Если нам судьба… Лукина Лилия
— Коньяк еще живой? — поинтересовался Мыкола.
— Надо будет — реанимируем. Целую, Муся!
Заехав сначала в оптику, чтобы заказать Чарову очки,
и затем оставив его в салоне, хозяйка которого была мне кое-чем обязана, я отправилась по комиссионным и скупкам. Не разорился бы Власов, если бы я и новую одежду купила, только это могло вызвать подозрение у его сына — откуда ей у дворника взяться? Вот и пришлось мне копаться во всяком старье. Только трусы, футболки и носки я купила на распродаже новые. Подумала и добавила к ним домашние тапочки и дешевые кварцевые часы.
Бросив покупки на заднее сиденье рядом с афишами, которые я с трудом отобрала у Чарова — он с ними никак не хотел расстаться, я отправилась на вокзал, чтобы изучить обстановку. Она мне совершенно не понравилась — спрятаться на перроне, да еще с камерой, было абсолютно негде. Но эту проблему я как-нибудь решила бы; главное в том, что выходов с перрона несколько, а вагонов, как правило, никак не меньше десяти. Попробуй, угадай, в каком они едут и где в город выходить будут.
Господи, сделай так, чтобы они самолетом прилетели, думала я по пути в аэропорт. От дома Матвея сюда не меньше сорока пяти минут ехать, а мне из города — от силы полчаса.
Изучив расписание рейсов, число которых неуклонно сокращается с каждым годом, я решила, что наиболее вероятные — это московские. Теперь надо было определиться с местом «засады».
Дело в том, что наш аэропорт проектировал архитектор с нетрадиционным взглядом на целесообразность. Само здание, где располагались кассы, в том числе и багажная, зал ожидания, буфет, туалеты и все прочие помещения, отделял от летного поля, рядом с которым стояли обшарпанные сараи, играющие роль залов прилета, вылета и получения багажа, большой сквер со скамейками, лотками с мороженым, водой, сигаретами и всем прочим. Поэтому, например, пассажиру, вес багажа которого оказался больше допустимого, нужно было со всех ног бежать через сквер, чтобы оплатить перевес. Да и ждать самой посадки приходилось под открытым небом, что, особенно зимой, любви к родному Аэрофлоту не добавляло.
Обозревая местность и окрестность, я увидела прямо напротив выхода для пассажиров с летного поля треногу под большим пляжным зонтом, со всех сторон увешанную газетами и журналами. Их продавала стоящая рядом пожилая женщина. Находясь на ее месте, я без труда смогла бы отснять всех, кто меня интересовал. Дело за малым — нужно суметь попасть туда в нужное время. И я пошла знакомиться.
Мы с ней быстро договорились. Я поплакалась, что муж, мерзавец, уехал отдыхать с любовницей; я ему, скотине, свои лучшие годы отдала, работу бросила, чтобы его холить-лелеять, а он… Вот я и хочу сфотографировать их, когда они вместе вернутся, чтобы при разводе у разбитого корыта не остаться, будет мне, чем его прижать — ему скандал совсем не нужен. Так не могла бы она меня На свое место пустить, когда я узнаю, что они прилетают, чтобы я их снять могла, а я ей заплачу.
Я выслушала в ответ ее охи, вздохи и прочие стенания, и в результате мы пришли к общему заключению, что все мужики — гады. Она согласилась, напутствовав меня при этом: «Смотри, не продешеви».
Рассказ мой, конечно, был шит белыми нитками, мало ли кто с кем в одном самолете летит, но дело свое сделал. Теперь все зависело только от Артиста.
Я забрала очки, быстро купила простейший сотовый телефон и тут же подключила его, благо, сейчас это не проблема, и поехала в салон — получать заказ, как выразилась позвонившая мне на сотовый хозяйка. Я передала Чарову через администратора свертки с покупками, чтобы он мог переодеться, и села выпить кофе с хозяйкой, которая была необыкновенно заинтригована таким необычным клиентом и горела желанием узнать, что происходит.
— Дорогая, — ответила я ей, — а ты хочешь, чтобы я о твоих, пусть и бывших, проблемах рассказывала всем, кто поинтересуется?
И тема закрылась сама собой.
Наконец, позвонил Николай:
— Ну ты даешь, подруга! Эдак тебе скоро прямой телефон президента понадобится. Значит так, указанный господин работал в ФСБ, поэтому его телефона в открытой картотеке нет, но я раскопал, да и у одного своего знакомого из Конторы кое-что выяснил. Он где-то полтора года назад оттуда ушел — сманил его какой-то знакомый на судоремонтный завод. Ты еще помнишь это заведение?
— И хотела бы забыть, да не получится.
— Он там сейчас службу безопасности возглавляет, пиши телефоны и адрес, — и я под его диктовку послушно все записала.
— Елена Васильевна, — услышала я сзади приятный мужской голос, щедро приправленный игривыми интонациями, и повернулась.
Ко мне направлялся довольно интересный и еще нестарый худощавый мужчина повыше среднего роста в синих джинсах и заправленной в них джинсовой же рубашке, в расстегнутом вороте которой виднелась белая футболка, и кроссовках. Даже очки в простой металлической оправе смотрелись на нем дорого. В левой руке, на которой свободно болтался браслет с часами, он держал пакет со своими вещами. После того как его подстригли, побрили и сделали массаж, Чаров помолодел и похорошел, в глазах появился блеск и интерес к жизни. Спина выпрямилась, походка стала легкой, а манеры, судя по тому, как, подойдя ко мне, он склонился и поцеловал руку, Непринужденными. Теперь это был артист в прямом смысле слова.
Как бы он мне дел не натворил, феникс богемный, подумала я, садясь в машину.
— Елена Васильевна, я же чувствую, чего вы опасаетесь, — неожиданно сказал Чаров, задумчиво глядя через ветровое стекло. — Что я, вот в этом новом виде, возомню о себе невесть что, загуляю и подведу вас. Не надо, не бойтесь. Для того чтобы жить, кураж нужен, чтобы интерес в жизни какой-то был. А у меня в душе все давно выгорело дотла и пепел остыл.
— А вот этого, Володя, никто точно знать не может, даже о самом себе. Вдруг под пеплом еще уголек какой-нибудь тлеет. Подует ветерок, уголек-то и разгорится. У тебя сейчас появился шанс начать все сначала, а как его использовать, сам решай… — и резко сменила тему. — Слушай, давай договоримся, или я к тебе по имени-отчеству и на «вы», или ты ко мне по имени и на «ты» обращаться будешь. А то как-то неудобно получается…
— Твои слова, Лена, да Богу бы в уши. Одно скажу. Только за то, что я сегодня, впервые за много лет, посмотрев в зеркало, человеком себя почувствовал, я твой должник по гроб жизни, — он задумался, замолчал и до самого дома не произнес больше ни слова.
Войдя в мою квартиру, Чаров первым делом подошел к книжному шкафу, а Васька — к Володе и стал тереться о его ноги. Чаров взял кота на руки и стал чесать ему за ухом, на что Василис замурчал, как маленький трактор, — нечасто он такой чести чужих людей удостаивает, обычно вырывается и спрыгивает на пол — не любит он излишней фамильярности.
— Знаешь, Лена, если бы после развода у меня остались книги, может быть, я не опустился бы до такого скотского состояния.
Пока он смотрел книги, я сварила кофе и поставила перед ним одновременно и чашку, и телефон.
— Звони, — сказала я и протянула ему листок с номерами. — Уже около семи, он должен быть дома.
— А что я ему скажу? — Чаров боялся даже дотронуться до трубки.
— Сам решишь. Не так давно ты учил меня, как нужно разговор вести, вот и применяй свои знания на практике, — видя, что Володя совершенно растерялся, я сжалилась и подсказала. — Договаривайся о встрече, на сегодня же, тянуть с этим нельзя — гости могут уже завтра приехать.
— Ну, что ж, конфетку надо отрабатывать, — горестно вздохнул он и набрал домашний номер.
Какая-то женщина сказала ему, что Михаил Владимирович на работе — он вообще раньше девяти вечера домой не приходит.
По рабочему номеру ответила секретарша.
— Михаил Владимирович на совещании у директора.
И на вопрос, а когда оно может закончиться, добавила:
— Только что начали.
— Поехали, — сказала я, поднимаясь. — Так даже лучше. Позвонишь ему с проходной по внутреннему, и встретитесь.
Видя, что Чаров здорово нервничает, я схватила его за руку и подтащила к зеркалу:
— Посмотри на себя, хорошенько посмотри. Я же понимаю, чего ты дергаешься, ты еще не до конца осознал, что выглядишь, как нормальный человек. Больше скажу, как интересный мужчина. Да не будет он тебя стесняться. И тебе своего вида стыдиться нечего. Ты отец, и хочешь помочь сыну — дело благородное весьма и насквозь.
Володя приободрился, пригладил волосы, приосанился, повернулся к зеркалу одним боком, потом другим.
— Поехали, — сказал он, наконец.
На проходной Чаров позвонил по внутреннему и попросил секретаршу, чтобы она передала Михаилу Владимировичу, что внизу его ждет отец. Самое главное, чтобы сыночек не побоялся спуститься. По идее, вроде бы должен, хотя бы из любопытства.
Шел уже девятый час, и вестибюль был совершенно пуст. Володя сначала бесцельно по нему прогуливался, а потом остановился у вывешенной на стене газеты и стал ее читать. Я наблюдала за ним с улицы через стекло. Наконец, около турникета появился молодой мужчина, который внимательно оглядел Чарова, а потом, видимо, решившись, подошел к нему. Вечер был душный, и двери на улицу открыты, поэтому я смогла услышать, как Михаил сказал:
— Папа, здравствуй, у тебя что-то случилось?
Наверное, Чаров не зря прогуливался по вестибюлю, одна из стен которого была сплошь увешана зеркалами: он снова и снова смотрел на себя со стороны и пришел к выводу, что выглядит очень даже прилично, потому что с великолепной небрежностью обронил:
— Здравствуй, Миша. У меня все в порядке, скорее, это у тебя случилось.
И они скрылись из вида, пройдя мимо охраны куда-то внутрь. Мне оставалось только ждать.
Володя вышел где-то через час. Сев в машину, он, обессиленный, откинулся на спинку сиденья и сказал:
— Миша заберет меня в десять часов около супермаркета, что в твоем доме, и отвезет на стройку. Там одна комната уже готова, и электричество есть. Он попросил меня пожить там, пока у меня ремонт идет. И сотовый телефон обещал мне дать, чтобы я с ним в любую минуту связаться мог, — он кисло улыбнулся. — Только как я оттуда на работу ездить буду?
— Не волнуйся, Володя, я все решу. — У меня просто камень с души свалился. — И за ремонтом пригляжу. Ну вот, а ты боялся, — успокоила я его.
— Знаешь, Лена, а Надюша, ну, жена моя бывшая, она тоже одна. Не получилось у нее с новым мужем. Миша меня спросил, есть ли у меня женщина, как ты думаешь, зачем ему это, а? — в голове Чарова вертелись явно не те мысли.
— Володя, сделаем дело, и хоть снова женись. Ты сейчас на посторонние дела не отвлекайся, хорошо? — попросила я. — Сам же хотел, чтобы я поскорее с этой историей покончила.
— Да нет, это я так, размышляю вслух. Не беспокойся, все нормально будет. Слушай, дай сигарету, — неожиданно сказал он.
— Ты же не куришь, — удивилась я.
— Ты только не смейся. Вот пить всякую дрянь я мог, а курить — нет. Так и бросил.
— Ну, значит, и начинать снова не надо. Не дам, — твердо заявила я. — Володя, как ты сыну объяснил, где ты сейчас живешь?
— У знакомых. И вещи мои там, вот и сказал, что мне собраться надо. Лена, а мне есть, что собирать? — озадаченно спросил он. — А то получится, что я с пустыми руками приду.
— Поищем. Кое-что я тебе купила, вот только бритву и всякое такое сейчас где-нибудь найдем, хоть в нашем же магазине, он еще открыт.
В десять часов я проследила, как Чаров, нагруженный, кроме сумки, еще и моими номерами телефонов, инструкциями и напутствиями, сел в стоящую около супермаркета серую «Волгу», и пошла домой.
Давно у меня не было такого хорошего настроения.
ГЛАВА 7
Пятница началась с дождя — он как начался где-то ночью, так и продолжал лить, не подавая ни малейших признаков усталости.
Выходить из дома совершенно не хотелось, и я нашла себе занятие, потому что просто сидеть и тупо ждать звонка было невыносимо по одной простой причине — от меня уже ничего не зависело.
Я сняла с антресолей все, что там годами валялось, и начала разбирать. В основном, это были подарки, сделанные мне на новоселье или какие-то другие праздники, которые мне пришлись не по вкусу, и вещи, которыми я уже никогда не буду пользоваться. Теперь у меня появилась реальная возможность избавиться от этих залежей, и было бы просто грех этим не воспользоваться. Я собиралась обустроить комнату Чарова — хоть и поганое, но кое-какое имущество у него было, и лишился он его по моей вине, когда я в порыве энтузиазма велела все выкинуть.
Василис принимал в происходящем самое активное участие: то залезая в заинтересовавшую его коробку, то пытаясь оторвать клочок оберточной бумаги от какого-нибудь свертка, чтобы потом погонять его по полу, изображая охотника на мышей, то просто подсовывая мне под руку свой холодный и мокрый нос в твердой уверенности, что именно он для меня в эту минуту важнее всего.
В результате моей неспешной работы собралась довольно приличная куча разнообразной домашней утвари, начиная с кастрюль, чашек, ложек и прочей посуды и заканчивая постельными принадлежностями. С особенным удовольствием я отложила туда набор белья такой безумной расцветки, что страшно подумать, какие кошмарные сны могут сниться на одетой такой наволочкой подушке. Затолкав все это в две большие сумки, я перешла к книжному шкафу.
Когда-то подписные собрания сочинений, все равно какого автора, были большим дефицитом, и люди хватали все, что только могли достать. Мои родители не были исключением. Но, переезжая в деревню, они отправили всю эту макулатуру мне, и хотя меня безумно раздражал этот пылесборник, выкинуть книги рука не поднималась, а разобраться с ними как следует — времени не было. Сейчас же мне представился случай это сделать.
Я бестрепетно складывала в большую клетчатую сумку, столь любимую челночниками за легкий вес и вместимость, тома Новикова-Прибоя, Шолом-Алейхема, Серафимовича, Станюковича, Гайдара, Инбер, отдельные тома и макулатурные издания различных авторов. Одним словом, все то, что я ни в коем случае не собиралась ни читать, ни тем более перечитывать. В конце концов я ополовинила шкаф, оставив только своих любимых писателей.
Отдельно стояли книги Юлии Волжской, нашей баратовской писательницы, с которой я познакомилась во время расследования одного неприятного, но денежного дела — выслеживала любовницу преклонных лет банкира, которая, чтобы встречаться с более соответствующими ей по возрасту мужчинами, хорошо хоть не со всеми ими одновременно, сняла квартиру в том доме, где жила Волжская, и мне нужно было узнать, какую именно. Обходя дом под видом сбора подписей против строительства на месте детской площадки платной автостоянки, что полностью соответствовало действительности, в одной из квартир я узнала знакомое по фотографиям на обложке книги лицо.
В жизни Юлию Волжскую звали Зульфия Касымовна Уразбаева, и впервые я увидела ее в национальной одежде из яркого атласа: шароварах и свободном платье до середины икры без пояса и с длинным рукавом, а на ногах у нее были тапочки из тонкой кожи. Она уже давно переехала в Баратов из Узбекистана и полностью здесь освоилась, а ее внешность совершенно не соответствовала ни имени, ни национальности — была самой среднерусской: обычная женщина лет сорока, белокожая, зеленоглазая, крашеная блондинка с постоянной сигаретой в руках. Мы познакомились, и на мой вопрос, зачем ей псевдоним, она, смеясь, ответила:
— А кто же с первой попытки сможет меня правильно назвать? — По поводу же письма сказала, пожимая плечами. — Может быть, это и не так плохо, больше порядка будет. Все равно там сейчас машины ставят все, кому не лень, например те мужчины, что постоянно в 25-ю квартиру приезжают. Хотя давайте, подпишу.
В этой самой квартире я девицу и обнаружила.
Через некоторое время, купив ее новую книгу, я зашла к Зульфие Касымовне за автографом и поинтересовалась, а не специально ли она меня в ту квартиру направила. Уразбаева засмеялась и объяснила:
— Лена, все очень просто. Здесь все друг друга много лет знают, вы никому не родственница, появились первый раз. Квартиру здесь никто не продает, значит, не покупательница, которая заранее о своем дворе беспокоится; открыто никого ни о чем не спрашиваете. Дом в основном пенсионерский, особым достатком никто похвалиться не может, поэтому наводчице здесь делать нечего. На аферистку вы, извините, не тянете. Вывод — ходите по квартирам, чтобы, не афишируя, кого-то найти. Кто здесь может быть интересен? Только девица, которая снимает квартиру, но не живет в ней, а заезжает днем на несколько часов. Если кто-то из тех мужчин, что машины во дворе оставляли, заходил в подъезд с букетом цветов, или с большой коробкой торта, или с шампанским, а она потом увядший букет, пустые бутылки и коробки в бак выбрасывает, естественно, это к ней. Ясно, что именно ее вы и искали. Вот я и подсказала вам, чтобы вы время зря не теряли.
— Зульфия Касымовна, вы в милиции никогда не работали? — поинтересовалась я.
— Лена, зовите меня просто Юлия, нечего язык ломать. Не работала, но видеть и делать выводы умею. Как бы иначе я детективы писала?
— Юлия, так я, если хотите, могу вам некоторые сюжеты подсказать, интересные случаи бывают.
— Зачем? Вы посмотрите вокруг — они и так на каждом шагу встречаются.
Теперь я, купив ее новую книгу, всегда еду к Юлии за автографом.
Волоком оттащив сумку с книгами — тяжести она получилась неподъемной — поближе к тем двум, я решила сесть передохнуть и одновременно обдумать самый насущный вопрос — где взять мебель для комнаты Чарова, не на книгах же ему спать.
Вроде бы где-то от кого-то я что-то слышала, оставалось только вспомнить. Так ничего и не надумав, я решила воспользоваться проверенным источником ценной информации — живущей на первом этаже одинокой пенсионеркой Варварой Тихоновной, которая от нечего делать целыми днями крутилась во дворе и поэтому была в курсе всего, что происходило в радиусе двух километров от ее квартиры. Я взяла на всякий случай сотовый и отправилась к ней.
Обрадовавшись, что может быть полезной, Варвара Тихоновна вместо того, чтобы просто сказать, кто может недорого продать приличную мебель, тут же выдала мне полную историю семьи до седьмого колена со всеми подробностями. Оказалось, что это соседи с шестого этажа продали доставшийся после смерти матери дом в деревне и теперь хотят поменять квартиру на большую, а старую мебель и продать нельзя, и выкинуть жалко, потому что целая, вот и ищут, кому бы отдать. Знакомая картина, я сама только что так же о книгах рассуждала, подумала я и поднялась к ним.
Светлая мебель шестидесятых годов, но на удивление в хорошем состоянии вполне подошла бы Чарову. Соседи, обрадовавшись, что смогут от нее избавиться, добавили еще маленький холодильник «Наст», который работал, по их словам, без ремонта с забытого уже года выпуска, и старый цветной телевизор «Электрон», который вполне прилично показывал. Хозяин с сыном заверили меня, что помогут и здесь погрузить, и там в комнату занести.
Даже обидно стало: все проблемы за один день решила, что же я буду завтра делать?
Было уже совсем поздно, когда позвонили ремонтировавшие комнату Чарова женщины и сообщили, что закончили. Я пообещала приехать на следующий день утром, чтобы принять работу. Ну, вот и занятие нашлось.
Всю субботу я провела, к великому удивлению его соседей, у Чарова, стараясь не особенно торопиться. Но, как я ни тянула время, к вечеру комната приобрела жилой вид и оказалась довольно миленькой, для всего нашлось место. Мебель смотрелась вполне пристойно, книги чинно стояли на полках, посуда — в буфете, в уголке около двери притулился холодильник, а главное место у окна занимал телевизор. Даже старый диван, покрытый синтетическим полосатым черно-фиолетовым пледом (как бы мне вспомнить, кто мне это страшилище подарил, не мог испортить общую картину. Словом, заходи и живи. Только абажур и карниз с портьерами я вешать не стала. Сам справится, не маленький. Оглядывая уже из дверей в последний раз комнату, я подумала: дай-то Бог, чтобы жизнь Владимира Сергеевича чему-нибудь научила, и он смог правильно использовать эту улыбку судьбы.
Проснувшись в воскресенье, я поздравила себя с официальным началом лета и заодно с Днем защиты детей.
Маясь от безделья, я сидела перед телевизором, блуждая по каналам в поисках хоть чего-нибудь более или менее интересного, когда позвонил Чаров.
— Только что проехали на четырех машинах, — сказал он.
— Спасибо, Володя, — я положила трубку и посмотрела на часы — судя по времени, это был второй московский рейс, и я пулей вылетела из дома.
Сумку со всем необходимым все эти дни я возила с собой в машине. Присмотревшись к тому, как одеты уличные продавщицы, я подобрала себе нечто соответствующее и надеялась, что не буду выделяться своим видом. Заряженную цифровую видеокамеру, заранее жестко закрепленную в полиэтиленовом пакете, в котором я вырезала отверстие для объектива, я планировала установить внутри треноги. Некоторая фора во времени у меня была, и я просто обязана успеть все подготовить.
Влетев на стоянку, я выскочила из машины и, схватив сумку, побежала переодеваться в туалет. Я буквально срывала с себя одежду и запихивала ее в пакет, нимало не заботясь о том, помнется она или нет. Быстро надев широкую и длинную на резинке юбку и вязаную льняную кофту, я собрала волосы под бейсболку и надвинула ее пониже на глаза, накрасила губы помадой жуткого морковного цвета и в довершение всего надела большие темные зеркальные очки. Все это барахло я купила по дороге из аэропорта после того, как договорилась с продавщицей газет; Критически оглядев себя в зеркало, я решила, что в таком виде меня родная мать лицом к лицу не узнает, и побежала занимать исходную позицию.
Моя новая знакомая меня очень обрадовала, когда сначала не узнала, а после помогла установить камеру, заговорщицки подмигнула, уступила свое место и пошла посидеть в тенечке на скамейке неподалеку — посмотреть бесплатный спектакль, да и за товаром приглядеть. А я начала осваивать новую для себя профессию.
Объявили о прибытии рейса, и встречающие потянулись к выходу с летного поля в город. Матвея среди них не было. Вот уже начали выходить первые прилетевшие, их становилось все больше, они забирали свой багаж и, увлекая за собой знакомых и родных, уходили в сторону остановку автобуса и стоянки такси. Толпа постепенно редела, и я начинала уже сомневаться, правильно ли я все рассчитала, когда увидела охранников Матвея — некоторые из них были с ним в магазине.
По аллее, не торопясь, шли Матвей и Панфилов, а между ними стройная стриженая блондинка, казавшаяся на их фоне просто Дюймовочкой. Это, конечно же, была Лидия Сергеевна. Я столько о ней слышала, что сейчас старалась рассмотреть получше. Выглядевшая по крайней мере лет на десять моложе своего настоящего возраста, она была одета в настолько простой светлый костюм, сидевший на ней, как перчатка, что становилось ясно, каких безумных денег он стоит. Ее нельзя было назвать красавицей, она была милая — вот самое подходящее для нее определение. Классический тип женщины, рядом с которой любой нормальный мужчина мечтает провести всю свою жизнь. Именно это хотел выразить Степан, когда пытался описать ее.
Я перевела свой взгляд на Панфилова, ведь мне никогда не приходилось близко его видеть. Он шел, рассеянно поглядывая вокруг, но можно было не сомневаться, что никакая мелочь не ускользнет от его внимания. Он нес свой немалый вес, никак не меньше ста килограммов, легко, двигаясь раскованно и свободно, как крупный и сильных хищник, когда он сыт и просто прогуливается от нечего делать, но в любую секунду готовый сорваться в бросок, если ему что-то не понравится. Теперь я понимала, почему с ним никто не рискует связываться.
Я услышала обрывок их разговора:
— Владимир Иванович, как там Вика поживает? Они же тоже скоро приехать должны? — заинтересованно спрашивала Лидия Сергеевна.
— Это не Вика, а викторина какая-то, — добродушно бурчал Панфилов. — Загадки сплошные. Мы с Валюшей их в августе в отпуск ждем, а она, видите ли, хочет, чтобы мать к ней сейчас прилетела, и не говорит ничего толком, твердит одно — соскучилась. Что ей мать, девочка, что ли? Сами подумайте, до Москвы добраться несложно, но потом-то несколько часов в самолете до Дублина, да еще и с пересадкой. А о климате их я даже говорить не хочу.
Лидия Сергеевна тихонько рассмеялась:
— А вы что же, сами не догадались, зачем ей так срочно Валентина Даниловна понадобилась?
— Вы думаете? — Панфилов выглядел совершенно потрясенным.
— Это первое из разумных объяснений, какое только может прийти в голову.
Я поняла, что они говорят о жене Владимира Ивановича. Мне неоднократно приходилось видеть эту крупную яркую брюнетку в нашей поликлинике УВД, где она работала врачом-рентгенологом.
Как ни взволнован был Пан, но, проходя в этот момент как раз мимо зонта, он бросил в мою сторону безразличный взгляд, на какую-то долю секунды задержавшийся на моих ногах, и пошел дальше. Только когда он уже не мог меня видеть, я посмотрела на свои ноги и похолодела — туфли. И к чему мне, спрашивается, весь этот маскарад, если на мне обувь за сто пятьдесят долларов? Но раз меня под белы рученьки не выволокли, то не стоит сейчас расстраиваться, еще будет время посыпать голову пеплом и высказать в свой собственный адрес все, что женщина не то что произносить, а и знать-то не должна — дело прежде всего.
Якобы поправляя журнал, я засунула руку внутрь треноги и включила камеру. Очень вовремя я это сделала, потому что из калитки один за другим выскочили дети. Я просто не поверила своим глазам, настолько это было невероятно — это были две пары близнецов лет шести — мальчики и девочки. Одетые в джинсовые костюмчики, с маленькими рюкзачками за спиной, они с визгом кинулись к встречавшим. От криков «Бабуля», «Дядя Павлик», «Мои дорогие» и так далее просто звенело в ушах. Следом за детьми вышли две молодые женщины, и мне тут же вспомнились слова Риты Бобровой — «домашние»; вот уж действительно лучше и точнее их нельзя было описать.
А потом… Черт, вот это да! Мушкетеры короля, гвардейцы кардинала, кавалергарды — в равной степени к ним подходило все. Судя по форме, военные летчики, капитаны, насколько я смогла разглядеть. Да, они несомненно были сыновьями Власова. С единственной, но существенной разницей: если он был похож на аристократа, то эти блондины в фуражках с высокой тульей, ростом нимало не уступавшие Матвею, ими просто были. Именно теми, кого когда-то называли «белая кость» и «голубая кровь».
Опять начались поцелуи и объятья, хлопанье друг друга по плечам и спине, но постепенно все как-то успокоились и разошлись, что называется, по интересам.
Наташа с Татьяной, отдав багажные талоны охранникам, обсуждали что-то с Панфиловым. Он, запрокинув голову, расхохотался и пошел вместе с ними к багажному отделению.
Внуки окружили Лидию Сергеевну, и одна из девочек, подпрыгивая от возбуждения на месте, повторяла:
— А что мы привезли!.. А что мы привезли!..
На нее напустились остальные дети:
— Милочка, как тебе не стыдно, мы же договорились молчать, а ты…
Продолжая подпрыгивать, она смущенно оправдывалась:
— А я и молчу… Я ж ничего не говорю…
Лидия Сергеевна, непостижимым образом ухитряясь гладить четыре головы одновременно, спросила, судя по родинке, у Александра:
— Что у тебя в марте с самолетом случилось? Позвонил Гриша и так настойчиво повторял, чтобы я не волновалась, что я уже начала беспокоиться. Так что же там такое было?
— Мамуля, — протянул Александр. — Совершенно штатная ситуация, ничего страшного. Ну, ты же Гришку с училища знаешь, он же паникер, каких мало. Чего ты его слушаешь? Вот Батя приедет, сама у него и спросишь.
— Уговорили все-таки! Мне так хочется с ним познакомиться, вашим Батей знаменитым. А то только по вашим рассказам его и знаю. А как там Гришенька? Жив-здоров?
Александр внимательно посмотрел на свой кулак и задумчиво произнес:
— Жив… Что здоров, не скажу, но жив…
Алексей тут же охотно и радостно подтвердил:
— Жив-жив, точно жив… — и тоже посмотрел на свой кулак.
Лидия Сергеевна, улыбаясь, смотрела на сыновей и вдруг сказала:
— А если за ухо?
Парни изобразили ужасный испуг, втянули головы в плечи и детскими голосами заверещали:
— Павлик, спасай, мамуля топор войны отрыла.
— Строить ряды, — скомандовал Матвей, и братья тут же оказались у него за спиной. Потом они стали очень осторожно, с опаской выглядывать по обе стороны его головы, Саша справа, а Леша слева, и перед Лидией Сергеевной предстал трехголовый Матвей.
— Твоя школа? — рассмеявшись, спросила у Матвея Лидия Сергеевна.
— Моя, — шмыгнув носом, ответил он и якобы смущенно опустил голову. Чувствовалось, что номер этот хорошо известен в семье и взрослым, и детям, но неизменно пользуется успехом.
Из багажного отделения показались трое охранников, тащившие какой-то очень большой и, видимо, тяжелый сверток, наверное, тот самый сюрприз, о котором чуть не проболталась Милочка.
К общей компании присоединились Наташа с Татьяной и Владимир Иванович.
— Ну, можно ехать, — сказал Панфилов.
Матвей присел и широко раскинул руки в стороны. Малыши, как по команде, с радостным визгом бросились к нему, он подхватил их, поднял и пошел к стоянке. Они сидели по двое с каждой стороны и были в полном восторге.
— Павлик, Павлик, — Лидия Сергеевна пыталась остановить его. — Не надо, посмотри, как они выросли. Ты же спину потянешь…
— А своя ноша… — начал Матвей, а малыши хором продолжили:
— Не тянет.
Они прошли мимо меня, и, глядя им вслед, я почувствовала какую-то светлую, легкую грусть от того, что праздник кончился.
Расплатившись с продавщицей, я забрала свой пакет и пошла к машине, но спохватилась, вспомнив, в каком я виде, и отправилась переодеваться. На этот раз мне уже не надо было торопиться, вот я и не спешила. Но вдруг поймала себя на мысли, что делаю это сознательно, оттягивая тот момент, когда нужно будет отдать напечатать отобранные кадры и отослать снимки Власову, как будто мне предстояло расстаться с чем-то своим собственным, родным. Я вложила в это расследование столько сил, души и нервов, узнала эту семью настолько хорошо, что все они стали мне очень близки.
А не сделала ли я ошибку, думала я по пути в город. Вдруг Власов с Добрыниной принесут в эту семью одни неприятности. Крайне сомнительно, наконец решила я. Ничего страшного не случится, если у Александра Павловича будут фотографии его сыновей и внуков — вряд ли он с ними когда-нибудь встретится, ведь он свой выбор сделал. А если даже он приедет, один или с Добрыниной, то Матвей их просто на порог не пустит. Вот и все.
Покончив с сомнениями, я сразу же поехала в студию «Кодак», где, просмотрев отснятый материал, попросила отпечатать те отобранные кадры, где были только Александр с Алексеем и малышня.
Ну, что ж, свою работу я выполнила. Оставалось только отправить снимки, подсчитать, сколько мне
Власов должен заплатить, предъявить ему счет, получить. деньги, и можно отправляться на Кипр. Море там всегда теплое, солнце яркое, а «Мускат» крепкий и душистый. Да и то сказать, я свой отдых честно заслужила. Заехав в свое любимое турагентство «Бон Вояж», я узнала, что ближайшая группа вылетает чартерным рейсом рано утром шестого числа — я как раз успевала закончить все дела.
Я решила отправить фотографии с проводником нашего фирменного поезда «Баратов — Москва», он прибывает в столицу в начале одиннадцатого, так что Власов сможет, не напрягаясь, получить конверт. Но поскольку время до отправления еще оставалось, я решила поехать домой, где стала неспешно обдумывать, чем я буду заниматься в ближайшие дни — обычными делами накануне отпуска: что-то докупить, что-то постирать…
Мои размышления прервал телефонный звонок, это был Чаров.
— Лена, ну как все прошло? Надеюсь, удачно? — взволнованно спросил он.
— Володя, спасибо тебе еще раз. Все в порядке. Считай, что твои надежды сбылись — я закончила это дело и сейчас мечтаю о море. А ты там как?
— Ужасно! Лена, эти проходимцы обманывают Мишу на каждом шагу, их ни на минуту нельзя оставить без присмотра. А ведь ему так трудно достаются эти деньги! Словом, я даже не знаю, когда смогу вернуться в город. — Видимо, Чаров уже не только освоился с обстановкой, но и контролировал ее.
— Живи, сколько хочешь. С начальством твоим я договорилась, они тебе замену нашли, так что не волнуйся. Кому ключи от комнаты и квартиры оставить? Только смотри, в обморок не упади, когда войдешь. — Не забыть бы потом спросить его, как ему там, понравилось или нет. Если нет — прокляну.
— А Мише. Лена, тебе не трудно будет с ним созвониться? Он Витю подошлет, это его водитель, ему и отдашь. — Ну, кажется, за Чарова мне можно больше не волноваться.
— Так ты уже и с водителем знаком?
— А как же? Ведь он сюда каждый день приезжает, продукты привозит. А в субботу, — Володя замялся, — ну, в общем, Надюша приезжала посмотреть, как я здесь устроился, постель привезла, посуду. Мы с ней посидели, поговорили. Она мне фотографии показала, и Мишенькины свадебные, и внучки.
— Володя, я рада за тебя. Дай Бог, чтобы у тебя все хорошо сложилось и…
— Лена, Леночка, если бы не ты… — голос Чарова дрожал и срывался от волнения. — Если бы ты тогда меня… Я все для тебя сделаю… Если снова помощь моя потребуется, неважно какая, ты только скажи…
— Успокойся, Володя, все нормально. Встретимся как-нибудь, и ты мне все расскажешь. Договорились? А пока дай-ка ты мне номер своего сотового, на всякий случай, вдруг понадобится.
— Конечно-конечно, пиши, — Чаров продиктовал мне номер и растроганно произнес: — Спасибо тебе, Лена, за все. Хорошего тебе отдыха.
Обидно, конечно, терять такого помощника, но я искренне желала ему счастья. Интересно, для чего же тогда я его комнату в порядок приводила? Он же, судя по всему, скоро в семью вернется. Одно радует — от всяческих залежей я все-таки избавилась.
Отправив фотографии, я позвонила Власову, сообщила номер поезда, вагона, имя проводника и без малейших колебаний назвала причитающуюся мне сумму гонорара, как и собиралась, по максимуму.
— Лена, — сказал он. — Я завтра же переведу деньги, можете не сомневаться, но неужели вы действительно считаете свою работу выполненной?
— Да, Александр Павлович. Я больше ничего сделать не могу. Да и вы вce для себя решили, не так ли? Поверьте, глава этой семьи человек очень, — я подчеркнула это слово, — серьезный, и он ничего никогда не говорит просто так. Я имела возможность в этом неоднократно убедиться.
— У него нет сердца. Я не понимаю, как можно быть таким жестоким по отношению к слабой женщине.
Тем более что она совершенно ни в чем не виновата. — Да, сильна Екатерина Петровна, как мужика подмяла! Власов-то не из слабых будет, хотя, конечно, не Матвей — вот уж кого не согнешь и под каблук не загонишь!
— Лена, — взволнованно попросил Александр Павлович. — Вы ведь их всех видели, какие они? До утра далеко, а мне так не терпится уже сейчас все узнать. Расскажите, хотя бы вкратце.
— Ну что я могу сказать? Гусары, одно слово. Они военные летчики, капитаны. Красавцы, этого у них не отнимешь. Так же, как и вы, блондины. Мать очень любят, мамулей ее зовут. Дети у них, близнецы, двое мальчиков и две девочки, где чьи — я понять не смогла. Одну девочку Милочкой зовут, как остальных — не знаю. Александр Павлович, да я же их всего минут десять видела, пока они багаж получали.
— Лена… Леночка… — голос Власова дрожал. — Вы только представьте, у меня четверо внуков, счастье-то какое… Леночка, я заплачу любые деньги, понимаете, любые, устройте мне с ними встречу. Вы же сможете, я уверен, что, если вы чего-нибудь захотите сделать, то своего добьетесь. Леночка, я вас очень прошу, постарайтесь.
— Александр Павлович, да поймите же вы, наконец, что вас там не хотят. Я понимаю, что вам очень горько и обидно это слышать, но давайте посмотрим правде в глаза — это реальность, с ней не поспоришь. Не буду я брать деньги за работу, которую выполнить не смогу. Не приучена, да и характер у меня не тот.
Жалко мне было Власова. Связался черт знает с кем и из-за этого действительно может никогда в жизни ни детей, ни внуков не увидеть.
— А если издалека? Я бы их хотя бы на видеокамеру снял, чтобы потом смотреть. Я в вашем городе был когда-то на гастролях, там, я помню, парки есть, театры… Не будут же они целыми днями дома сидеть.
Хотела я ему сказать, что это не дом, а особняк, и находится он на такой площади, что там, наверное, и бассейн есть, и качели всякие — найдется, чем детям заняться, но передумала. Зачем?
— Александр Павлович, я шестого числа на Кипр собралась — отдохнуть хочется. Если вы до этого числа приедете, то можно будет попробовать. Но запомните, пожалуйста, я ни за что не ручаюсь.
Мой внутренний голос начал ворочаться, просыпаясь, зевнул и сказал голосом Егорова: «Дура, куда ты лезешь?», но я на него цыкнула, чтобы не мешал, и он обиженно замолчал.
— Леночка, — почти простонал Власов, — да если вы мне сможете это сделать, то… Я вас, хотите, на Канары, хотите, на Гавайи отправлю. А, может быть, в Париж? Сейчас, конечно, поздновато. Каштаны уже отцвели, да и сирень тоже. Но ведь Париж — всегда Париж, в любое время года. Только постарайтесь, вы же сможете, я знаю…
— Хорошо. Я попробую постараться. А вы позвоните мне, когда соберетесь приехать — вам же нужно будет гостиницу заказать, да и встретить надо.
Я заварила себе кофе — ну что делать, если я без него думать не могу, закурила и попробовала устроиться в кресле, но мне не сиделось на месте, и я стала вышагивать по комнате от окна к двери, а Васька, устроившись корабликом на спинке дивана, следил глазами за моими метаниями. Наконец, я не выдержала:
— Василис, вот объясни мне, пожалуйста, а какого я, собственно говоря, ангела снова влезла в это дело? Ведь решила же для себя, что все, хватит. Еще неизвестно, как Матвей посмотрит на то, что я сегодня в аэропорту вытворяла — уж в чем, в чем, а в том, что Панфилов ему все расскажет, я ни секунды не сомневаюсь. Да и машина моя на стоянке была. Если они за мной, как изящно выразился Матвей, «наблюдали», то номера мои им известны. Самое время, как теперь любят говорить, «свинтить» подальше, так нет же, меня опять на подвиги потянуло. Ну, чего молчишь?
А Васька в ответ на мои разглагольствования только щурил свои желто-зеленые глаза и сонно кивал головой, борясь с дремотой, которая его всегда одолевала после еды.
Хорошо хоть у меня ума хватило Мыколу не вызвонить на сегодняшний вечер, подумала я, а ведь собиралась, хотелось рассказать ему, чем дело закончилось. А то напел бы он мне знакомый медленный мотив.
Я вспомнила, как Николай орал на меня, что мне постоянно самоутверждаться надо, что мне хочется из любой схватки победителем выйти — прав он, конечно. Так, может быть, и сейчас мне это же самое чувство жить спокойно не дает? Матвея, нечего иллюзии строить, я не победила, меня просто пустили на время поиграть в их песочницу, позволили выполнить свою работу под их присмотром. И если бы я, упаси Боже, действительно стала серьезно мешать, то… Не хочется мне, на ночь глядя, думать о том, что могло бы произойти. Так, может быть, я тeпepь на Добрыниной собираюсь отыграться? Она не хочет, чтобы Власов с сыновьями встретился, а я — наоборот.
Чем же может его так привлекать Екатерина Петровна? Ведь ни кожи, ни рожи, а держит мертвой хваткой. Если он ей расскажет, что ему в Баратов до 6-го июня успеть надо, то не исключено, что она его еще и не отпустит. И, самое главное, что он ее послушается, как миленький. Он так хотел со своими сыновьями встретиться, а ради нее от этой затеи отказался, мечтает хотя бы внуков издалека снять. Хоть и неприятно это, но самой-то себе я могу признаться, что в этой женщине я разобраться пока так и не смогла.
Делать нечего, надо завтра же ехать к ее бабушке. Но если и она мне ничего существенного не скажет, то тогда я уж и не знаю, что делать. Власов завтра не приедет — пока он фотографии получит, пока Добрыниной покажет — он же без нее шагу ступить не может — а захочет позвонить, так сотовый у меня всегда с собой.
Расстелив карту Баратовской области, я стала смотреть, как мне лучше добраться до села Слободка Ивановского района. Наметив маршрут, я завела будильник и легла спать. Дорога мне предстояла неблизкая.
Как ни рано я встала, но выехать смогла только в семь часов. Ведь нужно было не только самой чего-нибудь перехватить на завтрак, но и Ваську покормить, и сварить ему рыбу, которую я, зная теперь его незаурядные способности, оставила в кастрюльке на тумбочке — съест, когда она остынет, а вечером я его покормлю. Так что до Слободки я добралась только к двенадцати часам и, оставив машину около церкви, пошла искать Евдокию Андреевну. Дом бабы Дуси, как ее здесь называли, мне показали сразу же. Довольно большой, сложенный из белого кирпича, он нарядно смотрелся на фоне обыкновенных деревенских изб. Интересно, зачем ей одной такие хоромы? Около него на аккуратных скамейках сидели люди и терпеливо чего-то ждали. Когда я подошла поближе, они встретили меня враждебно:
— Очередь здесь, запишись и приезжай, когда назначит. Мы сами не одну неделю ждем, чтоб к ней попасть. Ишь ты, вырядилась и думает, что ей все можно… — неслось со всех сторон.
— Послушайте, — не выдержала я. — Я ничего не понимаю. Я к Евдокии Андреевне по делу…
— А мы, что же, по-твоему, ради удовольствия? Я сюда из Рязани второй раз приезжаю: первый раз, чтобы записаться, а сейчас — на прием. У меня, может, последняя надежда на бабу Дусю осталась… — заплакала какая-то женщина.
— Да объясните мне, что происходит, — растерялась я, нечасто со мной такое случается. — Какой прием? Какая запись?
— Ты дурочку-то из себя не строй, — сказал солидный мужик, сидящий рядом с маленькой девочкой. — Даже если и проскочишь в дом, то Ксаночка все равно фамилию спросит и, если не по записи, не пустит.
— Хватит! — рявкнула я. — Кто-то один может ясно и четко сказать, куда и почему меня не пустят?
Оказалось, что Евдокия Андреевна известная травница, к которой со всей России едут. Но женщина она старенькая, больше десяти человек в день принять не может, поэтому на меня и набросились, подозревая в попытке пройти без очереди. А Ксаночка — это девушка, которая живет вместе с бабой Дусей, помогает ей по хозяйству, запись ведет и учится, как лечить.
— Ну вот, все и разъяснилось, — с облегчением сказала я. — Я не на прием и без очереди не пойду, не бойтесь.
Дело у меня совсем другое, личное, можно сказать. Вы мне Ксаночку эту покажите, я через нее предупрежу бабу Дусю, что поговорить мне с ней надо, и пойду погуляю, а вернусь, когда вы все уже разойдетесь.
Минут через десять на крыльцо вышла женщина с мальчиком, приговаривавшая:
— Дай тебе Бог здоровья и долгих лет, святая ты женщина. Храни тебя, Господь! — а потом мальчику: — Пойдем, сынок, на церковь денежки пожертвуем и свечку во здравие рабы Божьей Евдокии поставим.
В любой очереди, как это обычно и бывает, хоть к врачу, хоть к парикмахеру, все со всеми уже перезнакомились и были в курсе дел друг друга, поэтому у женщины спросили:
— Ну, что сказала?
— А не рак это вовсе, зря врачи меня пугали, им бы только деньги сорвать, да побольше…
Но я не стала прислушиваться, потому что молодая русоволосая женщина, вся в конопушках, проводив на крыльцо женщину с мальчиком, уже приглашала в дом другого пациента и вот-вот могла исчезнуть.
— Оксана, — крикнула я. — Подождите минутку, — и быстрым шагом направилась к ней.
Женщина удивленно оглянулась, видимо, она не привыкла, чтобы к ней так обращались.
Читать бесплатно другие книги:
