Книга волшебных историй (сборник) Толстая Татьяна
Он узнавал во всем ее приветный гудящий голос, богатый, сумрачный, величавый, бархатный, глуховатый – в кудахтанье, ржанье, перестуке колес… Жаворонки, соловьи, степные кузнечики и домашний сверчок, зяблики и пересмешники – все колебания мира Зюсик норовил превратить в пение своей скрипки, забыв о том, что он простой подмастерье под главным Скрипичным Мастером, под истинным Тем, кто Творец всего.
Двадцать лет Зюся корпел над ней.
Если я расскажу во всех подробностях Зюсину одиссею, вы с ума сойдете.
И что вы думаете? Он вымолил ее у Судьбы.
Небо и Земля соединились в той самой пропорции, без которой не мыслили своей жизни скрипичные патриархи Кремоны, когда чудесная скрипка возникла в его руках как особая сфера Вселенной, и Зюся услышал долю того напева, под звуки которого Бог сотворил мир.
Пожалуй, он ее и сам понимал не до конца. Происходили неожиданные вещи: ты только прикоснешься к струне – к одной струне! – и начиналось густое оркестровое звучание. Как будто это не один инструмент, а целый оркестр, да какой!..
Вскоре о Зюсином инструменте прознали два брата-еврея – Шмерл и Амихай, музыканты из Мардахова и Погорелок. Шмерл явился в пятницу вечером, принес рыбу с хреном и кринку меду.
– Вот, тебе, Зюся, золотая рыба, тебе, Дорочка, – сладкий мед. А мне, дорогой мастер, продай скорей скрипицу, что ты сделал, просто не терпится сыграть на ней псалом «Сидели мы на реках вавилонских»!
– Нет, – мотает кудлатой головой Зюся, – еще там уйма работы, нужно деку отполировать и колок переставить.
Рыжебородый Амихай предлагал свою молочную корову:
– По ведру в день, по ведру в день, ты меня послушай, Зюся, это не коровка, это молокозавод! Не то что твоя Голубка, худосочная и хромая. Прости меня, Господи! – пел Амихай, бродил, как сомнамбула, по пятам, поглядывая на шкаф, где лежала укрытая фланелью та самая скрипка, золотисто-желтая, с легчайшим коричневым оттенком, про которую все уже знали и некоторые даже слышали, как она звучит, заглядывали к Блюмкиным в окно и ждали, не коснутся ли их ушей звуки божественного инструмента.
Некий Ицик Безфамильный из Малостраницы пришел на нее посмотреть хоть одним глазком, он не просил продать, он просто хотел покрутиться вокруг нее. Зюся снял фланель и поводил смычком по струнам, как полагается мастеру, а не музыканту. Ицик удалился в слезах, попросив дать ему рубль на извозчика, в ночь-полночь на проселочных дорогах могли повстречаться беглые солдаты и другие шебутные людишки. Пришлось Зюсе отдать этому человеку рубль.
– Зюсик, любовь моя, счастье мое, очнись! – звала его Дора. – Только погляди на себя – как ты отощал! У тебя ребенок, скоро будет второй, а ты сделал скрипочку, которая нас озолотит, и не хочешь с ней расстаться!
Но Зюся представить не мог, что чьи-то руки держат за горячий бок его белоствольную красавицу, терзают лошадиным волосом ее небесные струны, в общем, сидел на ней как собака на сене.
Тем временем другие дела закрутились в Витебске, не все долетало до Покровки, но сосед Хазя Шагал, селедочник, рассказал Доре о том, что народ в городе волнуется, рабочие гвоздильного завода устроили демонстрацию.
– Что за демонстрация, слово-то какое страшное? – спросила Дора.
– Вот-те раз! – почесал бороду Шагал. – Разве ты не знаешь: вот-вот грянет революция? Со своими «Модами Парижа» отстала от времени, не замечаешь, какие события грядут? Мой Марик бегал на завод, даже был на маёвке. Темная ты женщина, Дора, маёвка – это митинг, на котором говорят важные слова разные люди… – перешел на шепот Хазя. – В общем, лучше тебе не знать, что это такое, Дора, будешь спать спокойно.
Но спать спокойно на Покровке оставалось всего два дня. Да и всему Витебску.
В тот вечер солнце горело на том берегу Витьбы, горело огненно-красно, как огромное неколотое полено, в дыме кучевых облаков. И это полено падало с шипеньем в воды, будто огромная головешка, превращаясь в страшную немую рыбу голавль, предвестницу грядущей беды.
Дора шила вечернее платье для жены уездного стряпчего, и как всегда что-то напевала, когда ей в окно постучал Филя Зоркий.
– Дора, – сказал он. – Я тут покупаю фунт крыжовника, хожу по базару и ем ягоды прямо из пакета, вдруг вижу – к нам на Покровку идут крестьяне с вилами, и городовой с ними, рожи у всех зверские, кричат: «Мы им покажем, жидам!» Беги, соседка, зови мужа, Йошка уже у меня. Быстрее, я вас спрячу.
Скоро, в одну минуту, собрали что могли, деньги, бумаги, колечки попрятали в сумку, набросили что попало, в галошах на босу ногу, огородом побежали к Зорким. И сразу через щель в сарае, где Филя держал гончарную утварь, станок для раскатки глины, формы, кадушки, печь для обжига, гончарный круг, увидел Зюся гудящую толпу мужиков из соседних деревень, они кричали что-то остервенело, сразу не разобрать, в глазах светилась огромная злоба и тоска, а сами шли и шли, не разбирая дороги, прямо посередине улицы, перегородив Покровку.
Страшную колонну вел некий господин, полный, с курчавой бородой, похожий на околоточного надзирателя, в серой рубахе с косым вырезом. Он ясно и четко выкрикнул:
– Эти жиды, неверные, растоптали просфиру и порезали ножом икону с Иверской Божьей Матерью в соборе, надо их за это наказать. Погромить их жидовские квартиры, маленько петушка красного подпустить под их перины.
И они двинули в сторону Зюсиного дома.
Сердце Зюсика оборвалось, и он упал в страхе за Иону и Дору на земляной пол сарая, обнял их за плечи.
Клубы пыли и дыма нес над крышами домов сухой горячечный ветер, пропал аромат луговых трав, в душном воздухе явственно проступил запах пожара и злобы. Откуда-то издалека донесся истошный женский крик, но сразу стих. Послышался резкий щелчок выстрела, нестройный лай очумевших собак и неожиданный гром приближающейся грозы.
Летний ливень упал на город, тяжелые капли застучали по крыше сарая, струи воды разом ударили в пыльную черную землю, разбиваясь на серые и голубые брызги. В щелочку было видно, как бежал человек по улице, не прикрывая голову, он только держал ладошку у лба, казалось, он выглядит озабоченным, а этот жест помогает ему обдумать, что же происходит в нашем мире. Из-под руки по его лицу текла розовая вода, она заливала его белую рубашку, оставляя беспорядочные красные пятна.
Это ж Эвик Нейман с соседней улицы, что с ним, как будто облился самодельным вином на свадьбе, подумал Зюся, вот неуклюжий какой. За Эвиком тяжело бежали три мужика, явно крестьянского сословия, выкрикивая матерные слова, они силились догнать его, чтобы убить, это желание было написано на их красных волосатых лицах. Один вдруг остановился с открытым бородатым ртом, не в силах продолжать погоню, качаясь черным маятником, размахнулся, и бросил в след убегающему черный топор. Орудие труда в одночасье превратилось в страшное орудие убийства, медленно совершило круг под дождем, рассекая занавесь струй, и ударило тупым концом прямо в спину беглеца. Нейман споткнулся, замер и упал навзничь в лужу посередине улицы. Зюся закрыл глаза.
Ночью, оставив Дору и мальчика у Фили, он пошел, вжавшись в серые заборы, к задним воротам своего дома. Во дворе прямо на земле лежали груды разорванных тряпок, вспоротые матрасы, осколки зеркала и другие вещи, которые, видно, не понравились погромщикам и ворам.
Голубку они угнали. Он слышал ее отчаянное прощальное мычание.
Все было разрушено, побито, ящики сорваны с петель, полки опустошены. В доме оба шкафа выпотрошили, белье и одежда унесены, а то, что осталось, порезано ножом. Дверки буфета вырваны, и разбиты стеклянные окошечки, которые в солнечную погоду отбрасывали радужные солнечные зайчики, они всегда радовали Дору, потому что в комнату редко заглядывало солнце, а уж если попадало, то стены, пол и потолок были разукрашены разноцветными летними пятнышками…
Этажерка опрокинута. Старинные книги лежали разорванные, как мертвые птицы, неестественно вывернув страницы. Зюся вдруг услышал стон, тихий протяжный звук, напоминающий плач раненого зайца или другого какого зверька. Он распахнул дверь своей мастерской – и даже во мраке ночи, едва рассеянной серебристыми облаками, увидел, что она разорена, осквернена. Виолончель, гитара, почти готовый альт, бесценные бруски и поленца, рисунки, чертежи и модели, его рабочие инструменты, которые Зюся собирал всю жизнь, и те, которые были когда-то подарены Джованни, и те, что сделал сам, и – купленные в городе на скопленные деньги, все было уничтожено, так гунны когда-то опустошили Рим.
А посередине площади, окруженной руинами домов и сожженными деревьями, лежал труп убитой скрипки, его божественной подруги. Дека расколота, выломан гриф, струны оборваны, и только одна верхняя струна была цела. Видимо, эти люди искали золото, деньги, какие-то ценные бумаги и разбили скрипку, надеясь внутри найти что-то ценное. Или из животной злости истоптали ее сапогами.
Он потянулся к своему растерзанному сокровищу и вдруг увидел, как два ярких луча залили ее светом, две сияющие руки подхватили ее. Зюся поднял голову и зажмурился от непереносимого сияния, а когда глаза привыкли, он отчетливо различил до боли знакомую фигуру в длиннополом сюртуке и шляпе.
Все это отдавало сном. Но Зюся мог поклясться, что видит Шлому, как собственную ладонь, с исключительной ясностью. Тот держал скрипку и смотрел на нее с такой любовью, что у Зюси чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Причем в руках Шломы она вновь была целехонькой. Корпус, гриф, подгрифок и подставка – все на своих местах; шейка соединена с головкой, на излете шейки завиток. Она призрачно сияла в пальцах у неземного клезмера, словно сотканная из того же света, посверкивая натянутыми струнами.
И пока Зюся вбирал в себя малейшие подробности этого чуда, Шлома взмахнул смычком и заиграл песенку о белой козочке, которую пела над Зюсиной колыбелью Рахиль.
- Цигель цигель ай-лю-лю…
- Козочка, торгущая изюмом и миндалем…
- Hop, hop, ot azoy,
- Est di tsig fun dakh dem shtroy…
Шлома пламенел, искрился таинственным сияньем, почти не касаясь земли, его одежда клубилась по краям и трепетала, будто на ветру. От него струился целый поток смеха и счастья. Скрипка под его смычком звучала то едва уловимо и зыбко, то пела голосом, полным силы, звона и веселья. Потусторонний, бестелесный, ангел, играющий на скрипке, с головой, склоненной набок, с полузакрытыми глазами, сошедший с фрески, но его напев совсем не напоминал церковное песнопение: в нем зацокала копытцами еврейская козочка, от него запахло миндалем и изюмом!
- Hop, hop, ot azoy,
- Est di tsig fun dakh dem shtroy…
Каждый младенец знал «козочку» назубок, но в эту простенькую мелодию явившийся с того света клезмер в пылу импровизации вплетал такие фиоритуры, такие он ввинчивал туда пассажи и флажолеты, такое стремительное чередование пиццикато с арко и, черт знает какое искусное стаккато, распахивая перед изумленным Зюсей поистине сверхчеловеческие горизонты скрипичной техники, – никто никогда и не мечтал о том, что наяву можно услышать нечто подобное.
А скрипка! Слава Всевышнему, Зюся не отдал ее Шмерлу и Амихаю! Ни один смертный не выдержал бы этой сумасшедшей сверхструктуры звука, ее фортиссимо и грандиозо, она обладала силой вихря, мощью урагана. Как лук Одиссея, Зюсина скрипка могла принадлежать лишь его отцу, маэстро Блюмкину, больше никому.
Внезапно за окном обозначилась золотая тропа, казалось, она берет начало под ногами Шломы, а ведет куда-то вдаль и вверх, в глубины Вселенной, над жестяными крышами и печными трубами Покровки. И вот, заканчивая последние такты, певучая, бесконечно длинная нота повисла в воздухе. Минуту, две, она вибрировала, не обрываясь, источая энергию чистого бытия в потоке любви.
Потом Зюся уже никого не видел, а только улавливал, как играла скрипка в небе, примерно на высоте тридцати пяти градусов над горизонтом, продвигаясь с юга на запад, причем ее голос не перемещался, а ширился, как ртуть в термометре, пока не заполнил все пространство.
А когда скрипка постепенно умолкла и слышался только шелест деревьев за окном, омываемых дождем, он потом говорил, у него в ушах пело все творение.
Зюсик встал на колени перед остатками скрипки, бережно собрал их, завернул в кусок разорванной наволочки и поспешил обратно, к Филе Зоркому, прижимая к груди драгоценный сверток.
Дома стояли вокруг, провожая его мертвыми глазами-окнами. Ворота некоторых были распахнуты, во дворах валялись разбросанные вещи, порванная одежда, сломанная мебель, разбитая посуда. На мокрой грязной дороге лежали там и тут белые скомканные простыни и разрезанные подушки.
Быстро, не оглядываясь, добрался он до своего убежища, постучал в окно, ему открыла Дора, Зюся юркнул в дом, закрыл ворота, подперев их для надежности поленом.
Над Витебском сомкнулась ночь, черная, безмолвная, пропитанная гарью и несчастьем, и только где-то там, со стороны реки доносилось пение соловья. Бессмысленное, безрассудное, не ведающее горя, словно весть из каких-то далеких времен, когда все были счастливы и живы.
Хельга Патаки
Три электрички
сказ
Город у нас славный, с историей. Имя его и в документах всяких есть, и даже в летописи. Стоит он на реке, от которой имя пошло. Город как город, не такой уж и большой. Кто говорит – тыщ пятнадцать населения, в путеводителе – двенадцать написано. А пройтись по улицам, по сторонам поглядеть – может, уже вовсе и семь. Где народ-то? Кто пьет, кто в Москву на заработки подался…
И жил в городе нашем один мужик. Однажды жена ему говорит: «Все твои друзья-одноклассники давно уже в Москву подались на заработки, вон какие деньги приносят женам. А ты что сидишь? Думаешь, так легко на шесть тысяч детей в школу собрать, всех накормить, напоить и еще за квартиру заплатить?» Мужик отвечает: «Мне и здесь нравится, все-таки родина моя». А жена ему: «Смотри, все уже уехали: Санька уехал, Петька уехал, Васька… Все! А ты что не поедешь?» Пилила-пилила, пилила-пилила, и в конце концов он согласился. Как раз в это время одноклассник его очередную бригаду сколотил, ремонт в квартире каким-то новым русским делать. И решил мужик рискнуть да отправиться на заработки в Москву.
Жена ему курицу в дорогу завернула, яиц наварила, помидорчиков и огурцов с огорода собрала… Мужик на вокзал пришел – а билетов-то и нет. Только СВ да купе. А ему уж послезавтра надо в Москве быть! Ну и ладно, думает он, до Москвы всего шестьсот верст, перекладными электричками доберусь. И уехал.
В первой электричке нормально едет: в окно смотрит, с родиной прощается… Вторая электричка тоже ничего так довезла. На вокзале посидел немножко, подождал… И вот третья электричка подъезжает – последняя, до Москвы которая. Едет мужик, смотрит по сторонам. А на дворе ночь, осень, листвы уж нет, да дождь идет…
Вдруг в вагон заходит контролер и говорит: «Ваши билетики». Понятное дело, нет у мужика никаких билетов, да и денег-то, в общем, лишних нет. И давай он драпать от этого контролера. Бежит, бежит, а контролер за ним по вагону идет с ОМОНом. Добегает мужик до первого вагона, бежать дальше некуда, и понимает, что всё – кранты, приехали, сейчас высадят его темной ночью на полустанке. А контролер все ближе, ближе… И вот дошел он наконец до него. Мужик мыслями собрался, решил не врать и говорит: «У меня денег нет, я в Москву на заработки подался». А контролер и отвечает: «Знаешь, я много разных людей видел. Ты – честный человек, я смотрю в твои глаза и верю тебе. Давай побратаемся, что ли».
Мужик удивился, конечно, что ему такое предложили… «Ну давай». – «Отныне ты мне брат, – говорит контролер. – И как брат брату, я тебе одну вещь скажу. Сейчас ты в Москву приедешь, с вокзала пойдешь – там всякие палатки, пиво, чебуреки, беляши… Вдруг увидишь – все куда-то бегут. И ты с людьми беги. Прибежишь на большую площадь – а там ищут людей, которые умеют сны разгадывать. Собрал всех местный олигарх и хочет разгадать свой сон. А ты не бойся, выйди и скажи: я могу разгадать. Он тебе скажет: приснилось мне, что с неба волки сыплются, много волков, целые стаи. Ты поломайся чуть-чуть для порядка и ответь: а я знаю, что это значит. Тяжелое время для тебя будет, готовься. Трудное время будет, но если будешь готов – проживешь… Я тебе, как брат брату, правду говорю. А поедешь ты обратно, не садись ни в машины, ни в поезда, ни на самолеты, а езжай электричкой. И половину того богатства, которое олигарх тебе в награду даст, отдай мне».
Мужик оторопел, конечно, но кивнул: «Ладно, отдам, раз обещал». Ударили они с контролером по рукам, и довольный контролер ушел.
Вечер, осень, Москва. Курский вокзал. Мужик выходит из электрички, хочет купить себе чебурек или беляш и видит – все люди бегут куда-то. Он подходит к хозяину палатки и спрашивает: «Что тут происходит?» А ему говорят: «Ты что, не слышал? С луны, что ли, свалился? А ну давай вместе с нами на площадь, там народ собирают!»
Прибегает он с толпой на площадь – а там уже пять тысяч человек. Все стоят, волнуются. Выходит олигарх и говорит: «Кто сможет помочь мне, кто сможет мой сон разгадать? Чудной сон мне приснился: волки с неба сыплются, много волков, целые стаи». А все стоят и боятся, потому что знают: это такой олигарх, что если ему не то слово скажешь, он тебя точно со свету сживет.
Тишина на площади – и вдруг наш мужик выходит вперед: «Я могу твой сон разгадать, я знаю, что он значит». Его люди в черном сразу взяли под белы ручки – мужик даже испугаться не успел. Привезли его в ресторан, накормили сытно и вкусно, потом завели в магазин, костюм купили, чтобы он нормально мог перед олигархом предстать, а не как последний замухрышка в застиранном свитере… И привели на прием. Олигарх его спрашивает: «Это ты расхвастался, будто сны разгадывать умеешь?» – «Ну да». – «И что мой сон значит?» А мужик помнит, что надо поплевать в потолок, посмотреть по сторонам, сделать вид, как будто думает…
Подождал немножко и говорит: «Знаешь, плохое время для тебя будет, очень плохое. Тяжелое время. Но если подготовишься к нему заранее, то проживешь нормально и снова все у тебя станет замечательно». Олигарх посмотрел на него и сказал так, по-человечески: «Спасибо». Тут же дал мужику кучу денег, целых два чемодана, машину решил подарить – в благодарность за то, что человек его предупредил… Мужик подарки принял, но на машине обратно домой не поехал – сел в электричку. А контролера по пути не встретил. Едет и думает: «Ну чего мне этого контролера искать? Был чувак какой-то непонятный, даже имя не сказал, брататься решил, что за ерунда вообще… Он меня не знает, я его не знаю, я его больше не увижу, он меня – тоже… Не стану я ему половину отдавать».
Возвращается он домой – жена, конечно, в шоке: так быстро приехал и с такими деньгами! Зажили они безбедно: детей обули-одели, пристройку к домику сделали, наконец канализацию провели вместо выгребной ямы… Прошло несколько лет, мужик все богатеет. Деньги-то он с умом вложил, ведь не дурак был, просто не везло ему раньше.
Живет, горя не знает, как вдруг по электронной почте ему письмо приходит.
Пишет ему тот самый олигарх, а в письме такие слова: «Мне сон непонятный приснился, дикий сон. Приезжай в Москву, разгадай его. Я тебя озолочу, не обижу – помнишь, как я с тобой обошелся? Все хорошо будет, только помоги мне». И тут мужик понимает, что он тому контролеру, брату своему названому, деньги не отдал, а сон не разгадает сам. И вообще непонятно, как теперь контролера искать. А кто ж он без него? Но делать нечего – ехать надо.
Никому не сказал он о письме – ни жене, ни детям. Ходит мрачный второй, третий день. Никто не понимает, что с ним случилось, – вроде всегда такой веселый был… В конце концов, решился мужик: «Поеду я в Москву, но не на поезде, а на электричках». Вся семья удивилась, конечно. Ну ладно, говорят, езжай, если надо…
Садится он в электричку и вспоминает, как ехал он несколько лет назад, когда у него еще денег не было. Смотрит в окно – опять осень, ветер, деревья черные стоят, дождь начинается…
На первой электричке проехался – все нормально. Вторую подождал на вокзале, но уже не так, как в прошлый раз бомжиком на лавке спал: в кафешку зашел… Вторая электричка прошла – и вот подъезжает третья, самая важная. Мужик уже и так сидит, и эдак, ерзает и гадает – придет тот контролер или нет, и что делать дальше-то? И вот, за сорок минут до прибытия в Москву, в вагоне появляются контролеры – та самая бригада ОМОНа и брат его названый! Мужик хочет ему билет показать или отдать какую-то деньгу – жалко ему, что он тогда богатством не поделился, но отдавать все равно не хочется, потому что половина эта у него уже в деле, в доме, в детях…
Подходит к нему контролер. Мужик вжался в сиденье, а тот на него смотрит и говорит: «Здорово, братское сердце. Я все знаю. Сейчас приедешь к нему… Послушай, молчи, не говори ничего. Ты приедешь к нему, а он скажет, что плохой сон ему приснился – будто мечи с неба сыплются, много мечей. А ты ответь, что опять тяжелое время будет, еще страшнее прежнего. Но если он подготовится к нему, то проживет нормально, и все у него будет в порядке. Пусть только помнит, что беды впереди», – и с тем уходит. Мужик вскакивает, пытается бежать за контролером, но ОМОН заграждает путь, никак к нему не пробраться – и контролер уходит, даже не посмотрев мужику в глаза.
Приезжает он в Москву – ничего не изменилось: те же самые люди, вывески, ларьки, беляши, чебуреки… Но куда ехать, он уже знает. Приходит к олигарху, а тот говорит: «Я знал, что ты приедешь! Знал, что ты сможешь разгадать мой сон. Мне мечи снились, много мечей с неба сыпалось – что это значит?»
Мужик поплевал в потолок, посмотрел по сторонам и отвечает: «Да, знаю. Плохое время для тебя будет, тяжелое, еще хуже прежнего. Готовься. Будешь подготовлен – проживешь нормально». Олигарх, конечно, обрадовался, что мужик его предупредил, и дал ему пятнадцать чемоданов денег, кучу разных машин, даже свою подарил – и отправил восвояси.
Мужик домой вернулся и думает, что надо бы этого контролера отыскать и как-то его отблагодарить, а то нехорошо получается. Пытался его найти, садился в разные электрички, искал везде – нет его. Спрашивал у путейцев – а те ответили, что контролеры живут в дальнем вагончике: мол, если прямо пойдешь, то как раз их увидишь, они недавно со смены вернулись. Мужик идет, куда велено, и чем ближе к вагончику, тем меньше ему хочется разговор заводить и деньги отдавать. Ну ведь правда, кто он ему такой? Вдруг он видит, как выходит тот самый контролер, брат его названый. Мужик идет к нему, и первое, что он делает, даже не подумав ни о чем, – хватает палку и начинает бить контролера, чтоб тот отключился, но не убивать совсем… Потом оставляет тело лежать на земле – и уходит.
Вернулся мужик домой, ходит мрачнее тучи и думает – убил я его или нет? Жив он там или нет? И ведь все вроде хорошо: денег куча, уже и дети обеспечены, и внуки. Только злой какой-то мужик стал. Про таких говорят «тяжелый человек». Ходит и все мается: что же я натворил?
Через несколько лет снова получает он письмо. Пишет олигарх: «Приезжай ко мне. Я знаю, в третий раз ты меня точно не подведешь, все правильно скажешь. Мне опять сон приснился непонятный… Я тебя жду, прилетай на самолете, только быстрей». И мужик понимает, что он сейчас приедет к олигарху и скажет: «Я ничего не знаю – это все не я разгадывал, а чудак из электрички, но я его убил по глупости…»
Но делать что-то надо. Мужик отказывается от самолета, идет на вокзал, выкладывает все деньги… Охрана личная бежит за ним, а он говорит, что охранники ему сейчас точно не понадобятся. Все в шоке остаются на перроне, а мужик впрыгивает в уходящую электричку и едет в Москву.
И все страшнее и страшнее ему становится. Первая электричка… Вторая… Что он только ни думал за это время! Наконец третья электричка. Все ближе и ближе Москва… Вдруг в вагон заходят контролеры с ОМОНом – и его названый брат, постаревший уже, седой совсем. Мужик на него смотрит и глазам поверить не может: он все-таки надеялся, что его не убил, надеялся, что у него будет амнезия… Контролер подходит к нему и наклоняется, шепчет что-то на ухо, чтоб никто не слышал, и уходит. Мужик ему кричит «Стой, стой!», а контролер уже ушел. И ОМОН дорогу к брату загораживает. Догнать не дает.
Приезжает он в Москву к олигарху. Тот его встречает как дорогого друга, наливает дорогущего виски, выставляет самые лучшие угощения и говорит: «Ну садись, рассказывай. Мне такой сон странный приснился, даже и не знаю, как объяснить: овцы с неба падали, много, целые стада…» Мужик отвечает: «Не страшно все это, не бойся. Наконец-то для тебя настанет твое время, лучшее время, и будет у тебя все хорошо. Дождался ты! Богатства твои приумножатся, и в семье все будет хорошо».
Олигарх его, конечно, наградил на радостях: держи, говорит, двадцать мешков золота, тридцать – серебра… А мужик спокойно думает: дают – так дают… И понимает, что очень надо того контролера отблагодарить. Не последняя он сволочь, чтобы так с ним поступать. Ведь брат названый действительно не желал ему никогда зла – а он-то его и кинул, и избил…
И вот мужик не едет машиной, не летит самолетом, а садится в обычную электричку. Ищет глазами контролера – а его нет, вообще нигде контролеров не видно. К станции пошел, а там пусто – нет никого, и домик путейский снесли. Говорят, всех в какое-то другое место перевели.
Долго ли, коротко ли, но находит мужик очередной вагончик, будку путейскую. А контролеры как раз со смены пришли, штрафные квитанции заполняют. Мужик стучится в дверь и видит: сидит братушка его. Он его пальцем манит: выйди, выйди! А сам боится, думает: «Я ему скажу „выйди“, а он подумает, что сейчас я его опять отлуплю, и не смогу я ему ничего объяснить. Чем дольше я к нему шел, чем дольше искал, тем больше понимал, какая же я на самом деле сволочь – и как надо его отблагодарить. И вот у меня с собой чемодан, а в этом чемодане много-много денег – как раз та самая, его половина богатства…»
А контролер в окно мужика увидал, головой показывает, мол, обожди, и дальше пишет. Мужик снова зовет: «Выйди!» – тот все равно пишет. Тогда мужик заходит в каморку, бухает на стол чемодан с деньгами и говорит: «Здравствуй, братское сердце, вот, пришел. Я… я все понял».
А тот говорит: «Да? Понял, говоришь? Ну смотри. Помнишь первый раз, когда волки с неба сыпались? Я еще сказал, что время будет тяжелое, плохое время будет. И волки правда сыпались с неба, просто мы этого не замечали. Это время было такое: грызли все друг друга. Это было время, когда люди кидали друг друга, и тяжело всем было из-за этого. Ты тоже меня кинул – подумай, ты виноват, и время виновато, ты делаешь время, и время делает тебя… А второй раз – помнишь про мечи? Плохое время было, войны были, люди убивали друг друга – и ты избил меня. Ты думал, что я все забыл, что амнезией буду страдать – или убьешь меня вовсе… Это ты делал время, и время делало тебя. А сейчас? Я сказал, что все будет хорошо, овцы с неба падают – все богато живут, добры друг к другу. И ты пришел, ты раскаялся. Это ты делаешь время, и время делает тебя. Не нужны мне богатства, забирай свой чемодан, иди домой и просто помни о моих словах».
Мужик совершенно оторопел, вышел из каморки, сел в электричку и понял, что ему эти деньги, в общем-то, тоже не нужны. Роздал половину бедным, половину еще кому-то, кого в пути встретил, и все по дороге думали – вот сумасшедший… Он вернулся домой, а там жена его ждет, дети и внуки. Собрал всех вместе, посмотрел на родных и сказал: «Это вы делаете время, и время делает вас».
И больше никогда он в Москву не ездил.
Людмила Петрушевская
Один исключительно добрый волшебник
Один исключительно добрый, но небольшой волшебник как-то раз накануне Нового года завопил и проснулся весь в слезах, потому что ему примерещилось нечто очень печальное: звери-калеки! И как они будут встречать праздники?!
Вообще-то родители старались его ограждать от чужих невзгод, за ворота государства не пускали, помня историю молодого Будды, который взял да и покинул семью, познав горе этого мира!
Поэтому в их сказочной стране все было устроено прекрасно, всегда цвели сады (на одном дереве, допустим, и груши и розы), елки вечно стояли в игрушках, в ручьях текла минеральная вода, а то и яблочный сок, в зависимости от времени дня. Иногда, на ночь, теплое молоко.
Но сны – кто их там знает, из чего они возникают. Так что наш добрый маленький волшебник проснулся, плача от горя. И причиной тому, вероятно, был тот факт, что накануне он ознакомился с книгой «Жизнь животных» в четырех томах. Простой учебник, а сколько там было ужасного!
Наш добрый волшебник читал быстро.
И он мгновенно узнал, насколько тяжело жить животным.
Они лишены многого, так было написано в этих правдивых книгах. Звери все как один почти калеки. Чего, например, стоит существование безруких птиц или китов, у которых имеются в наличии только глаза, туша, фонтан и хвост!
И наш исключительно добрый волшебник решил сделать несчастным живым существам новогодние подарки, причем первым попавшимся: тем, кто ему встретится в лесу, в пруду или, допустим, в окружающих горах. Он хотел им подарить что-нибудь великолепное: фонтан от кита, к примеру, ослу – или корону павлина кошке!
И волшебник тайно вышел из дома и направился в лес.
Это был лесок так себе, не выходящий за пределы дворцовых угодий. Но там тоже наверняка водились какие-то мелкие бедные существа.
И добрый волшебник буквально помчался им помогать.
Добежавши до пруда, он вызвал для переговоров первую попавшуюся рыбу. То есть поймал ее руками.
И, увидев это несчастное водное создание (голова, живот и хвост, и это все!) во всей его обездоленности, добрый маленький волшебник быстро приделал ему ноги. При чем здесь фонтаны и короны, тут выручать надо! И он с облегчением выпустил двуногую рыбу обратно в ее родную стихию.
А рыба эта была щука. И что же произошло?
Вот пошла она на дно, встала там на ноги и стоит!
Весь народ плавает мимо, а щука стоит столбом, с ноги на ногу переминается. Затем, что делать, пошла напролом. Идет медленно (все-таки кругом вода, водоросли). А есть-то хочется! Щука – это вечно голодная рыба, тем она и знаменита.
И тут плывет навстречу ей карась, прекрасный ведь обед! И здоровается со щукой, как бы обалдевши от невиданного зрелища: стоит перед ним рыба на довольно кривых ногах и покачивается. А щука, как всегда на карасей, рот распахнула, зубы показала и кинулась! Но упала с ног, брякнулась о дно.
Лежит, ногами перебирает. Песку наелась.
Карась пляшет рядом, глазам своим поверить не может: щука валяется как полено, ноги раскинувши по сторонам.
Весь водоплавающий народ столпился, смеется, а щука собралась, встала сперва с большим трудом на колени, потом (рук-то нет, опереться нечем) кое-как взгромоздилась во весь рост и побрела к берегу, искать этого идиота, который ее покалечил.
А волшебник тем временем, довольный собой, поймал крота, пролил слезу над его слепотой и наскоро приделал ему органы зрения, причем раздобрился, вспомнил книгу «Жизнь животных» и глаза эти позаимствовал у жирафа: большие, печальные, с длинными ресницами, широко распахнутые! Они еле уместились на лице крота: у него мордочка узкая, не мордочка, а настоящее рыло. И вдруг такие очи!
И что же случилось с кротом?
Он огляделся, хлопнул ресницами раз-другой и обалдел от яркого света: солнце, небо, деревья, трава! Это еще что такое, подумал крот. Где я нахожусь? Прикрыл он глаза лапами – не помогает. Решил закопаться в землю по старой привычке.
А он всегда делал это так: рыло вперед, а лапы загребают лишнюю землю назад. Так роется туннель, это почти как метро.
И вот бедняга крот сунулся мордой в траву, разгреб камушки и песок, погрузил нос в ямку, но тут ему в глаза полезла какая-то труха.
Крот заморгал, пустил слезу, стал вытираться лапами. А лапы-то грязные! Немытые от рождения!
Итого: ресницы запорошены, в поле зрения песок, смотреть невозможно.
Короче, раза три он пытался спрятаться в родную землю, но опять-таки даже в закрытые глаза лезла всякая дрянь, что за дела!
Мало того, впервые крот рассмотрел условия своей жизни, эту темень беспросветную, яму, а в ней корешки и мусор. В первый раз он увидел эти немытые руки и черные ногти… Нет! Есть вещи, которые нельзя наблюдать во всей их правдивости! И собственная внешность к ним частенько относится!
Тогда крот решил пойти искать волшебника и требовать от него, чтобы тот вернул ему его предыдущие глазенки, которых почти не было.
А волшебник тем временем каруселил по своей территории и увидел роскошного петуха во всей его красе: тот пытался пролететь небольшое расстояние, но вынужден был немедленно приземлиться. Потом он опять вспорхнул и тут же шлепнулся на лапы. Метр в длину, и все. Не больше.
– Ага! – сказал себе наш исключительно добрый волшебник и быстренько снабдил петуха орлиными крылами.
И что случилось с петухом?
Он неожиданно для себя, захлопав этими огромными опахалами и собираясь кукарекнуть, взмыл в небо.
Там ему стало не по себе: во-первых, страшновато, воет ветер; во-вторых, кур-то волшебник оставил во дворе далеко внизу! А куры, чтобы вы знали, составляют главное дело в жизни петухов. Ими он командует, водит этих дур куда хочет, буквально кормит добытыми червяками, защищает от чужих петухов и вообще делает с ними все, что самому заблагорассудится. То есть ведет жизнь хозяина, главы рода и чуть ли не султана.
А тут пустые небеса вокруг, и вон кто-то уже с большим интересом летит навстречу! Петух, треща крылами, бестолково понесся вон отсюда, ища безопасные места, потом вообще оголодал, соскучился и решил снизиться. Сложил крылья и тут же пошел камнем вниз, но испугался, замахал своими несуразными веерами, опять вознесся. Что же это, подумал он. Что делать-то?
Наконец после долгих маневров удалось сесть.
Местность выглядела незнакомой, тут же собаки мчатся наперерез, лай, гам, пришлось опять встать на крыло.
После долгих метаний, когда петух наконец оказался над родным домом, он уже был без сил и ряпнулся пока что на крышу.
А кур уже увели на ночевку в сарай, и кто их увел, забеспокоился петух. Разные думы приходили ему в его бедную головенку, пока он ночевал, то и дело вспархивая на всякий случай. Ему мерещились чердачные кошки, крысы и вообще всякая жуть.
Чуть забрезжило, он уже спрыгнул наземь, прошелся по своей территории, подметая огромными крыльями мусор.
И только выпустили его кур, как петушище понял: они его чураются! Избегают вообще! Стали называть на «вы»! А петухом себе избрали молодого Петю, который сразу пошел задиристо кукарекать своим жидким тенором, а затем подбежал к отцу и вызвал его на честный бой, обознавшись.
– Ты че, Петрован? – спросил его изумленный папаша.
Однако пришлось взлететь на дерево: молодой наступал, а на возможностях отца сказались усталость и бессонная ночка, опять же эти опахала волоклись позади, гася скорость.
И оттуда, с верхов, петух стал поневоле наблюдать, как его собственный сынок распоряжается, бегает за изменницами, и они все как одна позволяют себя догнать!
Попутно в его голове роились безумные мечты найти волшебника и клюнуть его как следует, чтобы он вернул ему старые крылья.
А тем временем наш добряк-кудесник пожалел: а) лягушку, которой он дал длинные руки вместо ее коротких передних лапок, б) кота, не умеющего как следует петь, – ему он подарил великолепный голос и весь репертуар теноров Краснодарского оперного театра, в) бедную черепаху, не умеющую дать отпор, – ее он снабдил хорошими, крепкими рогами, и г) неказистую дворняжку – она получила для красоты складной павлиний хвост. Он волокся за ней по земле и неожиданно для собаки раскрывался стояком, как веер!
Теперь получилось так:
лягушка с длинными руками ушла вон с болота и просила милостыню по глухим лесным дорожкам, а на вырученные деньги покупала пиво;
оперного кота, в свою очередь, выгнали вон хозяева, ночами он выл то арии из Верди, то переходил вообще на композитора Чайковского с его романсом «Мы сидели с тобой», и бедному тенору пришлось туго, он побирался по помойкам и вынужденно пел за сараями, прячась от летящих камней. А знакомые кошки не только не подпускали его к себе, но и прятались в подвалы все как одна при первых же звуках арии «Как одна безумная душа»; коты же буквально сразу злорадно находили его по пению и нападали не предупреждая;
что же касается черепахи, то она, получившая рога, не могла уже прятать голову в панцирь и пошла сдаваться в зоомагазин, где ее поместили в стеклянный террариум большого размера и поставили несусветную цену – еще бы, сама нормальная, а рога были взяты с лося! Ветвистые!
Собака же с павлиньим хвостом вертелась на месте, желая достать и откусить его. Частично ей это удалось, но в неожиданный момент хвост все равно, треща, раскрывался и вставал дыбом. Хорошо, что вмешались другие собаки, они дружно покусали павлиний хвост и его хозяйку заодно, оставивши только какие-то прутья как от дворницкой метлы, которые имели свойство неожиданно становиться торчком!
И на том нашего добряка позвали обедать.
Но вот перед самым Новым годом (старшие волшебники подпустили снежку, который сказочно окутал леса и поля) маленький колдун решил наведаться к своим подопечным и полюбоваться ими в их новом виде.
Но закончилась эта экскурсия плачевно: на лесной дороге его чуть не поколотила руками лягушка; кот, завидев своего мучителя, заорал не своим голосом «Фигаро здесь», а на словах «Фигаро там» он прыгнул волшебнику на закорки с намерением порвать его новогоднюю шубку когтями.
Крот, глядя на маленького изобретателя своими карими очами, хлопал ресницами и бормотал нецензурные ругательства, а также требовал вернуть ему его слепоту!
Щука же, в свою очередь, стояла по колено в воде, задыхалась и возмущенно выбрасывала ноги – то одну, то другую – в сторону волшебника, безмолвно показывая этим, что забери ты их обратно!
А черепаха, сидевшая в террариуме рогами наружу, не стала ничего говорить, а просто плюнула в сторону изобретателя. Попала на стекло и заплакала.
Собака же виляла своими обтерханными прутьями и жалобно скулила.
И добрый волшебник сам чуть не заревел и сказал: «Ну простите меня, я выполню высказанные вами пожелания» – и тут же отменил все свое колдовство.
Так что в лесу наступили мир и покой.
После чего новоявленный волшебник отбыл на елку в родной дом, где его похвалили, утешили, вытерли ему слезы и сопли, сменили памперсы, а затем мама подвела его к елке с подарками, а папа перехватил наследника и стал подбрасывать его до потолка.
Ну мал был наш волшебник, не вырос еще. Потому и глуп. Полтора годика всего. Звали его Сенька.
И он не знал, что всякое улучшение неуклонно ведет к ухудшению!
Валерий Плотников
Квадрат Высоцкого
Как в русской народной сказке всякое трудное дело удается с третьей попытки, так и мой большой альбом о Владимире Высоцком удался только с третьего раза.
Первая попытка была сделана еще при жизни Владимира Высоцкого. Мы делали буклет о нем, по тем временам довольно значительный, было запланировано аж тридцать шесть полос. Однако в последний момент Бюро кинопропаганды решило сократить буклет почти вдвое, полагая, что артисту Высоцкому, который ни званий, ни наград не имеет, такой большой объем не по годам и не по чину…
Впрочем, иногда все же в отечественной прессе появлялись публикации о Владимире Высоцком. Помню, одна фотография Володи все-таки вышла в нашем журнале «Аврора», была замечательная подборка текстов Вени Смехова об актерах Таганки с моими фотографиями: Алла Демидова, Зина Славина, Ленечка Филатов, Владимир Высоцкий, Николай Губенко и другие. Я помню, как Володя был рад, звонил маме, что вот наконец-то о нем в журнале, с фотографией…
Можно было себе представить, как он ждал этого буклета. Это должна была быть серьезная заявка на признание в профессии, на авторитетное исследование его творчества, просто зрительская популярность.
А Володе это не было чуждо, своего поэтического признания он тоже хотел добиться, хотел быть членом Союза писателей. В свое время на вопрос в известной анкете Театра на Таганке: «Чего бы Вы хотели больше всего в жизни?» он ответил: «Чтобы помнили, чтобы везде пускали…»
Владимир Высоцкий знал, что достоин этого. Правда, на другой вопрос этой же анкеты – «Хотите ли Вы быть знаменитым (или великим)» ответил со всей свойственной ему прямотой и энергией: «Хочу и буду!»
Так случилось, что я был свидетелем трех его попыток «узнавания в лицо», и все они ничем не кончились для Высоцкого.
Первая попытка была в 1967 году, время съемок фильма Геннадия Полоки «Интервенция». Интересный, необычный фильм, как говорят – «из ряда вон»! Какие актеры, как на подбор, соврешенно уникальные декорации Михаила Щеглова, впервые, по-моему, в этом фильме сам Высоцкий исполнял свои песни, которые были написаны специально для «Интервенции». К этому времени половина страны знала голос и песни Высоцкого, но о том, как он выглядит, могли рассказать лишь немногие счастливцы, которым довелось побывать в совершенно потрясающем Театре на Таганке, или еще более немногие, видевшие его в фильмах Муратовой и Говорухина, которые проходили по стране тридцать четвертым экраном.
И когда «Интервенция» легла «на полку», это был удар.
А потом была работа 1975 года, когда на фирме «Мелодия» должны были выпустить два «гиганта» (не CD) Володи. Причем одна пластинка была с песнями Высоцкого в его исполнении, а другая – Марины Влади, для которой Володя специально написал песни! Этого тоже не случилось, пластинки так и не вышли до сих пор. Была надежда, что к юбилею Вл. Высоцкого и Марины Влади мы все-таки сделаем это, но увы…
А еще пробы Марины Влади и Вл. Высоцкого к фильму «Емельян Пугачев» по сценарию Эдика Володарского, где роли Екатерины II и самого Пугачева должны были исполнять они, так надеявшиеся, что наконец-то смогут работать вместе, что проживут, может быть, год вместе, да и персонажи очень яркие и известные. Но не случилось и этого.
А Володя имел право на все эти несостоявшиеся победы и успехи! Вот так я был свидетелем и участником, как рушились, не успев состояться, его ожидания и надежды.
Но вернусь все-таки к своему альбому о Вл. Высоцком. Вторая попытка была уже после того, как Володи не стало. Мы задумывали этот альбом в форме квадрата, размера пластинки-гиганта. Казалось, что это будет правильно и интересно.
Но и вторая попытка не удалась, альбома тогда не случилось.
Но дожили мы и до третьей попытки, как в сказке. Мне очень хотелось сохранить размер квадрата, но так как два предыдущих моих альбома были изданы в других пропорциях, то и третий альбом – альбом о Вл. Высоцком – предполагался как их продолжение. В альбоме я воспроизвел когда-то снятые кадры целиком, без изъятия, без выкадровки, потому что теперь даже какие-то случайно попавшие в объектив детали, фрагменты квартиры, не предполагавшиеся в окончательной композиции, всё, что у меня осталось за кадром, создавали новый объем, дополнительный, едва уловимый, но верный и точный тон времени. Я буду очень рад, если этот «квадрат», назовем его так, альбома Вл. Высоцкого будет прослеживаться, будет всем очевиден.
В альбом также входит рабочий материал, так называемые «контрольки», я искренне считаю, что тем, кому по-настоящему близок и дорог Высоцкий, будет интересно каждую съемку – а их у меня около двадцати – увидеть и самому выбрать нужный кадр.
Перед читателем и зрителем не просто редкие и избранные изображения, здесь абсолютно все, что я снял о Володе Высоцком.
К сожалению, в моем архиве сохранились не все негативы, часть их утрачена во время моей бездомности, часть в редакциях и в печати. Быть может, кто-то откликнется и сообщит, что негативы и слайды нашлись там-то и там-то, или у кого-то они сохранились. Бывают в жизни чудеса…
(Вот, кстати, и о чудесах. Нашлись четыре негатива самой первой съемки из «Интервенции», но гражданин не собирается их вернуть – мол, он их нашел, а не украл!)
Кем был Высоцкий в той жизни для нас, для многих людей? Для меня лично в какие-то трудные минуты, в минуты отчаяния он значил много. Я смотрел на его фотографию и говорил себе: «Что же ты ноешь? Вот уж кого жизнь не жалела, наносила удары под дых. Причем иногда била на обыкновенном, бытовом и самом мерзопакостном уровне. В отместку за талант, назло правде, за то, что ты любим всей страной?»
Говорят, Володя был народным любимцем, даже не народным, не то слово, он был человком всей страны, личностью, знаковой (как сейчас говорят) фигурой, опорой, голосом, языком всей страны.
Он говорил и пел о том, что переживали, думали и чувствовали многие. И каждый человек находил в этом свой «пласт», свои слова, кто-то на глубине, кто-то на поверхности.
И еще почему его любила страна: все забиты, все зажаты, все безгласны, но нашелся человек, который за нас за всех смог сказать, преодолел нашу немоту – и за сумасшедших, и за полярников, и за летчиков, шахтеров, за многих и многих людей. И слушали его почти все, даже те же партийные начальники, и очень любили его. Просто у них работа была такая – душить его!
Вот уже сколько лет я горжусь этим альбомом. Речь совсем не обо мне, не о моих фотографиях, просто я смог представить время Таганки и Владимира Высоцкого в нем.
Странное чувство, когда-то он приехал на мою первую выставку в Доме кино в городе на Неве. Ходил, смотрел, молчал. Потом написал в книге отзывов:
- «Приехал я на выставку извне,
- С нее уже другие сняли пенки.
- Да! Не забудут те, что на стене,
- Тех, что у стенки!
Дина Рубина
Русская канарейка
книга третья
Блудный сын
Луковая роза
1
Невероятному, опасному, в чем-то даже героическому путешествию Желтухина Пятого из Парижа в Лондон в дорожной медной клетке предшествовали несколько бурных дней любви, перебранок, допросов, любви, выпытываний, воплей, рыданий, любви, отчаяния и даже одной драки (после неистовой любви), – по адресу рю Обрио, четыре.
Драка не драка, но сине-золотой чашкой севрского фарфора (два ангелочка смотрятся в зеркальный овал) она в него запустила и попала, и ссадила скулу.
– Елки-палки… – изумленно разглядывая в зеркале ванной свое лицо, бормотал Леон. – Ты же… ты мне физиономию расквасила! У меня завтра ланч с продюсером канала «Mezzo»…
А она и сама испугалась, налетела, обхватила его голову, припала щекой к его ободранной щеке.
– Я уеду… – выдохнула в отчаянии. – Ничего не получается!
У нее, у Айи, не получалось главное: вскрыть его, как консервную банку, и извлечь ответы на все категорические вопросы, которые задавала, как умела, – уперев неумолимый взгляд в сердцевину его губ.
В день своего ослепительного явления на пороге его парижской квартиры, сразу после того, как он разомкнул, наконец, обруч истосковавшихся рук, она развернулась и наотмашь ляпнула:
– Леон! Ты – бандит?
И брови дрожали, взлетали, кружили перед его изумленно поднятыми бровями. Он засмеялся, ответил с прекрасной легкостью: – Конечно, бандит.
Снова потянулся обнять… но не тут-то было. Эта крошка приехала воевать.
…бандит, бандит, твердила горестно, знаю я все эти замашки…
– Ты сдурела? – Потряхивая ее за плечи, говорил он. – Какие еще замашки…
– Ты странный. Опасный. На острове чуть меня не убил. Я все обдумала и все поняла: у тебя нет ни мобильника, ни электронного адреса, ты не терпишь своих фотографий, кроме той афишной, где ты как радостный обмылок. У тебя походка, будто ты убил триста человек… – И встрепенувшись, с запоздалым воплем:
– Ты затолкал меня в шкаф!!!
Да. В кладовку на балконе он ее действительно затолкал – когда Исадора явилась, наконец, за указаниями – как кормить Желтухина. От растерянности спрятал, не сразу сообразив, как объяснить консьержке мизансцену с полураздетой гостьей в прихожей, верхом на дорожной сумке… Да и в кладовке этой чертовой она отсидела ровно три минуты, на время судорожного объяснения его с Исадорой: «Спасибо, что не забыли, моя радость…(пальцы путаются в петлях рубашки, подозрительно выпущенной из брюк)… однако получается, что уже… э-э… никто никуда не едет!».
Однако вывалил же он на следующее утро той же Исадоре всю правду! Ну, положим, не всю; положим, в холл он спустился (в тапках на босу ногу) лишь затем, чтобы отменить ее еженедельную уборку. И в тот момент, когда лишь рот открыл (как в песне блатной: «ко мне нагрянула кузина из Одессы»), сама «кузина», в его рубахе на голое тело, едва прикрывавшей… – да ни черта не прикрывавшей! – вылетела из квартиры, сверзилась вниз, как школьник на переменке, и стояла-перетаптывалась на нижней ступени, требовательно уставясь на обоих. Леон вздохнул, расплылся в улыбке блаженного кретина, развел руками и сказал:
– Исадора… это моя любовь.
И та уважительно и сердечно отозвалась:
Читать бесплатно другие книги:
