю, не пойдет он. Великому князю Владимирскому сесть рядом с Мстиславом Удатным в одной палате и то в отвращение, а уж вместе в поход выступить…

Верно рассудил киевский князь, отношения между Мстиславом Удатным и Всеволодовичами совсем недружественные, несмотря что брат Великого князя Ярослав зятем Мстиславу Удатному приходится, на его дочери Феодосии женат.

Когда умирал Всеволод Большое Гнездо, то собрал собор и назначил преемником не старшего сына – Константина, а второго – Юрия. Константин пытался поставить Ростов над Владимиром, допустить этого Всеволод Юрьевич не мог, потому и отлучил старшего сына от власти. Но ростовский князь Константин Всеволодович отказываться от власти не собирался, а потому сразу после смерти отца пошел на брата Юрия войной. Помог ему князь Мстислав Удатный. На сторону Юрия Всеволодовича встал младший брат Ярослав Всеволодович. В битве при Липице младшие братья проиграли, Константин стал Великим князем. Но прокняжил недолго, умер. Великим князем Владимирским стал Юрий Всеволодович, и, конечно, он не забыл помощи Мстислава Удатного своему брату-противнику. Просить его помочь галицкому князю, да еще и половецкому хану Котяну, что против ветра плевать – тебе же в лицо и вернется. Видно, потому Мстислав Удатный отправил посла в Киев, а не во Владимир.

Уже через час гонцы отправились из Киева, разнося тревожную весть о подходе силы, невесть откуда взявшейся.

Мстислав Киевский был прав, Юрий Всеволодович, услышав о зове в помощь Удатному, только фыркнул:

– Было бы кому помогать! Удатному без склоки сидеть, что спеленутому быть, ему помогать – значит со всеми перессориться.

Боярин Микула напомнил про купца, который вести про силу незнаемую принес, может, и сейчас про ту самую твердят? Великий князь задумался, потом снова усмехнулся не без удовольствия:

– А и то нам в помощь… Половцев перебьют да Киев с Галичем потреплют, Владимиру и Суздалю от этого хуже не будет. Пусть воюют меж собой.

Честно говоря, боярину стало чуть не по себе. До чего на Руси дошло: чужаки нападают на своих же, а князь не против… Попробовал сказать, что супротив Степи всегда вместе поднимались, только тем и выжили, но, глянув в лицо Юрия, понял, что не усовестит, а только наживет врага. Вздохнул:

– Беда на Руси…

В Киеве столпотворение, сюда собрались князья со своими малыми дружинами. Пусть не все Всеволодовичи, Великого князя нет, обещал прислать вместо себя племянника Василька Ростовского, но и тех, что есть, немало. Экая силища! Дружины при оружии, в доспехах, кони откормлены хорошим зерном, сотники покрикивают. Где уж тут устоять врагу? Побьют его в первом же бою, чтоб неповадно было даже на половецкие земли налезать, не то что на Русь!

Но внимательный взгляд видел и другое: дружины старались держаться врозь, друг перед другом вели себя гордо, независимо. Даже пререкались меж собой недобрыми словами. Подальше, где меньше догляда сотников, и тем более княжьего, даже до кулачков доходило. Неприязнь между князьями передавалась и простым воинам. Умные люди, завидев такое, только головами качали:

– До чего докатились! Будто чужие русичи друг другу…

Им возражали, мол, ничего, пойдут на рать против общего врага, там забудут все обиды да розни.

– Ох, если бы… А то ведь с такой неприязнью могут и на помощь один другому не прийти…

Если б только знал качавший белой как лунь головой старик, насколько окажется прав!

А дружинники все высмеивали друг дружку, выискивая недостатки и давая обидные прозвища. Даже Даниил Романович, проезжая мимо, не стерпел, прикрикнул. Уж очень ему стало не по себе из-за этих мелких стычек. Казалось, еще немного, и словесная перепалка перерастет во всеобщую драку. Кое-где подальше от княжьего двора да от глаз сотников так и случалось. Не весь день дружинники стояли на солнцепеке в строю, выпадало и им свободное время, шли на Торг либо просто прогуляться. Вот там и сталкивались меж собой. Если бы не обещание князей наказывать без разбора и виноватых и правых, не миновать беды.

Среди князей не было Великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Мстислав Мстиславич Удатный, князь Галицкий, даже посмеялся, мол, конечно, вместе с ним Юрий Всеволодович даже на медведя вместе не пойдет, не то что на татар. Но киевский князь Мстислав Романович все же отправил посла во Владимир к Юрию Всеволодовичу. Конечно, Удатный оказался прав, Русь окончательно поделилась на Южную и Северную. А Великий князь Владимирский словно в насмешку прислал вместо себя племянника, князя Василька Константиновича Ростовского, совсем мальчишку, горячего, смотревшего на всех блестящими от возбуждения глазами, готового кинуться в бой против неведомого врага хоть сейчас с малой дружиной. Малая дружина не в счет, отправили обратно за большей или чтоб под своей рукой помощь от дяди привел. Это промедление и спасло жизнь Васильку Ростовскому, правда, чтобы позже погибнуть от рук татар, уже в 1237 году.

Хан Котян прислал богатые дары, многое обещал, видно, чуял огромную опасность для своих родов, а у князей настроение было вроде Юрия Владимирского: шапками закидаем! И то, силища собиралась огромная, если неведомых татей всего-то две тьмы, то русских уже набиралось поболе семи, да еще подойдут. Семерым супротив одного-то, голыми руками взять… Поход представлялся прогулкой по половецким степям, втайне русские князья именно на это и рассчитывали, чтобы окончательно подчинить себе беспокойных степняков.

Собирались долго, но еще дольше шли споры, как выступать. Ни один князь под другого со своими дружинами вставать не желал. Самыми сильными оказались три Мстислава – Мстислав Романович Киевский, Мстислав Святославич Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий по прозвищу Удатный. С Удатным его молодой зять Даниил Романович со своей волынской дружиной. Будь в Киеве Великий князь, молча встали бы под него, а так все равны, кому в бой полки вести? С трудом договорились идти правым берегом Днепра, кто как сможет, а там у Заруба встретиться. Что будет дальше, никто не ведал.

На Страстной неделе первыми, словно не выдержав ожидания, отправились Мстислав Удатный с зятем Даниилом Романовичем. Удатный никогда не умел долго собираться, ждать или думать.

Мстислав Киевский отпраздновал Пасху и вышел только на следующий день, 24 апреля, с достоинством, провожаемый напутствиями и радостными криками киян.

Большая сила выходила из Киева, да только недружная, шли быстро, словно один князь другого обогнать спешил, а ведь там земли половецкие, степняки коварны, вдруг это просто придумка такая – выманить в степь поодиночке, а там и побить? Эта мысль все чаще посещала горячие княжеские головы. С чего бы Котяну двух туменов бояться? И не таких бил… А тут едва не трясется от ужаса. Поверили, только когда заметили на другой стороне конные разъезды врага. И все равно пока не видно ничего страшного.

Долго двигались правым берегом, держа на виду большой отряд татар, шедший по левому берегу. Так продолжалось до самого Заруба, где назначен общий сбор.

На правом берегу Днепра, напротив устья Трубежа Заруб, охраняющий Зарубский брод. Несколько дней полки стояли, поджидая отставших и тех, кто шел морем и по Днепру поднялся.

Сюда и пришли первые послы монголов.

На послов стоило посмотреть. Лица широкие, плоские, глаза узкие, словно все время прищурены, одеты в расписные яркие халаты, оружием обвешаны…

Всем своим видом послы демонстрировали совершенно противоположные чувства. С одной стороны, они выглядели важными, надменными, даром что малы ростом, глядели свысока. С другой – глазами зыркали в стороны, что твои разведчики, и слова произносили вроде мирные, уговаривали…

Толмач переводил:

– Мы с Русью войны не хотим, вашей земли тоже. А воюем с половцами, которые всегда были вам врагами. Если они к вам прибежали, то их побейте, а добро себе возьмите. Мы поддержим.

Князь Мстислав Киевский по праву старшего возрастом хмыкнул:

– Да ведь половцы наши друзья! Вы того не ведали?

– Какие друзья? – хитро прищурил и без того узкие глаза посол. – Сколько лет воевали, а теперь друзья?

– Это наши предки с предками половцев воевали, а ныне мы сродственники. А вы, тати, в свои степи не вернетесь, потому как все в нашей земле сгинете! Взять их!

Дружинники уже скрутили изумленным послам руки (невиданное дело послов обижать!), когда их старший вдруг сказал по-русски, хотя и коверкая:

– Злой конь обуздывается уздой, а быстрый гнев удерживается умом. Остановись, коназ!

– Ах ты ж! – рассвирепел Мстислав. – Он еще и по-русски знает! Лазутчик, а не посол. Казнить!

Послов убили, хотя и на Руси так тоже не поступали. Теперь война с незнаемым народом неизбежна, но это не пугало русских князей. Настроение было не просто боевое, а даже веселое.

Молодой князь Даниил Романович то и дело с восторгом оглядывался. Как любой житель Руси, привыкший больше к лесу, он не слишком любил степь, но только потому что из нее грозила беда. Теперь князь увидел степь другой. Здесь гуляли шальные ветры, глазу было вольно, куда ни посмотри, и простор манил к себе настолько, что становилось тесно в груди, хотелось кричать, широко раскинув руки. И уж совсем не думалось об опасности, скорее поход казался легкой прогулкой.

Через несколько дней отправились дальше, конники двигались берегом, пехота плыла ладьями, так до самых порогов. Оттуда до Хортицы (Варяжского острова) уже без ладей, не тащить же их на себе. Посередь Днепра огромный остров, слава о котором не меркнет в веках, – Хортица. Издревле это остров вольницы, всякий раб, сюда попавший, мог считать себя свободным. Хортица была последней остановкой перед трудным путем купеческих (и не только) ладей к Русскому морю. Впереди грозные пороги, неизвестность, но и удача тоже.

Неладно в русском войске, так и держались одни полки перед другими похваляясь, следили не столько за вражинами на левом берегу, а больше друг за дружкой. Все ждали, как бы кто не опередил. Самый старший из князей Мстислав Киевский, да только где ему горячие головы других князей охлаждать да всех под своей рукой держать? Его самого вон старым добрым князюшкой зовут. Мстиславу передать бы командование, он и не против, только кому? Оба других Мстислава одинаково горячи, поднимешь одного, второй того и гляди войной пойдет вместо вражины на своих. Так и ползли все 90 верст до Протолчьего брода вроде и рядом, а врозь.

Уже у самого брода снова пришли послы, держались твердо и не пугливо, хотя о первых казненных знали. Укорили их гибелью, напомнили, что это везде карается, объявили войну. Князья даже обрадовались, война так война!

Стояла совсем летняя погода, несмотря на то что только май. Днем жарко, травы быстро поднялись в рост, встали коням по колено. Дружинники, не ожидая ниоткуда нападения, все же на правом берегу только свои, разболокались, оружие и доспехи везли сначала на ладьях, потом на конях, лениво отдыхали в ожидании рати. Костры и те горели словно вполсилы.

Мстислав Удатный кликнул зятя поговорить вроде и ни о чем, а так… Но по тому, как отвел чуть подальше от чужих ушей, Даниил понял, что разговор важный. Так и случилось:

– Послов первых убили зря. Кто бы они ни были, а убивать не след…

Что мог ответить младший князь? Что неправду сотворили? Это и так ясно, но Мстислав явно не по убиенным послам вздыхал, хотя сразу после того заменил Котяна на своего воеводу Яруна Васильковича, точно не доверял своему тестю Котяну. Молчал младший князь, ожидая, что еще скажет тесть.

– Мыслю, теперь столкновения не избежать. Мои люди через брод ходили, весть принесли, что там немного степняков, зато скот есть. Отбить можно, но, если всем сразу переправиться, и скота не хватит, и, пока толкаться станем, они в степь уйдут.

И снова промолчал Даниил, хотя прекрасно понимал, к чему клонит беспокойный Мстислав Удатный.

– С рассветом переправимся с тобой на тот берег с тысячей и нападем, а там как бог даст.

– А остальные?

– Остальные подтянутся, куда им деться? Не сидеть же подле брода пришли! Нельзя долго ждать, воины со скуки помрут, биться не с кем будет.

Даниил усмехнулся на шутку тестя, только все же спросил:

– Какую тысячу брать станем?

– А вот мою малую дружину и возьмем, да своих посмотри кого из толковых. Половцев брать не хочу, мало ли что. Хотя Котян мне и тесть, а все лучше обезопасить себя.

Теперь Даниил понял, почему Мстислав ушел чуть пораньше да двигался торопко, он встал ближе других к броду, пока остальные затылки чесать будут поутру, они переправиться успеют. Верно рассудил князь, вся добыча им достанется, недаром Мстислава Удатным зовут. Даниил гордился тестем и мечтал быть на него похожим.

Утром, действительно, не успело солнышко землю пригреть, как тысяча, составленная из Мстиславовых и Данииловых полков, спешно двинулась к броду. Пока остальные разбирались, кто да что, они уже выскочили на другой берег и бросились вдогонку дозору степняков. Быстро сообразил только Котян, его всадники не замешкались и переправились следом.

Даниил почувствовал вкус бешеной гонки и пролитой крови. Лошади русов бежали быстрее низкорослых монгольских. Это в долгой погоне невысокие выносливые лошадки степняков незаменимы, они способны двигаться с рассвета до заката, а в скорости проигрывали. Дозор догнали быстро, побили всех, а потом нашли еще и припрятанного в яме их нойона Гемябека. Монголы закидали раненого ветками и травой, чтобы не заметили, но русские нашли и отдали половцам. Отбили скот.

Такое начало очень понравилось всем, казалось, столь же легко будет и дальше. Вернувшиеся на свой берег гордились своей удалью, посмеивались, обвиняя остальных в трусости. Такая легкая победа сразу ставила Мстислава Удатного и его дружину выше остальных, что очень не понравилось другому Мстиславу – Киевскому. И без того не всегда мирные, они стали посматривать друг на дружку недовольно. Глупое соперничество к добру не привело.

Опытный ратник Юрий Домаречич из галицких выгонцев, несмотря на свое недоброжелательное отношение к Мстиславу Удатному, пришел к нему с возражением:

– Зря, князь, с врагом не считаешься, чую, силен он и хитер весьма. Как бы беды не было.

Тот хохотнул:

– Это с чего ты взял, что силен? Вон как бегает!

– Хитрость это! – стоял на своем Юрий. – Степнякам в лесу нашем боя нет, они нас в степь выманивают. А нам туда нельзя. По стрелам вижу – опытные стрелки и хитрые воины.

– Чего ты хочешь?

– Сам в степь не ходи и Мстислава Киевского не пускай.

– В Олешье, что ли, сидеть?

– А хотя бы и в Олешье. Крепость сильная, в случае чего выдержит. А вражина потопчется и уйдет.

– Я сюда пришел не пережидать, пока вражина уйдет, а бить их! Уже ноне бил и еще буду! А боишься, так иди позади войска, быстрее удрать сможешь. Или совсем вернись.

Старый ратник побелел от гнева:

– Я, князь, от врага никогда не бегал и не побегу! И в трусости меня еще никто не упрекал! Ежели бы сейчас не такой час, быть бы тебе моим мечом проткнутым! А кто бежать станет, это мы еще поглядим!

Глядя ему вслед, Мстислав презрительно передернул плечами:

– Трусов развелось…

– Он не трус, – угрюмо возразил Мстислав Немой. Князь в действительности не был немым, а прозвище имел, потому что разговаривал крайне редко, иногда за день и слова из его уст не услышишь. Если уж Немой сказал, значит, задело.

Даниил задумался: прав ли тесть? Но показалось – прав, ведь враги и впрямь, стоило приблизиться, спину показали, трусят, значит. А что стрелки хорошие, так мало ли… Даниил потряс светлой кудрявой головой, он очень верил тестю, казалось, смелей Мстислава Удатного никого на Руси нет. И сила ратная у русов вон какая, за кострами и шатрами берега не видно. Где уж тут двум тьмам степняков выстоять!

В почти летнем безветрии дым над юртой лениво вился столбиком. Субедей безмолвно глядел, как на небольшое озерцо неподалеку опускалась пара селезней. Весна – прекрасное время для степи, как и везде. Из нежной, еще не пожухшей от солнца зелени травы выглядывали белые, голубые, желтые, синие цветы, словно споря друг с дружкой в яркости. Здешняя степь тоже хороша, хотя в ней мало привычных цветов и трав, нет того удивительного запаха, какой бывает только дома. Казалось, и полынь здесь пахнет иначе, и конские кизяки в кострах тоже. А все потому, что степь не была сплошной, по ее краю все равно вставали леса, и чем ближе к большой реке, за которой жили урусы, тем гуще. Полководцу совсем не хотелось приближаться к этой темной полосе на горизонте, казалось, что оттуда всегда может грозить опасность. Как любой человек, проведший большую часть жизни на коне с копьем и луком со стрелами в руках, он не боялся опасности, но не любил неизвестности. Ему не привыкать брать хорошо укрепленные города, побеждать чужие войска в поле, но леса он побаивался именно из-за неизвестности. В лесу почти бесполезны конь и лук – то, что составляет основную силу монгольских туменов.

Половцы, убедившись, что их союзники аланы разбиты, спешно бежали к своим давнишним врагам урусам. Там, за большой рекой, как рассказывали лазутчики, есть богатые города, где даже купола церквей из золота! Там много красивых светловолосых женщин, сильные мужчины и много разных умельцев. Хорошо бы, но Субедей не собирался воевать эти города, не для того шел. Приказ Потрясателя вселенной догнать и уничтожить Мухаммеда, куда бы тот ни удрал, Субедей уже выполнил, оставалось только вернуться обратно. Но взыграло ретивое, и он совершил, возможно, то, чего не следовало делать, – бросился догонять бегущих кипчаков.

Кипчаки поспешили за помощью к урусам, с которыми, как утверждал старый шакал Тегак, толмач Субедея, кипчаки – враги. Лгуна уже казнили за ложь, но дела это не меняло. Тегак, несколько лет живший среди кипчаков, говорил, что урусы воюют со Степью столько, сколько вообще существуют. Может, это и было так, но все в мире изменчиво, теперь вчерашние враги принялись помогать кипчакам. Отправленных с предложением союза послов глупые урусы перебили, нарушив один из незыблемых законов Степи, и теперь Субедей был просто вынужден наказать их за такое преступление. Отправленные дозоры доносили, что урусы собрали огромное войско, к броду на Большой реке подошло примерно восемь туменов. Это было в четыре раза больше, чем имел сам Субедей, но полководца волновало не численное превосходство врага, ему страшно хотелось успеть домой до осени, чтобы вдохнуть запах трав родной степи, пока те не ушли под снег. Субедей пережил в своей жизни много трав, видел много красивых и даже очень красивых мест, но его всегда тянуло домой, и чем старше становился, тем сильнее.

Сейчас жизнь требовала осилить нового врага, который не пожелал принять предложенную дружбу, и Субедей и Джебе должны были придумать, как это сделать с наименьшими потерями, возвращаться неизвестными землями с малым числом воинов опасно. Полководец лукавил сам с собой, он не собирался дружить с глупыми урусами. Во всяком случае, пока не собирался, ему было нужно, чтобы те выдали либо просто истребили бежавших к ним кипчаков, а очередь самих урусов придет позже. Если у них богатые города с золочеными куполами домов бога, красивые женщины и много сильных воинов, то они должны быть покорены, как все остальные. Но не сейчас, не в это лето и не такими силами. Двух туменов недостаточно для такой большой земли.

Как бы ни были смелы и опытны воины урусов, они уже допустили первую ошибку, даже две – убили послов и вышли против Субедея. Оставалось заставить их сделать следующие – перейти большую реку вброд и принять бой в степи. Это леса Субедей слегка побаивался, а в степи он чувствовал себя хозяином.

Подошел и молча сел рядом на пятки Джебе, тоже посидел, разглядывая круживших птиц.

– Отправь еще одну сотню, чтобы выманили урусов на этот берег всех. И еще воинов на восток, чтобы присмотрели подходящее место для боя.

Джебе кивнул:

– Уже сделал. Кипчаки Гемябека убили.

Субедей пожевал губами, но ничего не ответил: удивительно ли, что нойон погиб в бою?

На следующее утро еще одна сотня отправилась к Протолчьему броду дразнить русских князей, а основное войско монголов принялось отступать в поисках подходящего места для сражения.

Ничего не ведавшие князья попались на уловку. Монголы стреляли через брод с низкого левого на высокий правый берег, стрелы на излете никого даже ранить не могли, но возбужденных воинов было уже не остановить, первыми снова рванулись всадники Мстислава и Даниила, сотню отогнали и охраняли брод, пока переправлялись остальные. Когда большинство были уже на левом берегу, снова началась погоня. Монголы боя не принимали, только сыпали стрелами и бросались врассыпную.

И все же русские сообразили остановиться и подождать остальных. Два дня стояли без дела, почувствовавшие вкус крови и добычи русы рвались в степь следом за монголами. Но просто стоять было нелепо, и князья все же приняли решение выступить. Это было огромной ошибкой, потому что теперь тактику навязывал Субедей.

Русские полки день за днем преследовали бегущих монголов. Никак не удавалось не только догнать, но и вообще увидеть врага, только его заслонные небольшие отряды. Дружинники смеялись: мол, кого половцы боятся? Эти незнаемые вражины трусы, удирают так, что не догнать. Половцы пытались напомнить, что татары побили сначала считавшегося непобедимым Мухаммеда, потом грузин, а потом аланов, да и самим половцам досталось. Но теперь уже никого не могли испугать эти предостережения. Чувствуя себя отчасти виноватыми в том, что заставили такую массу людей двинуться с места и уже второй месяц гоняться по степи за неуловимым врагом, половцы торопились догнать татар раньше русов, а потому мчались впереди. Но и им удавалось только наблюдать костры спешно уходивших на восток татар. Может, и правда татары испугались и вернулись в свои земли? Тогда позор…

Одно радовало – бегущие враги бросали скот, который становился добычей русских дружинников, половцы даже добычу не брали, они всеми силами стремились опередить русов.

Не только половцы были равнодушны к легкой добыче, идущие впереди дружины Мстислава Удатного и его зятя Даниила тоже больше спешили за врагом. Вообще же дружины растянулись на многие версты, кто-то основательно отстал. Враг больше не пугал, по слухам, он многочисленный, но уж больно трусливый. Цель оставалась одна – догнать!

На коротком ночном привале к Мстиславу Удатному подошел воевода Ярун, вид он имел весьма озабоченный. Шел восьмой день преследования, врага не удавалось даже увидеть, казалось бы, впереди только победа, чем же озабочен воевода?

– Князь, следы странные…

– Чьи следы?

Ярун как-то нервно дернул головой:

– Впереди вроде не больше сотни всадников, а трава вытоптана, словно прошли две тьмы и скот прогнали…