История падшего ангела Жукова-Гладкова Мария
Был бы жив Максимов, подумала я, он мог бы что-то придумать в этом плане. Голова у него на всякую чернуху и выходки работала прекрасно. В отличие от моей. Версию для прессы, пожалуй, сочинить я не могла бы никогда. Я вообще не понимаю, почему нельзя сказать прессе правду? Но Максимов объяснял мне, что народ любит сплетни, полунамеки и чернуху и ему их следует подавать на блюдечке с голубой каемочкой. Он и подавал.
Петров уже говорил про возраст, радикулит, жену, начальство и прочие «прелести» жизни российского мента.
– Вот так всегда: вначале назвался груздем – потом на попятную, – показательно вздохнула я.
Тут мне жезлом махнул гаишник, пришлось остановиться (на лапу хочет?), я повернулась к Петрову и попросила посодействовать. Гаишнику не обломилось, правда, челюсть у него отвисла, когда он узнал состав находившихся в машине лиц. Потом он долго хохотал, представляя, как будет рассказывать коллегам, что тормознул сегодня солистку «Кокосов» в человеческом облике, везущую следователя к свидетелям, проспавшим второй вызов в ментовку. Главное, у него настроение улучшилось и он, возможно, остановит меньшее количество дорогих иномарок. Мы со Славкой поставили автографы на обратной, чистой стороне какого-то протокола. Слава богу, это была не подписка о невыезде.
– Тачки их тут, – Славик кивнул на Юркин джип и «Мерседес» Алика, стоявшие перед парадным.
Петров только хмыкнул. Возможно, его мысль попробовать себя на эстраде окрепла, но на этот раз он вслух не высказался, лишь обошел машины вокруг. Не знаю, что он там разглядывал. Тачки уже несколько припорошило снегом. Мы со Славкой пояснили, что вчера на них точно не ездили. На вопрос, а когда ездили, мы глубоко задумались и честно ответили, что не знаем. Алик, возможно, и в день убийства Максимова ездил. Когда Юрка – сказать сложно.
– А шпаны вы не боитесь? – спросил Петров, когда мы уже заходили в парадное (код Славка знал, так что проблем с проникновением в подъезд не возникло). – Почему ваши коллеги машины на стоянку не ставят?
– Я ставлю, – ответила я, но тут же добавила, что шпана-то нынче неглупая пошла, знает, что к дорогим иномаркам соваться не стоит. Лучше что попроще для баловства присмотреть, чтобы отдача не замучила.
– Ясно, – кивнул Петров и чертыхнулся: лифт не работал.
Дружною толпою мы тронулись вверх по лестнице на пятый этаж. Мне и Славке это было легко: мы привыкли к физическим нагрузкам и трехчасовому (если не больше) выплясыванию, а вот Петров явно пребывал не в лучшей физической форме. Запыхался он здорово. Или это нездоровый образ жизни? Хотя у Славки вроде бы тоже…
Николай Иванович внимательно оглядел дверь Алика, по всей вероятности, следов взлома не обнаружил (я тоже ничего странного не заметила). Дверь была заперта и слабо отличалась от других «сейфов», расположенных на площадке.
Петров позвонил. Ни шагов, ни каких-либо других звуков из квартиры не раздалось. Петров позвонил еще раз. Опять никаких результатов. Тогда он нажал на звонок соседней квартиры. Открыла девушка лет двадцати, узнала Славку, он тут же облобызал ей ручку и сказал пару комплиментов. Это помогло нам всем проникнуть в квартиру. Меня девушка, естественно, не признала, вообще не поинтересовалась, кто я такая. На ксиву майора взглянула равнодушно и в содержание не вчитывалась. Ее взгляд был направлен на улыбающуюся Славкину физиономию.
– Вчера они пьяные пришли, – сообщила она. – Кто-то из двоих на лестнице рухнул. Матерились здорово, когда поднимались. Муж мой еще высказался по этому поводу. Ну что они – люди творческие, и певцы и музыканты, все такие. Хорошо хоть за стеной у нас не поют, а только на сцене. Он «Кокосов» терпеть не может. Ой, простите, – посмотрела она на Славку. – Но это только муж, – быстро добавила она. – Я вас с удовольствием слушаю, когда его нет. Мне Алладдин Николаевич две ваши кассеты подарил с автографами.
– Кто? – не понял Петров.
Я пояснила, что имя Алик – это сокращенное от Алладдин, именно с двумя «л» и двумя «д». Его матери какая-то бабка, когда та только вышла из роддома, сказала, что, если она хочет, чтобы ребенок был счастливым, его надо назвать именем или какого-то святого, или пророка. Поскольку в те годы религия еще не вошла в моду, у матери со знанием имен святых и пророков было не очень, хотя она и старательно вспоминала. Иисус явно не подходил, больше на ум никто не шел, и вдруг она вспомнила про лампу некоего чародея, только не знала точно, как пишется его имя. В загсе тоже не знали и записали именно таким образом. C отчеством Николаевич и фамилией Денисенко это имя, конечно, сочеталось душевно, но мать об этом не думала, а наш балетмейстер еще в детском саду стал всем представляться Аликом.
В общем, по словам соседки, наши вчера вернулись пьяные. Судя по времени – поехали сюда сразу от меня. Потом кто-то еще вроде пришел – дверь грохала, что-то валилось, сами падали.
– Но мы, честно говоря, особого внимания на это не обращали, – призналась соседка. – Там чуть ли не каждый день то что-то бьется, то просто валится… Слава богу, хоть не поют…
Петров уточнил, когда еще грохала дверь, записал, потом спросил, грохала ли она утром. Соседка покачала головой, затем сообщила, что выходила в магазин, так что не может точно сказать, ушел сосед или нет. Машина стоит, но это не показатель.
Мы поблагодарили ее и уже собирались покинуть квартиру, когда внезапно застыли на своих местах. На лестничной площадке послышался собачий вой, перемежаемый окриками хозяина: «Рекс, пошли! Рекс, прекрати!»
Николай Иванович первым вылетел на площадку и едва успел отпрыгнуть назад – на него зарычал огромный ротвейлер и чуть не сомкнул челюсти на ноге майора. Затем ротвейлер снова принял сидячее положение перед дверью Алика и завыл. Хозяин стал извиняться и тащить собаку вниз. Мы со Славкой и соседкой Алика так и стояли у нее в коридоре. В душу закралось нехорошее предчувствие, и, как я видела по выражениям лиц окружающих, не только в мою.
Петров бросил взгляд на дверь Алика, в очередной раз дернул ручку, конечно, безрезультатно, повернулся к соседке и попросил разрешения позвонить. Хозяин ротвейлера наконец утащил псину вниз, а мы стали ждать вызванную Николаем Ивановичем бригаду. Сидели у девушки, она поила нас кофе. Все молчали.
Вскоре появилось большое количество коллег Петрова, включая местного участкового, под руководством которого и была вскрыта дверь Алика. Я убедилась, что в милиции есть неплохие специалисты по этому делу. Меня, например, при установке моего «сейфа» представители фирмы-производителя убеждали, что открыть его практически невозможно – ну если только замок автогеном вырезать. Оказалось, что очень даже возможно.
Мы со Славкой хотели тут же сунуть нос в квартиру, но нас не пустили и даже сразу не сказали, что там нашли. Правда, господа милиционеры продемонстрировали великолепное знание великого и могучего. Мы это слышали через стену.
Затем нас пригласили туда по очереди.
– Настя, ты как… крепкий орешек? – спросил Петров, переходя на «ты». – Или лучше Слава?..
– Лучше только я, – заявила я, вставая. Славка хотел что-то вякнуть, но я сказала ему: «Сиди», он крякнул, я повернулась к соседке и попросила ее дать ему выпить чего-нибудь покрепче, а сама последовала за Петровым.
– Настя, там зрелище… не для слабонервных, – предупредил майор. – Но нам нужно провести опознание.
Претворить в жизнь желание Петрова и его коллег было, конечно, делом непростым, если опознающий не знал Алика лично и не видел его вчера вечером. Я знала и видела. Опознать его смогла только по свитеру и блестящим брючкам, так им любимым. От лица не осталось ничего, половина головы была снесена каким-то доброжелателем.
Алик лежал на полу в прихожей спиной к двери. По версии следствия, он открыл дверь знакомому человеку, а потом повернулся к нему спиной, чтобы идти в комнату. Тут его и настигла пуля.
В луже засохшей крови четко выделялся след здоровенного каблука.
Когда я вошла, представители органов обсуждали, какой это размер. Пришли к выводу, что, наверное, сорок третий. Но экспертиза покажет точно. Как я поняла, слепок уже сделали.
Радовало одно: ботинок был мужской, так что на меня подозрение упасть ну никак не могло. Тем более что я ношу тридцать седьмой размер.
Мне помогли переступить через тело и проводили в спальню, где меня ждала еще одна жуткая картина.
На кровати, уткнувшись лицом в подушку, лежал Юрка, вернее то, что еще вчера было Юркой. Ему тоже выстрелили в голову. Милиционеры говорили, что пистолет приставили к самой голове. Скорее всего Юрка уже спал. Или вырубился пьяный. Из квартиры еще не выветрились алкогольные пары.
Зрелище, конечно, было не для слабонервных, но я, к счастью, в обморок не грохнулась, так как была морально подготовлена, даже смогла ответить на вопросы для протокола. Славку потом тоже приводили в квартиру и допрашивали. Он постоянно прикладывался к выделенной соседкой Алика бутылке водки, правда, никак не мог опьянеть, хоть и очень хотел.
Наконец нас отпустили. Петров сказал, что его никуда подвозить не надо, он вынужден остаться на месте. Я подхватила Славку под руку и потащила его вниз по лестнице, загрузила в свою машину и повезла его домой. Славка хоть и не опьянел, но был никакой. Раскис от увиденного и услышанного. В общем, был неадекватен.
Перед парадным, когда я уже собралась выйти, чтобы вытащить его наружу, он серьезно посмотрел на меня, казалось, полностью придя в норму.
– Настя, – прошептал он, – а ведь кассета пропала!
– Какая кассета? – не врубилась я.
– Ну та, с Агнессой, – рявкнул Славка, потом извинился за свой тон. – Она на телеке лежала. Ну на большом, том, что в гостиной, в левом углу. Видак у Алика там. Она лежала, развернутая. И там было написано: «Агнесса». Ну как в клипе у Алсу. В том, где она по универсаму бегает. То есть супермаркету. Или как его. Помнишь, там еще в конце большие буквы? И Борька, звукоинженер, точно так же сделал. А теперь кассеты нет.
Мы переглянулись.
И тут я вспомнила, что у Агнессы Геннадьевны очень большой размер обуви…
Глава 7
23 ноября, вторник, день
Большой размер обуви был, правда, не только у Агнессы, но и у моей подруги Аньки, и у Ритки Максимовой, и они все покупали ботинки и туфли только в Хельсинки, где женская обувь производится до сорок восьмого размера. В Питере же с ножкой сорок второго уже ничего не приобретешь. Кроссовки, конечно, имеются, но приличные сапоги, туфли-лодочки можно искать до следующего тысячелетия.
О размере обуви этих дам Славка не знал, его это, естественно, никогда не интересовало, а вот мне приходилось регулярно слушать Анькины стенания. Но каблук, отпечаток которого остался в луже крови Алика, был широкий. Вполне мог оказаться мужским, даже скорее и был мужской. И ведь господа милиционеры пока не знают, что у нас столько дам с большими ножками. Они-то, судя по разговорам, считают, что след оставил кто-то из представителей сильной половины человечества.
Я тяжело вздохнула. Славка молчал, так и не вылезая из машины.
Затем в моей голове стали вертеться всякие нехорошие мысли. Появилось несколько кандидаток в убийцы.
У Ритки Максимовой в принципе тоже был мотив прикончить мужа – если она единственная наследница. И возможно, имелся еще какой-то, о котором никто и не догадывается. Вдруг Леонид Борисович с ней разводиться собрался? Нам же он не стал бы об этом говорить заранее, потом бы, конечно, это стало известно, но с какой стати ему нас предупреждать? Или еще что-то могло произойти. Но Ритки не было в концертном комплексе. Хотя… Могла пройти через ярмарку и так же уйти. Кто бы обратил внимание на эту серую мышь? То есть белую. Алиби у нее нет. Смотрела телевизор – это не алиби. Ее никто дома не видел. Как, впрочем, и вне дома.
Могла она прикончить Алика с Юриком? Вполне. Однако никто не может утверждать, что один и тот же человек отправил на тот свет и Максимова, и Денисенко с Ледовских. Причины-то их убийства могут оказаться совершенно разными. Хотя все убийства скорее всего тесно связаны между собой. И это же кошмар, что людей так запросто отстреливают! Три трупа за три дня, то есть два дня – я слышала, что ребят убили ночью. Да что же это делается-то?! И кто? Кто совершил все эти убийства?
Анька видела, как Алик с Юриком перед началом второго отделения вышли из того коридора, в котором скрылся Максимов. Их мог видеть и убийца. И главное, они могли его видеть. Или ее. Тогда причина их убийства становится ясна.
А Женька? Он вышел из того же коридора! Он… Неужели? Нет, он не мог. Женька – не тот человек. Значит, ему тоже угрожает опасность? Я должна его немедленно предупредить! Немедленно! И еще уточнить у Аньки, в какой последовательности они выходили из того коридора.
Анька. Нет, она тоже не может убить ни под каким видом. Повода убивать Максимова у нее точно не имелось, да подружка и не способна убить человека, я Аньку знаю как облупленную, мы друг от друга в последние три года секретов не держали. А вчера вечером она собиралась пораньше лечь спать: устала за последние дни. Я бы тоже легла, если бы ребята не приехали. C какой бы стати Анька поперлась на квартиру к Алику среди ночи? Да я и не уверена, что она знала, где он живет. Я до сегодняшнего дня не знала. Мне Славка дорогу указывал.
Оставалась Агнесса Геннадьевна, тем более что кассета пропала. Могла Агнесса прийти за кассетой? Каким-то образом можно было узнать, что она у Алика? И ведь мать Андрюши находилась в комплексе в день убийства Максимова – и потом куда-то скрылась. Алик с Юркой ее не видели, но она вполне могла видеть их и решить, что и они тоже ее заметили. Пришла разобраться на всякий случай, например (хотя убить на всякий случай двоих людей? Это ж какие нервы надо иметь!), разобралась, заметила кассету на телевизоре и ее прихватила.
Ритке Максимовой и моей Аньке кассета с Агнессой была явно не нужна. Мать Андрюши казалась мне наиболее вероятной кандидатурой в убийцы.
Затем у меня мелькнула мысль, что мы потеряли одного члена нашей группы. Продюсер, балетмейстер – одно дело, но гитарист, фигурирующий на всех снимках, участвующий во всех концертах – другое. Конечно, ему можно найти замену, но тем не менее. «Кокосов» в изначальном варианте больше не будет никогда.
– Настя, – тронул меня за руку Славка, – пожалуй, нам лучше не ходить по одному.
– Что ты имеешь в виду? – Я в первое мгновение не врубилась.
– Тебе не кажется, что нас всех отстреливают? То есть убивают? И мы с тобой – следующие!
Я посмотрела на него, как на полного идиота. Паранойя, что ли? Или от постоянного пьянства начинается белая горячка? Отстрел «Кокосов» и всех – с ними связанных, мог прийти в голову только какому-нибудь шизику. В эту версию я не верила. Для убийства должен быть веский мотив. Узнать бы его – тогда и убийцу можно вычислить. И здесь явно действовал не сумасшедший… Нужно иметь трезвую голову и твердую руку, чтобы с одного удара всадить шило (или заточку?) точно в сердце и цинично выстрелить в голову двум людям…
А у Славки начиналась истерика. Нужно быстро его выволочь на морозец, хорошенько встряхнуть и дать по физиономии. Что я и сделала.
Но у меня тут же повисли на руках поклонницы Славкиного таланта.
– Что вы делаете?! – вопили две школьницы лет этак пятнадцати. – Что вы себе позволяете?! Да как вам не стыдно?! Да как вы посмели?!
Славик обратился к ним на мало знакомом им языке. Вернее, это я так думала, что незнакомом. Я в их возрасте, по крайней мере, не знала большей части этих слов и выражений. Но девочки знали и использовали их в общении как со своим кумиром, так и со мной. Мне очень хотелось ответить, но я сдержалась, решив быть выше. К двум школьницам присоединились еще три подружки (или соперницы?), как выяснилось, заглянувшие в один из подъездов, чтобы погреться. Они видели, что Славик утром уехал без машины, и он, оказывается, обещал им скоро вернуться и пообщаться. Они и остались ждать. Дождались. Но никак не ожидали, что его привезет девушка. Меня, естественно, они не узнали.
Славик повис на мне: вроде водка наконец подействовала, а истерику я пресекла в зародыше, так что теперь наступил период апатии. Славик полагался на меня, как и много раз в прошлом. Я с надеждой глянула на его окна, и мне повезло: Славкина мама наблюдала за разворачивавшейся во дворе сценой. Я жестом попросила ее спуститься. Мать от окна отцепилась. Я надеялась, что она скоро появится.
Славика тем временем спрашивали обо мне. Хотя вообще-то могли бы спросить у меня напрямую, но девчонки вели себя так, словно я тут и не стояла. Ему советовали меня бросить, так как я его недостойна. Я его не люблю, не ценю, не то что они, готовые за дорогим Драмчиком в огонь и воду.
– Мы на все для тебя готовы, Слава, – хватали девчонки его за руки. Лучше бы подержать помогли, хотела сказать я, но временно сдержалась, так как они имели численный перевес и теплых чувств ко мне явно не испытывали. Пострадать зазря не хотелось. Да и девчонок, как обычно, было жалко. А что будет с Юркиными фанатками, когда они узнают о его смерти?!
Когда одна из Славкиных поклонниц завела песню про то, что мечтает родить от него ребенка и готова отдаться ему прямо сейчас, к моей великой радости, из парадного показалась его мама и направилась к нам. Девчонки даже знали, как ее зовут, но она с ними не поздоровалась и вела себя так, словно их тут вовсе нет. Возможно, это самая правильная тактика.
– Здравствуй, Настя, он опять нажрался? Он же вроде к тебе поехал? Ты-то, я смотрю, трезвая. Зачем же ему наливала?
Ах, опять я виновата?
Тут и девчонки завели свою песню.
Сдерживаться я больше не могла, мне тоже надо было на ком-то отыграться. Ну я и выдала им по первое число, не забыв про натуралистические подробности того, что мне пришлось лицезреть совсем недавно. Славкина мама стояла, раскрыв рот, девчонки тоже.
– Все, забирайте свое сокровище, – я вручила Славку матери (слава богу, она не похожа на Агнессу Геннадьевну и никогда не устраивала ни сцен, ни дебошей, мы ее вообще не видели на концертах).
– Спасибо, Настя, – тихо сказала она. – Ты меня извини, пожалуйста. Но он каждый день такой. Устала я.
– Я все понимаю. Звоните, если что.
Я уже огибала машину, когда она снова позвала меня. Поклонницы так и стояли, обступив ее и сына плотным кольцом.
– А как же вы теперь? – спросила она меня. – Ну если Юра…
Я пожала плечами. Сама я собиралась ехать к Аньке, чтобы, во-первых, сообщить ей последние известия, а во-вторых, вместе придумать, что делать. Тем более завтра должны состояться похороны Максимова. В общем, нас впереди ждал сплошной траур.
У Аньки я застала Вездеходова, приглаживающего перед зеркалом усы. Анька была в прозрачном длинном пеньюарчике, надетом на голое тело, на которое генерал постоянно косился. Он облобызал мне ручку, пощекотав ее усами, но мое тело, пусть и не просвечивающее сквозь джинсы и свитер, его совершенно не интересовало. По-моему, он даже забыл, как меня зовут.
На мое счастье, генералу нужно было на работу (но он вчера и сегодня умудрился найти для Аньки пару часиков), так что Вездеходов распрощался с подругой до завтра.
– Зачастил он к тебе, – заметила я, опускаясь в кресло.
Анька махнула рукой и скривила физиономию.
– Женат? – поинтересовалась я.
– Уже дедушка. Фотографию внучки показывал. Жену ругал, как и все они. Но тем не менее вечерком спешит к своей пиле. Ты мне скажи, почему они все жен так боятся? Вон Максимов со своей Риткой сколько лет прожил? И ведь сколько баб у него было и сколько возможностей? Ну ладно бы дети. Не понимаю я мужиков, Настя. Ну не понимаю, и все. Ты только взгляни, какая я красотка!
И Анька принялась крутиться перед огромным зеркалом. Естественно, нахваливала себя. Никакими комплексами неполноценности Анька никогда не страдала и считала себя неотразимой. Правильно делала – потому что ее и воспринимали так, как она себя подавала. Мне еще не доводилось видеть мужика, который бы смог устоять перед подружкой. Мне бы ее уверенность в себе! Сама Анька предпочитала лиц, похожих или на Винни Пуха, или на Карлсона, утверждая, что рядом с ними чувствует себя комфортно (а по-моему, так она везде себя прекрасно чувствует). Генерал походил на первого из упомянутых героев. Ну что ж – о вкусах не спорят.
Заметив мое унылое лицо, Анька прекратила петь себе дифирамбы, плюхнулась в свое любимое кресло напротив меня и спросила:
– Что-то стряслось?
– C чего ты взяла?
– Я тебя, подруга, не первый день знаю. Ты перед приездом всегда звонишь и предупреждаешь, потому что предполагаешь, что я могу оказаться не одна. Тут у тебя были все основания предположить, что я с генералом. А ты принеслась на всех парах. И хотела увидеть меня одну. Итак?
Я ввела Аньку в курс дела. Подружка присвистнула, затем глубоко задумалась, подперев щечку рукой и глядя в стену. Не знаю уж, что за письмена она там читала. Возможно, ей напрямую шла информация из преисподней. У некоторых экстрасенсов (по их утверждениям) открыт какой-то там канал для общения с космосом, моя же подружка в таком случае вполне могла общаться с инстанцией, расположенной в прямо противоположном направлении. Я молчала, ожидая, что скажет Анька.
– Считаешь: это Агнесса? – она наконец посмотрела на меня.
Я пожала плечами, но склонялась именно к этой мысли.
– Надо ехать к ней, – заявила Анька.
– Ты что, сдурела?! – Я взвилась к потолку. Видеть Агнессу Геннадьевну у меня никогда не было желания. Теперь же я, откровенно признаться, еще и побаивалась ее. А если в самом деле Агнесса положила трех человек?
– Ну мы же меры предосторожности примем, – заявила Анька. – И все-таки вдвоем против одной Агнессы.
Я напомнила о существовании Андрюши. При его упоминании Анька только махнула рукой и скорчила такую гримасу, что я не могла не расхохотаться. Я была согласна с ней: Андрюша сейчас явно или пьян, или накурился, то есть действительность воспринимает неадекватно, а если он и трезв и не ширнулся (что маловероятно), то все равно эта тряпка нам сопротивление оказать не сможет, даже под чутким мамочкиным руководством. Ему бы только дали тихо напиться.
Затем я спросила про меры предосторожности, Анькой только что упомянутые. Она что, кухонный нож с собой прихватит? Или у нее есть еще какие-то ценные мысли по этому поводу?
Анька таинственно улыбнулась и комнату, где принимала гостей и клиентов, покинула. Вскоре вернулась из спальни, держа одну руку за спиной, и заявила:
– Угадай, что у меня в руке. Угадаешь с третьего раза – с меня сто баксов. Не угадаешь – бабки с тебя.
– Газовый баллон?
Анька усмехнулась и продолжала ехидно смотреть на меня.
– Это средство самообороны против Агнессы? – на всякий случай уточнила я, так как сто баксов все-таки было жалко, хотя я и понимала, что мы с Анькой их потратим на совместные удовольствия. Главным Анькиным принципом был следующий: делу – время, потехе – прайм-тайм. Сейчас она в очередной раз развлекалась.
Подружка кивнула. Ее физиономия стала еще более хитрой. Лиса Патрикеевна в теле кустодиевской красавицы.
– Баллончик с краской?
Анька расхохоталась и заметила, что мысль ценная и, возможно, нам стоит прикупить несколько штучек с разными цветами, причем не только для Агнессы Геннадьевны.
– А вообще, что ты все: баллон да баллон. Заладила. Не баллон. У тебя осталась последняя попытка. Разрешаю задать пару наводящих вопросов, на которые я отвечу да или нет, ну или там горячо, холодно.
– Этим можно убить? – тут же вякнула я.
– Да. – Анька кивнула с самым серьезным видом.
– Насмерть?
– Ты что, полная дура или притворяешься? – рявкнула подружка. – Тебя бы кто послушал… Вот точно говорят, что новое имя, псевдоним или создаваемый образ влияют на характер человека. Ты, милочка, смотри: не превратись в Шушу, которую ты так умело изображаешь на сцене и на всех тусовках-презентациях. Давай-ка возвращайся в Настю. Итак?
Я глубоко задумалась.
– Из него одновременно несколько человек можно убить? – задала я еще один вопрос.
– Только последовательно.
– Револьвер, – выдала я.
– Вообще-то, это пистолет, – заявила подружка, кладя оружие на стол. – Но ты почти угадала. Считаем, что никто никому ничего не должен.
Глазоньки мои округлились, и я уставилась на Аньку, не в силах вымолвить ни звука.
– Вездеходов забыл, – пояснила она, хоть я и не спрашивала. – Ну я, естественно, и прибрала к рукам. В хозяйстве сгодится. Заряжен. Я проверяла. Патронов, к сожалению, запасных нет. Ты не в курсе случайно, где их у нас в городе продают?
Я попыталась что-то сказать, но не смогла. И не о том, где тут купишь патроны, я склонялась к тому, что приобрести можно все, только нужно знать, где, у кого и за сколько. Другие мысли кружились в голове с бешеной скоростью. Честно признаюсь, не все они были хорошими, но я не смела признаться Аньке в том, что подумала.
Ведь Алику и Юрке снесли полголовы… И их убили из огнестрельного оружия… Я, конечно, не представляла, какого, да и, по словам майора Петрова, там должен быть глушитель, раз соседи не слышали выстрелов, а только грохот падающего тела. Да и вообще люди в наше время не очень-то обращают внимание на всякую стрельбу, мечтая только оказаться подальше от места боевых действий. Но Анька… Нет, о чем это я? Она же – моя самая близкая подружка. Она не могла! Никогда! Да и зачем ей? Как такое вообще могло прийти мне в голову?
Но ведь пришло же…
Я взяла себя в руки, во-первых, сказав себе, что мне в любом случае не стоит опасаться Аньки. И ведь генерал-то, похоже, оружие только сегодня забыл? Час назад?
– Ты знаешь, как им пользоваться? – посмотрела я на подружку.
– Если не ошибаюсь, я на каком-то книжном развале видела руководство, – заявила Анька.
– Чего?! – вылупилась я на нее. – У нас теперь и такое издают? Как «Word для чайников»? Или «IBМ PC для пользователя»?
– Нет, не та желтая серия для чайников, – покачала головой Анька. – Другое издательство. Но что-то похожее. Я помню, что удивилась, хотела ведь купить – сама знаешь, в жизни все может пригодиться, но у меня тогда только баксы были, а в обменку двигать лениво стало. Как всегда. Но если мы сегодня-завтра прокатимся по развалам или в выходные на «Крупу» съездим…
Я Анькин пыл поумерила, заявив, что без руководства по стрельбе мы как-нибудь обойдемся. Анька в свою очередь спросила меня, знаю ли я, как целиться. Я покачала головой. Она предложила попробовать произвести контрольный выстрел в подушку – раз у нас нет глушителя.
– Ты что, идиотка? – рявкнула я.
– А что, будет лучше, если мы в нужный момент не сообразим, как стрелять? Надо сейчас потренироваться. А то пока соображаешь, тебя три раза убьют.
Я напомнила, что у нас нет запасных патронов, нечего зря добро расходовать, и тут же поинтересовалась, откуда Анька узнала, что они вообще есть внутри.
– Смотри, – сказала она и продемонстрировала, как вынимать обойму.
Мне, честно говоря, не хотелось к пистолету даже притрагиваться, но теперь я, по крайней мере, успокоилась, уверенная в том, что не Анька пальнула в Алика с Юркой. Обойма была полной.
А подружка тем временем примеривалась к подушке.
– Оставь, идиотка! – рявкнула я.
Анька резко повернулась на мой голос – и, не осознавая, что делает, нажала на курок.
В комнате прогрохотал гром. Затем послышался звон падающих на пол осколков – разбилось большое зеркало, украшавшее шкаф работы прошлого века, доставшийся ей от бабки.
Я пару секунд стояла не шелохнувшись, потом разразилась такой тирадой, которой сама от себя не ожидала.
Анька меня внимательно выслушала, согласилась, что я права, а потом хохотнула:
– Ну теперь я, по крайней мере, знаю, как это делать.
Я опять взвилась к потолку, заорав, что она могла меня убить.
– Но ведь не убила же? Зато я уже знаю, как целиться.
Потом она отбросила пистолет в сторону и кинулась ко мне, сгребла в объятия, расцеловала, сопровождая поцелуи клятвами в дружбе и вечной любви, а потом вдруг застыла на месте – и разревелась. Сквозь рыдания я слышала ее признание в том, что она только сейчас поняла, что могла меня убить, а ведь выстрел у нее получился непроизвольно. И я сама в этом виновата: не надо было ее отвлекать. Тогда бы она выстрелила в подушку, как собиралась. В общем, мы еще немного поорали друг на друга, поревели, поклялись в вечной дружбе и пошли за веником и совком, чтобы собрать осколки.
– Вообще-то это к покойнику – бить зеркало, – заметила Анька с мрачным видом.
– У нас их уже более чем достаточно, – ответила я.
Анька предложила считать, что примета уже сработала и зеркало разбилось с опозданием. Я согласилась. Тем временем заметила, что у нее трясутся руки. Мы еще посидели на полу, опять поревели, Анька хлебнула коньячку прямо из горлышка и стала одеваться для посещения Агнессы Геннадьевны. Пистолет она протерла, чтобы удалить отпечатки пальцев, убрала его в небольшой прозрачный полиэтиленовый пакет, положила в сумку, так и не пожелав с ним расстаться, а бутылку взяла в руку и всю дорогу до дома Богдановичей продолжала к ней прикладываться. Удивлялась, что я не соглашаюсь. То, что я за рулем, на Аньку действовало мало, она заметила, что у нас половина водителей, если не три четверти, вечером едут подшофе. Я ответила, что составляю трезвое меньшинство.
Уже в машине у меня вдруг возник вопрос: а Вездеходов потом Аньку не придушит? Он ведь рано или поздно поймет, что потерял табельное оружие. Прикинет возможные места. По-моему, Анькина квартира и спальня, в частности, являются наиболее подходящими. У него же не гарем?
– И что ты намерена ему сказать? – глянула я на подружку, обнимающуюся с уже наполовину опорожненной бутылкой коньяка. – Ты вообще собираешься ему сегодня звонить? Он же, наверное, уже весь издергался, если обнаружил пропажу. Ты вообще о человеке-то думаешь? Давай звони ему.
– Я ему уже все сказала, – процедила она.
– Что? – не врубилась я.
Анька хохотнула, потом посмотрела на меня лукаво и призналась, что поставила Вездеходову ультиматум: или он уходит к ней от жены, или она, Анька, его в тюрьму засадит.
– Чего?! – взревела я, хлопая глазами и пытаясь вникнуть в смысл сказанного. – Вы ведь знакомы всего ничего, Аня, – стала я увещевать подружку, – постарайся быть объективной. Мужчина может уйти к новой женщине… после некоторого периода общения. Но не после нескольких дней! Ты с ним в воскресенье познакомилась! А сегодня вторник. Тем более, как я поняла, жена у него со времен молодости. Ты думаешь, он просто так ее бросит и поскачет к тебе? Анюта, ты – красавица и умница, но, зайка, подумай на трезвую голову… ты же у меня хорошо соображаешь…
Анька заметила, что в плане мужиков она всегда соображала плохо, у нее так до тридцати четырех ничего с ними и не получилось путного, замужем ни разу не была, хотя любовников имела несчетное количество. Но никто на ней не женился! И Анька решила принять кардинальные меры. Например, ультиматум.
– И что ты намерена делать?!
В общем, Аньке удалось умыкнуть генеральский пистолет, сунув ему в кобуру цилиндр какого-то непонятного предназначения, валявшийся у нее дома – больше ничто не подходило. Анька еще вчера задумалась, чем заменит оружие, перерыла весь дом, нашла этот цилиндр и сегодня запихнула ему в кобуру. То есть сам Вездеходов ничего не терял, а раньше Анька вешала мне лапшу на уши, предполагая, что я не одобрю ее действий.
– И дальше что? Ты считаешь, что его за потерю табельного оружия посадят? Ты уверена, кстати, что за это сажают? По-моему, просто строгача влепят, а то и замнут дело. Он ведь в ментовке не последний человек. А ты уже распланировала, как придешь под окна «Крестов» и крикнешь ему, что отдашь ствол, если он переедет к тебе, когда его выпустят? Аня, не много ли ты пьешь в последнее время? И на вены твои я бы тоже хотела взглянуть.
Анька опять посмотрела на меня взглядом Лисы Патрикеевны и сказала, как отрезала:
– Действовать будем по обстоятельствам. Какая возможность представится – ту и используем.
– Идиотка, – процедила я и подумала: «Бедный генерал! Попался на старости лет».
До Агнессы Геннадьевны мы добрались без всяких приключений. Дверь открыл Андрюша, с трудом стоявший на ногах, и уставился на нас круглыми глазами. По-моему, на этот раз он нисколько не притворялся (перед нами-то зачем?) и в самом деле или влил, или всадил в себя ударную дозу.
– Девки, вы, что ли?
Никак не узнал нас в первый момент? Или не сразу смог сфокусировать взгляд?
Заметив в Анькиной руке бутылку, протянул к ней дрожащие пальцы, но Анька предложила ему отвалить и вообще подвинуться в сторону, чтобы дать нам пройти в квартиру. Андрюша подвинулся и пригласил нас к столу, где он коротал время в компании с «девушкой» под названием «Финляндия». Мама куда-то вышла, и когда будет – неизвестно.
Переглянувшись, мы с Анькой поняли друг друга без слов и взяли Андрюшу в оборот, решив, что такой возможности нам может больше не представиться и то, что мы застали его одного, – подарок судьбы.
Анька вроде бы мгновенно протрезвела, я вообще была как стеклышко, и мы тут же спросили коллегу о его дальнейших планах.
– Девки, а вы чего думаете делать? – в ответ спросил Андрюша.
Из его дальнейших слов мы поняли, что Агнесса еще не приняла никакого решения и сейчас бегает по деловым встречам с «какими-то мужиками». Андрюшу это мало интересовало. Он полностью полагался на родительницу и свято в нее верил. Как мать скажет – так Андрюша и сделает.
– На похороны завтра пойдешь?
Андрюша удивленно вскинул голову. Я ожидала вопроса «На чьи?», но он задал несколько другой:
– Уже завтра?
И попросил оставить матери записку, где и когда надо быть, а то он может и не вспомнить утром, что ему сказали вечером.
– Ты знал, что Максимов собирался с тобой расстаться? – спросила Анька. – И что у тебя был последний концерт, когда его кокнули?
Ответом нам опять были удивленно вскинутые глаза. Андрюша не понимал, о чем идет речь.
Неужели мамочка не поставила сыночка в известность и взяла решение вопроса в свои руки? Не хотела расстраивать мальчика? Или Максимов не ставил такого ультиматума и Алик все придумал? Или что-то напутал? Или Максимов о чем-то договорился с Агнессой Геннадьевной позднее? Ну, например, она опять у него в ногах валялась или другие услуги ему оказала. Но я, откровенно говоря, плохо представляю, что Максимов мог бы позариться на Агнессу Геннадьевну как на женщину. Хотя если посмотреть на его Ритку… Агнесса Геннадьевна, несмотря на возраст, была во много раз привлекательнее. Это если не знать, какой у нее характер.
Наличие жены (теперь уже бывшей) Андрюша признал, как и то, что его мать спустила Татьяну с лестницы. Кто платил за операцию, Богданович не имел никакого понятия и этим не интересовался. Он вообще был обижен на Таньку за то, что она не желала с ним общаться после возвращения из клиники и посылала его каждый раз, когда он ей звонил, причем проявляла большие познания в анатомии человека и зоологии. Андрюша считал, что Таньку он осчастливил, женившись на ней. Ведь о таком сокровище мечтали тысячи (если не сотни тысяч) девчонок по всей стране. Но Танька своего счастья не оценила и теперь не желает даже разговаривать с Андрюшей.
– А во время последнего концерта твоя мама появлялась в комплексе? – уточнила я.
– Она всегда появляется, – растягивая слова, ответил Андрюша. – Будто вы не знаете, девки.
И он снова выпучил глаза, как жаба на пригорке, затем хлопнул очередную стопку «Финляндии» за наше с Анькой здоровье.
Мы переглянулись и явно подумали одно и то же: от Андрюши нет никакого толку.
– Слушай, а вчера вечером твоя мать дома была? – елейным голосочком спросила Анька.
Андрюша изобразил на физиономии мыслительный процесс, заявил, что вроде да, а может, и нет и что он не помнит, и предложил лучше выпить. Анька с ним выпила, а я воздержалась. Андрюша завел песню про то, что я его не уважаю. Я предложила ему заткнуться, и тогда наш солист полез целоваться. Терпеть не могу целоваться с пьяными мужиками, так что Андрюшу я оттолкнула, но он оказался сильнее. Анька была вынуждена вмешаться, в результате мы втроем повалились на пол, заодно свалив и столик с рюмками и водкой, остатки которой окропили ковер.
Как раз в этот момент в Андрюшину комнату вошла Агнесса Геннадьевна, проникновение которой в квартиру прошло неслышно за звоном рюмок, и замерла на пороге при виде трогательной сцены шведской тройки. То есть русской.
Агнесса Геннадьевна кратко выразилась по поводу наших с Анькой матерей и кинулась нас растаскивать. По всей вероятности, ей требовался только повод, чтобы сцепиться с Анькой, поскольку на меня она не обратила никакого внимания, предоставив в полное распоряжение Андрюши, воспылавшего ко мне страстью. Мне ничего не оставалось делать, как попробовать дотянуться до валявшейся поблизости пустой литровой бутылки водки. Получилось это со второй попытки, когда Андрюша уже почти справился с молнией у меня на джинсах, что ему ранее не удавалось: и из-за трясущихся рук, и из-за того, что я вертелась, как юла. В общем, он получил бутылкой по башке и обмяк, а я резвенько из-под него выбралась и рванула на помощь Аньке, катавшейся по полу вместе с Агнессой Геннадьевной, обмениваясь своими обычными комплиментами. Если бы я лично не знала дам, то решила бы, что портовые шлюхи не поделили клиента. Ну или две бомжихи бутылку самогонки.
Я стояла над ними с бутылкой в руке, раздумывая, как бы половчее врезать Агнессе, чтобы не задеть Аньку. Периодически приходилось отпрыгивать в сторону, чтобы они не смели меня массой своих пышных тел – Анька с Агнессой были в одной весовой категории, только моя подружка пользовалась диким успехом у мужчин, а Агнесса… Тоже когда-то пользовалась – судя по тому, что у нее было целых четыре официальных мужа. Просто на моих глазах Андрюшина мамочка романов не крутила, а сама я предпочитала держаться от нее подальше и, естественно, ее личной жизнью не интересовалась. Я сейчас подумала, что они с Анькой здорово похожи.
Наконец я изловчилась. Но мое движение заметила Агнесса Геннадьевна, как оказалось, обладавшая лучшей реакцией (да и в прошлых схватках, как правило, побеждала она), и подставила под удар Анькину голову. Подружка крякнула и отрубилась. Я взвыла от отчаяния.
Агнесса Геннадьевна резвенько поднялась на ноги, отряхнулась, поправила прическу, глянула на меня, потом на своего отрубившегося сынка и совершенно нормальным тоном предложила мне пройти на кухню и обсудить ряд моментов.
Челюсть моя поползла вниз.
– Настя, брось бутылку, поговорить надо. А эти пусть пока тут полежат. Им полезно.
Агнесса Геннадьевна развернулась и первой вышла из комнаты. Я склонилась над Анькой, проверила, дышит ли, секунду колебалась, прикидывая, что делать, потом решила принять предложение Агнессы, понимая, что возможности с ней поговорить может больше не представиться. Тем более что она сама предлагает. Анька меня поймет. Надеюсь. И простит.
Агнесса Геннадьевна уже выставила на кухонный стол две чашки и варила кофе.
– Присаживайся, Настя, – предложила она.
Я села.
После того как кофе был разлит, а Агнесса плюхнулась напротив меня со своей извечной «беломориной», она внимательно на меня посмотрела и перешла к сути дела:
– Я тут времени зря не теряла и кое с кем поговорила.
И мадам Богданович назвала фамилию известного всей стране продюсера. Я в очередной раз уронила челюсть, затем быстро взяла себя в руки и напомнила про контракты членов нашей группы с продюсерским центром «Максимов» и про то, что до окончания срока их действия остается восемь месяцев, даже восемь с половиной.
Агнесса Геннадьевна кивнула и заявила, что упомянутый господин берет на себя решение этого вопроса. Мы не будем терять восемь с половиной месяцев. Конкуренция сейчас огромная, нужно все время о себе напоминать, иначе публика быстро о нас забудет. На слуху и так слишком много фамилий. Нашу нишу тут же займет кто-то более прыткий.
– У тебя и у Андрея останется тот же процент, – продолжала Агнесса Геннадьевна. – У остальных будет меньше.
– Почему? – Я тут же приняла боевую стойку.
– Потому. Радоваться должна, что тебе то же самое предлагают, а не хуже. И мне спасибо сказать.
Я сказала, не желая пока портить с ней отношения. Я прекрасно понимала, что у Андрюши не может быть большего процента, чем у меня, а только равный или меньший. У ребят – может быть и меньше. В принципе основной солисткой являюсь я… И я – единственная женщина. Ладно, не буду утомлять читателей нашей «кухней».
– Когда у нас общее собрание? – спросила я.
– После похорон.
Читать бесплатно другие книги:
