Чертовка Смолл Бертрис
— Я не знаю, Долли. Я хочу… я так хочу…
— Почему бы тебе не взглянуть на них? — предложил я. — Потрогать их. Пересчитать. Давай посчитаем их вместе, милая, сообразим, как их потратить. Хочешь, а?
— Ну… — Она замялась. — Нет! Нет, лучше не надо. Не могу… даже думать, как это все… на самом деле. Давай… давай просто не будем об этом говорить. Давай… давай…
В общем, больше мы об этом не говорили.
Я взял ее на руки и отнес в спальню.
16
Я хорошо провел эту ночь.
И на следующее утро встал в отличном настроении. Джойс была весьма задумчива, а лицо ее, как говорится, украшала благородная бледность, но я не нашел в этом ничего удивительного. Она была отличной девчонкой — честной и все такое, — и если положение было сомнительным, ей, само собой, делалось не по себе.
По дороге в город я купил газету. Пришлось дважды ее просмотреть, прежде чем я обнаружил заметку о… ну, вы знаете… и даже она была не совсем о том. Эта история только мельком упоминалась в связи со старухиным наследством.
Округ собирался подать иск о взыскании недоимок. Моне вручили повестку о том, что она должна выехать в течение тридцати дней.
Я выбросил газету. Потом поехал в магазин, размышляя по дороге, что бедной детке совсем не улыбалась судьба. Будь недвижимость свободна от долгов, Мона получила бы за нее кругленькую сумму. Хватило бы на пару лет обеспеченной жизни, и она могла бы начать все заново в другом городе. Но, увы, не судьба. Видно, Мона просто уродилась такой несчастливой. Конечно же, я дам ей немного денег — нельзя ведь, чтобы она оказалась на улице голой и босой, без цента в кармане. Но было бы куда лучше, имей она хоть что-то за душой.
Я забеспокоился, есть ли у нее деньги на еду, и даже хотел было бросить пару купюр в конверт и послать ей. Понимаете, мне стало ее жалко и действительно хотелось ей помочь. Но в конце концов я решил этого не делать. Возможно, полиция следила за домом. А в нынешнем положении я не мог себе позволить даже малейшего риска.
Уж как-нибудь справится. Она ведь привыкла к такой жизни, и, возможно, ей бы даже показалось странным, будь у нее достаточно денег на еду.
Обычно Стейплз открывал магазин в восемь тридцать, за полчаса до того, как приходили мы, продавцы, работавшие на выезде. Но в то утро этого не произошло. Было уже почти девять, когда я туда приехал, но магазин все еще был закрыт. И остальные парни стояли у входа — ждали, когда объявится Стейплз.
Я вышел из машины и присоединился к ним. Мы ждали, курили и болтали, рассуждая, уж не попал ли старый сукин сын под грузовик, и, черт подери, надеялись, что попал. Но само собой, нам не могло так крупно повезти. В девять тридцать он объявился.
Стейплз открыл магазин, и мы последовали за ним. Нельзя сказать, что это было сделано нарочно, но так уж вышло, что все ребята отметились прежде меня, а я остался один на один со Стейплзом. Отмечая меня, он сыпал шутками и прибаутками. Мне почему-то стало не по себе.
Он вел себя как-то странно — понимаете, о чем я? Уж слишком хорошее у него было настроение. Конечно, он и без того вечно подтрунивал и трепался, но ведь это не потому, что он был этакий мистер Весельчак, рассыпавший перлы остроумия и все такое. Перлы эти были такие же доподлинные, как алмаз из грошовой лавки. Просто раз уж он не мог отдубасить вас битой, как ему хотелось бы, то, на худой конец, старался потыкать иголкой. А если ему удавалось вывести вас из себя, он делал вид, что это шутка.
Однако в то утро все было иначе. Сукин сын вел себя так, словно его счастью не было предела.
Я собрал свои карточки и спросил, что же его так развеселило.
— Бьюсь об заклад, я знаю, в чем дело, — сказал я. — По дороге на работу ты подставил подножку слепому.
— Эх, Фрэнк, — захихикал Стейплз, ласково потрепав меня по запястью. — Вечно ты судишь о других по себе. На самом деле я навестил старого друга. Друга, которого не видел почти двадцать лет.
— Да неужели? — воскликнул я. — Хочешь сказать, ты заявился в психушку, они впустили тебя, а потом выпустили?
Он снова захихикал и опять коснулся моего запястья:
— Уже теплее, мой мальчик. Удивительно, как мозги у разных людей работают в одном направлении. Этот мой друг, точнее, знакомый действительно находится в государственном учреждении.
— А, в тюрьме? Так я и знал. В таком случае неплохо, что у тебя связи в местной полиции.
— Эти связи, Фрэнк, дались мне потом и кровью. Но при такой должности, как моя, они весьма и весьма полезны. Но — нет, ты все еще далек от истины. Я был не в тюрьме. Скорее, в родственном учреждении.
— Да?
— Угу. Прилегающем к тюрьме… Но я вижу, что тебе наскучил наш разговор и я уже непростительно тебя задержал. Ступай же, добрый друг! Вперед, по следам беглецов, и пусть каждый из них обнажит пред тобой свою ахиллесову пяту.
— Что-то я не понял, — сказал я. — Этот человек, которого ты навещал, — он что, попал в беду?
— Нет… ха-ха… я бы этого не сказал, Фрэнк. Во всяком случае, мне он не жаловался.
— Что ж, черт подери, тогда ладно. Что…
— Нет. — И Стейплз предупреждающе поднял руку. — Нет, я не могу тебе этого позволить, Фрэнк. Ты просто вежлив и делаешь вид, что мой убогий разговор тебя занимает, а я не могу этого позволить. Беги же скорее, я настаиваю. И… ах да…
— Я знаю, — сказал я. — Знаю. Ты хочешь, чтобы я распотешил своих клиентов до смерти.
— До смерти?.. О, неплохо сказано! Прекрасно сказано! — воскликнул Стейплз и ухмыльнулся.
Я повернулся и вышел.
Внутри у меня все напряглось, в желудке было какое-то странное ощущение. Он словно сузился и оттянулся вниз, как будто я проглотил что-то тяжелое. И горло побаливало, а мозг пронизывали обжигающе ледяные иглы.
Я сел в машину. Меня так трясло, что я насилу повернул ключ зажигания. Я отъехал от бордюра и повел машину неизвестно куда, как слепой. Наконец добрался до бара и устроился в дальнем закутке.
Я выпил — мне полегчало. Выпил еще — полегчало еще больше. Я начал успокаиваться.
Стейплз не мог ничего сделать. Если полицейские не смогли, то как он мог? Да и вообще, какого черта? Он просто приметил, что я слегка не в своей тарелке, ну и стал меня подкалывать, чтобы выудить ответ. Вертелся как мог, всюду тыча своей иголкой в надежде, что какой-то из уколов угодит в цель.
И что там он плел сегодня утром? Если присмотреться повнимательнее, это наверняка была проклятая ложь. Обычный человек признался бы сразу, что проспал, или застрял в лифте, или что-то в этом роде. Но Стейплз не был обычным человеком — я хотел сказать, приличным. Он лгал просто удовольствия ради. Он готов был залезть на дерево, чтобы солгать, хотя мог бы говорить правду, стоя на земле. Потому-то — уж так ему хотелось меня подколоть — он и наплел про визит к старому приятелю.
Приятель, которого нигде нет, — понимаете, о чем я? То есть мне никак не определить, где он находится. Даже если бы мне приспичило, я не смог бы туда попасть. Человек в тюрьме, но в то же время и не в тюрьме, и все такое. Страшная тайна. Туманные намеки.
Не будь Стейплз так чертовски рад, так доволен собой… но это полагалось ему по роли, это был еще один укол иголкой. А может, ему и вправду удалось с кем-то переспать и от этого его настроение так улучшилось. Он хвастался, что положил глаз на одну из горничных в его гостинице. Неделями пытался ее соблазнить, грозя ей увольнением, а потом, наоборот, подлизываясь подарочками из магазинных запасов. Может, наконец ему удалось добиться своего.
В любом случае…
В любом случае он ничего не знал.
ЧЕРТ ПОДЕРИ, ОН НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ!
Но конечно же, мне совсем не хотелось работать. Не мог я сегодня выколачивать деньги из должников. Ей-богу, в таком моем состоянии все кончится тем, что не я отберу у клиентов деньги, а они у меня.
Я хотел только одного — вернуться домой. Понимаете, ничего не делать, а просто побыть дома, весь день провести под боком у Джойс. Но черт подери, об этом и речи не могло быть. Джойс и так была расстроена из-за денег — даже не хотела посидеть их покараулить. Она уже почти согласилась, что лучше оставить их у нас, чем нести в полицию, но история эта ей все равно не нравилась. И если бы я сегодня прогулял работу, Джойс решила бы, что у нее куда больше поводов для беспокойства, чем она думала раньше.
В том баре я выпил четыре или пять порций, растянув их до полудня. Потом вернулся к машине и снова поехал.
Я отправился на окраину города и свернул на грунтовую дорогу. Там я припарковался, потянулся к заднему сиденью и открыл чемодан с образцами.
На этот раз я взял двенадцать пятидолларовых купюр. Достаточно для целого дня работы. Я неуверенно помял их между пальцами, подумал, а потом положил шесть купюр обратно и вместо этого взял три десятидолларовых.
Так-то лучше. А то двенадцать пятидолларовых и ничего другого — выглядит странновато.
Я сунул банкноты в рабочий бумажник.
Потом разложил карточки со счетами на приборной доске и подправил что нужно.
Потом… да, собственно, и все. Больше ничего не оставалось делать, а в запасе было еще пять часов.
Может, сходить в кино? Черт, кому же хочется идти в кино и сидеть там в темноте одному? Конечно, я бы с удовольствием почитал, я ведь, знаете, люблю читать. Но не прямо же на улице — а в этих чертовых библиотеках ни черта нет стоящего. Ни тебе хороших исповедальных рассказов, ни киножурналов — ничего интересного.
Я снова завел машину.
Пожалуй, самое неприятное занятие — крутить баранку, когда тебе некуда ехать.
Я все думал, как хорошо было бы двинуть домой (зная, что не могу, ну никак), и меня охватила досада. Какого черта, в конце концов? Парню плохо, он обеспокоен, а при этом даже не может поехать к себе домой и поговорить с собственной женой. На мой взгляд, весьма прискорбное положение. Человек выбивается из сил — ради нее, между прочим, выбивается, — а она только и знает, что портить ему жизнь. Капает на мозги и досаждает, как будто у него и так мало поводов для беспокойства.
Мона не стала бы себя так вести. Эта малютка Мона — вот она действительно милая крошка, настоящая душечка. Ей в жизни пришлось сделать кое-что, чего делать не следовало, и, может, поэтому она не была такой безупречной, как Джойс, — точнее, не корчила из себя безупречную, в отличие от Джойс. Но…
Так, насчет Джойс. Джойс ничего особенного из себя не корчила. Можно подумать, она не умела браниться — умела, да еще как! Просто она шла на поводу у своего настроения, так что никакой показухи в этом не было. Но… Мона тоже была в порядке, и мне надо было с ней увидеться, надо было побыть с кем-то, поговорить с кем-то.
С кем-то — с кем угодно, — кто был бы на моей стороне.
Я поехал через весь город к торговому центру, куда Мона иногда ходила за покупками. Зашел там в маленький бар по соседству с аптекой и сел у входа.
Это было одно из тех мест, о которых невольно думаешь: и как они только не прогорают? Например, этот бар оказался полупустым. Старый скряга потягивал пиво за десять центов. Какая-то накрашенная дама налегала на шерри и каждые две минуты подсчитывала мелочь… Вот и вся клиентура.
Я заказал два двойных скотча. Когда я сказал бармену, что он может оставить себе доллар на чай, он чуть не упал в обморок от счастья.
Он поставил передо мной вазочку с орехами. Бросил пригоршню жетонов в музыкальный автомат. Я сказал ему, что свет у окна слишком яркий, и попросил его выключить. То есть я только начал ему об этом говорить. Он выключил свет еще до того, как я закончил фразу.
— Так нормально? Что-нибудь еще, сэр?
— Я вам сообщу, — ответил я.
Бармен понял намек и оставил меня одного.
Я сел на табурет чуть боком. Я поглядывал в окно, опершись локтем на стойку бара, выпивал и думал. Просто убивал время.
Я взял еще порцию выпивки, а следующая оказалась за счет заведения. Сделал пару глотков, глянул на часы. Было начало четвертого. Наверное, Мона уже не появится. Никогда не удается увидеть тех, кого действительно хочется видеть, так что вряд ли мне повезет.
Я встал и направился в сортир в глубине бара. Вышел — и тут же увидел ее. Она как раз проходила мимо, я едва успел ее заметить. Я медленно направился к выходу, словно просто хотел подышать воздухом.
Она зашла в супермаркет. Я подождал пару минут, а потом вернулся к своему табурету. Стоял рядом, попивая виски и искоса поглядывая на дверь.
Жетоны в музыкальном автомате кончились. Дама и старый скряга ушли. В баре было тихо и как-то гулко, и я услышал ее — услышал эти ее быстрые шаги — раньше, чем увидел. Я подошел к двери, когда Мона проходила мимо. И я не стал ее останавливать.
Я хотел поговорить с ней, но было кое-что, чего я хотел еще больше. Я хотел кое-что узнать. Поэтому я не стал ее останавливать, а только стоял в дверях и смотрел.
Я проследил, как через два квартала она свернула за угол. Наблюдал за ней, за машинами на улице, за людьми, а потом она скрылась из виду, и я почувствовал себя куда лучше. Хвоста за ней не было. Полиция за ней не следила. Мона вне подозрений, а значит, и я вне подозрений. Так что этот придурок Стейплз может взять свою проклятую иглу и…
Я вернулся на свой табурет, отчасти сожалея о том, что мне не удалось с ней поговорить (знаете, она ведь отличная девчонка), но и радуясь, что все так вышло. Теперь я был уверен, и мне даже не нужно было с ней говорить. Я хорошо себя чувствовал и был доволен, что большая часть дня миновала.
Я подал знак бармену. Он мигом налил мне виски с содовой. Я достал сигарету, он дал мне прикурить, ухмыляясь и подмигивая.
— Лакомый кусочек, да, сэр? У этой крошки есть за что подержаться.
— Что? — спросил я. — У какой еще крошки?
— А что, вы ее не заметили — ту, которая только что прошла мимо? Ну как же, симпатичная девица с такими буферами, что ей небось трудно смотреть на дорогу?
— А, эта. Да, кажется, я ее заметил. Она шла мимо, когда я выглянул слегка проветриться, да?
— Она самая. Видно, живет где-то неподалеку. Я слышал, та еще штучка.
— Правда? — спросил я. — А мне показалось, она приличная девушка.
— Ну, вы же знаете поговорку, мистер. В тихом омуте, и все такое. Я вот…
Он осекся, перехватив мой взгляд. Потом принялся тереть тряпкой стойку; его ухмылка заметно поблекла.
Я сделал еще один глоток и сказал: нет, мол, такой поговорки я не знаю, зато знаю другую:
— Нет дыма без огня.
— Ну… — Бармен снова широко ухмыльнулся.
— Не могла же она разжиться таким хозяйством, занимаясь гимнастикой. Интересно, а как бы парню к ней подъехать?
— Ну, говорят, это довольно просто. Если не врут — а с чего бы им врать, — достаточно сделать ей старое доброе предложение.
— Да? Это какое же, а?
— А говорят, надо просто сказать ей: «Так как насчет этого, пупсик?» — и можно доставать свою лопату.
Он кивнул и снова подмигнул мне.
Я забрал свою сдачу — каждый чертов пенни — и уехал.
Поездил вокруг, выпил кофе и съел пригоршню мятных леденцов. Настало время возвращаться в магазин, и я поехал туда, чтобы отметиться. Стейплз встретил меня без особого ликования, но зато и цепляться не стал. Похоже, он собирался с кем-то поужинать, а может, просто решил, что сегодня ему вынюхивать нечего. В любом случае он быстро со мной разобрался, и я поехал домой.
Все было почти так же, как прошлым вечером. Хороший ужин. Джойс была мила и любезна, хотя и беспокоилась из-за денег. Я не нашел особой темы для разговора, а потому позволил Джойс болтать в свое удовольствие. В какой-то момент я почему-то нахмурился, разглядывая комнату. Я нахмурился невольно, вовсе не думая о комнате, но Джойс решила иначе.
— Прости, дорогой, — извинилась она. — Я хотела прибрать в доме снизу доверху, но была так… впрочем, не важно. Завтра утром первым же делом этим займусь. Ты не узнаешь этот дом, когда вернешься.
— Да черт с ним, — сказал я. — Забудь об этом. По-моему, все нормально.
— Нет, — возразила она. — Я собираюсь прибраться. Это поможет мне отвлечься от… от…
Она не договорила.
Следующий день был четверг. Как и все другие дни с тех пор, как Джойс вернулась, начался он отменно. Когда я встал, меня ждал завтрак. Джойс держалась молодцом. В утренних газетах не было ни слова об уби… о том случае.
Я подумал: что ж, если все идет так хорошо, то проклятый Стейплз, наверное, попробует испортить мне жизнь. Но я оказался чертовски неправ. Я был первым, кого он отметил сегодня, не потратив на это и минуты лишней.
Я вернулся за угол и сел в машину. Отъехал от поребрика и…
Не знаю, где она пряталась, ждала. Наверное, у какого-то входа. В общем, внезапно появилась она — Мона, — запрыгнула ко мне в машину. Она была так испугана, что совсем заикалась. Испугана настолько, что я с трудом понимал ее речь.
— Ч-что-то не т-так, Д-Долли! 3-за мной с-следит п-полиция…
17
Полиция! Боже всемогущий, за ней — хвост, и она привела копов прямо ко мне!
Моя нога соскользнула со сцепления, и машина рванула вперед. Я вдавил педаль газа. Через два квартала я уже делал семьдесят миль в час, прямо сквозь утреннее скопление машин, и, боже, я не знаю, как меня не зажали и как я в кого-нибудь не врезался. Потом я снова задумался и притормозил. Но не остановился.
Подумать только: за ней следит полиция! Да я же прекрасно знал, что ни черта не следит. Но я хотел увезти Мону подальше от магазина. Если Стейплз увидит нас вместе, это будет ничуть не лучше полицейского хвоста.
— Ну и в чем же дело? — спросил я наконец, выехав за город. — Я знаю, что никакая полиция за тобой не следит. Знаю, понимаешь?
Я рассказал Моне про вчерашний день, объяснил, что хотел видеть ее, но, мол, эмоциям не поддался. Самое важное было позаботиться о ней, убедиться, что с ней все в порядке. Поэтому я оторвался от работы, не побоялся неприятностей, и все ради нее.
— Н-но это не днем, Долли. Т-только вечером. Во вторник вечером и вчера вечером. Я боялась позвонить тебе или п-прийти к тебе домой, и я знала, что тебя не будет там днем, п-поэтому…
Что ж, это радовало. Вот сюрприз был бы, если бы она ворвалась в дом, когда мы там были с Джойс.
— Не важно, — сказал я едва ли не с отвращением. — К черту эти мелочи. Значит, полиция следит за тобой? А откуда ты знаешь, что это полиция?
— Н-ну, я… — Она запнулась. — Я н-не знаю, но я думала…
— Расскажи мне, что произошло. Начни со вторника.
— Ну, я… я просто вышла прогуляться, Долли. Этот дом… В нем теперь так страшно. Я почти не сплю с тех пор, к-как…
— Проклятье, это все не важно. Просто расскажи мне, что произошло.
— Эта машина. Она стояла на углу. Прямо там, где они — кем бы они ни были — могли бы следить за домом. И как только я подошла к машине, они включили фары. Я проходила мимо, а они завелись… т-то есть машина завелась. Она развернулась и поехала за мной. Я прошла пять или шесть кварталов, и машина следовала за мной, пока я не повернула обратно.
— Ну? — поторопил я ее.
— Ну… — Мона посмотрела на меня с таким видом, словно я уже должен был в ужасе закрутить сальто. — Ну, потом я снова вышла гулять, вчера вечером, и та машина опять меня ждала. Теперь они уже были на другой стороне улицы и не включали фары, а я… я пошла очень быстро, поэтому не слышала, как они завелись. Но уже через квартал…
— Да, конечно, — сказал я. — Ну конечно. И машина опять следовала за тобой до угла?
— Да. То есть нет, не совсем. Понимаешь, там проезжало несколько машин и…
— Понятно, — перебил я ее.
Как же я хотел ей вмазать! Она чертовски испугала меня — приперлась к магазину, где Стейплз мог ее увидеть!
— Ты хоть уверена, что это та же самая машина? Кстати, что за машина-то?
— Я… я н-не знаю. Я н-не разбираюсь в машинах. Думаю, это была та же самая.
— Думаешь, да? А ты хоть знаешь, сколько таких машин на дороге? Не знаешь? Так я тебе скажу. Миллионов, наверно, восемь!
— Значит, ты думаешь, это н-не?..
Я тряхнул головой и ничего не ответил — во избежание. Мона уловила мой настрой и тоже заткнулась.
Дура. Это же какой дурой надо быть, а? Мало того что она оказалась шлюхой, так при этом еще и дурой.
В той части города немало студентов. Один из них — или просто какой-то парень — попытался ее подцепить. Он видит, что хорошенькая девчонка гуляет одна поздно вечером, и едет за ней, думая, что она даст ему от ворот поворот. А ведь ему только и нужно было что сказать: «Так как насчет этого, пупсик?» — и, может, она тут же прыгнула бы к нему в машину. Но он этого не знал, вот и…
В общем, как-то так дело и было. Так или иначе. Конечно же, Мона чертовски переволновалась — она ведь и так напугана, терзается совестью, да еще ей приходится жить в доме, где произошло такое. И все же ей не стоило так себя вести. Она поступила чертовски глупо.
Я отъезжал все дальше от города и старался успокоиться. Постепенно мне становилось ее жалко, и я подумал: не стоит винить ее в том, что она потеряла голову. Случившееся потрясло бы любого, окажись кто на ее месте. Даже меня — а уж я-то привык держать удар.
Я снова заговорил, стараясь быть с ней поласковее. Объяснил ей, что произошло и что ей совершенно нечего бояться. Сперва она не могла мне поверить. Она была настолько не в себе, что не верила правде, даже когда правду подсовывали ей под самый нос. И доказывали, что это правда. Но я продолжал говорить, и в конце концов она поверила.
К этому времени мы уже оказались за городом. Я свернул с большой дороги и припарковался. Мона слегка наклонилась ко мне, застенчиво улыбаясь. Я обнял ее. Ее пальто было совсем изношенным, а под ним только халат. Я чувствовал ее тело, его тепло и мягкость.
— Ну? — Я приблизил губы к ее уху и прошептал. — Так как насчет этого, пупсик?
— Ч-что? Ах, — пролепетала она, вспыхнув. — Ты хочешь прямо здесь… с-среди бела дня?
— Что за черт! — воскликнул я. — Да ведь ты знаешь, о чем идет речь! По крайней мере, должна знать.
Она ничего не сказала, но взгляд ее изменился. Стал больным — совсем больным, как у больной собаки. Тогда я убрал руки оттуда, где они были, и просто обнял ее за плечи, покрепче.
— Извини, — сказал я. — Бывает, я грубо выражаюсь, а сейчас просто не подумал, как это прозвучит.
— Все… все в порядке, Долли.
— Забудь, что я это сказал, ладно? Потому что я ничего такого не имел в виду. Просто так выразился. Черт, я же все знал о тебе, и с самого начала, верно? И мне было абсолютно все равно, да?
— Я н-никогда не хотела этого, Долли. С тобой — да. С тобой все было иначе, и я хотела дать тебе все, что я…
— Конечно. Думаешь, мне это неизвестно? — Я улыбнулся ей, ласково ее обнял — и на мгновение совершенно забыл о Джойс. — Ты самая милая, самая лучшая девушка на свете, и мы с тобой отлично заживем. Мы пробудем в городе еще недели две-три, убедимся, что все чисто, а потом уедем. И не будет никакого прошлого, детка, только будущее и…
Мона прильнула ко мне. Через некоторое время у меня иссяк запас слов, так что я просто обнимал ее и гладил. Так прошло, наверное, минут пятнадцать-двадцать. Потом мимо двинулся отцеп вагонов, и нам пришлось друг от друга оторваться.
— Долли, я не хочу… мне бы не хотелось тебя беспокоить, но…
— Ну какое ж это беспокойство? — перебил я ее. — Ты только скажи старине Долли, в чем дело, и если он в силах тебе помочь, то обязательно поможет.
— Ну, тогда мы можем увидеться сегодня вечером? Хотя бы ненадолго. Мне так с-страшно в этом доме! Если бы я могла увидеть тебя хоть н-ненадолго, прежде чем лягу спать…
В глазах Моны все еще стояли боль и обида. Эти чувства были не очень сильны, но ничего не стоило их усилить. Я не мог допустить, чтобы она решила, будто я ее снова бросаю.
— Ну конечно же, я бы тоже этого хотел, — ответил я, — но, возможно, это не самая мудрая мысль, понимаешь? Если кто-то заметит меня рядом с твоим домом…
— Тогда позволь мне приехать к тебе! П-пожалуйста, Долли. Только на несколько минут, и я не буду тебя больше просить, пока… пока все не кончится.
Ну…
Ну?
— А ты не… ты ведь говорил про полицию, да? Ты уверен, что они за мной не следят? Ты не боишься, что я…
Я ответил, что, конечно, же уверен. Я бы не стал пудрить ей мозги по такому серьезному поводу.
— Понимаешь, милая, дело вот в чем. Есть одна проблема. Мой босс, этот Стейплз, ну, тот, кому ты внесла за меня залог, в общем, он довольно часто заходит по вечерам. Якобы поговорить о работе, и все такое. И если он тебя увидит — пиши пропало. Он и так что-то заподозрил насчет денег. Видишь ли, у меня не должно было быть денег, да и у тебя тоже. И вообще — между нами не должно быть отношений. Так что если он узнает…
Она кивала почти нетерпеливо. Про Стейплза она поняла. Но пока что мне не удавалось выкрутиться.
— Я могла бы прийти позже, Долли. В любое время… в полночь. Для него ведь это слишком поздно, да?
— Ну да, конечно. Но… э-э…
— Ах, — вздохнула она.
— Так, погоди-ка, — сказал я. — Милая, ведь я пытаюсь тебе объяснить. Видишь ли, мне трудно найти для этого слова, но… э-э…
— Я понимаю, — сказала она.
Ну не мог я допустить, чтобы она так себя чувствовала. Я начинал ерзать от смущения, да и небезопасно это было. По крайней мере, сейчас. На этом этапе игры, когда Мона так ослабела, что почти не отбрасывала тени.
— Почему бы нам не сделать вот что? Давай-ка ты придешь около девяти, а я встречу тебя снаружи. Я скажу… в случае, если там кто-то будет… что мне надо купить сигарет, и встречу тебя в квартале от автомобильной свалки. На углу, возле аптеки.
— Ну… Если ты точно этого хочешь.
— Не то слово. Я просто соблюдаю осторожность, вот и все. Черт, детка, для меня нет ничего лучше, чем быть с тобой.
Я заставил Мону в это поверить. Потом сказал ей, как меня беспокоит, что она осталась без денег, и уж было полез в чемодан с образцами. Но спохватился и достал бумажник. Ни к чему ей знать, что добыча со мной. А то, при этих ее сомнениях, она могла бы взять и попросить свою долю прямо сейчас.
Я дал ей пять долларов из своих денег. Мы еще немного поговорили, а потом я отвез ее к автобусной остановке и там высадил.
В тот день мне уже не хотелось работать, но я все-таки кое-что поделал — только чтобы убить время. Я выручил двадцать долларов и присоединил к ним сорок из старухиного портфеля. Остаток дня я просто валял дурака; в шесть часов приехал отмечаться в магазин.
Стейплз был в порядке. Ну то есть не доставал меня. Через десять минут я уже вышел из магазина и отправился домой.
Платформы с гравием уже увезли, зато сегодня на запасном пути стояли три платформы угля. Одну из платформ поставили так, что она загораживала часть улицы и было непросто проехать. Наконец я протиснулся, поставил машину и вошел в дом.
Я позвал Джойс. Ее голос, донесшийся из спальни, был еле слышен. Я заглянул в нишу, где располагалась столовая.
Ужин был готов. Он стоял на столе, но я увидел только один прибор. Мой.
Я поставил чемодан, снял шляпу и пальто. Поколебавшись, все-таки пошел в спальню. Я остановился в дверях — казалось, мне не стоит туда заходить — и поглядел на Джойс.
Она лежала в постели, плотно укутанная в одеяло, но я все-таки заметил, что на ней ночная рубашка. Она лежала лицом к стене, а ко мне спиной и не повернулась, когда я вошел.
— Ты… — я откашлялся, — ты уж не заболела ли, милая?
Она не сразу ответила. Глухо пробормотала:
— Я неважно себя чувствую. Иди ешь свой ужин, пока он горячий, Долли.
— Так, черт возьми, — сказал я. — И где у тебя болит? В чем дело?
— Ешь свой ужин, — повторила она — на сей раз довольно твердо. — Мы поговорим позже.
— Что ж, ладно, — согласился я. — Позже так позже.
У меня почему-то не было особого аппетита, но я все же поел. Я ел медленно, не торопясь, а потом выпил три чашки кофе. И когда уже не смог вливать в себя кофе, я затеял дымить, прикуривая одну сигарету за другой.
Джойс позвала меня.
Я откликнулся:
— Да, я приду через минуту, милая.
Я потушил сигарету. Встал и пошел по коридору к спальне. Подошел к двери спальни. Но не мог заставить себя туда войти. Я крикнул:
— Б-бу… буду с тобой через минуту, детка!
Потом пошел в ванную и закрыл дверь.
Я огляделся, и у меня возникло ощущение, что раньше я здесь не бывал. Нет, ничего не изменилось, ничего здесь не произошло, а вот со мной что-то случилось. Все казалось странным, каким-то искривленным. Я потерялся в странном мире, где не было ничего знакомого, за что я мог бы ухватиться.
Ничего. Никого. Никого, с кем я мог бы поговорить, кому мог бы что-то объяснить.
Я сел на край ванны и закурил. Машинально затушил сигарету в раковине; затем встал, изорвал окурок в клочки и смыл их водой. Потом тщательно вымыл раковину, чтобы на ней не осталось ни пятнышка.
Я сел на унитаз и закурил еще одну сигарету. Мир вокруг казался странным, но за пределами ванной он был и того чуднее. Я мог сидеть и объяснять все самому себе, и, черт подери, все было ясно как божий день. Но я не мог объяснить ей.
Джойс позвала меня.
Я крикнул, что приду через минуту… и не двинулся с места.
Она снова позвала; я снова крикнул. Наконец она подошла к двери и постучала. И я крикнул: «Ради бога, что за спешка?» Тогда она повернула ручку и вошла.
Она плакала — так сильно и долго, что выглядела совсем зареванной. Теперь ее лицо осунулось, и на нем были заметны полоски от слез. Но глаза ее были чисты, а голос спокоен.
— Я хочу знать, Долли. Мне нужно знать, а поэтому не пытайся меня обманывать. Где ты взял эти деньги?
18
Кнэрф Ноллид