Чертовка Смолл Бертрис
Я заглянул в спальню. Похоже, по ней прокатился циклон. Циклон и пыльная буря в придачу.
Я ногой распахнул дверь ванной и вошел.
Кажется, день для моей дражайшей выдался удачный. Всего семь часов вечера, а она уже почти одета. Не сказать, что одежды было много: только пояс для чулок, чулки да туфли. Но для нее и это — уже кое-что.
Она мазала губы помадой и скосила на меня глаза, глядя в зеркальце аптечки.
— А, — с ленцой произнесла она, — так и есть — сам король! И так же вежлив, как обычно.
— Ладно, — сказал я. — Можешь снова напялить свою ночнушку. Я тебя уже видел и хочу заметить, что среди уличных девиц попадаются получше.
— Ах вот оно что? — Глаза ее сверкнули. — Поганый ты ублюдок! Как вспомню всех тех хороших парней, которым я по очереди отказала, чтобы выйти замуж за тебя, я…
— Отказала? — переспросил я. — Ты хочешь сказать — обслужила в порядке очереди, да?
— Проклятый лжец! Да я н-никогда… — Она уронила помаду в раковину и резко повернулась ко мне. — Долли, — пробормотала она. — Ах, Долли, милый! Что же с нами такое?
— С нами? Что значит «с нами»? — спросил я. — Я каждый день вкалываю до потери сознания. Работаю как вол, и что, черт подери, я за это получаю? Ни черта я не получаю, так-то. Ни нормальной еды, ни чистой кровати, ни хотя бы стула, куда я мог бы сесть, чтобы меня тут же не затоптали полчища тараканов.
— Я… — Она прикусила губу. — Я знаю, Долли. Но они опять появляются, эти насекомые, что бы я ни делала. Вожусь с утра до ночи, а проку чуть. В общем, наверное, я просто устаю, Долли. Как бы я ни старалась, все без толку. Ну просто все из рук валится. Раковина вечно засоряется, в полу большие щели и…
— А как насчет других мест, где мы жили? Небось там у тебя чистота была идеальная?
— Мы никогда не жили в приличной квартире, Долли. В такой, где я могла бы себя проявить. Всегда были халупы вроде этой.
— Ты, верно, хочешь сказать, что они стали халупами, — заметил я. — После того, как ты пустила все на самотек — бездельничала только и слонялась почем зря. Тебе просто наплевать — вот в чем штука. Знаешь, ты бы видела, как приходилось вкалывать моей матери, чтобы привести наше жилье в порядок. Семеро детей в квартире на солнечную сторону, без горячей воды, но все блестело, и ни пылинки…
— Ладно! — завопила Джойс. — Я же не твоя мамочка! И не равняй меня с другими женщинами! Я — это я, понял? Я, я!
— Нашла чем гордиться.
Она открыла и закрыла рот. Потом смерила меня долгим взглядом и снова повернулась к зеркалу.
— Хорошо, — сказал я. — Хорошо. Ты сказочная принцесса, а я хам. Знаю, что тебе приходится нелегко. Знаю, что было бы куда лучше, зарабатывай я больше денег, и, видит Бог, я бы этого хотел. Но у меня не получается, и ничего тут не попишешь. Так почему бы не радоваться тому, что есть?
— Хватит уже разговоров, — оборвала меня Джойс. — Так и знала, что толку от них никакого.
— Черт побери, я же прошу прощения. Я целый день мотался под дождем, пока ты валялась в постели, и вот прихожу в этот чертов свинарник, мне тошно и погано и…
— Пой, пой, — вставила она. — Пой, король.
— Я же говорю — извини меня! — повторил я. — Я прошу прощения. А теперь — как насчет того, чтобы согнать твоих любимчиков со жратвы и приготовить мне ужин?
— Сам готовь свой проклятый ужин. На тебя все равно не угодишь.
Она отложила помаду и взяла карандаш для бровей. Дикая, слепящая боль пронзила мне лоб.
— Джойс, — сказал я, — я же извинился. Я прошу тебя приготовить мне ужин, Джойс. Пожалуйста, понимаешь? Пожалуйста!
— Проси-проси, — уперлась она, — хрен допросишься, ля-ля-ля.
И продолжала возиться с карандашом для бровей. Можно подумать, меня тут просто не было.
— Детка, говорю же — я не шучу. Лучше бы тебе поджать хвост и топать на кухню, пока я его не оторвал. А будешь дальше кобениться, придется тебе таскать его за собой в сумке.
— Ну разве ты не прелесть? — сказала она.
— Джойс, я просто предупреждаю. Даю тебе последний шанс.
— Да здравствует король! — Она издала чмокающий звук. — Этот поцелуй тебе, король.
Я размахнулся от пояса и выдал нежнейший хук, на какой только был способен. Она крутанулась на каблуках и плюхнулась спиной прямо в ванну, полную грязной воды. Господи Исусе, ну и видок у нее был!
Я, смеясь, прислонился к двери. Она выкарабкалась из ванны, роняя грязную мыльную пену, и потянулась за полотенцем. Знаете, я ведь не сделал ей больно. Черт подери, покажи я свой настоящий хук, я бы ей голову свернул!
Она принялась вытираться и сперва ничего не говорила, а я уже не смеялся. Потом она сказала одну вещь, жутко смешную, а в то же время и грустную. Сказала так задумчиво и мягко, словно важнее этого ничего не было на свете.
— Это мои последние хорошие чулки, Долли. Ты порвал мои единственные чулки.
— А, черт. Достану я тебе чулки. Поищу в чемодане с образцами.
— Те я не могу носить. Они по щиколотке не садятся. Верно, придется мне идти с голыми ногами.
— Идти? — переспросил я.
— Я ухожу. Сейчас. Сегодня. Ничего мне от тебя не нужно. Заложу часы и кольцо — хватит на то, чтобы прокормиться, пока не найду работу. Все, чего мне хочется, — это уехать отсюда.
Да вали ты на здоровье, коли так приспичило, сказал я ей, туфли-то к полу не прибиты.
— Сначала только обмозгуй хорошенько, что да как. Лучше бы тебе перекантоваться тут, пока не нашла работу. В нашем-то городишке с ночными клубами туго.
— Что-нибудь найду. Я ведь не обязана оставаться в этом городе.
— Какого же черта ты раньше не искала работу? — спросил я. — Если бы ты тоже что-то приносила в дом, если бы хоть немного старалась…
— С какой стати? С чего бы мне это в голову пришло? Я что, должна горбатиться ради парня, который и в церкви слова доброго не скажет? — чуть не взвизгнула она и добавила уже спокойнее: — Ладно, Долли, я все это сто раз уже говорила. Я — это я, а не кто-нибудь другой. Может, я должна была больше стараться, а может, и ты, но мы не старались, и все было бы точно так же, начни мы сначала. А теперь, если позволишь… мне надо привести себя в порядок…
— Откуда вдруг такая скромность? — удивился я. — Мы пока что еще женаты.
— Ничего, недолго осталось. Не мог бы ты теперь выйти, Долли, пожалуйста?
Я пожал плечами и вышел за дверь.
— Ладно, — сказал я. — Я еду в центр, раздобуду чего-нибудь поесть. Удачи тебе и наилучшие пожелания ребятам из полиции нравов.
— Д-Долли… и это все, что ты можешь сказать в такую минуту?
— А что, по-твоему, я должен говорить? «Питер, Питер — тыкв любитель»?[2]
— А т-ты разве… Ты не хочешь поцеловать меня на прощанье?
Я кивнул на зеркало:
— Это? Угадай с трех раз, пупсик. Правильный ответ — «нет».
Я вышел из ванной, подставив спину как чертов дурак, и в следующую же секунду получил массажной щеткой по черепу. Боль была жуткая, и ругательства, которые летели мне вслед, не слишком ее облегчали. Но я уже не стал бить Джойс и даже браниться с ней. Решил, что сказано достаточно. И сделано достаточно.
Я погрузил чемодан с образцами в машину и отправился в город.
Убил пару часов — ужинал и мухлевал с карточками клиентов, а потом вернулся домой.
Она ушла, но память по себе оставила — если вы понимаете, о чем я. Уж она постаралась, чтобы я надолго ее запомнил. Окна спальни были открыты нараспашку, и кровать вымокла от дождя. Моя одежда… в общем, с одеждой было покончено.
Она полила чернилами все мои рубашки. Ножницами вырезала здоровенные дырки в моем костюме, моем единственном запасном костюме. Все мои галстуки и носовые платки искромсала в клочья. Все носки и белье затолкала в унитаз.
Говорил же я вам, что она шикарная малютка? Настоящая куколка. Надо будет сделать ей что-нибудь приятное, если, не ровен час, снова ее повстречаю.
Я постарался навести порядок, ну, насколько это было возможно, и только часа в два ночи наконец управился и вытянулся на диване. Обессилевший, разозленный, удивленный. Ну не мог я этого понять. Зачем, если парень ей не нравился и она не пыталась с ним ужиться, она из кожи вон лезла, чтобы его заполучить?
Я встретил ее в Хьюстоне года три назад. Я был главным в бригаде, продававшей журнальные подписки, а она торговала сигаретами в дешевом кабаке — я почти каждый вечер заходил туда отдохнуть. В общем, она с самого начала на меня нацелилась. Прилипала к моему столу так, что ее можно было принять за скатерть. Каждый раз, когда я делал глоток, ее лицо просвечивало сквозь дно бокала. Так, слово за слово, и я уже стал провожать ее домой после работы. А что еще остается делать парню, если девчонка на него вешается? Пару раз я проводил ее до дверей, а потом она позволила мне зайти. У нее была самая чудная однокомнатная квартирка, какую только можно себе представить. И наверное, с приходящей уборщицей, так что Джойс оставалось только следить за собой, и она неплохо с этим справлялась. Впрочем, не то чтобы я очень хорошо осмотрел квартиру. Я тогда кое о чем другом думал. И сказал: «Милая, а как насчет?..» И тут — бах! Размахнулась и врезала мне по морде. Я вскочил со стула и собрался уходить. Она — в слезы. Сказала, что я бы не считал ее хорошей девушкой, если бы она мне позволила; что я бы не захотел на ней жениться и еще припомнил бы потом. А я ей: «Ну-ну-ну, милая, за кого ты меня принимаешь?»
Нет, погодите! Кажется, я все напутал. По-моему, это было с Дорис — девицей, на которой я был женат до Джойс. Да, похоже на Дорис — а может, Эллен? Хотя какая разница? Все они одинаковы. Все поступили со мной на один манер. В общем, я спросил: «За кого ты меня принимаешь?» И она ответила… они ответили: «За хорошего парня». Я…
…Тут я уснул.
5
Торговая сеть «Рай низких цен» насчитывала семьдесят пять магазинов по всей стране. Я расскажу вам о том, на который работал я, и по нему вы сможете судить обо всех остальных.
Находилось это здание с фасадом всего-то двенадцати футов в ширину в небольшом переулке, между лавкой чистильщика обуви и фруктовым лотком. У магазина — две маленькие витрины, примерно по сотне предметов в каждой. Мужские костюмы, женские платья, рабочая одежда, купальные халаты, наручные часы, туалетные наборы, сувениры — больше вещей, чем я могу перечислить. Зачем было все это выставлять, непонятно, потому что покупатели с улицы заходили к нам раз в год по обещанию. Почти всю торговлю вели на выезде — я и еще пяток ребят.
Оборот был тысяч пятнадцать в месяц, а план по сборам с должников мы выполняли процентов на семьдесят пять. Это вроде бы немного, но зато у нас была хорошая наценка. Когда наценка процентов триста, сборы могут быть не такими уж большими. При таком раскладе можно и с оборотом в пятнадцать тысяч жить куда лучше, чем многие магазины с оборотом в пятьдесят.
В то утро я слегка припозднился, так что другие, с позволения сказать, коммивояжеры уже ушли. Грузный парень — клиент, зашедший «просто посмотреть», — перебирал мужские пиджаки на вешалке. Стейплз был в офисе, в дальнем конце магазина, отделенном от остального пространства прилавком от стены до стены.
В магазинах «Рай низких цен» не было обычных офисных сотрудников. Только менеджеры по кредитам вроде Стейплза. Я выложил на прилавок карточки со счетами клиентов и наличные, и Стейплз принялся за сверку.
Он был невысокого роста, лет пятидесяти, седой, с брюшком и по-детски пухлыми губами. В те времена, когда старина Стейплз еще сам ходил по домам, его прозвали Плаксой. Возникал он, бывало, на пороге у какого-нибудь несчастного ублюдка, а может, заваливался к бедолаге на работу — и принимался рыдать да завывать, точно хотел, чтобы его услышали в соседнем округе. Силой он действовать не мог, поэтому давил на нервы. Должникам волей-неволей приходилось раскошеливаться, чтобы только избавиться от него.
Говорил Стейплз как-то по-бабьи, но вроде не пришепетывал, хотя казалось, что вот-вот начнет. Он закончил сверку и приветливо мне улыбнулся. Он снял очки, медленно их протер и снова надел.
— Фрэнк, — сказал он, — ты меня разочаровал. Крайне, крайне разочаровал.
— Да? — спросил я. — А что такое-то?
— Такая неуклюжесть, Фрэнк. Такая нелепая бестолковость. В наше время мы куда лучше обтяпывали такие дела. Почему, скажи на милость, ты не украл деньги со счета прибылей и убытков, с неактивного счета «п. и у.»? Будь у тебя хоть немного мозгов, ты мог бы скрывать свои махинации годами.
Он грустно покачал головой, точно готов был заплакать.
Я принужденно засмеялся:
— Украл? Что это за ерунду ты лепишь, а, Стейплз?
— Ах, Фрэнк, прошу тебя! — Он помахал ладонью. — Не хочешь по-доброму — тебе же хуже. Так вот, вчера мне позвонил работодатель Пита Хендриксона — точнее сказать, его бывший работодатель. Похоже, наши методы ведения бизнеса произвели на него не самое приятное впечатление, и он был вынужден мне об этом сообщить.
— И что с того? — спросил я.
— Фрэнк…
— Ладно. Я занял тридцать восемь долларов. Верну их тебе к концу этой недели.
— Понятно. А как насчет остального?
— Какого еще остального? — спросил я. — Что вообще за лажа?
Но я знал, что все это без толку. Он вздохнул и скорбно покачал головой:
— У меня хватило времени только на выборочную проверку твоих счетов, Фрэнк, но я уже обнаружил дюжину… э-э… растрат. Почему бы тебе не снять с души грех, мой мальчик? Просто назови мне общую сумму недостачи. Я же все равно узнаю.
— Я ничего не мог поделать, — признался я. — Все из-за дождя. Сейчас наконец распогодилось, и если ты дашь мне всего несколько недель…
— Общая сумма, Фрэнк?
— Вот, у меня все записано. — Я достал записную книжку и показал ему. — Сам видишь — я собирался все вернуть. Черт, если бы я не думал их вернуть, стал бы я вести учет, а?
— Что ж, пожалуй, — протянул он, поджав губы. — Пожалуй, ты стал бы вести учет. По крайней мере, я бы на твоем месте стал. Чтобы лучше выглядеть в таких малоприятных непредвиденных обстоятельствах, как нынешние.
— Погоди минутку, — сказал я. — Я…
— Триста сорок пять долларов, да? Может, наскребешь их, как хороший мальчик, и будем считать дело закрытым?
— Я выпишу тебе чек, — предложил я. — Ради бога, Стейплз, будь у меня деньги, будь у меня возможность выпросить или занять, я бы не стал брать отсюда.
— Гм… Наверное. А как насчет твоей машины?
— Какой машины? Обратись в кредитную компанию.
— Мебель?
— У меня ее нет. Я снимаю меблированную квартиру. Говорю тебе, Стейплз, нет у меня денег и раздобыть их негде. Все, что я могу, — это…
— Понятно, — перебил меня он. — Что ж, все это, конечно, из рук вон плохо, не правда ли? Прямо-таки угнетающе. Мстительность не в традициях нашей фирмы, но… полагаю, ты знаком с законами этого штата? Все, что свыше пятидесяти долларов, считается кражей в особо крупных размерах.
— Послушай, а тебе-то это зачем? Черт возьми, тебе-то какая польза от того, что засадишь меня в тюрьму? Господи, да если ты просто…
— Ну, польза может быть немалая, — ответил Стейплз. — Человек перед угрозой длительного тюремного заключения часто вспоминает о возможностях, которыми прежде пренебрегал. Так мне подсказывает опыт.
— Но я не могу! Ничего не выйдет! — воскликнул я. — Нет никого, кто мог бы мне помочь. Я сто лет не видел никого из родственников, к тому же они чертовски бедны. У меня нет близких друзей или…
— А как насчет твоей жены?
— Говорю же тебе — у меня есть только один способ достать эти деньги. Дай мне шесть недель. Дай месяц. Дай три недели. Я буду работать без выходных по шестнадцать часов в день, пока… Ты должен, Стейплз! Всего несколько недель, а…
— Ах, я никак не могу на это пойти, Фрэнк! — твердо сказал Стейплз, покачав головой. — Я бы и рад, но, честное слово, не могу… Офицер!
— Ради всевышнего… Офицер?
Это был тот самый парень, которого я принял за клиента, зашедшего «просто посмотреть». Поигрывая зубочисткой во рту, он вальяжной походкой подошел сзади и сдавил мой локоть.
— Ладно, малыш, — сказал он. — Нам пора уходить. Можешь попрощаться.
Стейплз одарил полицейского лучезарной улыбкой. Улыбнулся и мне:
— Я терпеть не могу прощаться, Фрэнк. Может, просто скажу тебе «до свиданья»?
6
Возможно, это покажется смешным, но в тюрьму я угодил впервые в жизни. Сущая правда, вот вам крест. Я объездил страну вдоль и поперек, в свое время побывал во всех штатах, и некоторые дела, что я проворачивал, были пострашнее шлюхи с гвоздильной фабрики. Но за решетку я не попадал ни разу. А все вокруг — попадали. Парни, работавшие на той же улице, в доме напротив. Но только не я. Думаю, что с виду я не похож на человека, способного переступить черту. Я могу разговаривать и вести себя таким образом, но по моему виду не скажешь, что я такой. Да я и не чувствую себя таким, если вы понимаете, о чем речь.
Было около десяти утра, когда они оформили протокол и заперли меня в камеру предварительного заключения. Я осмотрелся и, хотя, как сами видите, я далеко не сноб, все же пошел в угол и сел в одиночестве. Ну не мог я свыкнуться с мыслью, что попал сюда. Не мог я поверить, что оказался в одной компании со всеми этими парнями, которые наверняка были те еще гуси. Я, старина Долли Диллон, в тюряге по обвинению в краже в особо крупных размерах? Полный бред. Казалось, все это мне снится.
Я был тертый калач, но весь день продолжал думать, что Стейплз смягчится. Поймет, что, сидя в тюрьме, я не смогу ничего заработать, снимет обвинения и позволит мне отработать долг. Я думал об этом, надеялся на такой исход и подготовил для Стейплза предложение. Квартира была оплачена на месяц вперед, и взнос по кредиту на машину я тоже внес. Я собирался ему сказать: «Слушай, Стейплз, вот как мы с тобой поступим. Купи мне пару талонов на обед, заплати за бензин и масло, а все, что я заработаю…»
Тут я вспомнил, что магазин должен мне за работу. За два, точнее, за два с половиной дня, если учитывать и это утро. Черт подери, вот уже и двадцать пять долларов. Значит, весь мой долг сводился… скажем, к трем сотням долларов, если округлить. Бог ты мой, о такой сумме и говорить смешно! Я мог заработать ее в два счета, особенно теперь, когда Джойс отвалила.
Я знал, что Стейплз меня вытащит. Правда. Я это знал.
И наверно, вы уже догадались, что ничего подобного он не сделал.
Начался и закончился следующий день. Тут я стал думать о других зацепках, о других возможностях отсюда выбраться. На них было не больше надежды, чем на Стейплза, но я все время перебирал их в голове. Может, какая-нибудь бригада приедет в город, зная, на что я способен, и тогда они все скинутся — как-нибудь разведают, где я, — и… А может, мне полагалась премия от одной из фирм, на которые я работал прежде, и так вышло, что чек должен прийти только сейчас. А может, кто-то из моих родичей на Восточном побережье приказал долго жить и мне кое-что причитается по его страховке. А может, Дорис принесет мне денег. Или Эллен. Или… или еще кто-нибудь. Проклятье, кто-то должен мне помочь! Что-то должно произойти.
Никто мне не помогал, ничего не происходило. С этим не хотелось мириться, но в конце концов до меня дошло, что так все и будет. Я попался. Хватит себя обманывать.
Я подумал о Моне — ведь именно она стала причиной моих неприятностей. Если бы я не взял деньги Пита Хендриксона, чтобы расплатиться за то серебро, Стейплз меня бы не раскусил. Я обзывал себя чертовым дураком и другими словечками, кажется, немного побранил и Мону. Но вообще-то, я ругал ее вполсилы. Я знал: будь у меня возможность, я бы снова поступил так ради нее, а потому не держал на нее зла. Да и как можно злиться на такую милую, беспомощную детку?
Я сидел в углу камеры, в сторонке от всех, думал о ней, и мне становилось тепло и приятно. Я вспоминал ее в тот день. Как она подошла прямо ко мне, обвила руками и положила голову мне на грудь. Как стояла там — голая, дрожащая. И обнимала меня крепче и крепче, и мне уже казалось, что мы одно целое.
Она была не от мира сего, эта малышка. Не такая, как те проклятые шлюхи, с которыми я вечно якшался. Вот с такой деткой я бы с удовольствием связал свою жизнь. Ради нее сделал бы все на свете, потому что знал: она сделает все на свете для меня и я могу спокойно ехать по своим делам.
Меня тревожило, что она подумала, когда я за ней не вернулся. Меня тревожило, что с ней теперь случится. Закрыв глаза, я видел все как наяву: на пороге появляются разные парни, старуха предлагает им… а Мона… Мона там, в спальне…
Я быстро открыл глаза. Заставил себя не думать о ней, а вместо этого начал вспоминать дом, где она жила.
Знаете, почти в тот самый момент, когда я переступил порог этого дома, у меня возникло чувство: что-то здесь не так. Тогда я еще не мог сообразить, в чем дело, а потом навалилось слишком много забот и было не до того.
Но теперь до меня наконец-то дошло: в доме совсем не было фотографий. Я имею в виду — фотографий людей.
Наверное, я побывал в десяти тысячах старых домов — домов, где живут старые люди. И повсюду на стенах была масса фотографий. Бородатые мужчины с расстегнутыми воротниками. Женщины в платьях с закрытым воротом и рукавами типа «окорок». Мальчики в костюмах Бастера Брауна[3] и девочки в матросках и штанишках. Дедушка Джонс, дядя Билл и тетя Хэтти. Дети кузины Сьюзи… Все старые дома таковы. Везде есть такие фотографии. Но в этом доме я, черт подери, не увидел ни одной.
Эта мысль все время крутилась у меня в голове, и я наконец подумал: «Ну и что? Тебе-то какое дело?» Знаете, я даже разозлился на себя: думать о таком, да еще и в том месте, где я оказался! В общем, я перестал об этом думать и снова начал беспокоиться о себе; прошло немало дней, прежде чем я вернулся к этой мысли. Но к тому времени…
Даже не знаю. Решайте сами. Может, в любом случае было бы слишком поздно.
Может, в любом случае все закончилось бы тем же самым… Я попал в тюрьму в среду утром. В пятницу днем мне должны были предъявить обвинение. В тот день около двух зашел надзиратель и отвел меня в душевую. Я помылся и побрился в его присутствии, а потом он выдал мне мою одежду.
Я оделся. По длинному коридору, через множество дверей тюремщик провел меня в приемную. Он сообщил мое имя полицейскому за конторкой. Тот выдвинул ящик, пролистал пачку конвертов и швырнул один из них на стол.
— На, проверь, — сказал он мне. — Если чего-то не хватает, скажи прямо сейчас.
Я открыл конверт. Там были мой кошелек, ключи от машины и талон с полицейской стоянки.
— Ну, все? — спросил он. — Тогда черкани-ка вот тут.
Я расписался в получении. Как-то у них странно устроено, подумал я, на черта столько возни лишь для того, чтобы я предстал перед судьей? Но, как уже говорил, я еще никогда не был в тюрьме и решил, что им, наверное, виднее.
Я положил вещи в карман. Дверь на улицу была открыта, и я подумал: о боже, все бы отдал, только бы оказаться там…
Тюремщик зашел за конторку. Он стоял возле бачка с водой, полоскал рот и сплевывал в большой медный таз. Казалось, он напрочь обо мне забыл. Я стоял и ждал.
Наконец полицейский поднял на меня глаза:
— Эй, парень, тебе что, здесь нравится?
— Да как-то уже попривык, — промямлил я.
— Вали-ка отсюда, — сказал он. — Какого черта ты здесь ждешь? Все свое барахло получил, да?
— Да, сэр, — ответил я. — Большое вам спасибо, сэр!
И выбежал из этого проклятого места так быстро, что, бьюсь об заклад, даже тени не отбрасывал.
Я ведь был уверен, что это ошибка, понимаете? Что они спутали меня с каким-то другим парнем. Я не представлял себе, что могло быть как-то иначе.
Я сел в свою машину, стоявшую на полицейской парковке. Рванул оттуда со скоростью пули и, наверное, проехал четыре или пять кварталов, прежде чем оклемался и сбавил скорость.
Нет, так легко я не отделаюсь. Интересно, как далеко я надеялся удрать на купленной в кредит машине и с жалкими двумя долларами в кармане? Может, полицейские сваляли дурака, а может, Стейплз решил дать мне поблажку? В любом случае не худо бы его проведать. Если он готов играть по-честному — отлично. Если нет, тоже неплохо. По крайней мере, оторву его поганый хвост, прежде чем вернусь за решетку.
Я припарковался чуть поодаль от магазина. Потом подкрался к окну и заглянул сквозь стеклянную дверь.
Стейплз стоял примерно посередине прохода, спиной ко мне, — похоже, пересчитывал выручку.
Я рванул дверь и вошел. Стейплз вздрогнул и обернулся.
Он быстро шагнул мне навстречу, протягивая руку для пожатия:
— Мой дорогой мальчуган! Я так рад, что они тебя быстро выпустили. Я просил их не задерживать тебя ни минутой больше, чем требуется. Дал им понять, Фрэнк, что это очень срочно.
— Что ж, ладно, — ответил я. — Я же не возникаю, пойми. Но если хочешь знать мое мнение, три дня — это не так уж скоро.
— Но, Фрэнк, — развел он руками, — какие три дня? Твоя жена вернула мне деньги не больше часа назад.
7
Моя жена? Жена, которой у меня уже вроде как нет, взяла и выложила капусту? Да не может того быть. Черта с два она раскошелилась бы, даже если бы ей вдруг подфартило.
Стейплз взглянул на меня выжидающе:
— Хочешь сказать, ты об этом не знал? Она не сказала тебе, что хлопочет, чтобы тебя выпустили?
В его голосе была мурлыкающая, самодовольная нотка. Я не знал, в чем дело или о чем он думает. Но с таким парнем, как он, не стоит делиться своими бедами.
— В общем-то, я знал, что она пытается найти деньжат, — протянул я, — но не думал, что и вправду найдет. Пожалуй, ты оказался прав. Никогда не знаешь, на что способны близкие, пока тебя не припрут к стенке.
— Гм… — Он кивнул, пристально глядя на меня. — Я вот что подумал. Понимаешь, в магазин звонили разные люди, спрашивали о тебе. Клиенты, которые оформили покупку по каталогу и теперь ожидают доставки. Я объяснил им ситуацию — сказал, что у тебя вышла недостача и…
— Отлично, — перебил его я. — Ты бы еще в газетах об этом раструбил.
— Ну же, Фрэнк. Я ведь только старался тебе помочь. Ты ведь, если захочешь, можешь быть очень даже обаятельным, вот я и подумал: возможно, кто-то из твоих клиентов пожелает вызволить тебя из беды.
Я покачал головой. Похоже, этот парень, черт его дери, окончательно свихнулся.
— Пожелают они, как же. Тут ведь «Сакс Пятая авеню», и мои клиенты сплошь миллионеры. И мне не приходится чуть ли не дубиной выбивать из них каждый доллар.
— Что ж, — со смущенной улыбкой сказал Стейплз, — наверное, надежда и вправду была слабая. Но… я хотел сказать, что твоей жены не было среди тех, кто справлялся о тебе по телефону.
— И что? — спросил я.
— Ничего, — поспешно ответил он. — Само собой, ты бы позвонил ей из тюрьмы. Мне просто показалось весьма любопытным, что твоя жена сюда не звонила, но передала деньги с другой женщиной. Я думал, может быть… э-э…
Я пожал плечами. Это показалось любопытным ему!
— Ладно, будем говорить начистоту, — сказал я. — Я не звонил жене. Я обзвонил всех этих поденщиц и судомоек, которые числятся среди моих клиенток, и сказал им: деньги на бочку — или между нами все кончено.
— Фрэнк, я серьезно! — Стейплз хлопнул меня по плечу. — В сущности, та женщина — девушка, — что принесла деньги, была вполне привлекательна. Довольно неряшлива и потрепанна, но совсем не дурна.
— Должно быть, это Франсес Смит, — предположил я. — Соседская девчонка. Похоже, Джойс нашла работу и прислала Франсес, чтобы передать деньги.
Я закурил с небрежным видом и уронил спичку на пол. Огонек в глазах Стейплза, нетерпеливый и хитрый, постепенно угас.
— Что ж, Фрэнк. Раз уж ты теперь здесь…
— Раз уж я теперь здесь, — перебил я его, — то заберу деньги, которые мне причитаются.
— Ну же, Фрэнк, — надул губы Стейплз. — Неужели ты на меня сердишься? Неужели хочешь уволиться?
— Вообще-то, — начал было я, — я просто подумал, что…
— Отнюдь нет. Я уверен, что начиная с сегодняшнего дня ты будешь особенно щепетилен. Уж придется, сам понимаешь. А приступить к работе можешь хоть сейчас, если хочешь.
Я сказал, что порядком измотан и лучше бы подождать с работой до понедельника. Стейплз разрешил мне взять двадцать долларов в счет моего заработка, и я поехал домой.
В квартире воняло, как в сточной канаве. Смердело плесенью и гниющей едой. Я выгреб все из холодильника и свалил на стол, к остальной дряни. Потом просто завернул все в скатерть вместе с тарелками, кастрюлями и прочим и выбросил эту мерзость в мусорный бак.
Я распахнул все окна и развесил постельное белье на веревках. Предстояло еще много чего сделать — в этом жилище всегда было так. Но пока что я решил остановиться. Навалилась какая-то слабость после всех пережитых волнений и нервного напряга. Я очень устал, и меня уже мало интересовало, что за незнакомка меня вызволила и зачем она это сделала.
Может, выяснится, что это все-таки была ошибка.
Стемнело. Я закрыл окна и задернул шторы. В тюрьме я почти ничего не ел: не мог хлебать это пойло. Теперь я, само собой, порядком проголодался. Но в буфете не было ни черта — только кофе и полпинты виски. Я отнес виски в гостиную и хорошенько отхлебнул.
Я откинулся на спинку дивана и задрал ноги. Я прихлебывал и курил, думая о том, каково мне было прошлой ночью и насколько лучше стало сейчас; человек же, думал я, может и не догадываться, что на самом деле у него все прекрасно, так что, может, в моей жизни все не так уж плохо.
Я немного расслабился. Меня снова стали одолевать вопросы.
Итак, кто же, черт подери, из моих знакомых…
Кто, во имя господа, решил мне помочь…
Кто-то шел по тропинке. Почти бежал. По тропинке, потом вверх по ступеням и по крыльцу. Я вскочил и распахнул дверь.
— Мона! — воскликнул я. — Мона, детка! Что случилось?..
Она почти упала ко мне в объятия, всхлипывая и задыхаясь. Я ногой захлопнул дверь и отнес Мону в гостиную.
— Детка, — сказал я. — Все хорошо, детка. Старина Долли с тобой и…
— О Долли, Долли! — Она стала раскачиваться, обнимая меня. — Я т-так боялась, так боялась, что тебя здесь не будет и… Спаси меня от нее, Долли! Забери меня отсюда! Помоги уехать. У меня есть деньги, Долли, хватит нам обоим! П-пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
— Подожди! Подожди минуту! — крикнул я и потряс ее за плечи. — Ну-ка, успокойся. Я сделаю все, что в моих силах, милая, но я должен знать…
— Возьми их, Долли! Можешь все забрать, только возьми меня с собой.
Мона сунула руки в карманы старого, потертого пальто. Когда она вынула их оттуда, деньги так и посыпались мне на колени — комки мятых пятерок, десяток и двадцаток.
— П-пожалуйста, Долли! Ты сделаешь это? Забери деньги и возьми меня с собой…
— Конечно, — сказал я. — Еще бы я тебя не взял! Но сначала нам нужно кое в чем разобраться. Ты взяла эти деньги у своей тети?
— Д-да. Эти и другие… те, что я отдала м-мистеру в магазине. Я н-не знала, что и думать, когда ты не вернулся за мной. Т-только поняла — с тобой случилось что-то ужасное. Ты обещал вернуться за мной, и я знала — ты бы ни за что не нарушил обещания, если бы только мог. Такой д-добрый и милый парень, как ты, н-не стал бы…
Она замялась. Я неуклюже похлопал ее по руке:
— Да, конечно. Просто я никак не мог, понимаешь, о чем я?
— Т-тогда я разыскала твой номер в телефонной книге и позвонила. Я звонила еще и еще. И н-наконец сегодня позвонила в магазин, и мне сказали…
Остальное Мона выпалила одним духом.
Стейплз выложил ей всю мою подноготную. Мона знала, где старуха держит деньги. Она вытащила оттуда сумму, нужную, чтобы вызволить меня из тюрьмы, и те деньги, которые были у нее с собой сейчас. Теперь с пятью или шестью сотнями долларов, притом что с меня только-только сняли обвинения в мошенничестве, мы должны были уехать отсюда вместе. Жить счастливо и все такое.