Искатели прошлого Коблова Ирина
— Детей, которые забирались во дворец Мерсмона, отдавали на съедение кесу, — припомнил Залман подробность из сказки.
— А это уже враки, — усмехнулась Сандра. — Все-таки Мерсмон худо-бедно заботился о рейтинге и настолько не зарывался. Он отдавал кесу своих врагов, а если во дворце ловили детей — могли уши надрать или выпороть, и родителей штрафовали. Детей пугали тем, что во дворце их съедят кесу, но чтоб на самом деле кого-нибудь съели — о таком я не слышала. Я постоянно там ошивалась, и меня ни разу не поймали. Кстати, то, что Мерсмон приказал все во дворце перекрасить в черный цвет — тоже идиотская байка. Интерьеры там были по-весеннему нежные и красочные, как полагается, и на этом фоне творилась всякая жуть. Я чувствовала, что для вас с Дэнисом дворец — смертельно опасное место, а для меня там нисколько не опасно, только объяснить это вам, таким большим, никак не могла. Все Властители обладают хорошо развитой интуицией, без этого невозможно победить в предвыборных состязаниях, и у меня это качество проявилось еще в детстве. Жалко, что ты этого не понимал.
— Мне самому жалко, — виновато глядя на нее, согласился Залман.
Солнце до половины скрылось за домами, и в комнате, напоминающей тонированную коричневатую фотографию, сгущались теплые сумерки.
— Перестань, — нахмурилась Сандра. — Я тебя не упрекаю, я просто рассказываю про наше общее прошлое. Несчастных Эфриных ухажеров съели кесу, а она, говорят, смотрела на это и даже бровью не повела. По окончании представления Мерсмон галантно подал ей руку, она поднялась с кресла, и сладкая парочка удалилась, как ни в чем не бывало. Бессердечная, холодная, скользкая тварь… Ладно, с Темным Властителем все понятно — если подобное тянется к подобному, он, видимо, нашел в ней свой идеал, на милую и добрую девушку он бы даже не посмотрел. Но что нашел в ней ты, Залман? Ты ведь тоже ее любил! Уже потом, когда у вас с Вир окончательно разладилось. Одну стерву поменял на другую, еще похлеще… И это в то время, когда я сгорала от любви к тебе!
— Прости, — пробормотал Залман.
— Да ладно, не извиняйся. В конец концов, мне тогда было десять лет, и от меня все стрелялись. Но ты все равно мог бы выбирать себе девушек получше. Дэнис — другое дело, он Эфру не любил. По-моему, он просто не рискнул ее отшить, когда она стала вешаться ему на шею. Вначале она обратила внимание на него, он ведь был потрясающе красивый. Ты хоть немного его помнишь?
— Нет, но здесь есть фотографии… — Залман снова потянулся к альбому.
— На них ни черта не разберешь. У него были зашибенно красивые глаза — миндалевидные, изумрудно-зеленые, с темными ободками по краю радужки, вот такие огромные, — Сандра показала — по ее жесту выходило, что глаза у Дэниса были величиной с апельсины. — И чудесные темно-каштановые волосы, у мужчин тогда была мода на длинные волосы. Иногда, если я очень уж приставала, он разрешал мне их расчесывать. В него я тоже была влюблена, я любила вас обоих. С Дэнисом я никогда не вредничала… или почти никогда. Мне было его жалко, хотя я сама не понимала, почему. Наверное, я чувствовала, что он скоро умрет. Но если б не эта сука Эфра, он, может, до сих пор был бы жив… Мы встретили ее в Марсенойском парке, вместе с кесу, которые были ее фрейлинами. То ли Мерсмон ее к женщинам тоже ревновал, то ли опасался, что те будут потакать шашням. Как сейчас вижу этих кесу: матерые серые твари с мускулистыми руками в перстнях и браслетах, красные глаза сверкают, а губы и когти накрашены, как у настоящих фрейлин. Они были вооружены кинжалами и кривыми мечами, роскошные придворные плащи болтались на них, словно тряпки, сорванные с трупов. Мерсмон, видно, понадеялся, что такая зловещая свита не позволит Эфре заводить интрижки направо и налево — черта с два! Эта сучка сразу к нам подкатила и сначала меня угостила конфеткой — чем не предлог для знакомства? — а потом начала приставать к Дэнису. Кесу ждали в сторонке и не мешали ей. Мы опомниться не успели, как она свидание Дэнису назначила — и удалилась со своим серым эскортом, а мы стояли в аллее, среди развалов талого снега, и нас всех троих пробирал озноб, но не от холода, а оттого, что мы увидели вблизи Эфру Прекрасную. Когда мы вернулись домой, ты сломал Дэнису руку.
— Почему? Я разве тоже ревновал Эфру?
— Да нет, у тебя с ней началось позже, а насчет руки — это была моя идея. Отмазка, чтобы Дэнису на свидание не пойти. Он согласился, он готов был на все, лишь бы не связываться с Эфрой. Ходили слухи, что все парни, которых она вот так к себе приглашала, потом вспоминали об этом с ужасом и ничего не хотели рассказывать, только мямлили что-то жалкое и сильно нервничали. А этот мертвящий змеиный взгляд, каким она смотрела на Дэниса — это словами не передать, надо хоть раз увидеть! Ты сказал, что сумеешь сделать чистый перелом, чтобы все хорошо срослось, но никто из нас не подумал о том, что сломать руку — это больно. Дэнис чуть сознание не потерял. В конце концов добрались до больницы, наложили гипс, на другой день я сбегала в условленное место и передала служанке письмо с извинениями, а еще через день мы вывели Дэниса на прогулку. Опять пошли в Марсенойский парк, мы там часто гуляли, и на этот раз нарвались на Мерсмона. Дальше был настоящий цирк, и сейчас было бы весело об этом вспоминать, если бы все не закончилось так плохо.
Мерсмон, хоть и был Темным Властителем, зарабатывал себе популярность, как любой другой политик. В тот день он вышел в сопровождении своих кесу и придворных репортеров — видимо, с целью пообщаться с рядовыми подданными и показать себя милостивым правителем. В парке гуляло много народа, но приглянулась ему наша троица. Вообще-то, мы привлекали внимание. Ты был в форме Трансматериковой компании с нашивками за особые заслуги, ты в ней сногсшибательно выглядел, Дэнис — бледный, несчастный, с рукой в гипсе и все равно очень красивый, да еще миленькая девочка с бантиками, в шубке королевской расцветки, белой с черными пятнами. У мамы с папой не было денег на эту шубку, и я упросила тебя ее купить — за то, что не буду бегать в школу через речку, потому что лед уже начал трескаться. Как выяснилось, Мерсмон еще с коронации отлично нас запомнил. Кстати, вот эти снимки были сделаны в Весеннем дворце на Празднике Коронации, мы ходили туда с твоим фотоаппаратом.
Темный Властитель заговорил с нами очень любезно. Это неправда, что он на всех смотрел букой и злобно щелкал зубами. Когда он хотел произвести выгодное впечатление, харизма у него была — зашибись. Разговаривал он главным образом с тобой, работником всеми уважаемой Трансматериковой компании. Я в это время строила рожи его кесу-телохранительницам, а Дэнис молчал, но в конце разговора Мерсмон спросил, почему у него рука на перевязи, и когда услышал про перелом, сказал, что сможет помочь. Он ведь был не просто Властителем с хорошо развитой интуицией, как я или другие, а крутющим магом, и мог лечить травмы наложением рук. "Завтра сможете снять гипс, — сказал он Дэнису с чарующей улыбкой. — И прошу вас, будьте осторожней!"
Эфра по сравнению с ним была дикаркой, неотесанной девкой. Они друг друга стоили, но Мерсмон умел казаться приятным и благородным, а у Эфры все выпирало наружу, как ее роскошный бюст, она так и не научилась лицемерить. Может быть, тебя подкупила ее искренность?
— Не знаю. А что было дальше?
Сандра рассказывала интересно, и эта история понемногу Залмана захватила, хоть и не верилось, что он сам был одним из ее участников.
— Дальше Мерсмон со своей свитой продолжил прогулку, одаривая благосклонным вниманием попадавшихся навстречу подданных, его штатные репортеры щелкали фотоаппаратами и сочиняли в уме хвалебные тексты, а мы втроем поплелись домой, размышляя, как теперь выкручиваться. На другой день у Дэниса сняли гипс — перелома как не бывало. Эфра сразу об этом пронюхала и прислала любовную записку с новым приглашением на свидание. Мы не знали, что делать, я предложила опять сломать Дэнису руку, на этот раз правую, но вы оба категорически не согласились.
Потом Дэнис исчез. Ты сказал, что с ним все в порядке, а куда он делся — не говорил. Я злилась, потому что хотела знать, даже добралась до твоего дневника, но прочитать ничего не смогла. Ты пользовался стенографией, это была настоящая шифровка. Со злости я исчеркала твой дневник цветными карандашами.
Когда к нам в дом забрались кесу, я поняла, что все это очень серьезно, и лучше ни о чем не спрашивать. Мерсмон узнал о новом увлечении Эфры и прислал их, чтоб они Дэниса съели, но они его не нашли. Ты вышел из себя, я боялась, что ты пойдешь разбираться во дворец, и тебя там тоже съедят, но ты поступил по-умному — подал жалобу руководству Трансматериковой компании. Мол, к тебе в дом незаконно вторглись кесу из темной гвардии Властителя, сломали оконный переплет на втором этаже, напугали ребенка, то есть меня… Хотя я нисколько не испугалась. Трансматериковая — это во все времена была особая статья, даже Мерсмон с ней считался. Получив официальную претензию, он заявил, что вышло недоразумение, и якобы даже наказал своих гвардейцев.
Тут началась гражданская война, и вы с Вир разругались. Она хотела, чтобы ты ушел из Трансматериковой, которая сохраняла нейтралитет, и вступил вместе с ней в Народную Повстанческую армию, а ты не соглашался. Естественно, я подслушивала, хоть ты и сердился из-за этого. Помню, ты говорил, что идея сделать людей и кесу равноправными дружественными расами вообще-то неплохая, но реализовывать ее надо по-другому, а так, как сейчас, Мерсмон только все испортит. И еще говорил, что Мерсмон тебе не нравятся, но его противники, в том числе те, которым симпатизирует Вир, тебе тоже не нравятся, поэтому ты не полезешь в их драку. Вир кричала на тебя и по-всякому обзывала.
Тогда возникла мода делать на правой лопатке татуировку СМ — "Смерть Мерсмону!" — а мерсмонисты, если кого-то с этими буквами ловили, выжигали сверху клеймо каленым железом. Вир тоже сделала татуировку, до сих пор с ней красуется. И у Дэниса были такие буквы, он вернулся, когда Мерсмон убрался из Танхалы. Вир продолжала нас навещать — по-моему, теперь уже только для того, чтобы поругаться.
Потом Мерсмон опять захватил Танхалу, и Вир ушла в подполье, а Эфра мертвой хваткой вцепилась в Дэниса. У меня сложилось впечатление, что она его нарочно подставляет. Она задаривала его кольцами, браслетами, цепочками — вероятно, все эти драгоценности она получала от Мерсмона, и надо же было додуматься дарить их любовнику! Дэнису они были совсем не в радость, а я их у него выпрашивала. Я тогда не понимала, сколько они стоят, но мне такие штуки очень нравились. Он сразу отдавал. Я складывала их в коробочки из-под леденцов и прятала, это были мои тайные сокровища.
А черный цветок на правой лопатке у Дэниса я видела всего один раз — он был величиной с ладонь, похож на орхидею, невероятная прелесть! Татуировка редкой красоты, работа настоящего художника, но Дэнис ее ненавидел, даже не позволил мне хорошенько рассмотреть, сколько я ни ныла. Помню, он говорил тебе, что обязательно от этого клейма избавится. Скорее всего, это Эфра посоветовала сделать одну татуировку поверх другой, чтоб не арестовали, а после ему стало досадно, что уступил ей.
Он в это время уже не с нами жил. Снял где-то квартиру, но к нам приходил часто, иногда оставался на несколько суток, потом опять исчезал. Я спрашивала, почему он не вернется к нам насовсем, а он отвечал, что не может, и сразу переводил разговор на другую тему. Когда я просилась к нему в гости, он говорил — нельзя, и такой у него был несчастный вид… Наверное, хозяева были злые, которые эту квартиру ему сдавали.
С Эфрой он встречался тайком, однако Мерсмон что-то заподозрил, и я несколько раз замечала, что за Дэнисом следят кесу. Я говорила вам об этом, но вы не придавали значения моим словам — вы же были взрослые!
В это время ты тоже начал крутить любовь с Эфрой, она бегала к нам домой вся закутанная, в одежде дворцовой прислуги. Рядом с тобой она становилась похожа на человека и не смотрела на тебя так, как на Дэниса в Марсенойском парке. Она каждый раз совала мне всякие сладости, фрукты из дворцовых оранжерей, пирожные, я их уписывала за обе щеки и все равно не скрывала, что терпеть ее не могу. По-моему, она меня побаивалась. А ты однажды сказал: "Не закармливай Сандру, она и так толстенькая". Ты бы знал, как мне было обидно!
— Я не хотел, прости… — пристыжено пробормотал Залман.
— Ну да, я была упитанным ребенком, — Сандра беззлобно усмехнулась. — Зато потом все ушло в рост, и у меня стала отличная фигура. Я тебе напоминала, как Эфра не понравилась нам в Марсенойском парке, и говорила, что она плохая, а ты на это возражал, что нет, не плохая, просто в ее жизни с самого начала все было неправильно. Я однажды спросила, как же тогда насчет Дэниса, ты как-то странно замялся и сказал, что есть вещи, которые меня вообще не касаются. Вот этого я тебе тоже долго простить не могла! Если меня что-то интересует — значит, оно меня касается. Когда Эфра приходила к нам домой, они с Дэнисом несколько раз сталкивались, но держались друг с другом отчужденно и подчеркнуто вежливо, как посторонние. Должно быть, эта узколобая интриганка считала, что про ее роман с Дэнисом мы не знаем.
Вы из-за нее не ссорились, но ты пытался убедить Дэниса прекратить эти отношения. Ему советовал, а сам не прекращал — меня так и подмывало сказать об этом, но тогда бы ты понял, что я подслушиваю ваши разговоры. Кстати, меня эти разговоры бесили: вы оба строили фразы неопределенно, ни имен, ни местоимений, как будто речь шла о каких-то абстрактных ситуациях, но я-то понимала, что все это о Дэнисе и Эфре. Ты говорил очень осторожно и взвешенно, словно опасался, что твои слова могут поранить Дэниса, как осколки стекла. Ну, совершенно было не похоже, что вы соперники из-за этой мерсмоновой сучки! Меня интересовали подробности, но вы имели в виду, что у стен есть уши, и ни один из вас ни разу не проронил ничего конкретного. Как я уловила, Эфра мучила Дэниса и обращалась с ним, как со своей собственностью, а он и боялся ее, и в то же время нуждался в ней, и от этого ему было плохо. Ты однажды сказал, что все связи между людьми держатся на их внутреннем согласии, и если человек по-настоящему откажется от каких-то отношений, их нетрудно разорвать. Дэнис ответил, что не может отказаться, а мне твои слова показались очень важными, и я их записала к себе в тетрадку. Я тогда начала, подражая тебе, вести дневник, но потом его забросила.
Ты еще предлагал Дэнису бежать с караваном на Лаконоду. Он сказал, что ничего не выйдет, его поймают и вернут, зато теперь у него есть возможность добраться до той самой штуки — и тут вы перешли к обсуждению какой-то кражи. Время было смутное, воровство тогда считалось делом житейским, вроде как сейчас правила уличного движения нарушить, но, насколько я поняла, вы собирались что-то спереть чуть ли не у самого Мерсмона! Благородные разбойники, мать вашу… Узнай Темный Властитель, что двое любовников его жены сговорились его ограбить — вам бы конец, даже Трансматериковая тебя не спасла бы, однако вы оба считали, что игра стоит свеч.
Интересующая вас ценная вещь хранилась в той части дворца, куда просто так не попасть, но у Дэниса был туда доступ. Он сказал, что вынесет эту штуку и отдаст тебе, а ты сделаешь остальное. Вы стали обсуждать, как ее вытащить — она ведь достаточно большая и тяжелая, в кармане не спрячешь, понадобится сумка. Ни разу не проболтались, что это! "Штука" — и все, а я лежала, свернувшись в три погибели, в картонном ящике под кроватью у Дэниса и была готова локти кусать от досады, такое меня разбирало любопытство.
Что вы хотели украсть — для меня так и осталось загадкой. Во всяком случае, стащить пресловутую штуку Дэнис на смог, то ли чуть не попался, то ли даже попался, но ему удалось удрать. Как назло, в тот раз, когда он об этом рассказывал, ты меня застукал и за шкирку вынес из комнаты.
Потом Мерсмона опять вышибли из Танхалы. Эфру он забрал с собой, а эта стерва утащила с собой Дэниса. Мерсмон отступил в Кесуан — туда, где теперь Гиблая зона. Дальнейшее происходило не у меня на глазах, и подробностей я не знаю, но это был уже конец — и гражданской войны, и этой истории. Ты на некоторое время исчез, потом появился снова. Ты больше не был таким веселым, как раньше. Твердил, что Эфра погибла, и что они тебе за Эфру ответят, а когда пришла Вир, вы опять поругались, и на этот раз ты вышвырнул ее из дверей во двор — вот это мне понравилось! Очевидно, у Мерсмона наконец-то лопнуло терпение, и он казнил свою Весеннюю Королеву. Говорят, он после этого сильно переживал и страдал. Ты отправился в Кесуан накануне последний битвы, и чем все закончилось — я узнала только десять лет спустя, когда поступила на исторический факультет Кордейского университета.
Повсюду была неразбериха, люди постепенно приходили в себя после повальной амнезии, но у меня память осталась в порядке, и я раскопала, что хотела. Видимо, после того как Эфру казнили, Дэнис попытался сбежать из Кесуана. Мерсмон выслал за ним погоню, и он, спасаясь от кесу, сорвался со скалы в пропасть, с большой высоты, и разбился насмерть. Хорошо хоть, его не съели…
Сандра печально умолкла, потом продолжила:
— Его похоронили вполне пристойно: полукруглая колоннада из белого мрамора, на плите вместо религиозных символов высечен цветок, похожий на орхидею — такой же, как был у него на правой лопатке. Я думаю, это было последнее желание Эфры перед казнью, и Темный Властитель его исполнил. Могила самой Эфры выглядит скромнее, просто серый камень с ее именем. Я побывала там с нелегальной студенческой экспедицией и видела все это своими глазами. Тогда Гиблая зона еще не была таким гиблым местом, как сейчас, но все равно вернулось нас на треть меньше.
А ты целый долгий год провел в психиатрической лечебнице. Ты действительно вызвал Мерсмона на поединок, уже после гибели Эфры и Дэниса, и ты победил бы, если б он был обыкновенным человеком и дрался по правилам. Он одержал верх, но вместо того, чтобы добить тебя, сам оказал первую помощь. Вероятно, хотел устроить эффектную публичную казнь, да не успел — антимерсмонианская коалиция нанесла решающий удар. Тебя нашли в одной из тюремных камер, ты был избитый, израненный, но шел на поправку. Память тогда потеряли почти все, из-за какого-то пакостного магического оружия. Но с тобой произошло еще и другое — утрата прежней личности, ты стал таким, как сейчас. Мерсмон навел на тебя порчу, и за одно это его надо было прикончить, а не отпускать на покаяние, чтобы он продолжал жить и экспериментировать в Гиблой зоне. Вот этого я не понимаю, ни как человек, ни как более-менее здравомыслящий политик… А с платой за мое образование все просто: помнишь, я говорила, что выклянчивала у Дэниса драгоценности, которые дарила ему Эфра? Я обнаружила, когда подросла, что являюсь обладательницей не просто кучи красивых блестяшек, как я их называла, а ювелирных изделий, каждое из которых стоит целое состояние. Понемногу их продавала, деньги тратила на учебу и другие полезные вещи, я была девочка практичная.
Пока Сандра рассказывала, за окном стемнело. Коричневато-желтую комнату уютно освещала лампа под старым расписным абажуром. Залман знал, что завтра не сможет вспомнить все то, что сейчас услышал, останется только смутное представление о талом снеге, блеске драгоценных камней, окровавленных мордах кесу, каких-то странных и трагических связях между неизвестными людьми — а потом и оно исчезнет.
Сандра вытащила из складок расшитой жемчугом алой юбки плоскую янтарную коробочку с батарейкой внутри, сдвинула рычажок, и по квартире разнесся переливчатый звон. Скрипнула входная дверь, из темной прихожей выступил пожилой царедворец в малиновом костюме и длинном шуршащем плаще, дожидавшийся аудиенции на лестничной площадке.
— Что там с Ушлепом?
— Выманили его из города, моя Летняя госпожа. Подвезли на грузовичке бак со свежими помоями — и он за ним как миленький, как на привязи побежал… Все береговые ворота заперты, виновные будут наказаны.
— Ущерб?
— Не извольте беспокоиться, моя Летняя госпожа, ущерб незначительный.
Залман встал и отошел к окну: черное небо усеяно звездами, внизу светятся окна и фонари, и в ожерелье фонарей сияет стеклянный дворец "Изобилие-Никес". Сандра тоже говорила о каких-то страшных дворцах… но ее история уже начала размываться, словно плеснули водой на непросохший акварельный эскиз.
— Сандра, там кто-то есть, — прошептал Залман, показав на супермаркет, когда придворный откланялся и ушел.
— Конечно, есть. Магазин еще не закрылся, там полно покупателей, и продавцы, и юные менеджеры, будь они трижды неладны.
— Я не о том. Знаешь, там даже по ночам кто-то есть.
— Само собой, ночная охрана. И семейство Никесов живет при магазине, чтобы подчеркнуть свой деловой аскетизм и преданность торговому бизнесу.
— И кто-то еще, без имени, смертельно опасный. Не чувствуешь? Главное, чтобы он не пришел сюда.
— Ну, так укрывайся одеялом с головой, тогда не придет.
Сарказм в голосе Властительницы заставил Залмана устало вздохнуть: вот и верь после этого тем, кто восхваляет непогрешимую интуицию Летней госпожи.
— А еще лучше встряхнись и съезди в Танхалу, — предложила Сандра. — Я не давала добро на снос наших кварталов, но скоро наступит осень, и моя власть закончится. Залман, я серьезно. Там могли сохраниться документы на другую недвижимость в Танхале, за которую ты сможешь получить положенную по закону компенсацию, какие-нибудь ценные бумаги… Надо хорошенько все обшарить, я тебе в этом помогу. В доме наверняка есть тайники, о которых ты забыл. Завтра утром поезжай, понял? Поедешь? Ты скажи, поедешь?
— Ладно, поеду, — сдался Залман. — Может быть, на следующей неделе?
— Завтра. Я так хочу. Я тебя прошу. Послезавтра я тоже туда приеду с официальной инспекцией. Значит, поедешь, без отговорок?
— Да, — Залман капитулировал. — Утренним зверопоездом. Раз это для тебя так важно…
— Вот и хорошо. Кстати, ты помнишь о том, что это я первая придумала приманивать Ушлепа помоями? Помнишь, как мы с тобой от него удирали?
Ничего подобного Залман не помнил.
— Мерсмон, экспериментатор хренов, создал его, а уничтожить не смог, и вначале он слонялся по городу, ни полиция, ни кесу не могли его выгнать. Мы на него наткнулись, когда шли поздно вечером по улице, у нас был пакет со свежими булочками, он их учуял — и за нами. Мы бросали ему по одной, а он слопает — и опять за нами гонится, и когда булочки закончились, все равно не отстал. Я тогда вспомнила про помойку около школьной столовой, и мы побежали туда. Как добежали, Ушлеп стал жрать пищевые отходы из бака и про нас забыл. Мы потом встретили кесу из темной гвардии, которые его искали, и посоветовали выманить помоями за город. Такая была беготня — настоящее романтическое приключение! Я надеялась, что после этого ты в меня влюбишься, но ты продолжал выяснять отношения с Вир. Это было еще до Эфры.
Сандра распахнула дверь на лестничную площадку. На ступенях, застланных ковровой дорожкой, сидели придворные в разноцветных нарядах. При появлении Властительницы свита всколыхнулась, словно потревоженная стая экзотических птиц.
Дождавшись, когда процессия спустится вниз, Залман закрыл дверь, вернулся в комнату. Он все еще помнил в общих чертах эту не вызывающую доверия историю о Темной Весне. С чего Сандра взяла, что у нее не было амнезии, что общая участь ее миновала? Правды в ее рассказе только то, что в детстве она была влюблена в Залмана, а все остальное — плод ее воображения.
Глава 5
Хлынувшее сквозь не задернутое окно утреннее солнце стерло последние остатки вчерашних историй. У Залмана Ниртахо не было прошлого: все, что составляло содержание его жизни, бесследно исчезало, как только переставало быть настоящим. Залман думал, что это, наверное, скорее хорошо, чем плохо.
Вчера он что-то пообещал Сандре. Да или нет?
Да. Сандра прислала за ним дворцовый лимузин, и его повезли на вокзал.
Из сквера около "Изобилия-Никес" доносились звонкие голоса: "Что мы скажем тому, кто за целый день ничего не продал?" — "Дилетант!.. Мечтатель!.. Неумеха!.. У-у-у!.." — "А что мы скажем тому, у кого самые большие продажи?" — "Молодец!.. Мы гордимся тобой!.. Профессионал!.. О-о-о!.."
Эйфорический вопль юных менеджеров повис в утреннем воздухе, как разлетевшиеся во все стороны брызги фейерверка.
— Они всегда кричат одно и то же, — заметила фрейлина Властительницы, сидевшая рядом с Залманом. — Как и пламенные легионеры, только слова разные. Наша Летняя госпожа и тех, и других находит одинаково ограниченными.
Она продолжала развлекать Залмана светскими разговорами, пока лимузин мчался к вокзалу на окраине Птичьего Стана. Затормозить пришлось только один раз, уже в пригороде, перед шлагбаумом — чтобы пропустить двигавшийся к береговым воротам караван Трансматериковой компании.
Впереди шла таран-машина: монстр с гусеницами в человеческий рост, одетый в тусклую, местами помятую металлическую шкуру. Следом ползли бульдозеры, тягачи, бронемашины охраны, и дальше, нескончаемой вереницей — грузовики, автоцистерны, пассажирские фургоны… Наконец показались хвостовые машины охраны, и караван прошел мимо, оставив после себя медленно оседающие тучи пыли.
— Мы не опоздаем, — ободряюще улыбнулась Залману фрейлина. — Говорят, господин Ниртахо, вы тоже когда-то служили в Трансматериковой?
— Я не знаю, — Залман вежливо улыбнулся в ответ, беспокойно щурясь на запыленное солнце.
Поля, огороды, фруктовые сады, вдалеке виднелись люди, занятые прополкой, и поливочные агрегаты, окруженные сверкающими водяными веерами. Потом впереди выросла высоченная береговая стена, сложенная из бетонных блоков, к ней прилепился красный кирпичный вокзал — словно аппликация на серой оберточной бумаге. На площадке стояла пара замызганных рейсовых автобусов и один разукрашенный, экскурсионный. Желтый флаг над зданием вокзала означал, что зверопоезд прибыл, и в настоящий момент идет посадка.
В полутемном зале ожидания никого не было, слабо ощущалась звериная вонь. Арка вывела в пронизывающий стену коридор: все решетки подняты, створки раскрыты, а вонь постепенно усиливается и снаружи, на залитом солнцем перроне, сперва становится невыносимой, но к ней скоро привыкаешь. Не нравится — не езди, и тогда каботажные путешествия обойдутся тебе в несколько раз дороже.
Зверопоезд вытянулся вдоль платформы. С той стороны, где находилась голова, доносились хлюпающие звуки: зверюга жадно всасывала питательную бурду из лохани, которую спустили на цепях в траншею вокзальные рабочие. Шкура гигантского червя пестрела коричневыми, лиловыми, болотно-зелеными, пурпурными пятнами, по ее выпуклостям и трещинам сновали рачки-симбионты. Люди, две с лишним тысячи лет назад колонизовавшие Долгую Землю, тоже вписались в роль симбионтов: они зверюгу кормят и поят, а та их катает в своем чреве — самая дешевая и безопасная разновидность местного транспорта.
На перроне продавали газированную воду и пиво, коробочки с мятными леденцами, ароматизированные салфетки. Туристы фотографировались на фоне зверопоезда, трогали его бока, на ощупь напоминавшие теплый шершавый камень.
Залмана усадили в сегмент-вагон первого класса. Полумрак и вонь, пол устлан толстыми стегаными тюфяками, повсюду раскиданы подушки. Свет сочится сквозь щели в шкуре, которые то расширяются, то сужаются, из-за чего полумрак колышется, словно взбаламученная вода.
Зазвенел гонг, и в вагон сквозь длинную вертикальную щель полезли друг за другом остальные пассажиры. Каждый старался устроиться поудобней, со всех сторон обложившись подушками, которых в вагоне первого класса хватало с избытком, а вещи складывали в багажные ящики и тоже подпирали подушками.
Второй гонг, а затем и третий. Заскрипела лебедка: опустевшую лохань поднимали на цепях. Рывок, скольжение световых бликов, тряска и качка — зверюга ринулась по удобной заболоченной траншее к следующей станции, за следующей кормежкой.
Напротив Залмана уселась смуглая молодая женщина в нарядной кофточке с пятнами пота подмышками и плиссированных шароварах. Двое ее детей затеяли возню, потом младший свернулся калачиком и уснул, а старшему женщина сунула в руки "Мой родной мир" — учебник для начальной школы. Мальчик со скучающим видом листал книжку, полутемный вагон трясло, в дальнем конце оживленно переговаривалась большая компания туристов, по лицам, подушкам и ящикам с багажом прыгали солнечные блики. Залман сам не заметил, как задремал, а проснулся в липком поту, с застрявшим в горле рыданием. Его повторяющийся кошмар — как обычно, когда случается уснуть в духоте, каждый раз одно и то же.
…В этом астматическом кошмаре он бежал по каким-то нескончаемым темным коридорам, или, скорее, катакомбам, напоминающим вагоны зверопоезда, и воздух там был едкий, враждебный, отравленный. Залман дышал через мокрую повязку, прикрывающую рот и нос. Он там был не один, на руках у него лежала женщина, и надо было поскорее донести ее до выхода, пока она не умерла. Кажется, молодая. Нижняя часть лица тоже прикрыта мокрой тряпкой, глаза больные, воспаленные. Волосы заплетены в косу, длинную и толстую, как канат — она свисала и путалась у Залмана в ногах, пока не догадался намотать ее на руку.
— Залман, не бросай меня здесь…
Он не отвечает, бережет дыхание. Возникает представление о другой девушке, которая бойко рассуждает о том, что ОНИ вовсе не обязаны всех подряд выручать. Эти самые ОНИ могли бы спасти Залмана и умирающую женщину, но ИМ нет до них никакого дела.
Женщина хрипит, потом затихает, мертвые белки закатившихся глаз просвечивают сквозь длинные загнутые ресницы. Пошатываясь, едва не врезаясь в стены, Залман бежит дальше с трупом на руках — она ведь просила не бросать ее здесь! Он сильный, он доберется до выхода раньше, чем свалится замертво, а после сделает то, чего ОНИ не хотят, то единственное, чего ОНИ боятся…
В этом сновидении Залман испытывал какие-то неописуемые эмоции, рвущие душу в клочья — как на пыльной тянгайской улочке, когда он совершил убийство. Хоть бы раз приснилось, что он успел вынести женщину на свежий воздух, что все закончилось хорошо… Нет ведь, кошмар повторялся в неизменном виде. Залман чувствовал себя виноватым и никому о нем не рассказывал.
Несколько станций он проспал. Если не считать шумной группы туристов, в вагоне никого не осталось. Женщина с мальчиками тоже вышла, среди подушек валялась забытая книжка "Мой родной мир". Залман взял и начал листать, чтобы поскорее забыть о мучительном сне.
Всем известные картинки с цветными кружочками, которые то находятся на некотором расстоянии друг от друга, то соприкасаются — схематическое изображение параллельных Земель.
Долгая Земля была колонизована жителями Земли Изначальной 66 долгих лет тому назад. В одном долгом году 32 года по староземному счету, каждый сезон — зима, весна, лето, осень — длится 8 лет.
Большую часть территории Долгой Земли занимает Лес, либо же лесоморя с мангровыми зарослями (несколько цветных фотографий довольно плохого качества). Многие растения и животные, обитающие в Лесу, не имеют аналогов на Земле Изначальной. За все это время Лес был исследован, по самым оптимистическим заключениям, процентов на пять, не больше.
Для обитания и хозяйственной деятельности людей пригодны только острова — участки суши, со всех сторон окруженные Лесом, до появления на Долгой Земле человека почти лишенные растительности, за исключением травяного покрова, но впоследствии успешно освоенные флорой и фауной, завезенными с Земли Изначальной. Есть четыре острова-гиганта, каждый из которых окружен множеством средних и мелких островов — Кордея, Лаконода, Сансельба, Магаран. Архипелаги находятся на значительном расстоянии друг от друга, связь между ними обеспечивает Трансматериковая компания (картинка с караваном-автоколонной).
На Земле Изначальной есть множество сложных электронных приборов, а на Долгой Земле все это не работает, но технический потенциал у нас высокий — машины, заводы, шахты, электростанции, телефон и телеграф, кинематограф — потому что упорство и трудолюбие человека способны решить любые проблемы (на фотографиях станки, доменные печи, еще какие-то промышленные сооружения, а также улица с трамваем, вывеской "Кинотеатр" и телефонной будкой).
Начиная с последней трети весны, в течение всего лета и вплоть до середины осени люди занимаются земледелием и снимают один урожай за другим. Часть продуктов отправляется на зимние склады, чтобы подвергнуться там особой долговременной консервации с применением магии, без этих запасов у нас не было бы возможности пережить холодную половину года (цветные снимки полей, плодовых деревьев, красивых композиций из овощей, фруктов и колосьев).
Когда началась колонизация Долгой Земли, в семьях первых поселенцев стали рождаться дети с магическими способностями, благодаря этому проблема сохранения продовольствия была успешно решена. Магов относительно немного, но все же у нас их больше, чем на Земле Изначальной, хотя там народонаселение исчисляется миллиардами. Кроме работы на складах маги занимаются врачеванием, изготовлением полезных амулетов, исследованием лесных феноменов (на фото — громадное складское здание и несколько амулетов).
У людей, переселившихся на Долгую Землю, в новой среде обитания произошли генетические сдвиги, вид Homo sapiens разветвился на три подвида. Подвид А — ускоренное созревание организма, стремительное старение, весь жизненный цикл укладывается в 20–25 лет. Подвид В — никаких отличий от людей, живущих на Земле Изначальной, жизненный цикл составляет 70–90 лет. Подвид С — замедленное созревание организма, первые признаки старения появляются в возрасте 300–320 лет, жизненный цикл занимает около 350 лет. Около 75 процентов населения принадлежит к подвиду В, около 20 процентов — к подвиду С, около 5 процентов — к подвиду А.
Политический строй — конституционная монархия, должность верховного правителя выборная. Осенью и весной правят Властители, поскольку это сезоны перемен, требующие мужской предприимчивости, зимой и летом — Властительницы, так как это сезоны стабильности, и здесь уместнее женский консерватизм. Срок правления — восемь лет. В долгом году 59-ом Весенний Властитель Мерсмон узурпировал власть, разогнал парламент и объявил себя единоличным и бессрочным Властителем Долгой Земли, но был свергнут спустя три года, а период его правления вошел в историю как Темная Весна.
Отвратительная черно-белая фотография, на ней плохо различимый субъект неприглядной наружности — очевидно, Мерсмон. Дальше четыре красочных рисунка: Осенний Властитель в зубчатой золотой короне и парадном одеянии в багряных, древесно-коричневых и золотисто-оранжевых тонах, Зимняя Властительница в белом с серебром платье, отороченном белоснежным мехом, Весенний Властитель, одетый в серебристое, голубое, нежно-зеленое, Летняя Властительница, слепящая буйством ярких красок.
В Лесу живут кесу — хищная туземная раса, обладающая зачатками примитивного разума. Об их образе жизни известно немного: родоплеменной строй, матриархат, охота, собирательство, изготовление простейших орудий труда. Кесу очень агрессивны, людоеды, нападают на караваны и человеческие поселения. Картинка: в кустах прячутся покрытые серой шерстью красноглазые страшилища, вооруженные короткими кривыми мечами, ножами и луками.
Лесная пехота охраняет принадлежащие людям острова и периодически проводит зачистки в окрестностях. Фотографии: вербовочный пункт, бравые лесные пехотинцы на параде, палаточный лагерь на побережье.
Все здоровые молодые люди, принадлежащие к подвидам В и С, проходят военную подготовку в Гражданском ополчении, под руководством кадровых офицеров и унтер-офицеров. На снимке — мальчишки-новобранцы на учениях.
Высшие — это одна из загадок Долгой Земли. Достоверно известно только то, что Высшие — бывшие люди. Они бессмертны и неуязвимы, намного превосходят людей в интеллектуальном отношении, обладают сверхъестественными способностями. Возможно, это просто еще один подвид помимо А, В и С. Превратиться в Высшего может лишь тот, кто обладает особыми, крайне редкими качествами. Определить, есть ли у человека нужные качества, могут только сами Высшие, а для того чтобы стать одним из них, такой человек должен пройти посвящение, но в чем оно заключается — тайна. Здесь никаких фотографий, да и раздел коротенький, всего на четверть странички.
На форзаце карта: четыре тщательно прорисованных архипелага — Кордейский, Лаконодийский, Сансельбийский и Магаранский — разбросанных среди изумрудно-зеленого пространства terra incognita. Трассы караванов обозначены красным пунктиром. Кордея, самый крупный из островов, напоминает кляксу.
В книжку был вложен цветной комикс "Про храброго щенка Тешу" с подзаголовком: "Приложение к журналу "Пламенный легионер", для самых маленьких. Автор — Вир Одис".
Залман комикс тоже пролистал. На первой странице смешной лопоухий щенок Теша с восторгом смотрит на Бесстрашных Псов, которые охраняют собачьи города от порождений Тьмы. На второй странице он просится в игру к щенкам постарше, а те его прогоняют: "Ты слишком маленький". На третьей — из Темного Леса выползают мерзкие твари, и щенки-подростки убегают, поджав хвосты, один только Теша храбро рычит на чудищ. На четвертой монстры со всех сторон окружили Тешу и готовы растерзать, но на пятой откуда ни возьмись появляются Бесстрашные Псы, и начинается битва, а на шестой чудища с оборванными щупальцами удирают в свой Темный Лес, под крыло к Мерсмону. И, наконец, на седьмой странице выстроились в шеренгу Бесстрашные Псы, а вместе с ними в хвосте шеренги — маленький Теша, и на нем залихватски заломленный пятнистый берет, такой же, как у пламенных легионеров.
Пока Залман рассматривал картинки, зверопоезд замедлил ход, проводник крикнул: "Станция Танхала!"
Туристы зашевелились, Залман тоже потянулся за своей сумкой.
Вокзал находился в восточной части полуострова Танара, и перрон был затоплен тенью, падавшей от береговой стены. В зале ожидания висели плакаты, предупреждавшие о близости Гиблой зоны, призывавшие к осторожности и бдительности. У туристов это вызвало прилив энтузиазма, и они стали щелкать друг друга на фоне плакатов, а Залман, не задерживаясь, вышел на привокзальную площадь.
Танхала начиналась сразу же за береговой стеной: позолоченные косыми лучами солнца пустынные улицы, уходящие вдаль, за край мира, заброшенные здания причудливой архитектуры, совершенно не похожие на типовые постройки Птичьего Стана, Тянги или даже Касиды. Размах, от которого сосет под ложечкой. Погруженное в вечный сон прошлое — или, скорее, сон о прошлом: ведь это город, которому две с лишним тысячи лет, бывшая столица, после Темной Весны приговоренная к сносу.
Глава 6
На площади перед зданием вокзала несколько десятков солдат отскабливало и отмывало брусчатку. Не желая мешать им, Залман свернул в боковую улочку с каналом.
Набережная, одетая в растрескавшийся красновато-бурый камень. Над водой торчали наклонные рамы, затянутые проржавевшей металлической сеткой — мало ли, что оттуда полезет (впрочем, полезть-то оно может и по сетке), вода напоминала прокисший суп. Кое-где рам не хватало, словно кто-то их выломал. Дочерна загорелый мужчина в грязной потрепанной одежде ловил сачком водяниц, приносящих удачу, они в такой среде превосходно себя чувствуют. Возле его ног стояла заскорузлая сумка и пара стеклянных банок.
Залман направился к гостиничному комплексу. Единственный жилой квартал в мертвом городе, там есть магазинчики, котельная, кафе, поблизости находятся казармы лесной пехоты. Но все это дальше, сначала надо миновать обветшалые здания в чернильных лохмотьях волчьего бархата, оккупированные птицами, ящерами и перекидниками, наблюдающими за одиноким прохожим из оконных проемов.
Залман неплохо ориентировался в Танхале, как это у него получалось — он сам не понимал. Возможно, Сандра права, и когда-то он действительно здесь жил. Он повернул за угол, зная, что теперь его отделяют от обитаемого квартала всего два поворота. В просвете снова открылся вид на привокзальную площадь. Слева покосившийся каркас какого-то строения, под ним громоздятся обломки бетона и куски помутневшего стекла (обрушилось само, не дожидаясь запланированного сноса), а справа, в медово-золотом закатном свете, вереница стрельчатых арок, и под одной из них кто-то стоит…
Мостовая качнулась под ногами. Ощущение потери опоры. Знакомый силуэт под аркой оставался неподвижным, как будто вырезанный из темного картона.
"Разве из Страны Мертвых возвращаются?.. Наш план сорвался из-за меня. Если бы я тогда не опоздал…"
Эти невесть откуда взявшиеся мысли кружились в голове у Залмана, пока он медленно и неуверенно, словно только вчера научился ходить, шел к ожидавшему его человеку. На периферии мелькнула еще одна мысль: не надо было сюда приезжать.
Солнце било в глаза. Уходящая к горизонту пустая улица, заспиртованная в этом вечернем свете, показалась Залману таким же наваждением, как до боли знакомый силуэт под аркой.
А в следующий момент наваждение рассеялось, и он оторопело уставился на худенькую невзрачную девушку лет шестнадцати-восемнадцати, которая, в свою очередь, испуганно смотрела на него. Мелкие черты бледного личика заурядны и невыразительны. Прилизанные светло-русые волосы. На ней были джинсы и форменная курточка юного менеджера, манжеты подвернуты, выставляя напоказ дистрофически щуплые запястья. Залман никогда раньше ее не видел.
— Я вас не знаю, — пробормотал он, чувствуя, как замедляются удары сердца.
— Я вас тоже не знаю.
У нее и голос был слабый, невыразительный. Никакого повода для тревоги, а он-то принял ее за… За кого?..
— Извините, обознался.
— А, понятно… Ничего, — она вежливо кивнула в ответ.
Инцидент был исчерпан, и Залман направился к гостинице. Всего гостиниц тут шесть или семь, но в одной из них, самой фешенебельной, все окна распахнуты настежь, и персонал носится, как угорелый: там готовят апартаменты к завтрашнему прибытию Летней госпожи со свитой. Из окна на верхнем этаже выпало ведро, грохнулось о тротуар, отскочило, кувыркаясь. Мыльная вода расплескалась темными кляксами с оборками пены. Наверху — взрыв ругани, кто-то кого-то распекал. Обычная неразбериха, какую можно обнаружить с изнанки любого торжественного мероприятия.
Залман обошел опасную гостиницу стороной (вдруг в следующий раз оттуда вывалится не ведро, а уборщица?), миновал два зловеще декорированных отеля в стиле Темной Весны, с лепными черепами по карнизу (в этих заведениях не протолкнуться от туристов с Изначальной), и солидное, без затей, здание, где селились командированные чиновники, ведавшие планомерным разрушением Танхалы. Его целью была самая скромная из гостиниц, на отшибе, окнами смотревшая в неширокий переулок, где асфальт взломан скрюченными мохнатыми растеньицами, напоминающими эмбрионы, а дома на противоположной стороне оплетены узловатым ведьминым плющом. Залман и раньше там останавливался.
Даже здесь царила суета. В холле, рядом с парадным портретом Властительницы в усыпанном самоцветами кокошнике, вешали семейный портрет: Летняя госпожа в юности, с матерью, отцом и сестрой.
Сестру тоже звали Сандрой, словно у родителей не хватило фантазии на другое имя. Элесандрина Янари принадлежала к подвиду В и умерла от старости в возрасте девяноста восьми лет. Сандра-первая вспоминала о ней с досадой, а однажды призналась: "Вообще-то, я несправедлива к Элесандрине, но я все не могу простить ей того, как она у нас появилась. Хоть и понимаю, что она в этом не виновата". "У твоей мамы были трудные роды?" — предположил Залман. "Да какие там роды! Если б она родилась, как полагается, я бы ничего не имела против. Откуда она взялась — это я расскажу как-нибудь в другой раз".
Один из тех разговоров, которые почему-то застряли в памяти. Залман был лишен любопытства, и все же эти загадочные обмолвки Сандры насчет того, что ее сестра появилась на свет не так, как у всех появляются братья и сестры, вызывали у него слабое беспокойство.
Возне с портретом конца не было видно, и он настроился на безропотное ожидание, но тут его заметили и проводили в номер. Лакированная мебель темного дерева, старое трюмо, с потолка смотрят белоглазые лепные маски. Горничная предупредила, что после наступления сумерек открывать окно не следует, и что она еще зайдет позже, чтобы запереть решетчатые ставни.
— С туристами беда! — бросила она уже с порога. — Нарочно все отворяют нараспашку, из интереса. И Мерсмона к ночи поминают, не сплюнув, тьфу, тьфу, тьфу… Одно слово, иноземцы, что с них взять. Подать вам к чаю шоколадных Залмана с Эфрой, господин Ниртахо?
— Подайте, — согласился Залман.
Ночью в окно что-то скреблось, противно царапая коготками по стеклу. Не вытерпев, Залман встал с кровати, подошел и постучал по решетке. Там затихли. Он отдернул занавеску, но заметил в лунном свете только мелькнувшую гроздь мохнатых членистых ножек. Один из тех ночных упырей, за которых туристы с Земли Изначальной готовы платить, не торгуясь, как за экзотику высшей пробы, в то время как жители Долгой Земли с радостью бы всю эту экзотику под корень извели.
К тому часу, как Залман проснулся, гостиница словно вымерла — все ушли на привокзальную площадь, чтобы не пропустить прибытие Летней госпожи и парад, организованный по этому случаю начальством Танхалийского гарнизона.
Он решил, что остался здесь один, но потом обнаружил две живых души в буфете: за стойкой сидел погруженный в полудрему буфетчик, неподвижный и пухлый, словно матерчатый мешок, набитый ватой, а по эту сторону, спиной к залу, стояла девушка в серых плиссированных шароварах, какие вошли в моду с середины лета, и голубой трикотажной майке с тонкими бретельками, и сосредоточенно рылась в сумке.
Залман тоже остановился у стойки и рассеянно озирался, ожидая, когда буфетчик поднимет набрякшие веки и обратит на него внимание. Торопиться некуда, а в этом маленьком зале, обшитом рассохшимися деревянными панелями, так солнечно и уютно… Разве что девушка ему не нравилась. Она слегка сутулила худенькие, с выступающими косточками плечи, а ее жидкие тускло-русые волосы были собраны на затылке в хвост, открывая тонкую шею. Кожа белая, как у водяницы, и вдобавок покрасневшая, местами шелушится — расплата за не увенчавшуюся успехом попытку загореть. Плечи лоснятся от крема. Людям с такой кожей ультрафиолет противопоказан, но летом все девушки хотят быть золотисто-бронзовыми, как Летняя Властительница.
Она никак не могла найти то, что искала, и выкладывала на стойку все новые и новые предметы. Потрепанный блокнотик, никесовская фирменная авторучка, зеркальце в треснувшей эмалевой оправе. Светло-зеленые с черным тиснением корочки — удостоверение подтвержденного психиатрической экспертизой и официально зарегистрированного носителя МТ. Сиреневая расческа, оранжево-голубое удостоверение юного менеджера, черная бархатная косметичка, расшитая блестящим черным бисером. Отпечатанный на гербовой бумаге сертификат об окончании курсов машинописи, стенографии и делопроизводства на имя Лидии Никес. Дешевые часы без ремешка, льготный проездной билет со штампом: "Активный участник антимерсмонианского движения, прошлая жизнь", овальная бирюзовая пуговица…
— Вот, за подкладкой застрял… — пробормотала она, доставая кошелек, а все остальное смахнула обратно в дешевую серую сумку. — Мне, пожалуйста, кофе-глясе и булочку с изюмом.
Лидия Никес. Девушка из стеклянного супермаркета. То-то она ему сразу не понравилась!
Это было еще не все. Когда она взяла свой заказ у очнувшегося буфетчика и повернулась от стойки, Залман узнал ее: это она стояла вчера под аркой неподалеку от вокзала. Что за мысли кружились у него в голове, когда он ее увидел — уже не мог вспомнить, но остался осадок чего-то горького, тревожного… нежелательного.
— Чашку кофе и любые бутерброды, две штуки.
Он ушел завтракать к себе в номер, подальше от Лидии Никес, а потом отправился на прогулку. Не к вокзалу (Сандры он, что ли, не видел?), а куда глаза глядят, по заросшим бурьяном проспектам и заваленным обломками кривым переулкам.
Облезлые щербатые колонны. Под иззелена-белыми кляксами птичьего помета угадывались остатки лепных карнизов и барельефов. Ветхие балконы дожидались только случайного прохожего, чтобы наконец-то обвалиться.
Сандра считает, что современные кордейские города по сравнению с Танхалой выглядят безнадежно провинциальными — странная точка зрения… Хотя, наверное, она имеет в виду не птичий помет, а что-то другое.
И почему она так уверена в том, что ее воспоминания не расходятся с истиной? Ведь когда было последнее сражение, и Мерсмон применил свое адское оружие, отшибло память у всего населения Долгой Земли — об этом даже в школьных учебниках написано. Через некоторое время память у людей более-менее восстановилась (у всех, за редкими исключениями вроде Залмана Ниртахо), но отдельные воспоминания могли потеряться или перепутаться, поэтому кто-то может пребывать в убеждении, что помнит некие факты, а на самом деле ничего подобного не было. Сейчас каждый из переживших Темную Весну считает, что уж он-то запомнил все, как есть. Сколько там противоречий и вопиющих несовпадений — достаточно полистать многочисленные мемуары, чтобы утратить всякое доверие к свидетельствам очевидцев. Об этом тоже написано в учебниках. Пожалуй, единственная история о Темной Весне, относительно которой все пришли к согласию — это незатейливая сказка про Залмана-героя, Эфру Прекрасную и Темного Властителя. Так что Сандра со своим любимым "раньше" наверняка во многом заблуждается, как и остальные горе-очевидцы.
Шорох штукатурного крошева. Шаги человеческие, и человек этот на соседней улице один — такие вещи Залман определял моментально, хоть и не знал, как это у него получается. Это было сродни его умению лазать по деревьям.
Сандра рассказывала, что солдаты Танхалийского гарнизона ловят в развалинах всякую странную мелюзгу на продажу туристам. Вероятно, это солдат. Поравнявшись с боковым переулком, Залман повернулся на звук.
В этот раз он не испугался, увидев Лидию Никес. Впрочем, он ведь уже знал, кто она такая. К тому же вчера на ней были джинсы и куртка — универсальная молодежная одежда всех времен, и она стояла спиной к низко повисшему заходящему солнцу, так что рассмотреть можно было только силуэт, напомнивший чей-то другой силуэт (лучше не бередить это ощущение — больно), а сейчас он отчетливо видел ее всю. В модных плиссированных шароварах, стянутых на лодыжках, и наброшенной на обгоревшие плечи серой шелковой кофточке с пуговками-жемчужинами, угловатая, с красными точками подростковых прыщей на невзрачном лице, Лидия Никес всецело принадлежала настоящему времени.
Залман поздоровался, она тоже с ним поздоровалась. Он двинулся дальше сквозь заросли заполонившей всю улицу жесткой колосящейся травы — где по колено, а где и по пояс. Бросавшие скудную тень балконы держались на честном слове, а в глубине домов, в затхлых потемках, мало ли кто прячется… Замлан остановился, в нем боролись два противоположных чувства: во-первых, ему хотелось поскорее оказаться подальше от Лидии, во-вторых, не хотелось оставлять ее здесь одну, вдруг она попадет в неприятности, как уже не раз бывало… Не раз — это когда? Он же только вчера ее впервые увидел!
Второй импульс пересилил, и Залман повернул обратно. Мелькнуло мимолетное ощущение привычного и правильного.
— Давайте погуляем вместе, — предложил он, надеясь, что Лидия скажет "нет", потому что первый импульс опять возобладал. — Вы видели плакаты на вокзале? Здесь надо соблюдать осторожность.
— Хорошо, давайте вместе, — быстрая робкая улыбка некрасивой девушки. — Я хочу найти улицу, на которой когда-то жила, но вряд ли найду, Танхала большая.
Это была нелепость, очевидная даже для Залмана.
— Как вы могли здесь жить, вам же немного лет?
— Восемнадцать. Я носитель МТ, — помешкав, Лидия усмехнулась. — Как Сабари.
Похоже, что ей не чуждо чувство юмора.
Они пошли рядом по длинной улице, пойманной в зеленые сети ползучих растений, изредка перебрасываясь незначительными фразами. За углом стоял облупившийся щит с планом привокзальных районов Танхалы.
— Кажется, мы вот здесь, — остановившись перед ним, показала Лидия. — Не заблудиться бы…
— Я найду обратную дорогу, — отозвался Залман. — Говорят, я здесь раньше жил.
— Вы тоже носитель МТ?
— Нет, в этой жизни. Я принадлежу к подвиду С и родился до Темной Весны. У меня расстройство памяти. Если вы спросите, что за этим поворотом, я сказать не смогу, а до гостиницы дойду. Непонятно, правда? Мне самому непонятно.
Накинутая кофточка сползла, открыв покрасневшее плечо в лохмотьях облезающей кожи. Девушка поправила ее и объяснила:
— Хотела немного загореть, а вместо этого сгорела. Этот новый лосьон для загара "Бронзовая нимфа" так рекламировали, что я попалась. На самом деле он помогает только тем, у кого кожа и так принимает загар.
— Вам лучше вообще не загорать.
— Я знаю, но иногда хочется стать полной противоположностью самой себе.
Залмана словно бритвой полоснули (от кого-то он уже слышал такие слова!), но это ощущение быстро угасло. Они пошли дальше. Раз уж случай столкнул его с Лидией, хорошо бы ее расспросить: вдруг она что-нибудь знает об опасном существе, которое прячется в здании "Изобилия-Никес"? Просто не может быть, чтоб она ничего не знала, ведь она отмечена печатью того существа — это словно едва уловимый запах или слабый, почти за порогом человеческого восприятия, звук. Залман начал издалека:
— Я живу на Дромадерских холмах, недалеко от вашего супермаркета. Наверное, вы живете где-то поблизости?
— Прямо в магазине.
— Интересно… — пробормотал он, услышав ответ.
— Ничего интересного — маленькие комнатушки, все очень аскетично. У папы с мамой есть шикарная квартира, но она для приема гостей, мы редко там бываем. Я живу с сестрой Марианной, Ариадна вместе с Глорией, а братья — втроем в одной комнате. Когда мы были маленькие, у нас даже игрушек почти не было. Главное — служение семейному бизнесу, нас приучали к этому с пеленок. Нет, я понимаю, что должна радоваться за свою семью, что это настоящий санаторий по сравнению с тем, что бывает у других…
Лидия пожала плечами, отчего кофточка опять соскользнула. На этот раз девушка застегнула ее на верхнюю пуговицу.
— Зато семья у вас, наверное, дружная?
— Не знаю, — ответила она после затянувшейся паузы. — Наша семья похожа на хорошо отлаженный механизм. Никесы — лучшие, где Никесы, там успех, мы должны гордиться тем, что мы Никесы… Не знаю, нужны ли мы друг другу просто по-человечески. Дело в том, что я-то могу сравнивать, потому что помню кое-что из своей прошлой жизни. У меня там были брат и сестра, брат немного постарше, а сестра маленькая. Родителей вспомнить не могу, зато их помню хорошо. Мы любили друг друга и заботились друг о друге, а не о росте продаж и показателей. Вроде бы я влипла в какую-то сложную и жутковатую историю личного характера, и мой брат этого не одобрял, пытался меня переубедить, но все было очень по-человечески. А здесь, если кто-то провинится, устраивают семейный суд, и все тебя хором обвиняют. В последний раз это было со мной полгода назад. Я тогда засиделась в библиотеке, опоздала на рекламную акцию, и мне влетело за то, что я украла у дела два часа двадцать три минуты. Хорошо еще, секунды не посчитали.
— А за то, что вы приехали сюда, вам не влетит?
Залман уже забыл, что собирался у нее выяснить.
— Я ушла из дома. Найду какую-нибудь работу и буду сама по себе. Силой меня вернуть не смогут, потому что я носитель МТ и могу пожаловаться в Психологический контроль, а скандала папа не захочет.
Они обогнули круглое черное здание, на стенах которого до сих пор сияли остатки осыпавшегося зеркального покрытия. Дорогу перебежала серая в пурпурных пятнах ящерица с раздутым зобом.
— Это моя вторая попытка, — продолжила Лидия. — Я уже уходила из дома, когда мне было двенадцать лет. Я тогда пошла в Пламенный Легион, больше некуда было податься, но госпожа Одис на следующий день меня выгнала. Она так и не объяснила, за что. Вначале она одобрила то, что я захотела стать пламенным легионером, а не юным менеджером, но потом сказала, что отщепенцев им не надо, выстроила всех в шеренгу и торжественно указала мне на дверь. Она разговаривала со мной так, как будто я совершила преступление.
— Со мной она тоже не здоровается.
— Я не сильно расстроилась, все равно мне там не понравилось. Просто хотелось чего-нибудь полностью противоположного… Лишь бы мне поскорее работу найти.
Лидия стянула резинку с хвостика. С распущенными волосами она стала похожа на больную русалку из обмелевшего водоема. У Залмана некрасивые девушки обычно вызывали чувство жалости, но Лидия — другое дело: у нее невзрачная внешность была всего лишь оболочкой, под которой пряталось что-то опасное и бездонное, как полынья под хрупкой корочкой льда.
— Если вы хотите перемен, вы могли бы устроиться стюардессой в Трансматериковую компанию, — заметил он вслух.
— Туда берут крепких девушек, а я слабая, и носителей МТ не берут вообще.
— Как вы узнали, что у вас мнемотравма?
Сказав, Залман засомневался — не бестактный ли это вопрос, но Лидия ответила спокойно:
— Когда мне было восемь лет, началась чертовщина с окнами и дверями — мне казалось, что за ними должно находиться совсем не то, что есть на самом деле. Например, снег уже растаял, а у меня было навязчивое представление, как будто за окном лежат сугробы. Еще стали вспоминаться люди и места, которых я никогда не видела и придумать не смогла бы. Меня сводили к врачу, и там сразу поняли, что это МТ. Потом даже определили, что в прошлый раз я умерла во время Темной Весны. Если я обгорю на солнце, правая лопатка у меня сгорает сильнее, чем левая, до волдырей. Врачи сказали, у меня там было клеймо, какое выжигали поверх антимерсмонианской татуировки — это обычный симптом. После экспертизы мне даже выдали справку, что в прошлой жизни я была активным участником антимерсмонианского движения, и я имею право на льготный проезд в общественном транспорте. Я слышала, что среди носителей МТ людей с таким признаком много.
Им пришлось повернуть, улицу перекрывали густые заросли шиповника, усыпанного темно-розовыми цветами. В гуще кустарника кто-то стрекотал — тонкий пронзительный звук, вроде звона в ушах.
— А саму Темную Весну вы помните хорошо? — спросил Залман. — Я так совсем ничего не могу вспомнить.
— Обрывками, — Лидия сорвала травинку. — Одни отчетливые, другие не очень. Помню улицы Танхалы и тающий снег. Не знаю, дожила я или нет до того времени, когда он полностью растаял. Помню брата и сестру, но не помню, кем я сама была в той жизни, девушкой или парнем — кажется то так, то так. Помню дом, где мы жили — большой, много комнат, все это довольно запущенное, но уютное. Помню девушку моего брата, как на картинке. Видимо, она пришла к нам сразу после работы, на ней были шаровары и куртка из грубой темной материи, с серебряным кантом — знаете, как одеваются дворцовые уборщицы и судомойки? Ее лицо порозовело от холода, и она так смотрела на брата, словно волновалась, обрадуется он ей или нет. Описывать ее словами бесполезно, но я бы хотела хоть на одну десятую быть такой же красивой, — в голосе Лидии сквозила даже не зависть, а, скорее, грусть по недостижимому. — Такое впечатление, что мы с ней, если встречались, чувствовали себя скованно, потому что знали друг о друге какой-то компромат. Никакого взаимного шантажа, но как будто она знала про меня что-то такое, что мне хотелось от всех скрыть, а я знала о каких-то ее неблаговидных поступках, и это замораживало наше общение. По-моему, брат был в курсе наших тайн. Если бы у меня в этой жизни был такой же брат! — она вздохнула. — Это все хорошие воспоминания, а есть и плохие. И еще мне со страшной силой запомнился один пейзаж… Громадный широкий каньон, по дну течет вода, а на черных скальных стенах, на уступах, растут деревья с белой корой, их голые ветви свисают вниз, как у ивы. Кое-где лежат остатки снега. Такая высота, что голова кружится, и этих белых плакучих деревьев очень много, по всей противоположной стене сверху донизу. Если бы узнать, где находится это место, и побывать там в этой жизни…
Окружающая обстановка словно спорила с рассказом Лидии: ярое полуденное солнце, буйная зелень, стрекот насекомых и птичий щебет, ящеры, просовывающие морды меж витых прутьев перекошенных балконов, заросли чертополоха и крапивы — наглядное доказательство того, что Темная Весна канула в прошлое и никогда не вернется. Издали доносилась музыка — военный марш.
Лидия тоже прислушалась и заметила:
— Властительница уже приехала.
— Наверное, это интересно — столько всего помнить, — подумал вслух Залман. — Почему это называют травмой памяти?
— Потому что с этим невозможно жить по-настоящему. Я не могу быть просто Лидией Никес — я еще и тот человек, которым я была в прошлой жизни. Вернее, я ни то, ни другое. Знаете, кто обычно становится носителем МТ? Люди, которых убили, или самоубийцы, или те, кто погиб из-за несчастного случая, не успев довести до конца что-то важное. Не помню, как я умерла, но такое впечатление, что мне было тогда лет двадцать или немного больше, и у меня осталось в той жизни какое-то незаконченное дело. Врачи сказали, это типично для носителя МТ, и я должна адаптироваться. Я ходила на специальные курсы, пока не надоело — тогда я сделала вид, что адаптировалась, и мне разрешили больше не приходить. У всех, с кем я познакомилась на курсах, одно и то же. Или, например, Сабари — он стал носителем МТ, потому что даже после смерти не мог забыть о своей кастрюле с кредитками. У других не такие дурацкие причины, но каждого что-то держит.
Мимо проскользнул, едва не задев волосы Лидии, трепещущий клок зеленой паутины. Издавая звук, схожий с тихим жужжанием вентилятора, он описал круг возле фасада кофейного в белесых оспинах дома с разбитым треугольным портиком и исчез в оконном проеме четвертого этажа.
— Что это было?
— Не знаю. Что-то здешнее. Мы далеко зашли, давайте повернем обратно?
Лидия кивком выразила согласие и спросила:
— Вы случайно не знаете какую-нибудь организацию, где нужен секретарь-референт, или машинистка, или кто-нибудь еще? Я быстро печатаю, смогу разобрать и стенографию, и трудночитаемый почерк. Я работоспособная, как все Никесы.
— К сожалению, в организациях я не бываю. Сам я не работаю, живу на пособие — с моей-то памятью…
Залман попытался вспомнить, нет ли у него влиятельных знакомых, которые могли бы пристроить девушку на хорошее место? Да нет, откуда бы им взяться… Только соседи, для которых он достает с деревьев кошек.
Лидия по-прежнему вызывала у него двойственное чувство. С одной стороны, крепло подозрение, что она и есть то самое существо из стеклянного здания, с которым ни в коем случае нельзя разговаривать, а с другой, она вызывала у него симпатию, и послушать ее было интересно.
— Надеюсь, вы найдете работу. А может быть, у вас, как у Сабари, тоже была в прошлой жизни кастрюля с кредитками? — Залман попытался пошутить, хоть и опасался, что шутка получится неловкая. — Тогда главное — вспомнить, где она зарыта.
Читать бесплатно другие книги:
