Искатели прошлого Коблова Ирина

— Она мне понравилась. Умненькая, симпатичная, без всех этих менеджерских ужимок.

— Сандра, лучше не надо!

Скорость уже такая, что все мелькает, вот-вот сольется в размазанный фон — зверопоезд взбесился, и погонщики не могут его остановить. Это изредка, но случается.

— В чем дело?

— Она… она похожа на электростанцию!

— Ну ты и загнул… — процедила Сандра после ошеломленного молчания. — Объясни мне, что общего у Лидии Никес с электростанцией?

Залман пытался объяснить, но не мог подобрать слов, чтобы описать свои ощущения: Лидия — она как запретная территория, озаренная лунным светом, на нее можно смотреть только издали.

— В ней что-то есть, понимаешь, спрятанное внутри… Вот именно, внутри! Поговорить с ней — это значит сделать первый шаг по дороге к электростанции.

— Еще чего-нибудь такого же скажешь или это все? Между прочим, ты ей понравился. Лидия боится мужчин, особенно светловолосых и незнакомых, а ты сразу внушил ей доверие. Она хочет перед тобой извиниться, потому что начала рассказывать о себе, увлеклась и не заметила, что ты плохо себя чувствуешь. Залман, что она тебе рассказывала? Она ведь замкнутая, себе на уме, и на откровенность ее вызвать трудно — это отзывы тех, кто ее знает. О чем она говорила?

— Не помню… — морщась от почти болезненного умственного усилия, виновато пробормотал Залман. — Вроде, про какой-то куст. Да, у нее был куст, и что-то с его корешками было не в порядке, а потом она, кажется, его уронила…

— В супермаркете? — слегка наморщив лоб, уточнила Сандра.

— Да… Или нет, мне это приснилось. Знаешь, как бывает во сне: похоже на связный разговор, а на самом деле — абракадабра.

— Жаль, что не помнишь, а то мне интересно, — она подошла к шкафу, присела на корточки и распахнула нижнюю дверцу.

Залман занервничал: как раз туда он спрятал от нее безделушки, которые обычно стояли на полках в стенных нишах.

— Лидия уже начала работать над твоим дневником, — бросила через плечо Сандра.

Глава 9

Танара — не та территория, где можно в два счета продать недвижимость. Будешь даром отдавать, и то не возьмут. Тем не менее госпожа Ханелина Сороши, соседка Залмана, рассчитывала сбыть свой ветхий домик с палисадником на вершине Рыдающей горы одной туристической фирме: уж больно удобное место для смотровой площадки.

По склонам Рыдающей лепилось много таких покосившихся домишек, отделенных друг от друга окаменевшими огородами и замусоренными пустырями, да еще вилась серпантином разбитая дорога, способная доконать любую машину. Все это серое, заброшенное, наводящее тоску. Задворки вечности.

Наверху было ветрено. И неказистый домик Ханелины, и старый-престарый забор, и крошечные сараи с дырявыми стенами скрипели и пошатывались, вцепившись друг в дружку, чтобы удержаться на месте. Зато вид открывался такой, что ради него стоило тащиться в гору по отвратительной дороге.

На севере купалась в шафранном свете Танхала, издали похожая на обитаемый город, благоустроенный и озелененный, и золотилась лента реки. На западе виднелась гора Пирог, широкая, приплюснутая, с пологими склонами — там находилась база Клуба Авиаторов, над Пирогом парил на привязи аэростат, напоминающий расписное яйцо, и кружило несколько дельтапланов. Вокруг раскинулись заросшие бурьяном пустоши, в прошлом плодородные сельскохозяйственные угодья.

А на юго-востоке и на юге, за двойной береговой стеной с часовыми, пулеметами и огнеметами, пузырилось грязное болото, непрерывно клокочущее, словно бормочущее угрозы. И торчала щетиной белесовато-серая осока, и корячились черные деревья, и стлался туман, и что-то шныряло — не поймешь, то ли оно есть, то ли нет, но посмотришь на это минут пять, и избавиться от привкуса страха уже невозможно. Гиблая зона.

Для иноземных туристов это будет аттракцион на "ура". И конечно, фирма построит удобную дорогу и гостиницу, а Ханелинину развалюху снесет, но Ханелина все равно хотела перед тем, как приглашать покупателей, "привести дом в порядок, чтобы все выглядело по-людски". Для этого она и зазвала сюда Залмана. Известно ведь, что в заброшенных постройках, особенно если до Гиблой зоны рукой подать, селятся всякие твари, и хорошо еще, если сотворены они Господом Богом или природой, а не всеобщим врагом Мерсмоном.

Залман выгнал из домика с полтора десятка перекидников, пару хрещаток, пятнистого серо-желтого ящера (величиной с небольшую собаку, с надменным и разочарованным взглядом опального короля), выводок мохнатых многоножек, одного медузника и колонию нетопырей. Все это убежало, уползло, уковыляло, улетело искать приюта в соседних домишках. Потом Залман собрал в мешок ядовитых слизней и похожих на упругие кожистые подушечки снаксов, плюющихся жгучими каплями. Теперь здесь можно по крайней мере переночевать.

Домик состоял из трех комнат и веранды с разбитыми стеклянными сотами вместо наружной стены, сбоку пристройка с кухней. Вещей немного — безнадежно испорченное старье. Ханелина и ее сестра Руфина (такая же сухопарая и чуть более нервная) занялись приготовлением ужина. Ругве, муж Руфины, с нелюдимым видом бродил по дому и дергал плоскогубцами ржавые гвозди: тоже добро, можно в утиль за деньги сдать. Их сын, длинный нескладный юноша (один из тех, кого Залману предлагали в переписчики для Сандры), маялся в окрестностях — бесцельно ломился сквозь засохший хрупкий кустарник, сшибал прутиком головки чертополоха, пинал какой-то хлам, игнорируя окрики Ханелины и Руфины.

Засунув руки в карманы истрепанной джинсовой куртки, Залман смотрел то на летательные аппараты, резвящиеся над Пирогом, то на далекую панораму Танхалы, то на запретное болото за бетонными стенами. Его снедало беспокойство, и хотелось поскорей отсюда уехать, но он не знал, как объяснить это Ханелине и ее родственникам. С юга вместе с ветром наползало серое облачное стадо, это ускорило наступление сумерек.

Из пристройки доносились громкие голоса Ханелины и Руфины. Они рассуждали о том, что надо жить, как люди, и чтобы все было, как у людей, чтобы никто не мог сказать, что у тебя что-то не по-людски. Слушая их, Залман ощутил тревожный холодок: "Кто же они такие на самом деле, если хотят быть похожими на людей?.." Впрочем, эта мысль забылась, когда позвали ужинать.

Устроились за шатким кухонным столом, застланным газетами. Консервы, холодные пироги, чай (воду привезли с собой), блюдо из мелко нарезанных овощей и кубиков колбасы, залитых острым соусом — это его готовили так долго. За едой Ругве воспитывал сына, указывая вилкой на Залмана: человек сделал полезное для всех дело — человек имеет право на хороший аппетит, и его присутствие за столом можно только приветствовать, а ты ешь в долг, потому что весь день лодырничал, ты пока еще ничего не заслужил.

Когда он замолчал, чтобы откусить пирога, сын, тоже покосившись на Залмана, пробубнил: "Если б со мной спали такие же бабы, как у некоторых…" — и заработал тяжелую оплеуху. Руфина опасливо пробормотала что-то насчет статьи за оскорбление верховной государственной власти, а Ханелина суетливо, с удвоенным радушием, начала потчевать Залмана чаем и своей стряпней.

После ужина он немного посмотрел на окутанную сумерками панораму (на береговой стене включили мощные прожектора, на Пироге мерцали огоньки, все остальное растворялось в серо-синей мгле) и устроился в гамаке на веранде. Здесь вовсю гуляли сквозняки, а с кухни, где зажгли старую масляную лампу, доносилось звяканье посуды и голос Ханелины.

Та говорила, что завтра надо будет подмести в доме, еще раз посмотреть, не осталось ли какого добра — и в путь, чтобы к вечеру вернуться домой. Потом стала рассказывать Руфине о ком-то из своих знакомых: он, конечно, псих, но тихий, добрый, люди о нем дурного не говорят, и безотказный — о чем ни попросишь, все сделает и денег не возьмет, если бы вызывать сюда Санитарную службу, ой-ой-ой сколько пришлось бы выложить, а он то же самое сделал даром, вот и посчитай, как хорошо сэкономили! Руфина что-то отвечала, их голоса убаюкивающее журчали.

Залману снилась комната: четыре стены, пол, потолок, все это условное, из сгустившегося тумана. Он понимал, что видит сон, и не удивлялся. Возле окна появился человек со скрещенными на груди руками. Волосы его казались то темными, то более светлыми, и это еще можно было списать на игру лунного сияния, но лицо тоже непрерывно менялось. То оно было завораживающе красивым, то, через секунду, его черты теряли твердость, становились неправильными и невыразительными. Залман некоторое время наблюдал за этими метаморфозами и наконец не выдержал:

— Выбери что-нибудь одно — или то, или другое.

Жидкие тусклые волосы рассыпались по плечам. Мелкие остренькие черты Лидии Никес.

— Наверное, это суетность, но мне жаль той внешности, которая была у меня в прошлый раз.

— Брось. Это не главное.

— Да, но все равно жаль. Кстати, Сандра стала взрослой.

— И давненько уже! — подтвердил Залман.

— Мне показалось, что при нашей встрече она меня подсознательно узнала. Как ты думаешь, это возможно?

— Не знаю. Я-то узнал тебя сразу, когда увидел около вокзала в Танхале. После того… как это случилось, прошло двести с лишним лет, где тебя столько времени носило?

— Нигде не носило. Все там же. Он меня не отпускал. Мои останки сожгли на погребальном костре, символическую горстку пепла похоронили, но его тоска, его мысли обо мне — все это меня держало, неволя еще хуже, чем при жизни. Восемнадцать лет назад мне удалось вырваться, в один из тех моментов, когда ему было не до меня. Берта Никес как раз рожала, прямо в супермаркете, в подсобке, и я туда влетела, как в отходящий от остановки автобус. Выбирать было некогда. Наверное, это правда, что он никого кроме меня не любил. На первый взгляд, романтично, а на второй — неправильно, получается что-то вроде помешательства на одном человеке.

— Ага, это верно. У нас мало времени, давай оставим в покое представителей мирового зла. Ты сможешь найти то, что спрятал… спрятала?

— Вряд ли… — на призрачном лице Лидии проступило выражение досады. — Их там целые россыпи. Если бы можно было найти, давно бы уже нашли без нас.

— Эта штука не светится, хотя бы чуть-чуть? — спросил Залман со слабой надеждой.

— Нет. Светиться начинает, только если пошла реакция.

— Должен же быть какой-то способ его отличить!

— Это будет третья проблема, — голос Лидии звучал задумчиво, как в те времена, когда она была другим человеком и выглядела по-другому. — Во-первых, сначала нужно туда попасть, во-вторых — сам знаешь…

— Знаю, — Залман помрачнел. — Как только я открою глаза, я сразу перестану что-либо соображать. Это тянется уже много лет, и, похоже, нет никакого лекарства, кроме смерти, но умирать пока не хочется. Главное, я до сих пор не понял, что это такое и когда оно меня накрыло. Если бы я мог освободиться…

Он не успел договорить, ткань сновидения с треском разорвалась.

Лежа в покачивающемся гамаке на темной веранде, Залман ошеломленно сознавал, что во сне опять о чем-то беседовал с Лидией Никес. Эхо собственных фраз еще звучало у него в голове — лишенный смысла набор слов (хотя во сне сказанное имело какой-то вполне определенный смысл, исчезнувший в момент пробуждения), и слова эти распадались на звуки, рассеивались в холодном ночном пространстве. Несколько секунд — и ничего не осталось.

Он не сам проснулся, что-то его разбудило. Наверное, облачное стадо уползло дальше на север, потому что разбитая стена, застекленная толстыми рифлеными шестигранниками, слабо поблескивала, облитая лунным светом. В дырах и трещинах свистел ветер, расшатанный домишко скрипел, под полом кто-то возился, за перегородкой храпели. Это все близкие звуки, неопасные.

Долгий далекий визг, замирающий на нестерпимо высокой ноте. Так визжат не от страха. Так визжат те, кто вселяет страх.

Залман выбрался из гамака. Хотя было холодно, его тело покрылось липким потом. Он подумал об оружии. У него нет оружия. Зато во дворе стоит машина. "Если не можешь дать им отпор — убегай. Только не теряй головы и не позволяй страху пригвоздить тебя к месту". Кто это говорил? Какой-то старый человек, очень большой, с охотничьим ножом на поясе, Залман смотрел на него снизу вверх. Картинка мелькнула и пропала.

Торопливо зашнуровав ботинки, он отворил висевшую на одной петле дверь в соседнее помещение. Спертый воздух, громкое дыхание спящих, храп. В темноте кажется, что стоишь на пороге необъятной залы.

— Вставайте! Надо уезжать отсюда, надо ехать сейчас!

Спящие застонали, завозились, потом кто-то включил фонарик, и зала мгновенно съежилась до размеров комнатушки, где еле-еле помещались четыре подвешенных в ряд гамака и бесформенный шкаф, источенный древоедами до такой степени, что он больше походил на чудовищно разросшийся древесный гриб, чем на предмет мебели.

— Вставайте! — повторил Залман.

— Чего? — сипло спросил Ругве. — Чего посреди ночи? Охренел?

Вдали взвыла сирена.

— Это у береговой охраны, — обеими руками держа у подбородка одеяло, нервно заметила Руфина.

— Там визжали, — объяснил Залман. — Плохо, когда так визжат. Вот, слышите?

На этот раз — целый хор, переплетающийся с низким воем сирены.

— Это боевой визг кесу! — авторитетно заявил отпрыск Ругве и Руфины, гордый тем, что оказался сообразительнее взрослых. — Нам в школе включали запись прослушать.

Почему они, все четверо, до сих пор сидят в гамаках, вместо того чтобы бежать к машине?

— Идемте!

— Ночью тут все равно не проедешь, — буркнул Ругве. — Береговая стычка. Там две бетонных стены с орудиями. Зря мы налоги платим, чтобы нас охраняли?

— Визжали не за стенами. Ближе.

— Почем ты взял? У тебя, что ли, измерительный прибор под черепушкой?

Залман растерялся, не зная, как передать свои ощущения, и тут загрохотал армейский набат, перекрывая все остальные звуки. Это означало: "Спасайся, кто может!", а почему — Залман, как назло, не мог припомнить.

— Прорыв! — побелев, ахнула Руфира. — Спаси нас, Господи!

Наконец-то они засуетились и полезли из гамаков.

— Две стены понастроили, а получается сплошная срань! — цедил Ругве, нашаривая что-то в потемках на полу. — Где мои штаны?!

— Па, главное — пистолет! — крикнул его сын, приплясывая от нетерпения. — Ты же ополченец запаса, где твой пистолет?

Выражение лица у него было испуганное, возбужденное и восторженное.

Ханелина с Руфиной охали и натыкались друг на друга, пытаясь собрать какие-то пожитки.

Залман выскочил во двор и завел машину. Фары включать не стал, чтобы снизу не заметили раньше времени, что на горе кто-то есть.

На стенах по-прежнему сияли прожектора, в их свете метались маленькие фигурки. Болото напоминало кипящую кашу, охваченную мертвенно-голубым мерцанием. Временами оно вскипало особенно яростно, и тогда из него что-то выплескивалось — на одном и том же участке, там как будто плети гигантского ползучего растения перехлестнулись через стену, а потом через вторую стену, и эти побеги шевелились, тянулись, хватали людей, которые, подбегая, что-то бросали и тут же отскакивали назад. Зрение у Залмана было достаточно острым, а полная луна и разгулявшееся люминесцирующее болото позволяли рассмотреть, что происходит. О прорывах из Гиблой зоны регулярно писали в газетах и говорили. Вот, значит, как это выглядит…

Из домика вывалилось остальное общество, и Залман сел за руль.

— Пусти меня! — Ругве взмахнул пистолетом. — Ты псих, твою мать, а я водитель трамвая!

Будто бы подчинившись, Залман вылез наружу, внезапным движением перехватил правую руку Ругве, отобрал пистолет и сунул в карман. Хорошо, теперь он вооружен и сможет защитить себя и этих людей.

— Садитесь скорее, — попросил он, снова занимая водительское место. — Поедем.

Ругве не сдался, попытался вытащить его из машины. Он был грузный и сильный, но неуклюжий. Оттолкнув его, Залман захлопнул дверцу, тогда он обежал автомобиль и забрался с другой стороны. Остальные уже устроились на заднем сиденье, так что Залман сразу же включил фары и рванул с места.

— Псих! — больно пихнув его локтем в бок, прорычал Ругве. — Пусти меня за руль!

Машину чуть не занесло, это было плохо. Залман, не глядя, нанес короткий удар, и Ругве обмяк.

В свете фар мелькали застывшие складки и трещины дороги — все это пыльное, лунно-серое, почти нереальное. Автомобиль трясло.

— Разобьемся же, разобьемся… — вскрикивала позади Руфина.

— Он раньше работал в Трансматериковой! — истово, словно молитву, произнесла Ханелина. — Он нас вывезет…

После этого Руфина замолчала, а ее сын, наоборот, ожил и начал время от времени подавать реплики:

— Ух ты, круто! Классная езда!

Машина мчалась по темной дороге, и это было не страшно: все вокруг неподвижное, каким оно и должно быть. Страшное промелькнуло на последнем отрезке серпантина, около полуразвалившегося кирпичного домика с круглой башенкой вместо второго этажа. Вчера, когда проезжали мимо, возле домика стоял ярко раскрашенный микроавтобус, в каких катаются иноземные туристы, и рядом большая палатка. Все это и сейчас там было. Фары автобуса озаряли копошившуюся группу людей… Нет, не людей, иных существ.

Несколько женщин — грациозно-гибкие, узкобедрые, длинноногие. Казалось, они одеты в облегающие бархатные трико, и на лица натянуты маски из той же ткани. На самом деле это была не одежда, а шерсть, покрывающая их тела. На запястьях сверкали браслеты, серебрились в лунном свете кольчужные безрукавки, к поясам были прицеплены изогнутые мечи, кожаные штаны заправлены в шнурованные сапоги-мокасины.

Они обступили что-то, распростертое на земле, все еще шевелящееся, и, время от времени наклоняясь, отрывали куски когтистыми серыми руками. Глаза горят, рты измазаны кровью. Когда появился автомобиль, они встрепенулись, оскалили клыки. В капот ударил то ли дротик, то ли камень.

Залман не стал тормозить. Вмешиваться бесполезно, здесь уже никому не поможешь, а тех, кто сидит в машине, еще можно спасти.

— Ух ты, кесу кого-то жрут! — с глуповатым восторгом выпалил мальчишка.

— Господи, я и не поняла сначала, что они делают… — пролепетала Руфина. — Господи…

Шоссе, связывающее береговые укрепления с внутренними областями Танхалы, находилось в хорошем состоянии, военные за ним следили. Мчаться по нему в глубь полуострова, пока не кончится бензин, и поменьше смотреть по сторонам — на эти насмешливо подмигивающие бледные огоньки, догоняющие машину, и на студенистые лужицы голубоватого трупного свечения, растекшиеся по земле за обочинами, и на скользящие там, в темноте, мощные ползучие побеги, и на роящихся в воздухе медузников — целые стаи полупрозрачных куполов с пучками мохнатых черно-белых щупалец…

Ругве начал подавать признаки жизни.

— Следующая — Парковая, — пробубнил он, вяло толкнув Залмана влажной толстой рукой. — Пока двери не закроются, не поеду. Трамвай не задница, все не поместятся.

Слева от дороги начала сгущаться и набухать, двигаясь вровень с машиной, какая-то тень. Не разобрать, что это такое. Оно словно играло в догонялки — то забежит вперед, то отстанет, чтобы потом снова обогнать объект преследования.

А впереди на шоссе что-то лежит… Опрокинутый автомобиль, оплетенный протянувшимися из темноты побегами. Когда проносились мимо, Залман расслышал скрежет сминаемого металла.

Тень, которая гналась за машиной, оформилось в нечто более-менее определенное, но трудноописуемое. То ли восемь, то ли десять конечностей. Странно перекрученное продолговатое тело настолько невероятной топологии, что при попытке его рассмотреть возникает резь в глазах, а мозг работает с бешеной перегрузкой и в то же время вхолостую, как колеса на льду. Залман и не смотрел на это, разве что краем глаза. Ловушка.

Впереди словно змеи переползают через дорогу… Это болотные побеги сплетаются в преграду, чтобы поймать машину. Игра окончена.

Он понял, что не успеет проскочить, и все равно не стал гасить скорость. Лучше умереть сразу. На конце взметнувшегося вровень с лобовым стеклом стебля раскрылся темный бутон: огромный студенистый глаз, в зыбком омуте зрачка отражается лунный свет.

— А-а-у-у-а!.. — дурным голосом взвыл Ругве, как раз в этот момент очнувшийся.

Замлан успел заметить, как метнулись в стороны кошмарные побеги — и машина полетела дальше по шоссе, болотная жуть осталась позади.

— Па, ты напугал их! — дрожащим фальцетом выкрикнул мальчишка. — Ты круто заорал, они нас пропустили!

Ругве не ответил: он опять потерял сознание.

Нечисти становилось все меньше, потом она и вовсе исчезла.

Сколько еще ехали, Залман не помнил. Дальнейшее раздробилось на куски. Огни какого-то поселка, и машина уже не мчится, а стоит на месте, кто-то открывает дверцу, помогает ему выбраться. "Давайте сюда носилки!" В отдалении стреляют. Он сидит на полу в каком-то помещении вместе с другими гражданами, ожидающими эвакуации, стульев на всех не хватило. К нему подходит медсестра, чтобы обработать царапину на шее. Спрашивает, откуда взялась царапина, однако этого он не помнит. Медсестра расстегивает ему ворот и наклоняется, чтобы рассмотреть медальон на золотой цепочке. Подарок Сандры. "Если попадешь в полицию, или в больницу, или куда угодно — всем показывай этот медальон, понял?" — Сандра столько раз это повторяла, что он запомнил ее слова. Медсестра кого-то зовет. "Что же вы сразу не сказали?!" Залмана переводят в другое помещение, где народа поменьше и есть свободные кресла. Его усаживают, дают выпить кисловато-сладкого вина. Потом приходит человек с бумажкой и зачитывает список: первая партия эвакуируемых — на посадку в автобус. Услышав свое имя, Залман встает и послушно идет к двери. В кармане что-то мешает. Пистолет?.. Залман отдает его полицейскому:

— Извините, это не мое. Мне запрещено носить оружие из-за умственного расстройства. Я не помню, как он у меня оказался. Возьмите, пожалуйста.

Глава 10

— Двадцать шесть человек погибло и тридцать семь пропало без вести. Туристы думают, что Гиблая зона — это аттракцион специально для них, но у нас-то каждый школьник знает, что пятидесятикилометровая полоса вдоль границы Гиблой зоны — территория повышенного риска. Ночевать там останется только больной на голову турист или набитый дурак. Залман, какого черта ты вообще там делал? Да еще в такой омерзительной компании!

Сандра стояла возле стрельчатого окна апартаментов-люкс в танхалийской гостинице. На ней был длинный приталенный мундир из переливчато-зеленого бархата, с золотыми эполетами и позументами, лосины и высокие сапоги из золоченой кожи. Летняя форма Верховного Главнокомандующего, каковым является Властитель либо Властительница, в зависимости от времени года. Круглое загорелое лицо горело сердитым румянцем.

— А что насчет компании? — спросил Залман, честно пытаясь вспомнить, каким образом его занесло в окрестности Гиблой зоны.

— Ничего особенного, просто личности этого пошиба никогда мне не нравились. Так чем ты вместе с ними занимался на Рыдающей горе?

— Не помню.

— Как оттуда выехал, помнишь?

Он вздохнул и развел руками.

— Уму непостижимо, как ты сумел оттуда вырваться, да еще эту семейку придурков вывез! Наверное, ты на время очнулся и снова стал самим собой. Жаль, что меня не было рядом.

Сандра взяла с подоконника большой чеканный кубок, залпом осушила (апельсиновый сок, она соблюдала здоровую диету — положение обязывает) и направилась к двери, бросив на ходу:

— Пошли.

— Куда? — уточнил Залман уже в коридоре, когда их окружили военные и фрейлины, и стало ясно, что из этой процессии просто так не выберешься.

— Съездишь со мной в танхалийский бункер. Его давно стоило осмотреть, и раз уж мне пришлось незапланировано сюда приехать, сделаем это сегодня.

— Осмелюсь доложить, моя Летняя госпожа, в силу своего местоположения этот древний объект не имеет стратегического значения, — раскатисто произнес огромный важный генерал, который молчком оттер Залмана и пристроился справа от Властительницы.

— Я все еще не получила удовлетворительных объяснений относительно того, почему ваши люди так перепились, что прозевали начало прорыва и не подняли тревогу сразу же, — процедила Сандра.

Генерал стушевался и счел за лучшее затеряться в хвосте свиты.

Кавалькада пятнистых, как здешние ящеры, армейских автомобилей. Резкий запах бензина. Разноцветный лак на ногтях у фрейлины, которая сидит справа от Залмана, а у той, что слева, розовые шелковые перчатки с вышитыми золотистыми звездочками.

Собор, похожий на засохший пряник. Сплошные заросли изжелта-белого шиповника и сорняков в человеческий рост. Приземистое бетонное сооружение — вход в древний бункер.

Внутри было промозгло и темно, всем раздали фонари. Блуждание по лестницам и пустым холодным помещениям. Потом Сандра, после короткого препирательства, отослала свиту, и они остались вдвоем.

— Задвинь засов. Чтобы никто сюда не влез без спросу.

Когда Залман выполнил ее распоряжение, она положила фонарик в нишу, обхватила руками плечи — наверное, мерзла — и негромко сказала:

— Знаешь, где мы находимся? Это самое безопасное место на Долгой Земле.

— Здесь как в погребе. Можно простудиться.

— Когда я была маленькая, я просидела тут больше суток и не простудилась. Правда, нас сюда набилось много, так что было тепло и душно. Ты ведь знаешь о том, что в последней битве с Мерсмоном одна из сторон применила такую жуткую хрень, что все население Долгой Земли на некоторое время лишилось рассудка и памяти?

Это был факт общеизвестный, Залман о нем помнил.

— Были исключения, однако об этом упоминать не принято. Я, например, рассудок и память не теряла. Меня спас волшебный амулет — хочешь, покажу?

Расстегнув мундир, Сандра достала из внутреннего кармана маленький замшевый футлярчик и вытряхнула на ладонь что-то, завлекательно сверкнувшее в луче фонаря. В первый момент Залман подумал о легендарном Камне Власти. Честное слово, он бы не удивился, если б оказалось, что этот чудесный предмет прибрала к рукам Сандра — при условии, что пресловутый магический артефакт существует на самом деле.

У нее на ладони лежало ювелирное изделие редкой красоты: овальный медальон сплошь усеян мелкими бриллиантами, и на этом переливающемся фоне — зелено-голубой стилизованный подснежник из крошечных аквамаринов и изумрудов.

— Похож на тот, который ты мне подарила. Только на моем рубиновый цветок, и он золотой, а этот не золотой.

— Платиновый. Это весенний, а у тебя летний. Такой медальон означает, что его обладатель находится под личной защитой Властительницы или Властителя. Все волшебство заключалось в том, что благодаря его наличию меня пропустили в бункер. Ходили слухи, что Танхала будет обстреляна из дальнобойных орудий, которые Мерсмон выращивал в Лесу, используя магию и биотехнологии. Мама повела меня в подземное укрытие, то есть сюда, а здесь — толпы народа, оцепление, неразбериха. Нас оттерли друг от друга, и мама успела крикнуть, чтобы я пробиралась к убежищу. Мол, я ребенок, меня пропустят. А туда пускали только самых-самых и членов их семей, но у меня на шее висело вот это. Одна из тех безделушек, что я выклянчила у Дэниса. Неизвестно было, кто одержит верх, так что медальон Мерсмона сыграл роль пропуска. Эта блондинистая сучка, эта бледная поганка Эфра из кожи лезла, чтобы Дэниса подставить. Если бы у него обнаружили медальон Властителя, его бы казнили, точнее, отдали бы кесу в качестве провианта. Незаконно присвоить знак высшей милости — тяжкое преступление, сейчас за это можно попасть в тюрьму, а тогда расправа была короткой. Но я была для Эфры неучтенным фактором! Когда я увидела на шее у Дэниса эту красивую штучку, я решила, что должна ее получить во что бы то ни стало. Я начала, как обычно, вздыхать и спрашивать, очень ли ему эта блестяшка нужна, а он без лишних слов снял ее, отдал мне и сказал: "Носи". Так что ты думаешь? Мерсмонова сучка подсуетилась, и дня через два Дэнис опять ходил с таким же медальоном. Второй я не стала выпрашивать, решила не жадничать. Но до чего это было подло — подставлять Дэниса, который ни разу в жизни мухи не обидел! Сучка — она и есть сучка.

Противоречие лежало на поверхности, настолько очевидное, что даже Залман не мог его не заметить.

— Если этот Дэнис был такой хороший, как ты говоришь, почему он дал тебе вещь, из-за которой могли казнить?

— Мне-то ничего не грозило. Я была маленькая. Бывает, что кто-нибудь из тех, кто находится в особой милости у Властителя, отдает свой медальон жене или ребенку, а то даже просит еще один для кого-то из своих близких. Меня бы не съели, только постарались бы выяснить, где я эту вещь взяла. Он мне так понравился, что я не стала прятать его вместе с другими блестяшками, я все время его носила. И он дважды меня спас. Первый раз, когда я вечером на окраинной улице нарвалась на кесу. Они были не из темной гвардии — пришлые, дикие, схватили меня и хотели сожрать, но когда увидели медальон Наргиатага, как кесу называли Мерсмона, это их остановило, они бросили меня и убежали. А второй раз, когда меня пустили в бункер. Так что я и жизнью, и своей здравой памятью обязана подарку Дэниса, — Сандра покачивала на цепочке волшебно сверкающую вещицу, и в ее голосе звучала грусть, от которой у Залмана тоже защемило сердце. — Это несправедливо, что он умер. Он никому не мешал и ни в чем не был виноват. Ладно, вернемся к моей истории. У входа в бункер была кутерьма, и все-таки я пролезла — я была толстенькая, но верткая. В давке мое пальтишко расстегнулось, шарфик съехал, и медальон Весеннего Властителя был на виду, так что офицер, который стоял у входа, сразу схватил меня и запихнул внутрь, а там кто-то другой меня сцапал — и в лифт, вместе с семьями государственных деятелей. Все были нервные, ошалевшие, никто не пытался выяснить, чей я ребенок. Медальон говорил сам за себя, а одета я была, как любимая дочка премьер-министра, опять же благодаря Дэнису. Эфра еще и денег ему давала, он их брать не хотел, но не брать не мог. Как я поняла из ваших подслушанных разговоров, если он по какому-нибудь поводу говорил ей "нет", она распускала руки. Зато я помогала Дэнису от этих денег избавляться, мы с ним шатались по магазинам и покупали для меня все самое дорогое, а потом шли в какую-нибудь кофейню, там я объедалась пирожными и пила самый лучший горячий шоколад. Ты однажды сказал ему, что это зря, что он меня так совсем избалует, а он ответил: "Пусть хоть кому-то будет хорошо, хотя бы ей". Себе он на эти деньги ничего не покупал и в кондитерских брал только кофе, весь десерт был мой. Как сейчас вижу: сидит он напротив за столиком со своей чашкой, бледный, задумчивый, такой красивый, словно это наваждение, а не человек, и в зеленых глазах — такая тоска… Я не знала, как ему помочь. Разве что залезть на крышу и скинуть оттуда кирпич на голову Эфре? Если бы представился случай, я бы так и сделала. Я его предупреждала, что за ним следят кесу, а он сказал: "Не обращай на них внимания". Тогда я поняла, что он про них знает, но ему все равно. А ты мне говорил, что все эти наряды, которые мы с Дэнисом покупаем — не главное в жизни, пусть они у меня будут, но я не должна придавать им слишком большое значение. Я пропускала это мимо ушей, но после поняла, что ты был прав — когда узнала, что Дэнис погиб, а ты попал в больницу и ничего не помнишь. Наряды и украшения у меня были, а вас больше не было. Наверное, тогда и закончилось мое детство.

Глубоко вздохнув, Сандра продолжила:

— Помнишь, я обещала рассказать, как у меня появилась сестра Элесандрина? Сейчас узнаешь. Мы провели в бункере около полутора суток. Никто не понял, что я ребенок из социальных низов, у меня хватило ума не раскрывать свое инкогнито. Потом кто-то объявил, что все закончилось, мы поднялись наверх, и я сразу припустила домой. Никаких разрушений я по дороге не видела, но заметила, что в городе что-то не в порядке. Транспорт не ходил, люди потеряно бродили по улицам, какой-то взрослый мужчина плакал и вслух жаловался, что не может найти свой дом. Когда я прибежала домой, начинало смеркаться. Мама и папа ужинали на кухне, и с ними сидела за столом девочка лет десяти-двенадцати, пухленькая, темноволосая и темноглазая, на ней было красное фланелевое платье в белый горошек. Я видела ее в первый раз, а моя мама угощала ее оладьями и называла Сандрой. "А ты чья дочка? — спросила мама, когда увидела меня на пороге. — Соседская? Садись, покушаешь вместе с нами. Как тебя зовут?" Господи, Залман, как я испугалась… Когда мы Эфру в Марсенойском парке встретили, когда Ушлеп за нами погнался, когда те кесу меня поймали и хотели съесть, я и то не испытывала такого страха!

— Почему? — удивился Залман. — Ты же благополучно вернулась домой.

— Да, но мама и папа меня не узнавали, мое место заняла какая-то чужая девчонка, которую они считали своей дочкой и называли моим именем! Любой ребенок тебе скажет, что это самый худший на свете кошмар. Брр, даже сейчас не по себе… Естественно, я разозлилась, как маленький дьявол, я не собиралась кому-то уступать своих родителей! Я начала показывать, где что лежит, говорила о вещах, о которых не мог бы знать посторонний, притащила из своей комнаты альбом с фотографиями, где мы все вместе. "Да, наверное, ты наша дочка, — согласились в конце концов мои бедные родители. — Но вот она тоже говорит, что наша…" Чужая Сандра хлопала слипшимися ресницами и смотрела так, словно в голове у нее не было ни одной мысли. У мамы с папой вид был не лучше. Я уже поняла, что с ними случилось что-то неладное, и не только с ними — со всеми, кого я видела на улицах. "А может быть, у нас их две? — нерешительно спросил папа. — Как ты думаешь?" "Ну, конечно, две! — с облегчением подхватила мама. — Две Сандры, двойняшки. Не ссорьтесь, девочки, садитесь кушать, а то оладьи остывают". Я показала второй Сандре кулак, но она продолжала молча кукситься. Тогда я сказала, что не собираюсь делиться с ней своими платьицами и куклами, что мое — то мое. "Ты всегда обижаешь сестру", — с упреком заметил папа, и это меня доконало.

— Откуда же она взялась? — спросил Залман. — Я так и не понял.

— Да очень просто. Когда всем шарахнуло по мозгам, девчонка была на улице, где живет и кто ее родители — забыла, стала плакать и искать маму. Видимо, встретила мою маму, которая тоже забыла, как выглядит ее единственная дочка и куда она подевалась. Поскольку Элесандрина отозвалась на имя Сандра, мама обрадовалась, что нашла меня, и повела ее домой.

— А разве настоящие родители Элесандрины ее не искали?

— Наверное, нашли себе какую-нибудь другую Сандру и успокоились. Или не Сандру даже… В те дни много чего перепуталось. Заодно из учреждений испарилась масса документов, это закрепило путаницу. Через некоторое время жизнь наладилась, и память у людей частично восстановилась, а появившиеся в ней провалы каждый заполнял правдоподобными домыслами на собственный вкус. И только те, кто в момент удара находился в этом бункере, помнили все. Несколько сотен человек. Не знаю, сколько среди них было подвида С. Вероятно, кто-то жив до сих пор, но вряд ли помнит Темную Весну так же хорошо, как я. У меня всегда была отличная память, не хуже, чем у тебя до болезни.

— Я всего этого не помню.

— Ты в это время лежал в тюремной камере в Кесуане, покалеченный после поединка с Мерсмоном, а Дэниса уже не было в живых, и Эфры тоже.

— Поединок — это из сказки, — возразил Залман. — Во время поединка персонаж, которого звали, как меня, ударом меча разбил Камень Власти в перстне у Темного Властителя, и после этого добро победило.

— А ты действительно его разбил?

— Сандра, это же вымысел!

— Камень Власти реально существует, — спокойно глядя на Залмана блестящими в полумраке глазами, сообщила Сандра. — Или, по крайней мере, существовал, пока ты не хватил по нему дуэльным мечом. Но я не думаю, что его можно так просто разбить. Вы с Дэнисом о нем говорили, вы называли его также Универсальным Уничтожителем и Активатором. Видимо, с его помощью можно все что угодно уничтожить и что-то там активировать. Когда о нем заходила речь, вы так конспиративно шептались, что я почти ничего не могла расслышать. Думаю, он должен выглядеть, как крупный бриллиант или рубин… Скорее, как рубин цвета крови. Теоретически, ты мог нанести удар с такой силой и точностью, что разрубил перстень, но камень не должен был пострадать, меч ведь не кувалда.

— Неужели ты во все это веришь?

— Похоже, кое-кому очень хочется, чтобы в это никто не верил, — упрямая усмешка-оскал, совсем как на ее детской фотографии в старом альбоме. — Поэтому я в это верю из духа противоречия.

— Камень Власти — это метафора торжества Тьмы, а его уничтожение символизирует победу добра над злом.

— Ага, цитата из программки к детскому спектаклю, на который ты сходил на прошлой неделе, потому что кому-то из твоих соседей некуда было девать лишний билет. Только знаешь, — она понизила голос до чуть слышного шепота, — победа над Мерсмоном не была победой добра над злом.

— Как так?.. — Залман понемногу начинал замерзать, а тут еще Сандра говорит такие странные вещи. — Он же был Темным Властителем, разогнал парламент, установил жестокий режим…

— С ним разделались не за это. Парламент и без него разгоняли несколько раз, и я могу перечислить полтора десятка жестоких режимов, которые были не лучше Темной Весны. У меня режим либеральный, я уважаю свободомыслие и позволяю людям жить так, как они сами хотят — кстати, меня научил этому ты. А если Властительницей станет Вир, она превратит всю Долгую Землю в одну большую казарму, это ее заветная мечта. Многим это не понравится, но Темной Властительницей ее за это не объявят. А уже после Мерсмона Осенний Властитель Сунге отправлял на каторжные работы жен, уличенных в супружеской измене, и ввел смертную казнь за подделку любых документов, даже самых пустяковых, вроде членского билета Общества любителей аквариумных рыбок. А два долгих года назад Летняя Властительница закатывала во дворце такие пьянки и оргии, что гости оттуда на карачках уползали, но в то же время установила крайне жесткую цензуру для театра и кинематографа — не иначе, равновесия ради. Граждане в таких случаях утешаются тем, что, хоть режим и суровый, зато в государстве порядок… даже если на самом деле порядок там и близко не валялся. В общем, зла в истории всегда хватало, но это был ожидаемое зло, на которое общество согласилось. А Мерсмон был оригиналом и бросал вызов общепринятому. Казни сошли бы ему с рук, но то, что он заключил союз с кесу, втрескался в Эфру и публично поклялся ей в верности, хотя Весеннему Властителю полагается менять избранниц каждый месяц, перегрызся с Высшими и разгромил храмы — это ни в какие рамки не лезло и вызвало противодействие. Мерсмон замахнулся на незыблемое, потому и стал Темным Властителем. Заметь, я говорю это без всякой симпатии к нему. За то, что он сделал с тобой, я его ненавижу.

Залман давно уже упустил нить ее рассуждений, вдобавок у него от холода зуб на зуб не попадал.

— Ну, пойдем, — капитулировала Сандра. — Я тоже замерзла.

С Танары она отправилась в Касиду, в Летний дворец, и потащила Залмана с собой. Он вначале вяло отбивался. В толпе придворных он чувствовал себя, как одинокий пешеход среди ревущих, сверкающих, нетерпеливо сигналящих автомобилей на шоссе.

— Ненадолго, — сказала Сандра. — Выпьем по чашке кофе в дворцовой библиотеке, и потом тебя отвезут домой.

Тогда Залман перестал спорить. Он любил сидеть в библиотеках, хотя содержание прочитанных книг забывал, разумеется, на другой же день.

По словам Сандры, когда он жил на затерянном в Лесу островке, для него огромное значение имела хранившаяся там библиотека. Якобы он сам об этом рассказывал. И он очень много знал — не меньше Дэниса, который был студентом Танхалийского университета. Он и ее приучил читать книги и думать над прочитанным. В общем, обычные для Сандры фантазии на тему "раньше": хотите — верьте, хотите — нет.

Дворцовые покои всегда вызывали у Залмана чувство замешательства, но едва он переступил порог библиотеки и увидел стеллажи с книгами, его охватило умиротворение. Он мог бы остаться здесь жить, если б ему разрешили.

Из-за стола поднялась, оторвавшись от работы, девушка-библиотекарь, присела перед Властительницей в низком реверансе. Хрупкое создание в длинном черном платье с небольшим шлейфом, многослойными кружевными манжетами и пышным жабо того же розоватого оттенка, в тон нежному румянцу. Волосы уложены в замысловатую прическу, глаза искусно подведены. На кого она так мучительно похожа?

— Лидия, будьте любезны, сделайте нам кофе.

— Лидия ведь была другая… — прошептал Залман, когда девушка вышла.

— Румяна, тональный крем, шиньон, — так же тихо отозвалась Сандра. — Слава богу, она юный менеджер, учить ее этому не пришлось. Никесы все такие бесцветные, так что не бывать Глебу Никесу Осенним Властителем — тут нужна харизма и своя собственная яркая внешность, косметические уловки не пройдут. Все Властители и Властительницы обладали привлекательной наружностью. Даже Мерсмон — красавцем он не был, но уродом, как его сейчас изображают, тоже не был. Интересное, запоминающееся лицо, я два раза видела его вблизи и отлично помню. Скотина, из-за Эфры, из-за этой дешевки…

За обрамленной лепными розами аркой, где виднелся второй зал с книгами, заклокотала закипающая вода.

— Я понимаю, что надо было сделать ее фрейлиной, — покаянным шепотом добавила Сандра. — Но это было бы хуже, у нее ни зубов, ни когтей, мои девчонки ее заклюют. Я назначила ее на должность младшего помощника библиотекаря — и местечко хорошее, и никто не завидует. Все равно ей надо здесь работать, чтобы найти ключ к твоей стенографической тарабарщине. Где только ты откопал свою тайнопись…

Нельзя. Он не помнил, что понаписал в своем дневнике много лет назад, но нельзя, чтобы Лидия эти заметки расшифровала и прочитала! Мало ли, к какой катастрофе это приведет… Залман точно знал, как будет выглядеть катастрофа: Долгую Землю окутает слепящий лучистый кокон, и мир за считанные минуты необратимо изменится. От одной мысли об этом все его внутренности сжимались в болезненном спазме. Нельзя нарушать запреты, нельзя ничего менять, нельзя…

— Сандра, не давай ей мой дневник, лучше сожги его, а Лидию куда-нибудь отошли. Зачем она тебе нужна?

— Спятил! — раздраженно констатировала Сандра. — Во-первых, если я сказала, что прочитаю твой дневник — я его прочитаю, от корки до корки, а сказала я это, еще когда мне было десять лет. Во-вторых, если я позабочусь о Лидии, это будет правильно.

— Почему ты должна это делать?

— Вот именно, должна, — глядя на сияющее витражное окно, в раздумье подтвердила Сандра. — Как будто я возвращаю кому-то долг, и это хорошо. Хотя не знаю, почему она вызывает у меня такое чувство.

— Она тебя приворожила.

— Ерунда. Меня нельзя приворожить. Просто есть люди, которые мне нравятся, и Лидия в том числе. А у тебя, Залман, в последнее время ум за разум заходит. Знаешь, я тут получила кое-какую информацию, сразу два варианта. С Магарана приехал с последним караваном известный психотерапевт, у него своя оригинальная методика — смесь науки и магии, очень эффективно. И еще старушка-отшельница на острове Белас — говорят, она снимает любую порчу, я недавно про нее услышала. Дай мне разобраться с текущими делами, и мы сделаем еще одну попытку. Может быть, на этот раз повезет?

Залман обреченно вздохнул. Сколько уже было таких попыток… Они наслаивались друг на друга, и все эти найденные Сандрой оригинальные психотерапевты, святые отшельники, старые ведьмы, светила психиатрии, практикующие колдуны сливались в одно существо со смазанными чертами, которое тормошило его, донимало расспросами, вводило в транс, выводило из транса, совершало те или иные манипуляции и после расписывалось в своем бессилии, объясняя неудачу тем, что случай тяжелый.

— Сандра, это бесполезно. Только время терять. Наверное, моя память и моя прежняя личность просто стерлись, и восстановить их невозможно. Не волнуйся, мне и так хорошо.

— Все равно попробуем. Вдруг на этот раз получится?

Лидия уже стояла под аркой с кофейником и двумя чашками на расписном лакированном подносе. Сандра жестом подозвала ее и сказала:

— Принеси еще одну чашку.

Когда она снова вышла, Залман почувствовал раскаяние: он ведь хочет добиться, чтобы ее выгнали с этой работы! Да, он прекрасно видел, что эта тихая невзрачная девушка — безобиднейшее существо, и в то же время в ней просвечивало что-то пугающее. Она вроде здешних окон, ее внешний облик — всего лишь тусклый витраж, за которым скрывается… Но что там скрывается, Залман выяснять не хотел.

Она вернулась с третьей чашкой, подошла к полукруглому диванчику в углу, где устроились Сандра и Залман. Властительница ободряюще улыбнулась ей. Лидия поставила чашку на овальный деревянный столик с инкрустированным венком из дубовых листьев и розовых бутонов, разлила кофе.

— Вы уже знакомы, не так ли? — светским тоном осведомилась Сандра.

— Да, моя Летняя госпожа. С вашего разрешения, я должна поблагодарить господина Ниртахо за его рекомендацию. Я не смела и надеяться получить такую работу.

Безукоризненная придворная речь — видимо, юных менеджеров учат в том числе этому. Голос негромкий, слабый. Залману опять стало стыдно, что он против нее интригует.

— Как продвигается твоя работа? — спросила Сандра.

— Моя Летняя госпожа, насчет стенографических записей я предполагаю, что господин Ниртахо объединил две или три системы в одну и создал свой собственный шифр. Сейчас я ищу к нему ключ.

— Ага, он мог до этого додуматься, — Сандра посмотрела на Залмана так, словно гордилась им. — А со своими помирилась?

— Да, моя Летняя госпожа. Только я с ними не ссорилась, я тогда просто ушла. Они ни в чем меня не упрекали, встретили хорошо. Они рады, что меня взяли во дворец. Папа даже поздравил меня.

— Конечно, у него там еще шестеро, а ты успешно начала самостоятельную карьеру. Не скучаешь вдали от супермаркета?

— Библиотека мне нравится больше.

После нескольких глотков крепкого ароматного кофе смутные страхи отступили, и на Залмана снова нахлынуло умиротворение. До чего же хорошо, что они сидят здесь втроем, словно ни с кем из них ничего не случилось… Только на окнах должны быть не цветные мозаичные картинки, а искрящиеся на солнце ледяные узоры, как раньше.

— По семье не скучаешь? — продолжала приставать с вопросами Сандра. — Если верить твоему папе, у вас такая дружная образцовая семья…

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Снежный дед ходит по воде с шаманским бубном, и вода замерзает под его подошвами. Снежный дед, черн...
«С Леркой мы познакомились на кладбище. Все наше жилтоварищество отправили на субботник, закапывать ...
Герард Гонсо, новый сотрудник прокуратуры славного южного города Лихоманска, с первых часов работы о...
Данное пособие содержит 50 вариантов типовых экзаменационных работ.Каждый вариант составлен в полном...
Книга содержит занятия и упражнения для пальцев рук ребенка. Их регулярное повторение способствует р...
Решив забеременеть, многие из нас не знают, как правильно подготовиться к этому, а забеременев – как...