Дорога к Марсу Лукьяненко Сергей

1

Старт нужно отменить?

Антон Первушин

«На Марсе нет разумной жизни. И никогда не было.

Но даже если бы она там была, вряд ли марсианские астрономы сумели бы разглядеть старт первой экспедиции землян по направлению к их планете: не существует оптических приборов, которые позволяют увидеть маленькую серебристую звездочку космического корабля на расстоянии в миллионы километров.

Если же выйти за границы физической картины мира и представить себе невероятное в духе фантастов начала ХХ века: наличие разумных марсиан и существование оптики, которая дает возможность заметить наши космические корабли на межпланетном расстоянии, – то и такое допущение не улучшит ситуации. Наблюдатель с Марса увидит лишь две маленькие звездочки, упорно и вроде бы бесцельно ползущие прочь от голубого шарика посреди бескрайней черной пустоты. Потом он заметит, как одна из звездочек вдруг резко изменит траекторию, словно не решившись пуститься в дальний путь. А вторая, поднявшись на более высокую орбиту, надолго останется там. Зачем? К чему? Что поймет гипотетический марсианин? Догадается ли он, что это только начало?..»

В главном зале московского Центра управления полетами, ЦУПа-М, царила обычная рабочая атмосфера. Никто не расхаживал в проходах между пультами, нервируя операторов, никто не повышал голос, не истерил и не ругался. Специалисты обменивались лаконичными репликами, периодически поглядывая на большой центральный экран, на котором отображались траектории космических кораблей. Между тем ситуация складывалась отнюдь не штатная. Пилотируемый корабль «Русь-2М» с экипажем Первой марсианской экспедиции должен был подняться с низкой околоземной орбиты на высокую, где его поджидал готовый к отлету межпланетник «Арес-1». Чтобы быстро проскочить радиационные пояса, использовался стандартный разгонный блок. Но в самый ответственный момент блок отказал.

– Так что с разгонником?

Свой вопрос Ирина Пряхина, глава Совета по космонавтике при президенте России, не адресовала кому-либо конкретному, но слово взял доктор физико-математических Виктор Андреевич Быков, руководивший научной программой экспедиции. Он обвел хмурым взглядом собравшихся в совещательной комнате – высших офицеров Военно-космических сил России, руководителей Европейского и Российского космических агентств, заместителя директора НАСА, делегатов из разных стран – и сообщил:

– Мы пока точно не знаем, разбираемся. Зафиксирована утечка компонентов топлива. В связи с угрозой для жизни космонавтов командир экипажа Иван Серебряков принял решение об экстренной расстыковке с разгонным блоком. Однако из-за деформации фермы, вызванной, очевидно, теми же причинами, что и утечка, расстыковку произвести не удалось. «Русь» остается на нерасчетной орбите.

– Второй корабль? Экипаж Аникеева?

– Вышел на геостационар в заданное время. Идет проверка систем корабля. Сбоев нет. Экипаж ждет приказа на сближение с «Аресом».

– Благодарю вас, Виктор Андреевич. Вы все слышали, господа. Прошу остаться только официальных представителей сторон – организаторов марсианской экспедиции. Нам нужно принять принципиальное решение о старте экипажа-дублера. Остальные, пожалуйста, пройдите в кафе или в зимний сад. Скоро мы сделаем официальное заявление…

«Если когда-нибудь вы решите стать космонавтом, то учтите: возможно, вы только что перечеркнули свою жизнь, смяли и выбросили ее в мусорную корзину. Да, вы узнаете много нового, но вряд ли это знание пригодится вам на «гражданке». Да, вас научат делать такое, чего не делает никто в целом мире, но вряд ли эти навыки помогут вам в этом мире выживать. Да, вы познакомитесь с интересными людьми, но эти люди не решат ваших проблем, когда вы услышите самое страшное, что только может услышать космонавт – сухой приказ: «Сдайте пропуск!» Все ваши усилия, все старания, все жертвы, все ваши чаяния и надежды могут в один момент обернуться пшиком. А изменить вы уже ничего не сможете: слезы, уговоры, апелляции здесь не помогут – космос будет закрыт для вас навсегда…»

Андрей Карташов сохранил написанное и, отвлекшись от текста, некоторое время любовался старой открыткой, закрепленной над индикационной панелью. На открытке был изображен причудливый пейзаж – загадочные башни с острыми шпилями, два человека в неуклюжих скафандрах, огромная чужая планета, багрово сияющая над ними. Так художник Андрей Соколов проиллюстрировал неподтвердившуюся гипотезу Иосифа Шкловского о том, что спутники Марса – это огромные орбитальные станции, созданные в древности инопланетной цивилизацией.

Кроме Карташова в спускаемом модуле космического корабля находились еще пятеро. Амортизационные кресла были расположены «ромашкой» – космонавты полулежали в них, почти касаясь друг друга шлемами скафандров. Наверное, со стороны это выглядело трогательно, но Андрею очень не нравилось такое положение: вроде бы друзья рядом, можно беседовать, обмениваться шуточками, только вот в глаза не посмотришь, мимику не отследишь. Еще Карташова тяготило вынужденное безделье – на данном этапе полета его знания астробиолога, специалиста по системам жизнеобеспечения и космического кулинара оказались не востребованы, а истомившаяся душа требовала действия. Штатный психолог экспедиции советовал в таких случаях расслабиться, переключиться на что-нибудь нейтральное или вспомнить приятный эпизод из прошлого. Но в голову лезли исключительно мрачные мысли.

Чтобы хоть чем-то себя занять, Андрей начал писать в блог. Тем более это входило в его прямые обязанности. Казалось бы, что тут особенного? Миллионы людей по всему миру ведут блоги. Однако даже такое простое дело превращалось здесь и сейчас в нечто принципиально новое… неизведанное.

Вздохнув, Карташов вернулся к планшетке.

«Если вы все-таки решите стать космонавтом, то запомните: на этом пути вас поджидают серьезные испытания тела и духа. Пройти медицинский и квалификационный отборы – самое простое, а вот дальше ждут настоящие пытки. Барокамера, сурдокамера, вибростенд, центрифуга, гидробассейн, прыжки с парашютом, пилотирование, тренировки на выживание. С вас сойдет семь потов, но суровый инструктор сочтет, что этого мало, и заставит все повторить. Вы должны будете стать лучшим из лучших, а потом сделать усилие и стать еще совершеннее.

Допустим, вы достаточно молоды и сильны, чтобы преодолеть все эти испытания и не сорваться на глазах у психологов. Допустим, вы достаточно восприимчивы и умны, чтобы освоить космическую науку. Но это не означает, что космос у вас в кармане. Еще нужна хотя бы капелька удачи.

То, чему мы не придаем значения в обыденной жизни, может сыграть против вас. Нечаянно сказанное слово, импульсивный поступок, плохое настроение, черная кошка, перебежавшая дорогу – и вы совершаете фатальную ошибку.

Вот почему космонавты суеверны и дрожат над своими «талисманами». Вот почему они десятилетиями соблюдают традиции, воспроизводя ритуалы, которые кажутся профанам смешными: перед стартом смотрят «Белое солнце пустыни», оставляют автограф на двери гостиничного номера, писают на заднее колесо автобуса. Если у того, кто это сделал раньше тебя, полет получился, не побрезгуй, и у тебя тоже все будет хорошо».

– Проверка систем! – громко объявил командир Аникеев.

– Параметры ДУ в пределах нормы, – тут же откликнулся Жобан. – Перерасхода топлива нет.

– УКК в норме, – доложил Булл. – Идем чисто. И с погодой повезло.

– Сплюнь, – посоветовал командир. – Вдруг испортится.

Их слова тоже были данью традиции. Любой из членов экипажа мог следить за состоянием основных систем корабля на индикационных панелях перед собой. Панели эти назывались «транспарантами», хотя на громоздкие световые сигнализаторы, созданные больше полувека назад, совсем не походили. Все-таки космонавтика – очень консервативный вид деятельности. И при этом самый передовой. Парадокс!

– На связи «первые», – сообщил Булл.

– Привет, парни! – раздался в наушниках голос Ивана Серебрякова. – Как ваши дела?

– Нам-то что сделается? – отозвался Аникеев. – У вас как?

– Обещают, что «Дракон» стартует в течение трех часов. Через сутки снимут гарантированно. Вы уже улетите…

– Добро на стыковку и старт пока не получено.

– Получите. Куда вы денетесь?..

Аникеев помедлил с ответом. Даже не видя его лица, Карташов легко мог представить, какие эмоции тот испытывает.

– Переживаешь? – осторожно спросил командир.

– Переживаю, – признался Серебряков. – Сил нет! Все переживают. Майкл ни с кем разговаривать не хочет. Жак каракули рисует в блокноте…

– Еще будут экспедиции…

– Не говори ерунды, Слава! – Голос Серебрякова опасно зазвенел. – Понимаю, утешить хочешь! А смысл?! Думаешь, я совсем идиотик, не знаю, что этот полет, может, первый и последний в столетии?

Карташов внутренне напрягся. Ему почудилось, что сейчас Серебряков в сердцах произнесет слова, которые ни в коем случае нельзя говорить вслед улетающим космонавтам. Но командир «первых» сумел побороть обиду и заговорил намного тише:

– Мы ведь были уверены, удача за нас. И тут, понимаешь, такое… Теперь все вам достанется. Значит, твое шаманство посильнее моего… Ну и пусть! Кто-то ведь должен это сделать. И вы это сделаете, Слава! Верю, что справитесь! А если у вас получится, то, может, еще полетаем?.. Спокойного вам космоса. И счастливого пути!

Серебряков отключился.

Разговор сильно задел Карташова. Он даже вспотел и с ужасом подумал о том, какие пики выбрасывает сейчас его кардиограмма на медицинском мониторе ЦУПа. В терапевтических целях Андрей стал смотреть на открытку-репродукцию и постепенно успокоился.

Да, удача оказалась на их стороне. Еще неделю назад Карташов без колебаний отдал бы правую руку за шанс оказаться в экипаже Серебрякова. Знал, что это невозможно, но теплилась надежда на чудо. Вдруг Жак заболеет в последний момент, подцепит вирус или бациллу, и тогда большим начальникам будет уже не до политики – лететь-то надо, хочешь не хочешь, а дублера за день не подберешь. Выглядело по-детски наивно, да и с чистотой помыслов не все было в порядке, но ведь ничего плохого он, в сущности, и не хотел: Жак – известный ловелас, зачем ему иные миры? Аэлиту он там точно не найдет!..

И вот как повернулось. Полетел бы с Серебряковым – сидел бы сейчас на низкой орбите, грыз ногти, кусал локти. Прав командир «первых», наше шаманство оказалось сильнее. Не зря, значит, Булл везде таскает синий берет. Не зря Аникеев никогда не выпивает в компании с четным числом собутыльников. Не зря темнокожий великан Гивенс вешает над кроватью «ловца снов» и очень не любит, когда при нем чертыхаются. Не зря сам брал на тренировки свой «талисман» – открытку с Фобосом, подаренную Яной…

А ведь Андрей всегда считал себя неудачником. Теперь даже смешно было вспоминать! В первый раз срубился на медкомиссии. Потом все-таки прошел в Отряд, но вылетел после курса общекосмической подготовки с формулировкой «морально неустойчив». И с третьего захода тоже ничего серьезного не светило… А может, просто накопилось «минусов»? Вот они и дали, сложившись, «плюс».

Как там поет Верещагин в «Белом солнце»? «Ваше благородие, госпожа Удача, для кого ты добрая, а кому иначе…»

Впрочем, еще не вечер. Почему-то ЦУП затягивает с разрешением на стыковку. И обратный отсчет тоже не запущен – так ведь можно и из «окна» вылететь. Неужели случилось что-то еще?..

– Я категорически против старта дублеров! – отчеканила Пряхина. – И вы отлично знаете, почему. Да, я утвердила экипаж Аникеева, хотя у каждого из членов этого экипажа были проблемы в прошлом. Но утвердила только для того, чтобы не сорвать наше сотрудничество в целом. Мне казалось, вы понимаете это, мистер Грант. И вы, месье Шуази.

Заместитель директора НАСА и директор Европейского космического агентства переглянулись, вслушиваясь в английскую речь переводчика.

– Отправлять их в полет сейчас – значит заведомо погубить экспедицию! Разве в этом наша цель? Конечно, нам предстоит отчитаться за потраченные деньги налогоплательщиков. Так вот, я уверена, что неисправность разгонного блока всех нас извинит. Лучше признать, что нам потребуется еще какое-то время для подготовки старта, чем отвечать за экспедицию, которая потерпит неудачу.

– Отмененная экспедиция уже потерпела неудачу, – тихо заметил Быков.

– Вы забываетесь, Виктор Андреевич! Вам нужно напоминать о субординации? Или, может, соскучились по лекторской работе? Так я могу поспособствовать…

– Позвольте, мадам Пряхина! – с сильнейшим акцентом сказал Грант.

– Слушаю вас.

– Я не понимаю, как прошлое этих людей может помешать им в выполнении миссии. Если они сейчас на орбите, значит, мы уже поверили в них. И еще. Я должен напомнить, что следующий период, удобный для старта, наступит только через четыре года. К тому времени мы не будем располагать теми ресурсами, которые у нас есть сегодня. Срок эксплуатации «Аресов» подойдет к концу. Межорбитальные буксиры тоже придется заменить. Вы готовы взять на себя такую ответственность перед человечеством? Готовы остановить космическую экспансию на годы, на десятилетия?

– Да, я готова, – бесстрастно ответила Пряхина. – Раз уж международные договоры возлагают на меня полномочия принимать решения в экстраординарных ситуациях, я намерена этими полномочиями воспользоваться. Даже если вы все, господа, со мной не согласны.

В совещательной комнате повисла тишина. В этот момент громко и требовательно зазвонил старомодный телефон правительственной связи, стоявший на столике в углу.

2

Слишком много неожиданностей

Сергей Лукьяненко

– А я ни секунды не сомневался, – сказал Джон Булл. – Выборы через полгода, если отменить полет – президента не переизберут. Наш позвонил вашему, ваш позвонил в ЦУП…

Они все еще были в спускаемом модуле. Теперь, после стыковки с «Аресом» и начала разгона, «Русь» уже не могла спасти экипаж в случае аварии – запасов топлива не хватило бы для возвращения. Но все управление можно было осуществлять из спускаемого модуля, а времени на расконсервацию главной рубки просто не осталось: слишком долго тянула с решением Земля.

– Да и чем тут, собственно говоря, управлять? – усмехнулся Аникеев. Все команды пока шли из ЦУПа, космонавты лишь присматривали за работой приборов. По сути, почти весь полет члены марсианской экспедиции будут служить балластом, их работа начнется только на орбите Марса… и, дай Бог, на его поверхности…

Конечно, если все пойдет хорошо. А в космосе никогда такого не бывает.

– Сорок минут до окончания работы разгонных двигателей, – сообщил Джон.

Эта информация была ненужной, мысленно отметил Вячеслав. И все это понимают. Но надо же чем-то заняться.

– «Арес», на связи глава Совета. – На экране появилось лицо Пряхиной. Она вымученно улыбалась. Вид у нее был такой, словно ее только что выпороли – прилюдно и безжалостно. Скорее всего так оно и было.

К женщинам в космонавтике Вячеслав относился хорошо. Дважды летал в смешанном экипаже, да и жена его тренировалась по программе подготовки и до сих пор не оставила надежды слетать в космос. Но вот тому, что в марсианскую экспедицию отправятся только мужчины, Аникеев был искренне рад. И на должность главы Совета женщину бы не поставил… Однако назначение Пряхиной и ее непрерывный пиар в СМИ были той костью, что пришлось кинуть возмущенным феминисткам…

– Хорошо идете, все по плану, – сообщила Пряхина. Мысленно Вячеслав взвыл: таких слов не говорят на активном участке полета. Но Пряхина упорно пренебрегала неписаными нормами. – К вам хочет обратиться с парой слов почетный член экспедиции Георгий Гречко…

Почетные члены экспедиции – пожилые, заслуженные космонавты, которые никуда не летели, но были «приписаны» к экипажам, – тоже стали одной из частей пиар-компании полета. Как ни печально, проще было превратить полет в шоу, чем разумно объяснить населению США, России и Европы, зачем тратятся такие огромные деньги. Романтика космических полетов осталась в прошлом, встретить марсиан, несмотря на все старания Голливуда, никто не надеялся (даже вышедший перед стартом блокбастер режиссера Бекмамбетова «Red Women from Mars», в русском переводе «Красна девица Аэлита», с треском провалился в прокате). Но старички-космонавты и впрямь оказались полезны – народ принимал их выступления очень доброжелательно.

– Привет, ребятки! – Гречко лихо вырулил под объектив камеры, затормозив кресло в самую последнюю секунду. – Что ж вы меня не захватили, я же просил подождать!

– Здравствуйте, Георгий Михайлович, – вежливо сказал Аникеев. Его поддержал дружный хор голосов – прославленного космонавта, оптимиста и жизнелюбца, все обожали.

– Мне доверили сообщить вам интересную новость, – продолжал Гречко, улыбаясь. – Два часа назад с территории Китая стартовал и вышел на промежуточную орбиту космический корабль. Судя по размерам и зафиксированному излучению – это «Лодка Тысячелетий».

– Екарный бабай! – деликатно выругался Булл.

Аникеев просто онемел. Общее мнение озвучил Карташов:

– Как это – «Лодка Тысячелетий»? Она же не готова! Не было ни одного удачного старта! Она же фонит, как три Чернобыля! На ней лететь нельзя!

Китайский марсианский корабль был проектом суперамбициозным: ядерная двигательная установка, встроенный посадочный модуль, теоретическая возможность лететь к Марсу в любое время, а не только в период противостояния. Очень хороший проект, аккуратно скомпилированный из десятков и сотен отвергнутых в США и России разработок. Но абсолютно сырой.

– Значит, готова, – улыбаясь, сообщил Гречко. – Или они готовы лететь, несмотря на радиацию. Или это испытательный старт, она повисит на орбите и сядет. Посмотрим. Пока Китай сообщил только об успешно проведенном испытательном старте, без всякой конкретики.

Оставшиеся минуты до окончания разгона пролетели незаметно. Обсуждали в основном старт «Лодки». В общем, все склонялись к мысли, что это испытательный старт, в корабле никого нет, и к Марсу он не отправится. Только Бруно, чья нелюбовь к китайцам была общеизвестна, мрачно предрекал гонку в космосе, перестрелку из лазерных пушек (Булл резонно заметил, что для перестрелки нужно иметь пушку и на «Аресе», а ее здесь нет), высадку китайской абордажной команды в составе двух-трех десятков радиоактивных тайконавтов и прочие голливудские страсти.

– Все, закончили треп, – поглядывая на экран, скомандовал Аникеев. – Через пять минут окончание разгона.

Предстоящая расконсервация корабля обещала быть делом долгим и муторным, хотя интересным. Все замолчали, только романтичный Карташов ляпнул:

– А интересно, если с Марса… ну, теоретически, конечно, кто-нибудь сейчас глядит вооруженным глазом на Землю, что он подумает, увидев еще один корабль? Что это вторжение с Земли?

– Во-первых, он ничего не увидит, в любой телескоп, – ответил Аникеев. – Оптику учить надо лучше, про критерий Релея не забывать. Никакого телескопа не хватит, чтобы увидеть наши корабли.

– Можно подумать, что кроме электромагнитного излучения не может быть никакого другого, – не смутился Карташов. – А во-вторых?

– Некому там смотреть на Землю.

На самом деле Аникеев считал, что иллюзии лишними не бывают. На обратном пути экипаж будет поддерживать мысль о Земле. А вот по дороге на Марс – можно и помечтать о марсианах. Почему бы нет? Но старт «Лодки» вывел его из равновесия.

Неужели китайцы и впрямь решили опередить всех? Тайно завершили свой корабль – и отправили его на Марс? Быть может, даже без надежды на возвращение… был подобный план даже в СССР. Всегда есть герои, готовые отправиться в один конец, почти без надежды вернуться…

– Нет, не может быть… – прошептал Аникеев одними губами.

Хотя, конечно, в плане пиара… для повышения интереса граждан к полету этот старт оказался более чем удачен. Как сейчас воют все СМИ! Как оживились разведки! Какие ставки принимают подпольные букмекеры!

Может, это все договорено? И старт «Лодки» согласован с США и Россией? Никуда она не полетит, просто подогреет общественный интерес?

А может быть… Аникеев даже вздрогнул от этой мысли. Может быть, ее и нет вовсе, «Лодки Тысячелетий»? Мы ведь никак не можем проверить это сами! Земля подкинула дезу, чтобы мы не расслаблялись, воспринимали свой неожиданный полет более ответственно? Хотя, конечно, куда уж ответственнее, все здесь до сих пор в обалдении от неожиданной удачи…

Мысленно отметив, что эту версию надо будет разрабатывать и попытаться все-таки имеющимися на «Аресе» средствами проверить, стартовал ли на самом деле с Земли китайский корабль, Аникеев скомандовал:

– Минута до окончания разгона. Сразу после перехода в «Арес» всем приступить к проверке и расконсервации своих зон ответственности. Вопросы есть? Вопросов нет.

Вопросов и впрямь не было следующие шесть часов, заполненных трудной, напряженной работой. Не было до тех пор, пока экипаж не принялся расконсервировать свои «спальни» – крохотные комнатушки, больше всего похожие на просторные платяные шкафы с тонкой, но прочной и звуконепроницаемой дверкой-шторкой. Личное пространство на корабле было необходимо, это понимали все. Иначе никакой выдержки и дружелюбия не хватит видеть все время вокруг одни и те же лица и не иметь возможности часок-другой побыть в одиночестве.

Аникеев тщательно и любовно расконсервировал свой спальный отсек. Хорошо, что им не разрешалось ничего личного складировать здесь заранее – иначе пришлось бы сейчас сдирать со стенок фотографии Серебрякова, а не развешивать свои: жена в купальнике на пляже, сын на лыжах готовится стартовать с трамплина, дочь склонилась над шахматной доской…

И тут в дверку-шторку деликатно постучали. Аникеев поморщился и открыл.

Это был Карташов.

– Что? – спросил Аникеев.

– Кто-то спал на моей кровати, – сказал Карташов.

– И ел из твоей чашки? – поинтересовался капитан.

– Угу…

Широкое азиатское лицо Карташова приняло выражение одновременно смущенное и виноватое. На шутника он в этот момент не походил… да и вообще – чувством юмора он никогда не славился.

Аникеев выплыл из своего отсека, тщательно задернул дверцы и проплыл три метра до отсека Карташова (миновав закрытый отсек, где возился со своим барахлом Бруно). Карташов, конечно, уже нацепил на стену дурацкую открытку с Фобосом, а рядом приклеил электронную фоторамку.

– Вот… – смущенно сказал он, указывая на спальное место – вертикальную панель из мягкого материала. – Страховочные ремни были расстегнуты. И пластиковая упаковка сорвана… плавала внутри.

– На Земле недосмотрели, – сказал Аникеев.

– Думаешь? – поразился Карташов.

– А что еще можно думать? Залетали инопланетяне, переночевали в твоем отсеке?

– Вот еще… – пробормотал Карташов и продемонстрировал смятый тюбик с каким-то мясным пюре. – Тоже… плавал в воздухе.

– Экипаж Тулина! – сообразил вдруг Аникеев и облегченно вздохнул. – Они же были здесь три месяца назад, делали первичную расконсервацию и проверку корабля. Им полагалось спать в своем корабле, но кто-то, похоже, решил почувствовать себя на твоем месте.

– Да… точно… – согласился Карташов. И тут же нахмурился. – Только вот пюре… оно открыто было и недоедено. Я понюхал, а потом попробовал. Свежее вроде как. Есть можно. Разве оно не скисло бы за три месяца?

Аникеев молча отобрал у Карташова тюбик. Сказал:

– Что ж, теперь мы знаем, сколько консервантов сюда напихали… э… в Европейском космическом агентстве… Все, забыли.

Карташов помялся и все-таки сказал то, чего Карташов ждал с самого начала:

– А если на борту заяц?

– Зайчиха, – немедленно ответил заготовленной шуткой Аникеев. – Восемнадцать лет, спортсменка и фотомодель. Девяносто-шестьдесят-девяносто… Андрей, мы только начинаем полет. Давай начнем фантазировать попозже, а? Если что – у меня есть флешка с восемью гигами отборнейших фантазий!

– У меня тоже есть, – мрачно ответил Карташов. – Там Соколов, Леонов, Вальехо… вся фантастическая живопись. Тридцать два гига.

Аникеев крякнул и похлопал Андрея по плечу.

– Отлично. Я знал, что ты будешь всецело подготовлен к полету.

В этот момент из своего отсека выплыл Бруно. Итальянец улыбался, но был явно чем-то обижен.

– Парни! – с вызовом произнес он. – Если кто-то распускает про меня какие-то слухи, то это нехорошо. У меня жена и две любовницы, а когда мы молоды и глупы, то всякое случается… И не надо мне… намекать. Так говорится, да?

И он щелчком отправил в сторону капитана цилиндрик ярко-алой губной помады.

3

Планы меняются

Ярослав Веров

Обе недели раскрутки Андрею Карташову казалось, что он в дурном сне. Все окружающие – природные обитатели сновидений, и только он – человек из реальности, совершенно здесь неуместный. Третий «наземный» экипаж ни в коем случае не должен был отправиться в марсианскую экспедицию. Риск не был оправдан ничем, какие бы глупости ни молол Булл про деньги налогоплательщиков. И Пряхина – не тот человек, на которого запросто можно надавить. Весь этот бред про «косточку для феминисток» – чушь, разводка. При назначении на такие должности и с такими полномочиями не то что на феминисток – на ребят посерьезнее не очень-то оглядываются.

И эта цепочка совпадений. Сперва погибают в авиакатастрофе Тулин и Джонсон. Командир и первый пилот первого экипажа, опытнейшие космонавты. Нелепая случайность. Мы становимся «вторыми». Затем застревает на промежуточной орбите Серебряков. Тоже бывает. И в итоге летим мы – те, чья роль была сидеть в герметичном комплексе на Земле, дублируя действия настоящего экипажа. Коллектив неудачников. Все, кого списали либо по профнепригодности, либо по психологической несовместимости. Милая цепочка случайностей. Что там у нас с вероятностями взаимно-независимых событий? Перемножаются? Тогда вероятность такого итога ничтожна. Но это если они взаимно независимы… Ладно, пусть. Но объясните мне: с какого перепугу «Русь» сорок минут гнала на траекторию раскрутки? Китайцев опередить? Не поможет… Но и это по большому счету ерунда. Наводка с «зайчихой» на борту посерьезнее… Кто навел? Француз отпадает. Командир тоже. Или Бруно, или кто-то из американцев. С Земли такие штуки не проходят… Значит, на борту еще один «контактер». И главное – зачем? На него, Карташова, рассчитано или на кого-то еще? Не понять. Все вели себя адекватно. Все совершенно искренне видели консерву, помаду, смятые постели и прочую чепуху. Никто не прокололся ни на йоту. Значит, и у второго «контактера» еще те защитные блоки…

Хорошо, командир внял настойчивой просьбе не информировать сразу ЦУП, дождаться вечера. Карташов понимал: вечером станет еще веселее. И точно, мясное пюре оказалось вполне испорченным, а давешний тюбик ярко-алой помады – банальной флешкой, что Андрей в «теневом восприятии» увидел сразу. Так же, как сразу распознал вонь протухшей консервы. Прижатый к стенке Бруно искренне клялся всеми мадоннами сразу, что никакой помады не было и быть не могло, что это его личная флешка, и лишь Вельзевулу ведомо, что это было за наваждение.

Одним словом, настроение астробиолога и космического кулинара было мрачным. Зато в его блоге царили оптимизм и вера в светлое будущее.

«Интересны наши отношения с силой тяжести, – писал Андрей Карташов. – Ее направление вроде как не связано с Землей, а определяется работой электроракетных двигателей, которые включены постоянно. «Арес» повернут почти перпендикулярно к вектору тяги, и если бы солнечный ветер походил на земное облако, мы далеко не улетели бы. Потому что вся вытянутая конструкция «Ареса» развернута поперек направления движения… Ядерная установка, которая дает энергию двигателям, вынесена на тридцатиметровой штанге межпланетного буксира. Мы находимся в «тени» экрана радиационной защиты размером с наш жилой отсек, который повешен на ядерную установку. А от жесткого космического излучения нас закрывают баки с аргоном для двигателей, закрепленные на корпусе корабля. Поэтому ни у кого из нас радиофобии нет».

На самом деле Гивенс-младший и Пичеррили уже заключили пари на сроки, когда они из-за радиации лишатся возможности производить детей, красных кровяных телец в крови и как быстро после возвращения, если таковое состоится, лишатся самой жизни по причине лучевой болезни. Гивенс-младший в этом споре оказался большим оптимистом, чем шутник Бруно.

«Около месяца мы будем раскручиваться вокруг Земли, разгоняемые двигателем как огромный булыжник в гигантской праще, – писал Карташов. – Гравитация Земли в конце концов позволит нам разогнаться до гиперболической скорости. И тогда мы понесемся по космической дуге к Солнцу, чтобы, не долетев до него чуть менее 0,6 астрономической единицы, уйти к Марсу».

Но Жан-Пьер уже сообщил, что аргона в баках оказалось гораздо меньше необходимого запаса. По его прикидкам выходило, что болтаться им в космосе на этом запасе придется более двух лет. К Солнцу они, конечно, устремятся, но потом чуть ли не весь аргон уйдет на торможение, чтобы уклониться от светила. Командира и первого пилота тем не менее подобные расчеты нимало не смущали. Видимо, и Булл, и Аникеев были информированы больше остальных. А вот Гивенс-младший насчет запасов топлива и режима раскрутки сильно волновался и часто обсуждал эту тему то с Жан-Пьером, то с Бруно.

– Знает, собака, а молчит, – каждый раз после подобной беседы злился он. – Земля тоже знает и тоже молчит. Собака.

А еще их преследовала китайская «Лодка Тысячелетий». Ее полет оказался вовсе не испытательным. Неужели у них на борту живые люди? Проект ведь сырой, никого, кроме смертников, в этом гигантском гробу на Марс не пошлешь. В блоге Карташов на вопросы читателей отвечал, что, конечно, это очередная китайская мистификация, как и все, что они вытворяют в космосе. Достаточно вспомнить первый полет китайца. И тайконавт был, и корабль, и срисованный с «Союза» спускаемый модуль. Все было, только китайца в космосе не было. Ни одного стопроцентно подтверждающего кадра хроники. И очень много видеомонтажа.

Но «Лодка Тысячелетий» – не мистификация. И? Допустим, китайский корабль не затеряется где-то между орбитами, а достигнет Марса. И на борту там нормальный работоспособный экипаж. Тогда из-за чего все? Зачем они так рискуют? Из спортивного интереса опередить «белых людей»? Что за чертовщина на самом деле творится вокруг марсианского проекта?

А еще в блоге Андрей описывал забавные причуды членов экипажа. Бруно Пичеррили оказался весельчаком и педантом. Постоянно надушен тошнотворным парфюмом, хотя это запрещено. Любит готовить и совсем отстранил Андрея от штатных обязанностей космического кулинара.

Эдвард пишет стихи в стиле Эдгара По, то есть мрачные, сугубо мистические. Андрей как-то раз подъехал к нему с вполне дурацким предложением сочинить нечто жизнеутверждающее, поднимающее настроение. «Да-да, про потных женщин», – поддержал Карташова командир. Но Гивенс-младший был неумолим. «Марс! О, Марс! Это – трындец как хреново! Большой трындец», – объяснил он свою позицию.

Джон Булл исполнял кантри-песни. Знал он их великое множество. И голос имел изрядный, чуть ли не оперный баритон. Но вот со слухом дело обстояло далеко не блестяще. Наверняка его концерты можно было бы терпеть довольно долго, если бы не Жан-Пьер. Француз высадился на «Арес» вместе с электросинтезатором, который он именовал «органом». Первые дни пытался соответствовать теме и наигрывал Жан-Мишеля Жарра, что еще как-то можно было вынести. Однако затем космическую музыку оставил и принялся выдавать французскую попсу. А на второй неделе полета примкнул к компании американцев и заделался клавишником у Булла. Вот когда Андрей оценил правоту завышенных требований медиков к психике космонавтов.

И было то, о чем Карташов никогда бы не написал в блоге и не сообщил ЦУПу. Там, за бортом, крутилась вокруг них Земля, то приближаясь, то снова удаляясь. И это было ненормально. Умом он все прекрасно понимал: эллиптическая траектория. Но организм кричал «караул». Не должна Земля болтаться как мячик. Не должна. Она ведь – твердь. Та самая твердь, на которой стоит вся природа человека.

На шестнадцатые сутки полета кое-что начало проясняться.

На общем собрании экипажа Джон Булл торжественно объявил, что завтра их ждет стыковка с заправщиком. Оказывается, заправочный корабль был запущен неделей раньше «Ареса» все это время медленно раскручивался вокруг Земли, чтобы выйти в точку встречи. Сутки у них будут, чтобы заправить баки электроракетных двигателей аргоном, баки маневровых – метаном, а в складской модуль нанести всякого крайне необходимого барахла. Запасы воды и кислорода изначально у них были штатными, а вот все остальное надо будет «доложить».

«Ну не гад ли этот поэт-песенник? – думал Карташов. – Что было сразу не рассказать?»

Гивенс-младший отреагировал куда более резко:

– Джон, отчего я узнаю об этом в последнюю очередь? ЦУП ничего не сообщал, значит, о дозаправке ты знал заранее. Нам предстоит сложнейшая техническая операция! Выход в открытый космос…

Булл самодовольно усмехнулся.

– Всему свое время, парни. Кстати, о времени. Общее время полета сокращается на десять суток, не считая двух недель, выигранных на сокращении раскрутки. Нет необходимости раскручивать корабль до самой границы гравитационной сферы. Теперь идем на баллистическую. Будет разгонный кислород-метан-водородный блок.

– И куда нам вешать этот блок? – поинтересовался Бруно. – Себе на задницы?

– Робот заправщика смонтирует его на основании штанги «Ареса». Блок после отработки будет отстрелен. Никакого открытого космоса. Выход только для пополнения складских запасов и метана для маневровых. И, кроме того, – Булл снова усмехнулся, – по баллистической пойдем на самом оптимальном удельном импульсе. Это потребует некоторого перерасхода аргона. Только аргона у нас будет, как говорят в России, выше крыши. Вопросы есть?

«Китайцы, – подумал Андрей. – «Наверху» заранее знали о «Лодке» и подстраховались. Вот откуда спешка. Слава, но ты, что же, не мог предупредить? Намекнуть?»

Аникеев перехватил взгляд Карташова и шевельнул бровью: мол, не горячись. Зато вспылил Пичеррили:

– Проклятые китаезы, гореть им в аду, и всем их потомкам! Все из-за них! Из-за них погибли ребята из первого, застряли вторые, и нам теперь…

– Отставить истерику, – резко бросил Аникеев, и итальянец осекся на полуслове. – Решение о запуске дозаправщика откладывалось до последнего. Зато теперь мы в кратчайшие сроки окажемся на расстоянии миллиона километров от Земли, между гравитационными сферами Лапласа и Хилла. Все свободны, отдыхать. А вас, Джон, я попрошу остаться.

Старший инженер-конструктор Николай Цурюпа вышел из здания ЦУПа-М в прескверном расположении духа. Хотелось напиться. Не откладывая дела в долгий ящик, он свернул из ворот на Гагарина, дом 2, во всем известный гадюшник под названием «Магазин». Место это всегда вызывало у него ностальгию по советским временам, ибо в точности соответствовало. Грязная барная стойка, липкие столы, пельмени-сосиски и дешевая водка из мензурки с перерисованными делениями. И толстая буфетчица баба Клава. Которая тоже соответствовала в точности.

Когда он накатил две по сто и принялся вяло ковырять вилкой в пельменях, в гадюшник вошел не кто-нибудь, а полковник Алексей Кирсанов. Старый знакомец, еще по Военно-инженерному. Был он, впрочем, в штатском и, похоже, тоже настроен, потому что взял две по пятьдесят и пару сосисок с кетчупом. И подсел.

– Что невесел, Коля? – спросил он, поднимая стакан. – Давай за наших марсианцев.

– Да вот и не весел, Леха, – в тон ответил Цурюпа, чокнулся, выпил. – Клавочка, повтори! Хрень какая-то. Послали ребят на убой. Я с совещания. Наслушался. Почему нельзя было четыре года подождать? Ну, китайцы… да и хрен с ними, с китайцами! Не долетят, а долетят – там и кости оставят. Тако… Такое дело!

Выпили еще по одной, и еще. Цурюпа закурил, вроде отпустило, захотелось выговориться. Он оперся обеими руками о бурую клеенку и, подавшись вперед так, что чуть не уперся лбом в лоб полковника, горячо зашептал:

– Я ведь, Леха, такое дело, был в комиссии по испытанию ихнего посадочного модуля. Ладно, ясно, что толковых условий нет, Луна – не Марс, компьютерное моделирование – такое дело, но стенд испытывательный… испытательный… амеры сделали отменный. Короче, никуда ихний модуль не годится. Нельзя им на посадку, разобьются. Верняк – разобьются…

– Нельзя, а придется, – лаконично ответил Кирсанов.

– Это почему?

– Про «Призрак-пять» слыхал?

– Не…

– И правильно. Топ-сикрет. Его еще в тринадцатом году марсоход засек. Вот тебе и сыр-бор.

– Инопланетяне? – севшим голосом вопросил Николай. – Слушай, давай еще по одной.

– А давай. Насчет инопланетян точно неизвестно. Но прошла утечка, и возбудились все. А объект еще и пульсирующий. Появляется с определенной частотой и исчезает. Смекаешь? А ну как исчезнет насовсем?

– Вот такое дело… Слушай, я схожу отолью, а ты мне потом в подробностях – что за объект, как…

– Сходи.

Цурюпа неуверенно выбрался из-за стола и устремился в сортир. Кирсанов не мешкая извлек тонкую стеклянную трубку и вытряхнул из нее в рюмку собеседника каплю зеленоватой маслянистой жидкости.

4

Дозаправка с последствиями

Сергей Слюсаренко

Инженер, бледный и в холодной испарине, вышел из туалета. Цурюпа сильно нервничал, запах туалетной хлорки, отбелившей края его брюк, сильно раздражал. Николай опустился обратно за столик.

– Ну что, выпьем за покорение космоса? – предложил Кирсанов.

– Святое, – ответил Николай. – Хотя надо бросать пить. Водка вон зеленая… Скоро чертики зеленые появятся.

– Ну, поехали!

– Эх! – Цурюпа залпом опрокинул свою рюмку. – А вот скажи мне… – начал было он, но замолк, посмотрел обиженно на полковника и с размаху упал лицом в тарелку с пельменями.

Брызги сметаны полетели на пиджак Кирсанова. Тот брезгливо поморщился и нажал кнопку на передатчике, спрятанном во внутреннем кармане. Немедленно к столу подошли двое в штатском. Они так тщательно скрывали свою выправку, что она была заметна издалека.

– Это он?

– Он, – ответил Кирсанов. – У вас есть час, чтобы доставить его в «Ангар».

– Успеем.

Цурюпу подхватили под руки и вынесли из зала.

– Итак, Джон, сейчас нас никто не слышит, и я бы хотел задать вам вопрос. – Аникеев нервничал, поэтому его голос был излишне спокойным и жестким.

– Да, конечно.

– С какой стати вы берете на себя функции командира корабля? Кто позволил вам собирать торжественные собрания и выполнять мои функции? Кто вас уполномочил сообщать о грузовике?

Булл казался совершенно безмятежным.

– Во-первых, я получил эту информацию от НАСА и вправе сам распоряжаться ею. Во-вторых, я не понимаю, почему должны нарушаться идеи паритета, заложенные в основу экспедиции именно по требованию агентства? В конце концов, вы должны помнить, сколько денег потратили Соединенные Штаты Америки на организацию нашего полета…

– И что же вы хотите этим сказать? – уточнил Аникеев.

– Во имя успеха мы должны вести полет в соответствии с инструкциями, полученными мной на Земле.

– А стыковаться с грузовиком вы будете по каким инструкциям? Идите, не отвечайте, я и сам знаю. Считайте, что я вас предупредил о некорректном поведении.

Булл молча покинул кокпит. Командир какое-то время собирался с мыслями, а потом включил внутреннюю связь.

– Андрей, пожалуйста, – обратился он к Карташову. – Ты, Пичеррили, Жобан, давайте ко мне через пять минут.

Потом командир вызвал ЦУП-М. Дежурный сообщил, что все параметры в норме, телеметрия поступает, грузовик идет штатно, и по просьбе Аникеева по закрытому каналу соединил с Пряхиной.

– Добрый день, Ирина Александровна, как обстановка? – совершенно не по уставу поздоровался Аникеев.

– Здравствуйте, Слава, все хорошо, спасибо. Что случилось?

– Скажите, у вас там что? – не выбирая слов, спросил Вячеслав. – Москва и Хьюстон тянут каждый на себя? Почему связь идет по раздельным каналам? У меня из-за этого уже проблемы с дисциплиной.

– Не беспокойтесь, Слава, обычные издержки большой международной программы. Мы всеми силами ищем способ избежать конфликтов.

– Подтвердите мои полномочия как командира корабля и руководителя экспедиции, – спокойно попросил Аникеев.

– Вы уверены, что хотите этого? – неожиданно ответила Пряхина.

– Как никогда.

– Подтверждаю. Код подтверждения УК-1323453. Следуйте инструкциям, если вы готовы на себя взять полную ответственность.