Книга волшебных историй (сборник) Толстая Татьяна
– Мальчик? – пугалась королева.
– Ну да, на самом деле он не мальчик… ему 32 года…
– Дитя мое! – хваталась за сердце королева.
– В общем, это мой учитель йоги.
– Учитель чего?
– Мамочка, йога – это такое индийское учение, целью которого является полная гармония с миром… Ну это неважно.
– Где ты этого нахваталась?! – королева была в ужасе.
– В общем, мама, мой гуру, он сказал, что у папы на протяжении стольких лет были забиты все чакры, что он не мог соответствовать своей карме… Ты пока не поймешь. В общем, ему надо было выйти в астрал (это с ним сейчас и происходит) и очиститься.
– И что дальше? – испуганно прошептала королева.
– А когда очистится, он даст знак. И мы его разбудим.
– А какой знак?
Но Сметанка не успела ответить. Из парка перед дворцом долетел визг дежурных фрейлин, залаяли собаки – и вслед за этим раздался жуткий скрежет и лязг. Этот звук был намного страшнее того храпа, который до полусмерти напугал королеву. Мать и дочь бросились к окну.
Ужасная картина открылась их взгляду…
5
Асфальтоукладчик Серега и умный Мирон не спали допоздна. Алёна пыталась подслушать, но как ни прижимала стакан дном к стене своей светелки, а открытой стороной – к большому уху, слышала только «бу-бу-бу» и неприличные ругательства.
А посреди ночи заговорщики сели на асфальтовый каток и уехали в сторону Рабочей Окраины, где в тесноте и обиде жили сильные, несытые и хмурые люди.
В Рабочей Окраине Серегу хорошо знали и уважали. Там у него проживала зазноба, таксистка Лариска. По ее просьбе Серый заасфальтировал от века немощенные улицы поселка, чтобы Лариска могла не оставлять свое такси в гараже и не скакать потом по лужам, а подъезжать прямо к дому с шиком. И соседям стало удобно: телеги, велосипеды, автобус опять же пустили.
Там Серега с Мироном ходили из дома в дом, пока небо над Рабочей Окраиной не начало подергиваться рассветным пеплом. И в этот мутный час без солнца и теней медленный и бесшумный Серегин каток повел толпу числом в полтораста мужиков к асфальтовому заводу, где их ждали другие катки и десять самосвалов, груженных горячим асфальтом.
Едва роса на подстриженной травке газона загорелась на солнце, тридцать страшных вальцов, словно катушки в человеческий рост, с хрустом, как сухие ветки, подмяли чугунную дворцовую ограду. Гигантскими жуками катки расползлись по парку, ломая беседки, статуи и фонтаны. Следом за ними под визг дежурных фрейлин и собачий лай на газон вырулили десять грузовиков, выстроились веером и стали вываливать на песчаные дорожки и аллеи, на зеленые лужайки и клумбы, на игровые площадки и в бассейны иссиня-черную дымящуюся массу с резким жарким запахом.
Королева потеряла сознание.
6
Поднять в ружье армию было некому, поскольку главнокомандующим оставался спящий король да и ружей действующих и исправных у армии, если честно, оставалось штук тридцать. Давно королевство ни с кем не воевало, века, почитай, полтора-два, никого не мечтало победить, и само мало чем таким располагало, из-за чего имело смысл развязывать войну и проливать кровь. Ну, луга, ну, поля, ну горы. Две-три речки. Небольшое море, которое и морем-то называлось условно, а по сути было чуть солоноватым озером без всякого стратегического значения торгового порядка.
Так что Сергей Типун со своей асфальтовой дружиной в два счета парализовали дворцовую стражу, придворные в ужасе от перспективы быть закатанными в асфальт забились по своим щелям, королева, как было сказано, валялась в глубоком обмороке, солдаты немедленно перешли на сторону противника, наплевав на угрозы военного министра и маршалов. Министр, собственно, пытался застрелиться, но именной пистолет дал две осечки, и в третий раз испытывать судьбу опытный военачальник не стал.
Вся силовая верхушка и офицеры срочно посрывали погоны, аксельбанты и ордена и прикинулись кто садовником, кто печником, кто пасечником, кто конюхом или поваром. И надо отдать должное узурпатору – переворот произошел бескровно, если не считать увязшей в асфальте и слегка придавленной любимой королевиной кошки Дульсинеи, для домашних – Дуси, Дуни или Дули, кому как нравится. Да и та успела с жутким воплем выскочить из-под вальца и на трех лапах умчаться в заросли шиповника.
Сметанка спряталась, зарывшись в сено на конюшне, – и при этом успела, вот умница, заскочить в папенькину опочивальню и вытащить из тайника за картиной в духе сюрреализма «Королева верхом на кошке» работы придворного художника Фикуса Сарафанова – главную драгоценность дворца: хрустальную волшебную Корону. Волшебство Короны заключалось в том, что лишь надев ее, король становился настоящим королем. И никакие сокровища и армии мира не могли сделать королем того, кто усядется на трон без этой волшебной короны.
Пересидев в конюшне первое время, грызя яблоки, сухари и сахар, что таскал ей конюх, безлунной ночью принцесса незаметно выбралась из дворца. Недалеко от Зеленных ворот, через которые по утрам шли груженные овощами подводы с ферм, у нее на всякий пожарный был припаркован скутер, на котором принцесса и унеслась быстрее ветра. И ветер, как ни старался, не мог ее догнать, чтоб донести ужасный жирный запах свежего асфальта, горячей смолы, убивающей все живое. Принцесса мчалась на своем скутере к морю (озеру), где среди дюн и сосен стоял маленький деревянный дом, окруженный невысокой оградой из ракушечника. Там жил прославленный йог Петрович, гуру, иначе говоря, учитель, наставник Сметанки и других симпатичных молодых людей.
Надежно упакованная в специальную пленку с пузырьками, которые так приятно лопаются под пальцами, лежала на дне рюкзачка хрустальная Корона.
7
Когда по приказу Сереги бунтари полностью заасфальтировали территорию вокруг дворца, не оставив ни одного дерева, ни одного куста, где бы могли спрятаться придворные и члены королевской семьи, Типун стал думать, что делать дальше.
– Сейчас, Серый, необходимо развязать кровавый террор, – посоветовал Мирон, тайный советник, он же канцлер. – Казнить всю камарилью, начиная с короля и кончая министром иностранных дел, а главное – избавиться от министра дорог.
– Это еще зачем? – скривился Серега, который реально и в циничной форме хотел разделаться только со старшиной Корявым.
– Королевскую семью – к ногтю как первейшую контру, зародыш легитимной власти. Ликвидировать МИД – чтоб не подзуживал мировую общественность. Ну а дорожный начальник – нам главный враг, поскольку дороги – наше основное богатство. Врубаешься?
Типун не особо врубался, да и не хотелось ему, если честно, заниматься грязной работой. Поэтому для начала он предложил просто всех вышеуказанных персонажей взять под арест и держать там, пока не докажут свою преданность новой власти.
– Знаешь что, Серый? – сказал Мирон. – Асфальтовым катком ты был, асфальтовым катком остался. Не хочешь слушать умных людей – кончишь на виселице.
Однако на арест как временную меру согласился.
Надо заметить, что хотя от Рабочей Окраины исходил легкий душок тревоги, тюрем в королевстве не было. Александр Справедливый предпочитал образование и воспитание. А если вдруг кто украдет, что плохо лежит, или даст кому по морде – король лично тех судил и, как правило, присуждал временно покинуть пределы королевства и пожить для исправления на необитаемом острове в соленом озере среди скал. Мать-регентша Алёна Типун (стоявшая, как-никак, у истоков переворота) выразила пожелание, чтобы на этот остров незамедлительно сослали бы всех королевских лекарей во главе с дряхлым лейб-медиком, что и было сделано.
Новый правитель Сергей Первый Беспредельный, как он повелел себя называть, приспособил под тюрьму старую конюшню, где лошадей уже не держали, а хранили всякий хлам. А королеву с фрейлинами заключил под домашний арест без права переписки. Ну и король, как спал у себя в опочивальне, так там и остался. С той разницей, что его положили на пол, на матрасик, а кровать с балдахином занял сам Серега с выписанной из Рабочей Окраины Лариской – для верности и личного пригляда. Портрет королевы верхом на кошке он снял как глупую гадость, не представляющую художественной ценности, попутно заглянул в пустой тайник да и забыл о нем. А на место портрета повесил коврик «Олени у водопоя».
И вот когда вся «камарилья», как выражался канцлер Мирон (Серега думал, что от слова «комар», в том смысле, что – кровопийцы), была распределена по местам заключения, выяснилось, что нет девчонки. Королева не знала, где Сметанка, и только всё плакала да плакала. И никто не знал. На вопросы о принцессе все как один разводили руками и обливались горючими слезами, так как очень девочку любили. Видно было, что не врут. Хотя Мирон настойчиво предлагал применить легкие пытки типа иглоукалывания и удаления зубов.
Под диктовку тайного советника Беспредельный издал множество указов. Он увеличил налоги, приказал закрыть гимназии и лицеи как буржуазную отрыжку и оставить только несколько школ-восьмилеток с преподаванием ряда предметов на языке молотка и рубанка. Хозяев частных домов он переселил в вагоны, бесхозные после закрытия железных дорог, а сами дома постановил раскатать по бревнышку и построить из них казармы и пивные.
И сам правитель, и его фаворитка (Лариска) ходили в шелках и парче, ели на золоте икру и фуа-гра – печень откормленных в особо садистских условиях гусей. Напившись с утра шампанского, они гоняли на дорогущих автомобилях, причем оба – за рулем, хотя и обзавелись личными шоферами. Короче, были реально в шоколаде. Но что-то странное творилось с Серегой. Он не ощущал никакой радости от власти и богатства. Где-то в глубине его коренастой головы гнездилась, вгрызаясь в мозг, отвратительная мыслишка – что вот хоть тресни, а ненастоящий он король. А уж Лариска его кривоногая – и подавно не королева.
Мать-регентша втерлась в доверие к одной глупой фрейлине: гадала ей на картах, всякий раз обещая заморского принца, научила пасьянсу «Паук». И та, дура-дурой, взяла и рассказала колдунье про волшебную Корону. А поскольку эта пресловутая Корона буквально нигде не нашлась, тут-то Серега и вспомнил про тайник. И, подумав в три башки, Беспредельный, Мирон и Алёна сообразили, ЧТО исчезло из тайника – и с ЧЕМ упорхнула из дворца так называемая Сметанка.
8
Йог Петрович был очень маленький человек, всего метр двадцать, даже пониже принцессы. Но очень соразмерный. Как мальчик. Поэтому и домик у него был совсем маленький. Возможно, благодаря своему росту или, может быть, йоговской практике Петрович обладал многими умениями, которые людям обычно не присущи. Например, он умел летать – правда, невысоко и не очень далеко. Кроме того, мог растягивать время и сжимать пространство. В сочетании эти способности позволяли ему практически за реальные секунды оказаться где угодно. Кое-чему он обучил и Сметанку, хотя летала она еще плохо, а временем-пространством манипулировать пока боялась.
Гуру выслушал ученицу, описывая круги под потолком, что являлось у него признаком большого волнения.
– История, что и говорить, паршивая. Теперь я вижу, что дожидаться, пока твой папа проснется, нельзя. Мы должны его разбудить.
– Но как?! – вскричала принцесса.
– Ты слыхала о декабристах?
– Конечно, – соврала Сметанка. – А кто это?
– Обманывать нехорошо, это рвет твою ауру и нарушает гармонию с миром. Декабристы – это такие певчие птицы, которые летом впадают в спячку и прячутся в глубине заброшенных шахт на севере нашей страны. А зимой, в декабре, просыпаются, прилетают сюда, клюют ягоды рябины и шиповника и поют сутками напролет. Ты наверняка их видела. Маленькие такие, с серой спинкой и красной грудкой.
– Так это ж снегири! – засмеялась Сметанка.
– Ну можно и так сказать… – легко согласился Петрович. – Если мы раздобудем парочку декабристов и они запоют, хотя летом этого не любят, – их и только их песни смогут разбудить Герцена.
– А это еще кто? – не стала прикидываться всезнайкой принцесса.
– Это старый, очень старый звонарь… Он живет на земле уже много веков, просыпаясь раз в сто лет. И в этот день он звонит в свой огромный колокол, и тогда происходит какое-нибудь важное историческое событие. Вот его-то колокол и может разбудить твоего папу. Невероятной силы инструмент. Беда в том, что последний раз Герцен просыпался девяносто лет назад, и если его не разбудить, придется ждать еще десять лет. А это, как я понял, не входит в наши планы.
К старой шахте в безлюдном разрушенном поселке Петрович и Сметанка прилетели минуты за полторы. Им открылся безрадостный, плоский пейзаж. Черная растрескавшаяся земля рождала только чертополох и крапиву. Сильный, всегда северный ветер гнал в одну сторону клубки перекати-поля. Учитель прицепил на лоб фонарь, взял девочку за руку, и они влетели в черную воронку. Спускались медленно, по спирали, чтоб не наткнуться на торчащие из стен конструкции. Достигнув дна и пройдя по обвалившемуся лабиринту коридоров, они вышли в огромный зал. Гуру прибавил света, – и Сметанка ахнула. Пол в зале был как бы усеян розами. Красные комочки сидели, сонно нахохлившись и прижавшись друг к другу.
Петрович сделал принцессе знак. Она, робея, подошла к ближайшему декабристу и осторожно взяла теплое тельце в ладони. Учитель показал пальцами: два, бери двоих.
– Они поют только в паре, – шепнул он.
Сметанка стащила с головы бейсболку, усадила туда птиц и сунула «гнездо» за пазуху.
Когда они подлетали к дому, Петрович заметил, как с дороги в дюны сворачивает невиданная в этих местах длинная золотистая машина с откидным верхом.
9
Тайный советник Мирон дал одной из королевских легавых понюхать принцессин носок, найденный у нее в комнате.
Легавая добежала до Зеленных ворот, пометалась там и растерянно села в узкой колее. Мирон рассмотрел след протектора:
– Девчонка смылась на скутере, – доложил он Беспредельному.
Серега сильно сдал за последние дни, измученный непонятной – хотя теперь уже понятной тревогой. Он подозревал в измене всех, даже мать. Единственным человеком, кто еще пользовался его доверием, была Лариска. Ее он и послал в погоню.
Лариска увидела скутер, брошенный у самого крыльца домика, – такого маленького, словно здесь жили какие-нибудь хомяки. В это самое время со стороны леса к избушке вышли двое детей – мальчик и девочка.
– Ваша хата? – спросила Лариска.
– Наша, – хором ответили дети.
– А тачка? – она показала пальцем на скутер.
– Без понятия, – Сметанка пожала плечами, и Петрович посмотрел на нее укоризненно.
– Ну и с кем же вы здесь живете?
– Сами, – мальчик улыбнулся, и Лариска подумала, что, пожалуй, никакой он не мальчик, а дядька ее лет. – А вы кто?
– Я-то? – Лариска вдруг подскочила к Сметанке и крепко схватила ее за ухо. – Я-то известно кто… А вот кто ты? А ну, колись, прынцесса! Где корона?!
В следующее мгновение неведомая сила подняла Лариску высоко в воздух и, как елочную игрушку, прицепила за широкий лаковый ремень к сосновому суку.
Сметанка захлопала в ладоши, а Петрович погрозил Лариске пальцем и крикнул, приставив ко рту ладошки рупором:
– Нехорошо обижать маленьких! Повиси-ка теперь да подумай над своим поведением.
Чтобы декабристы побыстрей проснулись, Сметанка предложила посадить их в холодильник.
– Неглупо! – похвалил йог.
И уже буквально через пять минут из маленького, как все в доме, холодильничка раздались первые трели сбитых с толку птиц.
Декабристы пели все громче и громче, и даже когда их вынули из холодильника, они в забытьи, очарованные собственным пением, ничего не заметили и продолжали щебетать и заливаться, словно эстонский хор на Певческом поле.
И тут по небу проплыл густой медный звук. Б-о-м-м-м! И не успев стихнуть, был подхвачен следующими нотами, от которых содрогнулась сосна с кукольно висящей на ней Лариской. Б-о-м-м! Б-о-м-м-м! Б-о-о-м-м-м!! Колокольный звон, как плотная и гибкая металлическая пластина, охватил горизонт и слал во все концы свои могучие, жаркие, будто само солнце, сигналы побудки.
И король Александр Х Справедливый вздрогнул, зевнул, протер глаза и потянулся.
– Ах! – воскликнул он свежим голосом. – Как же я замечательно выспался!
10
Весть о пробуждении короля облетела дворец, казармы, «тюрьму». Солдаты, в ужасе осознав, что нарушили присягу, сбили с ног и разоружили новоиспеченных офицеров и побежали освобождать заключенных. Выстроившись перед небритым, с воспаленными глазами военным министром, бойцы браво гаркнули:
– Искупим кровью!
В короткой схватке у покоев королевы и фрейлин полегло с десяток караульных. Счастливая королева бросилась в объятия к мужу. Король торопливо поцеловал супругу и гневно прошествовал в зал суда.
– Изменившие присяге офицеры королевской гвардии! – загремел под сводами зала голос Александра. – Именем закона в нашем лице вы на месяц разжалованы в рядовые! Изменившие присяге рядовые в течение недели лишаются горячих обедов и переводятся на хлеб и чай с лимоном без сахара. Посягнувших на королевскую власть узурпаторов, – он брезгливо взглянул на сидевших со связанными руками Серегу, Мирона и Алёну, – немедленно переправить на остров Скалистый и оставить там выживать в течение трех лет. Снабдить разбойников одеялами, спичками, солью и удочкой.
Первый министр что-то шепнул ему на ухо.
– Незаконно пребывающих на острове Скалистом королевских медиков вернуть во дворец незамедлительно тем же бортом. Желают подсудимые сказать последнее слово?
– Я! – закричала Алёна Типун. – У меня слово! Прошу о снисхождении будучи облегчившая вашему величеству бессонные страдания.
Король призадумался. Алёна была права.
– Хорошо, – медленно сказал он. – Ваша просьба будет рассмотрена при условии возвращения нам брегета с алмазом.
– Ой, да ради бога! – подпрыгнула Алёна и жестом фокусника извлекла из уха канцлера Мирона серебряный брегет.
– Вот же ядовитая баба! – выругался канцлер.
За окном раздалось короткое тарахтение, и в зал с хрустальной Короной в руках вбежала Сметанка.
– Папа! Папочка! Я сохранила ее! – и с этими словами Сметанка, споткнувшись о длинную ногу, подставленную ей Мироном, растянулась плашмя на скользком гранитном полу, пальцы ее разжались, и Корона, со звоном ударившись о камень, рассыпалась на тысячи осколков, сверкающих, как слезы, хлынувшие из зажмуренных глаз маленькой принцессы…
Король поднял дочку с холодного пола и поднес к окну. И все увидели, как сотрясаемая колокольным звоном почва вздыбилась, и асфальт, сковавший землю, пошел трещинами. Множество трещин разбежалось по асфальту, словно по стеклу от брошенного камня. Черная броня с хрустом поддавалась, разваливалась, пока не рассыпалась в прах.
– Не плачь, доченька, – с улыбкой сказал Александр. – И запомни, – он обернулся к толпе, заполнившей зал. – И вы все запомните: настоящий король всегда остается королем – с короной или без.
А про таксистку Лариску все забыли. Только на следующее утро Петрович по привычке глянул в небо – и хлопнул себя по лбу. Он высоко подпрыгнул, сел верхом на сук и отцепил фаворитку.
– Ну, курица, брысь отсюда, – сказал йог беззлобно, и Лариска, кувыркаясь в воздухе, сгинула в свой таксопарк.
А снегири-декабристы так и прожили до декабря в маленьком уютном холодильничке.
Историки дали перевороту имя «асфальтовой революции». Упоминание о ней обычно сопровождалось эпитетом «бесславная».
Александр Васильев
Диван-путешественник
Однажды в Стамбуле на блошином рынке «Horhor» я увидел старинный русский диван эпохи ампир, украшенный двумя грифонами. Диван был черен от пыли веков. А на задней стороне спинки его красовалась наклейка: «Комиссионный магазин. Грузинская ССР. Тбилиси. Диван из Ленинграда. Цена 230 рублей. 1987 г.». То есть в свое время какой-то житель Тбилиси приобрел в Петербурге этот диван и привез его в Грузию, где его купил другой житель Тбилиси и затем перепродал туркам. Турки понятия не имели, что делать с диваном. Стиль «ампир» в Турции не ходовой. Турки любят мебель золотую, обитую красным штофом и по возможности с золотистым цветочным орнаментом. Черные грифоны крепостной работы никакого впечатления на них не произвели.
На диван глаз положил не только я, но еще и литовский дизайнер Юозас Статкевичус, который вместе со мной приехал в Стамбул. Цена на эту исключительную вещь была не слишком высока, однако по какой-то причине ни я, ни Юозас не решились приобрести ее. Несколько раз затем мы вспоминали о диване. Но, вернувшись вскоре в ту самую антикварную лавку для того, чтобы, наконец, купить его, обнаружили с сожалением, что след дивана простыл. Спросить было не у кого. И искать бессмысленно, поскольку рынок «Horhor» состоит из шести этажей, забитых до потолка антиквариатом, – мебелью, бронзой, фарфором, хрусталем, люстрами. Словом, черт ногу сломит. Пришлось уйти восвояси и мысленно попрощаться с упущенным диваном.
Прошли красивые пять лет. И на том же рынке, на том же этаже я вдруг вижу мой старый знакомый диванчик! Только был он уже не черным от пыли веков, а отполированным и сияющим своим красным деревом, очищенным и отреставрированным. Поменялась и обивка. Вместо черного дерматина появился белый лен, который требовал дополнительной обивки.
Я не только не медлил ни секунды, чтобы выкупить этот диван, но и, оставив в качестве залога полную его стоимость, отправился в Париж, где в знаменитом магазине тканей «Prelle», расположенном на площади Виктуар, нашел обивку в русском стиле эпохи Александра I. Я привез эту обивку в Стамбул, отдал ее продавцу дивана, и еще через шесть месяцев этот диван, уже перетянутый новой тканью, доставили мне в Париж специальным наземным транспортом. Фура проехала через Македонию, Сербию, Хорватию, Словению, Италию и в конечном итоге остановилась прямо у моего дома в Париже. Грузчики вытащили из этой фуры диван и с чувством выполненного долга отбыли, предварительно позвонив в домофон.
Когда я спустился вниз, то не мог поверить своим глазам – перед моим подъездом стояло три огромных деревянных ящика, в каждом из которых лежали составляющие моего дивана, развинченного для перевозки. Чтобы не повредить ни одну из его частей, в Стамбуле специально изготовили оболочки из еловых досок, которые не только невозможно было поднять, но и сдвинуть с места представлялось нереальным. И так как в этот момент, кроме меня, дома никого не было, а дело шло к вечеру, я понял, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Поднявшись к себе, я вооружился отверткой, пассатижами и клещами и за какой-то час сам раскрутил все ящики. Часть деталей этого огромного дивана, который с давних лет получил прозвище «самосон» (производное от «сам спать»), я поднял в квартиру на лифте, а те, что в лифт не входили из-за своей громоздкости, – на собственной спине. Живу я, к слову сказать, на пятом этаже. При помощи старинных шурупов я собственноручно собрал этот диван, который уже много лет «живет» в моем доме.
Вот она, судьба вещи. Какой-то крепостной мастер в эпоху наполеоновского нашествия по заказу своего господина создал по гравюрам французских мастеров этот диван для какой-то усадьбы под Петербургом. Диван пережил несколько войн – Наполеоновскую, Первую мировую и Великую Отечественную. Пережил Октябрьскую революцию. Его не сожгли во время блокады Ленинграда. Не распилили в эпоху раскулачивания. Не выбросили на помойку в советское время. Затем кто-то сдал диван в одну из комиссионок в Ленинграде. Какой-то житель Тбилиси приобрел его и перевез в Грузию. Турки каким-то образом выкупили диван уже в эпоху свободной Грузии и перевезли в Стамбул, где он попался мне на глаза. Через все Балканы, через Север Италии и Франции я переправил его в Париж.
Это не только чудесная история, но и замечательный круговорот старинного дивана в природе. Не надо никогда унывать из-за случайной потери. Следует верить, что прекрасные вещи самым сказочным путем могут попасть в Ваши руки в самых удивительных уголках планеты. Живите с открытым сердцем и распахнутыми глазами, избегая слов: «Ну что я там найду, там наверняка ничего нет». Будьте готовы к сюрпризам, не упускайте своего шанса и помните – если вещь полюбила Вас, как это произошло со мной, она дождется Вас даже спустя много лет.
Артур Гиваргизов
Горе от воображения
В класс вошли два моряка. На околышах их бескозырок было написано: «Тихоокеанский флот».
– Извините, мадам, – сказал один из моряков, – нам нужен Степанов Сергей.
– Вон там, на последней парте Степанов. – Елизавета Александровна улыбнулась, ей очень понравилось слово «мадам»:
– Степанов, встань, пожалуйста.
Серёжа встал.
– Сергей Степанов! – громко и утвердительно сказал офицер (кажется, офицер). – Принимай командование! Наша подводная лодка в твоём распоряжении.
– А литература? – спросил Серёжа.
– Литература? – задумался адмирал (кажется, адмирал). Он умоляюще посмотрел на Елизавету Александровну.
– Конечно, конечно, господа (Елизавете Александровне очень нравилось слово «господа»)! Пусть идёт! Командование лодкой в сто раз важнее литературы.
Серёжа пошёл к дверям.
– Степанов, ты куда? – строго спросила Елизавета Александровна. – Если к доске, то надо было сначала руку поднять.
– Я… лодкой… – растерялся Серёжа.
Он огляделся по сторонам, моряков не было.
– Давай, давай, иди, раз уж встал. Прочитай нам наизусть отрывок из поэмы «Горе от воображения».
– Я не знаю.
– Тогда вообрази, что я сейчас тебе поставлю.
– Два с двумя плюсами.
– Слабое у тебя воображение. Кол с тремя минусами.
Сколько можно
В 13.59 Серёжа закончил делать математику, с 14.00 до 14.27 обедал и мыл посуду, а в 14.28 сел заниматься на фортепьяно. Он повторил 50 раз этюд Гедике. Наконец-то этюд стал получаться без ошибок и в быстром темпе. «Давно бы так, – думал Серёжа. – Как же всё просто. Если бы я раньше не тратил драгоценные минуты на ерунду! Если бы я раньше занимался по плану!»
Серёжин папа проснулся.
– Лида, – сказал он Серёжиной маме, – мне приснилось, что наш сын выучил этот невынос… этот прекрасный этюд Гедике.
– Вместо того чтобы спать, пошёл бы и заставил его повторить этюд 50 раз, – упрекнула мама.
Папа заставил Серёжу повторить 50 раз этюд Гедике. И наконец-то этюд стал получаться без ошибок и в быстром темпе.
Серёжина мама проснулась.
– Игорь, – сказала она Серёжиному папе, – мне приснилось, что ты заставил Серёжу 50 раз повторить…
– Стоп! Мне тоже снился этюд! – перебил папа. – Здесь что-то не то. Может, он его на самом деле…
Мама и папа вбежали в Серёжину комнату:
– Серёжа, ты выучил этюд Гедике?!
– Мне приснилось, что он сам выучился, – сказал Серёжа.
Мама, папа и Серёжа вопросительно посмотрели на этюд.
– Что вы на меня так смотрите? – заволновался этюд. – Да, выучился! Сам! Потому что – сколько можно!
Великие люди
Серёжа, Саша и Оля сидели во дворе на поваленном столбе. Они уже пятый раз начинали «Под небом голубы-ы-ым, есть город золото-о-ой…» – никак не получалось. То Серёжа убегал, то Саша отставал, то Оля очень низко гудела.
Вдруг из облаков кто-то сказал:
– Дети!
Серёжа, Оля и Саша посмотрели вверх. Из окна 28 этажа на них смотрела Нина Сергеевна, мама Коли Кузнецова. Нина Сергеевна славилась умением ходить по верёвке.
– Дети, я вас научу петь хором, я же хормейстер. Знаете, что такое хор?
– Четыре, – сказал Серёжа.
– Ну, можно и три, – поправила Нина Сергеевна.
– Три – это удовл., четыре – хор., а пять – отл., – сказала Оля.
– Это не тот хор, – улыбнулась Нина Сергеевна. – Хор – это когда…
– Лучше научите нас ходить по верёвке, – попросил Саша.
– Нет, ребята, – покачала головой Нина Сергеевна. – Этому долго. Надо очень много всего перестирать и высушить. А вот петь хором, играть на арфе, решать тригонометрические уравнения, говорить по-японски – пожалуйста, за полчаса. По верёвке…
И Нина Сергеевна пошла по бельевой верёвке, протянутой от её окна до соседнего дома, дошла до середины, сняла высохшие Колины джинсы, сделала сальто и вернулась домой.
– Это надо, чтобы у вас был такой Коля.
– Да, – согласились Серёжа, Оля и Саша.
Коля Кузнецов славился умением за восемь секунд испачкать краской джинсы и куртку.
Как Серёжа чуть было не стал Геркулесом
Серёжа, Саша и Оля сидели во дворе, на качелях.
– Скучно, – вздохнула Оля.
– И есть хочется, – вздохнул Саша. – Сейчас бы гамбургер, но у меня только два рубля. Придётся идти домой.
– А мне никогда не бывает скучно, – сказал Серёжа. – И когда хочется есть, я всегда что-нибудь придумываю.
Серёжа спрыгнул с качелей и подбежал к какой-то незнакомой бабушке.
– Бабушка, представьте, ваш любимый внук приехал на экскурсию в Москву, в Кремль, а потом опоздал на поезд… Он, э-э-э-э… из Петербурга приехал. Ну вот: остался один в незнакомом городе без денег, голодный. Теперь представьте, что ваш внук это я. Представили?
– Женя! – воскликнула бабушка. – Как хорошо, что ты приехал! Как ты похудел! Какой ты слабый! Пошли скорее, я сварю тебе геркулес. Эту кашу назвали в честь Геракла, сына Зевса и Алкм…
– Ой, нет, – заволновался Серёжа, – я вечером геркулес, а сейчас я хочу три гамбургера и ещё немножко погулять! Дайте… то есть дай двести рублей.
– Никаких гамбургеров, – рассердилась бабушка. И взяла Серёжу за руку. – Ты даже не представляешь, сколько силы в Геркулесе! Он задушил неуязвимого немейского льва…
Серёжа хотел вырваться и убежать, но у него ничего не получилось, бабушка оказалась очень сильной.
А Саша и Оля стали смеяться.
– Нам уже не скучно! – Оля помахала Серёже рукой.
– Здорово ты всё разыграл! – смеялся Саша. – Давай возвращайся!
– Не могу! Спасите! Спасите! – кричал Серёжа.
– Ха-ха-ха!
– Из Серёжи получится отличный артист, – сказала Оля. – Я тоже, когда вырасту, стану артисткой. Только я буду не в комедиях, а в ужасах.
Саша и Оля сидели на качелях, ждали Серёжу, но он куда-то пропал. И не отвечал на звонки. А было уже 10 часов вечера.
– Страшно, – поёжилась Оля.
– Может быть, он тоже придумал фильм ужасов? – сказал Саша. – Может быть, нас сейчас снимают скрытой камерой?
Оля сняла очки, выпрямила спину и переплела косичку. Саша тоже выпрямил спину.
А в полдвенадцатого наконец-то пришёл Серёжа.
– Друзья называется! – закричал Серёжа. – Вместо того чтобы меня спасать они смеялись! Зла не хватает!
И Серёжа вытащил из земли железные качели. Потому что ему надо было куда-то деть своё зло.
– Ничего себе! – удивился Саша. – Вот это сила!
А Оля подумала, что, наверное, и правда снимают фильм скрытой камерой. И Серёжа играет героя, который пришёл её спасать.
– О, я спасена, – сказала Оля. – Где ты так долго пропадал, Серёжа? Этот Саша потребовал с моих родителей выкуп – 200 тысяч долларов.
Пришлось Саше убегать от Серёжи.
Но самое главное, что двор дома № 2 был под наблюдением уличной камеры. И полицейский Зимин у себя в отделении полиции с интересом следил за развитием событий. И когда Серёжа стал догонять Сашу, Зимин выскочил из отделения и закричал:
– Стоп, стоп! Значит, Серёжа, ты его догоняешь и ведёшь в отделение. А я вручаю тебе грамоту. А потом пустим титры. Всё понятно? Поехали.
Фильм «ОТДЕЛЕНИЕ» получил три премии Оскар. За сценарий (Зимин), за роль полицейского (Зимин) и за музыку. Музыку написал начальник отделения полиции генерал Кузнецов.
Михаил Гиголашвили
Сказки золотого дацана
Серо-желтые холмы бугристы и угрюмы; пустые степи немы; хохлы дальних гор вытягиваются в дымке друг за другом, как хребет звероящера. Это Бурят-Монголия – сердце Азии. Азия – сердце мира. Мир – сердце Вселенной. Вселенная – сердце Бога. А Бог живет в сердце Бурят-Монголии, в Иволгинском дацане, что издали похож на резную драгоценную шкатулку, а вблизи – на уютный и радушный дом, в который надо войти и остаться там навсегда.
Крыши дацана затканы золотом, украшены перламутром и вогнуты вовнутрь: по утрам в них собираются росы, божьи слезы. Под тихий перестук молельных барабанов они растекаются по стенам и дают прохладу летом, а тепло – зимой.
Но тому, кто сидит посреди дацана в хрустальном кубе, не холодно и не жарко. Это XII Пандито Хамбо-лама Даша-Доржо Итигэлов. Уже сотни лет он и мертвожив, и живомертв – кожа его тепла, волосы растут и опадают, скрещенные в позе лотоса ноги иногда бывают переложены, а чай в пиале – выпит. Прикосновения к его желтой тоге достаточно, чтобы стать здоровым, поцелуй руки дает прозрение слепцам, а капли пота могут вернуть к жизни умершего.
Прожив 75 лет земной жизни, жарким июльским днем он призвал учеников и велел им читать благопожелание для умершего, но ученики не осмелились произносить ее при живом Учителе. Тогда Хамбо-лама начал сам читать эту молитву; постепенно и ученики подхватили ее.
Так, медитируя и молясь, он ушел в нирвану, был усажен в кедровый ларь, обложен солью и зарыт в землю, а через 75 лет – выкопан и водружен в хрустальный куб, где сидит и по сей день, оживая семь раз в году, чтобы исцелять и ободрять словом, которое слышит каждый молящийся своим внутренним ухом, – и каждому направлено его неповторимое, единственно нужное слово.
В тысяче локтей от дацана стоит юрта старого перса Реза-заде, чьи предки-золотовары во времена Золотой Орды были переселены ханом Джучей из Шираза в Бурят-Монголию, да там и остались, приняли буддизм. Живет Реза-заде тем, что сдает свою юрту паломникам, а за мелкую надбавку рассказывает ночами о скрытом, сокровенном и тайном, чего знать нельзя, но без чего и жить невозможно. Старый перс знает десять языков, может глотать огонь и выпускать дым из ноздрей, способен подниматься в воздух и летать по юрте, не задевая стропил и свиристя, как летучая мышь.
Но вначале он ведет паломников на праздник, который начинается в полдень, когда колесница Майтреи, несомая ламами, объезжает вокруг дацана. Это значит, что теперь все двери и сердца – распахнуты. Паломники ходят по юртам, едят и пьют, а потом собираются в дацан, где до ночи творятся чудеса, молитвы и прозрения, а ламы учат, что надо желать счастья не только себе, но и всем живым существам, и тогда земля будет окутана облаком всеобщего блага, блаженства, благополучия, божьей благодати и благомилости.
Читать бесплатно другие книги:
