Солнечное настроение (сборник) Вагнер Яна

– Я есть хочу, – сказала она, все так же тревожно всматриваясь в него. – А вы есть хотите?

Если бы они поужинали вместе, он, может быть, что-нибудь ей рассказал бы…

– И я есть хочу, – сказал он, подходя к ней. И вдруг решительно подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице. – Но сегодня мы будем есть опять в твоей комнате.

– Почему это? Зачем это? – испугалась Ольга. – Игорь Дмитриевич, отпустите меня!

– Конечно, – бормотал он, внося ее в комнату. Надо же, легкая какая. Как птица. – Отпущу. Обязательно. А как же…

Но отпустил все-таки не сразу. Подержал еще пару минут на руках, покачал, будто ребенка, потерся своей головой о ее голову. Потом осторожно посадил на постель и отступил на шаг.

– Поговорить надо, – строго сказал он. – Жди здесь, я сейчас все принесу.

Она сидела и послушно ждала, уже не очень боясь, но все-таки думая все время: о чем это ему поговорить надо?

– О чем поговорить? – спросила Ольга, как только он опять вошел в комнату с подносом в руках и с бутылкой шампанского под мышкой. Она настороженно посмотрела на эту бутылку. Нет, все-таки что-то произошло, наверное… – Об операции поговорить?

– Нет. – Игорь поставил поднос на тумбочку, а бутылку – на пол, стал расставлять тарелки, вилки из салфетки вытряхнул. – Операции не будет. И вообще об этом потом… Я просто выяснить кое-что хотел. Очень срочно.

– Ну? – тревожно поторопила она.

– В общем, так… – Игорь помолчал, собираясь с духом. – Ты работаешь, чтобы зарабатывать деньги. Правильно?

– Ну? – после паузы настороженно отозвалась Ольга.

– Деньги тебе нужны, чтобы купить квартиру?

– Ну? – повторила она, нервничая неизвестно почему все больше и больше.

Игорь оставил в покое вилки-тарелки, сел в кресло рядом с кроватью, внимательно уставился на нее и спросил:

– А квартира тебе зачем?

– То есть как зачем? – растерялась Ольга. – Чтобы жить!

– Тебе негде жить? – вкрадчиво спросил Игорь.

– Сейчас – есть где… – Ольга совершенно не понимала, куда он клонит. – Но это пока я няней работаю…

– Ясно, – перебил он нетерпеливо. – А для того, чтобы заработать на квартиру, надо проработать няней лет двадцать.

– Вот еще! – удивилась Ольга. – Мне же не такая, как у вас, квартира нужна. Мне маленькая квартира нужна, и самая дешевая, и… три метра у меня уже есть. И я Галке деньги отдала, там уже много накопилось, она обещала еще облигацию купить.

– Спокойно, – сказал Игорь. – Про эту дурь с облигациями я все знаю. Но суть в другом. Ты же все заработанные деньги на эти облигации тратить не сможешь, верно? Текущие расходы, тряпки какие-нибудь, то-се… Ну, я не знаю. В отпуск куда-нибудь съездить, в конце концов.

– Какие тряпки? – возмутилась она. – Какой отпуск? Я ни разу в жизни в отпуске не была… Да и на кой черт мне все это? Мне квартира нужна!

– Тебе квартира нужна для того, чтобы чувствовать себя независимой, – с расстановкой сказал Игорь. Он смотрел на ее тревожное лицо, на ее напряженно прищуренные глаза – даже такой жиденький свет ночника ей мешает. Ну да, она же столько лет жила в темноте… Игорь с трудом глотнул, прокашлялся и сказал буднично: – Можешь чувствовать себя совершенно независимой. У тебя есть квартира.

– Не понимаю… – Ольга нервно пошевелилась, поморщилась от боли и прикрыла от света глаза рукой, вглядываясь в его лицо. – Какая квартира у меня есть? Ничего не понимаю.

– Вот какая. – Он вынул из внутреннего кармана пиджака бумаги, бросил ей на колени и нетерпеливо ждал, пока она медленно изучала их. Что-то уж очень медленно…

– Это что за подарки? – наконец сказала Ольга, не поднимая глаз, и он вдруг с ужасом заметил, что по ее щеке поползла крупная, светящаяся в полумраке слеза.

– Это твоя зарплата за десять лет, – быстро сказал Игорь. – Во-первых, чтобы ты раньше не смылась. Во-вторых, чтобы могла зарплату за последующие десять лет по своему усмотрению тратить… Потому, что я взял тебя на работу с испытательным сроком, ты помнишь? Это у меня испытательный срок такой – двадцать лет. Минимум. А в третьих – ты за меня замуж пойдешь?

Она положила бумаги на тумбочку, закрыла лицо руками с и отчаянием сказала:

– Игорь Дмитриевич, я не могу…

Господи, что ей делать? Как он не понимает, что так просто нельзя… Квартира, о какой она и не мечтала никогда, – и за это, значит, замуж…

– Ну ничего, ничего, – забормотал Игорь, пересаживаясь на постель рядом с ней и отнимая ее руки от мокрого, бледного, растерянного лица. – Это мы потом обсудим. А то сразу все… Давай сначала квартиру твою обмоем.

Он встал, торопливо открыл бутылку и, разлив половину на ковер, налил шампанского в два больших чайных стакана. Протянул один стакан Ольге, поднял свой и настойчиво сказал:

– Пей. Сразу все выпей, и легче будет. Тебе сейчас надо…

Ольга, не переставая плакать, сделала большой глоток холодного шампанского, поморщилась от пузырьков, слегка обжегших горло, и опять сделала глоток. Игорь тоже выпил половину и тут же долил оба их стакана опять до краев.

– Я вино не люблю, – сказала Ольга, вытирая глаза. – Я быстро опьянею, наверное… Игорь Дмитриевич, все равно… Я не могу замуж. Вы не понимаете… Я никогда больше замуж не пойду. И детей у меня не может быть, скорее всего, и вообще… Зачем вам это?

Она быстро осушила свой стакан, а он свой поставил на тумбочку, обнял Ольгу за плечи, прижал к себе, спрятал свое лицо в ее волосах и тихо заговорил, сам чуть не плача:

– Ну что ты, маленькая… Ну не плачь. У нас уже Чижик есть, ты разве забыла? А потом, не хочешь прямо сейчас замуж – не надо. Я подожду, можешь сколько угодно думать… хоть до завтра.

Она засмеялась сквозь слезы, попыталась отобрать у него свои руки, сбивчиво заговорила, отворачиваясь:

– Я не могу замуж. Я… боюсь. Из меня один раз жена уже не получилась. Я вообще любить не умею…

– Умеешь, – уверенно сказал он, встал, помог подняться ей, потом откинул покрывало с постели, поднял Ольгу на руки и осторожно положил, не переставая при этом все время говорить: – Ты умеешь любить. Ты очень даже умеешь любить… Я все знаю про тебя, Оленька. Я все очень хорошо про тебя знаю. Ты любишь детей, и любишь зверей, и любишь людей…

– Нет… – Она спрятала лицо в подушку и глухо сказала, задыхаясь и всхлипывая: – Я очень не люблю… мужиков.

– Да ты что? – восхитился он, сбрасывая туфли и тихо ложась рядом с ней. – На такую удачу я даже не рассчитывал. Ты будешь любить только меня.

– Нет, – сказала она, вскидываясь, испуганно тараща глаза и пытаясь подальше отодвинуться. – Нет, пожалуйста, нет…

– Не бойся, – сказал Игорь, спокойно обнимая ее, гладя по голове, близко заглядывая в эти заплаканные испуганные глаза. По правде говоря, не слишком легко это было – говорить спокойно. Она была так близко, что даже со своим обычным человеческим обонянием он чуял запах ее кожи, и ее волос, и ее слез, и ее губ… Губы у нее были сухие, горячие и испуганные.

Игорь оторвался от ее губ, заглянул в ее почерневшие испуганные глаза и твердо заявил:

– Ты перестанешь бояться. Ты выйдешь за меня замуж. Ты растолстеешь, покрасишь волосы в какой-нибудь зеленый цвет и будешь пилить меня за то, что я задерживаюсь на работе. И ты будешь ревновать меня к… Катерине Петровне! А когда ты будешь на меня злиться, то будешь забирать Чижика и уходить в свою квартиру. А я буду приходить за вами – адрес-то я знаю! Так что, как видишь, все просчитано.

Просчитано у него все… Ольга плакала потихоньку и потихоньку осознавала, что плачет она вовсе не от отчаяния, что плачет она потому, что давным-давно не плакала вот так, не пряча слез ни от кого, тем более – от мужика, который просит ее выйти за него замуж. Наверное, это от шампанского. Как хорошо, что она выпила целый стакан шампанского. Надо почаще пить эту гадость – и ничего не бояться, ни о чем не думать, ничего не чувствовать… Кроме ласковых больших рук, которые гладят ее голову, спину и плечи. Кто бы мог подумать, что таких больших рук можно совершенно не бояться…

– Да? – тихо спросил Игорь у нее над ухом. – Давай думай быстрее. Не так уж много времени осталось. Когда Чижик пойдет в школу, ее там спросят: а кто твоя мама? И что она ответит?

– А ведь Анну все стали Чижиком звать, – сонно сказала Ольга. Правда, как спать хочется. Сколько ночей она уже толком не спала…

Игорь легко коснулся губами ее лба, провел пальцами по влажной от слез щеке и тихо поднялся.

– А Чижик им ответит: моя мама – Оленька, – сказал он, глядя на тощенькую фигурку, комочком сжавшуюся в коконе толстого махрового халата, слишком большого для нее.

И пошел к двери, пока она не проснулась и из своего упрямства, из-за своей гордыни, из-за этого своего неизвестно чего опять не ляпнула чего-нибудь совершенно неуместного – например, «нет».

– Нет…

Игорь остановился, постоял, переводя дух, медленно оглянулся… Ольга спала. Даже во сне лицо у нее было растерянное и печальное, и щеки до сих пор мокрые, и ресницы слиплись стрелками. Темные губы дрогнули, приоткрылись, и Игорь опять уловил чуть слышное, но очень категоричное:

– Нет.

Он зажмурился, тряхнул головой, стиснул зубы и вышел из комнаты, больше не оглядываясь. Нет? Ну, это мы еще посмотрим.

Глава 17

– Ну и почему я тебе должна что-то рассказывать? – Галка сидела на табурете у окна, нахохлившись, обхватив себя руками за плечи, и хмуро смотрела, как Игорь бегает из угла в угол. – Слушай, не мельтеши, пожалуйста. Сядь куда-нибудь, а то у меня от тебя уже голова кружится.

Игорь шлепнулся в «гостевое» кресло под дубовой полкой и раздраженно отмахнулся от какого-то журнала, который тут же свалился ему на голову. Галка удовлетворенно кивнула, злорадно хмыкнула и приподняла левую бровь.

– Ты еще скажи, что я в чем-то виноват, – сердито буркнул он, сдерживаясь, чтобы не вскочить и не пересесть куда-нибудь, где побезопаснее.

– Я ничего не говорю. – Галка скроила многозначительную мину, вернула левую бровь на место и подняла правую.

– Вот именно – ты ничего не говоришь! – Игорь опять начал сердиться. – Ты мне ничего не говоришь, Ольга мне ничего не говорит, никто мне ничего не говорит! Сижу тут как дурак и ничего не понимаю! Ну что мне делать, а?

– Да что хочешь, то и делай, – невозмутимо посоветовала Галка.

Игорь скрипнул зубами, вскочил и опять забегал из угла в угол. И вдруг он перехватил Галкин взгляд – напряженный, испытующий и, кажется, не очень доброжелательный. Господи помилуй, ну что он опять сделал не так? Чем он всем им так не нравится?

– Ну чем я ей так не нравлюсь? – Он остановился перед Галкой, сунул руки в карманы и уставился на нее в упор. Та снизу вверх долго смотрела на него тем же настороженным и не очень приязненным взглядом, потом отвернулась к окну, вздохнула и равнодушно сказала:

– Почему не нравишься? Нравишься… Как это такой красавец – и не понравится кому-то?

От «красавца» Игорь совсем расстроился, опустился перед Галкой на корточки, тронул ее за руку и смиренно спросил:

– Галь, ну почему она замуж за меня не хочет? Ты ведь знаешь, а? Скажи!

Галка повернулась и опять уставилась на него тем же взглядом, только теперь сверху вниз.

– А почему ты на ней жениться хочешь? – спросила она наконец без малейшего интереса.

– Как это – почему?! – Игорь от удивления сел на пол и даже на миг дар речи потерял. Ничего себе вопросы, а? Почему солнце всходит на востоке? Почему Волга впадает в Каспийское море? Почему Земля вращается вокруг Солнца? Надо же, какие банальности лезут в голову… – Галь, ты вопросы какие-то, извини, странные задаешь… Я ведь все-таки жениться хочу, а не… м-м-м… а не что-нибудь другое!

– Вопросы я задаю странные… – Галка саркастически хмыкнула и опять подняла левую бровь. – Но между прочим, на мой странный вопрос ты так и не ответил.

Игорь поднялся, сел в «гостевое» кресло и закрыл глаза в ожидании удара по темечку какой-нибудь очередной самопадающей книгой. Не дождался, открыл глаза и вдруг неожиданно для себя ляпнул:

– А если она за кого другого выйдет?

И тут же испугался собственных слов – до внезапного озноба, до острого укола в сердце.

– Не выйдет, – спокойно сказала Галка. Вроде бы даже с сожалением сказала.

– Правда? – обрадовался Игорь. – Нет, ты точно знаешь? А почему?

– Надоел ты мне. – Галка поднялась и загремела посудой. – Чай еще будешь, нет? Дел у меня сегодня – выше крыши… А я тут сижу, вопросы твои дурацкие слушаю! – Галка неожиданно грохнула чайником об стол, обернулась к Игорю и заорала в полный голос: – А на мой вопрос ты так, межу прочим, и не ответил!

Игорь вскочил и тоже заорал:

– А что я должен отвечать?! Это что, так странно – хотеть жениться на любимой женщине?!

– Ага… Понятно… Давно бы так… – Галка опять шлепнулась на свой табурет, облокотилась на стол и подперла щеки ладонями. Теперь она улыбалась торжествующей и немного хитрой улыбкой, и взгляд ее был почти доброжелательный. – Так ты ее, стало быть, любишь?

– А как же? – растерялся Игорь. – А то зачем бы мне жениться? То есть…

– Ну да, ну да… – Галкина улыбка стала еще хитрее. – Действительно, зачем? Ведь не затем же, чтобы бесплатную няню заиметь!

– Ты думай, что говоришь! – Игорь от возмущения даже заикаться вдруг стал. – Да ты думаешь, я!.. Да ты вообще!.. Да я десять нянь найму, и Ольга сама их выбирать будет, и вообще что захочет – то и…

Он заметил, что Галка совсем уже откровенно хихикает, и растерянно замолчал.

– И ты можешь представить, что Ольга кого-нибудь подпустит к Чижику? – вкрадчиво спросила Галка, все так же хитро улыбаясь.

– Не подпустит, – помолчав, согласился Игорь. – Ну и правильно. Ну и пусть. Пусть все, как она захочет… Только пусть она замуж за меня выйдет.

– А ты ей это говорил? – тоже помолчав, спросила Галка.

– Говорил. – Игорь вздохнул и полез в карман за сигаретами. Кажется, он сегодня уже курил? А, ладно… Бросишь курить тут, как же. – Я ей именно вот этими словами и говорил: все будет, как ты захочешь…

– Да нет, – перебила Галка. – Ты ей говорил, что любишь?

– А… нет. – Игорь растерялся, страшно смутился, понял, что Галка заметила его смущение, и смутился еще больше. – Галь, ну что ты, ей-богу… Ну что тут говорить-то? И так все понятно.

– Вот-вот. – Галка усмехнулась, и глаза ее опять подернулись холодком. – Гришка вот ей тоже ни разу в жизни про любовь слова не сказал.

Игорю стало плохо. По-настоящему плохо, до тошноты, до физической боли в каждой клеточке тела. Наверняка оттого, что его сравнили с «ее Гришкой». Ну что же, в конце концов, он пришел сюда именно за этим – узнать об этом «ее Гришке» и что там получилось до такой степени не так, что Ольга до сих пор не переболела этим проклятым «ее Гришкой».

– Слушай, – начал он осторожно, – если человек любит – это же видно, правда? Слова – это только слова, сказать что угодно можно…

Галка посмотрела на него как на больного и с совершенно не свойственной ей интонацией, серьезно и печально, продекламировала:

– Слова – это ветер, наполняющий паруса нашей лодки, которая несет нас по морю жизни к радости или страданиям.

– Красиво, – признал Игорь. – Емко. Это кто-то из великих придумал?

– Ага. – Галка опять хитро разухмылялась. – Из великих. Это я придумала. Только что.

– Ладно. – Игорь решительно поднялся и потянулся за висящим на спинке стула пиджаком. – Не хочешь ты мне ничего объяснять – не надо. Сам разберусь.

– Сядь. – Галка опять посерьезнела, помолчала и тяжело вздохнула. – Объясню я тебе, чего сама знаю; только если ты Ольге хоть слово – я тебя своими руками… То есть нет, глупости все это. Если ты о нашем разговоре Ольге проболтаешься – она от тебя уйдет. И даже Анну оставит… Нет, Анну не оставит, конечно. Но тебе ее не получить, если ты хоть слово…

– Нет, – быстро сказал Игорь, осторожно садясь и не отрывая глаз от очень серьезного и какого-то тоскливого лица Галки. – Нет, никогда, ни слова, ни при каких обстоятельствах… Клянусь! Ты только расскажи мне, что это за Гришка такой был, что она его никак забыть не может…

– Забыть не может! – Галка жестко усмехнулась. – Еще бы… А ты смог бы забыть палача, который бы тебя тринадцать лет подряд пытал? Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год… Забыл бы ты сумасшедшего, который тебя мучил бы и при этом объяснял, что ты заслуживаешь еще худшего, который требовал бы обожания, а при этом поливал самыми последними словами… Слова – это только слова? Какие вы все идиоты… Ой, не могу…

Галка замолчала, стиснув зубы, и схватила чайную чашку. Рука ее дрогнула, чай плеснулся ей на колени, Галка жадно глотнула остатки, невнятно чертыхнулась и с грохотом поставила чашку на стол.

Игорь ошеломленно смотрел на нее, и боялся открыть рот, и с ужасом ждал продолжения, и начинал понимать, что лучше бы этого продолжения не было. Галка подняла на него хмурый взгляд, увидела его лицо и коротко вздохнула.

– В общем, так, – несколько спокойнее сказала она. – Гришка был подлец страшный. Подонок. Эгоистичная тварь без чести и без совести. И без мозгов, если уж на то пошло.

Она опять замолчала, а Игорь с трудом сглотнул и с трудом же слепил вопрос, всплывший на поверхность мешанины эмоций, мыслей и подозрений:

– Подожди… Как же она тогда… Почему же она замуж за него вышла? И потом – столько лет…

– Ой, ну ты дурак! – Галка с сердцем хлопнула себя по коленям. – Ты-то почему на своей мочалке этой голливудской женился?

– Ну, откуда я знал, что потом так все получится, – растерянно возразил он. – И потом, она все-таки Чижика мне родила. Да и разошлись мы вовремя.

– Ну а Ольга откуда заранее что могла знать? И тоже, надо думать, своего Чижика хотела. Она же на детях совершенно чокнутая, ты заметил? Для нее же чужих детей нет, все – как ее собственные, это я еще в больнице заметила… Если бы ей своего – тогда, наверное, вся жизнь по-другому повернулась бы. И от Гришки освободилась бы вовремя, может быть. Ну да что теперь гадать… Чудо, что вообще освободилась.

– Галь, подожди… – Игорь сильно потер лицо ладонями и помотал головой. – Я все равно ничего не понимаю. Ты говоришь – он страшный подлец… Ольга должна была все понимать! Она же не из тех, кто подлость прощать будет… И все-таки не бросала его. Я этого не понимаю.

– Да алкаш он был. – Галка брезгливо поморщилась. – Да еще наркоманил помаленьку на подручных средствах – димедрол там, транквилизаторы… У них в отделении чертова прорва всякой гадости, ну он и пользовался. От него и первая жена сбежала, потому что с таким жить, ясное дело, невыносимо. Все знали, кроме Ольги. А кто о таких вещах предупреждать будет? Гришка, конечно, сам бы не сознался. Он и себе-то не сознавался… А посторонние в это дело не суются. Тактичные все, сволочи. Только за спиной перешептывались. Ведь Ольга до сих пор думает, что о Гришке никто ничего не знал! А ты спрашиваешь, почему она терпела…

– Нет, все равно не понимаю, – подумав, обреченно признался Игорь.

– Ну что тут понимать?! – Галка заметно рассердилась. – Ты же видишь, какая Ольга, да? Она же просто не может бросить больного! Она же сама сдохнет, но смертника вытащит! А Гришка без нее обязательно загнулся бы. Теперь понял?

– Но ведь она в конце концов ушла от него, – растерянно возразил Игорь. – Что же не раньше?

– Ушла, – с непонятной интонацией сказала Галка. – Сначала из верной смерти вытащила… Сейчас он не пьет, таблетки не жрет, даже не курит. Ведет здоровый образ жизни, сучье отродье. На работу его тоже она пристроила. Он же в больнице почти не получал ничего. Так она его через одну свою пациентку к частной практике приспособила, чтоб хоть деньги зарабатывал. Так он эти заработки знаешь на что тратил? Костюмчики ему нужны были новенькие, чуть не каждый месяц, и рубашечки во множестве, и ботиночки к каждому костюмчику, и портфельчики за три тысячи… Ты знаешь, сколько у Ольги платьев? Так вот: нисколько! У нее вообще почти ничего нет и не было никогда… Ладно, это не главное, ей наплевать. Но ведь она все это время без конца за всякую дополнительную работу хваталась, чтобы алименты его Шурке посылать! Ты это понять можешь? Чтобы хоть какую-нибудь мебель в квартиру купить, потому что Гришка заявлял, что у него на это денег нет! У него ни на что денег не было, даже на продукты не тратился… Ольга всю жизнь кормила. А он – складывал. Копил на что-то. И всем рассказывал, что Ольга плохая хозяйка – экономить не умеет. А когда она слепнуть стала, так он весь из себя просто героем ходил. Прямо так и говорил: это, мол, мой крест, и нести его придется всю жизнь. Кто раньше его не знал, так те очень сочувствовали. Как же, такое редкое благородство. А что он практически всю свою жизнь пропьянствовал и на чужой шее провисел – так это подзабывать стали. Последние-то годы он трезвеньким ходил. Вот и забыли.

– А ты не забыла…

– А я не забыла. Я в больницу попала как раз тогда, когда Ольга его из пьянки тянула. Ну и наслушалась всякого от сестер и нянечек. Сначала даже не верила – мало ли что бабы по злобе болтают. Ольга всегда такая спокойная была, такая… радостная, что ли. Ну, то есть радость от нее какая-то шла. Я ведь с позвоночником лежала, боль – ужас просто, совсем помирать собралась. Меня Ольга вытащила. Ночами напролет со мной сидела, ручками своими шкуру мою растирала часами – чтобы пролежней не было. Ручки у нее какие… Эх, такой редкостной девке – и так редкостно не повезло.

– А сама она тебе что-нибудь рассказывала? – осторожно спросил Игорь.

– Да почти ничего. Про Шурку только немножко. Как им хорошо жилось, и все такое. Ну и потом – что Гришка запретил им и переписываться, и перезваниваться… Знаешь, я ведь недавно туда звонила… С Шуркой хотела поговорить, может, пусть бы девчонка написала Ольге на мой адрес. А Гришкина жена бывшая заорала, что Ольга посторонний человек, что Григорий и так уже с этой больной достаточно намучился, и нечего их преследовать… В общем, я так поняла, они опять нашли друг друга. Шурку жалко, конечно. Но Ольгу жальчей – любит она Шурку, вот какие дела.

– У Ольги теперь Чижик есть, – твердо сказал Игорь.

– Угу, – одобрительно буркнула Галка. – Правильно формулируешь, молодец.

– И я у нее есть, – так же твердо сказал Игорь.

– Да? – Галка с сомнением подняла левую бровь. – А она в этом уверена?

– Не знаю… – Игорь опять полез за сигаретами. – Галь, что ж мне делать-то?

– А не знаю, – сердито сказала Галка и уставилась в окно.

– И за квартиру она обиделась, кажется… – Игорь болезненно поморщился, вспомнив ползущую по щеке Ольги светящуюся в полумраке слезу. – Говорит: это еще что за подарки… Я уж и про зарплату за десять лет говорил, и про испытательный срок… Как-то у меня все не так получается, да, Галь?

– Гришка ей за всю жизнь ни разу ничего не подарил, – хмуро сказала Галка. – Ей, кажется, никто никогда ничего не дарил. Кроме матери, и та все больше что-нибудь полезное – шапочку какую-нибудь, вазочку, полотенце там… И то Гришка все из дому тащил и пропивал. А как с питьем завязал, так все себе, себе… Даже фрукты какие или там тортик – и то только для себя. В отдельном шкафчике хранил, на ключ закрывал. Можешь поверить? И в отпуск всегда один отдыхать куда-нибудь ездил. Козел.

– Во! – оживился Игорь. – Отпуск! Что-то я давно в отпуске не был! Как ты думаешь, Ольге море понравится? У меня такая привязка есть! Друг в дельфинарии работает! Представляешь? Мы с Чижиком в прошлом году у него были, так Чижик до сих пор этот балдеж вспоминает. Ох, обрадуется, если поедем… Как ты думаешь, Ольга дельфинов полюбит?

– Дельфинов-то Ольга полюбит, – невесело сказала Галка. – Насчет кого другого еще можно сомневаться… А уж дельфинов-то Ольга точно полюбит.

Глава 18

Вторую неделю в доме такая суета, что Ольга совершенно растерялась. Юг, море, дельфины – это все, конечно, хорошо. Но как-то уж очень неожиданно. Она что-то не помнила, чтобы Игорь Дмитриевич планировал эту поездку. Ее, во всяком случае, никто ни о чем подобном не предупреждал.

Похоже, он никого ни о чем подобном не предупреждал. Инга Максимовна приезжает в Семино через день – то тряпочки всякие привозит, то просто так, якобы уточнить какие-то детали, что-то спросить, о чем-то посоветоваться с Ольгой. Ну что она, Ольга, может посоветовать? Она понятия не имеет, что нужно брать с собой на юг для ребенка. Она даже не уверена, можно ли пятилетнему ребенку ехать на этот их дельфиний юг. Но, оказывается, Чижика уже возили туда в прошлом году. Тогда тем более – о чем Ольгу-то спрашивать? В прошлом году без Ольги как-то ведь обошлись.

Ей не очень хотелось на этот юг. Наверное, потому, что вокруг поездки подняли столько шуму. А может быть, потому, что Ольге очень не хотелось уезжать из этого необыкновенного дома, в котором ей так необыкновенно хорошо. Каждую минуту, каждую секунду ей здесь было так хорошо, как не было никогда за всю ее жизнь. И даже сломанная нога была сущим пустяком, и даже не неприятностью, а скорее вовремя подвернувшимся поводом для того, чтобы провести здесь еще хоть несколько дней.

А может быть, ей просто не хотелось трогаться с места. Хотелось забиться куда-нибудь в уголок, замереть, затаиться, чтобы никто не видел и не слышал, и закрыть глаза, и тихонечко разобраться с тем, что свалилось на нее ни с того ни с сего. Всю жизнь она ощущала себя очень одинокой, а сейчас ей хотелось именно одиночества – немножко, совсем чуть-чуть, просто чтобы прийти в норму. Если, конечно, не считать того, что она, кажется, уже перестала понимать, что это такое – норма.

И когда же, наконец, привезут Чижика?

– Оленька-а-а!

Она вскочила, роняя карандаш и бумагу, кинулась к двери, совсем забыв, что нога еще побаливает, тут же оступилась, зашипела от боли сквозь стиснутые зубы, чертыхнулась шепотом и – не выдержала, закричала, как никогда не кричала за всю свою жизнь:

– Чижик! Немедленно остановись! Не бегай по лестнице! Я к тебе иду!

Но дверь уже распахнулась, и в комнату метеором влетела Анна, с разбегу прыгнула на нее, обхватывая руками и ногами, уткнулась носом ей в шею, повизгивая от восторга. Ольга охнула от довольно ощутимого удара, покачнулась, крепко обняла маленькое тугое тельце и зарылась лицом в растрепанные кудри Чижика. И сразу успокоилась. И с какой стати она какие-то проблемы себе придумывает? Чижик с ней, и все будет хорошо.

– Анна! Ты осторожнее все-таки… У Оленьки ножка еще болит.

Ольга подняла голову и открыла глаза. Игорь Дмитриевич стоял в дверях и хмурился.

– Ой, – озабоченно сказала Анна. – Что это я, правда, буквально не знаю как кто…

Она отцепилась от Ольги, спрыгнула на пол и тут же потащила Ольгу к дивану.

– Садись сейчас же, – приговаривала Анна, деловито суетясь вокруг, усаживая Ольгу и тут же забираясь к ней на колени. – Тебе нельзя пере-утом-ляться. Болит?

Она извернулась в кольце Ольгиных рук, свесилась вниз и похлопала ладошкой ей по ноге.

– Вообще-то я другую ногу ломала, – сказала Ольга и тихо засмеялась.

И Анна засмеялась, опять крепко обнимая ее и утыкаясь носом ей в шею. Господи, как же ей повезло, ведь она даже и не надеялась, даже и мечтать не смела, особенно после того, как у нее навсегда отобрали Шурку…

– Я тебя люблю, – шепнула Ольга темной кудрявой макушке. – Чижик мой хороший… Я тебя люблю. Очень сильно.

Анна подняла на нее сияющую мордашку и неожиданно громко сказала:

– И я тебя люблю. Просто уж-ж-жасно как люблю. Тетя Марина сказала, что ты мне жизнь спасла. А папа сказал, что меня буквально нужно выпороть. А Саша-маленький сказал, что нас всех нужно выпороть. И что когда ты выздоровеешь, он сам лично проследит, чтобы ты выпорола всех без ис-клю-чения, даже его. А тетя Галя сказала, что ты не можешь никого выпороть, так что она согласна выпороть всех сама… Оленька, а почему ты не можешь никого выпороть?

Ольга смотрела в румяное, смуглое, оживленное лицо Чижика и думала, что уж кого и надо бы выпороть, так это ее, Ольгу…

– Это плохое слово, – сказала она и вздохнула виновато. – Пороть – значит бить… Разве можно человека бить? Сама подумай.

Анна задумалась, серьезно сдвинув бровки.

– А если человек буквально плохой – тогда можно? – наконец спросила она.

– Ну и кто же у нас такой плохой, что его ударить не жалко?! – Ольга даже отшатнулась слегка и уставилась на Анну с искренним удивлением.

– Никто! – быстро сказала та. – Никто не плохой. Ты правильно не хочешь никого выпороть.

Они уткнулись друг в друга лбами и опять начали смеяться, и тут к ним присоединился низкий, мягкий и будто немного неуверенный смех Игоря Дмитриевича. Ох ты, она про него совсем забыла… Ольга сняла Чижика с колен, посадила рядом с собой и торопливо потянулась за рассыпавшимися по полу листами бумаги. И так она все время в его присутствии чувствует себя неловко, а тут еще эти бумажки… Не хватало только, чтобы он понял, какие такие дебеты с кредитами она без конца подсчитывает. Но он опередил ее, бросил на пол большую дорожную сумку, шагнул вперед и одним движением сгреб с пола бумажные листы.

– Опять кого-нибудь рисуешь? – начал он, но запнулся, удивленно разглядывая колонки цифр. – А, нет… Арифметика какая-то…

– Это… просто так, – быстро сказала Ольга, протягивая руку за листами. Игорь Дмитриевич поднял на нее взгляд, и она вся сжалась внутри, изо всех сил стараясь не выдать смятения.

– А я думал, что опять чей-то портрет рисуешь, – слегка улыбаясь, сказал он, отдавая ей бумажки. – Только вот кого бы тебе рисовать? Всех уже нарисовала, даже Цезаря и Розу. Меня, правда, еще не рисовала, но я ведь не такой красивый, как Цезарь…

Ольга запихивала листы со своей арифметикой в ящик тумбочки, слушала его подчеркнуто легкомысленный голос и с нарастающей неловкостью осознавала: все он понял. Чего тут было не понять, если она все так аккуратно разграфила: цена квадратного метра, количество квадратных метров, зарплата, доход от рисования, необходимая сумма для Галки, неизбежные расходы на зиму… Выплата долга за квартиру. Все он, конечно, понял и сейчас ка-а-ак скажет что-нибудь…

– Мы тебе тут привезли кое-что, – сказал Игорь Дмитриевич, подхватывая с пола сумку и плюхая ее на диван. – Галка передала. Для юга. И велела тебе не сопротивляться. Так и сказала: будет брыкаться – обозлюсь. Подтверди, Анна.

– Подтверждаю, – важно сказала Анна и энергично закивала головой. – Так и сказала: обозлюсь на хрен, как сатана. Что такое сатана?

– Караул, – ужаснулась Ольга. – На неделю ребенка нельзя оставить. Тут же чему попало научат.

– Она меня не учила, – безмятежно призналась Анна. – Я сама подслушала. Давай посмотрим, чего тебе тетя Галя прислала!

– Беда мне с вами, – пробормотала Ольга, кидая укоризненный взгляд на тихо смеющегося Игоря. – И что там смотреть? Опять Галка какие-нибудь тряпки дикие на меня повесить хочет… Прямо навязчивая идея у человека. Сто раз уже говорила, что не надо мне никакой дурацкой роскоши! А все необходимое у меня есть.

– Оль, ты бы правда не сопротивлялась, а? – мягко попросил Игорь Дмитриевич. – Галка ведь обидеться может.

– Не может, – упрямо буркнула Ольга, с неприязнью глядя на огромную сумку. – Галка никогда не обидится. Галка именно обозлится, как… э-э-э, – она оглянулась на Анну и вздохнула, – как не знаю кто. И ведь наверняка там безобразие всякое.

– А вот давай посмотрим. – Игорь Дмитриевич расстегнул замок сумки и легко поднял ее над диваном. – Может быть, никакого безобразия там и нет. Галка, например, считает, что кое-что тебе очень даже сильно понравится.

Он перевернул сумку, сильно встряхнул ее, и на диван вывалилась огромная куча разноцветной одежды. Ольга молча уставилась на эту кучу: нет, на этот раз совершенно ясно – Галка сошла с ума. Даже в глупой безоблачной юности она никогда не напялила бы на себя этот купальник леопардовой расцветки или вот эту розовую ночнушку… Хотя ночнушка вполне может оказаться вечерним платьем – она же ничего в этом не понимает. А это по всем признакам должно считаться юбкой. Нет, Галка безусловно свихнулась. Эта юбка даже Анне коротковата будет.

– Безобразие, – хмуро сказала она и принялась кидать тряпки обратно в сумку. – Откуда она все это взяла, интересно? Да еще такое количество… Чижик, не трогай ничего, мы сейчас все это упакуем, и пусть тетя Галя…

– Подожди! – Игорь Дмитриевич перехватил ее руку. – Ну что ты так сразу… Вот увидишь – все пригодится.

– Когда это все пригодится? – Ольга сердито выдернула руку из его горячих пальцев и опять принялась кидать вещи в сумку. – Мы что, на пять лет туда едем?.. Чижик, не напяливай на себя всякую гадость, порядочные девушки таких сарафанов не носят!

Игорь Дмитриевич засмеялся, опять поймал ее руки и сел рядом.

– Оленька, – вкрадчиво сказал он, заглядывая ей в глаза. – А почему ты так не любишь нарядную одежду? И потом – это совсем не так много, как тебе кажется. Тетя Катя – и та с собой больше вещей берет.

– Катерина Петровна тоже едет? – Ольга обрадовалась и удивилась. – А почему? Она что, и там тоже будет готовить, стирать и все такое?

– Ничего такого. – Игорь Дмитриевич крепче сжал ее запястья, потому что она хотела освободить свои руки. – Просто тетя Катя давно не отдыхала, пора ей свой любимый артрит на солнышке погреть. Нет, если она захочет, конечно, может и приготовить что-нибудь свое, фирменное. Но я думаю, Пашка ей не разрешит.

– Батоно Паша не разрешит, – подала голос Анна, до этого молча и увлеченно роющаяся в груде цветных тряпок. – Батоно Паша даже тете Этери не разрешает готовить… Оленька, смотри, что я нашла! Это же твои тапочки!

Ольга оглянулась, увидела в руках Чижика белые парусиновые тенниски – и тут же простила Галке всю остальную кучу этого барахла. Тенниски были точно такими же, одну из каких Игорь Дмитриевич раскромсал ножом, снимая с ее сломанной ноги. Тенниски были символом привычного, надежного, своего… А это все – не ее. Никогда не было ее, и никогда ее не будет.

Почему она не любит нарядную одежду? А потому, что у нее не было случая ее полюбить. Как-то так получилось, что их пути – ее, Ольги, и нарядной одежды – ни разу не пересекались. Ну и что? До сих пор она по этому поводу никогда не тосковала.

Ольга вздохнула и опять с неудовольствием оглянулась на пеструю кучу.

– Ладно, – сказала она неохотно. – Там посмотрим… Но откуда Галка деньги на все это взяла?

Глава 19

Игорь сидел у мангала, делал вид, что изо всех сил наслаждается жизнью, а сам тяжело и стыдно изводился от ревности. Ну что это такое, в самом деле, – с Пашкой они год не виделись, мог бы Пашка, наверное, пообщаться с ним, Игорем, чуточку подольше для первого раза. И хотя бы ради приличия. Так нет, с лучшим другом Пашке поговорить не о чем. Пашке, оказывается, в сто раз интереснее говорить с Ольгой, которую он видит в первый раз. И куда Этери смотрит?

Впрочем, Этери смотрит туда же. И трехлетний Олежка. И десятилетняя Тамара. Вся дружная семья Калмахелидзе дружно уставилась на Ольгу, дружно галдя на смеси русского, грузинского и украинского. И даже кумир семьи беспородный пес с гордым именем Коба, известный патологической ненавистью к чужим, совершенно бесстыдно отирается возле Ольгиных ног, сует башку ей под руку, улыбается, вывалив длинный розовый язык, заглядывает в глаза с воистину собачьей преданностью… Сукин сын. И даже индюшата сбежались всей толпой на нее посмотреть, свиристят что-то на своем языке не хуже семейки Калмахелидзе. А два самых наглых индюшонка все время пытаются влезть к ней на колени. И как он, Игорь, мог всего этого не предвидеть? Ничего себе отпуск получается… Две недели такого кино он просто не выдержит.

– Эй, дарагой, слюшай, ты за шашликом следышь, да? – Пашка на миг отвернулся от Ольги, глянул на Игоря веселыми синими глазами и подмигнул. – Э-э, ты не следышь, да? Шашлик сгорит – что гогония кушать будэт, слюшай?

И тут же многоголосье вокруг Ольги взорвалось с новой силой, Этери закричала «хай тоби бис», Тамара захохотала, Олежка в восторге завизжал, даже суровый пес Коба в изумлении тявкнул и упал пузом на траву, даже индюшата разинули клювы и растопырили крылья. Еще бы – вся дружная семья Калмахелидзе до сих пор не подозревала, что патриарх способен даже просто отойти от мангала, не говоря уж о том, чтобы доверить такое ответственное дело, как приготовление шашлыка, чужим рукам.

Игорь вздохнул, повертел шампуры и раздраженно отмахнулся от дыма. Гогония! Ты бы, друг мой Пашка, все-таки не зарывался. Какая она тебе девочка? Она моя ровесница, а я – твой ровесник, и между прочим, я твоей Этери ни разу не сказал: девочка…

Дружная семья Калмахелидзе опять что-то дружно заорала, и Игорь оглянулся на этот сводный хор местного филиала Бедлама. И встретился глазами с Ольгой. Ольга сидела посреди этого Бедлама молчаливая и безмятежная, с Анной на одном колене и с Олежкой на другом, обнимала обоих детей совершенно одинаково, и оба они совершенно одинаково обнимали ее с двух сторон, только Анна была тоже безмятежна и молчалива, а Олежка без конца что-то щебетал и заглядывал Ольге в лицо. Игорь замер, не в силах отвести взгляд, почувствовал, как ухнуло сердце, и вдруг стал думать – нет, не думать, а говорить про себя, молча, но очень громко, он почти кричал, он так громко молча кричал, что она просто должна была услышать… Ты такая красивая, – кричал он, – это несправедливо, все на тебя смотрят, какое они имеют право, надень очки, – кричал он, – ну зачем мы сюда приехали, тебя нельзя никому показывать, – кричал он, – конечно, тебе на меня наплевать, хорошо хоть, что у меня есть Анна, ты Анну не бросишь, ты ведь не бросишь Анну? Значит, ты и меня не бросишь, – кричал он, – но ты слишком красивая, это несправедливо, так нельзя, всякие Пашки всегда будут толпиться вокруг, и ты в конце концов кого-нибудь из них выберешь, тоже красивого, самого красивого, и тогда я его просто задушу, и тогда ты меня наверняка бросишь, а как же Анна? Она без тебя никак, – кричал он, – и я без тебя никак, зачем ты такая красивая? Это ведь совершенно не важно, ты понимаешь, ты должна понимать, я сейчас сожгу этот чертов шашлык, пойду и утоплюсь, разгони их всех, я тут совсем один, а ты невыносимо красивая! – кричал он.

Ольга слегка улыбнулась ему, и он замолчал, ошеломленный. Ольга улыбнулась именно ему. Она никогда не улыбалась никому персонально – только Анне. А сейчас она улыбнулась ему. Или у него мания величия развивается? На почве комплекса неполноценности… Во влип. Но топиться, кажется, можно погодить.

Из дому выплыла Катерина Петровна. Она зевала и хлопала заспанными глазами, хмурилась и терла затылок. Она была далеко не в своей обычной форме, но порядок в строю навела в две секунды: Пашку отправила ставить самовар, Томку – собрать персиков («только с веточки, детка, чтобы солнышком пахли»), Ольге с Анной настоятельно порекомендовала осмотреть сад, отобрала у Ольги Олежку, цыкнула на рыкнувшего было Кобу, шикнула на индюшат и велела Этери отдыхать. Ах, как хорошо, что Катерина Петровна с ними поехала, в который раз порадовался Игорь. Как у нее всегда это ловко получается: смирно, кр-ругом и шагом марш… Что-то давно он ей ничего не дарил… Настроение у него улучшилось.

Подошла Этери, села рядом на отполированное долгой эксплуатацией бревно, помолчала, глядя на огонь, и наконец сказала, мечтательно щуря черные нерусские глаза:

– Яка гарна дывчина… Дуже, дуже гарна. Мабудь, з Марсу?

– Что ж только с Марса? – вздохнув, отозвался Игорь. – А туманность Андромеды ты как вариант не рассматриваешь?

– О, – согласилась Этери. – То ж я дывлюсь – Павло зовсим з глузду зъихав.

– А сама-то? – Игорь опять вздохнул и невесело хмыкнул. – У Пашки акцент прорезался, как у Иосифа Виссарионовича, а ты так и вовсе на украинскую мову перешла.

– Да шо це таке! – начала было Этери, но спохватилась, замолчала и тоже невесело хмыкнула. – Вообще-то да, удалось тебе нас удивить. Откуда она такая взялась? Что красивая – это одно. Но скажи на милость, что Олежка может в этом понимать? Ты чув… э-э… ты видел, как Олежка на нее кинулся? Как муха на мед. Так не бывает.