...И в трещинах зеркальный круг Кристи Агата
На лице собеседника, однако, не дрогнул ни один мускул.
– Может быть, – предположил Дермот, – тут нечто большее?
– Разумеется, нельзя сказать наверняка, как люди будут реагировать на те или другие события. Нельзя, даже если ты хорошо их знаешь. Всегда возможен сюрприз. Марина могла отнестись к этому вполне спокойно, без особых эмоций. Человек она отзывчивый. Могла бы, к примеру, воскликнуть: «Ах, бедняжка, какая трагедия! Как такое могло случиться?» Вполне могла выказать сочувствие, но сильно не расстроиться. В конце концов, смерть на киношной вечеринке – не такая уж большая редкость. Или, будь обстановка достаточно будничной, могла бы предпочесть – на уровне подсознания – окрасить все в драматические тона. Скажем, закатить сцену. Могла быть и другая причина.
Дермот решил взять быка за рога.
– Я бы хотел, – сказал он, – услышать ваше настоящее мнение.
– Не знаю, – последовал ответ. – С уверенностью ничего сказать не могу. – Чуть помолчав, он добавил: – Вы ведь знаете, существует профессиональная этика. Между врачом и пациентом есть определенные отношения.
– Она вам что-то сказала?
– Ну, вот так конкретно – нет.
– А эту женщину, Хитер Бэдкок, Марина Грегг знала? Раньше они встречались?
– Я думаю, она для нее была человеком из толпы, не более, – сказал доктор Гилкрист. – Нет. Дело не в этом. На мой взгляд, Хитер Бэдкок тут вообще ни при чем.
– А этот препарат, «Калмо»? – спросил Дермот. – Марина Грегг сама его иногда принимает?
– Принимает, и еще как. Впрочем, как и все, кто ее окружает. Элла Зелински, Хейли Престон, да что там, половина студии – сейчас это модно. Таких лекарств нынче развелось множество. Одно надоест – люди переходят на другое, поновее, и считают, что оно – просто чудо, оно-то и приводит тебя в норму.
– А на самом деле?
– Лишь отчасти, – сказал Гилкрист. – Свое дело эти средства делают. Успокаивают вас или, наоборот, бодрят, помогают вам осилить что-то, на что вы, как вам казалось, не способны. Я не прописываю подобные лекарства часто, но если их принимать в нормальных дозах, они неопасны. Людям, которые не могут помочь себе сами, они помогают.
– Хотел бы я знать, – сказал Дермот Крэддок, – что именно вы мне пытаетесь втолковать.
– Я пытаюсь решить для себя, – ответил Гилкрист, – в чем именно состоит мой долг. Представьте, его можно трактовать двояко. Есть долг доктора по отношению к своему пациенту. То, чем пациент с ним делится, должно оставаться между ними. Но есть и другая точка зрения. Вам может показаться, что пациенту угрожает опасность. И надо предпринять шаги, чтобы этой опасности избежать.
Он замолчал. Крэддок выжидательно смотрел на него.
– Да, – решился доктор Гилкрист. – Кажется, я знаю, как поступить. Я должен просить вас, главный инспектор Крэддок, сохранить в тайне все, что я сейчас скажу. Не от ваших коллег, разумеется. А от внешнего мира, в особенности от людей, которые находятся в этом доме. Согласны?
– Я не могу полностью связать себе руки, – произнес Крэддок. – Мало ли во что все это может вылиться? Но в принципе я согласен. Другими словами, все, что вы мне сообщите, я постараюсь держать при себе и не рассказывать никому, кроме моих коллег.
– Тогда слушайте. Возможно, это ничего и не значит. Когда женщины взвинчены, как Марина Грегг сейчас, они могут сказать что угодно. И вот что она сказала мне. Хотя, повторяю, возможно, это ничего не значит.
– Что же? – спросил Крэддок.
– После того как умерла эта женщина, Марина была на грани истерики. Послала за мной. Я дал ей успокоительное. Сел рядом, взял ее за руку, пытался как-то успокоить, говорил, что все будет хорошо. Она уже погружалась в сон и вдруг сказала: «Это предназначалось для меня, доктор».
Крэддок пристально посмотрел на него:
– Вот как? А потом… на следующий день?
– Больше об этом – ни словечка. Вскоре я сам ей об этом напомнил. Она уклонилась. Вот ее ответ: «Вы просто ошиблись. Ничего такого я сказать не могла. Наверное, мне ваше лекарство мозги затуманило».
– Но вы считаете, она это сказала на полном серьезе?
– На полнейшем, – подтвердил Гилкрист. – Это не значит, что так оно и есть, – предупреждающе добавил он. – Ее хотели отравить или Хитер Бэдкок – этого я не знаю. Это уже по вашей части. Я лишь говорю, что Марина Грегг, несомненно, была убеждена: чрезмерная доза лекарства предназначалась для нее.
Некоторое время Крэддок хранил молчание. Потом сказал:
– Спасибо, доктор Гилкрист. Вы сказали мне нечто очень важное, и ваши мотивы мне понятны. Ведь если эти ее слова на чем-то основаны, значит, ей и сейчас угрожает опасность, правда?
– Именно, – согласился Гилкрист. – В этом вся суть.
– У вас есть причины полагать, что дело обстоит именно так?
– Нет.
– И вы не знаете, почему такое могло прийти ей в голову?
– Нет.
– Что ж, спасибо. – Крэддок поднялся. – Еще один вопрос, доктор. А мужу она это не сказала?
Гилкрист медленно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Уверен. Мужу не сказала.
Несколько секунд он смотрел Дермоту прямо в глаза, потом кивнул и спросил:
– Я вам больше не нужен? Ну, прекрасно. Тогда я загляну к больной. Вы поговорите с ней, как только это станет возможным.
Он вышел из комнаты. Крэддок, поджав губы, принялся почти беззвучно что-то насвистывать.
Глава 10
– Джейсон вернулся, – объявил Хейли Престон. – Идемте со мной, главный инспектор. Я провожу вас в его комнату.
Комната, служившая Джейсону Радду кабинетом и гостиной, находилась на первом этаже. Она была уютной, но меблирована без всякой роскоши. И безликой – по такой не определишь, что за человек ее хозяин, каковы его наклонности и пристрастия. Джейсон Радд поднялся из-за стола и вышел навстречу Дермоту. Н-да, подумал Дермот, вот уж кого не назовешь безликим, рядом с таким померкнет любая комната. Хейли Престон был вышколенным служакой и пустозвоном. В Гилкристе чувствовались сила и обаяние. А этого человека распознать нелегко, это Дермот понял сразу. За долгие годы работы в полиции Крэддок повидал немало людей. И мог с одного взгляда оценить потенциальные возможности человека, а зачастую и прочитать мысли собеседника. Здесь же Крэддок мгновенно понял: прочитать мысли Джейсона Радда удастся лишь в той степени, в какой Джейсон Радд это позволит. Глубоко посаженные и задумчивые глаза словно пронзали тебя насквозь, сами же не раскрывали ровным счетом ничего. Неправильной формы встрепанная голова выдавала блестящий интеллект. Лицо клоуна могло вызывать отвращение, но могло и казаться привлекательным. Тут, подумал Дермот, надо внимательно слушать и тщательно все записывать.
– Извините, главный инспектор, если заставил ждать. Задержали кое-какие осложнения на студии. Выпьете чего-нибудь?
– Сейчас нет, спасибо, мистер Радд.
Лицо клоуна вдруг скривилось, изображая ироническую усмешку.
– Не тот дом, в котором стоит подносить бокал ко рту, вы это подумали?
– Нет, откровенно говоря, не это.
– Нет, конечно же, не это. Хорошо, главный инспектор, что вы хотите узнать? Что вас интересует?
– Мистер Престон довольно подробно ответил на мои вопросы.
– Его ответы вам помогли?
– Помогли, но хотелось бы большего.
Джейсон Радд вопросительно поднял брови.
– Я говорил также с доктором Гилкристом. Узнал от него, что ваша жена еще слаба и встретится со мной попозже.
– Марина очень чувствительна, – сказал Джейсон Радд. – У нее, если честно, случаются нервные срывы. А когда на твоих глазах совершается убийство – это, согласитесь, причина для нервного срыва.
– Да, приятного тут мало, – сухо изрек Дермот Крэддок.
– Во всяком случае, едва ли моя жена скажет вам больше, чем вы узнаете у меня. Когда все произошло, я стоял рядом с ней, а я, говоря откровенно, человек более наблюдательный, чем моя жена.
– Прежде всего один вопрос, – начал Дермот. – Скорее всего, вы на него уже отвечали, но я хочу задать его снова. Вопрос вот какой: с Хитер Бэдкок вы или ваша жена раньше были знакомы?
Джейсон Радд отрицательно покачал головой:
– Ни в коей степени. По крайней мере я видел ее впервые в жизни. Я получил от нее два письма от имени «Службы скорой помощи Святого Иоанна», но лично с ней я впервые встретился за пять минут до того, как она умерла.
– Но она утверждала, что встречалась с вашей женой?
Джейсон Радд кивнул:
– Да, двенадцать или тринадцать лет назад. На Бермудах. Было какое-то сборище на свежем воздухе в поддержку «Службы скорой помощи». Марина, как я понимаю, его открывала. И миссис Бэдкок, едва ее представили, начала взахлеб рассказывать какую-то длинную историю, как она, хотя лежала в постели с гриппом, все-таки поднялась, пришла туда и взяла у моей жены автограф.
Ироничная улыбка снова искривила его лицо.
– Могу сказать, главный инспектор, что такое случается на каждом шагу. Обычно толпы людей выстраиваются для того, чтобы взять у моей жены автограф, и эта минута навсегда остается в их памяти дорогим воспоминанием. Понятно, для них это целое событие. Естественно и то, что моя жена из тысяч охотников за автографами никого не помнит. Так что в ее памяти не осталось никаких воспоминаний о мимолетной встрече с миссис Бэдкок.
– Да, это вполне понятно, – согласился Крэддок. – Сторонний наблюдатель сказал мне, мистер Радд, что вид у вашей жены, пока она выслушивала историю Хитер Бэдкок, был несколько рассеянный. Вам тоже так показалось?
– Весьма возможно, – сказал Джейсон Радд. – Особой выносливостью Марина не отличается. Разумеется, она привыкла к тому, что я назвал бы публичной деятельностью, и выполняет эти свои обязанности почти машинально. Но к концу долгого дня внимание ее обычно ослабевает. Возможно, тут был как раз такой момент. Честно говоря, я ничего особенного не заметил. Хотя минутку… Она как-то не торопилась ответить миссис Бэдкок. Я даже, если не ошибаюсь, легонько толкнул ее локтем.
– Может быть, что-то отвлекло ее внимание? – предположил Дермот.
– Не исключено, но допускаю, что просто сказалась усталость.
Некоторое время Дермот Крэддок молчал. Он смотрел в окно на несколько мрачноватый пейзаж – Госсингтон-Холл густой стеной окружали деревья. Он перевел взгляд на картины, висевшие на стенах, и наконец снова посмотрел на Джейсона Радда. Лицо последнего выражало внимание, но и только. Прочитать его мысли и чувства не представлялось возможным. Держался он любезно и совершенно раскованно, хотя на душе у него, подумал Дермот, могло твориться что угодно. Это был человек исключительных умственных способностей. Из такого ничего не вытянешь, если он сам этого не захочет… разве что выложить козырную карту? Дермот принял решение. Именно так… по козырям.
– А вам не приходило в голову, мистер Радд, что Хитер Бэдкок была отравлена случайно? Что в действительности отравить хотели вашу жену?
В комнате повисло молчание. Джейсон Радд нимало не изменился в лице. Дермот терпеливо ждал. Наконец Джейсон Радд глубоко вздохнул и словно сбросил с себя ношу.
– Да, – негромко произнес он, – вы совершенно правы, главный инспектор. Я с самого начала был в этом уверен.
– Но вы ничего об этом не сказали ни инспектору Корнишу, ни во время дознания.
– Не сказал.
– Почему, мистер Радд?
– Если я отвечу вам, что это лишь мое убеждение, ни на чем не основанное, такой ответ будет достаточно верным. Факты, которыми располагаю я, в той же мере доступны и служителям закона, а они, пожалуй, определяют истину с большей компетентностью, чем я. О миссис Бэдкок как о человеке мне не известно ровным счетом ничего. Допускаю, что у нее были враги, решившие подсыпать ей роковую дозу именно во время этого конкретного сборища, хотя такой вариант выглядит несколько странным и притянутым за уши. И все же это возможно – именно потому, что людей собралось предостаточно, прием большой, много гостей, которых вообще мало кто знает, и в такой обстановке обвинить в преступлении конкретное лицо довольно трудно. Все это так, но буду с вами откровенным, главный инспектор. Я промолчал совсем не по этой причине. Причина в другом. Я не хотел, чтобы у моей жены хотя бы на секунду закралось подозрение, что только чудо спасло ее от смерти и отравить хотели именно ее.
– Благодарю за откровенность, – сказал Дермот. – Хотя ваш мотив мне не вполне понятен.
– Правда? Что ж, постараюсь объяснить. Чтобы это понять, нужно знать Марину. Она из тех, кому позарез нужно быть счастливым и уверенным в себе. В материальном отношении жизнь ее сложилась весьма удачно. Она хорошо известна в мире искусства, а вот на личном фронте… счастье от нее все время ускользало. Сколько раз ей казалось, что вот наконец-то она обрела счастье, приходила в безумный и безудержный восторг – а потом все ее надежды терпели крах. Она, мистер Крэддок, не способна воспринимать жизнь трезво и рассудочно. Каждый раз, вступая в брак, она, словно читающий сказку ребенок, ждала: вот теперь она заживет счастливо, отныне и во веки веков.
И снова уродливое клоунское лицо внезапно осветилось странной и слегка ироничной улыбкой.
– Но ведь в браке, главный инспектор, так не бывает. Небо не может быть безоблачным вечно. Если кому-то из нас удается прийти к жизни, полной согласия, любви и безмятежности, спокойного счастья, можно считать, что ему здорово повезло. А вы, главный инспектор, – добавил он, – наверное, женаты!
– Такого везенья или невезенья на мою долю пока не выпало, – пробормотал Крэддок в ответ.
– В нашем мире, я имею в виду мир кино, вступление в брак – это профессиональный риск. Кинозвезды вступают в брак довольно часто. Иногда они бывают в нем счастливы, иногда он оборачивается катастрофой, но почти всегда оказывается делом временным. В этом отношении причин жаловаться у Марины ничуть не больше, чем у остальных, но для человека с ее темпераментом такие вещи значат очень много. Она взяла себе в голову, что родилась под несчастливой звездой, что личная жизнь у нее так никогда и не сложится. Она всегда страстно желала одного: любви, счастья, нежности, уверенности в завтрашнем дне. Она безумно хотела иметь детей. Но, как считают некоторые медицинские светила, сама сила этого желания делала цель начисто недостижимой. Один весьма уважаемый врач посоветовал ей усыновить ребенка. Он сказал: иногда страстная жажда материнства отчасти гаснет, если усыновить ребенка, и тогда вскоре на свет может появиться свой собственный. Марина взяла на воспитание, если не ошибаюсь, троих детей. На время в ее доме поселились относительные счастье и безмятежность, но какая-то червоточинка оставалась. Можете себе представить, в какой восторг она пришла одиннадцать лет назад, когда забеременела. Восторг и предвкушение подлинного счастья были совершенно неописуемы. На здоровье она не жаловалась, и доктора уверяли ее, что все будет в полном порядке. Не знаю, слышали вы или нет, но исход оказался трагическим. Мальчик родился умственно отсталым, слабоумным. В результате – полная катастрофа. Марина была сражена наповал и несколько лет тяжело болела, ее поместили на исцеление в лечебницу. Выздоравливала она медленно, но в конце концов выздоровела. Вскоре после этого мы поженились, и у нее снова проснулся интерес к жизни, ей снова стало казаться, что она сможет обрести счастье. Поначалу ей не удавалось заключить приличный контракт на съемки. Все так или иначе сомневались, хватит ли у нее сил для напряженной работы. Мне пришлось за нее как следует побороться. – Джейсон Радд плотно сжал губы. – Эту битву я выиграл. Съемки картины уже начались. А пока шла борьба, мы купили этот дом и занялись его переделкой. Всего две недели назад Марина говорила мне, как она счастлива, как наконец-то чувствует, что вполне готова для счастливой семейной жизни, а все ее беды остались в прошлом. Я слегка встревожился, потому что оптимизм ее, как обычно, был чрезмерен. Но счастлива она была – в этом сомневаться не приходилось. Симптомы нервного расстройства прекратились, она стала какая-то тихая, спокойная, чего раньше я за ней не замечал. Все шло хорошо, пока… – Он остановился, потом с внезапной горечью добавил: – Пока не случилось это! Этой женщине надо было умереть именно здесь! Для Марины уже это – серьезное потрясение. И я не мог подвергать… да, я решил не подвергать Марину дополнительному риску – незачем ей знать, что кто-то покушался на ее жизнь. Это было бы второе потрясение, и, возможно, роковое. Оно могло бы снова надолго уложить ее в больницу.
Он посмотрел Дермоту прямо в глаза:
– Теперь вы меня понимаете?
– Ваша точка зрения мне ясна, – сказал Крэддок, – но, ради бога, извините, по-моему, вы упускаете из виду нечто важное. Вы почти уверены, что отравить пытались именно вашу жену. Но разве эта опасность исчезла? Если отравитель не добился своего, он ведь, вполне возможно, повторит попытку?
– Естественно, я об этом подумал, – сказал Джейсон Радд, – но теперь, если можно так выразиться, получив предупреждение, я приму все меры предосторожности и смогу обезопасить мою жену. Она будет под моим неусыпным наблюдением, за ее безопасностью будут следить и другие. Самое главное – она не должна знать, что ей угрожает какая-то опасность.
– И вы полагаете, – осторожно спросил Дермот, – что она этого не знает?
– Конечно, не знает. Понятия не имеет.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Ей это и в голову не придет.
– Но вам-то пришло, – заметил Дермот.
– Это совсем другое дело. Если рассуждать логично, такое объяснение напрашивается само собой. Но логика никогда не была сильным местом моей жены, она даже не сможет представить себе, что кому-то вздумалось от нее избавиться. Ей такая мысль просто не придет в голову.
– Может, вы и правы, – медленно вымолвил Дермот, – но тогда возникают новые вопросы. Позвольте опять-таки не ходить вокруг да около. Кого вы подозреваете?
– Не могу сказать.
– Простите, мистер Радд, «не могу» в смысле «не знаю» или «не хочу говорить»?
На этот вопрос Джейсон Радд ответил сразу:
– В смысле «не знаю». Не знаю, и все тут. Невзлюбить ее так сильно, возненавидеть так сильно, чтобы пойти на убийство, – я не могу себе такого представить, как не может и она. С другой стороны, простые и очевидные факты говорят нам, что произошло именно это.
– Обрисуйте, пожалуйста, факты, которые вам известны.
– Пожалуйста. Обстоятельства довольно ясны. Я налил два коктейля дайкири из кувшина, напиток был приготовлен заранее. Передал их Марине и миссис Бэдкок. Что дальше делала миссис Бэдкок, я не знаю. Видимо, отошла поговорить с кем-то из своих знакомых. Моя жена стояла с бокалом в руке. В эту минуту появились мэр и его жена. Марина поставила свой бокал, нетронутый, и встретила их. Потом еще кое-кого. Приехал наш старый друг, с которым мы не виделись несколько лет, еще кое-кто из местных, двое человек со студии. Все это время бокал с коктейлем стоял на столе позади нас, потому что мы вышли немного вперед, к самой лестнице. Когда жена разговаривала с мэром, по просьбе местных репортеров их несколько раз сфотографировали: мы решили, что местным жителям это будет приятно. Я тем временем принес напитки для новых гостей. Где-то в этом промежутке в бокал моей жены и подсыпали отраву, так мне кажется. Не спрашивайте меня, как это сделали, – задача была явно не из простых. С другой стороны, если у кого-то хватает духа провернуть нечто подобное в открытую, ничуть не маскируясь – удивительно, но факт, – почти никто этого не заметит! Вы спрашиваете, подозреваю ли я кого-нибудь конкретно. Физически отравить бокал с коктейлем могли человек двадцать. Понимаете, люди все время перемещались группками, разговаривали, куда-то отходили, разглядывали новшества после ремонта дома. Движение не прекращалось. Я уже об этом думал, думал не раз, старался что-то припомнить… но ничего, абсолютно ничего не указывает на кого-то конкретно.
Он умолк, огорченно вздохнул:
– О том, что было дальше, вы, конечно, уже слышали.
– Хотел бы услышать еще раз от вас.
– Я вернулся к лестнице. Жена обернулась к столу и как раз брала свой бокал. В этот момент ойкнула миссис Бэдкок. Кто-то, видимо, толкнул ее под руку, бокал выскользнул из ее пальцев, упал на пол и разбился. Марина поступила, как и подобает хозяйке. Несколько капель выплеснулось даже на ее юбку. Но она успокоила миссис Бэдкок, вытерла носовым платком ее платье и заставила взять свой бокал. Если не ошибаюсь, она сказала: «Я уже и так выпила достаточно». Вот и все. Но одно могу сказать точно. Роковую дозу не могли подсыпать после этой сцены, потому что миссис Бэдкок стала пить из бокала сразу, как взяла его из рук Марины. А через четыре или пять минут она умерла. Интересно, что испытал отравитель, когда увидел, как рухнул его план…
– Вы все это поняли сразу?
– Нет, конечно. Сразу я решил – вполне естественно, – что у этой женщины приступ. Сердце, коронарный тромбоз, что-нибудь такое. Мысль об отравлении мне и в голову не пришла. Да и вам бы не пришла… вообще никому.
– Возможно, вы правы, – признал Дермот. – Что ж, картину вы обрисовали довольно четко, в фактах вы не сомневаетесь. И говорите, что никого конкретно не подозреваете. Тут у меня возникают сомнения.
– Уверяю вас, это чистая правда.
– Давайте зайдем с другой стороны. Есть ли люди, которым ваша жена мешает? Это звучит мелодраматично, но кто ее враги?
Джейсон Радд выразительно вскинул руку.
– Враги? Враги? Попробуй определи, что такое враг. Мир, в котором обитает моя жена и я, полон зависти и ревности. И всегда найдется желающий сказать про тебя какую-нибудь гадость, пустить слушок, при случае подставить ножку. Но это вовсе не значит, что такой человек – убийца, его даже не назовешь потенциальным убийцей. Вы согласны?
– Да. Чтобы решиться на убийство, мелочной неприязни или зависти недостаточно. Может быть, ваша жена кому-то причинила страдания в прошлом?
На сей раз категоричного «нет» не последовало. Джейсон Радд нахмурился.
– Честно говоря, думаю, таких нет, – произнес он наконец. – Могу добавить, что я уже размышлял об этом.
– Какой-нибудь роман, связь с мужчиной?
– Романы, конечно, были. Да, можно предположить, что с кем-то из мужчин Марина обошлась не лучшим образом. Но чтобы кто-то долгие годы держал камень за пазухой… Такого не было, уверен.
– Тогда женщины? Кто-нибудь мог питать к мисс Грегг стойкую ненависть?
– Женщины – существа непростые, – сказал Джейсон Радд. – И все же так сразу никого назвать не могу.
– А кому смерть вашей жены принесет материальную выгоду?
– В ее завещании указаны многие, но суммы невелики. Материальную выгоду, как вы говорите, получу я, то есть ее муж, да, пожалуй, актриса, которая заменит ее на съемках. Хотя не исключено, что фильм теперь вообще рассыплется. Тут наверняка не скажешь.
– Ладно, пока не будем заострять на этом внимание, – предложил Дермот.
– Вы обещаете, что Марине ничего не будет сказано о возможной опасности?
– А вот этим надо заняться серьезно, – сказал Дермот. – Но я хочу, чтобы вы поняли – скрывая от жены правду, вы подвергаете ее риску. Впрочем, ближайшие несколько дней, пока ваша жена находится под наблюдением врачей, опасаться нечего. У меня к вам еще одна просьба. Составьте, пожалуйста, по возможности полный список людей, находившихся на площадке у верха лестницы или поднимавшихся по ступеням в момент убийства.
– Постараюсь, хотя не уверен, припомню ли всех. Лучше попросить об этом мою секретаршу, Эллу Зелински. У нее блестящая память, у нее же должны быть списки приглашенных. Если хотите поговорить с ней сейчас…
– Хочу, и даже очень.
Глава 11
1
Элла Зелински бесстрастно взирала на Дермота Крэддока сквозь массивные очки в роговой оправе, а он думал – надо же, чтобы так повезло! Спокойно и по-деловому она выдернула из ящика стола листок с машинописным текстом и протянула его Крэддоку.
