Девочки, к вам пришел ваш мальчик (сборник) Петрушевская Людмила

Вернее, шесть тысяч, нам мама оставила: мне, сестре и брату. Шесть тысяч вору Сережке перепало. Я к ним в Москву поехала, тут же гляжу: они «Жигули» купили. На мои шесть тысяч. Я ничего говорить не стала, что с ними толковать, только сказала: «Ну, как вам мои „Жигули“ подошли?» Отец его, Сережкин, покраснел, весь как рак красный, и бормочет: «Ничего не понимаю, ничего не понимаю». Сам Сережка пришел, руки вытирает, глаза не поднимает, улыбается. На старухины купили машину. Как мне теперь перед братом отчитываться, перед сестрой? Брат хотел приехать с Дорогомиловки, уборную поставить. Он обещался моему Вадиму помочь с «Жигулями»: он дает семь тысяч, исключая те, что у меня лежат, а у меня свистнули! Сестра приезжала, мяса привезла два кило, костей Юзику, а Юзика убили. Привезла мне на сарафанчик, привезла банку помидор пять литров баллон, привезла десять пакетов супу. И по сей день лежат. А Юзика нет! Юзика мать была настоящая овчарка, отец неизвестен. Мать овчарка, она тут бегала-бегала, видно отвязалась, прошлой весной ее застрелил этот же Игорь Ручкин. Она бегала, а в марте в пионерлагере, я пришла за дверью, снимаю дверь с петель, смотрю, лежит эта овчарка, а около нее пять барсуков толстых таких. Я ей потом хлеба давала, куски сухие размочила, у меня зубов нет. А Игорь Ручкин ее застрелил. Я пошла на третий день и взяла одного себе. Они уже расползаться начали, от голода и поползли слепые. Вот этот самый Юзик и был.

Звенит будильник. Фёдоровна вздрагивает, кошка вырывается, убегает. Ира бежит в комнату.

Ира, ты сколько же денег получаешь?

Ира. Сто двадцать рублей.

Фёдоровна. И куда же ты собралась мне за дачу такие деньги платить? Двести сорок?

Ира (выходит с градусником). А что?

Фёдоровна. Что?

Ира. А сколько мне платить?

Фёдоровна (быстро). Сколь договаривались. Я говорю, как ты такие деньги наберешь?

Ира. Сама удивляюсь.

Фёдоровна. Может, давай я тебе одну отдыхающую с дом отдыха пущу? Женщина приходила, просилась. Она весь день в дом отдыхе на горе, будет только ночевать. У нее там в дом отдыхе муж не муж.

Ира. Пока обойдусь.

Фёдоровна. А то бы пустила. Одну койку, она с мужем на веранде переночует, двадцать четыре дня двадцать четыре рубля. Или он ей не муж, не знаю.

Ира. Не надо, не надо. Я от матушки своей еле отбилась, не надо.

Фёдоровна. И я ей тоже сказала: спрошу, но не ручаюсь. Что есть двадцать четыре рубля в наше время? Она бы больше дала.

Ира. Что есть сто двадцать четыре рубля в наше время!

Фёдоровна. Я тоже сказала – не надо ваших тридцати шести рублей, тахта у ней не полуторная. Никто ручаться не может, а вдруг вы захотите отдохнуть мертвый час, а на участке дети, тут у нее ребенок, тут у этих двух по ребенку. Трое мальчишек, это же рота! И все. Она тогда стала спрашивать: не поставите ли вы мои улья на участок? У нее три улья.

Ира. Новости!

Фёдоровна. Какие такие улья! Сначала ей койка, потом муж, потом улья! Слушай, а у тебя муж есть?

Ира. Да был. Разошлись.

Фёдоровна. Алименты платит?

Ира. Платит. Двадцать пять рублей.

Фёдоровна. Случается. Блюм Валя меня недавно сватал, тоже пенсию получает семьдесят два рубля. У него трое детей возросли, а комнаты две, а у меня полдома. Ему же семьдесят лет, а мне семьдесят второй пошел. Я в день тридцать ведер под яблоньки выливаю. Нас Марья Васильевна Блюм сводила. Я надела туфли желтые, зубы, плащ синий, полушалок с розами синий, невестка подарила раз в жизни. Висит в шифоньере, я тебе покажу. Это здесь я так… обретаюсь, а у меня шуба каракулевая с какой поры у невестки в шкафу висит, сапоги на цигейке стоят. Я к тебе как-нибудь в Москву приеду как принцесса цирка. Сберегаю для лучших времен. Моя кума, невесткина мать, все хвастает: а у вас сколь на книжке? А я: а у вас? Небось цифра пять? Она говорит, да, хитрить не буду, около того и выше. Она одевает на работу бриллиантовые серьги, она кассиршей в «Суперсаме» работает. А к ней тут двое грузин подходят: «Слушай, моей матери срочно нужны точно такие же серьги». Она послушала, на следующий день уже в серьгах не вышла. Вырвут с корнем! А зачем мне Валька, я мужчин не люблю. Ухаживать за престарелым пенсионером свыше моих сил. Я и мужа своего не любила.

Входят Светлана, Татьяна и Валера.

Валера. Баба Аля тут как тут! Здравствуй, баушка!

Фёдоровна (не слушая). Ну? Не любила, как только Вадима родила, сразу ушла к маме. И где похоронен, не знаю.

Валера. Баба Аля!

Фёдоровна (тоненько). Ай.

Валера. Как здоровье, баушка? (Выставляет на стол бутылку.)

Фёдоровна (вытирает уголки рта двумя пальцами). Ну, у вас гости, я пошла, я пошла.

Светлана (это очень худая, как жердь, женщина, говорит басом). Ну, Фёдоровна, за компанию!

Татьяна. Бабуль, куда, куда! (Хихикает.)

Валера (важно). Присядьте.

Фёдоровна. Ну, за компанию и монах женился. Мне только ложку, десертную ложечку. Я принесу. (Уходит.)

Валера. Гм!

Все садятся, он стоит. Ира стоит, закрыла дверь в комнату.

Мы особенно не знакомы, но родственники. Так сказать, одного помета.

Татьяна (хихикает). Скажешь тоже.

Светлана. Почему это помета?

Валера. Помет! (Поднимает кулак.) Это когда одна свинья зараз опоросится. Это сразу называется помет. Помет поросят. В местной газетке во время командировки своими глазами прочел. Лозунг: «За тысячу тонн помета от одной свиньи!» Думал, они там свиней на удобрения ростят. Но! Растолковали. По-мет. Мечи на стол кирпичи!

Татьяна. Люди сидят, а ты про удобрения. (Хихикает.)

Ира наконец сдвигается с места, ставит чашки, режет хлеб.

Светлана. Татьян! Мы забыли. У нас же есть сыр. Мой в целлофане, твой в бумаге.

Татьяна (хихикает). Неси!

Светлана выбегает. Ира уходит в комнату, притворяет плотно дверь.

Татьяна. Зачем опять мой кошелек взял?

Валера. За бутылкой же, ну!

Татьяна. Учти, я тебя кормить не собираюсь.

Валера. Дура и есть дура.

Татьяна. Наоборот, я очень даже не дура.

Валера. Такие дела решаются только с бутылкой.

Татьяна. Да она не согласится.

Валера. Молчи! С бутылкой делались и не такие вещи. Вообще, ты попросила – я приехал. Сбегал за бутылкой. Из-за вас же, дуры!

Татьяна. Зачем ты мой кошелек-то взял? Дуралей.

Валера. Ты знаешь, что такое у мужчин долги?

Татьяна. Восемь лет у тебя все долги да алименты. Все дела да случаи.

Валера. Может мужчина получать сто тридцать на руки минус алименты тридцать пять ежемесячно?

Татьяна. Кто же тебе виноват, попал в аварию с пьяных глаз.

Валера (озлобленно, свистит). Попомни!

Татьяна. Нарожал детей.

Валера (оживившись). Кто нарожал? Я, что ли?

Татьяна. Ты. Ты. В Библии сказано. Исаак родил Иакова.

Валера. Учти! Когда рождается ребенок, мужчина умирает заново. И так каждый раз. Ни один мужчина не хочет этого. Есть даже такой роман: «Живем только дважды». Поняла? («Поняла» он говорит с ударением на «о».)

Татьяна. Зачем ахинею разводить. Даром сюда пришли.

Валера (шутит). Наверное. («Наверное» он говорит с ударением на «о».)

Татьяна хихикает, потому что Ира выходит с горшком в руке.

Ира. Сейчас.

Валера. Да лей в наш туалет, не стесняйся. Я угощаю.

Ира выходит.

Татьяна. Завсегда так: как что, в магазин или за водкой, ты за мой кошель хватаешься.

Валера. Опять за рыбу гроши!

Татьяна. Слушай, давай я на тебя на алименты подам!

Валера. Схватилась! Ты знаешь, что тебе выпадет? Останки! Я ведь уже считал. Сто сорок три оклад, тридцать три процента. От четырех отнять два… Сорок семь рублей с копейками.

Татьяна. Сорок семь рублей шестьдесят шесть копеек.

Валера (злорадно). Да подели пополам! А? Двадцать три рубля с копейками! И это в месяц! А я-то даю больше!

Татьяна. Двадцать пять, да.

Валера. Ну!

Татьяна. Сколько тебе можно говорить: ты ешь, ты спишь, надо за квартиру, надо за свет!

Валера. А я что, за сплю тоже платить должен?

Пауза. Татьяна хлопает глазами.

Татьяна. А за белье? Я же в прачечную отдаю.

Валера (бодро). Комплект рубль в сутки ночь!

Откупоривает бутылку. Наливает в чашки, чокаются, пьют. Татьяна хихикает, потягивается. Входит Светлана с сыром.

Светлана. Моя Леокадия села и сидит. Опасается дождя, видно. Что она лежа захлебнется.

Валерий наливает Светлане, та прикрывает чашку рукой, потом сдается. Татьяна хихикает. Светлана пьет.

Татьяна. Вообще в крыше столько дыр! («Вообще» она произносит как «воще»). Вообще кошмар, за одну зиму осталось одно решето.

Светлана (утираясь рукой, нюхает сыр). Да, это вы довели дом до аварийного состояния. Все прогнило. Эт-то вы постарались.

Татьяна. Слу-шай! Наоборот! От дома бы давно хлам остался. Дом без хозяина загнивает. Мы его поддерживали. Валера то с лопаткой, то с молотком! На потолок землю носил ведрами.

Светлана. Самое главное – крышу довели.

Татьяна. Мы не доводили, мы жи-ли! Воще. Когда живешь не в своем доме, знаешь, ты бы тоже подумала, головой. Покрыть крышу – это четыре сотни. Да мы бы лучше у хозяев сняли и два лета прожили! Четыре сотни. (Хихикает.)

Светлана. Вы пользовались? За это платите.

Татьяна. Вот ты сейчас тоже пользуешься? Давай плати.

Светлана. Крышу вы раскрыли.

Татьяна. Мы там не танцевали. Это время, время! Ты бы жила, ты бы крыла?

Валера. Нет!

Татьяна. Чужое бы ты не крыла.

Светлана. Леокадия моя сидит с зонтиком, всю скрючило. Знает, потопа ждет.

Валера. Это ваша мамка? Старушка та?

Светлана. Это моя свекровь, мне в наследство досталась от мужа. Мой муж – ее сын. Он умер, она как с нами жила, так и живет по старой памяти. Я в основном на ночных дежурствах, все-таки Максим спит не один. В моем положении родных не выбирают.

Валера. Максим – это кто?

Татьяна. Да Макся, ее парень.

Валера. А, пацан. Это они с нашим сегодня сцепились?

Татьяна. Я днем работаю, она ночью… Когда у нее сутки на выходные выпадают, я с ребятами сижу… Каторга, вообще.

Валера. Это хорошо, у Антона свой друг. А то здесь Ручкины хороводят… Всем вопрос задают: «Кто такой усатый-полосатый?»

Светлана. А кто?

Валера. А это твой матрас!

Татьяна хихикает, прикрыв рот. Ей неудобно.

Светлана. Хулиганье какое.

Валера. И Блюмы бандиты, верхние. Им по семь-восемь лет, они курят.

Светлана. Нет, не ожидала я от вас, что вы меня в такую тюрьму заманите.

Татьяна. Я-то здесь жила, вообще… И ничего. Попробуй, сними здесь дачу. Здесь дачи Госплана. Речка, лес, аэропорт. А ты бесплатно.

Валера. Как Госплан!

Светлана. Но без крыши же, поймите! А вдруг лето будет дождливое?

Валера. Безвозмездно под дождем.

Татьяна. Валера! Выхода нет, надо толем крышу покрыть.

Валера. Толем! Я испытываю отвращение к физической работе. А от умственной меня тошнит.

Татьяна. Хоть соломой покрыть, что ли.

Валера. Где солому сейчас возьмешь, ду-ра! В начале лета. Все съедено.

Светлана. Куда же мы детей денем?

Валера. Вообще, вот жестянщики хорошо зашибают! Вот которые «Жигули» восстанавливают после капремонта. Эх, пойду жестянщиком!

Татьяна. Так тебя там и ждали.

Валера. Попомни.

Татьяна. Ну что за муж, разве это муж? Твой же сын будет под дождем с бронхиальной астмой.

Валера. Надо было закалять! Ты же не дала!

На пороге двое мальчиков – Антон и Максим.

Максим. А тетя Ира в нашем туалете закрылась!

Валера. А ну, малыши, идите, играйтесь! Не маячь, не маячь тут. Лезьте вон на дерево. Там ваш раненый товарищ! Там ваш раненый товарищ, на дереве! Выполняйте.

Мальчики, переглянувшись, исчезают.

Меня дети любят. И собаки. И пьяные, кстати.

Татьяна. Свояк свояка видит издалека.

Валера. А я их закалю! Приучу! Буду приезжать.

Татьяна. Сейчас. («Сейчас» она произносит как «щас».)

Светлана. Как я только на эту удочку вашу пошла! Мало того что я за вашим Антоном на карачках ползаю: Антоша, обедать, Антоша, ручки мыть, а Антоша завился веревочкой, поминай как величали.

Татьяна. А ты не зови его! Побегает голодный, сам прискочит.

Светлана. Да, и ему снова-здорово – разогревать? Я что, кухарка тут нашлась?

Татьяна. Сам разогреет, не маленький. Дома греет. Придет из школы, ключ на шее, сам греет.

Светлана. Нет, я его к газовой плите не подпущу. У взрослых людей взрывается, а тем более они спичками балуются. Не-ет. Как хотите, а я не могу жить без крыши.

Валера. Минуточку.

Светлана, давайте выпьем и познакомимся. Меня зовут, как это давно известно, Валерик. (Берет ее руку, жмет.) Я вам еще пригожусь, я это чувствую. Необходимо только достать кровельный материал.

Наливают, пьют. Входит Ира.

Ира! Ты гордая! Пойми об этом!

Татьяна. О, долгожданная! Ира, проходите, садитесь.

Светлана. Мы же сестры! Ну, выпьем за знакомство.

Ира. Да я не буду… Ребенок больной.

Татьяна. Мы трое… (запнулась) троюродные.

Валера. Надо выпить. Чтобы не свалиться.

Светлана. У нас была одна прабабушка и один прадедушка.

Ира. Я не знаю так далеко. У меня был неродной дедушка Филипп Николаевич.

Татьяна. А я своих не помню никого. В деревне пооставались.

Валера. Зря не помнишь. Сейчас бы в деревню махнули твою. За бесплатно.

Татьяна. В деревню надо шмотки возить и дарить. Рюкзаками да посылками.

Валера. Да ну, сейчас от подохшей родни никто не берет!

Татьяна. Им сейчас детям кримпленовые костюмчики возят.

Ира. Я по мужу. А по отцу Чанцева.

Светлана. А я по мужу Выголовская. А папина фамилия Сысоев. А мамина фамилия Катагощева.

Ира. Папина фамилия Чанцев, но его давно нет. Мамина фамилия по отчиму Шиллинг.

Валера. Англия?

Ира. Он из обрусевших немцев.

Татьяна. А у меня мама и папа однофамильцы. Кузнецовы! Дедушки и бабушки опять-таки все Кузнецовы!

Валера. Причем учтите: однофамильцы. А не родственники. А моя фамилия, передаю по буквам: Козлос-бродов. Козлос! (Делает паузу.) Бродов.

Светлана. Через тире?

Валера. Нет, зачем.

Татьяна. А я Кузнецова!

Валера. А Антон – Козлосбродов!

Татьяна. Сменим, сменим. Десятку сунем в зубы кому надо когда надо и сменим.

Валера. Попомни! Так… Есть предложение поднять тост за отчества. Я биологических родственников не имею в виду, я имею в виду всех здесь присутствующих!

Поднимают чашки. Входит Фёдоровна в синем шелковом плаще, синем полушалке с розами, в желтых туфлях, сияя вставными зубами. В руках у нее десертная ложка.

Фёдоровна. С приездом! Вот надергала салату я… Что взошло. Вымыла в бочке. Так что ешьте, витамины! Кресс-салат.

Валера. И вас, Пантелеймоновна. (Наливает ей в ложку.)

Фёдоровна (выпивает, морщится и зажевывает салатом). Я Фёдоровна. Это мой муж был Пантелеймонович. Отец у них был купец второй гильдии, имел мельницу и две пекарни. Их двенадцать было человек: Владимир, это мой, Анна, Дмитрий, Иван, Надежда, Вера, Любовь и мать их Софья, остальное не знаю. А их отец Пантелеймон. Вера-то Пантелеймоновна еще жива в Дрезне, в доме инвалидов, царствие ей небесное. А вы их какие-то внуки. Я и сама-то никого не знаю, Владимир был летчиком, не знаю, где лежит, я с ним в разводе. Мама твоя, Ира, кого-то помнит.

Валера. Фальшивые вы внуки, вот что я скажу. У этой Веры, наверное, есть тоже дети.

Фёдоровна. Ее-то дети, она их пережила, а где детей дети, неведомо.

Светлана. А много было таких детей?

Фёдоровна. Вас вот трое от троих, а еще от девятерых такие же неизвестно где шляются.

Валера. Так этот же дом ничей, это общее!

Светлана. Может, еще внуков двадцать человек.

Фёдоровна. Нет, уж мы по одному рожали… а вы-то тем более. Я Вадима родила, ушла жить к маме. С мужем я сошлась так просто, не любила. Родился Вадим, я им совсем не занималась. Помню, у соседей через забор был пожар, я Вадима схватила ночью, завернула в одеялку, выбежала, положила его на землю, а сама давай ведрами воду носить. К утру все прогорело, наш забор, а на дом не перешло. А я хватилась – где же мой Вадим? А он так и провалялся на земле всю ночь. Я была активная! У Вадима сынок, Сереженька, отличник!

Валера. Не навещают они тебя, бабушка?

Фёдоровна. А нет, нету! А раньше у детей разница в возрасте была большая. Старшему, к примеру, шестьдесят… а младшенькому сорок. Вы тоже можете родить еще через лет пятнадцать.

Валера. Только через мой труп!

Светлана. Отчима не хочется ребенку на голову навязывать.

Ира. Этого не знаешь как на ноги поставить. И молишься и молишься, только бы дожить!

Валера. Закалять надо! Каждое утро холодной водой ухо, горло, нос. Я Антона закалял!

Татьяна. Кто же зимой закаляет, дуралей!

Валера. Если бы не Татьяна, я бы его закалил. Надо холод, открытые окна, водой обливание…

Светлана. Вот сейчас у нас будут такие условия. Будет обливание. Я сегодня не на дежурстве… Мы с Таней их скатертями всех укроем, полиэтиленкой… Нигде ничего не посушишь… Нечего сказать. Спасибо тебе, Татьяночка, что ты пригласила меня бесплатно нянчить твоего Антошу, пока ты отдыхаешь на работе, да еще без крыши над головой. Хотя я имею такие же права жить на этой даче одна и без твоего согласия.

Валера. Раз-ли-ва-ю! Последняя. (Разливает.)

Все пьют. Ира вышла в комнату.

Фёдоровна, у вас нет лекарства настойки календулы?

Фёдоровна (осторожно). А это от чего?

Валера. Это от горла.

Фёдоровна. Нету, нет, Валерик, я полощу лопухом. Тебе нарвать?

Валера. А у вас нет настойки лимонника, экстракт космонавтов элеутерококк?

Фёдоровна. Нет, нет, Валерик. А это от чего?

Валера. Это от пониженного тонуса. А какая-либо настойка есть?

Фёдоровна. На спирту?

Валера. Само собой.

Фёдоровна. Есть, Валерик, но тебе не подойдет. Настойка йода.