S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник) Вардунас Игорь

3. Заговорщик

– Падре?

– Да?

Падре сидел на поваленном сосновом стволе и перебирал черные бусины на нитке. Такая у него была привычка. При вопросе Озона он поднял голову и улыбнулся. Почему-то после смерти Бека к его бывшему однополчанину в группе стали относиться куда лучше. Даже Симба, который вроде бы с Беком приятельствовал.

Озон уселся рядом и спросил:

– На Фронте есть ангелы?

Падре поморщился. Симба, валявшийся на траве и делавший когтем зарубки на деревянной рукояти ножа, фыркнул:

– Конечно есть. Ты ведь при поступлении на службу заполнял анкету?

Озон кивнул.

– И что написал в пункте «Вероисповедание»?

– Ничего.

– Ничего. А если бы написал «христианин» или «иудей», то всякий раз, когда ловил бы пулю, за тобой являлись бы две роскошные телки с крыльями. Религиозное лобби пробило.

Падре при этих словах нахмурился. Озон растерянно взглянул на него.

– Тебе это не нравится?

Бывший священник, перекинув еще пару бусинок, пожал плечами.

– Мне не нравится обман. А на Фронте его и без того хватает.

– То есть эти ангелы… – Озон замялся. – Они не настоящие? Просто программа?

Симба осклабился:

– Почему же. Знаешь, как еще при царях всякие институтки медсестренками на фронт шли? А тут та же фишка. Богатенькие девки идут в «Службу милосердия». Типа, долг родине отдают.

Отложив нож, он поинтересовался:

– А чего это тебя на ангелов потянуло? Потрахаться захотелось?

– Нет. Так… – сумрачно протянул Озон.

Настал и четверг.

После обычных тренировок Центурион объявил, что Озону следует поупражняться в рукопашке. Падре и Симба при этом переглянулись, но вопросов задавать не стали – отвалили в лес на дневку. Над лесом еще стояла луна, изъеденная, как головка сыра, и такая же плесневелая и зеленая. Тени сплетались с тенями, и новобранец с куратором были как две тени, мелькающие между сосновых стволов. Озон сам себе боялся признаться, до чего же ему это нравится. Нет, конечно, не пить кровь. Но бег, свобода, ветер, свистящий в лицо, собственная легкость и почти прозрачность…

– Чем больше дар, тем больше расплата, – тихо выдохнул кто-то у него над головой, в темных ветвях.

Озон остановился так резко, что заскользил на опавшей хвое и хлопнулся на задницу. Центурион тихо рассмеялся. Ему ответил другой, более звонкий смех, и на землю спрыгнула тонкая фигурка.

– Херувим… То есть Ангел. Так ты можешь говорить? – выдохнул Озон.

– Могу. Но предпочитаю молчать. А ты можешь летать, но предпочитаешь ползать.

– Я же не птица, – сердито огрызнулся парень. – И крыльев у меня, знаешь, тоже никогда не было.

Бледные глаза Ангела блеснули совсем рядом. В ноздрях защекотало – Ангел пах кровью, остро и пряно. Не син-гадостью, а настоящей. Откуда?..

– Ах. Так мальчик все понял. И что, мальчик? Хочешь посмотреть на мои шрамы?

Озон мотнул головой.

– Не думал, что ты девушка, – вот и все.

– Я давно уже не девушка…

– Хватит препираться, – бросил Центурион. – Мы и так опаздываем.

Не сказав ни слова, Ангел взвился – или взвилась? – в воздух. Куратор отстал на долю секунды, а вот Озону пришлось догонять. Луна, воняющая плесенью, неслась за правым плечом, и в фальшивом сосновом лесу под ними ухали фальшивые совы.

Озон ожидал чего угодно, но только не церкви. Из тех деревенских церквушек, что всегда стояли у разбитых фронтовых дорог. С низкой оградой, заросшим березами кладбищем и непременными вороньими стаями на потускневших куполах. У этой, впрочем, купол был дырявый, с покосившимся шпилем. Сквозь дыры сочилась луна, и вообще это была, кажется, не православная церковь, а кирха. Скамейки для паствы валялись сломанные и перевернутые. На полу темнели доски, груды мусора – и все же кирха не выглядела покинутой. Кто-то очень старательно украсил центральное большое распятие гирляндами чеснока и сухими цветами. Пахло чесноком, мышами, свечным воском и тленом. За одной из колонн вниз, в черноту, уводила узкая лестница. Ступеньки упирались в запертую на замок решетку. Склеп? Озон вздрогнул. Сразу вспомнились все истории про то, как вампиры спят в гробах и по ночам выбираются на охоту. Но ведь им не нужны были гробы…

Впрочем, долго размышлять не пришлось. Их уже ждали. Несколько человек (вампиров, мысленно поправился Озон) сидели на возвышении рядом с кафедрой. Еще парочка устроилась на обломках скамей. Лица белыми пятнами выделялись во мраке, но Озон старался не приглядываться. Почему-то ему не понравилось это сборище, хотя рядом был Центурион, – а кому еще доверять, если не Центуриону?

Куратор мягко надавил на плечо, заставляя сесть. Когти неприятно царапнули кожу сквозь ткань гимнастерки. Озон опустился прямо на пол, на трухлявые доски, скрипнувшие под его весом. Ангел присела на корточки рядом. Запах крови куда-то исчез. Теперь от нее потянуло ландышами. Озон понял, что беззастенчиво пялится на грудь девушки, пытаясь обнаружить под мешковатой тканью более соблазнительные формы. Ангел, как будто подслушав его мысли, лениво потянулась. Парень быстро отвел взгляд.

– Да не стремайся ты так, – шепнула она. – Конечно, на пятый размер не тяну, но Игорь пока не жаловался.

– Игорь?

– Ваш Центурион… Тсс!

Озон почувствовал, как краснеет. Оказывается, и у вампиров кровь приливает к щекам… и не только… Вот черт!

Центурион взобрался на кафедру и медленно оглядел собравшихся. И снова Озона пробрала жуть – в том, как вращалась голова куратора над воротничком гимнастерки, было что-то неестественное, омерзительное. А сам-то?

– Вижу, у нас трое новичков.

Центурион говорил тихо, но голос его отчетливо разносился под высоким сводом.

– Представляться не обязательно. Я в двух словах опишу, кто мы такие и зачем пришли сюда. Потом можете задавать вопросы.

В голове Озона крутился единственный вопрос, не имевший ни малейшего отношения к делу, – где ее крылья? Симба говорил, что у ангелов есть крылья, а сама она сказала про шрамы. Крылья оторвали? Отрезали? Как это случилось? Он опять взглянул на сидящую рядом девушку, чувствуя, как жалость мешается с любопытством, а отвращение с желанием. Она совсем не была похожа на Марфеньку. И ни на одну из его одноклассниц. Ни на одну из встреченных им прежде. Она убивала, быстро и беспощадно. Она пахла кровью. У нее были глаза цвета льда. Она была опасна, и она была с Игорем-Центурионом – то есть, опасна вдвойне…

– Брось пялиться и слушай, – прошипела Ангел.

Озон вздрогнул и обернулся к кафедре. Центурион говорил, и, кажется, уже долго.

– …давно утратила смысл. Если верить массовой пропаганде, воюют государства. На самом деле все происходит не так. Вы никогда не задавались вопросом – какой смысл имеет война в виртуале? В прошлом войны велись за территорию, за веру, за ресурсы. Какую же выгоду можно получить от войны за то, чего не существует в реальном мире? Как победа или поражение на Фронте могут повлиять на экономику и политику Тыла?

– Никак! – гаркнул кто-то с места.

Наверное, такой же новичок, как Озон.

– Верно. Никак. Так почему же война продолжается?

– Понижение агрессивности? – более неуверенно отозвался тот же голос.

– Пропагандистская чушь, – отрезал Центурион. – На Фронте учат убивать людей. Как это может понизить агрессивность?

Озон перевел взгляд вверх, где сквозь прорехи в крыше тянулись длинные пальцы луны. А ведь Цен прав. Почему он сам не задумывался об этом раньше? Но тогда получается…

– Престиж? – предположил еще один голос.

– Верно. Престиж. Но чей? Государственный? Тратить уйму человеческих ресурсов на то, чтобы добиться престижа в виртуальной игре? Звучит довольно глупо. На уровне государственной политики – самоубийственно. Такая игра могла продержаться несколько лет после Третьей Мировой, когда все еще были напуганы разрушениями. Но она длится уже не один век. Так каков же ответ?

– Вот трепач, – шепнула рядом Ангел. – Как любит покрасоваться. Год его кровью не пои, дай блеснуть интеллектом.

Волосы на виске Озона тронуло ее дыхание, и внутри что-то сладко заныло. Слова Центуриона доносились как сквозь вату.

– Кому выгодно продолжать эту бескровную бойню? Русскому Сектору? Евроатлантическому? Индокитайскому? Вы хотя бы знаете, кто ваши противники? Не условные «немцы», «австрияки» и «япошки». Кто скрывается под этими масками? Вы уверены, что по ту сторону линии Фронта в окопах не ваши соседи, ваши одноклассники, ваши друзья?

– Задрал, – выдохнула Ангел прямо в ухо Озону. – Пошли, покурим?

Озон захлопал глазами.

– А можно?

Хихикнув, Ангел вцепилась холодными пальцами ему в руку и потащила к выходу.

Они устроились на ступеньках. Впереди чернели каменные кресты. За ними угадывалась зубчатая полоска ельника. Луна, налившись кровью, скатывалась за деревья.

Ангел вытащила из нагрудного кармана пачку сигарет – и откуда достала? Предложив одну Озону, щелкнула зажигалкой. В свете крохотного огонька в глазах девушки блеснули красные искры. Затянувшись, она тонкой струйкой выдула дым и сказала:

– На самом деле все просто. Нас покупают концерны, владеющие каналами. Слышал такой термин – «high bidder»? Кто больше заплатит, у того больше солдат и красочнее шоу. Люди тратят на эту чушь уйму денег, ведь все подсели на Фронт. Плюс понты. Плюс еще, конечно, «Энигма». У них контрольный пакет акций Фронта, и они платят бешеные налоги. Так что, получается, прямая выгода всем. Федеральный бюджет получает бабло, каналы получают рейтинг, зрители – развлекуху. Так-то, маленький. Миром правят деньги.

Озон почти не слушал. Он смотрел на губы, выдувающие сизые облачка дыма. Сигарета погасла, и Ангел щелчком отправила окурок в кусты.

– Что молчишь?

Парень пожал плечами:

– Не знаю. Пару месяцев назад я бы, наверное, бегал кругами и злился на весь мир. А сейчас мне все равно.

– Правильное отношение.

Девушка улыбнулась и придвинулась ближе. Будь она живой, Озон бы ощутил тепло ее кожи – но и так было хорошо.

– Ты всегда такой правильный? – шепнула она.

В свете красной луны прозрачные глаза Ангела отчего-то казались черными. Черными, как вампирская кровь…

– И не зови меня «Ангелом», – попросила она, склоняясь ниже. – Глупое имя. Выдумки Игоря. Меня зовут Люси…

Озон целовал ее и почти не замечал боли от впившихся в губы острых зубов. Кровь текла по подбородку, но быстрый язычок слизывал все до капли. Ногти царапали шею. Из распахнутой двери церкви несло чесноком и склепом. В небе хохотала пьяная луна.

Всего трудней было смотреть в глаза Центуриону. Особенно потому, что Озон знал теперь его имя.

Куратор, казалось, и не заметил их отлучки – когда парочка вернулась в церковь, собравшиеся обсуждали поездку в Москау. У Озона кружилась голова. Он не понимал, на кой вампирам сдалась Москау. В виртуальной проекции столицы не было ничего, кроме госпиталей, заводов и складов. Центурион говорил о том, что они будут сопровождать цистерны с син-кровью, которые получат в Москау по накладным. У Озона чесались десны и губы, хотя ранки уже, конечно, затянулись. Ангел вспорхнула к провисшим потолочным балкам, а затем уселась на выступ прямо над распятием и теперь казалась настоящим ангелом. Херувимом, с небес оплакивающим деревянного Христа. На шее у Христа висела связка чеснока. Из подземелья, где, несомненно, прятались гробы, раздавался стук костей – или это стучали зубы Озона? Он отчего-то никак не мог согреться. Наверное, оттого, что давно отвык чувствовать холод. Как там говорил Падре? «Когда пьют тебя, становится очень холодно». Она выпила всего несколько капель, так ведь? Или?..

Озон встал и, пошатываясь, выбрел за дверь. Над верхушками леса на востоке занимался бледный рассвет. Над могилами стлался волглый туман, воздух киселем стоял в легких. Казалось, еще минута, и земля раздастся, выпуская из себя…

На плечо легла чья-то рука. Подняв голову, Озон встретился взглядом с куратором. Тот смотрел на младшего без улыбки и как-то странно… сочувственно, что ли?

– Она всех так проверяет, – тихо сказал Центурион.

А, может, и не сказал, а просто подумал, потому что губы у него при этом не двигались.

– Пробует на вкус.

Красный огонь в зрачках куратора потух, и Озон неожиданно понял, что глаза у него самые обычные, серые.

– Не обольщайся, парень. Мы для нее – только пища. Она не может пить син-кровь.

– Почему?

Вместо ответа Центурион вытащил из кармана флягу и, отвинтив колпачок, сунул в руки Озону.

– На, глотни. Полегчает.

Озон вдохнул привычный, железисто-трупный запах, и его стошнило.

«Дорогая мама», – писал Озон на листке желтоватой бумаги.

Писал когтем, обмакивая его в ранку на сгибе локтя. Получалось почти как чернилами, только ранку приходилось то и дело расширять – края быстро затягивались.

«Дорогая мама. Ты никогда не получишь этого письма, потому что я его никогда не отправлю. У нас нет даже номера полевой почты. У нас – это у меня, Симбы, Падре, Центуриона и Херувима. То есть Ангела. Я только недавно узнал, что Ангел – девушка, и когда-то была настоящим ангелом, пока ей не оторвали крылья. Центурион нашел ее в лесу и кормил собственной кровью, потому что у женщин, оказывается, другая физиология, и син-кровью они питаться не могут. Это немного смешно, ведь какая может быть физиология в виртуале? Но она есть. Иногда я немного подкармливаю Ангела, потихоньку от Игоря… то есть Центуриона, его Игорем на самом деле зовут. Я ему не говорю, потому что он сердится. И вовсе не из-за ревности. Он меня к Ангелу не ревнует. Где я, а где Центурион и Ангел. Хотя она очень красивая. Просто очень-очень. Я раньше, наверное, совсем слепой был, если не замечал, что она девушка. В Тылу таких красивых не бывает. Один раз, когда я на нее пялился (извини, это ее слово – «пялился»), Ангел объяснила, что уродливых в «Службу милосердия» не берут. Только в медчасти. А красивых берут в ангелы, чтобы умирающие видели что-то приятное. А я могу любоваться приятным каждый день. Наверное, потому, что уже давно мертвый… Кстати, на самом деле ее зовут Люси. Правда, красивое имя? Она сама мне сказала и просила не звать ее Ангелом, но я почему-то иначе не могу».

Перевернув листок, Озон продолжил:

«Что еще тебе рассказать? Мы с Ангелом и Центурионом заговорщики. Они хотят уничтожить Фронт. И я, наверное, тоже хочу, хотя больше думаю об Ангеле, чем о Фронте. Но Центурион злится. Он вообще довольно злой, хотя и спокойный с виду. Может, потому, что из-за Ангела ему не хватает крови? Я бы напоил его своей, но мне предложить неловко. Оказывается, у вампиров это очень интимная вещь – пить кровь друг у друга. Так вот. Центурион хочет что-то сделать с Тылом, так, чтобы на нас обратили внимание. Что, он мне пока не говорит, – наверное, не до конца доверяет. Но это как-то связано с поездкой в Москау. Мы поедем туда на следующей неделе. На бронепоезде. В поезде будут и живые люди, поэтому Центурион велел всегда держать при себе фляжку с син-кровью. У него тоже есть фляжка, и в последнее время он прихлебывает из нее чаще обычного. Мне обещал подарить такую же. Не знаю, откуда он берет фляжки, а Ангел – настоящие сигареты. Может, из Москау? Несмотря на то что это не в реале, мне все равно хочется посмотреть на столицу. Я ведь там не был ни разу. Вот теперь побываю. Хоть в такой. Симба говорит, что из вирт-Москау есть ходы в реальный город, но я не очень его понимаю. В последний четверг он был на собрании с нами. Я ему не доверяю, и Ангел тоже, но Центурион сказал, что нам нужен программист, а они все косят от Фронта – кроме такого раздолбая, как Симба. Так что и Симба поедет. Интересно, что станет делать Падре, когда останется на базе совсем один? Будет сидеть на бревне и перебирать четки до нашего возвращения? Ладно. Бумага кончается. Люблю тебя и папу.

Твой Озон»

Он несколько раз взмахнул листком в воздухе, чтобы просушить кровь. Затем вытащил из кармана зажигалку, запалил бумагу с двух сторон и, когда разгорелось, бросил на кучку мокрой от дождя хвои. Затем затоптал огонь.

Бронепоезд, конечно, мог называться бронепоездом, но бронирован в нем был только паровоз и несколько вагонов. С платформ прикрытия в небо уставились пушечные стволы. Армированные вагоны, ощетинившиеся тупыми рылами пулеметов, перемежались обычными теплушками – очередной недодел программистов «Энигмы». А может, это уже на Фронте сцепили два разных поезда, традиционно наплевав на безопасность.

Озон и Ангел курили на крыше последнего вагона. Хотя состав был длинный, дым от паровоза задувало и сюда. Остальные заговорщики остались внизу, в душном тепле, и то ли дрыхли, то ли обсуждали дальнейшие планы.

Поезд, загрохотав колесами, въехал на мост. Мост казался бесконечным. По широкой реке под ним тянулась лунная дорожка. Посреди реки виднелся узкий остров, чуть темней ночного, бархатно-синего неба. Мерно грохотали колеса. Состав ощутимо вибрировал, и вибрировал мост под ним. Лишь река была тиха. Она катила черные воды на юго-восток с тупым упорством заводского конвейера. А что там, на юго-востоке? Может, вода низвергалась пенным потоком с края мира? Может, вливалась в бескрайнее море, где пролегали пути союзных и вражеских флотов, где эсминцы охотились за хищными подлодками? Озон не знал географии Фронта. Да и никто толком не знал. Ландшафты постоянно менялись, добавлялись новые боевые зоны, а старые, наоборот, исчезали. Одна из самых страшных фронтовых баек – попасть под «стирание» вместе со скалами, соснами и изрытыми бомбовыми воронками полями. Конечно, на самом деле такого произойти не могло… хотя кто знает? Сейчас Озон уже готов был поверить во что угодно.

Ангел сидела, поджав под себя ноги и подставив бледное лицо луне. Струйка табачного дыма у ее губ казалась паром, словно сейчас была зима. Но на Фронте вечно царила промозглая осень. На юге и на севере, на западе и на востоке… Дым из паровозной трубы не касался девушки, обтекал стороной, а вот Озон уже был черен, как негр. Только зубы сверкнули, когда он улыбнулся.

– Я не думал, что мне снова когда-нибудь будет хорошо.

Ангел оглянулась, заломив тонкую бровь.

– А тебе хорошо?

Ветер уносил слова, а грохот состава маскировал выражение, поэтому разговор получался – полуречь-полумысли. Мысли Ангела отдавали железом и льдом, чернотой крови в лунном свете. Опасный привкус. Но Озону отчего-то не было страшно.

– Хорошо. Хорошо, когда ты рядом. Ты и они там, внизу… Мы едем вместе, чтобы сделать что-то важное. Что-то изменить. Это хорошо.

Ангел рассмеялась. У нее был странный смех, одновременно звонкий и бархатистый.

– А мне просто нравится река. Блики на воде. Этот остров. Ехала бы так и ехала…

– Со мной?

Улыбка девушки стала озорной.

– Можно и с тобой. Ты для меня – просто глоток озона, малыш.

Парень вздрогнул. Ангела не было с ними в госпитальной палате, когда Центурион раздавал имена. Они встретились уже позже, на перевалочном пункте. Озон не знал настоящих имен Падре и Симбы, и ее имени не узнал бы, если бы девушка сама ему не сказала той ночью у церкви.

Глаза Ангела насмешливо сверкнули.

– Думаешь, Бозончик, мне Игорь прокололся? Ни фига. Он свои секреты, как фляжку, держит в кармане и редко с кем делится. Но мы ведь все тут чтецы мыслей.

– А почему у меня пока не получается? Я слышу, если ты думаешь для меня. А так – нет.

– Ты еще молоденький. Совсем желторотик. А мы все – старые. Некоторые даже очень старые…

Желторотик. Вспомнился Михалыч со своими озёмыми воробьями, и сразу сделалось неуютно и зябко. Ветер стегнул левую щеку – поезд съехал наконец-то с моста и пошел шибче. Состав закачался, на покатой крыше стало труднее держаться.

– Старые, – ухмыльнулся Озон, скрывая тревогу. – Какая же ты старая?

На вид Ангелу было лет восемнадцать, если не меньше. Узкое лицо, огромные прозрачные глазищи, легкие светлые волосы – облачком от ветра.

– Старая.

Ангел улыбнулась шире, так что стали видны заостренные клыки на верхней челюсти.

– Иногда я чувствую себя очень старой, Озончик. Мне кажется, что я помню все-все, хотя у нас, вампиров, слабая память. Иначе просто с ума сойдешь.

– А кем ты была… до того?

– До чего? – Голос у девушки был недобрый. – До чего, Озончик? До того, как мне оборвали крылья и вцепились зубами в глотку? Знаешь… звучит так, будто я жалею, но на самом деле мне ни капельки не жаль. Я была обычной девчонкой. Читала всякие дурацкие книжки. Мечтала о любви. Отбивалась от непрошеных ухажеров. Еще у меня была лучшая подруга, а у нее – жених. Чем-то он был похож на тебя. Честный, добрый, но чуть-чуть скучный…

– Это было в Тылу?

– В Тылу. Да, конечно, в Тылу.

– И что случилось с твоей подругой и ее женихом?

– Подруга умерла. А жених… он стал, не поверишь, охотником на вампиров.

– На Фронте?

«А где же еще, – подумал Озон, мысленно обругав себя за тупость. – В Тылу ведь нет никаких вампиров».

– Да, на Фронте. Нет, не на Фронте. Что ты вообще ко мне пристал? Тебя Игорь послал меня допрашивать?

Ангел разозлилась до того неожиданно и обвинение ее было до того несправедливо, что Озон так и застыл с открытым ртом. В рот немедленно залетел клуб вонючего дыма. Когда парень откашлялся и протер глаза, Ангела на крыше вагона уже не было. Только две полосы леса тянулись по сторонам, плыли над горизонтом сизые тучи, да мелькали огоньки далеких – фальшивых, фальшивых – селений.

– …Ты хочешь хакнуть Фронт?!

Озон так удивился, что ему даже не было страшно. Хакнуть Фронт? Смешно.

– Но как? Даже если бы это было возможно в принципе, как можно хакнуть Фронт изнутри Фронта?

Остальные переглянулись, и Озон – в который раз – почувствовал себя идиотом. Все знали что-то, чего он не знал.

Центурион улыбнулся краешком губ – то ли улыбка, то ли презрительная гримаса.

– Снаружи как раз нельзя. Слишком мощная защита. У Фронта там, в Тылу, тысячи бэкапов. Плюс это распределенная программа, и ты никогда не найдешь сервер. А вот изнутри…

Куратор оглянулся на Ангела. Ангел улыбалась с прежней безмятежностью. Трое других членов их маленькой группы: Симба и парни-близнецы со странными именами Порох и Запал – смотрели серьезно.

Все они сидели прямо на полу щелястой теплушки. В открытую дверь тянуло дымом и холодом, проносились мимо темные древесные стволы. Над Фронтом занимался хмурый рассвет, и Озона по привычке тянуло в сон. От этого слова Центуриона казались еще более дикими – не план операции, а часть бредового сновидения.

Ангел потянулась и зевнула, сверкнув острыми зубками. Ей тоже хотелось спать.

– Все просто, Бозончик, – промурлыкала она, как в тот раз, у церкви. – Когда я еще была хорошей девушкой и настоящим ангелом…

Симба громко хмыкнул, но под взглядом Центуриона мгновенно заткнулся.

– Понимаешь ли, «Служба милосердия» оказывает услуги не только убиенным воинам. Правда, выяснила я это уже на Фронте. Мы еще помогаем высшим армейским чинам…

«Помогаем?» Озон недоуменно моргнул.

– Так сказать, «помогаем». А что? Красивые девушки. Скучающие. Христиан и иудеев осталось не так уж много, и работой мы завалены не были. Так что меня быстро присмотрел один генерал из штаба Фронта. Мог бы, в принципе, и заставить, но ему хотелось меня поразить. Произвести впечатление. И он мне кое-что показал… Симба, пасть захлопни – не то, что ты думаешь. Оказывается, эти хитрожопые уроды оставили себе лазейку на тот случай, если «Энигма» вдруг вздумает по-крупному пошалить. Ну, там, начнет вмешиваться в военные действия, сильно мухлевать с вооружением и прочее. Из штаба каждого сектора есть выход на управление программой. Мой генерал называл это как-то… виртуальная проекция? В общем, такой старомодный машинный зал с допотопными компьютерами. Оттуда выход на корневую директорию… кажется, так он говорил. Конечно, надо знать пароли, и войти туда без допуска хрен войдешь – там двойные стальные двери, плюс охрана, плюс сканеры… но это лучшее, что у нас есть. Человек бы точно не вошел. А против вампиров защиту не ставили. Если быстро пробьемся через здание и нейтрализуем охрану, может получиться.

Озон тряхнул головой. Жесткий воротник гимнастерки царапнул шею.

– Но почему ты думаешь, что это правда? Может, твой генерал все наврал, чтобы покрасоваться?

«Я бы точно наврал», – подумал он.

Ангел широко улыбнулась.

– Думаешь, я такая дурочка? Я ему сказала: «Милый, не дам, пока ты мне этот зал не покажешь». И он показал. Проходишь через будку охранника и гермодверь. Спускаешься по железной лестнице на минус двадцатый этаж военного министерства, там двойные двери здоровенные, с кодовым замком и мордоворотами-охранниками. А за ними тот самый зал. Так что пришлось дать.

Центуриона передернуло. Остальные деликатно притворились, что ничего не слышали. Бросив тяжелый взгляд на Ангела, куратор добавил:

– Нам все равно нужно в интендантское ведомство. Син-кровь выдается только с правительственных складов по накладным.

Он достал из кармана пачку листков с красными печатями и помахал ими у Озона под носом.

– Это третий этаж военного министерства, так что охранников на входе пройдем без проблем. А уже оттуда рванем не вверх, а вниз…

– А двери?

Молчаливый Порох ткнул сапогом в свой брезентовый рюкзак:

– Си-три, малыш. Двадцать кило контрабанды. С этим можно пройти сквозь любую дверь.

Москау встретила их дымом. Чад, вырывавшийся из паровозной трубы, добавил свою толику к плотным клубам, окутавшим город. Вдоль железнодорожного полотна тянулись почерневшие от копоти пакгаузы. Ветки путей сходились и расходились, обиженно гудели составы, и солнце таращилось красным слепым глазом сквозь удушливую дымку. К нему тянулись толстые серые пальцы дирижаблей, а аэростаты воздушного наблюдения усыпали небо белесыми лишайными пятнами.

Здесь воняло железом, потом, керосином и людьми. Главное – людьми. Озон уже не раз приложился к подаренной фляжке, но помогало это слабо. Щекотка под кожей все усиливалась. На перроне толпились тысячи солдат и офицеров со знаками различия разных частей. От гомона гудело в ушах. Озон подумал, что, будь это настоящей войной, солдат провожали бы женщины, множество женщин. Гремел бы марш, под ноги сыпались бы цветочные лепестки. Но здесь все было серо, жарко, буднично и жутко.

Их семерка погрузилась на мотодрезину. Город был опутан сеткой железнодорожных путей. От вокзала дрезина покатилась к широкому мосту. Река под ним была совсем не похожа на давешнюю ночную реку, спокойную и величавую. Эта, серая в желтых клочках пены и радужной масляной пленке, волокла на своей спине паровые катера и бесчисленные баржи. Почти сразу за мостом из дымных клубов выступила исполинская башня. Зиккурат военного министерства, некогда кирпично-красный, а теперь такой же закопченный, как и остальные здешние здания.

Дрезина свернула налево, к подземному въезду. Сверху надвинулись и нависли огромные колонны, бастионы, бесчисленные уровни зиккурата, заслонившие тусклое и безвредное солнце. Озон подобрался. К худу или к добру, операция начиналась.

Громыхнуло, и коридор окутало дымом. Немедленно взвыли сирены, а из-за погнувшихся створок раздалось сердитое шипение газа. Озон решился высунуться из-за угла. Газ, зеленовато-желтый, сочился из-под смятой железной двери. Он тяжелыми лужами копился на полу, свиваясь в тюрбаны вокруг голов мертвых охранников.

…Первая фаза прошла так гладко, что было даже боязно. Ангел отвела дежурному на въезде глаза, и тот безропотно позволил протащить в здание рюкзак со взрывчаткой. Военного в будке постигла та же участь. Спуск по лестнице был долгим, железные ступеньки гремели под ногами. Из стен торчали запыленные трубы и пучки кабелей, явно не из начала двадцатого века. Да и вообще военное министерство принадлежало совсем другому времени. Еще один загадочный анахронизм «Энигмы».

Заговорщики прошли ряд гермодверей – их Центурион просто вырывал из стены. Выбрались в узкий коридор со сводчатым потолком, множеством ответвлений и все теми же ржавыми трубами. В пыльных зарешеченных плафонах горели тусклые лампочки. Обещанная Ангелом массивная дверь оказалась на месте. Центурион и Озон в два счета разобрались с охранниками. Порох и Запал установили заряды – желтые нашлепки вроде гигантских комков жвачки, с острым ядовитым запахом. Взрыватели сработали. И вот…

– Хлор, – хмыкнула Ангел. – Ну надо же. Эти придурки не додумались ни до чего поядренее хлора. Вот уж аутентичность не ко времени…

На долю секунды Озон оцепенел, а потом чуть не расхохотался. Хлор. Ужасный, ядовитый, сжигающий легкие хлор, от которого погибло тогда тридцать человек в их батальоне, – этот хлор был для него теперь совершенно безвреден.

Сирены тоскливо выли. В раскуроченном коридоре мигала красная аварийная сигнализация. Клубился дым. Центурион встал во весь рост и вышел из-за угла. Хлор, как болотная вода, раздавался у него под ногами. Вцепившись в смятую створку, командир потянул что было сил. Железо жалобно заскрипело, и створка грянулась на пол, взметнув вверх хлорные волны.

Центурион оглянулся через плечо.

– У нас мало времени. Сейчас сюда набежит охрана. Симба, Ангел, внутрь. Бозон, Порох, Запал – мы держим коридор.

Порох и Запал двигались синхронно, словно человек и его тень, – да они, близнецы, и были тенями друг друга. Братья скользнули налево, к лестнице.

Озон и Центурион повернули направо, к боковому переходу, упиравшемуся в выкрашенную зеленой краской дверь. Низкий потолок нависал, грозя раздавить. Озон запоздало подумал, что, ошибись братья с зарядами…

– Запала обратил Порох, – неожиданно и хрипло сказал Центурион.

Он вновь присосался к своей фляжке.

– На следующую ночь после того, как попался дикому кровососу. И до сих пор мается… А у Запала тоже душа болит – он бросил брата подыхать в болоте и сбежал. Испугался бестии. Так они оба и будут мучиться виной, пока кто-нибудь их не прикончит из жалости.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Не знаю.

Центурион обернулся. Глаза его ярко блестели, а лицо оставалось в тени. Лишь красные вспышки аварийной сигнализации выхватывали из мрака то острый нос, то подбородок в трехдневной щетине. От фляжки тянуло… сивухой? Но ведь вампиры не пьют спирт?

– Не знаю. Тебе нравится быть кровососом, Озон?

Ответить он не успел. Зеленая дверь вылетела из проема, словно ей выстрелили из пушки, и в тот же миг в грудь ударили первые выстрелы.

Он не знал, сколько это продолжалось. Может быть, минуту. Может, пять, или полчаса. Весь коридор был залит кровью. Кровь капала с потолка, ее вкус – самый сладкий вкус в мире – ощущался на губах, когти и пальцы сделались липкими от крови. Под ногами ворочалось скользкое месиво из разорванных человеческих тел. А потом их поток иссяк. На какую-то долю секунды Озон даже пожалел, что все кончилось так быстро, – ему хотелось еще, еще рвать, еще ломать, пробивать черепа, отрывать…