– Могу сказать почти наверняка – сверх этого списка не было никого, – сообщила она. – Но, возможно, есть двое или трое лишних – кое-кто из местной публики. То ли до них не дошло приглашение, то ли они быстро ушли. Короче, я почти уверена, что этот список точен.
– Очень квалифицированная работа, позвольте сделать вам комплимент, – сказал Дермот.
– Спасибо.
– Наверное… извините, я в этом полный профан… наверное, ваша работа требует высокой квалификации?
– Все должно быть отпечатано четко и ясно, это факт.
– А каковы ваши обязанности? Вы, если можно так выразиться, осуществляете связь между студией и Госсингтон-Холлом?
– Нет. К работе студии я не имею никакого отношения, разве что отвечаю на звонки оттуда либо звоню на студию сама. На мне – светская жизнь Марины Грегг, ее деловые и личные контакты, ну и в определенной степени я слежу за ведением хозяйства.
– Работа нравится?
– За нее щедро платят, и она достаточно интересна. Впрочем, убийство в контракте оговорено не было, – добавила она сухо.
– Вы были потрясены?
– Так сильно, что хочу спросить: вы уверены, что это убийство?
– Шестикратная доза гиэтилмексина и так далее – чем еще это может быть?
– Несчастным случаем.
– Но как, на ваш взгляд, такой несчастный случай мог произойти?
– Вам трудно себе это представить, потому что вы не знаете обстановки. Этот дом – просто склад всякого снадобья. Я вовсе не имею в виду наркотики. Речь идет о лекарствах, выписанных доктором, но, как часто бывает в медицине, так называемая смертельная доза не всегда сильно отличается от дозы лечебной.
Дермот кивнул.
– У людей театра и кино разного рода провалы в памяти – дело вполне обыкновенное. Иногда мне кажется, чем больше ты талантлив как художник, тем меньше у тебя здравого смысла в каждодневной жизни.
– Вполне возможно.
– А сколько они таскают с собой всяких бутылочек, облаток, порошков, капсул и всяких коробочек! Успокоительное в кармашке, тоник в сумочке, таблетка для поднятия духа еще бог знает где – мудрено ли перепутать?
– Но все это едва ли применимо к нашему случаю.
– Как сказать. Допустим, кому-то из гостей потребовалось успокоиться или взбодриться, он (или она) достал свою бутылочку и то ли потому, что с кем-то в эту секунду разговаривал, то ли потому, что забыл дозу – давно это средство не принимал, – положил себе в бокал больше, чем полагается. Потом отвлекся и куда-нибудь отошел, а в это время появляется миссис, запамятовала ее фамилию, думает, что это бокал ее, хватает его и выпивает. По мне, такая версия куда правдоподобнее всего остального.
– Надеюсь, вы понимаете, что подобные варианты мы тоже рассматривали.
– Понимаю. И все же там бродило столько людей, столько бокалов с напитками повсюду стояло! Берешь чужой и выпиваешь из него – это не такая уж редкость.
– То есть вы не думаете, что кто-то намеренно отравил Хитер Бэдкок? По-вашему, она просто выпила из чужого бокала?
– Мне кажется, что это – самое вероятное.
– В таком случае, – сказал Дермот, тщательно подбирая слова, – это был бокал Марины Грегг. Понимаете? Ведь Марина передала умершей свой бокал.
– Может, она только думала, что это ее бокал, – поправила его Элла Зелински. – Вы ведь с Мариной еще не разговаривали? Она рассеянна до крайности. Она может взять любой бокал, похожий на тот, что был у нее, и выпить из него. Я не раз видела, как она это делала.
– А «Калмо» она принимает?
– О да, как все мы.
– И вы тоже, мисс Зелински?
– Бывает. В таких делах люди склонны обезьянничать.
– Я бы очень хотел поговорить с мисс Грегг, – сказал Дермот. – Она… на удивление долго не может прийти в себя.
– Это просто каприз, истерика, – объяснила Элла Зелински. – Она же все время себя заводит. А тут – убийство! Оно не может не выбить ее из колеи.
– А вас, мисс Зелински, не может выбить?
– Когда вокруг тебя целыми днями все только ахают да хватаются за сердце, – сухо ответила Элла, – поневоле впадаешь в другую крайность.
– Вы гордитесь тем, что и бровью не ведете, когда рядом разыгрывается трагедия?
Она обдумала его слова.
– Возможно, это не самая милая черта. Но мне кажется, если такой иммунитет у себя не разовьешь, сама живо чокнешься.
– А у мисс Грегг было… у мисс Грегг трудно работать?
Это был в некотором роде интимный вопрос, но Дермот Крэддок решил провести легкий эксперимент. Если Элла Зелински вскинет голову и глазами спросит его, какое отношение это имеет к убийству миссис Бэдкок, придется признать, что миссис Бэдкок тут действительно ни при чем. Но вдруг Элла Зелински захочет рассказать, что она думает о Марине Грегг?
– Она прекрасная актриса. Ее личное обаяние беспредельно, и оно необыкновенным образом ощущается на экране. Работать у такого человека – большая честь. Ну а в личном плане это, конечно же, чистый кошмар!
– Aгa… – пробормотал Дермот.
– Промежуточных состояний она не знает. Либо на седьмом небе от счастья, либо на дне бездны, эмоции все время через край, а на неделе у нее обязательно семь пятниц, да не дай бог упомянуть при ней третье, пятое и десятое, потому что она обязательно расстроится.
– Например?
– Ни в коем случае – про нервные срывы, про лечебницы для нервных больных. Понятно, к таким темам она особо чувствительна. Ни слова – про детей.
– А чем не угодили дети?
– Представьте, не может видеть детей, слышать о ком-то, кто счастлив с детьми. Стоит ей узнать, что у кого-то появился или вот-вот появится ребенок, она тут же становится несчастной. Ведь рожать она больше не может, а тот ребенок, что все-таки родился, оказался недоразвитым. Вы, наверное, про это слышали?
– Слышал. Печальная история, большое несчастье. Но ведь прошло столько лет, казалось бы, это должно как-то забыться.
– Не забылось. У нее это прямо болезнь. Дети наводят ее на горькие мысли.
– А как к этому относится мистер Радд?
– Ну, ребенок-то был не его. Отец – ее прежний муж, Изидор Райт.
– Прежний муж. Интересно, а где он сейчас?
– Снова женился и живет во Флориде, – без раздумья ответила Элла Зелински.
– Как вы считаете, у Марины Грегг за ее жизнь набралось много врагов?
– Не сказала бы, что сверх меры. Как у всех. Разумеется, враги возникают: из-за другого мужчины, из-за другой женщины, из-за выгодного контракта или зависти. Обычное дело.
– Вам не казалось, что она кого-то боится?
– Марина? Кого-то боится? Не казалось. Боится? С какой стати?
– Не знаю, – признался Дермот. Он взял лист с перечнем фамилий. – Большое спасибо, мисс Зелински. Появятся вопросы – я к вам снова обращусь, если не возражаете.
– Пожалуйста. Буду рада… все мы будем рады вам как-то помочь.
2
– Ну, что принес мне, братец Том?
Детектив-сержант Тиддлер понимающе ухмыльнулся. Его звали вовсе не Том, а Уильям, но коллеги просто не могли удержаться: кто же не знает Тома Тиддлера из детской считалочки!
– Сколько золота принес мне, сколько серебра? – продолжал игру Дермот Крэддок.
Они стояли возле «Синего вепря», Тиддлер провел день на киностудии и только что вернулся.
– С золотом слабовато, – сказал Тиддлер. – Сплетен мало. Пугающих слухов тоже. Кое-кто намекает на самоубийство.
– Почему самоубийство?
– Полагают, она могла повздорить с мужем и хотела, чтобы он ее пожалел. В таком духе. Но накладывать на себя руки oнa, естественно, не собиралась.
– Едва ли это похоже на правду, – заметил Дермот.
– Конечно, не похоже. В общем, они там ничего толком не знают. Варятся в собственном соку. Только и разговоров, что шоу надо продолжать, да съемку надо продолжать, да камеры должны работать. Сыплют своей терминологией, я в ней не силен. Их одно волнует: когда Марина Грегг вернется на площадку. Она уже до этого пару раз срывала съемки – устраивала истерику.
– Но в целом они ее любят?
– Я бы так сказал: они сыты ее штучками по горло, но, когда она в настроении, когда готова быть божеством – они ее обожают. Кстати, муж от нее без ума.
– Что там думают о нем?
Читать бесплатно другие книги:
