Семьи.net (сборник) Дивов Олег

Осе и Машо громко, с размаху, чокнулись кофейными чашечками.

Съемки получились на редкость удачные. Окровавленная морда зверя, впившегося в шею пленного, а потом пожиравшего его внутренности, выглядела более чем живописно. Да, такой материал Машо никогда еще не снимало. Куда там режиссерам ХХ века! Иногда камеры плыли и дрожали, но монтажные программы позволяли убирать все изъяны и сводить картинки в качестве UltraHD. Важно только было убрать отовсюду лицо пленного — у врага не может быть лица, у жертвы тоже. Каждый пусть примерит ситуацию на себя. Осе все чаще пропускало тосты, Машо потребляло водку уже практически в одиночку.

— Слышь, ты! Тебе озвучивать, вон микрофон радийный, ты еще можешь в него что-то прохрюкать? — с вызовом спросило Осе.

— Не ссать! — ответило Машо. — Где этот сценарий гребаный, у меня нет его.

— В очках у себя поищи.

— Не помню, где лежало. А кинь в мессаджи.

— Кидаю. Ты разобрать его сможешь?

— Не ссать! Нее сссать!

Машо направилось к компьютеру с микрофоном. Вот теперь надо включить весь прирожденный актерский талант и все голосовые данные. Машо представило себе пленного, медведя, его кровавую морду…

— Это случится с тобой. Это случится завтра. Это зверь. Он сожрет тебя. Он жаждет крови.

Пусть слушают, пусть видят. Пацики гребаные.

— Убей зверя! Убей его вместе с нами! Смерть быдлу! Смерть медведям! Размозжи эту зверскую морду! Вперед! — Машо орало так, что Осе и Энгельберто замерли от изумления.

— Браво! — закричал Осе, когда вдохновенные крики стихли. — Брависсимо!

Осе, а за ним и Энгельберто начали бурно аплодировать.

— Заслужило полный бокал! — Осе наливало водку. — Венская опера.

— Ага, давай сюда. А вы чего, проти-и-ивненькие-креати-и-ивненькие? — после столь бурных похвал Машо совершенно не хотелось пить в одиночку.

— Ну давай, — Осе подняло чашку и, чокнувшись с Машо, буквально лизнуло водку.

— Хватит дурить, выпей по-человечески, — обиженно фыркнуло Машо.

— Нам теперь твои вопли на ролик накладывать еще, между прочим, — ответил креативщик. — Хочешь, можешь домой ехать.

— А, вот так? Козлы вы оба, вот что, — Машо явно не могло оставить обиду просто так. — Давай по рюмке.

— Ну, давай, — Осе налило в свою чашку, похоже, ровно один грамм, а в чашку Машо — все сто. — За победу над быдлом!

— Ур-р-р-ра-а-а-а-а! — закричало Машо и, влегкую чокнувшись с Осе, залпом выпило.

— Слушай, а может, уракнуть еще раз? — неожиданно спросило Энгельберто. — Хорошо же получилось, в ролике шикарно прокатит.

— Не вопрос! Наливай!

Осе с готовностью наполнило чашку.

Машо, уже забыв об условностях в виде чоканий, подошло к компьютеру с микрофоном и заорало так, что срезонировали, казалось, даже мягкие кресла:

— У-у-ур-р-р-р-р-р-р-р-ра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — и немедленно выпило.

— Ур-р-р-ра-а-а-а-а-а! — закричали Осе и Энгельберто. Первый налил Машо еще раз.

— За лучший голос Москвы!

— За меня! — радостно откликнулось Машо и выпило снова.

— Ну а теперь мы этот голос вставим в клип века, — радостно сообщило Осе. — Не будешь нас дергать минут тридцать?

— Вы что, такие сволочи? — обиженно крикнуло Машо. — Ну и сидите здесь, я пошло.

— Ну, хрю-хрю.

— И вам хрюки-говнюки.

