Дорога к Марсу Лукьяненко Сергей
Как ни странно, почти все коллеги встретили ее с энтузиазмом. Особенно обрадовался Пичеррили – энтузиаст идеи пересчета траектории ради победы над тайконавтами в марсианской гонке. И хотя от рискованной затеи пока отказались, чувствовалось, что проблемы пролета мимо звезды по имени Солнце все еще будоражат его ум.
– Вспышка? Отлично! – воскликнул итальянец. – Мы загодя получим модель облучения в точке нашего максимального приближения к светилу!
– Вряд ли модель будет точной… – Аникеев был настроен скептически. – По тепловому излучению совсем не та картина получится.
– А знаешь, командир, – вступился Карташов, – Пичеррили прав. Это отличный повод провести полноценные учения по радиационной тревоге. А заодно – и по тепловой!
– По тепловой? – переспросил Гивенс.
– Да, – подтвердил Аникеев. – Все знают, что система охлаждения корабля основана на конструкции «разбрызгиватель-улавливатель», то есть капли хладагента летят непосредственно через космическую среду. Но не все помнят, что при усилении корпускулярной бомбардировки мы начнем терять рабочее тело системы охлаждения.
– Это неочевидно, – вставил Гивенс.
– Очевидно или нет, мы должны принять эту гипотезу за факт, – отрезал Аникеев. – А потому приказываю: реактор заглушить, оборудование списка «Б» отключить. Переходим в режим минимального энергопотребления. Также – раскрываем аварийные солнечные батареи. Они дадут нам минимально необходимое энергообеспечение и обеспечат дополнительную экранировку от Солнца.
– Про режим радиационной тревоги еще напомни, – подсказал Карташов.
– Напоминаю. Солнечную вспышку будем пересиживать в жилом блоке, который защищен баками с аргоном и водой. Покидать жилблок – запрещаю категорически.
В отсеке было темно. Лишь один переносной фонарь освещал лица собравшихся. Как определил Жобан, именно здесь, в районе обеденного стола, ожидалась наименьшая плотность протонного потока. Ближайшие часы все члены экипажа были обречены провести вместе – локоть к локтю, душа к душе.
– Ну и какой досуг запланирован у нас для подобных случаев? – поинтересовался Джон Булл.
– Преферанс?
– Покер?
– Медитация на космическую пустоту?
Карташов щелкнул пальцами.
– У меня идея получше. Давайте устроим «Тысячу и одну ночь».
– Я не против, – Аникеев лукаво усмехнулся, – если ты имеешь в виду одноименный балет, конечно… Только вот женщины на борту отсутствуют!
– Я имею в виду истории, – уточнил Карташов.
– Историю? Античную историю? – оживился Пичеррили. Древний Рим был его тайной слабостью.
– История – это кошмар, от которого я проснулся еще в школе. – Карташов сиял, ему неподдельно нравилась его придумка. – Я же говорю не про кошмар, а про веселье! Давайте рассказывать истории. Из жизни.
– Как в Обществе анонимных алкоголиков? – поморщился Гивенс. – Дескать, я, Джо Шмо, ветеран войны в Ираке, всегда прятал бутылку виски в бачке унитаза. Но моя жена Эндж пронюхала об этом! Она страшно разозлилась и налила в бутылку воды из унитаза вместо виски… А я не разобрался и выпил, поскольку по цвету они почти не отличались!
– Прекрасно, Эд. Твоя история засчитана, – с серьезнейшим видом поощрил Гивенса Карташов.
Тот иронии не оценил.
– К дьяволу «засчитана»! Мой отец был алкоголиком! Я водил его на собрания Общества! С тех пор ненавижу истории, в которых люди выглядят дегенератами!
– Решено: таких не будет, – сдался Карташов. – Предлагаются… эротические приключения! Пусть каждый расскажет самую волнующую историю из жизни своей плоти!
– Не кажется ли тебе, Андрей, что в этом есть нечто… излишне подростковое? – холодно осведомился Булл.
– Тогда – о первом полете. Мы же все летали! – Карташов не сдавался.
Лица собравшихся за столом помолодели. Как видно, каждому вспомнился его первый полет.
– А по-моему, надо вот как, – предложил Пичеррили. – Один – про полет, другой – самую смешную историю, третий – самую загадочную… Четвертый – самую печальную. Пятый – историю своего большого торжества, триумфа. А шестой…
– А шестой – про любовь! – Глаза француза горели. Видно было, что, в отличие от выросшего в семье сельского пастора Джона Булла, сыну амстердамской скульпторши и парижского джазмена Жан-Пьеру идея понравилась.
– Я беру про любовь, – поднял руку Пичеррили.
Француз нахмурился.
– Excusez-moi, но любовь уже застолбил я.
– Не ссорьтесь, горячие космические парни, – примиряюще выставил ладонь Аникеев. – Мы сделаем шесть записок. На первой напишем «любовь», на второй – «полет», на третьей – «загадка» и так далее. И будем тянуть жребий.
– Ну вот… Как всегда, мне самое сложное, – вздохнул Карташов, развернув записку. – Смешная история.
– А что тут сложного? – удивился Пичеррили. – Неужели в твоей жизни не было забавных случаев? Скажем, ты на выпускной бал от волнения надел два галстука вместо одного. У меня так и было, кстати.
– Проблема в другом. Со мной в жизни случилось слишком много дурацких историй. Мои студенческие годы только из них и состояли. Не знаю даже, как я со своей образцовой биографией клоуна пробрался в отряд космонавтов…
– В таком случае я осмелюсь выразить общее мнение и скажу, что твою историю мы все ждем с особенным волнением, – Аникеев ободряюще улыбнулся.
– Что же, – Карташов вздохнул. – Тогда держитесь.
«Мне было восемнадцать, и я был по уши влюблен в преподавательницу высшей математики Нину Валериановну Авербах.
Кандидату матнаук Нине Валериановне стукнуло тридцать три года, она была подающим надежды сотрудником и, конечно же, доцентом. Но разрази меня гром, если на вид ей можно было дать больше двадцати пяти!
Ее фотография красовалась на Доске почета в холле университета. Входя в храм знаний, я всякий раз посылал «моей Ниночке» воздушный поцелуй. Никогда не забуду строгий абрис ее бледного лица, каштановые локоны до плеч и смелую линию бровей, которая подчеркивала ее взгляд, лучащийся внутренним благородством.
Когда она шла через аудиторию, стонущую над контрольной, шла, легонько постукивая себя лазерной указкой по бедру, я впадал в тихий экстаз. Причем, прошу понять меня правильно, мои чувства носили почти платонический характер!
Вершиной наших вероятных отношений я видел невинный поцелуй при луне. Хотя к тому моменту уже был сравнительно опытным в сексуальных делах мужчиной. Моими «бывшими девушками» считали себя целых три особы с нашего курса! Но это я немного отвлекся, уж очень мне хотелось вытянуть «самую эротическую историю»…
Увы, по высшей математике я успевал отвратительно. Три балла были пределом мечтаний. Когда Нина Валериановна объясняла, я, вместо того чтобы слушать, пялился на ее ножки. И больше всего на свете мечтал назвать ее «Ниной» без Валериановны».
– Преамбула многообещающая. – Француз потер ладони и сделал декамероновское лицо. – Но затянувшаяся.
В отличие от Жобана, Аникеев был доволен столь пространным началом на все сто процентов.
«Давай, Андрюша, пой соловьем, тяни время», – мысленно приободрил он товарища.
Во-первых, Аникеев совершенно не мог взять в толк, что ему делать с его историей. Ему досталась бумажка с надписью «триумф», а с триумфами в его жизни все было ох как непросто…
Ну, а во-вторых, командир был единственным членом экипажа, кто не поленился включить свой служебный наладонник.
Такой гаджет имелся у каждого. На него поступала информация с центрального борткомпьютера.
Командира волновали две группы данных: плотность протонного потока и градиент температуры на борту корабля.
Данные были пока что в пределах нормы. Почти в пределах нормы… Но все-таки командир оставался командиром. Обязанным непрерывно просчитывать ситуацию, просчитывать на три, на пять ходов вперед. И Аникееву сейчас позарез требовалось время для анализа. Которое, похоже, и обещал предоставить в его распоряжение красноречивый Карташов.
«Перед Новым годом Нина заболела. А я не был допущен к сессии из-за несданного зачета по высшей математике.
Не желаю утомлять уважаемых коллег рассказом об ухищрениях, к которым я прибегнул, чтобы набиться в гости к обожаемой математичке. Скажу только, что в один морозный день я все-таки подстроил так, чтобы оказаться у нее в гостях.
По своему академическому статусу Нина была «приглашенным ученым» и жила в кампусе нашего Новосибирского универа, в отличном преподавательском общежитии. Ох и набегался я по сорокаградусному морозу в поисках этого злосчастного общежития! В спутниковой карте, загруженной в мой телефон, была ошибка, стоившая мне получаса времени! Из-за этого у цветов сдохла обогреваемая упаковка, которая поддерживала внутри букета температуру плюс десять. Так что вместо многоголового ботанического чуда я донес до моей возлюбленной унылый, поникший веник.
– Карташов? – поинтересовалась Нина Валериановна своим звенящим сопрано. – Да где же вы ходите? Я вас уже тридцать четыре минуты дожидаюсь!
– С наступающими праздниками! – проблеял в ответ я и протянул ей смерзшийся букет, обмирая от любви и нежности. Но, как оказалось, все самое страшное было впереди».
– Лиха беда началом, – покачал головой Джон Булл. – Если, конечно, я правильно воспроизвожу это древнее русское выражение.
– Лиха, еще как лиха, – согласился Карташов.
И Аникеев мысленно поддакнул: «Беда».
Он только что перепроверил данные по температурному градиенту, и картинка совсем перестала ему нравиться.
«В общем, «моя Ниночка» пустила меня в свою квартиру и усадила за стеклянный столик. Дождалась, пока я вытяну билет, и сказала, что Цербером сидеть надо мной не станет. Ей, дескать, нужно на час выйти по срочному делу – дать интервью для новогоднего выпуска канала «Наука».
– Вы как раз успеете все как следует решить, – Нина Валериановна обнадеживающе похлопала меня по плечу, и от ее прикосновения в моей душе случился неопасный такой сход лавины – лавины счастья.
В общем, она ушла, а я остался.
После того, как я жадно впитал глазами все детали ее девичьего быта (хотя она находилась в разводе и, строго говоря, быт у нее был не девичьим, а женским) – помидор в кадке на окне, морской аквариум, тапочки во второй балетной позиции перед зеркалом в прихожей, – я взялся за билет.
Обе задачи оказались легкими. Я решил их за пятнадцать минут. И еще за десять перепроверил. До прихода моей дивы оставалось минимум полчаса.
Мое изнуренное любовью сердце тяжело бухало в груди. Я спрашивал себя: может ли ангел Н.В. Авербах полюбить бестолочь по имени Андрюха Карташов?
Да, лучшего лыжника потока. Да, лауреата стипендии имени Вернадского. Но все равно бестолочь!
А вдруг у меня пахнет изо рта? А вдруг я, по ее мнению, непроходимо глуп?
Что ж, с глупостью я сладить за полчаса не мог. Но с запахом изо рта можно было побороться.
Я полез в сумку за мятными драже… и неловким движением уронил сумку с дивана на выложенный плиткой пол!
В сумке что-то тревожно звякнуло.
Лишь тогда я вспомнил про бутылку ликера из ягоды гуамаро».
– Гуамаро? Так это же известный… как говорят у вас в России… бабоукладчик! – возликовал Пичеррили.
– Именно, Бруно. Напиток сладкий и стремительный, как страсть на сеновале, – сентиментально вздохнул Карташов.
«…Стремительный, как рост температуры на борту корабля», – эхом отозвались ему мысли Аникеева.
«Бутыль – о чудо – не разбилась! Лишь в районе горлышка залегла зигзагом трещинка. Но даже эта трещинка напрочь лишала подношение презентабельного вида!
И я решил: зачем добру пропадать? Грамм сто ликера тяпну, а остальное выброшу из окна. Благо внизу темно, сугробы глубокие, никто не заметит.
Я поднес бутылку к губам и… у нее отвалилось донце! Значит, и там была трещина, которую я проглядел!
Итог: мои джинсы оказались сплошь залиты липким малиново-алым нектаром!»
Судя по лицам, компания космоплавателей была готова взорваться злорадным гоготом.
– Но это еще не все, – Карташов назидательно воздел палец.
«Надо оперативно отмыть пятна, решил я. На улице мороз. К приходу Нины джинсы успеют высохнуть.
Я бросился в ванную. Трепеща от восторга – в ванной все пахло ею, моей длинноволосой королевой, – я пятна как следует застирал.
Вышел на балкон. Кое-как повесил ставшие насквозь мокрыми штаны на бельевую веревку. Вернулся в комнату и засел на диване с номером «Изобретателя».
По моим расчетам, джинсы должны были подсохнуть примерно за полчаса.
Я заварил чай. Позвонила Нина и сказала, что задерживается на телестудии.
Я вздохнул с облегчением: а жизнь-то налаживается!
Стянул с полки еще один номер «Изобретателя». Который оказался никаким не «Изобретателем», а журналом «Женские секреты».
Глянцевое издание было набито вульгарными статейками вроде «Сто признаков того, что ваш приятель – импотент». Помню, я был всерьез удивлен, что Нина, моя богиня, читает такую пошлятину.
Когда таймер телефона пропищал, что джинсы пора снимать, я бросился на балкон. Там студено потрескивал сибирский вечер.
Я дернул джинсы вниз. Ни в какую. Дернул еще раз. Ноль реакции.
Ч-черт! Да они примерзли!
Намертво примерзли к веревке! В сущности, превратились в штаны изо льда!
Я, конечно, начал раскачивать джинсы туда-сюда, чтобы они наконец отвалились.
Кто мог знать, что мои штаны так подведут меня – вместо того, чтобы по-нормальному высохнуть?!
В общем, я сам не понял, как так получилось, что ледяные штаны соскочили с веревки и врезались в окно гостиной.
С криминальным звоном хлынули вниз и рассыпались по полу осколки.
– Что здесь происходит? – спросила Нина Валериановна, входя в комнату.
Она даже не сняла сапоги! На песцовом воротнике ее пальто таяли крупные, красивые снежинки.
А я – я стоял перед своей любимой в одних трусах и затравленно сопел.
Что я должен был ответить?
«Я блестяще решил обе задачи и на радостях разбил вам окно»?
Или: «Вас не было так долго, что у меня случился приступ клаустрофобии»?
– Сессию провалил? – спросил Жобан, как показалось Карташову, с надеждой.
– Нет. Нина приняла зачет.
– Ты еще скажи, что вы встречались после этого. Ну… как мужчина и женщина.
– Не встречались, – в голосе Карташова зазвучала печаль. – Но ходили вместе пить какао. Я продолжал ее любить до самого третьего курса…
– Но одногруппники назвали тебя Парнем, Который Разбил Окно Джинсами? – это уже поинтересовался Булл.
– И этого не было, – развел руками Карташов. – Вы первые, кто услышал эту нелепую историю от начала до конца.
– Зря. Такие истории должны служить людям, – без тени иронии сказал Булл.
– Людям? Ладно. Вернемся – уволюсь из космонавтов и пойду в писа… – согласился Карташов, но продолжить ему не дал Аникеев, стряхнувший с себя владевшее им оцепенение.
– А ты знаешь, Андрей, – сказал он, – эти твои ледяные штаны нас, кажется, спасут.
– Спасут от чего? Или – дайте угадаю – вы просто надеетесь уклониться от своей истории? – осведомился Пичеррили с ядовитой улыбкой.
– Дело вот в чем, – Аникеев взял деловой тон, игнорируя реплики итальянца. – Хотя мы, отрабатывая тепловую тревогу, отключили почти все агрегаты, из-за глушения системы охлаждения корабль перестал эффективно отдавать тепло в космическую среду. То есть мы-то его отдаем, конечно. Излучаем со всех внешних поверхностей. Но, повторюсь, не столь эффективно, как хотелось бы. А Солнце на нас светит. В итоге мы нагреваемся. Медленно. Но уверенно.
– И? – поощрил его Булл.
– И уже через сутки, например, в жилом отсеке будет тридцать восемь градусов тепла. Через двое суток – пятьдесят. Через четверо – семьдесят.
– Ну, значит, надо просто включить систему охлаждения, – беспечно пожал плечами Гивенс.
– Ты не понял, – пояснил ему Булл, перейдя на английский. – Сейчас это не проблема. Но в зоне максимального приближения к Солнцу проблемой станет. Потому что там система охлаждения может отказать из-за потери рабочего тела под солнечным ветром.
– О’кей, мы покойники, – легко сдался Гивенс. – И как же нас могут спасти штаны мистера Карташова?
16
Звездный галфвинд
Сергей Слюсаренко
Булл усмехнулся и произнес:
– Я думаю, штаны-то нас как раз и не спасут, это у тебя такая метафора?
– Хорошо, командир, а что в нашем случае будет штанами? – У Жобана явно появилась идея. – Я так понимаю, вы предлагаете в качестве защиты использовать что-то не предназначенное для этого?
– О! – обрадовался Аникеев. – Вы все забыли про складской модуль. Его можно превратить в гигантский термостат! Но для этого…
Взвизгнул экстренный вызов ЦУПа-М. Голос Пряхиной узнали все.
– Топазы, мы в ЦУПе не совсем уверены в вашей адекватности.
Карташов изумленно глянул на командира. На лице читался вопрос: «Они постоянно нас слушают?»
– Командир, обеспечьте конфиденциальность.
Аникеев перешел в командный отсек. Там он заблокировал входной люк и отключил широкое вещание.
Ирина Александровна вышла на видеосвязь из своего кабинета.
– Слава, мы получили телеметрию. И, по нашим данным, при этом раскладе у вас нет шансов, – сказала Пряхина. – Приказ такой: немедленно развернуть корабль перпендикулярно курсу. Защита реактора закроет вас от излучения. Мощность сбросить до минимума, мы не знаем, как реактор поведет себя под вспышкой.
– Заглушить реактор мы и сами решили. Но мы потеряем скорость. В чем тогда смысл наших действий?
– Аникеев, я прекрасно знаю, что вы обнаружили на борту лишние двести килограммов. Так вот. В грузовом отсеке из контейнера с инструментарием извлечь упаковку 0319. Там все необходимое, включая инструкции. Немедленно приготовиться к выходу в открытый космос и монтажу изделия. Выход осуществлять только после начала солнечной вспышки. Надеюсь, вам понятно почему? – после технической паузы ответила Пряхина. Она нарочно говорила длинными фразами, чтобы не дожидаться ответов.
– Да, понятно, – ответил Аникеев после секундного раздумья. – Но вы можете сказать хотя бы вкратце о цели выхода?
– Вы должны установить солнечный парус. Сейчас вам передадут схему крепления строп. Главное – не выходить из тени реактора. В результате с помощью паруса мы сможем поднять скорость «Ареса» на пятнадцать процентов.
– И почему эта информация была закрытой? Не слишком ли много тайн?! – возмутился Аникеев.
– Очень просто, – спокойно ответила Пряхина. – Расскажи мы раньше времени о парусе из каэтана, материала сверхсекретной разработки, еще не запатентованного, мы бы потеряли миллиарды. Сейчас формальности патентования окончены. Мы вправе открыться.
– А что с системой охлаждения?
– Это отдельный вопрос. В течение нескольких минут вы получите расчет разворота сопел распылителя. С тем, чтобы компенсировать поперечную скорость охлаждающей смеси. И еще: экономия вам все равно не поможет. Конец связи. Да… – Пряхина замолкла на секунду. – Держитесь, Слава, мы верим в вас. Даже после того, как секретные функции всех членов экипажа перестали быть секретными.
Аникеев в сердцах ударил кулаком по кнопке запуска электроснабжения. Мягко вспыхнуло основное освещение.
В жилом отсеке командира встретили с недоумением. Аникеев обвел взглядом молчащую команду, глянул на пустые банки из-под напитка-энергетика и отдал приказ:
– Карташов, немедленно подготовить трех человек к выходу. Бруно, доставить к шлюзу упаковку 0319 из инструментального контейнера. Булл, получите из центра данные на коррекцию сопел распылителя охлаждения. Задача на внешние работы следующая: нам необходимо закрепить стропы солнечного паруса.
– Брассы, – совершенно спокойно прокомментировал Бруно.
– Почему брассы?
– Потому что у меня в Анконе яхта есть. Я знаю, как это называется.
– Хорошо, брассы, – согласился командир. – Но сначала надо откорректировать положение сопел. Булл, это поручается вам.
– Командир, объясните, наконец, что мы делаем? – Карташов, который слушал Аникеева с демонстративным непониманием, не выдержал.
– Для начала встанем в тень реакторной защиты. Для этого развернемся поперек траектории. Реактор глушим. Корректируем систему охлаждения и ставим парус. Импульс вспышки Солнца расправит его и придаст ускорение, достаточное для того, чтобы оставить китайцев далеко позади. Времени на подготовку у нас – меньше ста минут. Ребята, у нас есть шанс победить в этой гонке и не свариться под солнечными лучами.
– Значит, мы пойдем галфвиндом, – буркнул итальянец себе под нос. Потом, посмотрев на товарищей, добавил: – Это курс, перпендикулярный направлению ветра. На море.
– Командир, – в голосе Гивенса сквозило недоумение. – Вы предлагаете выйти в открытый космос в орбитальных скафандрах? Да еще и во время вспышки? Ведь у нас нет скафандров для глубокого космоса.
– Именно так. Напоминаю, что во время солнечных вспышек начинает работать эффект Форбуша. Магнитное поле протуберанцев защитит нас от космических лучей. Приступайте к выполнению.
Через минуту Пичеррили уже толкал на транспортной тележке пакет из грузового отсека.
– О-о, – только и смог произнести Булл, просмотрев описание, – площадь около ста квадратных километров. То есть кусок километр на километр весит только килограмм? Я понимаю, почему такое чудо держали в секрете.
Скафандры поставили на полное тестирование. Бортовой компьютер, контролирующий ориентацию корабля, выдал стандартное сообщение о готовности к развороту. Система охлаждения отключилась, и теперь уже нельзя было терять ни мгновения. Разворот корабля занял около пяти минут. Следующий шаг – заглушка реактора.
Пока Жобан занимался этим, три человека облачились в скафандры – Пичеррили, Булл и Карташов.
Первым через шлюз прошел Булл, его главной задачей была переориентация сопел охладителя. Его работу координировал Гивенс. Никаких проблем не возникло. Через десять минут все сопла были повернуты в нужное положение.
– Монтаж окончен, включайте систему, – доложил Булл. И добавил: – Сейчас пойдет косой дождь.
– Ты набрался романтики от русских, – усмехнулся Гивенс.
– Это от выпитой с ними водки. – Булл был в прекрасном расположении духа.
– Разговорчики! – беззлобно остановил их Аникеев. – Джон, пожалуйста, переместись к шлюзу, включаю охлаждение.
Капельная струя вылетала из сопел в сторону, но громада корабля догоняла струю, не давая той уйти в пространство. Через несколько секунд первые капли попали на уловитель. Система охлаждения ожила.
– Все отлично, ребята. Приступайте к монтажу паруса. – Аникеев следил за работой монтажников при помощи нескольких камер внешнего обзора.
Оставляя за собой легкие конусы газа из маневровых сопел скафандров, люди, прикрепив к карабинам по брассу, легко разлетелись к своим точкам на силовой ферме. Там нужно было закрепить дистанционно управляемые лебедки, чтобы парус, после того как его расправит вытяжная система, встал так, как надо. Хотя космонавтов от солнечной вспышки прикрывал щит реактора, тревожное чувство не покидало их.
– Как там наше светило, беснуется? – нарочито беспечно спросил Карташов.
– Нормально. Поток протонов пока не достиг максимума, но магнитное поле уже впечатляет. Так что вы, ребята, пока в безопасности. Пика активности ждем через десять минут. Как раз успеете парус распустить под шквал.
– Нормальные яхтсмены в шквал паруса убирают, а мы… – буркнул Бруно, прилаживая свое крепление к мачте. Его точка находилась ближе всего к рабочему отсеку.
– Ну, Бруно, нормальные яхтсмены остались за много миллионов километров от нас…
– Разумно, – ответил тот. В его микрофон ворвалось тарахтение гайковерта. Он свою работу окончил.
Вторым закрепил парус Булл – его точка крепления была недалеко от уловителя системы охлаждения. Дольше всех провозился Карташов: основное время ушло на то, чтобы добраться почти до самого реактора.
Андрей лихо тормознул и, в два приема приладив лебедку к штанге, взял в руки безынерционный гайковерт. Инструмент лег на болт и вместо того, чтобы затянуть крепеж, противно взвизгнул. Карташов сделал то, что на его месте сделал бы любой русский человек. Постучал ладонью по корпусу гайковерта, потряс его, насколько позволял скафандр, и попробовал включить вхолостую. На этот раз инструмент отозвался нормально.
– Что там у тебя? – спросил командир.
– Ерунда… уже все в порядке.
На этот раз гайковерт выполнил свою задачу. Но Карташов не мог видеть, что происходило внутри инструмента. Маленький винтик, халтурно закрученный на Земле, выпал между шестернями редуктора и заклинил их. Именно поэтому гайковерт в первый раз не сработал. После тряски поврежденная винтом шестерня соскочила со своего места, изменив передаточное число инструмента. И хотя болт, крепящий лебедку паруса, был закручен, никто и подумать не мог, что его ось треснула.
– Готово, – доложил Карташов.
– Приготовиться к развертыванию паруса, – последовала команда Аникеева.
– Готово, – ответил Карташов.
– Есть, – ответил Булл.
– Все прекрасно, – сказал Бруно.
Реактивные заряды вытяжной системы потащили из упаковки золотой купол. Все смотрели на него, как завороженные. Блестящей пеленой на полнеба разворачивался звездный парус, увлекая за собой крепящие концы. Как только купол выглянул из тени реакторного щита, он засверкал в лучах беспокойного Солнца, словно вспыхнул. Все дальше и дальше уходил парус, все больше разворачивались брассы. И тут произошло то, чего никто не ждал. Лебедка, та самая, которую крепил Карташов, сорвалась со своего места и вместе с брассом устремилась за парусом.
Андрей Карташов не медлил ни секунды. Струи из всех четырех двигательных сопел скафандра увлекли его вслед за улетающей лебедкой.
– Андрей, назад! – закричал Аникеев. – Ты вылетишь за защитную тень! Вернись, что-то придумаем.
– Слава, ты же знаешь, что не придумаем. Ничего, пронесет, – отозвался Карташов. – Удача за нас. Мы будем первые!
Казалось, вот-вот – и он догонит проклятую лебедку, но тут натянулся страховочный тросик, и Андрей остановился, словно ударился о невидимую стену.
– Вашу мать! – разнеслось по эфиру.
Карташов принял решение. Карабин страховки повис в пустом пространстве.
Космонавт вылетел из-под защиты реакторного щита. Его скафандр засверкал сильнее всех звезд. Андрей схватил злополучную лебедку и развернулся к кораблю. Навстречу, наплевав на опасность, ринулся Булл. Он подхватил Карташова на самой границе безопасной зоны, только слегка блеснув в лучах Солнца рукой.
– Джон, в шлюз, быстро! Я закреплю лебедку! – Бруно уже летел вдоль силовой штанги к товарищам.
Пичеррили подхватил лебедку с разматывающимся брассом из рук Карташова. Андрей был без сознания, но продолжал сжимать ее в руках. Булл, уже чувствуя жжение в руке, поспешил к шлюзу. Бруно долетел до места крепления лебедки и завершил работу.
– Медблок в полную готовность! – Булл еще не прошел шлюз, а командир уже прекрасно понимал, что последствия этого выхода в космос могут быть катастрофическими. – ЦУП, немедленно медэкспертов на связь, готовьтесь к приему телеметрии.
Не дожидаясь ответа от дежурного по ЦУПу, Аникеев переключился на внутреннюю связь.
– Жобан, помогите Гивенсу извлечь Карташова из скафандра. Все данные о его состоянии передавайте мне немедленно.
– Да, конечно. – Француз говорил непривычно отрывисто.
– Переносим в медблок, – через несколько секунд сообщил Жобан. – Выглядит плохо. Словно паук его укусил.
– Что?! – Аникеев не ждал никаких шуток в такой момент.
– Извини, командир, я в трудных ситуациях иногда говорю глупости. Эдвард, готовь вентиляцию легких. Так, вот это сюда… Нет, выше… Ты уколы делал когда-нибудь? Ну да, тогда адреналин… Следи за дыханием! Господи, дай я!
Читать бесплатно другие книги:
