Мифы Древнего мира Беккер Карл Фридрих

Развалины Персеполя

Дальнейшая распущенность нравов привела к тому, что не только царь, но и его сановники брали с собой в походы всех своих жен и слуг. Когда, например, Александр Великий одержал победу при Иссе, он взял в плен 300 женщин, 277 поваров, 13 изготовителей молочных кушаний, 17 изготовителей напитков, 70 служащих при погребах, 40 изготовителей благовонных мазей и 46 плетельщиков венков. Резиденциями царя были Экбатана, Сузы, Вавилон; в них он жил попеременно, в зависимости от времени года. Жаркое лето он проводил в прохладной Экбатане, зиму же проводил в Сузах и Вавилоне, где был более теплый климат.

Четвертым важным городом был Персеполь; только в нем погребали царей. Город этот находился в Персиде, откуда происходил весь царский род и которую персы всегда считали своим истинным отечеством. Только в ее земле мог достойно покоиться прах царя. Могила нередко высекалась в непроходимых каменных утесах. Туда вместе с прахом царя помещали все, необходимое для живого человека, даже принадлежавшие покойнику вещи из золота и серебра, для охраны которых назначалась многочисленная стража. Развалины Персеполя, этой царской усыпальницы, с ее мраморными лестницами, террасами, роскошными залами и каменными гробницами принадлежат к величественнейшим остаткам древнего мира и содержат множество барельефов и надписей.

VIII. ГРЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ.
От Персидской войны до эпохи Александра Македонского

(504 г. до Р. X. — 323 г. до Р. X.)

1. Состояние Греции перед персидской войной

Сравнив громадность великой Персидской монархии с незначительностью Греции, можно ожидать победы Персии в предстоящей войне. Но в громадной массе персидского управления было много неповоротливости и много причин внутреннего разложения. Несмотря на введенный Дарием в обширном государстве порядок, несмотря на возможно лучшую централизацию управления с помощью быстрого сообщения между царским двором и столицами сатрапов, несмотря на воспитание способных военачальников и должностных лиц и на развитие сухопутных и водных путей, Персидская монархия страдала двумя разъедающими недугами. Один из них заключался в громадном различии между соединенными под одной властью народами, и можно было в любое время ожидать, что они, вспомнив о своей национальности, воспользуются минутной слабостью государства и восстанут. Другой недуг заключался в дворцовом управлении — в господстве женщин при царском дворе, которое имело пагубное, расслабляющее влияние на преемников Дария.

Персия и Греция настолько были несхожи между собой, насколько несходны Азия и Европа в самых существенных своих основаниях. Греция ушла далеко вперед в духовном и умственном отношении, и весьма понятно, почему кажущееся подавляющее превосходство Персии нашло такой противовес в мощи быстро развивающегося греческого гения.

«В Персии все рабы, — говорил фессалиец Ясон, — за исключением одного». «Для вас, греки, — говорил перс Артабан Фемистоклу, — всего важнее свобода и равенство».

В Персидской монархии во главе управляемых народов стоял один господствующий народ, а правительство и подданных соединяла не внутренняя, происходящая из равенства национальностей, связь, а лишь вынужденное внешнею силою повиновение. В Греции же при однородности народа и правители, и народ находились в более тесной связи, благодаря живому стремлению к основанному на свободе и равенстве образу правления. Признавалась одна власть, проистекавшая из умственного и нравственного превосходства, а повиновение основывалось на уважении к закону. Поэтому воодушевление и любовь к родине, заставлявшие каждого гражданина в Греции считать себя орудием государства, одушевляли каждое отдельное лицо. Слава государства и забота о свободном развитии духовных сил всего народа наполняли сердца греков, в то время как в Персии подвластные народы не могли воодушевляться славой господствующего народа, и этот народ старался извлекать пользу лишь для себя. Поэтому здесь главным и отличительным признаком властителей являлась доведенная до крайних пределов роскошь. В Греции же или противились всеми нравственными силами расслабляющим наслаждениям, или облагораживали их искусством и красотой.

Стремление к свободе и самостоятельности выражалось также и в том, что маленькая Греция разделялась на значительное число отдельных государств. Мы видим миролюбивую Ахайю с ее союзом городов рядом с могущественной, но раздираемой противоречиями Фессалией, дикую и суровую Этолию рядом с блистающим древними поэтическими преданиями Аргосом, Аркадию с ее первобытной пастушеской жизнью рядом с богатым, ведущим обширную торговлю Коринфом. Менее восприимчивая к духовному развитию Беотия существует рядом с незначительной по площади, но выдающейся своим умственным развитием Аттикой; воинственная и честолюбивая Спарта и рядом с ней почитающая священный мир Элида. Нередко это племенное различие вело к жесточайшим столкновениям, но все это не могло задерживать надолго развития греческого духа.

Выше было сказано о стремлении отдельных греческих государств стать руководящими пунктами этих разнородных элементов, другими словами — достигнуть гегемонии. Мы уже проследили, как Спарта распространила свою власть и могущество не только на Пелопоннес, но и за его пределами. Осторожный спартанский дух, хотя и не дерзал проникать в будущее, но зато здраво понимал настоящее положение дел. Государственное устройство в Спарте связывало всех граждан суровостью строгого повиновения; воинское воспитание создало мужественную пехоту, к тому же спартанцы принадлежали к далеко распространившемуся дорийскому племени. Все это способствовало тому, что большинство греков готовы были признать за этим государством гегемонию в предстоящей войне с персами.

Но к этому времени на первое место начинают выдвигаться Афины. Введенные в них Солоном учреждения уже указывали на то противодействие, которое они намеревались оказать Спарте. Более подвижные в своей внутренней жизни афиняне были способны к созданию новых форм жизни. Они вступили в торговые и культурные отношения с отдаленными странами и выказывали живую восприимчивость к красоте и искусству.

Афины в это время находились под единодержавною властью Писистрата. Он настолько утвердил эту власть, что после его смерти в 527 году она без всякого с чьей-либо стороны сопротивления перешла к его старшему сыну Гиппию, который взял себе в соправители брата Гиппарха. Гиппий не имел обходительности и кротости своего отца, но так же, как и он, заботился об украшении города и покровительствовал поэзии, в чем ему содействовал и Гиппарх. В Афины были приглашены два знаменитых поэта того времени — Анакреонт с острова Теоса и Симонид, уроженец острова Кеоса.

Гиппарх был убит Гармодием и Аристогитоном за то, что нанес им оскорбление на празднестве Панафиней. Гармодий тотчас был заколот стражей; Аристогитон бежал, но был схвачен и тоже предан смерти.

С этого времени правление Гиппия сделалось суровым и жестоким. Гиппий, побуждаемый недоверчивостью, старался уничтожить страх страхом. Множество заподозренных им граждан было предано смерти, а имущество их отобрано. Доверяясь только чужеземным наемникам, он, чтобы уплачивать им жалование, производил жесточайшие грабительства. Многие благородные граждане бежали из Афин и соединились с Алкмеонидами, которые принадлежали к знатнейшим и богатейшим фамилиям и жили вне Афин, но рассчитывали вернуться в этот город и отомстить Писистратидам. Проживая вблизи Дельф, Алкмеониды расположили оракула его в свою пользу. Они приняли на себя за известную сумму постройку храма, уничтоженного пожаром. Храм они выстроили с большой роскошью и красотой и после этого не переставали одаривать его многочисленными приношениями и денежными взносами. Алкмеониды хотели после смерти Гиппарха возвратиться в Афины, и для того, чтобы силы их и прочих изгнанников были достаточными, оракул оказал им свое содействие. Когда к оракулу обращались спартанцы, пифия убеждала их освободить Афины. Спартанцы послушались веления божества и послали войско в Аттику. Гиппий призвал на помощь фессалийцев и некоторое время мог сопротивляться. Но спартанцы прислали сильное подкрепление под начальством своего царя Клеомена I, войско Гиппия было разбито при Палленах, фессалийцы ушли к себе, а Писистратиды были заперты в Акрополе. После того, как дети Гиппия попали в руки неприятеля, он заключил с афинянами договор, по которому обязался покинуть Афины и Аттику при условии возвращения ему детей. Дети были возвращены, и он отправился в Сикион к сводному брату Хегесистрату, надеясь вновь захватить власть в Афинах с помощью персов, так как его зять Гиппоклес, владетель Лампсака, находился в большой милости у Дария.

Благодаря этому перевороту, фамилия Писистратидов была свергнута, а Алкмеониды снова очутились во главе управления. Одним из политических деятелей рода Алкмеонидов был Клисфен, человек, который стоял выше сословных предрассудков и полагал, что величие Афин может быть достигнуто не установлением новой тирании, а полнейшим и совершенным уравнением в правах всех граждан. С этой целью он уничтожил существовавшие с древнейших времен четыре класса (филы), которые предоставляли власть родовой и денежной аристократии. Клисфен разделил область Аттики согласно ее географическому положению на десять фил (округов) с десятью демами (общинами) в каждой; к филам были присоединены иностранцы и матеки (поселившиеся навсегда иностранцы). Этим была уничтожена в государстве власть родовой аристократии.

Сделавшийся таким образом хозяином собственных судеб народ решал свои дела в народных собраниях, регулярно собиравшихся десять раз в год. Число членов совета было увеличено до пятисот, и в нем также утвердился демократический элемент. Чтобы уничтожить возможность возврата к тирании, Клисфен ввел право изгнания, так называемый остракизм, когда при голосовании имя того, кто должен был отправиться в изгнание, голосовавшие выцарапывали на черепке (остракон). По этому закону Гражданин, занимавший угрожающее положение в отношении демократического равенства и свободы, мог быть изгнан из отечества на десять, а впоследствии на пять лет, если за такое постановление высказывалось шесть тысяч голосов.

Во главе аристократической партии в это время стоял Исагор, который желал вернуть власть аристократов. Он призвал на помощь спартанцев, которые не пропустили случая вмешаться во внутренние дела афинян. По предложению Исагора, сначала спартанцы послали в Афины вестника, который должен был на площади потребовать изгнания Клисфена за то, что он был осквернен убийством Килона, которое совершили его предки. Клисфен покинул город, после чего спартанский царь Клеомен с небольшим отрядом вступил в Афины, чтобы устроить там все по желанию Исагора. Он изгнал семьсот семейств, распустил совет пятисот и хотел учредить новый из трехсот человек, исключительно приверженцев Исагора. Но народ не остался равнодушен к этим событиям и, возбужденный советом пятисот, взялся за оружие. Спартанцы были заперты в крепости, и из-за недостатка съестных припасов уже на третий день просили отпустить их с миром. Это было им разрешено, и вместе с ними покинул Аттику и Исагор. Клисфер и остальные изгнанники возвратились, и новая реформа была приведена в исполнение.

Но так как можно было опасаться возвращения спартанцев, то афиняне решили искать союза с персами. Сатрап в Сардах принял послов во главе с Клисфеном и обещал им помочь, если они согласятся дать царю земли и воды (знак покорности).

Ввиду большой опасности для своего отечества послы изъявили на то свое согласие, но договор этот был отвергнут афинянами, а Клисфер после возвращения стал первой жертвой остракизма. и был изгнан из Афин.

Персидская помощь явилась слишком поздно. Клеомен, полный гнева за испытанное оскорбление, уже собрал со всего Пелопоннеса многочисленное войско и даже склонил беотийцев и город Халкиду на Эвбее вступить с ним в союз, чтобы содействовать возвращению Исагора в качестве тирана в Афины. Таким образом, в 506 году Аттика одновременно с двух сторон подверглась нападению и погибла бы, если бы неприятельское войско не было составлено из союзников. Это спасло Афины. Коринфяне, считая предпринятое дело несправедливым, а также сильно опасаясь перевеса Спарты в случае порабощения Афин, неожиданно ушли домой; оба спартанских царя, Клеомен и Демарат, поссорились между собой, после чего Демарат удалился в Спарту. Клеомен, чувствуя себя слишком слабым, вынужден был последовать за ним. Остались одни беотийцы и халкидяне, которых афиняне без особого труда прогнали. Город Халкида попал в руки победителей и получил демократическое устройство.

По поводу этих, событий Геродот написал: «Так доказало свое превосходство гражданское равенство. Ибо пока властвовали тираны, афиняне не могли преодолеть на войне ни одного неприятеля; сделавшись же свободными, они выказали достаточно рвения и мужества в достижении такой цели».

Такое развитие молодого государства устрашило спартанцев. По преданию, Клеомен нашел в афинской крепости пророчество, предвещавшее много бед спартанцам в будущем со стороны Афин. И соображая, что, если афинский народ останется свободным, то возьмет над ними перевес, а будучи в рабстве, ослабеет и будет охотно повиноваться, спартанцы решили вызвать из Малой Азии Гиппия и с помощью союзников восстановить его власть в Афинах.

Свое предложение Спарта представила на усмотрение союзников. В собрании союзников против этого предложения выступил коринфянин Сосикл, который доказывал, что спартанцам по меньшей мере неприлично уничтожать свободу в тех городах, где она существует и вводить в них рабство. Он так живо изобразил деспотизм тиранов, властвовавших в прежние времена в Коринфе, что никто не согласился поддержать Спарту, и Гиппий должен был удалиться.

Тогда Гиппий возложил все свои надежды на персов и старался всеми силами побудить Артаферна, бывшего сатрапом в Сардах, покорить афинян. Артаферн с угрозами послал повеление афинянам принять к себе Гиппия. Но афиняне смело отвергли такое предложение и решили скорее вступить с персами в открытую войну. Таким образом, мы видим, что и со стороны персов, и со стороны греков все было подготовлено к войне и недоставало только повода для того, чтобы она вспыхнула.

2. Восстание ионян в Малой Азии.

(504 г. до Р. X.).

Между тем греки, живущие в Малой Азии, процветали под персидским владычеством. Все приморские берега были усеяны городами, которые вели обширную торговлю. Главнейшим из них был Милет, основавший восемьдесят колоний, богатый торговлей, которую он вел преимущественно на Черном море и уважаемый за имена многих граждан, прославившихся в области наук и искусств.

Правителем Милета был тиран грек Гистией, человек необыкновенно способный. Только ему одному было обязано спасением все персидское войско в несчастном скифском походе. Он был награжден участком земли во Фракии, на берегу реки Стремона, основал здесь колонию и этим встревожил персов: здесь серебряные рудники. Кроме того, именно.это место было самым близким к европейским грекам. Чтобы удалить оттуда Гистиея, Дарий вызвал его в Сузы под лестным предлогом — иметь при себе столь заслуженного мужа. На место Гистиея был назначен его зять — Аристагор. Гистией сильно тосковал при персидском дворе об утраченной свободе. Зятю его новая должность также не принесла счастья. Решив оказать помощь одной из партий на острове Наксосе, он выпросил для этого флот у Артаферна, который дал ему двести кораблей под предводительством Мегабата, но на пути Аристагор поссорился с Мегабатом. С досады Мегабат предупредил враждебную партию о грозящей ей опасности и этим дал возможность подготовиться к предстоящему нападению неприятеля. Таким образом, флот должен был вернуться, ничего не сделав. Аристагор опасался, с одной стороны, гнева персов на неудачный исход похода; с другой стороны, ему приходилось взять на себя издержки по содержанию войска, участвовавшего в этом предприятии. Кроме того, он боялся, что его лишат владычества над Милетом. В таком затруднительном положении он получил от Гистиея предложение организовать восстание.

К нему в Сузы явился раб Гистиея и попросил обрить себе голову. На коже ее были вытравлены слова, в которых Аристагору предлагалось побудить ионян отложиться от персов. Гистией рассчитывал при этом на то, что Дарий, узнав о восстании, пошлет его в Милет для восстановления порядка. Аристагор тотчас приступил к делу. Эллинские города Малой Азии были весьма склонны к отпадению. Лишь только Аристагор сложил с себя власть в Милете и возвратил народу свободу, как тотчас же восстали все города и острова от Геллеспонта до Карий, изгнали тиранов, вооружили корабли и войска и учредили у себя народное правление. Недоставало только участия европейских греков. Для достижения этого Аристагор сел на корабль и отправился сначала в Спарту. Держа в руке медную доску с вырезанной на ней картой, он доказывал, что властителям Гредии должно быть близко к сердцу освобождение потомков этой страны от рабства. При этом он показал царю Клеомену на карте персидские провинции и описал их богатства, плодородие их земель, чтобы побудить его к действиям надеждой на прибыль.

Но когда на вопрос, как далеко от Ионического моря до персидского царя в Сузах, он ответил, что на поход туда потребуется три месяца, то Клеомен тотчас же прервал переговоры, сказав: «Удались, добрый друг из Милета и покинь Спарту еще до солнечного заката. Ты совсем не дело говоришь спартанцам, предлагая совершить им столь далекий поход».

Однако Аристагор сделал еще попытку. Он вошел к царю в дом и застал его с девятилетней дочерью его Горго. Он обещал Клеомену десять талантов, если тот переменит свое решение. Тщетно. Аристагор довел свое предложение до пятидесяти талантов. «Отец, — сказала тогда маленькая Горго, — уйди, а то он тебя подкупит». После этих слов царь навсегда отказал милетцу.

Затем Аристагор отправился в Афины, которые, как об этом рассказано выше, только что изгнали от себя тиранов и опасались вражды персидского сатрапа в Сузах, вследствие наговоров находившегося там Гиппия. Они тем легче склонились на предложение Аристагора, что он напомнил им о племенном родстве жителей Милета с афинянами, говорил о богатствах персов и представил войну с ними как общую борьбу за достижение и сохранение свободы. Они обещали ему двадцать кораблей, к которым жители острова Эвбеи прибавили еще пять своих. «Эти обещания и корабли были началом всех зол для греков и варваров», — говорит Геродот.

Как только весь этот флот прибыл в Эфес, Аристагор послал войско против Сард. Жители не оказали сопротивления, и город, а затем и крепость, защищаемая Артаферном, были взяты. Большая часть тамошних домов была построена из тростника или покрыта им. Поэтому, когда один греческий воин бросил в ближайший дом горящую головню, весь город вместе с храмом богини Кибелы запылал огнем. Это заставило лидийцев отступить от греков и для борьбы с ними соединиться с персами и Артаферном. Стоявшие по сю сторону реки Галиса персы, узнав о случившемся, пришли на помощь к лидийцам, но не застали уже греков и преследовали их вплоть до Эфеса. Здесь произошло сражение, в котором ионийцы были совершенно разбиты. Их союзники, афиняне, удалились, а остальные греки рассеялись.

Но так как борьба была начата, то ионийцам приходилось продолжать ее, и прибытие карийцев и киприотов, также ртложившихся от персов, казалось, могло возместить потерю афинской помощи. Однако содействие Кипра продолжалось недолго. Персы тотчас поспешили к Кипру с сухопутными и морскими силами, чтобы завладеть этим важным пунктом. Хотя ионийцы поспешили на помощь и разбили персидско-финикийский флот, но персы успели высадить войско на самый остров, одержали полную победу и принудили восставших к покорности. Карийцы после двух поражений продолжали держаться только благодаря помощи ионян, и главный виновник восстания, Аристагор, начал сомневаться в его счастливом исходе. Потеряв мужество, он недостойно отказался от борьбы и удалился во Фракию, где Гистией уже хотел основать колонию с целью устроить там убежище для жителей Милета в случае их поражения. Аристагор вскоре был убит тамошними жителями. Еще худшая участь постигла Гистиея. При первом известии о восстании в Сардах он, как и предполагал, был вызван к Дарию. Гистией сумел защитить себя от всякого подозрения в участии в восстании, так что царь послал его в Сарды, чтобы он оказал содействие в подавлении восстания. Но в Сардах Гистией не мог долго играть двойную роль. Персидский наместник Артаферн знал о его участии в восстании и прямо упрекнул его в измене. Гистией поспешил спастись бегством и удалился к ионянам. Они приняли его как виновника своих бедствий; у жителей Милета, которые не имели никакого желания снова иметь над собой тирана, и были весьма довольны бегством Аристагора, он также должен был опасаться за свою жизнь. После долгих скитаний Гистией нашел наконец убежище у жителей острова Лесбос. Получив от них восемь кораблей, он пустился с ними в море, но не принимал участия в большом сражении, решившем судьбу ионян.

Когда персидские полководцы со всеми своими сухопутными и морскими силами направились к Милету, греки решились вступить в сражение с персами не на суше, а на море. У лежащего близ Милета маленького острова Лады собрался флот, в котором было 100 хиосских, 80 милетских, 70 лесбосских и 60 самосских судов. Эта морская сила показалась персам столь значительной, что они попытались сначала ее раздробить. Они предложили изгнанным из греческих городов и находившимся в их стане тиранам войти в тайные переговоры с предводителями греческого флота и склонить их обещанием полного прощения отступиться от союза, сначала эти предложения не имели успеха. Флотом командовал Дионисий Фокейский, который сделал все необходимые приготовления к битве. Ионяне сначала охотно подчинялись его распоряжениям, но вскоре вследствие лени и изнеженности стали находить их слишком тягостными и утомительными и, наконец, отказались ему повиноваться, потому будто бы, что его родной город выставил только три корабля. Скоро союз греков окончательно распался. Самосцы вступили в переговоры с только что свергнутым прежним своим тираном Эаком, сыном Силосона. Когда в 497 году произошло решительное морское сражение, самосцы, а вслед за ними лесбоссцы и другие обратились в бегство, и персы одержали полную победу, несмотря на то, что хиосцы и фокейцы показали чудеса храбрости.

Ближайшим следствием этого поражения было падение Милета. Из жителей большая часть мужчин была перебита, а женщины и дети были уведены в плен в Сузы. Дарий переселил их в один из городов на Тигре. Большая часть островов и все прибрежные города покорились персам и испытали всевозможные неистовства, жертвою которых стал в конце концов и Гистией. Он попал в руки персов и был распят Артаферном на кресте; голова его была посолена и отправлена в Сузы. Его не хотели доставить царю живым, так как опасались, что он может снова попасть у него в милость. Дарий приказал обмыть голову, обвязать ее и похоронить с честью.

Такова была печальная участь ионийского восстания. С чувством гордого сознания своей непобедимости надеялись персы на такое же счастье в войне с европейскими греками, к которой Дарий стал теперь готовиться.

3. Первый и второй походы Дария против греков. Битва при Марафоне.

(493…490 г. до Р. X.).

Ничто не вызвало столь большого раздражения Дария при вышеописанном восстании, как поведение афинян. Бежавший в Сузы Гиппий, само собою разумеется, не только не старался утешить гнев царя, но употреблял все усилия, чтобы раздуть его еще больше. Когда Дарий получил первое известие о сожжении Сард, то приказал одному слуге ежедневно за обедом повторять ему слова: «Государь, помни об афинянах!»

Но не одни они, а вся Греция должна была быть наказана за участие в ионийском восстании. Наказать греков было поручено зятю Дария Мардонию, который был послан в Переднюю Азию. Собрав здесь все военные силы, сменив тиранов во всех греческих городах и установив в них демократическое правление, чтобы привлечь греков на свою сторону, он перевез через Геллеспонт в Европу сухопутное войско на кораблях. По пути были покорены Македония и остров Фазос.

Но этим счастливым успехам вскоре был положен конец. Флот, огибая Афонский мыс, был застигнут такой сильной бурей, что погибло триста кораблей и около двадцати тысяч человек. К этой потере присоединилось бедствие и сухопутного войска. Персы были разбиты фракийским племенем бригерами, погибло много воинов, и сам Мардоний был ранен. Хотя потом он покорил бригеров и оставил во Фракии свои гарнизоны, но из-за огромных потерь вынужден был вернуться в Азию.

Приписывая неудачный исход неспособности Мардония, персидский царь не отказался от мысли о войне, а занялся новыми приготовлениями к ней. Узнав о зависти и несогласиях между греческими государствами, он, прежде чем предпринять второй поход, разослал по всей Греции вестников, поручив им требовать земли и воды. Многие жители материковой Греции и большая часть островов исполнили это требование, но афиняне бросили персидских послов в пропасть, куда бросали преступников, а спартанцы утопили их в колодце, насмешливо приговаривая, чтобы они сами достали там себе земли и воды. В Афинах же, по предложению юного патриота Фемистокла, был предан смерти и переводчик, злоупотребивший греческим языком, высказав на нем приказ варвара.

Фемистокл

В числе островов, которые подчинились персам, находилась Эгина, имевшая значительный флот. Афиняне утверждали, что эгинцы поступили так единственно из ненависти к ним и желая получить возможность напасть на них вместе с персами, а потому и обвинили эгинцев пред спартанцами в измене всей Греции. Спарта тотчас послала на Эгину царя Клеомена и потребовала от эгинцев выдачи предводителей персидской партии. Эгинцы, подстрекаемые другим спартанским царем, Демартом, не исполнили это требование. Но Клеомен ложно обвинил Демарата в незаконном рождении; Демарат был лишен царского достоинства и бежал в Персию. Вторым царем был провозглашен Леотихид. Клеомен вторично выступил вместе с ним против Эгины и принудил ее жителей выдать афинянам заложников в доказательство верности всему общему делу Греции.

Вскоре господствовавшее в Спарте мнение об Эгине изменилось, и эгинцы при посредничестве Леотихида потребовали возвращения заложников. Так как Афины в этом отказали, то между ними и Эгиной вспыхнула война, которая велась нерешительно, и афиняне под конец должны были отступить. Клеомен покончил с собой.

Между тем Дарий окончил подготовку к войне. Были назначены два новых полководца — Датис и Артаферн, которых царь считал более способными и благоразумными, чем Мардоний. Чтобы на этот раз миновать опасный Афонский мыс, все войско, состоявшее из 100.000 пехоты и 10.000 всадников, было посажено на 600 военных кораблей и множество транспортных судов. Весь этот флот от острова Самоса направился через Эгейское море к Кикладским островам. Сохранившие еще свою независимость острова принуждены были покориться. Такая участь прежде всего постигла Наксос. Жители этого острова не стали дожидаться прибытия персов, но спаслись в горы. Лишь немногие из них были захвачены персами в плен. Город и храм были преданы огню.

На острове Делосе жители также искали спасения в бегстве. Однако варвары пощадили здесь жилища и храмы из уважения к месту рождения Аполлона и Артемиды. При этом Датис в виде жертвоприношения сжег на алтаре триста фунтов ладана. Все остальные близлежащие острова покорились добровольно и выдали заложниками своих знатнейших граждан. Затем флот направился к южной оконечности Эвбеи. С неистовством накинулись персы на ослушников, предали все огню и мечу и не оставили в Эретрии целым ни одного дома. Множество жителей искало спасения в горах, многие были изрублены, остальные обращены в рабство. Затем персы снова сели на корабли и поплыли к Аттике. Гиппий указывал им путь, надеясь с помощью варваров вернуть потерянную власть над Афинами.

Афиняне не без страха узнали о приближении неприятеля. Они поспешно отправили гонца Федиппида к спартанцам с просьбой о помощи.

Мильтиад

Хотя спартанцы и были на то согласны, но не могли послать помощь немедленно, так как у них, по древнему обычаю, нельзя было выступать в поход раньше полнолуния в месяце Карнее (соответствующем нашим августу — сентябрю). Только платейцы, жители одного города в Беотии, поспешно отправили к ним на помощь тысячу человек. Афиняне наскоро сделали все, что только было в их силах, но не могли собрать более 10.000 человек. С войском из 11.000 человек выступили они к Марафону навстречу неприятелю, который после высадки расположился здесь лагерем, так как эта местность была удобна для действий персидской конницы.

Из десяти греческих предводителей пятеро находили опасным нападать на столь превосходящие силы противника, тем более что спартанцы еще не пришли на помощь. Мнения разделились, и Каллимах, облеченный властью полемарха, должен был решить спор, Мильтиад, один из десяти предводителей, был убежден, что именно здесь, при Марафоне, необходимо дать сражение. Он обратился к Каллимаху и старался убедить его всей силой своего пламенного красноречия. Мильтиад доказывал Каллимаху, что от него одного зависит повергнуть Афины в рабство или доставить им свободу, а самому себе заслужить славу. Он говорил: «При настоящем положении дел Афины находятся в величайшей опасности. Если ты последуешь моему совету, то отечество наше останется свободным и сделается первым государством в Элладе. Если же согласишься с мнением других, которые отвергают битву, то тебе известно, какая участь постигнет нас с возвращением Гиппия».

Каллимах объявил, что совершенно согласен с Мильтиадом, и было решено сражаться здесь. Договорились, что каждый предводитель будет начальствовать по очереди один день. Но Мильтиад настолько превосходил всех умом, что, по совету Аристида, остальные девять предводителей добровольно передали ему главное руководство всем делом.

Но Мильтиад дождался дня своей очереди и только в этот день вступил в битву. По приказанию Мильтиада, войско быстро устремилось на врага, чтобы меньше пострадать от многочисленных стрелков и предоставить как можно меньше времени для действия неприятельской конницы.

Вид Марафонского поля

Персы смотрели, как на безумство, на нападение 11.000 греков на свое стотысячное войско. Они прорвали более слабый центр эллинов и, несмотря на то, что здесь храбро сражались Аристид и Фемистокл со своими гоплитами, убили рабов-оруженосцев. Но афиняне и платейцы наголову разбили находившееся против них на обоих флангах персидское войско. Затем они тотчас бросились к центру, восстановили расстроенные ряды его и сделали общее нападение на одолевавших здесь персов. Когда и здесь персы обратились под конец в бегство, афиняне и платейцы преследовали их до морского берега, захватили у них семь кораблей и разграбили весь их лагерь, который персы были вынуждены бросить со всеми хранившимися в нем сокровищами. Вся равнина была покрыта убитыми. Афиняне лишились своего полемарха, двух храбрых предводителей и многих знатных граждан, всего 192 человека. Потеря персов была несравненно значительнее: у них было убито 6.400 человек.

Персы, сев на корабли, поспешили обогнуть южную оконечность Аттики и мыс Суний, чтобы напасть на Афины с западной стороны. Но Мильтиад прибыл туда раньше сухим путем и ожидал их у Фалернской гавани. Персидский флот прибыл, бросил было якорь, но не решился сделать высадку и отправился обратно в Азию. На возвратном пути на острове Лемносе умер Гиппий. Персам удалось привезти с собой Дарию лишь одних пленных наксосцев и эретрийцев, с которыми он обошелся милостиво. Дарий назначил им для жительства один город вблизи Суз, где они проживали еще во времена Геродота, сохраняя свой язык и свои старинные обычаи.

Умирающий греческий воин, принесший весть о победе при Марафоне

Конечно, никогда еще победоносное войско не испытывало такой радости, как афинское при Марафоне. В то время, как оно преследовало бежавших персов, один воин поспешно прибежал в Афины, задыхаясь от усталости, прокричал на улицах и на площади: «Радуйтесь, мы победили!» и тут же пал мертвый. Афиняне еще долгое время спустя праздновали этот блистательный день, совершали процессии на поле сражения и приносили там жертвы. Они поставили на Марафонском поле в виде памятника десять колонн с именами павших воинов, а память десяти предводителей увековечили большой картиной. Имя Мильтиада с восторгом произносилось и старцами, и детьми. Народ принял его, как своего избавителя, торжественными песнями.

В то самое время, когда храбрые афиняне готовились вернуться домой, явилось спартанское войско, которое после полнолуния спешно выступило на помощь афинянам. Опоздав к битве, спартанцы пожелали взглянуть по крайней мере на поле сражения. Они посетили Марафон, посмотрели на пленных, похвалили славный подвиг афинян и отправились домой.

Победа при Марафоне показала, что в состоянии был сделать незначительный отряд, состоявший из образованных людей, воодушевленных любовью к свободе и отечеству, против громадного, неповоротливого войска, которое действовало по устаревшим правилам, как бездушная машина, и было сплочено не сознанием своего долга, а лишь слепым повиновением. «Казалось, — говорит один древний историк, — что на одной стороне стояли бараны, а на другой люди!»

4. Мильтиад, Фемистокл и Аристид.

(489…488 г. до Р. X.)

Афинянам было очень приятно, что они отстояли великое дело Эллады без помощи Спарты. До сих пор спартанцы имели решительный перевес над Афинами; теперь же афинянам представлялся случай добиться полной независимости. Славная победа над персами вдохнула в них необыкновенную смелость. Отразив страшную силу Азии, они, казалось, тем самым получили право быть руководителями тех греческих государств, которые в робости своей предали честь и свободу греков на произвол варваров. И вот в Афинах воцарился дух завоеваний. Главным сторонником такого направления явился Мильтиад. Прежде всего он постарался направить действия своих граждан на завоевание богатых островов Архипелага, которые покорились персам. Он потребовал у афинян для этого предприятия семьдесят хорошо вооруженных кораблей и, получив их, направился сначала к Паросу. Но крепкие стены города Пароса представили непреодолимую преграду не опытным еще в осадном искусстве грекам. Храбрые жители этого города отослали назад вестника, который потребовал от них 100 талантов. После двадцатишестидневной осады Пароса и совершенного опустошения страны Мильтиад, раненный в ногу неприятельской стрелой, отдал приказ к возвращению.

Между тем в Афинах наряду с духом завоеваний господствовало столь же сильное чувство желания сохранить внутреннюю свободу. За это в особенности стояла партия Алкмеонидов. Мильтиад еще и прежде, после своего возвращения из Херсонеса, обвинялся в стремлении к тирании. Теперь, когда он пользовался почетом и влиянием, Алкмеониды видели в нем опасного врага свободы.

Аристид

Эта партия воспользовалась постыдным возвращением героя, обвинила его перед народом в том, что он обманул его своими обещаниями и требовала его казни. Страдая от раны, Мильтиад велел принести себя в суд на носилках. Защиту Мильтиада приняли на себя его друзья. Тщетно напоминали они о великом дне Марафонской битвы. Они могли отвратить только смертную казнь. Взамен нее Мильтиад должен был заплатить пеню в 50 талантов. Так как он вскоре умер от воспаления своей раны, то пеню заплатил его сын Кимон. В это время, когда народ впервые осознал свои силы, в Афинах не было недостатка в великих людях. На первый план выдвигался Фемистокл, который превосходил умом и красноречием всех своих противников, не затруднялся особенно в выборе средств для осуществления своих планов и был настолько честолюбив, что победа Мильтиада не давала ему покоя. Он сделался первым государственным мужем своего времени. Фемистокл совершенно верно понимал, что битва при Марафоне была не концом, а лишь началом великой войны и что Афины могли приобрести могущество, лишь сделавшись морской державой.

Война с Эгиной послужила Фемистоклу для того, чтобы он осуществил свои планы. Он предложил доходы с Лаврийских серебряных рудников, которые распределялись до тех пор между гражданами, употребить на постройку двухсот новых военных кораблей. Его совет был приведен в исполнение и в будущем послужил главной, основной причиной великой морской победы над Ксерксом и последовавшего усиления Афинского государства.

Вначале этот план нравился далеко не всем. По выражению одного древнего историка, «он отнимал у граждан щит и копье и заменял их рулем и веслом».

Аристид, который настолько прославил себя беспристрастием в третейских решениях, что получил прозвище справедливого, сделался одним из самых решительных противников Фемистокла. Он противился обращению Афин в морскую державу, полагая, что могучий флот послужит Фемистоклу средством для осуществления своих собственных честолюбивых целей.

Борьба этих двух противников и обоих мнений не была продолжительной. По предложению Фемистокла, Аристид был изгнан остракизмом на десять лет. После этого Фемистокл остался единственным государственным деятелем и с величайшим рвением занялся созданием флота.

5. Поход Ксеркса.

а) Поход через Геллеспонт, Фракию и Македонию.

(489…481 г. до Р.Х.).

Дарий не мог перенести позора своего войска в Греции. Он решил с еще большими силами напасть на афинян. С этой целью он разослал воззвания по всему своему государству, приказал строить корабли и собирать запасы. В течение трех лет во всей Азии происходило необыкновенное движение. Египет, который был всегда ненадежным владением, отложился. Между детьми Дария от его первой жены, родившимися еще до вступления его на престол, и от второй, Атоссы, с которой он сочетался браком, будучи уже царем, возник спор за право наследования престола. Спор этот Атосса, благодаря своему всемогуществу, решила в пользу своего старшего сына Ксеркса. Во время военных приготовлений Дарий в 486 году до Р.Х. умер.

Ксеркс прежде всего усмирил восстание в Египте, который должен был искупить свое отпадение еще более тягостной зависимостью. Между тем проживавшие в Сузах царь Демарат и сын Гиппия Писистрат, а в Лариссе Алевады, потомки фессалийских царей, и наконец, зять самого Ксеркса Мардоний, который желал владычествовать над Грецией, подстрекали царя к войне с Элладой.

Начались приготовления. Ксеркс желал выставить такие вооруженные силы, каких не видел еще мир. Все необозримое государство пришло в движение: более пятидесяти племен, различных по языку, нравам, оружию и одежде, должны были выставить войска. Все приморские народы, от Египта до Геллеспонта, обязаны были снарядить корабли и собрать огромные запасы в прибрежных городах Фракии для прибывавшего туда войска. Для безопасности флота перешеек между Афонским мысом и материком был прорыт и сооружен канал, в котором могли разойтись два корабля. Осенью 481 года многочисленные войска собрались в укрепленном сборном пункте в Криталле, в Каппадокии, а затем были отведены к Сардам. Из Сард, где царь провел зиму, он послал вестников в греческие города, кроме Афин и Спарты, требовать «земли и воды». Решив провести войско в Европу сухим путем, Ксеркс приказал навести через Геллеспонт близ Сеста два моста на судах. Когда же буря разорвала мосты, Ксеркс велел строителя их казнить, а морю дать триста ударов и бросить в него кандалы. Когда мосты были исправлены, царь выступил с войском из Сард и направился к северо-западу от Геллеспонта. В реке Скамандре, к которой подошло войско, нехватило воды, чтобы напоить все это бесчисленное множество людей и животных. Ксеркс посетил город Пергам к юго-востоку от Трои, чтобы осмотреть местность, где впервые сразились Греция и Азия.

Через несколько дней войско достигло последнего азиатского города — Абидоса. Здесь Ксеркс пожелал сделать общий смотр. Для этого абидосцы должны были построить возвышенное место из белых камней, с которого он мог обозреть все свое бесчисленное сухопутное войско и флот, расположившийся в открытом море. По его желанию было дано примерное морское сражение, в котором победу одержали сидоняне. Сначала Ксеркс смотрел на бесчисленную громаду людей с радостным изумлением, но потом с грустью и со слезами. Ему пришла в голову мысль, что, может быть, из всех этих людей ни один не доживет до ста лет.

Вплоть до Геллеспонта путь был усеян миртовыми ветвями, а на мосту были сожжены благовония. Ксеркс сам совершил в честь восходящего солнца жертвенное возлияние из золотой чаши, помолился и бросил в море чашу, золотой кубок и персидскую саблю. Затем началась переправа; она продолжалась непрерывно семь дней и семь ночей. Во Фракии, на обширной равнине при Дориске, у истока реки Гебра (ныне Марица) сделали подсчет всего войска. Отсчитали десять тысяч человек, поставили их плотно друг к другу и огородили забором. Потом вывели их из этого огороженного пространства и наполнили его новыми воинами; и так повторяли 170 раз, пока в огороженном месте не перебывали все воины. Таким образом вычислили, что всего в войске было 1.700.000 человек. К ним присоединились еще вспомогательные войска фракийцев и македонян. Однако с большей достоверностью можно принять показание, что Ксеркс повел против Эллады сухопутное войско в 800.000 человек и флот из 1200 военных кораблей экипажем около 250.000 человек.

Удивительно было смешение различных одежд и оружий отдельных племен. Тут можно было видеть персов в тиарах, цветных узких кафтанах с рукавами, длинных шароварах, с копьями, луками, стрелами и кинжалами; ассирийцев в шлемах, с палицами, окованными железом; индийцев в одежде из бумажной материи, с луками и стрелами из тростника; каспийцев в шубах; сарангов в высоких сапогах; эфиопов в львиных и барсовых шкурах, с обнаженным телом, расписанным наполовину черной, наполовину белой красками; фракийцев в лисьих шапках и т.д. Геродот описывает 56 племен, принимавших участие в походе. Не меньшее разнообразие представляли корабли; финикийцы с сирийцами выставили 300 кораблей, египтяне 200, киприоты 50, киликийцы 100 и т.д. Во главе пяти карийских кораблей находилась царица Артемизия. На каждом корабле экипаж состоял из персов, мидян и саков. Знатные персы предводительствовали отрядами, составленными из отдельных народов.

От Геллеспонта войско направилось через Фракию к Стримону, через который, по приказанию Ксеркса, также был наведен мост. У Аканта сухопутное войско соединилось с флотом. Отсюда войско пошло через полуостров Халкидику к городу Фермам. На пути его беспокоили львы и другие хищные животные, которые ночью нападали на верблюдов. Во многих местах приходилось тратить целые дни на вырубку деревьев, чтобы прокладывать войску дорогу. В Фермах войско остановилось и заняло всю страну вплоть до устьев Галиокмона близ границы Фессалии. Флот же был проведен каналом от Афона, вокруг полуостровов Сифонии и Паллены в Фермейскую гавань близко к войску, которое отсюда должно было вторгнуться в Фессалию и начать, по-видимому, нетрудную войну против тех греческих народов, которые не прислали царю земли и воды по его требованию.

б) Фермопилы, Артемизия и Саламин.

(481 г. до Р.Х.).

Геродот замечает, что если бы нашествие варваров погубило Афины, то та же участь постигла бы и всю Грецию. Именно афинян должно признать спасителями Греции. Среди них самой выдающейся личностью был Фемистокл. Его заслуга состояла в сооружении кораблей, которые впоследствии, в сражении при Саламине, явились единственным спасением Эллады. Своей решительностью и мужеством он сумел воодушевить твердых, укрепить слабых и вселить в сограждан единодушие. Не все разделяли смелую надежду Фемистокла спасти греческий народ и его свободу от могущества персов. Даже сами боги через Дельфийского оракула объявили всякое сопротивление безрассудным. Но и после этого афиняне умоляли оракула до тех пор, пока жрица не объявила, что их могут спасти только деревянные стены. Фемистокл, объяснив, что под деревянными стенами следует понимать корабли, воспользовался изречением оракула для усиления флота.

Хотя благодаря стараниям Фемистокла спартанцы и вступили в союз с афинянами, зато остальные греки присоединялись к ним весьма неохотно. Там, где господствовало единовластие или государственное устройство приближалось к монархическому образу правления, как например, в Беотии и Фессалии, лица, стоящие во главе государств, надеялись при помощи варваров утвердить или распространить свою собственную власть. Мелкие государства отделились от общего национального дела и перешли на сторону персов или в надежде сохранить свою независимость, или из чувства политической зависти. Так поступили Аргос из недоброжелательства к Спарте, Фивы из зависти к Афинам, Фессалия и почти вся Беотия.

Тщетно Фемистокл, узнав, что Ксеркс находится еще в Сардах, старался собрать на Истмийском перешейке всю Грецию против общего врага. Ему едва удалось заключить мир между Эгиною и Афинами. Хотя жители острова Керкиры обещали прислать 60 кораблей, но умышленно запоздали с ними, желая выждать, чем кончится война. Гелон, тиран сиракузский, хотя и изъявил согласие оказать помощь, но только под тем условием, чтобы ему было предоставлено главное командование. На этом и прервались переговоры. Впрочем, в это самое время Гелону пришлось отражать нападение карфагенского флота.

Таким образом, только самая незначительная часть Греции отважилась на сопротивление. Ксеркс так был уверен в победе, что не только освободил греческих лазутчиков, прибывших в Сарды и приговоренных военачальниками к смертной казни, но и приказал провести их по всему лагерю, полагая, что ближайшее знакомство с его силами приведет греков к скорейшей покорности. Он также освободил два греческих корабля, захваченных в плен на пути в Геллеспонт, куда они направлялись для сбора хлеба. В этом случае Ксеркс поступил так потому, что эти корабли везли хлеб именно туда, где он сам рассчитывал быть в скором времени и где он сам нуждался в этом хлебе.

Так как македоняне и фессалийцы добровольно покорились персам, то войско пелопоннесцев и афинян, состоявшее из 10.000 гоплитов, не могло удержаться в Темпейской долине, где оно первоначально расположилось, и вынуждено было отступить. Ксеркс с сухопутным войском вторгся из Ферм в Пенейскую долину и подошел к горе Эте и к Фермопильскому ущелью. Здесь он впервые наткнулся на войско, готовое к отпору. Греки, покинув проход в Темпейскую долину, по совету Фемистокла, решили защищать Фермопильское ущелье, а флот послать к мысу Артемизии, лежащему на восток от Фермопил. Фермопильский проход был очень узок, шестьдесят шагов ширины; в одном месте он настолько суживался, что через него едва могла проехать одна повозка. С западной стороны прохода возвышались крутые, отвесные скалы, а с восточной, вдоль берега моря, дорога прилегала к непроходимым болотам. Спартанцы неохотно согласились на это решение, ибо сначала имели намерение ограничиться защитой Пелопоннеса и с этой целью хотели даже построить стену на Истмийском перешейке. Войско при Фермопилах состояло из 7.200 человек: 4.000 пелопоннесцев, около 300 спартанцев, от 700 до 1000 лакедемонских периэков, 400 фиванцев, выставленных по принуждению, 700 феспийцев, затем локрийцы, доряне, фокейцы. Предводителем этого маленького войска, которому предстояло совершить неслыханный военный подвиг — преградить дорогу персидскому царю, был бесстрашный спартанский царь Леонид, отличавшийся необыкновенной любовью к отечеству. Флот, для которого Афины, Эгина, Спарта, Мегара, Коринф и другие приморские города доставили все вместе 271 корабль, поплыл к Артемизии, северо-восточному мысу Эвбеи, под предводительством спартанца Эврибиада. Так как афиняне выставили для этого флота больше кораблей, чем все остальные греки вместе, то они потребовали для себя главного предводительства на море. Но спартанцы, считавшие себя главными предводителями всей Эллады, настаивали на том, чтобы командовать и флотом, и Фемистокл посоветовал афинянам согласиться ради общей пользы всего народа. Вскоре после прибытия к Фермопилам, когда эллинское войско получило более точные сведения о громадном числе неприятеля, пело-поннесцы захотели отступить к Истмийскому перешейку. Но фокейцы и локрийцы воспротивились этому, заботясь о находившемся поблизости своем отечестве. Их поддержал в этом Леонид со своими спартанцами. Спартанцы заплели волосы и устроили военные игры, как они обыкновенно делали перед битвою. В этих занятиях их застал персидский лазутчик и известием об этом привел Ксеркса в величайшее изумление. Когда царь Демарат, сопровождавший Ксеркса в этом походе, уверял его, что спартанцы готовы к бою, Ксеркс принял за безумие желание сопротивляться его войску со столь слабыми силами. В полной надежде на превосходство своих войск он ждал четыре дня добровольного отступления греков. Рассказывают, что к Леониду было отправлено посольство требовать от греков оружия; но спартанский царь отвечал с лаконичной краткостью: «Приди и возьми». Наконец, на пятый день, видя, что они упорствуют в своем безрассудстве, Ксеркс дал приказ к нападению.

Боевое расположение греков было чрезвычайно выгодно, так как враг не мог пользоваться ни всею своею массой, ни многочисленной конницей. Мидяне и киссийцы, напавшие первыми, были отброшены эллинами назад, «И царь мог убедиться, — говорит Геродот, — что у него много людей, но мало воинов». Настоящими воинами приходилось показать себя отборному персидскому отряду, 10.000 так называемых «бессмертных». Но как стремительно они нападали, так же поспешно пришлось отступить им пред спартанской храбростью. Ксеркс, сидя на высоком троне и следя издали за сражением, несколько раз вскакивал от негодования. На следующий день по его приказанию происходили новые нападения, но также безуспешно.

Выход из такого затруднительного положения доставила царю алчность одного грека. Один малиец, по имени Эфиальт, вызвался показать персам тропинку через гору Эту. Ксеркс принял предложение и приказал Гидарну следовать со своими воинами за проводником. Персы выступили ночью, рано утром достигли вершины горы, обратили в бегство стоявших там на страже фокейцев и спустились с горы, чтобы напасть на воинов Леонида с тыла в то время, как главное персидское войско нападет на них с фронта.

Когда Леонид получил от бежавших часовых известие, что его обошли, он решил остаться на своем посту до конца, так как оракул объявил, что или Лакедемон будет разрушен, или падет один из его двух царей. Большую часть союзников Леонид уволил от предстоящей битвы; только фивян он вернул назад как заложников за изменнические намерения их государства. Феспийцы с твердостью отказались удалиться. Сверх того остались триста спартанцев и состоявшие при них периэки и илоты.

Всего собралось 1200 человек, которые решились идти навстречу верной смерти.

На следующее утро Леонид выступил вперед, решив как можно дороже продать жизнь свою и своих воинов. Бесчисленное множество персидских воинов, которых приходилось гнать в бой бичами, погибло или под ударами мечей, или в море. Леонид, сражаясь во главе храбрейших, пал в числе первых. Но его отряд продолжал мужественно сражаться до тех пор, пока пробравшиеся через ущелье персы не показались у него в тылу.

Вероломные беотийцы хотели воспользоваться этим моментом для своего спасения: они с мольбой протягивали руки и уверяли в своей привязанности к персам, что подтвердили и фессалийцы. Несмотря на это, многие из беотийцев погибли в первой свалке; остальных Ксеркс велел пощадить. Остатки спартанцев и феспийцев отступили на один холм и защищались до тех пор, пока не погибли все под ударами мечей.

Двое из спартанцев, Эврит и Аристодем, за несколько дней перед битвой были отправлены Леонидом назад по случаю болезни глаз. Но когда до них дошла весть об измене Эфиальта, Эврит потребовал свое оружие, отправился в Фермопилы и погиб там со своими товарищами. Аристодем же не был проникнут таким патриотизмом, он вернулся в Спарту. Но здесь его встретили стыдом и позором. Никто не говорил с ним, ни один спартиат не допускал его к своему домашнему очагу, и он получил прозвище труса — Аристодема. Еще один спартанец, по имени Пантит, посланный в Фессалию и не имевший возможности участвовать в сражении, увидев, что к нему относятся в Спарте презрительно, повесился с отчаяния.

В высшей степени завидным представлялся грекам жребий павших защитников отечества. Хвала им еще долгое время была на устах у всех, и Геродот, совершавший свое путешествие почти через тридцать лет после этого, слышал, как называли всех их поименно. На холме, где погибла последняя горсть спартанцев, он нашел надгробный памятник Леониду, состоявший из каменного льва, и вокруг множество других с надписями, сооруженных частью Амфиктионами, частью частными лицами.

На памятнике в честь последних трехсот спартанцев находилось следующее, сочиненное Симонидом, двустишие:

Ксеркс распалился на Леонида таким гневом, что, совершенно вопреки персидскому обычаю, предписывающему и в неприятелях уважать храбрость, приказал отрубить у трупа Леонида голову и воткнуть ее на кол в знак того, что он ни против кого на свете не был раздражен так, как против него.

Враг, задержанный Леонидом, как яростный поток могучей плотиной, устремился теперь через узкое ущелье с удвоенным неистовством и наводнил Грецию. Ведомые фессалийцами варвары двинулись в Фокиду, которой фессалийцы хотели отомстить за постоянную вражду, а персы желали наказать ее за привязанность к делу греков. Покинутые города были обращены в груды пепла, храмы разграблены. Большинство жителей бежало в Амфиссу, остальные скрылись на вершинах Парнаса.

В Паноппе войско разделилось: главная часть его с Ксерксом пошла в дружественную Беотию, остальная в Дельфы, чтобы разграбить тамошние сокровища. Обстоятельства, послужившие к спасению Дельф, полны таинственности. На вопрос дельфийцев, следует ли скрыть от врагов сокровища храма и как это сделать, пифия отвечала: «Бог достаточно могуществен, чтобы охранить свою собственность».

По рассказу Геродота, в небе заблистала молния и загремел гром, из храма Афины раздался бранный клич, а с вершины Парнаса низринулись громадные глыбы камней и раздавили врагов. Исполненные священного ужаса, варвары обратились в бегство, и дельфийцы преследовали бегущих. Насколько во всем этом было правды, неизвестно, но боги явили тут свое покровительство и силу, по мнению благочестивых греков.

Греческие корабли под предводительством спартанца Эврибиада расположились у мыса Артемизии. Весть о приближении вражеского флота и о захвате нескольких греческих судов повергла их в такой ужас, что они пустились в обратный путь, пока не достигли Халкиды — самого узкого места в проливе. В то время, когда персидский флот находился у мыса Сепиаса, свирепствовавшая три дня буря уничтожила четыреста больших персидских кораблей. Греки вновь воодушевились мужеством и вернулись к Артемизии. Однако и тут персидский флот, несмотря на свою потерю, показался таким огромным и могущественным, что пелопоннесцы и сам Эврибиад не отважились на открытое сражение, а предпочли направиться к берегам Пелопоннеса. Чтобы воспрепятствовать такому намерению, жители Эвбеи, страшившиеся опустошения своего острова, предложили Фемистоклу 30 талантов. Фемистокл послал пять из них Эврибиаду, три начальнику коринфских кораблей и этим убедил их остаться у Артемизии. Остальные деньги Фемистокл оставил у себя для будущих надобностей.

Чтобы отрезать путь к отступлению, персы послали 200 кораблей на южную сторону Эвбеи. По совету Фемистокла, греки воспользовались этим разделением вражеских сил, быстро напали на персидский флот и взяли 30 кораблей. В следующую ночь разразилась новая буря и не только уничтожила множество судов неприятельского флота, но истребила, и все корабли, посланные в Эвбею. Известие об этом было получено греками одновременно с подкреплением из 53 кораблей афинян и настолько ободрило их, что они решили вечером следующего дня произвести новое нападение. В результате этого нападения были уничтожены киликийские корабли.

Боязнь подвергнуться гневу Ксеркса побудила на третий день предводителя персидского флота Ахеменеса произвести общее нападение на соединенный греческий флот. Обе стороны дрались с большим мужеством, в особенности египтяне со стороны персов и афиняне со стороны греков. Среди афинян больше всех отличился Клиний, отец Алкивиада, командующий кораблем, построенным и вооруженным на его счет. Обе стороны значительно пострадали, и греки стали серьезно помышлять об отступлении. В этом решении они укрепились еще больше, получив известие об исходе сражения при Фермопилах и о дальнейшем вторжении персидского царя.

Фемистокл поспешил с легкими гребными судами вперед и написал на пристанях, где обычно запасались водой, и на скалах воззвание к ионянам перейти на сторону греков, их соотечественников, а если это невозможно, вернуться домой или, по крайней мере, не проявлять в сражении особого рвения.

Затем греческий флот направился обратно к острову Саламину.

Афиняне покидают свой город.

Благодаря вновь подошедшим подкреплениям, он возрос до 390 кораблей. Эта морская сила была спасением Греции. Между тем Ксеркс через Беотию, разрушив Феспию и Платею, приближался к беззащитным и опустевшим Афинам, главной цели своего мщения. Единственное спасение для сограждан Фемистокл видел в том, чтобы они, оставив город, перешли на корабли. Однако убедить народ в этом было очень нелегким делом, ибо он крепко держался за свои жилища и храмы, за художественные произведения и за могилы предков.

На помощь красноречию Фемистокла явилась религия. Большая змея, содержавшаяся в крепости как божественная хранительница храма Афины и получавшая ежемесячно жертвенную пищу, на этот раз не приняла ее, как бы в знак того, что сама богиня оставила город. Тогда народ сам стал уходить из города. Печально было смотреть на безутешные семьи, покидающие свою родину. Всякий уносил с собой все, что было для него самого дорогого и необходимого. Матери смотрели на своих детей глазами, полными слез, и время от времени оглядывались на знакомые кровли покидаемого города, которому вскоре было суждено стать добычей пожара. Вплоть до самой гавани провожали своих хозяев оставляемые в городе верные собаки и поднимали жалобный вой, когда корабли отваливали от берега. Собака афинянина Ксантиппа бросилась в море и поплыла за кораблем, но, достигнув берега Саламина, издохла от истощения сил. На этом месте был воздвигнут памятник, долгое время сохранявший воспоминание о верном животном.

Дети, женщины и старики бежали также в Трезены в Арголиде, где их приняли необыкновенно радушно, на Саламин, на Эгину. Неприятелю были оставлены одни камни и стены. Все, способные носить оружие, по выражению Фемистокла, «превратили в свой город 200 хорошо вооруженных кораблей, сделав из них величайший город всей Греции». В Афинах остались только казначей храма да несколько старцев.

Теперь Фемистокл видел спасение всей Греции только в морском сражении и именно при Саламине, где теснота места предоставляла грекам преимущества над большими, малоподвижными персидскими судами. Но это мнение не разделяли прочие предводители. Когда пришло известие, что персы овладели афинской крепостью, город и крепость преданы пламени, а вся Аттика опустошена, то большинство начальников потребовало, чтобы флот вошел в Кенхрейскую гавань в Коринфе и таким образом в случае поражения мог иметь поддержку от войска, расположенного на Истмийском перешейке. Но непреклонный Фемистокл думал не о поражении, а о победе и с глубоким убеждением доказывал на собрании предводителей ее возможность и вероятность, если сражение произойдет именно здесь. Коринфянин Адимант, обратившись к нему, воскликнул с запальчивостью: «На играх бьют тех, которые встают прежде времени». «Да, — отвечал Фемистокл, — но запоздавшие никогда не получают наград». Когда же Адимант возразил ему, что он, как не имеющий более отечества, не имеет права участвовать в их совещании, Фемистокл произнес следующие многозначительные и угрожающие слова: «Правда, жалкий человек, мы покинули наши дома и стены потому, что не хотели ради мертвых камней сделаться рабами. Но вот эти наши 200 хорошо вооруженных кораблей составляют наш город, и величайший город во всей Греции, и если вы желаете еще спастись, то теперь он может помочь вам в этом». Обратившись затем к Эврибиаду, он продолжал: «Если пойдешь к Истму, то погубишь Элладу. И тогда мы, афиняне, заберем на корабли жен и детей, уйдем в Италию и выстроим там новый город. Но вы, прежде чем лишиться таких союзников, как мы, обдумайте мои слова».

Речь Фемистокла достигла своей цели. Эврибиад опасался, что афиняне могут навсегда покинуть Грецию, и должен был сознаться, что это была бы большая потеря. Однако вскоре после этого, когда персидский флот прошел Эврип и занял все пространство от Суния до Фалерна, а персидское сухопутное войско приблизилось к Пелопоннесу, то между союзниками вновь воцарилось неудовольствие. По их мнению, на этом месте они должны были сражаться ради Афин, поэтому они потребовали отступить к Истмийскому перешейку. Только афиняне, эгинцы и мегаряне требовали остаться у Саламина. Тогда Фемистокл тайно покинул собрание, задумав одним решительным поступком способствовать исполнению своего плана. Он скрытно отправил на лодке своего верного слугу Сицинна к Ксерксу, который как раз на собранном в то же время военном совете решал напасть на следующий день на греков на море. Под видом доброжелательства Фемистокл приказал сказать Ксерксу, что греки несогласны между собой и хотят ускользнуть; что, если царь тотчас нападет на них, то они не окажут никакого сопротивления; что Фемистокл посылает ему этот совет, ибо желает победы персам. Совет понравился Ксерксу, и он приказал в ту же ночь занять маленький остров Пситталею, лежащий между Саламином и материком, а персидским кораблям — окружить полукругом самый остров Саламин вместе с греческим флотом. Аристид, вызванный, по предложению Фемистокла, из изгнания и намеревавшийся в ту же ночь отправиться из Эгины к греческому флоту, первый заметил движение неприятеля. Забыв в эту минуту личную вражду, он поспешил к противнику своему Фемистоклу. «Теперь, — обратился он к нему, — между нами не должно существовать никакого другого спора, кроме того, кто из нас может лучше послужить отечеству». Затем он предложил сообщить военному совету, что греческий флот окружен и что никакое отступление невозможно. Фемистокл поблагодарил Аристида и объяснил, что такое стечение обстоятельств не является случайным, но подготовлено им умышленно, и просил его лично сообщить о том собранию. Аристид исполнил его просьбу. Но большая часть предводителей не верила до тех пор, пока начальник одного вражеского корабля, перешедшего к грекам, не подтвердил это.

Теперь предложение Фемистокла смело вступить в бой было принято всеми, все бросились на корабли, чтобы идти навстречу приближавшемуся неприятельскому флоту. Он надвигался в виде громадного полукруга. На одном крыле его находились финикийцы, которые, как самые искусные, должны были действовать против афинян. Другое крыло занимали ионяне, чтобы они, ввиду недоверия к ним царя, встретились не со своими соплеменниками, а с лакедемонянами, эгинцами и другими. Ксеркс, полагая, что поражение при Артемизии произошло из-за его отсутствия, хотел на этот раз сам следить с высокой горы на берегу за ходом сражения и ободрять войска своим присутствием. На рассвете сошлись оба флота и завязался бой. Вначале персидский флот сражался храбро. Но сама многочисленность их флота в узком пространстве стала для них роковой. Передние корабли, будучи теснимы греками, привели в расстройство стоявшие позади их, а те, порываясь вперед, чтобы принять участие в битве, мешали стоящим впереди. Наоборот, греческие и в особенности афинские корабли, более легкие и подвижные, чем громадные персидские, энергично нападали на них. Греческие матросы взбирались на неприятельские суда, опрокидывали экипаж, пускали их ко дну и истребляли вместе с ними большую часть защитников. Смятение в персидском флоте вскоре сделалось всеобщим, и сражение окончилось поражением персов. Между тем Аристид перевез тяжеловооруженных афинян на остров Пситталею, уничтожил находившийся там персидский отряд. Таким образом, персы потеряли много людей, кораблей, из которых лишь немногие могли спастись у Фалерна, под защитой сухопутных войск. На одном из таких кораблей находилась царица Артемизия Галикарнасекая, которая не советовала Ксерксу вступать в морское сражение. Греки обещали большую денежную награду тому, кто захватит ее живой в плен. Они считали себя очень оскорбленными, что против них сражалась женщина. Артемизия уже чуть было не была взята в плен одним из преследовавших ее афинских кораблей. Но она пустила ко дну плывший перед ней персидский корабль, и преследователь, полагая, что перед ним или афинский, или неприятельский, перешедший к грекам, прекратил преследование. Ксеркс, довольный действиями Атремизии, воскликнул: «Женщины стали мужчинами, а мужчины женщинами!»

Сражение окончилось поражением персов. Потеряв при Саламине 200 кораблей, Ксеркс, по совету Мардония, решил вернуться с большею частью своего войска в Азию, а Мардония с 300.000 воинов оставить в Элладе. К этому Ксеркса побудило главным образом опасение, что греки могут уничтожить мосты через Геллеспонт и возбудить к восстанию малоазиатские колонии. В следующую же ночь Ксеркс приказал своим кораблям двинуться к Геллеспонту. Греческий флот следовал за ним до Андроса, где предводители стали совещаться, нужно ли помешать отступлению царя. Было признано более полезным позволить царю отступить. Для того, чтобы это наверняка было исполнено, Фемистокл снова послал того же верного слугу к царю и велел передать ему, что он отговорил греков от преследования персидского флота и от разрушения моста через Геллеспонт и что Ксеркс может свободно и безопасно продолжать свой обратный путь.

В Фессалии Ксеркс оставил под начальством Мардония большое войско, состоявшее из персов, мидян, саков, бактрийцев и индийцев, чтобы в следующем году возобновить войну. С остальными войсками царь направился через Фракию и Македонию к Геллеспонту. Но недостаток съестных припасов и болезни истребили большую часть войска, и лишь немногие добрались до Геллеспонта. Мосты были уничтожены бурями, но флот стоял наготове, чтобы перевезти войска и царя. Ксеркс поспешил в Сарды, куда следовали и остатки войска. Для отражения нападения со стороны эллинов и на случай восстания ионян царь оставил флот у Самоса и Киме, а 60.000 человек расположил в Милете.

Греки радовались своей победе и не боялись вновь подымавшейся грозы. Их флот, отказавшись от преследования неприятеля, наказал острова, принявшие сторону персов. При этом Фемистокл тщетно осаждал Андрос.

По возвращении домой начались совещания о жертвоприношениях, которые следовало принести богам. Все пришли к единодушному решению принести в дар Дельфийскому храму три финикийских военных корабля, взятые при мысе Суние, Саламине и Истме, и поставить в Дельфах колоссальную статую с корабельным носом в руке. На собрании в Истме решали, кому из предводителей следовало присудить первую и вторую награды, и разошлись, ничего не решив, потому что всякий рассчитывал получить первую награду и только Фе-мистоклу все соглашались предоставить вторую. Но и этой награды Фемистокл не был удостоен, так как большинство государств было исполнено зависти к Афинам. Только когда Фемистокл прибыл в Спарту, ему воздали там большие почести.

Спартанцы дали одинаковую награду, масличную ветвь, Эврибиаду за храбрость, а Фемистоклу — за благоразумие и искусство. Но Фемистоклу они кроме того подарили лучшую колесницу, какую только можно было найти в Спарте, и на возвратном пути его провожало до границы страны триста спартанских мужей, которые назывались всадниками и составляли на войне почетную стражу царей. «Такая почесть, — говорит Геродот, — еще никому до тех пор не оказывалась спартанцами».

Фемистокл получает награду за благоразумие

Но самую приятную награду получил Фемистокл, по собственному его признанию, несколько лет спустя во время празднования олимпийских игр. Когда он явился здесь среди греков с масличной ветвью,

то возбудил к себе такое внимание, что все, забыв об играх и состязаниях, смотрели и указывали друг другу только на него одного.

в) Платея и Микале.

(479 г. до Р.Х.)

Следующий год вызвал греков к новым битвам, ибо Мардоний находился все еще в Фессалии. Чтобы вернее достигнуть своей цели — подчинить Грецию, он больше всего старался склонить на свою сторону афинян. Большая часть их после отступления Ксеркса от Трезена и Саламина возвратилась в прежнее отечество и занялась восстановлением храмов и жилищ. Мардоний послал в Афины македонского царя Александра в качестве посредника. Вследствие изъявленной им покорности Ксерксу и родства с одной из знатнейших персидских фамилий, он был совершенно предан интересам персов и в то же время пользовался правом гостеприимства в Афинах. Поэтому именно он казался как нельзя более подходящим для передачи персидских предложений. Предложения эти заключались в том, что Мардоний от имени Ксеркса обещал афинянам забвение всех их проступков, утверждение прежней свободы, восстановление их разрушенных храмов и, наконец, расширение их владений, если они согласятся заключить союз с персами. Александр не упустил случая вдобавок к этим блестящим обещаниям указать на великую силу Персидской монархии, чтобы надеждой и страхом подействовать на афинян и побудить их принять предложения персов.

Возможность такого решения в особенности устрашала спартанцев. При первом же известии о переговорах они тотчас же отправили послов, прибывших в Афины как раз в то самое время, когда только что открылось собрание, в котором Александр должен был получить ответ. Афиняне, ожидая прибытия спартанских послов, намеренно затянули переговоры, чтобы дать и им возможность открыто высказывать свое мнение. Послы поднялись тотчас же после речи Александра. Они заклинали афинян не покидать дела Греции, на которую они впервые навлекли гнев варваров, и не верить обещаниям, передаваемым одним тираном (Александром) от имени другого (Ксеркса). Вместе с тем они выразили сожаление о разрушении Афин и о потере двух жатв и обещали афинянам от имени союзных греков заботиться о содержании их жен и детей во время продолжения войны.

После этого афиняне, по предложению Аристида, дали Мардонию через Александра следующий ответ: «Пока солнце будет совершать свое обычное течение, до тех пор афиняне никогда не заключат союза с Ксерксом». Александру же они заявили, чтобы он никогда не являлся с подобными предложениями, ибо это может повести с их стороны к невольным оскорблениям его, их гостя и друга. Спартанским же послам афиняне выразили свое удивление, что они мало знают афинян, если могли опасаться такого постыдного поступка с их стороны. Никакое золото, никакие прелести какой бы то ни было страны не изменят их образа мыслей. Афиняне потребовали от спартанцев лишь одной помощи — присылки их войск для того, чтобы действовать общими силами против Мардония в Беотии, откуда тот, вероятно, немедленно откроет военные действия против Аттики, узнав об отказе.

Предположения афинян насчет Мардония действительно оправдались, надежды же их на обещания спартанцев не исполнились. Спартанцы занялись окончанием сооружений оборонительного вала на Истмийском перешейке, оставили там гарнизон, а остальные войска отправили домой. Мардоний же с войском более, чем в 300.000 человек направился в Аттику. Тогда афиняне отправили к спартанцам посольство, которое напомнило им, как искренно действуют Афины, и как коварно поступает Спарта по отношению к ним, и потребовало скорейшей присылки войска их в Аттику.

Спартанцы десять дней не давали решительного ответа и объясняли такое замедление празднеством Гиацинтий. На это афинские послы сказали: «Спартанцы могут спокойно справлять свое празднество и предавать своих союзников; в таком случае афиняне заключат союз с персами и последуют за ними туда, куда они их поведут, и тогда спартанцы увидят, что из этого произойдет для них». Это подействовало на спартанцев, тем более что один уважаемый гражданин из Тегеи обратил их внимание на то, что, если афиняне вступят в союз с персами, то всякая стена на Истмийском перешейке будет для спартанцев бесполезна, ибо персы с помощью афинского флота всюду могут высадиться в Пелопоннесе. Тогда спартанцы в ту же ночь отправили пять тысяч гоплитов и тысячу илотов, а на следующий день объявили послам, что эти войска уже выступили в поход и что вслед за ними будет послано такое же число периэков.

Между тем Мардоний подошел к Афинам, и жители вторично покинули их и нашли убежище на острове Саламине. Мардоний отправил к афинянам послов повторить свои предложения. Но афиняне упорствовали в своем отказе. Только один член совета высказался за заключение союза с персами. Народ побил его каменьями, а раздраженные женщины подвергли той же участи его жену и детей. После этого Мардоний вновь превратил Афины в пепел и опустошил Аттику, но когда гонец из Аргоса сообщил ему о наступлении спартанцев, он отступил в Беотию. Обширные равнины этой области предоставляли свободный простор для его конницы, и кроме того в ней были собраны большие запасы для войска. Мардоний расположил свое войско между рекой Азопом и Теймесскою горною цепью и приказал устроить на одной высокой горе укрепленный стан для себя и своих военачальников. На противоположном берегу Азопа, на северном склоне гор Киферона расположились греки. Наконец и спартанцы, промешкав так долго на Истмийском перешейке, пройдя через Элевсин, явились в Беотию с тридцатью тысячами гоплитов и таким же числом легковооруженных илотов и подкрепили находившихся под началом Аристида афинских гоплитов и дружины платейцев и феспийцев. Главным начальником всего этого сильного 110.000 войска был назначен Павсаний, опекун и дядя малолетнего спартанского царя Плеистарха, сына Леонида.

Обе стороны долго не приступали к решительным действиям, так как каждая из них желала воспользоваться выгодами своего расположения. Перевес сил был на стороне персов, поэтому Мардоний старался утвердиться на обширных равнинах по сю сторону Азопа. Греки занимали позицию между Азопом и горами Киферона, где они на тесном и гористом пространстве могли выгодно действовать против неприятеля и получать из Пелопоннеса необходимые припасы и новые подкрепления. Может быть, именно поэтому находившиеся в обоих войсках греческие жрецы предсказывали победу той стороне, которая будет защищаться, а не нападать. Мардоний выставил против греков свою конницу и предпринял несколько удачных вылазок. Сперва ее мужественно отражали мегаряне, а под конец 300 отборных афинян, которые одни из всего войска добровольно сменили утомленных и опрокинутых мегарян. Афинянам удалось убить предводителя персидской конницы Масистия и тем привести ее в совершенное расстройство и обратить в бегство.

Гоплит

После этой стычки греки из-за недостатка воды сменили позицию и отошли дальше к Платее. Здесь обе стороны опять простояли долгое время спокойно друг против друга. Мардоний все еще не отваживался на решительное нападение и старался лишь так расположить свою позицию, чтобы во время нападения персы сражались с лакедемонянами, а преданные персам греки — с афинянами. По старинному обычаю, спартанцы занимали правое, а афиняне левое крыло.

Наконец через одиннадцать дней Мардонию наскучило бездействие, и он решил вступить с греками в решительное сражение.

Греки немедленно были об этом извещены. В ту же ночь Александр, царь Македонский, прискакал к афинянам и объявил им о намерении Мардония. Он убеждал их на всякий случай готовиться к нападению, но, если можно, все-таки отсрочить сражение, потому что у персов оставалось жизненных припасов лишь на несколько дней. Затем Александр просил афинян в случае благоприятного для греков исхода войны не забыть и о нём. Получив это известие, греки сделали соответствующие распоряжения.

Осторожный Павсаний, опасаясь, что греки могут сильно пострадать от нападения, особенно, если персы запрудят единственный их источник, решил сменить позицию на новую и отступить еще ближе к Платее. Отступление произошло ночью, но не в совершенном порядке. Все греческое войско, разделившись на три части, находилось уже в движении к своему новому месторасположению, когда Мардоний на рассвете узнал об отступлении греков. Приняв его за бегство, он немедленно послал конницу в погоню, а сам с пехотой поспешно двинулся через Азоп.

Прежде всего Мардоний напал на лакедемонян и тегейцев. Павсаний послал к афинянам гонца, чтобы они как можно скорее поспешили к нему на помощь. Но афиняне уже вступили в жаркий бой с македонянами, фассалийцами и другими союзными персам греками; лакедемонянам и тегейцам пришлось одним выдерживать сражение с главными персидскими силами. Вначале много воинов пало от персидских стрел. Павсаний, обратив взоры на храм Геры в Платее, в отчаянии взывал к богине о помощи. Но тут тегейцы бросились в персидские ряды и прорвали их; за ними, получив наконец от жрецов благоприятное предзнаменование, бросился и Павсаний с лакедемонянами. Возгорелась жаркая битва, в которой персы сражались с большим мужеством и энергией, но эллины превосходили их своей телесной силой и ловкостью, а также лучшим вооружением — у них были длинные копья.

Тогда Мардоний бросился на белом коне во главе своих конных телохранителей на неприятеля. Раненный в голову камнем, брошенным одним спартанцем, он упал с лошади и погиб в свалке. Вместе с ним пали и его всадники. Не могла больше держаться и пехота. Бегство сделалось всеобщим. Артабаз с сорокатысячным войском отступил в беспорядке в Фокиду, а оттуда пошел к Геллеспонту. Один отряд пелопоннесцев, вышедший из храма Геры на равнину, подвергся нападению фиванской конницы и был ею частью побит, частью рассеян. Часть войска, сражавшегося под начальством Мардония, бежала в укрепленный стан и защищалась против осадивших их спартанцев до тех пор, пока афиняне, которые разбили персидских союзников и преследовали фиванцев до их главного города, не соединились с Павсанием. Афиняне первыми взобрались на укрепления лагеря и затем открыли путь остальным грекам к огромным сокровищам, собранным здесь. Находившиеся в стане неприятельские воины были почти все перебиты. Более 100.000 неприятелей пало в лагере и в сражении. Со стороны греков было убито 1.360 гоплитов, в том числе 91 спартанец, 16 тегейцев и 52 афинянина; число павших илотов было значительно больше. Павсаний приказал илотам собрать все сокровища. Илоты многое удержали себе и продали много золота, которое они приняли за дурную медь, эгинцам, вследствие чего те сильно обогатились. Великолепная золотая и серебряная посуда Мардония также досталась в добычу. Павсаний приказал взятым в плен поварам приготовить точно такой же обед, какой приготовлялся для Мардония, но вместе с тем велел своим служителям изготовить обед в спартанском духе. Между обоими обедами оказалась, конечно, величайшая разница. Павсаний смеялся над глупостью мидянина, который, пользуясь сам таким роскошным столом, лишил обеда своих бедняков.

Добыча была поделена так: одна десятая часть отделена богам, одна назначена в подарок Павсанию; остальное было разделено между прочими государствами пропорционально численности выставленных ими войск. О награде за храбрость едва не возник спор между спартанцами и афинянами, но был прекращен тем, что эта награда была присуждена платейцам за то, что их область стала местом достославной битвы за свободу Греции.

После того, как храбрые получили почести и награды, приступили к наказанию виновных. Через одиннадцать дней после сражения победоносное войско явилось перед Фивами и потребовало выдачи главных приверженцев персов. Фи-ванцы отказывали в этой выдаче до тех пор, пока не были вынуждены к этому опустошением их области и осадой Фив. Выданные были отведены Павсанием в Истм и там казнены.

Случилось замечательное совпадение обстоятельств: в самый день битвы при Платее персидский флот был уничтожен греками при мысе Микале. Произошло именно то, чего опасался Ксеркс. Уже весной греческий флот из 110 гребных судов под начальством спартанского царя Леотихида перешел от Эгины к Делосу и даже здесь не считал себя безопасным из страха перед численным превосходством персидских кораблей. Флот оставался у Делоса, пока послы с Самоса и беглецы с Хиоса не убедили военачальников его, что они могут освободить малоазийских греков от власти варваров. С этой целью греческий флот отправился к Самосу, где находился персидский флот под управлением Манданта. Мандант не принял морского сражения, а перешел к Микале, где было сухопутное войско, предназначенное для сдерживания ионян; там он вытащил корабли на берег и приказал воздвигнуть вокруг них укрепления. Финикийские же корабли, в верности которых он сомневался, были отосланы домой.

Узнав об этом, греки решились на нападение. Но предварительно, чтобы ослабить и разделить неприятеля, Леотихид прибег к тем же мерам, что и Фемистокл при Артемизии: он прошел на корабле вдоль берега и послал вестника объявить ионянам, чтобы они во время сражения вспомнили о своей свободе. Леотихид достиг своей цели. Персы, узнав об этом, сделались еще недоверчивее к ионянам и обезоружили самосцев, которые и раньше казались им подозрительными; милетцев же они удалили под тем предлогом, что те во время сражения должны занять горный проход.

Между тем греки высадились на берег и подступили к персам, чтобы сразиться с ними за обладание Геллеспонтом и островами. Такая добыча заслуживала всевозможных усилий и напряжения с обеих сторон. Мужество греков еще увеличивали слухи о поражении Мардония в Беотии. А все усилия персов были ослаблены тем, что ионяне в сражении содействовали своим соплеменникам. Поэтому, несмотря на мужественное сопротивление персов, особенно при входе в их укрепление, победа клонилась на сторону греков. Греки нанесли поражение неприятелю, сожгли корабли и оборонительные постройки и захватили значительную добычу. Затем эллинский флот вернулся к Самосу.

Но лучше всякой добычи для греков стало освобождение ионян. Самосцы, лесбосцы, хиосцы и жители других островов были немедленно приняты в союз греков. Пелопоннесцы предложили оставить Азию варварам, а ионян переселить в города Эллады, во владения тех греков, которые помогали персам. Но афиняне отвергли это предложение, не желая оставить во власти персов прекрасные приморские берега с их богатыми городами, столь выгодно расположенными для расширения торговли и для дальнейших завоеваний. В то время, как Леотихид возвращался домой с пелопоннесцами, афиняне завоевали остров Сеет, овладели Херсонесом Фракийским, островами Лемносом и Имбросом и возвратились в отечество с богатой добычей.

6. Война сицилийских греков с карфагенянами. Гелон.

(480 г. до Р. X.).

В это же самое время, подобно грекам метрополии, и греческим поселенцам на прекрасном, плодоносном острове Сицилии пришлось вести тяжелую войну за свое существование. Эта война затруднялась внутренними раздорами. Сицилийские города были ареной почти непрерывной междоусобной борьбы партий, которая истощала их лучшие силы. Ближайшим следствием такого положения дел была частая и гибельная перемена образа правления: то республика сменяла тиранов, то тираны сменяли республику.

Гелон

В это время почти всеми сицилийскими греческими государствами правили тираны. Среди них отличался своей мудростью Гелон, который был владетелем Гелы. Он постепенно овладел всем восточным берегом, а также частью северного и южного берегов Сицилии, завоевал город Сиракузы и расширил его переселением туда знатнейших жителей из многих других покоренных городов. В то время, как эллины вели войну против Ксеркса, Гелон отразил сильное и страшное нападение Карфагена.

Карфагенское государство вместе со многими другими колониями было основано на северном берегу Африки финикийцами еще в древнейшие времена с торговыми целями. Стремясь расширить свои торговые связи и увеличить свое морское могущество, карфагеняне неизбежно должны были столкнуться с сицилийскими греками.

Для успешного начала такой войны карфагенянам показалось как нельзя более благоприятным время, когда Ксеркс напал на Грецию с моря и суши и тем лишил ее возможности оказать какую-либо помощь сицилийским грекам.

Повод к нападению подали карфагенянам сами греки. Тиран Терилл, изгнанный из города Гимеры тираном Агригента Фероном, бежал в Карфаген и нашел там защиту и покровительство. Под предлогом восстановления власти Терил-ла карфагеняне делали такие огромные приготовления, что было очевидно их намерение вдобавок к своим владениям — Сардинии, Корсике и южной Испании, завоевать всю Сицилию и распространить свое неограниченное владычество на западную часть Средиземного моря. Они увеличили свой флот и, по своему обыкновению, набрали наемное войско в Африке, Испании, Сардинии, Корсике и на Балеарских островах. Численность этого войска доходила до 300.000 человек, хотя, скорее всего, эти сведения и преувеличены.

С этими силами карфагенский полководец Гамилькар прибыл в Гимеру в том же году, в котором Ксеркс выступил против Греции. Гелон и Ферон выступили против него с 50.000 пехоты и 5.000 конницы. Гелону удалось сжечь карфагенский флот. Из-за этого, а также из-за смерти Гамилькара сухопутное войско карфагенян было приведено в полное расстройство, и нападение греков увенчалось успехом. Карфаген был вынужден заключить мир, по которому он заплатил 2.000 талантов военных издержек, но удержал свои колонии в Сицилии.

Гелон пользовался большим почетом и доверием среди сограждан, и в этом вскоре сам убедился. Созвав всех вооруженных сиракузян в народное собрание, сам он без оружия взошел на кафедру, отдал подробный отчет в своем управлении государством во время мира и войны и отдал себя и судьбу своих детей в руки народа.

Гамилькар

Народ приветствовал его громкими восклицаниями, как спасителя и благодетеля страны, и требовал, чтобы он продолжал править ими. Он умер в 478 году, и память его еще долго чтили повиновением брату его, знаменитому Гиерону (умер в 467 году). Гиерон принял в союз с Сиракузами и город Агригент, после того как отнял его у третьего брата, Фрасибула, который своим кратким, восьмимесячным, исполненным жестокости правлением представил разительную противоположность с Гелоном. Статуя Гелона, воздвигнутая ему, как народному герою, сохранялась невредимой даже и тогда, когда вновь пробудившийся всеобщий дух свободы изгнал тиранов не только из Сиракуз, но и из всех городов острова Сицилия.

7. Фемистокл, Павсаний, Аристид. Господство афинян на море.

(478…477 г. до Р. X.).

Великая борьба, которая произвела столь сильное движение в греческом народе, должна была неизбежно повлиять на внутреннюю и внешнюю жизнь эллинов и изменить направление их истории. Несметная добыча золотом и другими драгоценностями, доставшаяся правительствам и частным лицам, изменила имущественное положение и прежнюю меру богатства и благосостояния. Явилось стремление придать внешней жизни более прекрасные формы.

Подобно тому, как отдельный человек всегда носит в себе воспоминания о прошедшей жизни, так и греки умели найти средство сохранить в сознании народа воспоминания обо всех достославных делах. Средство это доставила им религия, которая связала воспоминания о подвигах с почитанием богов. Набожные греки, приписывая свое спасение исключительно помощи богов, ежегодно праздновали достопамятные дни священными торжествами. Некоторые из этих дней сохранялись в памяти благодаря всякого рода памятникам. На Марафонском поле греческий путешественник Павсаний еще в 170 году до Р. X. нашел два надгробных памятника: на десяти столбах одного из них можно было прочитать имена павших там афинян, на другом — имена платейцев и рабов; Мильтиад же был почтен особой гробницей. Память о нем и о других героях живо напоминали ежегодно совершаемые поминовения павших. Местность при Фермопилах была украшена памятниками, которые напоминали о погибших здесь четырех тысячах пелопоннесцев и о трехстах спартанцах.

Коринфский перешеек

Прах Леонида был перенесен самим Павсанием в Спарту, где ежегодно произносились речи в память о герое. Платейцы каждый год всенародно праздновали память павших при Платее и приносили в жертву богам-покровителям отечества и теням усопших героев первые плоды; при этих жертвоприношениях не мог прислуживать ни один раб, так как эти герои пали за свободу. Платейцы же восстановили на 80 талантов серебра, полученных ими при разделе персидской добычи, сожженный храм Афины. Этот храм и украшавшие его картины историк Плутарх видел еще шестьсот лет спустя. Все важные и часто посещаемые места, как Храм Олимпийский, Коринфский перешеек и в особенности храм в Дельфах, напоминали многими памятниками о том достославном времени, когда эллины имели право гордиться своим именем. Памятники были по большей части сооружены на вырученные от добычи деньги.

Но больше всего прав на сознание чувства собственного достоинства приобрели Афины. Они самым блестящим образом сумели устоять в борьбе с грозной силой и соблазнами варваров. На долю Афин выпал прекраснейший памятник воспоминания — в них взошли посеянные в военную грозу, орошенные кровью варваров семена новой жизни и развития, ознаменованные блестящими подвигами. Великий творческий дух Фемистокла сумел продолжить начатое дело с тою же мудростью, искусством и способностями, которые он показал до и во время Персидской войны. В то время, как афиняне возвратились в свой разрушенный город и помышляли только о постройке жилищ, Фемистокл обратил внимание на общее благо и будущность всего государства. Теперь Афины не были защищены в случае нападения неприятеля. И как легко и скоро могла наступить для Афин опасность состороны честолюбивой и завистливой Спарты, встретившей теперь соперника в деле старинных притязаний ее на гегемонию. Уяснив себе сущность дела, Фемистокл добился согласия народа на отсрочку постройки каких бы то ни было зданий до тех пор, пока город не будет окружен крепкой и обширной стеной.

Развалины Дельф

Эти приготовления не укрылись от бдительных взоров спартанцев. Они стали доказывать афинянам, что Пелопоннес может служить достаточным убежищем при всяких военных опасностях, что возводимые стены в случае иноземного вторжения послужат неприятелю укрепленным местом для склада запасов и оружия, каким для персов в последнюю войну были Фивы. Вместо возведения стены вокруг своего города, афиняне поступили бы благоразумнее, если бы помогли разрушить все стены, которые существуют вне Пелопоннеса.

Афиняне, по совету Фемистокла, обещали отправить в Спарту послов для рассмотрения этого дела и в то же время ревностно продолжали заниматься постройкой стен. Вместе с рабами работали свободные граждане, их жены и дети. Работники сменялись днем и ночью, кое-как складывали стены из обломков, и вся постройка носила на себе следы поспешности, с какой она возводилась.

Между тем сам Фемистокл отправился в Спарту в качестве посла, а остальные два сотоварища по посольству должны были оставаться в Афинах и не уезжать до тех пор, пока стены не будут возведены до необходимой высоты. Прибыв в Спарту, Фемистокл сказал, что он не может начать переговоры без остальных членов посольства.

Когда пришло известие об успешной постройке стен, а спартанцы сделались нетерпеливее, Фемистокл дал делу новое направление. Он предложил спартанцам самим отправить послов в Афины для исследования дела на месте. Так и было сделано. Тогда Фемистокл немедленно тайно дал знать афинянам, чтобы они задержали спартанских послов в качестве заложников за него и за прибывших в это время двух других послов: Аристида и Аброниха. Затем Фемистокл смело объявил в спартанском сенате, что город их настолько теперь окружен стеною, что в состоянии защищать своих жителей; что спартанцам и их союзникам следует смотреть на афинян, как на людей, которые сами могут решать, что полезно для них и для общего блага. Они и без приглашения спартанцев имели довольно решимости покинуть свой город и пойти на корабли, когда сочли это нужным. И теперь они сочли необходимым окружить город стеной, как для блага собственных граждан, так и для блага всех союзников. Потому что без такого равновесия в совещаниях об общих делах не будет ни права, ни справедливости. Поэтому или все союзники должны иметь открытые города, или им должно быть разрешено иметь укрепления. Спартанцам пришлось скрыть свое неудовольствие; они отпустили послов, но с этой минуты питали непримиримую ненависть к Фемистоклу.

Итак, Афины были обеспечены на случай нападения. Теперь следовало позаботиться о том, чтобы добиться гегемонии на море. Это была цель, на которую Фемистокл еще со времени битв при Артемизии и Саламине не переставал обращать внимание народа. Для достижения этой цели афиняне устроили неподалеку гавань, воспользовавшись очень удобной Пирейской бухтой.

Работа по устройству укрепленной гавани проводилась так поспешно, что спартанцы, прежде чем успели сделать запрос по этому делу вторично, увидели возвышавшиеся стены, которые были еще крепче городских стен и делали Афины неприступными и с суши, и с моря. Кроме того, Фемистокл убедил народ вынести решение о ежегодном увеличении флота на двадцать гребных судов и об освобождении метеков, несущих морскую службу, от всяких налогов; эта мера способствовала также увеличению народонаселения.

В то время, как в Спарте не допускалось продолжительное пребывание чужеземцев, а тем более постоянное жительство их, в Афинах они пользовались свободой и довольно большими правами. Каждый чужеземец, пробывший в Афинах определенное время, поступал в разряд метеков («покровительствуемых»). Положение их в этом городе, как средоточии эллинской образованности, было настолько привлекательным, что число метеков к 309 году возросло до 10.000 человек. За государственное покровительство они платили умеренный налог: мужчины по 12, а вдовы только по 6 драхм. В отношении занятий ремеслами, торговлей и промышленностью их права были неограниченны, и государство, благодаря этому, извлекало для себя значительные выгоды от скопления в нем больших капиталов и производительных сил.

Предприимчивый дух афинян, проявившийся с такой энергией и решимостью во время Персидской войны и всего ярче выразившийся в Фемистокле, позволил им распространить свое влияние далеко за пределы их отечества. Остальные греки стали признавать, что не спартанцы с их неподвижным государственным устройством и их надменностью, а афиняне призваны быть руководителями великой Греции в борьбе с персами. Это убеждение впервые проникло в души греков, когда они уверились в измене спартанца Павсания, победителя при Платее.

Павсаний во главе союзного флота вместе с афинскими кораблями, находившимися под начальством Аристида и юного Кимона, сына Мильтиада, отправился для окончательного освобождения островов и берегов Геллеспонта от остававшихся еще там персов. Без особого труда были изгнаны варвары с острова Кипра, из Фракии, был завоеван город Византия. Здесь были взяты в плен многие знатные персы и в числе их даже родственники самого персидского царя. Павсаний без ведома союзников, самовольно, отправил их к Ксерксу в сопровождении эретрийца Гонгила и послал царю письмо, в котором известил, что он готов подчинить Грецию власти царя, если тот выдаст за него свою дочь, и просил прислать для дальнейших переговоров надёжного человека. Ксеркс обрадовался этому предложению и отправил к Павсанию в качестве посредника сатрапа Артабаза. С этих пор Павсаний не воздерживался и выказывал своим соотечественникам презрение и недоброжелательство. Он облачился в персидскую одежду, завел персидский стол и с гордой надменностью начал сторониться своих единоплеменников. Такие поступки возбуждали всеобщее негодование. Пелопоннеские союзники вернулись домой, жители же островов и ионяне, соплеменники афинян, предложили взять командование флотом Аристиду, сумевшему приобрести их доверие своею кротостью, и отдались под покровительство Афин. Хотя Спарта тотчас же отозвала Павсания и послала на его место Доркиса, союзники отказались ему повиноваться, и спартанцы, вернув все свои войска, предоставили афинянам вести войну с персами. Афиняне заключили с ионийскими островами и городами, а впоследствии с эолийскими и дорийскими государствами большой морской союз, который превосходил своими силами союз пелопоннеский, находившийся под командованием Спарты. Однако Аристид не решился тотчас назначить сборное место для новых союзников. Чтобы отдалить всякую мысль о господстве, он предпочел избрать для этого остров Делос как потому, что он почитался священным местом всех греков ионийского племени, так и потому, что он, благодаря знаменитому храму Аполлона и своим прославленным празднествам, служил обычным местом собрания для греков. Отныне в этом храме должны были происходить общие собрания союзных уполномоченных и храниться деньги, которые требовались для продолжения войны с персами. Распорядители этих денег назывались эллино-тамиями, то есть казначеями эллинов. В первом же собрании на Делосе Аристид удостоился со стороны союзников такого высокого доверия, что они предоставили ему почетную должность главного казначея и главного распорядителя ежегодных денежных взносов и постройки кораблей. Эти взносы достигли свыше 406 талантов.

Таким образом, Афины получили в свое распоряжение такие силы, что в скором времени стали страшны грекам и в особенности Спарте.

Между тем жалобы союзников на Павсания были рассмотрены эфорами, и Павсаний был присужден к денежному штрафу. Но доказательства, на основании которых можно было бы обвинить его в главном преступлении — государственной измене, показались недостаточными. Павсаний был освобожден и тотчас же самовольно отправился в Византию. Там он вновь вступил в подозрительную связь с Артабазом. Его вторично вызывают в Спарту по доносу одного из илотов, который показал, что Павсаний обещал им рвободу и права гражданства, если они примут участие в задуманном им перевороте в Спарте. Павсаний повиновался приказанию, был заключен под стражу, но эфоры в скором времени снова выпустили его на свободу, так как не могли признать показания раба достаточным доказательством виновности столь высокопоставленного лица в таком тяжком преступлении. Эта снисходительность сделала изменника еще более смелым. Он продолжал даже из самой Спарты вести переговоры с Ксерксом. Наконец Павсаний был уличен в своих изменнических связях. Один житель Аргила должен был доставить его письмо к Артабазу. Аргильду показалось странным, что ни один из посланных для тайной передачи писем не вернулся. В нем возникло подозрение: он осторожно вскрыл письмо и нашел в нем требование, чтобы податель его был немедленно умерщвлен. Ожесточенный таким открытием, он передал письмо, содержавшее в себе целый ряд указаний на государственную измену, эфорам. Но эфоры все еще не верили; они хотели лично удостовериться в справедливости такого факта. С этой целью было решено устроить Павсанию ловушку. Аргилосец, по приказанию эфоров, удалился во двор храма Посейдона на мысе Тенаре. Здесь он поместился в хижине как просящий защиты. Хижина была разделена перегородкой, за которой спряталось несколько эфоров. Получив известие о бегстве своего слуги, Павсаний нагнал его; аргилец стал укорять Павсания в том, что он требовал убить его, своего верного слугу. Павсаний раскаялся и просил простить его и как можно скорее исполнить его поручение. Эфоры все слышали и решили взять Павсания под стражу тотчас по возвращении в город. Но когда они приблизились к нему на улице, он убежал и скрылся в храм Афины. Из такого убежища нельзя было заставить преступника выйти даже силой. Поэтому решено было разобрать крышу и запереть храм, чтобы уморить Павсания голодом. Его мать должна была принести первый камень, чтобы завалить входную дверь. Только перед самой смертью, чтобы труп его не осквернил этого священного места, его, уже умирающего от голода, вынесли из храма. Когда он умер, спартанцы хотели сначала бросить его тело в пропасть, куда бросали осужденных преступников, но, по совету оракула, похоронили там, где он умер.

Гибель этого изменника оказалась роковой и для Фемистокла. Спартанцы, ненавидевшие Фемистокла за постройку стен, обвинили его в соучастии в измене своего царя. Они могли надеяться на успех своей жалобы, так как у Фемистокла в Афинах были многочисленные и сильные противники.

Совершив такое великое дело, как возвышение своего отечества, великий человек сам преступил меру равенства, а этого демократический дух Афин не мог снести ни от одного гражданина. Вскоре он стал предметом страха и недоверчивости народа, постоянно опасавшегося за свою свободу. Чувства эти со времени Персидских войн еще более укоренились в народе, так как после борьбы, веденной общими силами, еще сильнее чувствовалась необходимость равномерного и равноправного участия всех в общем деле. Поэтому, когда вскоре после сражений при Саламине и Платее занятие должностей и в особенности должности архонта, по всеобщему требованию и при содействии Аристида, стало общедоступным , правом, то народ на все напоминания Фемистокла о своих заслугах возражал, что эти заслуги принадлежат не ему одному, а составляют общее достояние. Ко всему этому присоединилось неудовольствие многих знатных семейств, которые в смутное военное время лишились своих богатств и недружелюбно относились к другим и в особенности к Фемистоклу, достигшим теперь богатства и блестящего положения. Кроме того, были люди, подобные Кимону, которые смотрели с иной точки зрения на отношения Афин к Персии и Спарте. Фемистокл должен был уступить столь многочисленным, соединившимся против него силам. Однако, призванный к суду, он после блестящей защиты от спартанских обвинений был оправдан и снова приобрел полное всеобщее уважение. Но противники Фемистокла, во главе которых стоял Кимон, вскоре настояли на его изгнании остракизмом (470 г. до Р. X.).

Фемистокл отправляется в изгнание

Фемистокл покинул Афины и поселился в Аргосе, откуда посещал многие пелопоннесские города. Спартанцы, постоянно опасаясь своего противника, тотчас после изобличения Павсания в измене возобновили свои жалобы в Афинах, вследствие чего оба государства послали людей в Аргос арестовать Фемистокла. Узнав об этом, Фемистокл бежал сначала на остров Керкиру, жителям которого он в прежнее время оказал значительные услуги. Страшась гнева Афин и Спарты, те не решились доставить ему у себя убежище, но зато помогли ему скрыться в Эпир. В таком затруднительном положении он решился искать убежища у Адмета, молосского царя, с которым прежде находился в неприязненных отношениях. Фемистокл не застал его дома и в ожидании царя сел, по совету царицы, с малолетним сыном на пороге, как проситель. Тронутый его видом, Адмет обещал изгнаннику свое покровительство и сдержал слово даже тогда, когда афиняне и спартанцы потребовали его выдачи. Затем, отпустив Фемистокла по собственному его желанию к персидскому царю, он отправил его под защитой стражи в македонский город Пидну.

Отсюда Фемистокл отправился на корабле в Ионию. Но буря пригнала его к Наксосу, где был расположен афинский флот. Страшась за свою судьбу, если его узнают, Фемистокл объявил свое имя корабельщику и обещал ему большую награду, если тот спасет его. Корабельщик исполнил желание Фемистокла и благополучно доставил его в Эфес. Отсюда Фемистокл отправился в Сузы и в то же время письменно известил о своей судьбе только что вступившего на престол персидского царя Артаксеркса I.

Фукидид

Письмо, посланное Фемистоклом, гласило:

«Я, Фемистокл, являюсь к тебе. Из всех греков я причинял всего больше несчастья вашему дому, пока должен был защищаться от нападения твоего отца; но как только я очутился в безопасности, а он подвергался беспрестанным опасностям, то я оказывал ему больше всех добра. Теперь, преследуемый эллинами за дружбу к тебе, я являюсь, чтобы оказать тебе величайшую услугу. Но о цели моего прибытия открою только лично тебе по прошествии одного года».

Достаточно ознакомившись в течение года с персидским языком и обычаями, он испросил у царя аудиенцию. Царь хорошо его принял и, по персидскому обычаю, назначил ему доходы с трех городов: Магнесия должна была доставлять ему хлеб, Лампсак — вино, а Мий — рыбу и овощи. Владея этими городами, Фемистокл жил и умер в Магнесии в 460 году то ли от болезни, то ли от принятого им самим яда. На последнюю причину указывают те, которые утверждают, что будто бы Фемистокл обещал царю покорить Грецию, но, когда пришлось приступить к делу, нашел это невозможным и непатриотичным. Из того обстоятельства, что родственники Фемистокла, по его завещанию, перенесли останки его в Аттику, можно заключить, что любовь к отечеству никогда в нем не умирала. Да и не может быть сомнения в том, что такой человек, как Фемистокл, — о котором Фукидид говорил, что он одною душевною силою, без научного образования, лучше всех умел найтись в минуту крайности и вернее всех предугадывал будущее, — и в Азии размышлял и действовал сообразно своей прежней достославной жизни.

8. Правление Кимона. Победа при реке Эвримедонте.

(473…469 г. до Р. X.).

Кимон, сын Мильтиада, благодаря своему происхождению и способностям, сумел вместе с Фемистоклом и Аристидом рано обратить на себя внимание народа. Когда при вторжении персов Фемистокл старался убедить афинян покинуть город и искать спасения на кораблях, Кимон со своей стороны постарался склонить народ к этому решению. С этой целью он отправился со своими друзьями в храм Афины и повесил там уздечку в знак того, что теперь нет больше надобности в верховой езде. Когда Фемистокл был изгнан, Кимон избавился от соперника своей славы и противника своих политических убеждений и стал самым влиятельным лицом во главе афинского государства. Теперь он получил возможность совершенно спокойно проводить свои идеи.

Каковы были его политические убеждения, можно заключить уже из того, что Кимон принадлежал к партии Аристида и, пока тот был жив, действовал с ним сообща и совершенно согласно. Затем в стремлениях Кимона проявились два определенных направления. В делах внутреннего государственного управления он старался противодействовать дальнейшему развитию демократических начал и сохранить первоначальное устройство Солона. Это устройство по своей суровости и твердости больше приближалось к спартанским учреждениям, к которым Кимон всегда относился с уважением. Он умел привлечь на свою сторону народ щедро раздаваемыми подарками. Часто одному из его провожатых приходилось снимать с себя верхнюю одежду, чтобы отдать ее бедному. Он держал для сограждан ежедневно открытый стол и приказал сломать заборы, окружавшие его сады, чтобы каждый мог пользоваться их плодами. Его всегда сопровождали слуги с деньгами, чтобы можно было тотчас подать что-нибудь каждому, просящему милостыню. В делах внешних Кимон постоянно старался продолжать наступательную политику Греции против Персии и с этой целью заботился о поддержании прочных и мирных отношений между греческими государствами и в особенности между Афинами и Спартой, как двумя главными, взаимно друг друга дополнявшими, государствами Греции. Война с Персией была основной идеей Кимона, на осуществление которой он отдал все свои силы. Первым подвигом его было завоевание города Эйона на фракийском берегу.

Благодаря этому приобретению, Афины завладели плодородной областью, в которой афинские граждане, привлеченные изобилием в стране строевого леса, золотыми и серебряными рудниками, основали впоследствии важную колонию Амфиполь. Потом Кимон покорил разбойничий остров Скирос, поселил там афинских граждан, а оттуда привез в Афины останки царя Тезея. Были завоеваны также город Карист на Эвбее и остров Лемнос. Самым славным подвигом Кимона была его победа над персами при реке Эвримедонте в Памфилии в 466 году до Р. X. В это время в Персии среди царствовавшей фамилии свирепствовали кровавые раздоры. Сам Ксеркс совершенно погряз в роскошной и преисполненной интриг жизни своего двора и не обращал никакого внимания на управление государством. Персы не предпринимали действенных мер, чтобы остановить завоевания греков. Только тогда, когда Кимон необыкновенно счастливо начал наступательную войну в Карий и Ликии, покорил многие города и изгнал оттуда персидские гарнизоны, персы обратили на него свое внимание. Они собрали на реке Эвримедонте сухопутное войско и флот, которые должны были значительно усилиться с прибытием восьмидесяти финикийских кораблей. Узнав об этом, Кимон решился, прежде чем персы получат это подкрепление, вступить с ними в морское сражение. Персы, боясь вступить в бой без финикийцев, ввели свои корабли обратно в реку, после непродолжительной схватки отдали значительную часть их в руки греков и соединились с сухопутным войском. Кимон немедленно повел против персов своих воинов, воодушевленных успехом. Произошла упорная битва, и одержанная наконец греками победа была куплена ими потерей многих способных и храбрых мужей. Оставшиеся в живых и в особенности Кимон, кроме богатой добычи, приобрели себе редкую славу, в один день одержав две победы. Кимон довершил свой блистательный подвиг тем, что тотчас же поспешил к Кипру и потопил находившиеся здесь финикийские корабли.

Кимон

Таким образом персы на долгое время были вытеснены из греческих морей, а малоазийские греческие города освободились от уплаты дани «великому царю». Однако война продолжалась, даже несмотря на то, что персы, истощив военные средства, вынуждены были приостановить со своей стороны военные действия.

Равноправие в отношениях между Афинами и союзными городами и островами постепенно исчезло, и их отношения стали отношениями господствующих и подвластных. Афиняне находили это совершенно естественным и оправдывали новые отношения своими прежними заслугами. Происходившие до тех пор в Делосе общественные совещания теперь были заменены распоряжениями и приказаниями из Афин. Денежные взносы и поставка кораблей и войск требовались с беспощадной строгостью. Тем, кто вздумал бы сопротивляться, грозил пример Наксоса и Фасоса: оба эти острова были покорены силой оружия и должны были заплатить большую денежную пеню, выдать свои корабли и срыть стены.

Стесненное положение союзников стало следствием их собственного неблагоразумия. Из-за лени и привычки к спокойствию они скоро утомились трудной морской службой и согласились на хитрое предложение Кимона заменить поставку кораблей и экипажа денежными взносами. Союзники не замечали, что из-за этого сами они теряли воинственный дух и передавали полную власть над собой афинянам, которые строили на их деньги корабли и вооружали их своими людьми. Союзники заметили это только тогда, когда они оказались полностью под властью афинян, и всякая попытка освободиться от тяжелого гнета стала невозможной вследствие их собственного бессилия. Теперь им ничего больше не оставалось, как искать спасения в посторонней помощи. Возвышение могущества Афин пробудило с новой силой старинную зависть их соперницы Спарты, и на ее-то помощь возложили союзники все свои надежды. Спартанцы были готовы вмешаться в дело еще тогда, когда фасосцы во время своей войны с Афинами предлагали им напасть на Аттику. Но внезапное собственное несчастье — землетрясение и восстание илотов — поставило спартанцев в такое положение, что они сами вынуждены были обратиться за помощью к афинянам.

9. Перикл. Третья Мессенская война. Падение Кимона.

(464…461 г. до Р. X.).

Гениальный и творческий дух Фемистокла как будто бы возродился с новой и более совершенной силой в Перикле, сыне Ксантиппа, победителя при Микале. Этот единственный в своем роде человек был наделен всеми правами знатного происхождения и высшими природными дарованиями. Уроки философа Анаксагора развили в Перикле в высочайшей степени способность мышления и необыкновенные благородство и глубину мыслей. В этой же философской школе он приобрел такое увлекательное красноречие, что силу его речи современники сравнивали с громом и молнией, а слушатели пленялись им, как произведением расцветавших в Афинах наук и искусств. Завоевав себе славу продолжительным участием в военных предприятиях, Перикл вступил в управление государством, но с совершенно иными политическими убеждениями и взглядами, чем Кимон. Он воспользовался для проведения своих идей частым и продолжительным отсутствием Кимона по случаю военных предприятий. С какой ревностью занимался Перикл государственными делами, свидетельствует Плутарх, говоря, что Перикла можно было увидеть только по дороге на площадь и в здание совета. Он отказывался почти от всех приглашений и отдал на откуп все свои имения для того, чтобы управление ими не мешало ему заниматься делами государственными.

Перикл

Первым и важнейшим делом, предпринятым Периклом для большего развития демократии, была попытка ограничить права ареопага. Это учреждение было самой большой и самой прочной опорой аристократической партии, когда во главе ее стоял Кимон. Для того, чтобы сделать государственное устройство полностью демократическим, надлежало сокрушить силу ареопага. Но к этому Периклу приходилось приступить со всею осторожностью, как так, добившись успеха, он, благодаря силе своего таланта, получил бы возможность управлять государством, как самодержавный монарх. Поэтому в то время, когда Кимон во главе своего войска находился во Фракии, Перикл поручил Эфиальту (в чем также выразилось благоразумие Перикла — выставляться самому на вид как можно реже) предложить народу отнять у ареопага высший надзор над государственными учреждениями и нравами граждан — то есть лишить его той деятельности, за которую он был прозван «совестью афинского народа»; Перикл также хотел, чтобы ареопаг не распоряжался государственной казной, и круг его действий ограничивался бы только отправлением правосудия. Народ, к которому вследствие такой перемены переходила высшая неограниченная власть, согласился на предложение — и с этих пор ареопаг стал существовать лишь в качестве судебного учреждения. Этим распоряжением уничтожался благодетельный противовес власти народного собрания, и грозная опасность вырождения демократии в охлократию (владычество черни) не могла больше встретить на своем пути никакой задержки.

Кимон не скрывал своего неудовольствия на законодательную реформу, но не мог ее уже остановить. Его собственная звезда уже начинала склоняться и должна была вскоре совершенно закатиться вследствие внезапных происшествий в Спарте.

Ужасное землетрясение 465 года привело Спарту на край гибели. Почти весь город был разрушен, множество людей погибло. Это неожиданное несчастье произвело всеобщее замешательство, которым как благоприятным случаем воспользовались тысячи илотов, пребывавших в гнетущем рабстве. Они вооружились и готовы были общими силами напасть на Спарту. Опасность была велика, но ее предотвратило благоразумие царя Архидама. Предвидя возможность такого нападения, он призвал спартанцев к оружию и расположил их на городской площади в боевом порядке. Илоты, рассчитывающие напасть на Спарту врасплох, скоро отступили, но заняли хорошо укрепленную мессенскую крепость Итому, стены которой при неискусстве спартанцев в осадном деле могли служить им прочной защитой. Так началась третья мессенская война (465…455 г. до Р. X.). В такой опасности спартанцы обратились за помощью ко всем союзникам и в особенности к афинянам, которые считались самыми опытными в осадном искусстве. Перикл и Эфиальт самым решительным образом высказались против посылки вспомогательного войска, так как в унижении Спарты они видели торжество афинян и демократии. Но Кимон, дружески расположенный к спартанцам и их государственным учреждениям, убедил афинян принять противоположное решение. Он утверждал, что «не следует лишать Грецию одной ноги и делать ее хромою, а Афинам допустить погибнуть коню, составляющему с ними одну упряжку». В порыве патриотизма было решено послать на помощь спартанцам 4.000 гоплитов под начальством Кимона. Но афиняне обманулись в своих ожиданиях на подобную же патриотическую встречу со стороны спартанцев. Когда осада Итомы, несмотря на афинскую помощь, затянулась, спартанцы сделались подозрительны: они опасались, что предприимчивые, склонные к нововведениям афиняне могут войти в соглашение с неприятелем и стать для них весьма опасными. Удержав при себе остальных союзников, спартанцы отпустили афинян под предлогом, что больше в них не нуждаются.

Это оскорбление, по мнению афинян, нисколько ими не заслуженное, возбудило в них величайшее неудовольствие, и этот случай можно считать моментом, с которого началась столь долго сдерживаемая вражда между обоими государствами. Афины немедленно расторгли союз со Спартой, заключенный во время Персидской войны, и заключили новый с Аргосом, наследственным врагом Спарты и соперником ее могущества в Пелопоннесе. Что касается Кимона, то он в насмешку был прозван «другом лакедемонян» и в скором времени изгнан из Афин на десять лет остракизмом разгневанного народа.

Без сомнения, неприятельские действия между Афинами и Спартой начались бы тотчас же, если бы все силы обоих противников не были отвлечены в это время в другую сторону. Спарта была занята осадой хорошо укрепленной и мужественно защищаемой Итомы и поэтому допустила своего смертельного врага, Аргос, покорить и разрушить города Микены и Тиринф. Десять лет держались мессенцы в Итоме. Наконец, они сдали крепость спартанцам, выговорив себе свободный выход с женами, детьми и со своим имуществом. Афинский полководец Толмид охотно принял беглецов и отвел им для жительства только что завоеванный перед тем приморский город Навпакт.

Афины еще до этого времени были заняты смелым предприятием в Египте. Желая поддержать восстание против персов ливийского царя Инара, они отправили к нему на помощь 200 трирем. Этим обстоятельством воспользовалась всегда враждебная им Эгина, но совершенно безуспешно. Афиняне победили эгинцев в морском сражении, высадились на их остров и осадили их главный город. Эгинцы были вынуждены покориться, выдать корабли, срыть свои стены и обязались платить афинянам ежегодную дань (456 г. до Р. X.).

Но египетский поход закончился несчастливо (457 г.). Артаксеркс I, по прозванию «Макрохир» (Долгорукий), снова ожививший силы своего государства, послал в Египет сильное войско и скоро одолел египтян. Греки были выгнаны из Мемфиса и заперты на остров Просопитиде. Здесь персидский полководец Мегабаз осаждал их полтора года и победил, наконец, тем, что отвел течение Нила, вытащил корабли на берег и завладел островом. Афиняне потерпели полное поражение; только немногие из них спаслись бегством через Ливию в Кирену. Ливийский царь Инар был распят на кресте, и Египет, кроме некоторых болотистых мест, где держался некто Амиртей, снова попал под власть персов.

10. Борьба между Спартой и Афинами. Сражение при Танагре. Смерть Кимона.

(456…449 г. до Р. X.).

Впрочем в скором времени произошло и непосредственное враждебное столкновение между Спартой и Афинами.

Когда возникла вражда между Доридой и Фокидой, спартанцы пошли на помощь к первой из них, как своему древнему отечеству, и после непродолжительной борьбы вытеснили фокейцев из одного завоеванного ими дорийского города. Афинянам показалось, что этот поход был предпринят не без задней мысли. Действительно, спартанцы имели ввиду возвратить при этом Фивам утраченную ими во время Персидских войн силу, чтобы иметь возможность воспользоваться ею против Афин. Поэтому афиняне преградили спартанцам обратный путь на море и на суше. Афинский флот занял Криссейский залив, а сухопутное войско — перешеек. Сверх того, под начальством Перикла было собрано войско, подкрепленное тысячью аргивян и отрядом фессалийских всадников. Просьба Кимона о разрешении участвовать в предстоявшем сражении в качестве гоплита была отвергнута из подозрения его в пристрастии к лакедемонянам. Битва произошла в 456 году при Танагре в Беотии. Из-за измены фессалийцев, которые во время самого сражения перешли к спартанцам, она была проиграна афинянами. Таким образом, спартанцам был открыт путь к отступлению. Они выступили в обратный путь, не отваживаясь на дальнейшие предприятия и удовольствовавшись опустошением Мегарской области в наказание Мегары за ее союз с Афинами.

Но уже через два месяца после сражения при Танагре Миронид явился в Беотию с новым афинским войском и в сражении при Энофите одержал полную победу над фиванцами. Большая часть городов Беотии вступила в союз с Афинами и упрочила этот союз введением у себя сходного с афинским демократического государственного устройства. Примеру их последовали Фокида и Опунтские Локры, причем последние, много содействовавшие союзу, в обеспечение своей верности выдали Мирониду сто заложников.

Благородное поведение Кимона и самоотверженное мужество его сторонников в битве при Танагре вполне оправдало его в глазах народа, и сам Перикл в 454 году предложил возвратить его. Тотчас по своем возвращении Кимон, следуя своей политической системе, обратил всю свою деятельность на достижение двух целей: на заключение союза между Афинами и Спартой и на продолжение войны против персов. Но только в 451 году, после трехлетних переговоров, Афины и Спарта заключили между собой пятилетнее перемирие.

Чтобы загладить свою неудачу в Египте, афиняне решились на новый поход против персов. Прежде всего нужно было завоевать остров Кипр, являвшийся главной опорой персидского владычества на море, так как он доставлял все необходимое для снаряжения кораблей. Затем нужно было побудить к восстанию против персов египтян, где еще держался Амиртей. С флотом из 200 трирем начал свой поход Кимон. Шестьдесят кораблей были посланы в Египет, а с остальными он осадил Китию на Кипре.

Но здесь в 449 году Кимон умер, по словам одних — от тяжких ран, а по другим сведениям — от болезни. Умирая, Кимон приказал скрыть свою смерть от войска, чтобы оно, думая, что все еще находится под начальством своего победоносного полководца, могло с большею уверенностью противостоять наступающему врагу. Так и случилось, и победа над флотом, состоявшим из киликийских, финикийских и кипрских кораблей, и над сухопутным войском при Саламине (приморский город на Кипре) была лучшим поминовением славному герою. После этого флот, увозя с собою останки своего предводителя, возвратился в Афины.

11. Величие Афин во время правления Перикла.

(450…431 г. до Р. X.).