Машо, бросив в сумку оставшиеся полбутылки водки, решительно двинулось к выходу из монтажной. В лифте оно глотнуло еще. Мобики в бейсменте троились в глазах. Какой из них принадлежит Машо, оно уже не понимало. Так, надо дойти до метро. Не ждать же Осе, пока оно отвезет! И не Стелло же звонить, гнойному предателю! Машо выбралось из здания и побрело в сторону «Курской». По дороге удалось поболтать с какими-то подростками, допив оставшуюся водку, а потом купить еще бутылку. Выйдя на поверхность на «Лефортово» Третьего кольца, Машо отхлебнуло из горла и целеустремленно пошагало к своему блоку. С трудом найдя в очках идентификационный диалог-бокс, Машо отсканировало роговицу. Открылась дверь. С идентификацией в лифте было попроще, но пройти ее удалось только со второй попытки. Идиоты, сказало себе Машо. Будто не знают, что я — это я. Любая ищейка из Amnesty в любой точке свободного мира меня автоматом опознает, а подъезд и лифт родного блока — нет. Вот перед боксовой дверью уже ничего проходить было не надо: замок узнавал код Машо, который транслировали очки, и открывался сам.

Не раздеваясь, героическое креативное существо швырнуло на пол надоевшие очки и упало на кушетку. Разворотив коробку с гешей, Машо приклеило девайс ко лбу и включило на полную. В голове сначала воцарилось спокойствие, а потом зафонтанировали радостные чувства. Машо блаженно отключилось. Оно было совершенно безразлично к тому, что ровно в девять вечера во всех очках, настольных компьютерах и прочих принимающих девайсах принудительно включилась заставка: «Внимание! Сейчас будет сделано важное заявление, обязательное для просмотра всеми гражданами и жителями Московской Конфедерации». Скоро заставка сменилась другой: «Обращение господо Ташо Пим, Пресс-секретаря Президента Московской Конфедерации и Ассамблеи Лидеров Великой Сексуал-Демократической Революции».

— Соотечественники! Граждане и все жители Московской Конфедерации! — Холодное лицо Ташо Пим вполне соответствовало металлическому голосу. — На нас надвигается страшная опасность. Звери-фашисты из так называемой Свободной России, поддерживаемые национал-реваншистами Украины и исламистскими фанатиками Кавказа, планируют вероломно напасть на последний оплот настоящей свободы в Восточной Европе. На очаг цивилизации, отстоявшей истинную свободу, гуманизм, торжество разума и верховенство интересов личности во время нашей Великой Сексуал-Демократической Революции. К сожалению, мы подходим к этому решительному сражению ослабленными из-за действий предателей и из-за коварства внешних сил, ослабивших нашу экономическую мощь. По вине этих противников демократии в Конфедерации свирепствует экономический кризис. Мы не можем более оплачивать услуги легионеров, многие из которых не только предательски покинули свои гарнизоны, но и начали грабежи и разбои. В этих трагических условиях Президент Московской Конфедерации господо Бантико и Ассамблея Лидеров Революции, которые, будучи по правилам нашей конфедерации анонимами, постоянно находятся в прямом общении со мной, поручили мне объявить всеобщий призыв. Все существа, имеющие гражданство Московской Конфедерации или вид на жительство в ней, обязаны к тринадцати часам завтрашнего дня явиться на сборные пункты, адреса которых будут сообщены каждому. Не подчинившиеся будут подвергнуты недобровольной доставке в сборные пункты, а оказавшие сопротивление — немедленной принудительной эвтаназии. Сейчас не время предаваться благодушию, и это касается даже существ пацифистских убеждений, которые я бесконечно уважаю. Враг, стоящий у наших ворот, жесток и беспощаден. Он хочет уничтожить нас или принудительно превратить в фанатиков, не умеющих ценить сексуальной свободы, демократии и плюрализма. Но знайте: мы победим, несмотря ни на что! С нами — Нью-Йоркская, Вашингтонская, Сан-Францисская, Лондонская, Стокгольмская, Монакская и Бангкокская конфедерации, а также свободные районы Пляс-Пигаль, Маре и Термини, то есть все сообщества, верные идеалам сексуальной демократии и цивилизационного прогресса. У нас — совершеннейшее в мире оружие, которое сокрушит врага, даже если это придется сделать ценой нашей жизни и здоровья. Вперед, к победе!

Картинка с Ташо сменилась демонстрацией радужного полотнища с синей кремлевской башней — флага конфедерации. Зазвучала песня «YMCA» в исполнении ансамбля Александрова. И уже через полторы минуты по всем принимающим устройствам начали крутить клип с окровавленной медвежьей мордой, грызущей агонизирующего человека.

— Это случится с тобой… Это зверь… Он жаждет крови… Убей зверя! Смерть быдлу! Вперед! У-у-ур-р-р-р-р-р-р-р-ра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — раздавался в двадцати миллионах очков и прочих девайсов истошный крик Машо.

Сама Жанна д’Арк военного клип-искусства в это время даже не подозревала о своей наконец обретенной славе. Не задумывались о ней и работники Amnesty, которым было поручено задерживать и отправлять на сборные пункты уклонистов. Без пяти четыре в дверь бокса Машо начали отчаянно звонить и стучать. Поскольку никто не отзывался, пришлось применить универсальный opening code. Спецагенты обнаружили Машо лежащим на кушетке в наушниках и с гешей во лбу. Отодрав от головы креативного существа девайс, стражи революции — два существа в серых костюмах — уставились на Машо.

— Граждано Бац? — пропищало первое из существ. — Вы знаете, что подлежите обязательному призыву на военную службу? Вы знаете, что вам к часу дня нужно было прибыть на сборный пункт?

— Че? Вы кто? Вы че? — пробормотало Машо.

— Ниче, граждано, — пропищало существо. — Мы агенты Global Amnesty. Вам пять минут на сборы — и на войну. Сопротивляющиеся призыву принудительно эвтаназируются на месте. Вы слышали обращение господо Ташо Пим?

Машо наконец начало соображать, что к чему.

— Я боец креативного фронта, — уже более уверенно сказало оно. — Работаю над роликом для защиты конфедерации.

— Прибудете на пункт, там разберутся. Пять минут пошли.

Машо двинулось в санузел, по дороге собирая девайсы. Через три минуты новый солдат Конфедерации в сопровождении работников Amnesty уже ехал вниз на лифте. Очень хотелось водки. Под блоком стоял внушительных размеров букаш, где уже сидели на жестких скамейках полтора десятка существ.

— Куда нас везут? — спросило Машо у одного из них.

— На пункт какой-то, — ответило то. — Совсем тебе плохо? На вот, лизни.

Сосед протянул тюбик с химозой. Пожевав контент, Машо стало постепенно приходить в сознание. Минут через десять они уже были на Модерн Плешке — бывшем стадионе «Локомотив», где на поле и на трибунах скопилось тысяч десять существ.

— Граждане и жители Конфедерации! — кричал в микрофон неприятный тип в сером костюме. — Вам предстоит оборонять от врага город Ногинск. Вы будете доставлены туда в макси-букашах и размещены в лагере. Там вам будут предоставлены ночлег, питание и оружие. Попрошу строиться на поле в колонны по сто биообъектов, старшие колонн объяснят вам, куда идти дальше.

Машо вместе с другими существами спустилось на поле. В хаотичном движении никто, похоже, не собирался строиться ни в какие колонны. Впрочем, скоро одно из существ в серых костюмах начало кричать:

— Сюда, сюда! Подходим ко мне, собираем сотню!

Машо твердым шагом подошло к существу и заявило:

— Я боец креативного фронта. Мой клип сейчас должны показывать по всем каналам. Работа над ним шла под руководством Ташо Пим и Робеспьеро Эврика. Требую доложить обо мне начальству. Меня зовут Машо Бац, мой номер MB/666/5736439565.

— Много вас тут таких креативных, — осклабилось существо. — Доложу, когда смогу. А пока на фронт.

Колонна двинулась к букашу, и уже через десять минут конскрипты ехали к Ногинску. За окном проплывали бесчисленные шопы, бокс-блоки, пара переделанных в сексодромы бывших университетов и монастырей. Мили-букаши то обгоняли транспортное средство, в котором ехало Машо, то пролетали навстречу.

— Что с нами будет? — спросило креативщицу сидевшее рядом лохматое существо лет сорока в неэлектронных очках, похоже, относившееся к вымирающему виду стрейт-мужчин.

— Поди разбери, — ответило Машо. — Аннигиляторы дадут, воевать заставят. Помрем, поди, как пленный в моем клипе.

— Так это вы — автор этого кошмара? С медведем? Как вы могли? Там, говорят, реального человека использовали, пленного!

— Точно так. Моя идея, — довольно ответило Машо.

— И вы здесь? Я думал, такие там, в Кремле сидят, у Ташо в кабинете.

— Ну, пока здесь. Посмотрим, что дальше.

— И как вы могли? Это же чудовищно!

— Само не знаю. Совсем охренело, когда снимали. Но джоб есть джоб.

— И это вы называете гуманизмом, демократией, свободой?

— Ты что, диссидент недобитый, что ли?

— Ну так, свободомыслящий человек.

— Свободомыслящие — это мы.

— Не знаю, не знаю. Какая свобода, если Amnesty даже мысли через очки контролировать пытается…

— Да и пусть. Нет у меня никаких диссидентских мыслей. А ты что, очки только такие носишь?

— Да. Выкинул электронные год назад.

— Ну, ты и маргинал. Я думало, вас таких давно эвтаназировали или пересажали.

— А я тихо сижу. Так, иногда делюсь мыслями с друзьями, пишу что-то в стол.

— Все равно тебя Amnesty накроет рано или поздно. На каких девайсах пишешь?

— На бумаге, от руки.

— Стилусом, что ли?

— Карандашом. На реальной бумаге, оберточной, из шопов.

— Каменный век. И что написал? Ты не ссы, я на тебя не надолблю.

— Да вот про демократию вашу и свободу. Говорить можно только то, что положено. Писать — что положено. Думать — что положено. Есть — что положено. Слушать — что положено. Читать — что положено. Да и в принципе читать скоро нельзя будет — народ уже буквы не разбирает, кто моложе тридцати. Вырастут — остальным запретят читать вообще.

— А зачем? И, кстати, все это — наш свободный выбор.

— Наш? Это чей? Если у меня другой?

— Ну, ты же живой пока. Не эвтаназирован. Не интернирован.

— Если б не война, то это было б ненадолго все. Уже интересовались, почему не джоблю.

— А че не джобишь?

— Ну так, пойду покрашу что, старикам фуда принесу… На хавку хватало до кризиса. А кризис — пусть кризис, война — пусть война, хоть можно собой побыть немного. Не до меня пока.

Букаш проехал через Ногинск и остановился посреди палаточного лагеря на опушке леса.

— Выходи! — скомандовал водитель в униформе.

— Слушай, ты поаккуратнее там, — Машо ткнуло локтем лохматого соседа. — И здесь особенно. Тут Amnesty на Amnetsy сидит и Amnesty погоняет. Будет время, потрепемся еще.

— Угу. Как тебя зовут-то?

— Машо. Машо Бац.

— А я Сергей.

— Да, древнее имя, не без изящества. Ну ладно, будем знакомы.

Пустырь у леса был заполнен огромными палатками. В центре между ними оживленно сновали туда-сюда существа в форме и в обычной одежде. Обитателей Машиного букаша построили в колонну по двое и отвели в центральное пространство.

— Соратники по ополчению! — сказало существо в сером костюме. — Сейчас вас разместят на ночлег и предоставят питание. Будьте готовы к подъему в любой момент. По данным разведки, неприятель готовится к атаке. Перед боем вам будут розданы аннигиляторы. Там есть только два средства управления — предохранитель и спусковой крючок. Как пользоваться, надеюсь, понятно. Дальнобойность — 300 метров. Применять по команде. Вперед!

Колонна подошла к палатке. Машо удалось в числе первых войти в нее и занять место у брезентовой стены. На циновке, покрытой одеялом, лежали пластиковые шлем, миска, кружка и ложка. Рядом устроилось существо подросткового вида и неопределенного гендера.

— Не знаете, когда пожрать дадут? — спросило оно у Машо. — И как тут с химозой?

— Про химозу не знаю. Про фуд скажут, наверное.

— Что, вообще без химии оставят? Я без нее не только воевать, встать утром не смогу.

— Ну да, я насчет себя тоже не уверено. Должны придумать что-то. Нужна же людям какая-то, как ее, мотивация.

— Вот именно.

— Ополченцы, выходи получать ужин! — некто в сером костюме резко раскрыло брезентовые створки. — И еще. Вам дадут порцию специального химпрепарата для повышения боевого духа. Употреблять его нужно только перед атакой — ясно? Не сейчас, не на ночь, а перед атакой! Усвоили?

В ответ раздались нестройные утвердительные возгласы. Машо взяло миску и кружку. Получив порцию какой-то баланды, чай и тюбик с мотивационной химозой, новоиспеченный воин побрел вдоль очереди, краем глаза заметив стоявшего в ней Сергея.

— Ну что, скрасите скромный ужин креативного ополченца? — игриво сказало ему Машо.

— Давай, — ответил лохматый диссидент.

— А про меня что, забыли? — развернулся стоявший впереди Сергея Машин сосед-подросток.

Машо совершенно не хотело вести приватные разговоры в обществе юного дебильного существа. Но Сергей сразу же откликнулся позитивно:

— Присоединяйся, конечно. Хотим вот о войне порассуждать.

— Щур, — радостно ответил подросток. — Ща, только химозы этой глотну…

— Тебе ж сказали — нельзя до боя, — утрированно-хмуро и громко, чтобы все слышали, отреагировало Машо.

Подросток понял, что его могут замести, и решил схитрить.

— А, нельзя… Ну все, не буду тогда. До боя, — и ехидно хмыкнул.

Сергей вскоре присоединился к Машо, которое устроилось в дальнем углу палатки, среди пустых пока циновок, чтобы избежать лишних ушей, а по возможности — и подростка.

— Ну что, как тебе баландочка? — спросило оно Сергея, как только тот распробовал мили-фуд.

— А la guerre comme а la guerre.

— Да, радости немного. А ты пацифист?

— Вовсе нет. Я считаю, что можно воевать — только за правое дело.

— А за левое нет? А мы за какое сейчас?

— Ты не поняла. За правое — то есть за правильное. За правду, за истину, за людей — можно воевать.

— Вот ты самоэвтанаст все-таки. Ты помнишь, что слова такие лучше даже мысленно не произносить? Нет никакой правды, никакой истины — есть плюрализм.

— Ага. И гуманизьм. А ты такой клипчик сняла. А людей эвтаназируют. А концлагерь у нас — не здесь, а вообще в Конфедерации — такой, что Сталин с Гитлером отдыхают. Только электронный. И еще мы сейчас подохнем все непонятно за что — за Ташу твою, за змею-президентшу, за ассамблею лидеров, которых никто не видел никогда и которых вообще не существует, похоже.

— А вот так! Для чудовищ, для быдла — никакого гуманизьму, как ты изволил выразиться! Они нас сожрать хотят.

— Я тебя сжирать не собираюсь. А ты, похоже, меня эвтаназировать готова. Исходя из интересов гуманизьма.

Спор Машо и Сергея мог бы закончиться некрасиво, но бурной ссоре помешало еще более радикальное происшествие. Подросток, вроде бы собиравшийся присоединиться к дискуссии о войне, влетел в палатку и начал крушить все, что попадалось под руку.

— Уроды! Убью всех нафек! Умрите, скоты! — существо было явно не в себе.

Подлетев к Машо с Сергеем, оно заехало последнему кроссовкой по голове. Потом начало бить ногами лежавших на циновках и сидевших на брезенте палатки ополченцев. Лишь с третьей попытки подростка удалось поймать и скрутить. Скоро его увели существа в униформе. Двух-трех ополченцев, включая Сергея, поддерживая за руки, потащили в лазарет.

«Так вот какая это химоза, — подумало Машо, устраиваясь на циновке. — Что ж, перед боем и вправду стоит принять. Но вот зачем вообще этот бой? Как бы отсюда свалить?» Машо щелкнуло пальцами и задвигало по одеялу виртуальной мышью. В окне Робеспьеро висело объявление: «Друзья, я нахожусь в госпитале и не отвечаю на долбеж и мессаджи. Пожелайте мне выздоровления. Увидимся». Вот мессадж от Стелло: «Хрю, я на войне — приехали под Коломну, тут скоро медведи полезут. А ты тоже в ополчении или пристроилось совсем уже к Ташо и в Кремле водку с икрой потребляешь?» Обзавидовалось, тварь. Ладно, попробуем Осе набрать, вроде оно на связи.

— Осе, хрюхрю! — вполголоса, чтобы не слышали в палатке, заговорило Машо. — Ты где? Меня вот на войну забрали, в ополчение.

— Машо, хрю, — извиняющимся голосом ответило Осе. — Мне очень стыдно, но я свалил. Вчера, пока мы монтировали, Робеспьеро мне по секрету свистнуло, когда будет заява Ташо и что это будет за заява. Я взял своих и первым же рейсом, вчера еще, улетел в Бен-Гурион. Сижу здесь, в аэропортовской гостинице, не знаю, что делать. По знакомым долблю — хоть бы пристроиться где на неделю. А ты прямо на войне?

— На ней самой. Завтра в бой с медведями. Клип наш гоняют каждые полчаса по очкам.

— Знаю, знаю. Полный успех. Позавчера мечтать не могли. Только вот нафек он, успех такой…

— Слушай, а у тебя нет выхода куданить? Рядом с Ташо или где еще, чтобы меня отсюда вытащили? Может, долбанешь кому?

— Маш, ты че? Я предатель. Беглец. Если б в Нью-Йорке был или в Лондоне, меня б уже эвтаназировали как сумасшедшего. В Израиле вроде не достанут. Ну, или у медведиков, хаха.

— Иди в жопу. Ладно, счастливой тебе жизни на земле предков.

— Take care. Не обижайся, ладно? У меня же дети, жена, все такое — я тебе говорил.

— Все вы такие, стрейты недобитые. Шутка, ладно, хрю.

Итак, перспектив выбраться не было. Машо присосало ко лбу гешу и блаженно захрапело.

В шесть утра прозвучала команда «Подъем». Машо, приняв грамм пять мотивационной химозы и бодро натянув одежду, пошло умываться. У пластиковых емкостей с водой, стоявших у палатки на раскладных стульях, хаотично скопилось уже около пятидесяти существ. Потолкавшись минуту-другую и решив вместо помывки сразу же проглотить пакет суперфуда с суперчаем, Машо присело на землю. Неподалеку на корточках сидел смуглый субъект с густо накрашенными губами, веками и щеками.

— Че говорят? — спросило Машо то ли пространство, то ли субъекта.

— Через час они вроде на нас двинутся.

— А мы че?

— Будем отражать атаку.

— И сколько продержимся?

— Нормально продержимся! У нас прикрытие с воздуха — дроны с супербомбами.

— Ну, посмотрим. Что они так далеко продвинулись-то?

— Ты что, пораженка?

— Да сдохни ты, педик гнойный. Сейчас скажу, что ты сексистские речи толкал, тебя вообще эвтаназируют в два счета.

— Люди! Она меня педиком обозвала!

Вразвалку к Машо и субъекту подошел мелкий военный чин непонятного пола и возраста.

— А что это, ругательство, что ли? — спросил субъекта унтер. — Вполне почетное звание.

— А вот он сексист, — спокойно заявило Машо. — Обозвал меня бабой, причем глупой. А я существо среднего пола, категории 666.

— Врет! Врет, скотина! — завизжало существо.

— Так, а вот «скотина» — это уже ругательство. Вы к какому виду себя относите, ополченцо? — не без улыбки спросил военный Машо.

— К разным, к разным, не только к homo sapiens, — быстро включилось в игру Машо. — Я лягушка, волк, крыса и даже немного змея. Как наш президент.

— Ясно, спишизм, — злорадно процедил военный. — Звоню в Global Amnesty.

Субъект вскочил и попытался удрать, но за ним, заподозрив истеричную попытку дезертирства, мигом побежали агенты в серых костюмах. Бьющийся в истерике и изрыгающий ругательства Машин оппонент был подтащен обратно к военному, с кем-то оживленно говорившему по очкам.

Впрочем, немедленно всем стало не до мелкого конфликта. Завыла сирена, затем из мегафона прозвучала резкая команда: «Стройся!» Уже через несколько минут человек семьсот московских обывателей нестройными рядами шли на поле битвы.

В воздухе висела сырость. Поле было мокрым, и Машо все время рисковало поскользнуться на какой-нибудь кочке. Толпа ополченцев прошла около километра, прежде чем ее растянули в цепь между двумя перелесками.

— Слушай мою команду! — прокричал в мегафон низкорослый и жирный военный лет сорока на вид. — Сейчас вы получите аннигиляторы. При приближении мили-букашей противника открывайте огонь по команде. Отступающих автоматически считаем существами категории 000 и эвтаназируем без предупреждения!

— Ни фига себе, — процедило Машо существо, стоявшее справа в цепи. — Да он, небось, первый побежит.

— Посмотрим, — почти шепотом ответило Машо. — Похоже, либо те нас того, либо эти. Вот тебе свобода с демократией.

— На самом деле надо хаоса ждать, там куда-нибудь удерем.

— Под бомбами? Хрен-то.

— Ладно, прорвемся, — неуверенно прошептало существо.

После раздачи аннигиляторов напряжение нарастало каждую минуту. Вскоре на горизонте показались вражеские букаши — очень крупные, штук пятьдесят, не меньше. Машо глотнуло мили-химозы. Минут через пять сзади московского воинства появились восемь дронов. Лазерные пушки начали чертить замысловатые узоры по местности, где двигался враг.

— Ур-р-ра-а-а! — разнеслось в толпе.

Машо почувствовало неизвестный ему прежде прилив воинственной энергии. Достав из кармана банку с мили-химозой, оно в третий раз, теперь уже от души, приложилось к ней.

— Получите, медведи! Ур-р-р-ра-а-а-а-а! — кричало Машо, сжимая в руках аннигилятор.

Дроны тем временем приблизились к букашам противника и начали закидывать их бомбами. Но буквально через тридцать секунд те ответили управляемыми ракетами. Шесть дронов загорелись и начали падать. Два успели повернуть назад и уже через минуту скрылись за спинами москвичей. Букаши противника, количество которых поредело где-то на треть, вновь двинулись на толпу защитников конфедерации.

— Вперед, на врага! — закричал в мегафон толстый командир.

Машо вцепилось в аннигилятор и побежало вместе со всей цепью. Скоро некоторые москвичи обогнали ее, а кто-то откровенно не спешил и плелся далеко позади. Размалеванное существо, удачно избежавшее Global Amnesty, бросило оружие и мечтательно уставилось на разворачивавшуюся баталию. Через пару минут оно было уничтожено бежавшим позади всех заградотрядом. Машо оставалось метров триста до букашей.

— Огонь! — закричал толстяк.

Машо изо всех сил нажало на спусковой крючок. Струя лазерного огня вырвалась из сопла и почти долетела до одного из букашей. Пара из них уже загорелась, но секунд через десять отстальные ответили веерным пулевым огнем. Толпа защитников республики в ужасе побежала обратно, не обращая внимание на заградителей — те, впрочем, уже удирали сами. Букаши начали стрелять без перерыва. Машо видело, как то тут, то там люди из цепи начали падать. Оно бежало, не очень понимая, куда. И вдруг — почти под ногами, чуть слева, обнаружилась канава в полметра шириной. Машо бросилось в спасительную щель, зачем-то прикрыв голову аннигилятором. Не прошло и минуты, как в нескольких метрах от нее прогрохотал гусеницами букаш. Все стихло.

Машо лежало в канаве, боясь поднять голову. Что оно, теперь на территории медведей? Отбросив аннигилятор, Машо осторожно выглянуло из убежища. Кругом лежали соратники. Большинство были определенно мертвы. Кто-то пытался подняться. Машо спряталось обратно в канаву. Хотелось умереть. Нет, уснуть. Ну, или просто не видеть происходящего. Будь что будет. Повернувшись на бок, Машо стало покорно ждать судьбы.

Прошло полчаса. Нет, час, а может, и больше. На поле, вперемежку со стоном раненых, послышалась человеческая речь.

— Тяжелых добивать, — спокойно говорил в мегафон высокий баритон. — На трупы не обращать внимания. Транспортабельных поднимать.

Послышались одиночные выстрелы и вскрики, вслед за ними — приближающиеся шаги.

— Эй, урод, — вполголоса пробасил возникший вдруг над Машо солдат в камуфляжной форме. — Добить, чтоб не мучался, или жить хочешь?

— Я… я… живое, — прошептало Машо и приподнялось.

— А может, добить? — ухмыльнулся враг.

— Я… сдаюсь. Я могу ходить, — дрожащим голосом ответило Машо.

— Встать, оружие не трогать! — вдруг закричал солдат.

Машо вскочило на ноги и подняло руки вверх.

— Оружие… вон, в канаве…

— Пошел! Руки держать кверху!

Через полчаса около сотни оставшихся в живых московских ополченцев уже шли под конвоем в сторону базы противника. Там их погрузили в трейлер и еще через полчаса заставили выпрыгнуть посреди палаточного лагеря и построиться.

— Ну что, педерасты, — ехидно прорычал в мегафон усатый офицер, — жить хотите или как?

Ответом было молчание.

— В общем, вы теперь военнопленные Свободной России, — продолжил военный. — На самом деле к вам проявляют недопустимое милосердие. Вы не солдаты, даже не наемники. В общем, сброд, пойманный с оружием. Я бы вас просто всех расстрелял здесь же. Но, в общем, царь Свободной России Александр Четвертый приказал не убивать тех, кто подлежит излечению. А слово царя для нас — закон. Всегда. Или почти всегда, — по краешкам глаз военного пробежала тень ухмылки. — В общем, будем вас лечить, — теперь офицер уже откровенно захохотал. — Хотя и без толку, уродов-то. В общем, те, кто готов прекратить сопротивление, перейти на сторону Свободной России и трудом искупить свою вину — направо. Остальные — нале-ву!

Почти все ополченцы побрели вправо. Десять-двенадцать существ, двинувшися налево или оставшихся стоять на месте, взяли под конвой и увели солдаты. Машо с остальными побрело, тоже под конвоем, в палатку. Там все было на удивление похоже на недавний лагерь ополченцев — те же циновки, миски, кружки. «Неужели, — подумало Машо, — медведи ничем не отличаются от нас?» Минут через двадцать пленных по одному стали куда-то выводить. Пришел и черед Машо. В небольшой палатке в дальнем углу лагеря пленное поставили перед столом, за которым сидели два… Существа? Медведя? Врага? Поди пойми, как их там называть…

— Я — уполномоченный по приему пленных майор Фарид Гайнуллин, — грозно представился первый из врагов.

— Я — военный психолог лейтенант Яна Рубинштейн, — отрекомендовался второй медведь. — Назовите имя и воинское звание.

— Звания вроде нет никакого, — обреченно пробормотало Машо. — Я частный биообъект MB/666/5736439565. Идентифицирую себя как Машо Бац. По гендеру — интерсексуал.

— Вот как… Родились гермафродитом или сами себя переделывали? — спросила психологиня.

— Да, я усовершенствовало свою примитивную природу. К мужским половым органам добавило два экземпляра женских, — ответило Машо.

— А какое имя носили до… экзекуции, операции или как там это у нас называется? — поигрывая стилусом, поинтересовался майор.

— При рождении было принудительно названо Андреем Башмаковым, — глухо процедило Машо.

— Так вот, Башмаков, он же Бац, — глядя в глаза Машо, четко проговорил офицер. — Мы с психологом пытаемся понять, куда вас отправить — в постоянный лагерь для военнопленных или же на работы в образцовую семью жителя Свободной России. Вы готовы дать обещание не причинять вреда этой семье? Готовы держать слово?

— Я… я готово. Наверное…

— Наверно или точно? — еще пристальнее глядя на Машо, спросил медведь. — Яна, что нам с ним делать?