Семьи.net (сборник) Дивов Олег

— Будем рады. Хай-бай.

Козлы. Так, есть еще один шанс — Витько. Этот чего хочет починит, если поднатужится и если пойнты есть хоть какие-то. А вот есть ли? Вопрос.

— Витько, хай.

— А, Машо! Давно не долбились. Как ты вообще?

— Холодно. Геша на работает, Витьк.

— Какой у тебя?

— HiHiHi19.0, старенькая.

— Да, древний. И чего?

— Сдохла.

— Выходить-входить пробовала?

— Я тебя умоляю. Тыщу раз, всеми доступными биообъекту путями. В поддержку долбила, они охренели — 20 пойнтов за выезд, 130 — за новую гешу.

— Маш, ты давно в отключке?

— А тебе какое дело? У меня, между прочим, privacy девяносто пять процентов. Ладно, хрен с тобой. Дней пять химозой баловалось, вот просыхаю потихоньку.

— Тут жопа какая-то начинается. Цены удваиваются на все. Говорят, Бантик и Ташка скоро нас на войну погонят.

— Ты че, улетел? Хрени обнюхался? Три геши в башку вставил?

— Слушай, хоть ты и почетный педик, я бы тебе порекомендовал остыть, а потом очки снять и выйти на улицу. Пипл скупает хавку и химозу. У нас в конфедерации пойнтов нет, и вообще пойнты падают, легионерам нечем платить скоро будет, а кругом быдло.

— Ну, это вы без меня, мальчики. Ты мне только гешу почини.

— Дура ты. И за сколько?

— Ну, за десять.

— Приеду — посмотрю. Старый починю за пятнадцать, если починится. Новый за пятьдесят найду, но левый.

— Ага, меня за твой левый из 666 в 555 переведут.

— Никому ты сейчас не нужна. Не до тебя просто. Я вон с левым гешей год хожу, и ничего.

— Слушай, а может, мне с тобой сексануться? За десять пойнтов?

— На хрен тебе секс без геши?

— Давай.

— Ну ладно, по приколу.

Машо опять включило в очках «правый глаз наружу» и начало слоняться по боксу. Среди пустых пакетов из-под фуда, бутылок, халатов, трусиков и лифчиков минут через пять удалось отрыть пояс сексогенератора. Внешний обзор наконец можно было отрубать, но опция «виртуальный секс на двоих» включилась с третьей попытки. Правда, оргазм без геши был даже по кайфу. И 10 пойнтов добавилось. Только Витько так ничего и не пообещало. Ладно, придется лезть в счет.

Открыв в правом верхнем углу очков диалог-бокс Мирового банка, введя свой номер и пройдя авторизацию через роговицу, Машо принялось ждать приговора. Пальцы нервно постукивали о сексогенератор. Упс. Все хуже, чем ожидалось. Минус 30 пойнтов. И за бокс, за бокс… За бокс еще не списывали. Значит, спишут на днях. Значит, долги. А они Машо никогда не нравились. Хоть и модно жить в долг и не думать ни о чем, будут траблс — ни тебе статусных примочек, ни на танцедромы не сунешься, ни еще куда в этом роде, а потом могут даже выгнать из категории 666. А это было совсем не в кайф. Зря, что ли, Машо боролось за членство в элите? Три раза меняло пол, выходило на мобы против быдла, участвовало в конкурсах креативной ненависти?! И вообще, оно — крайне продвинутый биообъект. Настоящий интерсексуал, творческая единица. Скатываться до тупых 555? Или вообще до полубыдла из 444? Нет. Никогда. В общем, придется джобить. И для начала оторвать от башки дохлую гешу.

— Витько, — включило Машо окно в левом верхнем углу очков. — По кайфу пошло.

— Ага… Фирма веников не вяжет. И без геши тоже по приколу иногда.

— Ну вот. Ты мне там гешу присмотри пока, пойнтов за пятьдесят, но получше, не будь сукой. Я через пару дней тут кучу пойнтов накопаю, расплачусь с тобой. А когда привезешь?

— Я ж тебе говорю, ты очки сними и наружу выгляни. Тут хаос какой-то. Дай я к утру пойму, что к чему… Отдолблюсь потом.

— Завтра чтоб привез, урод!

— И тебе хрю. Ладно, отмокай там.

Что ж, придется долбить Робеспьеро. Пожалуй, это единственный вечный источник джоба.

— Привет тебе, великий! — игриво заверещало Машо, связавшись со второй попытки с вечно занятым работодателем.

— Оооо, Машо умное! Машо самое! — ответил ехидный манерный тенорок. — Хрюшеньки тебе, лесбияно невыразимое! Чем я, несчастное, могу быть тебе мило?

— Всем! Всем, героическое квир-идолище! Джоб надо. Позарез. Че хошь могу расфуфырить. Хоть унитаз, хоть главный педераст.

— Машо, ах, Машо! Блаженное дитя! Так кри-и-изис у нас! Новенький, модненький, нагленький! Дня три вот уже непосредственно! Не покупает ничего народонаселение, кроме фуда и химии, рекламку-то тоже не заказывает никто!

— Робеспьеро, не будь гадом. У тебя точно в заначке идейки имеются, я же знаю.

— Идейки, идейки… Тут идейка главная — на Луну улететь, или в Антарктику какую, чтобы быдло тебя не пустило на ремешки с двуглавыми птичками… Ты, Машо, давно из бокса не выглядывало, поди…

— Да вот не хочется. Что-то вы все меня пугаете.

— Ну ладненько, вот тебе повод показаться на солнышке. Приезжай завтра в двенадцать ко мне, будем тут думать, как дальше жить-поживать. Может, и для тебя чего придумаем. Или ты для нас.

— Хрюхрюхрю, великий. Я всегда знало — ты любишь юные таланты.

— Если они меня, то и я их. Ну давай, подтаскивай тело свое пышное и душу раскидистую.

— А то. Хрю-хрю.

Съев пакет веганского фуда и запив его раша-колой, Машо врубило в очках дзен-аудио и за пару минут опять провалилось в сон. Прошла будто бы всего еще одна минута, и очки озарили Машины глаза ярким рассветом, сопровождавшимся залихватским хохотом и ритмичными ударами какого-то инструмента. Надо было вставать.

Заскочив в душ, попив голубого чаю и наскоро сжевав первую попавшуюся фудину, Машо схватило торбу и выскочило из бокса в лифт. Неожиданно быстро, минут за пять, биообъект MB/666/5736439565 доехал до бейсмента и авторизовался на выход с лифтовой площадки. Народу кругом было немерено — еще в подъемнике Машо пришлось потесниться, а на бейсмент-парковке вообще царило непривычное для одиннадцати часов оживление. Какие-то объекты вытаскивали из букашей большие коробки с фудом и тащили их к лифтам. Другие прыгали в букаши и на мобики и куда-то быстро срывались.

Машо, с третьей попытки заведя свой старый трехколесный мобик, выехало на стрит, который тоже был не по времени оживлен. Букаши, крупные и мелкие, коллективные и персональные, медленно, плотным потоком двигались в оба направления. Народ на мобиках хаотично сновал между ними, то и дело запрыгивая на тротуары. Проехав километра два, Машо попало в плотную кучу существ — кто был на мобиках, кто на своих двоих. Чем дальше, тем толпа становилась плотнее. Периодически из нее выскакивали люди, несшие в руках или навьючившие на мобик тюки с фудом, питьем и химией.

«Пардон, пардон!» — то и дело раздавалось вокруг. «Аккуратно! Дайте протиснуться, кисы!»

Машо постепенно поняло, вокруг чего крутилась толпа: впереди был вход в мегамаркет «Sun Eternal». Толпа становилась все плотней и динамичней. В конце концов существо лет пятидесяти с копной рыжих дредов врезалось в Машо, обрушив на него пластиковые боксы и беги.

— Факин стафф! — завопило Машо. — Драйвь отсюда взад!

— Сорри, сорри, — отозвалось существо неожиданно вежливо. — Не заметило вас, простите.

Неуклюже собирающее рассыпанные коробки и банки существо начало вызывать у Машо некоторую жалость.

— Смотреть вообще-то надо, — примирительно ответило оно. — Ну и че народ так озверел?

— Вы что, не в курсе? — продолжая собирать товар, прохрипело существо. — Пойнт падает, на тридцать процентов упал. Говорят, завтра наполовину упадет.

Отдышавшись, сосед по давке вновь навьючил на себя беги и затравленно взглянул поверх себя.

— Так доставка же есть, че толпиться-то? — спросило Машо.

— Не работает с вечера. Говорят, товара нет. Иногда привозят понемногу, но не больше пяти килограммов за раз.

— Жесть. Как в войну.

— А говорят, война и будет скоро.

— Быдло опять возбудилось? Мы же вроде его в гробу видали.

— Легионерам нечем платить, вообще неизвестно, что будет.

Толпа вдруг начала быстро рассеиваться. Некое существо вырвалось из самого ее центра, пришпорило мобик и, злобно прорычав: «Уроды», — двинуло про проезжей части. Оказалось, шоп закрыли.

Машо, обрадовавшись свободе, припустило по проезжей, лавируя между медленно плетущихся букашей. Без четверти двенадцать оно вошло в зал заседаний адвертайзингового центра «Моцарт&Робеспьеро».

По стенам уже расселись клерки и рекламщики примерно одинакового унисексного вида, и Машо примостилось среди них. Постепенно вокруг стола начали размещаться члены совета директоров: огромный бородатый рыхлый тип в дамской шляпке с широкими полями, пара подростков в париках — один в желтом, другой в зеленом, затем младенец, которого внес чернокожий здоровяк, болонка, пенсионер с палочкой, военная в пилотке. Привели обезьяну, которая постоянно пыталась ухватить лапой кого-нибудь из окружающих. Вбежало и уселось на край стола differently abled существо, сразу замурлыкавшее себе под нос: «Пи-пи-пи, пи-пи-пи». Наконец, внесли и торжественно усадили справа от главного места жирную крысу. Гендерно-эйджево-видовой баланс у руководящего органа «Моцарта&Робеспьеро» был практически идеальным. Правда, в прошлом году конторе пришлось судиться из-за того, что она исключила из совета одного differently abled, который все время мочился на заседаниях, но интеграция десятка существ разных видов почти полностью восстановила репутацию компании.

Минут десять третьего в зал вошло Робеспьеро Эврика. Долгих предисловий наиболее раскрученное креативное существо московского рекламного мира не любило.

— Хрю, голубчики, — одарило оно собравшихся масляной улыбкой. — Как это по-старенькому? Добрый денек? Ну так никакой он и не добрый, денек этот наш. Жопа кругом. Жопочка и срака. Вот так вот, ненаглядненькие. Итак, чтобы вы знали: мне ни от кого ничегошеньки не надо. Контрактиков вообще не будет на ближайшие… Полгода? Год? Вечность? Хотите кушать — веселите мозги, мыслишки вырабатывайте. Я и так от вас смоюсь скоренько, на хлебушек копеечку как-нибудь повымучиваю. Даже на хлебушек с икорочкой, причем даже натуральненькой. Но я было бы полной свинюшкой и сучкой, если бы не дало вам умишком пораскидывать. Молчу. Думайте, думайте, мыслите, существа вы мои креативненькие!

— А 7D-стафф про делическую химозу? — спросил от имени младенца чернокожий здоровяк. — Только же заключили контракт, на пять лет же вроде?

— Тааак… Ты не поняло, милое, — растянуло улыбку Робеспьеро. — Контрактик есть. Только пойнтики тю-тю. Никто нынче не гарантирует оплату, никтошеньки. Товар никому не нужен вообще, кроме того, что сейчас с полок сметают. А вот его-то рекламировать вроде бы и незачем.

Пенсионер, с самого начала тянувший руку, обвешанную девайсами, начал говорить практически параллельно с Робеспьеро.

— Господа, сколько уже было этих кризисов? — плавным тенором замурлыкал он. — Нет заказов — значит, нет. Заморожены — значит, заморожены. Мы что, растратили все резервные средства? У нас что, вообще ничего нет за душой? Переждем месяц, ну два, и все вернется на свое место. Люди что-то покупают, кто-то это что-то производит, кому-то это что-то надо впаривать… Мы что, апокалипсиса ждем?

— Ах, голубчик, — скривился в полуулыбке председатель, — вот я вам сейчас отвечу «да», а вы в Global Amnesty отдолбитесь. Или мне первому придется — насчет ваших прогнозиков. В общем, кого-то из нас за религиозный фанатизм аннигилируют, а оно вам так уж надо? Хотя… Amnesty — не Amnesty, скоро может быть уже все равно. Вы думаете, я вот тут похихикать вас собрало? Я же вам говорю: жопочка. Панику на улицах видели? Толпы в маркетах видели? И я видело. Только я еще слышало кое-что кое-где — сами знаете от кого. Жопочка-то в чем? Пойнты могут вообще ничем стать, совсем ничем. Америкашечки могут взять вот и сказать: я — не я, лошадка не моя, не знаю никаких пойнтов, не даем за них ничего. И приветики, голубчики! То, что кушать-греться-освещаться надо, вам понятненько. Ладно, проживем как-нибудь. А вот что с легионерчиками делать? С суррогатными мамочками? С прислугой там, с логистиками? Говнецом же зарастем! А главное — пока без суррогаток вымирать будем, нас быдло здесь перережет. Всех до единого! Медведи, между прочим, как вы знаете, в ста километрах на новых букашах стоят, с ракетками и прочей мили-фигней. А с юга муслики, веселенькие наши, с остренькими кинжальчиками.

В зале повисла неловкая пауза.

— Уважаемое Робеспьеро, уважаемые коллеги, — нарушив молчание минуты через полторы, пробасил бородач в шляпке. — Как существо старомодное, как женщина и мать, я решительно не понимаю вашей креативной паники. Да, наша конфедерация — в кольце врагов. Да, мы переживаем временные экономические трудности. Но есть же ценности, которые мы никогда не должны предавать. Одна из них — забота о детях, об их воспитании. О том, чтобы никто и никогда не посмел вернуть в их души и сердца гендерные стереотипы. Вы понимаете, о чем я: о роликах программ секспросвета. Как бы ни было трудно, они должны выходить и будут выходить! И здесь мы являемся стратегическим партнером правительства Конфедерации. Напоминаю: у нас до конца года должны быть сделаны ролики для инкубаторов младенцев о радостях межвидовых контактов, о пользе мастурбации, о превращении так называемого мальчика в так называемую девочку и наоборот. И ролики, сопровождающие стимуляцию эрогенных зон у детей до 5 лет. И ролики для подростков против асексуальности. И ролики против табу. И ролики о самом новом гендере — технофилах. Мы не будем самими собой, мы потеряем наши традиции, если мы все это не изготовим. И государство предаст Великую Сексуал-Демократическую Революцию, предаст свой народ, если откажется от заказов. Или затянет расчеты.

— Милая Васисуалия, — с кислой улыбкой медленно, но твердо ответил босс «Моцарта&Робеспьеро», — я полностью, не меньше вас, привержен ценностям Великой Сексуал-Демократической Революции. Так же как и ценностям равноправия видов, возрастов и гендеров. И еще раз подтверждаю, что ваше участие в нашей работе чрезвычайно важно. Но я прошу вас не забывать, что на дворе 2043 год. Сексуал-демократические государства действительно находятся в кольце врагов. А некоторые из них взрываются изнутри бунтами муслов и быдла. Да, научное, техническое и финансовое преимущество на нашей стороне. Но последнее уже под вопросом. И… И хватит уже, миленькая, разводить официозик на пустом месте! Жопочка, жопочка, я же вам говорю! Никаких гарантий этих заказиков у нас нетушки. Более того: думайте обо мне что хотите, долбите на меня в Amnesty, но я вам вот что скажу: ничегошеньки бюджет в обозримом будущем проплачивать не будет! Кроме… Кроме войнушки.

В зале возникло затишье, лишь изредка прерываемое песенкой ментального инвалида: «Пи-пи-пи, пи-пи-пи». Прошло секунд тридцать, прежде чем с кресла во втором левом ряду, из-за седалища крысы поднялась тщедушная фигурка в мятой майке.

— Я — Осе Ой, креативный презентер члена совета директоров господо Ратхаус Рато. Мой поручитель, изложивший мне свои мысли на языке вида rattus norvegicus, уполномочил меня предложить правительству программу создания роликов о наших врагах. Робеспьеро, сосущества! Если пойнты, или что там будет вместо них, начнут тратить только на войну, то у нас лишь одна дорога: надо воевать. Воевать на фронте создания роликов. Робеспьеро, на самом деле тут уже и обсуждать-то нечего. Звони в правительство, пока никто раньше нас ничего не накреативил. Остальное потом додумаем.

— Потом, потом… — задумчиво пробормотал босс. — Потом поздно будет. Я, собственно, собрал вас, креативненькие вы мои, чтобы именно это и обсудить. Да, ролики к войнушке — похоже, последнее, что нам осталось. И что вот клеить будем? Какие мыслишки?

Зал сразу оживился.

— Надо раскопать военную пропаганду прошлых десятилетий, — заговорил, обильно жестикулируя, чернокожий гигант, представлявший младенца. — Пусть даже это все Сталин делал или Гитлер там. Технологии нейтральны. Они нам подойдут.

— Я не хочу ничего, что исходило бы от Гитлера и Сталина, — крикнула дама с бородой. — Вообще никакого милитаризма не хочу.

«Так, вот шанс, — подумало Машо. — Надо срочно что-то креативить».

— Врагов надо изобразить теми, кто они есть. Медведями! — выпалил пенсионер.

— Да, точно, зверьми, — добавил подросток в зеленом парике.

Машо включило в очках режим «на входе — все желтое». Желтый парик на желтой роже шел юному идиоту гораздо лучше. И клип «Лесбитапочек» в правом верхнем углу очкового экрана стал гораздо симпатичнее.

— Неплохая мысль, — отреагировало Осе на слова подростка. — Вот едут они на своих мили-букашах, приближаются, и видно морды звериные. Медвежьи. А если муслы — то свинские хари, они свиней очень не любят, почти как евреи, что странно, но кто их разберет, этих фанатиков, зачем они под евреев канают, завидно им, наверное…

— Осе, ты таки уже совсем высказалось? — мягко влилось в поток дискуссии Робеспьеро. — Ты что городишь, голубчик? Свиньи — это вид биологический, мы не можем его оскорблять, сразу под Amnesty попадем. С медведями получше. Само Ташо как-то назвало быдлюков медведями, то есть это уже вроде и не вид, а ругательство такое. Или даже справедливая оценка врага. Ташо — это, считай, закон. Но и все-таки. Кто здесь видел медведя последние года три? Когда Ташо сказало, что медведи — враги, то есть что враги — медведи, одноименных существ не то что из зоопарка убрали: в любых роликах перестали показывать. Есть они, нет, не понимает никтошеньки. Ты еще чертей изобрази или Бабку-Ежку какую.

— Да, медведи — туфта, — медленно, с романтически мечтательным выражением лица, отреагировало существо в головном уборе из белых перьев, представлявшее болонку. — Может, изобразить гадкие, слюнявые, кровавые исчадия — и с пустотой вместо лица. Типа быдло, без мыслей, без чувств…

«Тупик, — подумало Машо. — Что ж, отлично: самое время включиться. И даже снять очки. Пусть видят мои пафосные, убежденные глаза».

Поднявшись из третьего ряда, протиснувшись между креслами во второй, кинув очки в сумку и подождав почти целую минуту, чтобы привыкнуть к внешнему свету, Машо закричало:

— Стоп! Стоп, коллеги! Вы что, не поняли? Война! Во-ойна-а-а-а-а! С быдлом, с гадами! И если Ташо сказало, что это медведи, значит, медведи! Дикие, агрессивные! Звери, звери, звери! Быдло! Фанатики средневековые! Гомофобы! Фошысты! Они должны выглядеть так, чтобы их хотелось порвать на части немедленно! В общем, предлагаю план.

— Машо, подождите, — пробасила бородатая дама. — Если мы будем вести такую пропаганду, мы будем ничем не лучше их самих. Нельзя проявлять агрессию. Мы же все-таки передовая часть человечества. Мы боролись за то, чтобы никакого милитаризма вообще нигде не было. А тут — звери, враги…

— А вот мой поручитель считает, что все правильно, — перебил бородача Осе Ой, крутя пальцами крысиный хвост. — Да, враги. Да, звери. И относиться к ним надо как к врагам и зверям. А пацифистов надо отправить прямо к ним туда, причем без оружия.

— Молодое существо, что вы себе позволяете! — взвился бородач в шляпке. — Среди нас не место тем, кто пропагандирует войну! Я буду жаловаться в Amnesty! Вся наша цивилизация — вершина развития человечества — основана на ненасилии и миролюбии! Даже церковь, пока ее у нас не самоликвидировали, признала правоту пацифизма! А мы сейчас, в середине ХХI века, слышим речи, достойные Гитлера!

— Та-ак, та-ак, голубушка, — с самодовольной улыбкой затянуло Осе, — и на кого вы-таки собираетесь жаловаться?

— На вас, циничного наглеца, — с вызовом пробасил бородач. — Именно на вас. И не отвертитесь.

— Э нет, милая вы моя. — Улыбка Осе стала еще шире и безмятежней. — То, что я сейчас озвучил, является позицией моего поручителя. И попытка угрожать ему жалобами — это очень серьезно. Это спишизм, дорогие сосущества. На пожизненное тянет.

Осе оглядело зал победным взором.

— Я не слышала, чтобы поручитель вам что-то говорил за последние полчаса, — сдавленно парировала дама.

— А я слышало подробнейшие указания, изложенные на языке ratus norvegicus, — спокойно произнесло Осе. — Совершенно ясные указания. Вы их ведь все, наверное, слышали, но не смогли, в отличие от меня, перевести?

— Да, да! — немедленно включилось в игру Машо. — Я слышала, как… уважаемый член совета директоров издавал прекрасные звуки. Вот, «пи-пи-пи»…

— Пи-пи-пи! Пи-пи-пи-пи-пи-пи! — радостно заверещало в полный голос differently abled существо.

— Что это все такое! — привстав, начал возмущенно дребезжать пенсионер. — Мы не можем принимать решения в таких условиях!

— Конечно, не можем, — взяло наконец слово Робеспьеро. — Вы можете потом что угодно говорить, но давайте выслушаем Машо. Машенько, ну давай кратенько…

— Сосущества! — нервно, но уже с гораздо большим оптимизмом после явной поддержки босса продолжило Машо. — Мы, конечно, пацифисты. Но, если нам нечем будет платить легионерам, то придется либо воевать самим, либо оказаться в медвежьих лапах. Вот так! И, что бы вы ни говорили, нужна ненависть. Ненависть! И чувство опасности! Реальной опасности! Реальной войны! За наши идеалы! За Великую Сексуал-Демократическую Революцию! И тот, кто не готов ее отстаивать… Кто прячется в кусты…

— Машенько, ну не надо опять конфликтиков, — с улыбкой прервало выступавшего Робеспьеро. — А то сейчас мы все надолбим друг на друга в Amnesty и так и разойдемся, ничегошеньки не накреативив. Что ты хочешь про медведиков снять такое?

— Ну, это, я еще не придумало. — Машо и правда пыталось склеить план по ходу разговора, одновременно оценивая настроения членов совета. — Надо, наверное, показать живого медведя. Как он разевает пасть. Как размахивает когтистыми лапами. Как рвет на куски куклу. Или… Или даже… Живое существо. Не понарошку. По-настоящему.

— Что оно городит! — Васисуалия буквально подскочила с места. — Принести в жертву существо ради ролика! Да это не на пожизненное тянет, а на принудительную эвтаназию! И какое существо вы хотите умертвить? Кошку? Собаку? Крысу? То есть одного из беззащитных наших сограждан? Я немедленно долблю в Amnesty. Как вы понимаете, мои очки все записали.

— Стоп, стоп, — с улыбкой встряло в разговор Осе. — Я, кажется, знаю, кого мы отдадим на растерзание медведю. Другого медведя. Человекообразного. Одного из наших врагов. Захватим — и вперед. Или возьмем из уже захваченных.

В зале возникла пауза. Чернокожий верзила привстал, потом снова присел, опять привстал и задумчиво, будто про себя, проговорил:

— А нам за это ничего не будет?

— Ничего, — ответило секунд через десять Робеспьеро. — Начиная с завтрашнего дня асболютно ничего. Ничегошеньки.

— Как-то все-таки… Речь о военнопленном, — неуверенно проговорила офицерша в пилотке.

— А кто это такое — военнопленное? — удивленно спросил подросток в желтом парике.

— Было когда-то такое понятие, — уныло ответил пенсионер, — но теперь его нет, мы же войн не ведем…

— Так завтра война или не война? — обращаясь к председателю, пробасила дама с бородой.

— И война, и не война, — ответило Робеспьеро. — Но законы войн ХХ века на нее точно не распространяются. Я же говорю: ничегошеньки нам не будет. Какие предложения?

Осе дернул за хвост крысу, она громко запищала. Differently abled тут же откликнулся еще более истошным писком.

— У меня предложений нет, — прервал паузу чернокожий здоровяк, — но мой поручитель — за предложение Машо с дополнениями Осе.

— Другие мнения будут? — встрепенулся Робеспьеро. — Обойдемся без голосования?

Подождав секунд пятнадцать, глава рекламной конторы подытожил совещание:

— Ну что ж, завоз медведика за мной. Насчет пленного спрошу у ребяток из правительства. Сценарий и съемочки — за Машо и Осе, если они не против.

Пока члены совета директоров уныло покидали зал, Осе и Машо осадили Робеспьеро. Надо было договориться о чем-то конкретном. Самое главное, что из босса удалось выдавить аванс — на два существа целых 2000 пойнтов. Но выдадут их только завтра. Решили передолбиться в двенадцать дня. Насчет реквизитов. А вот над сценарием надо было работать уже сейчас.

Через полчаса Машо и Осе уже сидели в фудконсьюме. Кальян с легкой химозой неплохо компенсировал опостылевшую имитационную курицу и двухкилограммовый мандарин с утрированным вкусом. В торце стола был водружен домик из красного дерева, где в ожидании специального меню нервно подергивало усами Ратхаус Рато.

— Е, Васисуалия, паскуда расфуфыренная… — запив раша-колой первый кусок пересушенного имитата, начало разговор Машо.

— Старый педераст, — уставившись вдаль, ответило Осе.

— Amnesty не ссышь? Очки че не вырубил… Да и вообще тут девайсов до жопы.

— Старый педераст. Десять раз старый педераст. Срать им на нас, вот щас точно срать.

— Ага. Щас вот, щас. А потом?

— Потом не будет.

— Откуда пророчество?

— А вот Васисуалия как на войну пойдет, так и допрет все до некоторых у-у-у-умне-е-еньких, креа-а-а-ативне-е-еньких! — Осе с ехидной улыбкой воспроизвел интонации главного рекламщика Москвы.

— Да, пойдет. Прикольно будет, фифи. Он че, правда пацифист, или карьеру на этом мастырил?

— Бородатая педовка? Правда. Убитый пацифистище, еще с дореволюционных времен. Ты че, вчера родилась? Ой, родилось, прости. Умора, елки.

— Да в жопу.

— Да куда хошь. Он еще лет пятнадцать тому манифест составил — полное разоружение всех народов, запрет на применение физической силы, грубых слов и агрессивных выражений лица… Долой полицию там… В Думу шел от зелено-голубых.

— И че, не избрали?

— Видео какое-то нашли, где он семилетнего мальчика сношал. Тогда не проканало. Но через пять лет героем уже ходил, жертва эйджизма и педофилофобии. Правда, по здоровью уже не выбирался, там в организме химозы 99,9 процента.

— Ай-яй-яй! Ты че, сам химозу не абсорбишь?

— Ни стаффа.

— Да ну.

— Десять раз ни стаффа.

— А кайф откуда?

— А у меня жена, дети, пойнты — до жопы кайфу.

— Во, а туда же, существо среднего рода.

— А поди докажи, что нет? Не попался и не попадусь. К тому же меня хвостатая вонючка прикрывает. За ней как за каменной…

— Фак! Орать не надо, а? Ты точно в Amnesty загремишь сегодня, правдоруб гребаный. И вообще — мне твое Рато даже нравится. Жрет мало, пищит, все такое…

— Серая вонючка. Двести пятьдесят раз серая вонючка. Мой ее, скотину, таскай в этой клетке зассанной…

— Осе, ты камикадзе. Ты это, мне еще моя шкурка дорога. Больше, чем крысиная. Нас еще до всякой войны заметут за твои речи мляцкие. Тихо ори. Понял, тихо!

— Дура ты. Эй вы, с девайсами! Слушайте внимательно! И пишите старательно! Я общаюсь с господо Ратхаус Рато. Милые эпитеты, которые вы слышали, — часть нашей любовной игры. В своих ответах на языке вида rattus norvegicus господо Рато поведало мне, что оно нашей игрой полностью довольно. И особенно тем, — Осе гордо поднял голову и начал со ртом до ушей вещать на полконсьюма, — что я его называю серой вонючкой, серой вонючкой, серой вонючкой! Пятьсот девяносто раз на дню — серой хвостатой вонючкой!

Клиенты за столиками уставились на Осе и на крысу в домике. От стойки химозного бара отделилось существо в униформе.

— Any problem? — спокойно спросило оно Осе.

— У меня нет, — ответил креативщик. — И ни у кого пока нет. Я адвокат и креативный презентер Осе Ой. Мы ведем любовные разговоры с моим партнером и поручителем. На всякий случай все пописываю на очочки и еще кое-куда. Во-о-о-опро-о-о-осики есть? — Осе опять начало копировать Робеспьеро.

— Ну, как-то потише, полегче. Люди ведь сидят, — миролюбиво пробасило охранное существо.

— Что-что-что? — завизжало Осе. — Что вы сказали? Люди? Здесь не только люди! Люди, люди, люди… Здесь мой партнер и поручитель господо Ратхаус Рато! Существо вида rattus norvegicus! Оно только что высказало мне на своем языке возмущение вашей дискриминационной репликой насчет людей! Игнорирующей присутствие существа другого вида! И что мне теперь делать?

— Простите, уважаемый rattus, — испуганно пробормотал верзила.

— Мой партнер вас прощает, но в последний раз, — тут же выпалило Осе. — Второго раза не будет, отдолбимся куда надо. И попрошу больше нас не беспокоить.

— Еще раз прошу прощения, — охранник уже пятился к стойке.

— Вот так вот, фифи, — довольно уставился юрист на Машо, отрезая кусок курицы. — Щас они еще хавку крысиную долго нести будут, так я вообще их закрою напоц. Если вдруг по кайфу покатит. Или еще кулее — нашлю Greenwar, те просто всю тошниловку гранатами закидают. Тут, между прочим, не только крыс оскорбляют, а вон растение в темном углу стоит. Равноправный вид. Дискриминируется по отношению к раттусу. Вот, учись, пока я жив. Расизм, сексизм, эйджизм, хелсизм, ментализм, а уж тем более спишизм — прекрасный матерьяльчик для успешного скандала. Слушай, может, тебе такую же вонючку хвостатую по дешевке загнать?

— Не, я существо тихое, не лезу никуда.

— Ну да, впрочем, сейчас и не особо надо. Сами к нам прилезут скоро — медведя твои любимые. Так что с роликом делать будем?

— Слушай, я вот тут подумало… А может, ничего не делать?

— А че в бутылку лезла на совете? Че я тут с тобой сижу? Че ниче?

— Ну, как-то… Я вот тут себе представило… Медведь, пожирающий человека… Натурально жрущий… Как мы можем…

— Че не можем-то?

— Ну, совесть же вроде есть у нас.

— Совесть? Совесть? Фифифи! Вспомнила! Прям Васисуалия номер два!

— А че. Нам с тобой вроде как все уже пофег, а может, Васисуалия и права по-своему.

— Права? Да может… Только секи сюда, боевая подруга.

Раздаточное существо принесло для Рато небольшую миску с молоком и кусочек настоящего мяса. Осе с брезгливой ухмылкой приоткрыло дверцу деревянного домика и просунуло крысе деликатесы.

— Жри, скотина. И пусть они только попробовали принести тебе имитацию. Порву уродов. Вот, Машо, лучший индикатор натуральности продукта. Не жрет, паскуда, никаких полимеров — не то что мы с тобой. Так вот, секи.

Осе затянулось электронной сигарой.

— Васисуалия права. И ты права. Война — фегня. Ничего хорошего в ней нет. Трупы будут. Оторванные бошки будут. Кишки выпущенные. Может, нас с тобой не будет. Бардак тут будет полный — наверное, навсегда. Или медведи нас начнут здесь дрючить, воспитывать как христиан. Или муслы — как мусульман. Кайфа немного, в общем. Война. Фегня. Но не мы ее накрываем, а она нас. Ваш с Васисиуалией, сорри, пацифизьм был хорош, пока мы тут прожирали плоды эрфешных и еще советских строек, пока мишки с муслами не отобрали нефть и почти все атомные станции и пока пойнты чего-то стоили. Пока на них можно было легионеров держать. А щас, Машо, щас… Они нас первыми медведям сдадут. Пограбив, что осталось. Это в худшем случае. В лучшем — просто свалят. И че мы? Будем как те пацики, про которых в начале века ржали. Типа, выселить их на Канары и пусть там живут без армии и без полиции. До первого пирата. Вот точно такая жопа тут и случится.

— Слушай, но медведи и муслы же — тоже люди. Человеческие существа. Им что, нас не жалко?

— У них свои представления о жалости. Они нас осчастливить хотят. Под себя переделать. Вот ты что, несчастная?

— Я? Не знаю… Живу как все. Вроде по кайфу.

— А я тем более. И в медведи не хочу.

— А куда хочешь?

— Не знаю. Валить надо отсюда.

Осе спрятало сигару в карман и полезло вытаскивать консьюмовскую посуду из крысиного домика.

— Куда валить? — уныло спросило Машо.

— Вот в том-то и беда, что некуда. Вроде есть у меня дядя в Нью-Йоркской Конфедерации. Но пойнтов своих он не даст. Можно в Израиль, но они там хуже медведей — заставят в армии служить, иврит учить, а то и в ешиве сидеть, про этого, про Б-га слушать. Мракобесы-сракобесы. Не хочу. Но вот точно я тебе скажу — на войну я не пойду. Хоть и не Васисуалия. Может, медведям юристы тоже пригодятся… А крысу сожру, фифи. Если до медведей — в порядке любовной игры. Если после — просто так. Главное не проблеваться, фифи.

— Циник ты.

— Циник я. Что закажут — то и пою. В общем, давай про сценарий.

— Думаешь, завтра надо уже?

— А ты че, вечно жить собираешься? Того гляди Ташо войну объявит. Сто пудов, Робеспьеро уже медведя из Стокгольмской Федерации на турбопоезде вывозит. Пленных тоже тут есть штук десять. Завтра снимаем! Двадцать раз — завтра именно.

— Может, все-таки не надо?

— Иди нафек. С тебя сценарий. И, look, он должен быть элементарный. Одна страничка. Медведь жрет пленного. А дальше лозунги. Типа: «Он сожрет тебя!», «Убей зверя — фошыста!», «Родина-мать зовет!».

— Ты че, в сталинщину ударился?

— Шутка. Но типа того. Нам сейчас нужна не Васисуалия. Нужна ненависть! Ненависть! Ненависть! А насчет цинизма… Вы тут все вроде поклоняетесь идеалам Великой, стафф, Сексуал-Демократической Революции. Никак иначе вы их не отстоите. Их вообще никак нельзя отстоять, только через ненависть. Ненависть, поняла?

— Идеалы же добрые. Гуманистические. Мы же не медведи.

— Ну, поди, надолби на меня в Amnesty, фифи. Придется вам стать медведями, придется. Без этого никак — только за спинами легионеров. Никак! А я свалю.

— Ну и вали.

— Ну и свалю. Ладно, не крысься — ой, простите меня, господино Рато, фифифифи! Все, долби вечером, как че напишешь.

Попрощавшись, похоже, с бывшим приятелем и новообретенным творческим партнером, Машо спустилось на парковку и выехало на стрит. Как ни странно, был уже самый настоящий вечер — креативные разговоры отняли неожиданно много времени. Но народ не переставал штурмовать шопы и беспорядочно разъезжаться с кучей коробок. Эх, подумало Машо, сейчас бы шопнуть-таки гешу… Ну ладно, завтра аванс. Хотя хавки и химозы в боксе тоже почти не оставалось. Пролавировав минут сорок пять через толпу, Машо довольно легко запарковало мобик, поднялось в бокс, легло на кушетку, включило в очках старый альбом «Лесбитапочек». И отрубило связь. Писать ничего определенно не хотелось, и вообще с трудом думалось о завтрашнем дне.

…Когда Машо проснулось, темы очков подавали ясные сигналы о том, что на дворе — совсем не утро, а уже середина дня. Стоп, сколько тайму? Машо щелкнуло пальцами, включив виртуальную мышь, и покрутило пальцем по одеялу. Часы, часы… Ой, час дня!

Как только был врублен коннект, в левое верхнее окно очков посыпались видеосообщения. Самое мягкое было от Робеспьеро: «Душечко, где сценарий?!». Тон мессаджей Осе был совсем другим. Машо быстро вскочило с кушетки, нырнуло в майку, немного пригладило ершик волос, включило весь свой актерский талант и сразу же начало отвечать на сообщения.

— Друзья, работаю как волк. Через полчаса закончу. Пришлю.

Тут же в окне для мессаджей появилась физиономия Осе.