Девочки, к вам пришел ваш мальчик (сборник) Петрушевская Людмила
Ира. Но корнуольский язык почти мертвый.
Николай Иванович. Ничего, примем меры! Ира, вот что. Я попрошу вас пройти со мной до моей дачи, я вам спущу бробди… (запинается) этот препарат. Павла надо будет запереть, чтобы соседи не проявляли активность. Да и камеру с покрышкой бы не забыть. Теща сейчас выметается на вечернюю летучку к соседке, так что она авось не увидит одного колеса, а я его уведу.
Ира. Это не соседи, это родственники. Мои троюродные сестры.
Николай Иванович. Бывает! Бывает!
Ира (в дверь). Павлик, я сбегаю за лекарством. Я тебя закрою, хорошо? Горшочек под кроватью. В термосе чай с лимоном. Не разлей. У него руки дрожат.
Николай Иванович. Апельсины умеешь чистить, хлопец?
Голос ребенка. Нет!!!
Николай Иванович. Мама, начисть ему апельсинов. Полную кучу. Пусть побалуется. Я еще спущу. У меня они есть по потребности. Вернее, по труду. (Смеется.) Пока еще.
Ира. Павлик, или я Фёдоровну позову, она с тобой побудет?
Николай Иванович. Мама, захвати теплое что-нибудь. Типа пледа. (Он произносит «плэд».)
Ира. Ничего, я плащ накину.
Николай Иванович. А все же плэд необходим. Я знаю окрестности и их туман.
Ира. Пледа нет.
Николай Иванович. Одеялко есть?
Ира (сбита с толку). Есть.
Николай Иванович. Годится! Годится!
Ира. Минутку. Павлик зовет. (Уходит.)
Николай Иванович. Он у тебя серьезный товарищ, ничего. Минуток через тридцать. Через сорок – сорок пять. Я ему принесу еще фильмоскоп ручной со слайдами. Дочура моя еще месяц будет в отсутствии… Теща на собеседовании… Будешь смотреть слайды. Парад гвардейцев. Сам снимал! О, как я снимаю! (Выставляет большой палец.)
Ира (выходит). Ничего не получается. Я с вами не пойду. Он сейчас начнет потеть, надо сменить рубашечку. Фёдоровна не сумеет.
Николай Иванович. А жаль! А жаль! Ну ладно, туман не туман, пойду побреду, больному срочно нужно. Камеру с покрышкой.
Ира. Одеяло дать?
Николай Иванович (горько шутит). Что я с ним буду делать один?
В дверь заглядывает Валера.
Валера. Стратегическая проверка! (Исчезает.)
Николай Иванович. Дверь надо держать от соседей на запоре! (Уходит.)
Входит Валера.
Валера. Ира, ты гордая, пойми об этом. (Выставляет бутылку, садится довольный.)
Ира. Ну я вас прошу, идите, он засыпает.
Валера. Что я на вас смотрю, вы как паркет нециклеванный. Второй раз в жизни вижу, второй раз подумалось. Я со своей сестрой ехал на похороны. В поезде. Она вывалила на стол банки, красит, мажет, пудрит. До неузнаваемости. Тряпку мокрую взять, стереть. Вот так женщина! (Откупоривает бутылку.)
Входит Татьяна.
(Быстро). Я к вам по поводу крыши. Сейчас объясню все.
Татьяна. Пил у гастронома?
Валера. Ты что! Я тебе принес.
Татьяна. Где мои два рубля? Отдай кошелек, во-первых.
Валера отдает кошелек, Татьяна смотрит.
Где они?
Валера щелкает по бутылке.
Это – два рубля? Это рубль пятнадцать.
Валера (солидно). С наценкой в ресторане.
Татьяна. Это – в ресторане?
Валера (солидно). Теперь о крыше.
Татьяна. Совсем глаза залил. Скоро тебя вообще переведут… в сапожники. За семьдесят рублей.
Валера. Ну какая дурость! Ну вы только подумайте! (Наливает, пьет.)
Татьяна. Слушай, Ира, я к тебе. Я узнала. Это не Антоша его держал в воде, Антон мне признался. Он целый день один. Вот этот Макся им и командует. Антоша всегда со мной делится, я приезжаю с работы, он меня бежит встречать, сам ничего не говорит, в руку лицом тычется, я чувствую, у меня рука мокрая. Антон у Макси книгу просил, кстати вашу же книжку, «Мэри Поппинс». Макся уже прочел, а Антоше не дает. Только если будешь моим рабом. На коленях перед ним стоять, руки по швам. Я говорю: «Максим, вот ты прочел книгу о людх хороших, она хоть чему-нибудь тебя научила?» Слушай, «Мэри Поппинс» – это же твоя книга, дай почитать Антону.
Ира. Ну бери. Скажи, я просила.
Татьяна. А ты хочешь знать, они решили вам эту книгу не отдавать вообще! Пока вы не отдадите покрышку с камерой.
Валера. А вы их не пускайте сюда, и все.
Татьяна. Вот. Слушай, а пусть Павлик твой играется с Антоном! Пусть лучше они дружат, чем с этим! А я вам буду готовить, я на нее готовлю, так лучше на вас. Закупки буду делать. Ты только Антона корми, она не кормит. Через плечо швыряет. А я в долгу не останусь. У меня отпуск в ноябре.
Валера (солидно). У меня отпуск в декабре. (Наливает, пьет.) Я декабрист.
Татьяна. Договоримся?
Входит Фёдоровна.
Фёдоровна. Я уже Светланочке сказала, дождь собирается. Татьяна, надо вам тазы, ведра готовить. Сейчас разразится. Как же вы ночевать-то станете? Пошли, у меня в чуланчике два ведра, корыто под крыльцом.
Татьяна. А нас Ира пускает к себе.
Ира. На веранду.
Входит Николай Иванович.
Фёдоровна. Валерик, пошли, пошли. Мне поможешь что ни то. (Садится к столу, вытирает уголки рта двумя пальцами.)
Николай Иванович. Тут требовались лекарства. Я доставил.
Ира. Спасибо, не надо. Он сейчас пропотеет, мы сразу ляжем спать. (Уходит в комнату.)
Валера. Садитесь, будем знакомы. Валерий Герасимович. Автомобилист. Исполняющий обязанности мойщика. Наливаю, угощаю.
Николай Иванович. В доме больной, следует потише.
Валера. Вы Ирин муж? («Ирин» он произносит как «Ирын».)
Николай Иванович. Вы догадливый.
Пауза.
Фёдоровна. Ну, всего хорошего, ложитесь. Татьяна, пойдем, бери его.
Берут Валерия под руки, поднимают, ведут.
Валера. Ира! Никогда не допускай! Пойми!
Татьяна. Идем, на ноги встань.
Валера. Жизнь – это схватка над морем!
Татьяна. Если ты своими ногами не пойдешь, я не знаю…
Валера. Если бывает двух родов: если не выпить, то прокиснет.
Татьяна берет со стола бутылку. Валерия уводят.
Николай Иванович. А я еще лекарства принес! (Осторожно ставит на стол бутылку коньяка.)
Ира. Ну я прошу, уходите.
Николай Иванович. Ну-ну, ну-ну, какие сердитые. Я покрышку с камерой принес! (Вынимает из сумки покрышку с камерой.) Пропотел, пока снял. Вот и лекарство английское. Ну?
Ира. Господи, вот навязался на мою голову.
Николай Иванович. Дождь начинается. Ничего, я с зонтиком. Самое интересное, я люблю, когда дождь, находиться в помещении. Вроде там дождь, а у тебя тепло, сухо. Какое-то возникает чувство уюта. Не гоните меня, не браните. Я так соскучился за вами!
Ира уходит. Николай Иванович ставит чайник на газ, греет руки.
Самое интереснее, теща долго колобродила, все никак не уходила. Я как разведчик сидел.
Ира (входит). Сейчас их зальет. Там совершенно нет никакой крыши. Идите, идите домой. Они сейчас придут ко мне. Мы так договорились. Идите скорей!
По улице пробегает Фёдоровна с корытом над головой. Она бежит на ту половину дома.
Николай Иванович. Да, начались большие дела, я чувствую. Нам здесь не посидеть. Приходите завтра вечером на луг, к мостику. Часиков в девять. Зажжем костер, я привезу шашлыков. Вы можете есть шашлыки? Вина грузинского. Как я вас люблю, просто непонятно. У вас бьющие глаза.
Ира. Да что вы сидите тут? Людям некуда деваться, а вы торчите как пень! Они меня даже в туалет свой не пускали, я на горшок ходила. А я теперь их должна с больным ребенком терпеть. Идите, идите, Николай Иванович! Они сейчас уже идут.
Николай Иванович (с грустью). Я вас боюсь! Я вас боюсь!
Ира мечется, сдвигает стол, стулья к стене. Николай Иванович уходит. Ира встает у дверей, вытягивает руку на дождь. Вздрагивает. Появляется процессия. Впереди Фёдоровна, все с тем же корытом над головой, дальше идет, подняв воротник пиджака, Валерий с двумя раскладушками, с рюкзаком. За ним Татьяна ведет, укрыв полами своего плаща, Ан-тона и Максима. У мальчиков в руках чайник и кастрюля. Замыкает шествие Светлана, ведущая под руку Леокадию, старуху под зонтиком. В руках у Светланы чемодан. Проходящие не смотрят на Иру.
Фёдоровна. Все поместимся, ничего, у меня комната шестнадцать квадратных метров, тепло, сухо.
Уходят. Ира закрывает свою дверь, запирает ее на засов, передвигает мебель на прежнее место. Гасит свет.
Скрывается в комнате.
Голос ребенка. Мама, хочешь, я расскажу тебе еще одну сказочку? Вот однажды в городскую больницу попался серый волк. И за хвост повели его к врачу. Всем волкам там делали операцию, разрезали печень, чтобы там посмотреть – никакой обед там не застрял? А потом зашивали живот, и больно было. И ему там понравилось. Его обедом там кормили и давали мясо и капусту. Он такой хитренький – он ел, ел, ел капусту. А печень у волка была такая крупная-крупная, и в ней обед был. Потом этот волк английский, и вот у него есть крылья. Вот отсюдова такие маленькие, тоненькие крылья.
Часть вторая
Картина вторая
Квартира Иры в Москве. У телефона – Мария Филипповна, мать Иры.
Мария Филипповна. Але. Это я опять. Это ты? Что же ты? Что же ты мне так долго не звонишь? А? Хорошо. Я тебе перезвоню вечером. (Торопливо.) Приходи на мои похороны. Все. Перезвоню. (Кладет трубку. Думает. Набирает номер.) Але! Я туда попала? Пригласите, пожалуйста, Кондрашкову. А когда она будет? А Еловских нет? А кого-нибудь из старых работников? Это говорит Шиллинг. А это кто говорит? Я вас первый раз слышу. Я вас не застала. Вернее, вы меня. Извините, что звоню. Мы незнакомы. Простите. Да нет, что вы! (Кладет трубку. Некоторое время сидит, сохраняя на губах улыбку. Опять набирает номер. Деловито начинает.) Слушай, не бросай трубку! Я действительно собралась уходить в больницу. Не бросай трубку. Ты в курсе, моих никого нет. Ирочка сняла дачу за двести сорок рублей, сто рублей взяла у меня, первый взнос. Теперь уж отдавать ей будет некому. Слушай, я все-таки решилась лечь. Адрес пока не знаю, как узнаю, тут же сообщу. Уж полгода не решалась, теперь кидаюсь в пропасть. Зарежут так зарежут. Ей даже выгодно, ей останется двухкомнатная квартира, она водить сюда будет… И сто рублей не надо будет отдавать. Не бросай трубку! Выслушай меня! Я все-таки решилась лечь. Ирочке нужна моя помощь, а какой из меня помощник? Павлик все время болеет, она его простужает, не докармливает. Надо докармливать ребенка, а она – нет. Я надорвалась с ними. Направление уже на руках. Ну ладно, я тебе еще из больницы перезвоню, если меня сразу не уволокут на операционный стол. И я тогда не позвоню. Если не звоню – знай, я на столе. Но постараюсь перезвонить перед операцией. Ну конечно, других готовят, кровь берут. А меня будут резать срочно. Сколько можно, я полгода тяну. Я на дачу не ездила, Ирочка не желает, не знаю, как ей даже сообщить. Телеграмму. Да, но я не знаю адреса больницы… Из больницы как пошлешь? Она иногда приезжает мыть ребенка, раз в неделю, но уже их нет две недели. Не знаю, может, умерли. Я ей здесь оставляю записочку, чтобы она звонила тебе. Но если Павлик болеет и она там болеет, тогда она еще может и неделю не приехать, ребенок у нее там весь закиснет. А она не купает. Она воды боится как огня с детства. Я попала в положение, ничего себе. Если Павлик заболел, она не приедет меня хоронить, вот это будет номер!
Открывается входная дверь, входит Ира, ведет Павлика, у которого голова в платке, поверх платка шерстяная шапочка. Ира проводит Павлика мимо Марьи Филипповны, та поворачивается к ним лицом и говорит очень отчетливо.
В общем, ты в курсе дела, приглашаю тебя на похороны. Может, ты одна будешь идти за гробом. Михаила не води, он не любит таких вещей. Меня похоронишь в темном английском костюме, висит в шкафу под марлечкой. С медалью. Туфли синие в папиросной бумаге в коробке под ним же. Блузка и все остальное лежит в коробке из-под сапог, большая розовая под туфлями. Нет, Ирочка ничего этого не знает, знать не хочет и не слушает совсем. Ну, я еще перед смертью позвоню. Деньги у меня отложены на похороны и на поминки на сберкнижке, я завещание заверю в больнице же, перед операцией. На твое имя! Имей в виду! Ну погоди, успеешь к врачу, насидишься в очереди. Я позавчера четыре часа просидела, давление мне померили, конечно повышенное. Не надо. Миша твой подождет. Сейчас лето, ну и что он одет, не запарится, не в шубе у тебя. Ну посади его! Не прерывай! Я хочу лежать на Ваганькове, там, где мама. Могила там на имя Чанцовой-Шиллинг, участок сто восемьдесят третий. Так? Ты записываешь? Запиши. Ну посади ты его на стул. Ну сходи за карандашом, я пока с ним поговорю. Миша! Дай мне его. Миша! Как ты себя чувствуешь? Не слышит. Миша! Вдень слуховой аппарат! У него аппарат, таких в Москве четыре штуки. Миша! Она догадалась, вдела ему в ухо. Але, это я, Мария! Куда же это вы собрались в такую поздноту, вы опоздаете, прием до трех, да четыре часа сидеть! Он уже ничего не соображает. Склероз. Миша, это Маша Шиллинг! Ну? Он не при здравом смысле. Не помнит. Ты к какому врачу идешь? К урологу его ведут. Заговорил. Это его живо волнует. Ты живой старик! Але! Ты живой еще! Сейчас я его рассмешу. Миша! Да, да. Миша, приходи ко мне, у меня есть водка! Не слышит опять. Слабослышащий. Але, это я. Это ты? Принесла карандаш, запиши, участок сто восемьдесят третий. Шиллинг Александра Никитична, Шиллинг Филипп Николаевич. Все. Вы к скольким идете? Ну, еще есть время. Значит, я оформляю завещание в твою пользу, а ты меня похоронишь. Нет, ты меня! (Шутливо.) Нет, ты меня! (Весело.) Я к вам вечерком забегу. Чаем напоишь? Я сегодня туда уже не пойду, завтра пойду. Один день выиграю. Полгода ждала…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Полгода ждала, а уж один день…
Ира. Мама, Павлик болен.
Мария Филипповна. Ну, расскажи о себе. Ты-то как справляешься…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Не кричи, я не глухая. Это Ира внезапно приехала. Нет, ты что! Она же сейчас уедет, как всегда. Не бросай трубку. (Ире.) Ты знаешь, что мать умирает медленной смертью? Это я ей. Ну ладно. Я забегу, если это можно так назвать. Ира будет на тебя ориентироваться. (Ире.) Это Нина Никифоровна звонит, интересуется, беспокойна. (В трубку.) Я ей говорю, что чужие люди обо мне больше, чем она, звонят. А собственная дочь… Слушай, я все никак не доберусь до главного. Как Леня? Господи. Ну, бегите, бегите, если это можно так назвать. (Кладет трубку.) Поползли.
Ира. Мама, я Павлика больного привезла.
Мария Филипповна. А ты учитываешь, что я больна? Ты учитываешь? Почему ты уже две недели не приезжаешь? В моем положении две недели слишком большой срок для жизни.
Ира. Побудь пока с ним, я сбегаю в аптеку. В булочную.
Мария Филипповна. Я ухожу в больницу, у меня направление.
Ира. Что это ты встрепенулась сейчас.
Мария Филипповна. Когда-то надо.
Ира. Ну подожди немного. Я же связана по рукам и ногам!
Мария Филипповна. Я как чувствовала. Две недели ты его не привозила купать. Ребенок весь пятнами покрыт. Если со мной что-то случится, ты об этом узнаешь по взломанной двери.
Ира. Брось, ты здоровый человек.
Мария Филипповна. А это? (Роется в сумке.) А направление? Сколько в тебе зла!
Ира. Это же на исследование.
Мария Филипповна. А ты знаешь, что у меня ищут?
Ира. Хорошо. Ну подожди пятнадцать минут, я схожу в булочную.
Мария Филипповна. Врачи уйдут!
Ира. Из больницы не уйдут! Ты в какую больницу ложишься?
Мария Филипповна. Зачем тебе знать.
Ира. Мама, ну не будь эгоисткой. Вот я привезла. Молоко козье в банке… Яйца. Суп в банке ему и тебе. Котлеты в кастрюлечке. Покорми его, уложи, он устал.
Мария Филипповна. Ты довела ребенка! Худой какой… Колготки рваные… Павлик, ты кого больше любишь, маму или бабу? Отвык совсем, отучили. Я тебе сейчас книжечку любимую почитаю… «Мэри Поппинс»… Ты привезла мою книжку «Мэри Поппинс»?
Ира. Я ее дала на время… Почитать.
Мария Филипповна. Это же не твоя книжка.
Ира. Это моя, я ее купила в городе Каменец вместе с книгой «Сто лет одиночества».
Мария Филипповна. А где же тогда «Сто лет одиночества»? Я ее давно тоже не вижу. Все раздает, еще при моей жизни! Ты слабый человек! Ты всем веришь, у всех идешь на поводу! Ты не будешь знать, где что, где твои книги, где могила твоей матери.
Ира. Ну хорошо. Что мне, Павлика с собой тащить в аптеку? Он же один не останется, будет плакать. Ладно, я его покормлю сама и уложу, он поспит, а потом уже сходим в аптеку и в булочную.
Мария Филипповна. Обнаглела совсем. (Вытирает слезы.) Я тут сижу, волнуюсь, а она даже не позвонила, ни как Павлик, ни как я. Погоди еще, будешь горько сожалеть! Я в конце концов умру-таки!
Ира. Все мы когда-нибудь умрем.
Мария Филипповна. Когда ты отдашь мне сто рублей?
Ира. Осенью, я же сказала.
Мария Филипповна. Пойди попроси у отца ребенка, он вас обязан материально поддерживать.
Ира. Он и так платит.
Мария Филипповна. Ну, тогда у этого попроси… С которым ты гуляешь.
Ира. Господи. (Плачет.)
Голос ребенка. Обнаглела совсем.
Мария Филипповна. Вот-вот, учи его. Науськивай на бабку! Усь, усь!
Ира. Павлик, мы сейчас поедим, вымоемся, поспим… Потом уедем. Будем с тобой ходить на речку и в лес. Грибы пойдем собирать.
Мария Филипповна. Мама все тратит на своих мужиков. А матери кусок конфеты не привезет.
Ира. У меня нет денег.
Мария Филипповна. А у меня нет ста рублей! А мне хорониться надо! На что?!
Ира. У тебя же на книжке есть.
Мария Филипповна. Это еще на другое.
Ира. Тебя тетя Нина обслужит.
Мария Филипповна. Да не тебе же завещать. Ты все на мужиков и на подруг истратишь, на выпивон.
Ира. Вот и хорошо. (Выходит в комнату Павлика.)
Мария Филипповна (звонит) Кондрашкову, будьте добры. А, я, очевидно, не поняла, сегодня не будет. А это опять вы! Это опять пенсионерка Шиллинг. Будьте добры, передайте завтра Кондрашковой, что тревога отменяется, я собиралась искать своих детей, они у меня потерялись. Они куда-то забрались на дачу, где нет телефона. Теперь передайте Кондрашковой, что у Шиллинг все в ажуре. Я прямо смеюсь от счастья. (Вытирает слезы.) Ну, передадите? Завтра меня уже не будет… Так что я не смогу перезвонить… Ну, будьте здоровы и благополучны. Бегу в аптеку для них, малыш прихворнул. Счастья вам и долгих лет жизни. Я так рада! Нашлись, нашлись! Они, оказывается, болели и не подавали весточек!
Входит Ира.
Они – это единственное, что у меня в жизни есть. Вы добрый человек, жалко, что мы с вами незнакомы.
Я бы вас познакомила с моей дочерью, она без пяти минут кандидат наук…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Она меня зовет. Иду, иду! (Кладет трубку.) Что ты орешь? Пожалуйста, иди, разгуляйся, отпускаю. Иди в свою… аптечку! Я его покормлю и уложу, мое солнышечко! Иди, развлекайся. Тебе тут звонил… где-то я записала, потом найду… Михайлов, что ли?
Ира. Никольский?
Мария Филипповна. Нет, вроде Михайлов.
Ира. Такого нет. Ты бы записывала, мама.
Мария Филипповна. Всех твоих записывать… Мало кто звонит, я думаю, я так запомню, а забываю. Представляешь, я плачу целыми ночами, мне все время кажется, что Павлика нет…
Ира. Еще чего.
Мария Филипповна. А он вот он! Детонька моя!
Ира. Еще я привезла сосисок, положила в холодильник. В пакете гречневая каша.
Мария Филипповна. А ты, ты почему не поешь с нами? Поешь! Ты бледная!
Ира. Я побежала. У нас на даче что творится, разгром. У соседей крыши нет…
Мария Филипповна. Сломалась?
Ира. Прохудилась. А тут дожди…
Мария Филипповна. Дожди… Я не выхожу почти. Вы мне все время снитесь.
Ира. Ну, я их к себе позвала жить, а тут Павлик больной, тридцать девять до сорока! Представляешь? Ну, они люди стеснительные…
Мария Филипповна. На тебе вечно все ездят. Ты их позвала к себе жить, а меня нет, меня бы лучше пригласила. Мать здесь одна…
Ира. Да, чтобы мы и летом слушали твои речи.
Мария Филипповна. А ты сама не кричи, псих!
Голос ребенка. Что такое «псих», мама?
Мария Филипповна (кричит). Псих, и все. Она псих.
Голос ребенка. Псих!
Ира. Ладно, мы не будем обедать, мы уезжаем, все.
Мария Филипповна. Вот именно что псих. Для матери ей жалко тарелку супа. Ну беги, беги, гуляй. Что я, не вижу, что тебе надо? Сейчас мы поедим, поспим, почитаем, я снова при исполнении своих обязанностей, снова запряглась… «Мэри Поппинс» куда дела? Весь дом раздала, мальчику нечего почитать. Да как тебя назвать после этого?
Ира быстро уходит.
У бабушки пузико болит, ноет… Ноет… То ли грыжа… То ли что.
Картина третья
Веранда Иры. Пусто. Гремит ключ в замке. Входит Фёдоровна, включает свет. За ней осторожно, с узлами и раскладушками, входят все дачники – Светлана, Татьяна, мальчики, в конце, в дверном проеме, как в раме, величественно встает Леокадия с зонтиком. Все выглядят очень помятыми. Мальчики тут же убегают.
Фёдоровна. Ну вот, на мой риск, я вам открываю, пока переночуете, там дальше будет видно, а то друг у друга на головах… Я тоже одну ночку отдохну. Она приедет не раньше завтрева к вечеру, она рано не соберется ехать. И Павлик еще кашляет, может, она его к врачу сводит, собиралась сводить. Это еще один день. Сутки прочь.
Светлана. Мы как беженцы.
Татьяна. Черт его знает, как партизаны.
Фёдоровна. Ну, в то помещение-то будете заходить? Тут заперто.
Светлана. Не знаю… Может быть.
Фёдоровна. Ключа у меня нет.
Светлана. Тогда не надо. Вскрывать не будем. Ребята лягут на тахте… Мне на дежурство… Ты где?
Татьяна. Нет, мы с Антошей ляжем на раскладушках… А то Макся номера вытворяет… Щиплет Антошу. Пусть один теперь спит.
Светлана. Ты что, ни одной ночи не спишь? Все караулишь? Надо спать. А то ты на людей кидаешься уже.
Татьяна. Антоша кричит.
Светлана. Оставь! Раньше вообще детей запирали на целый день одних. Мать на работу, а я целый день с кошкой. И выросла.
Татьяна. И ничего хорошего не вынесла.
Светлана. Я же говорю, ты на людей бросаешься.
Между тем они разбирают вещи. Посадили Леокадию.
Фёдоровна. Вы пока поживите, а когда Ирочка приедет, я отправлюсь в Москву панихиду заказывать по маме. Скоро годовщина. Заночую у брата на Дорогомиловской, а вы у меня. День да ночь уже прибыль. Брат хотел приехать, поставить туалет, теперь опоздал. Вон какой домина стоит!
Светлана. А по-моему, Ира долго не приедет. Я чувствую. Здесь ему было не развернуться. Он и так и так.
Фёдоровна. Какой он ей туалет построил! За одно это можно положиться на человека.
Татьяна хихикает.
А она на него все волком смотрит. У нее в Москве свой мальчик, хороший человек, кандидат. Она мне сказывала.
Татьяна. А зато у нас теперь сортир.
Фёдоровна. За красивые глаза.
Светлана. У нее красивые? Если ее в бане помыть, может, и будут красивые.
Татьяна. Большие такие, как буркалы.
Светлана. Ты заметила, она никогда не смеется?
Фёдоровна. А над чем ей смеяться?
Светлана. А в кино?
Татьяна. Она не смеется, у нее зуба нет. У меня когда зуб сломался, тоже поневоле не смеялась. В крайнем случае рукавом закрывалась. (Показывает.)
Читать бесплатно другие книги:
