Клеймо Ахерн Сесилия
Другое странно: как это полицейский не разбирается?
– Это всего лишь правило, которое государственная организация подкрепляет угрозой наказания. Это не закон. Вы не можете арестовать меня за то, что я оказалась рядом с этими двумя мужчинами. Вы – полицейский, а не страж. Ваш долг – служить людям и защищать их.
– Вот именно, защищать от таких, как вы! – выкрикнул мужчина из толпы.
– Нет, – продолжала я, обращаясь к полицейскому. – Ваша обязанность – служить в том числе и мне, защищать меня. Я тоже часть общества.
– Вот уж тебе, Клейменная, я точно служить не стану, – прорычал он. Как будто я заразная.
А ведь не так давно я доверяла полиции, восхищалась ее работой, чувствовала себя под защитой. Сегодня в магазине люди шипели мне вслед проклятия, уволакивали с моего пути детей, никому нельзя поглядеть в глаза. Гнев закипает во мне. Это же все противоречит здравому смыслу.
Я ведь твердо придерживаюсь логики, дефиниций, черное или белое.
– Ч-О-У-П! – ору я полицейскому.
Гнев так и полыхает внутри. Я учила это в школе. Нас всех этому учили. Почему он забыл простые вещи, которым его наверняка учили, как и меня? Почему в реальном мире никто не поступает по школьным прописям?
– «Ч» – это Честность, – принимаюсь я расшифровывать аббревиатуру, и голос мой дрожит, но не от страха – от гнева. Я стараюсь, как могу, совладать с ним. – Всегда быть честным, следовать принципам этики и справедливости. Вот что в первую очередь требуется от полицейского. «О» – ответственность. Принять на себя личную ответственность и обеспечить ответственность каждого перед обществом.
Толпа загудела, но я продолжаю, глядя полицейскому прямо в глаза.
– «У» – Уважение. Уважение к людям, к правам и потребностям человека!
Зрители что-то вспоминают, некоторые уже кивают, соглашаясь. Полицейский шагнул ближе ко мне, поднес к губам рупор и приказал всем отойти.
– Осторожнее, – шепнул мне Заклейменный, стоявший впереди.
Полицейский стоит уже вплотную ко мне, ухмыляется высокомерно.
– Отпустите их! – выкрикнул кто-то из толпы.
– Точно, они ничего плохого не сделали. Просто в очереди стояли.
Все что-то кричат, полицейский вовсе теряет контроль над собой. Частые бусины пота выступают у него на лице. Ему страшно. Он – один против всех.
– Эту девушку показывали по телевизору, она знаменитость, – кричит кто-то еще. – Нельзя ее трогать.
– Та самая, с пятью Клеймами.
Полицейский щурится, вглядываясь в меня, соображая, кто я есть. Похоже, он меня боится.
– Самая порочная! – заорал еще один, но остальные зашикали, велели заткнуться. Толпа разделилась, люди заспорили между собой.
Полицейский отстегивает от пояса дубинку.
– Это еще что? – спрашивает тот, кто стоит позади меня. – Дубинка-то зачем?
– Молчать! – орет полицейский. Уже и верхняя губа вся в поту.
– Она совсем ребенок! – заступается женщина. – Бога ради, отстаньте от нее.
Этот отчаянный вопль спровоцировал новый шквал эмоций.
– Помалкивай! – с угрозой говорит мне полицейский. – Держи рот на замке, поняла?
Я набрала в грудь воздуха. Я еще не закончила. Логика требует по крайней мере завершить то, что я начала. Через несколько минут дед сообразит: раз я не возвращаюсь, значит, что-то случилось. Он нажмет на газ и успеет уехать. Не знаю уж, чем он занимался в прошлом, но верным инстинктом обзавелся.
– Профессионализм, – произношу я заключительное слово, негромко, обращаясь только к полицейскому. – Профессиональная полицейская помощь всем и каждому.
Он поглядел на что-то за моим плечом, и я извернулась, проверяя, что там – там ничего не было, но, пока я сообразила, как меня развели, он успел замахнуться и врезать мне под коленки. Ноги подкосились, и я рухнула. Склянка с лекарством разбилась об пол.
На миг все замерло, словно каждому нужна была краткая пауза, чтобы сделать выбор, разобраться, понять, на чьей же он стороне. Потом разразился бунт.
Снизу мне видны были только ноги: уже не праздно топчущиеся ноги зевак, но действующие, бегущие. Ноги повсюду, со всех сторон. Кто-то наступал на меня, кто-то всеми силами пытался защитить, оградить, но каждый раз, когда я пыталась подняться, меня тут же вновь сшибали с ног – толчком, ударом, пинком, пока я не скорчилась на полу, обессилев, прикрывая голову руками и дожидаясь, чтобы рассеялись черные мушки перед глазами. Дышала я с трудом. А потом послышались свистки – явились надзиратели, среди пестрой обуви замелькали черные башмаки. Часть толпы обратилась в бегство, но откуда-то спешат подкрепления и тоже вступают в бой. Снизу видно, как мелькают кулаки, течет кровь. Уже и не понять, кто за кого бьется. В какое-то мгновение, когда мне удалось проморгаться, мне померещилась в дверях супермаркета Эниа Слипвелл – стоит и наблюдает. Но меня к тому времени столько раз стукнули по голове, что могли и галлюцинации начаться. Я перестала бороться, уже не пыталась привстать, свернулась клубочком, но и в таком положении меня настиг очередной удар по голове – и тут же башмак двинулся прочь, не заметив меня, и я еще успела ощутить прикосновение кожи к лицу, а дальше все расплылось.
Я слышала шум, потом перестала слышать. Звон в ушах перекрыл все прочие звуки. Я лежала на земле, потом я куда-то летела по воздуху – не умерла ли я? Не должна ли подняться и идти навстречу свету? Но этот свет – всего лишь фонари супермаркета, и я в общем-то жива, хотя и лечу. Наконец я ощутила и руки, которые меня несли, большие руки, надежные, утешительные. И шею, которую я бессознательно обнимала. И грудь, на которой покоилась моя голова. Кто-то нес меня. Смотреть ему я могла только в грудь, и тут же увидела «П» – в точности как у меня, чуть пониже ключицы, там, где футболка порвалась в драке. Заклейменный несет меня. Пахнет от него приятно, чистым потом и чем-то еще, что я пока не могу определить, но это запах безопасности. Несет меня, как ребенка, и я приникла к нему, головой к груди, затылок уютно уместила у него под подбородком, отвернулась от режущего глаза света. Он несет меня, а я вдруг осторожно провожу кончиком пальца по «П» на его груди, и он останавливается с размаху. Никогда прежде не прикасалась я к чужому Клейму. На ощупь в точности как мое. Как мои первые пять, не как то, шестое, на спине, когда меня прижгли без анестезии – я дернулась, и шрам вышел расплывчатый, с неровными краями. Я не убираю палец от Клейма – этот чужой человек уже не совсем чужой, его Клеймо так похоже на мое, словно я притронулась к собственной коже.
Я приподнимаю голову, вижу, как ходит большой кадык, и окончательно узнаю, кто это, кто смотрит мне прямо в глаза.
Кэррик.
Его внимательный взгляд, встревоженный, огорченный. Я спешу улыбнуться в ответ. Кэррик, которого я привыкла видеть через стекло. Но теперь стекла между нами нет. И, позабыв о бушующем вокруг безумии, он ответно улыбается мне.
– Говорил же: я тебя разыщу.
И мы летим прочь, прочь, подальше от этого света, от этого шума.
32
Я очнулась со стоном, болело все тело, с головы до мизинца на ноге. Проснулась я в постели, у себя дома. Было темно, только сквозь узкую дверную щель с площадки пробивался свет. Понадобилась минута-другая, чтобы зрение приспособилось к сумраку, но вскоре я уже отчетливо все различала. На стуле у кровати никто не сидит. На мне та же одежда, в которой я уехала с вечера. За окном темно, то есть уже больше десяти вечера, я проспала несколько часов. Потом вдруг волной обрушилось все, что произошло в супермаркете, я спохватилась: как же дедушка, он ждал меня снаружи, и эта рана на голове… Дайте мне телефон, я сейчас же ему позвоню, хочу убедиться, что он выбрался, он в безопасности… Но в этот момент снизу донеслись голоса.
Тихие, напряженные голоса. Вот мамин голос, торопливый, умоляющий, никогда не слышала у нее такого высокого, захлебывающегося голоса. Тут же кто-то властно перебил ее – я сразу узнала второй голос, но не сразу поверила. Креван! У нас в доме! Должно быть, мне снится кошмар. Не мог же он явиться сюда. Я попыталась сесть и снова застонала. Живот разболелся, ребра, должно быть, переломаны – уж одно точно. Я потянулась рукой к животу и нащупала плотный бинт. Кое-как удалось скинуть ноги с кровати. Голова кружится. Закрыв глаза, я подождала, пока перестанет вращаться пол, пока уймется тошнота.
Возле кровати мне оставили воду. Я выпила ее одним глотком и сумела встать. Все болит, каждый мускул. Как я попала домой, не помнила, хотя и не забыла пригрезившийся мне полет, когда Кэррик нес меня, когда на его руках я чувствовала себя так безопасно, так спокойно. И он улыбнулся мне, а я прислонилась головой к его груди и закрыла глаза. На том воспоминания обрывались, и я уже не знала: может быть, я выдумала Кэррика? Или он действительно был там?
Дверь открылась, вошла Джунипер. Лицо ее перекошено страхом, и я сразу поняла: опять что-то стряслось.
– Ты проснулась?
– Что происходит? – Я вновь подумала о дедушке и приготовилась услышать самое плохое.
Джунипер дышала часто, словно задыхаясь:
– Креван явился. Он там, на первом этаже. Угрожает родителям. Говорит, папу уволят, говорит, их обоих посадят в тюрьму, если они не выдадут тебя – прямо сейчас.
У меня челюсть отвисла.
– Говорит, что вызовет надзирателей и тебя заберут силой, если родители не велят тебе выйти добровольно, только я ему не верю: если б хотел, он бы давно их вызвал. Что-то он задумал. Мне кажется, он хочет забрать тебя сам и увезти куда-то тайком. Чего он от тебя добивается, Селестина? Ты сама-то знаешь? Это все из-за Арта? Он спрашивал родителей, где видеозапись. Они не знают, о чем это он, а ты знаешь? Он говорит, запись у тебя и чтоб ты сейчас же ему отдала.
Я смотрела на сестру в тупом недоумении, ничего не понимая. Он прознал про запись мистера Берри? Но как? И считает, что она у меня? Нужно поговорить с Пиа, только она знала, помимо Кэррика и мистера Берри, она ищет запись. «А она-то как?» – вдруг подумала я с тревогой. Что-то за весь день не давала о себе знать. Потом я припомнила телефонный разговор с мужем мистера Берри. Все-таки Креван нас подслушал. Должно быть, у меня в телефоне жучок.
– Мама и папа пытаются его уговорить, чтобы он не забирал тебя. Но он твердит, что ты была сегодня на сборище Заклейменных. А потом спровоцировала бунт в супермаркете. Там двое погибли. Полиция применила газ. По телевизору только об этом и говорят. На улицах неспокойно. Во всем винят тебя, показывают запись, кто-то успел снять – но, Селестина, боже мой, Селестина! – И она вдруг расплакалась. – Селестина, я видела эту запись, я так тобой горжусь! Я бы никогда не смогла сказать то, что ты сказала, поступить так, как ты. И в суде, и в камере Клеймения, и теперь в магазине… Я не знаю, как у тебя это получается, ты потрясная, я тебя очень люблю и горжусь тобой. А он говорит, если ты отдашь ему запись, обвинения не будут предъявлены.
Я покачала головой, ошеломленная, все еще плохо соображающая. Голова здорово гудела.
Джунипер попыталась взять себя в руки: не вовремя она расчувствовалась, надо действовать.
– Я собрала тебе рюкзак. Пока мама с папой забалтывают Кревана в библиотеке, ты выберешься через черный ход. Тот парень, который тебя принес, оставил записку. – Она сунула бумажку мне в руку. – Не потеряй, он постарается помочь. Он знает людей, которые помогут тебе. Разыщи его, ладно? Обещай мне! Тогда ты будешь в безопасности. – Она погладила меня рукой по лицу и снова заплакала: – Сестренка, моя храбрая сестренка! Я буду так по тебе скучать!
Я не поспеваю обдумать все, что она наговорила. Нужно бежать? Оставить родных – это единственный способ их защитить. Креван знает, что Берри снял на телефон шестое Клеймо, он думает, что запись у меня, более того, он знает, что запись у меня, вот только я понятия не имею, где она, а он конечно же этому не поверит. Не оставит меня в покое, пока не заполучит эту улику. Нужно спрятаться и переждать, обдумать свой следующий шаг.
– А как же комендантский час? – спохватилась я.
– Мэри Мэй тут уже побывала. Начало двенадцатого. Если мама и папа сумеют угомонить Кревана, до утра никто не спохватится. Селестина, я люблю тебя! – со слезами пробормотала Джунипер. – Ты прости меня, что так глупо вышло с Артом…
Я дернулась уходить. Вот уж чего мне точно сейчас не надо.
Она схватила меня за руку, крепко сжала.
– Выслушай меня, пожалуйста! Дай мне объяснить. Ты должна это знать.
Я медленно обернулась, готовая услышать самое плохое – про нее и Арта. Сбылись мои худшие страхи.
– Ничего у нас с Артом нет, – заторопилась она, слезы градом катились по ее лицу. – Он просил у меня помощи. Ему нужен был человек, кто приносил бы еду туда, к сараям. Он не хотел обращаться к тебе, чтобы не навлечь новую беду. Его отец силой вытряс бы из тебя информацию, за тобой следили. Он взял с меня честное слово, что я ничего тебе не скажу, но то и дело, клянусь тебе, Селестина, каждый день меня так и подмывало тебе рассказать. Зря я этого не сделала. Он дни напролет сидел взаперти в сарае Тиндеров, а по ночам я приходила и выпускала его, и мы говорили о тебе. О том, что мы оба тебя подвели. И как нам жить с этим дальше. Немыслимо. Он только один и понимал, что я переживаю. Вот и все, что было между нами, честное слово. Я старалась помочь ему, уберечь его – для тебя. – Она шумно потянула носом. – Не сердись на меня.
Я выдохнула с облегчением. Вот и хорошо, что между ними ничего не было, они оба искренне старались сделать как лучше для меня, хотя все-таки их сговор отдавал предательством. И мы обнялись с сестрой так крепко, словно в последний раз.
– Я всегда завидовала тебе, во всем завидовала, – неудержимо бормотала она. – Ты была идеальной. Всегда все делала правильно, всегда правильно думала и говорила. Все тебя хвалили. Я завидовала твоему совершенству. А теперь я завидую твоим Клеймам. Это мне следовало поступить в автобусе так, как поступила ты. И ведь я хотела. Я все время об этом думала. Но когда дошло до дела – не смогла, храбрости не хватило. И с этим тоже не справилась. Ты меня, пожалуйста, прости.
– Не вини себя за то, что случилось в автобусе, – вполне искренне сказала я ей. – Это уж вовсе не твоя вина. Я сама все сделала, мне и отвечать. У меня и мысли не было, чтобы вы как-то мне помогли, да и что бы вы сделали? Мы бы все трое попали в беду. Нет, ты ни в чем не виновата. – Насчет ее отношений с Артом я предпочла промолчать. Пока я не готова. Нужно время, чтобы подобрать верные слова.
– Нет! – твердо возразила она. – Я струсила. И теперь каждую минуту каждого дня я заново переживаю все то же: ту сцену в автобусе, и как ты стояла одна, а я отвернулась. – Она утерла слезы решительным, отважным жестом – еще один маленький солдат. – Но сейчас я поступаю правильно. Теперь я тоже храбрая. И ты поскорее уходи, Селестина. Иначе Креван заберет тебя, и никто не знает, куда он тебя потащит.
– Спасибо, – шепнула я, пожимая ей руку. – А тот парень, который меня принес, – ты знаешь его имя?
– Кэррик Уэйн.
Я радостно улыбнулась. Значит, я не выдумала его, он мне не приснился.
– Ты с ним знакома?
Я кивнула, вспоминая, как обводила пальцем шрам на его груди, пока он уносил меня прочь от опасности, как кончиком носа упиралась ему в кадык.
– Ты его найдешь?
– Да! – уже вполне уверенно повторила я, стараясь не думать, что сейчас уйду из дома, отправлюсь совершенно одна в неизвестность. Мне припомнилось, как профессор Ламберт цитировал Пойю: «Если не можешь решить задачу, найди другую, попроще, и решай ее». Хорошо, я не справлюсь с судьей Креваном самостоятельно и прямо сейчас, но Кэррика Уэйна я теперь найти смогу. Вот это и нужно сделать.
На цыпочках я спустилась по лестнице. Тихо-тихо: любое неосторожное движение могло меня погубить. Внизу отец с Креваном спорили уже во весь голос, отец ругал судью на все корки. Я чуть не вбежала в библиотеку – остановить папу, он слишком отважно меня защищает, того и гляди следующим на расправу потащат его, – но нельзя, этим я никому не помогу, единственный способ положить всему этому конец – найти на Кревана управу, разоблачить его.
– Ступай! – громко шепнула Джунипер и даже подтолкнула меня.
Я замерла перед дверью библиотеки. Бросить папу и маму в беде? Я словно приросла к месту. Я удеру, а их осудят, обвинят в пособничестве. Если я останусь, если сдамся – они в безопасности. Вдруг дверь распахнулась, Джунипер схватила меня за руку, мы обе замерли. Кончено.
Однако вместо Кревана к нам вышла мама – бледная, но сердитая. Новая стрижка: с одной стороны головы волосы побриты очень коротко, просвечивает кожа, а с другой уцелели – укороченные прежние прекрасные локоны. Тоже – воительница. Она увидела меня с упакованным рюкзаком, готовую к бегству, и наглухо закрыла за собой дверь библиотеки. Конечно же она запретит мне уходить, как бы мне уговорить ее? Мама подбежала ко мне, обхватила руками, всю зацеловала и шепнула мне на ухо одно только слово – мурашки по коже и никаких больше сомнений в душе:
– Беги!
Почти ослепнув от слез, я оторвалась от мамы – рвется живая плоть, расходятся швы, – вышла в сад, перебралась через стену. Пригнувшись, я побежала к дорожке, по которой можно уйти в горы.
Из-за угла вылетел автомобиль, фары ярко горели, он мчался прямо на меня. Я замерла, не зная, остановится он или нет. Человека за рулем разглядеть не могла – свет фар бил мне в глаза, – но мне показалось, будто он хочет меня раздавить. Автомобиль какой-то незнакомый, новехонький, явно дорогой. Бежать обратно в дом? Там меня поджидает Креван. Всего-то шаг оставался до той дорожки, которая увела бы меня в безопасное убежище, на волю. По этой дорожке я ходила на вершину, на свидания с Артом – давным-давно, когда жизнь была простой, только черное и белое.
Дверца распахнулась, вышла судья Санчес. Сердце ухнуло.
– Отличная ночь для побега, мисс Норт, – приветствовала она меня.
– Чего вы хотите?
– Того же, что и вы, – сказала она. – Кое-что общее у нас есть.
– Сомневаюсь, – пробурчала я.
– Покончить с Креваном.
Это откровенное признание застало меня врасплох, хотя с какой стати: я же видела на суде, как она всячески пытается испортить жизнь Кревану, я была всего лишь пешкой в ее игре.
– Вы располагаете какой-то информацией, которая могла бы нам пригодится. Чем-то, из-за чего он сильно разнервничался, посылает надзирателей пачками и туда, и сюда, и повсюду. Не знаю, о чем речь, но вы, надеюсь, поделитесь со мной.
– Как я могу довериться вам? – в панике спросила я. Нужно скорее удирать. Времени нет. Сколько еще родители смогут морочить Кревану голову, прежде чем он ринется обыскивать дом? И если вину за митинг и за бунт в супермаркете свалили на меня, скоро за мной явятся надзиратели и полиция. Лучше бы попасть в руки полицейским, но Креван ведь не отдаст меня им.
– Можете на меня положиться. Я вас отпущу, – сказала судья Санчес, окончательно сбивая меня с толку. – Если вы попадетесь Кревану, мне от вас никакой пользы не будет, это на свободе вы сумеете наделать бед. Вы уже выбили его из колеи, он допускает один промах за другим. Вы сами-то знаете, какой у вас компромат? – спросила она. Как бы не померла от любопытства. Не может перенести, что я знаю то, чего она не знает.
Я сглотнула, подумала и наконец кивнула.
Она улыбнулась – слегка, лукаво.
– Кто бы мог заранее угадать, что все произойдет из-за вас. – Она смерила меня взглядом. – Знаете, я верю в Трибунал, в публичное расследование, разбирательство дел, имеющих общественное значение, но то, как Трибунал стали использовать теперь, совершенно меня не радует. – Она говорила твердо, глядя мне прямо в глаза. – Я пыталась помочь вам, Селестина, вам следовало признать вину и отсидеть срок. Как вам понравилось небольшое представленьице, которое я подстроила для вас в замке? Я надеялась, поглядев на Клеймение, вы одумаетесь и не будете доводить дело до крайности – просто признаетесь, что по глупости помогли Заклейменному.
Так это она вызвала Тину, чтобы Фунар тем временем привел нас с Кэрриком в коридор у камеры Клеймения.
– Если вы мне поможете, мы постараемся избавить вас от нарукавной повязки. – Не снимая черную кожаную перчатку, она сунула руку в карман и достала визитку. – Сейчас я позволю вам уйти, Селестина, но когда будете готовы, свяжитесь со мной: мы нужны друг другу.
Трудно поверить, что она говорит правду, но я осторожно потянулась за визиткой, взяла ее кончиками пальцев и тут же отпрянула: сейчас как выскочит кто-нибудь из кустов, как меня схватит. Но нет, никого. Я отошла чуть в сторону, ускорила шаги – судья посмотрела мне вслед и вернулась в машину. Включила зажигание и дала задний ход.
И я сделала так, как велела мама.
Я побежала.
Читать бесплатно другие книги:
