Шухлик, или Путешествие к пупку Земли Норбеков Мирзакарим
На какой-то миг Шухлик то ли впал в забытье, то ли вообще потерял сознание.
Он увидел сад Шифо. Правда, немного странный, словно паривший в воздухе. Шухлик плыл от дерева к дереву, разглядывая их лица. Прежде он не замечал, что яблоня похожа на маму, груша – вылитая кошка Мушука, абрикос – словно родной брат тушканчика Уки, а физиономия граната напоминает своим выражением черепаху Тошбаку.
Откуда-то – из родника, что ли? – возник бриллиантовый шар, раскрыв объятья навстречу.
Рыжий ослик очутился внутри шара и забылся ещё крепче.
А всё-таки слышал, что говорит предок Луций.
– У меня, сынок, есть одна финтифлюшка – уловка, хитрость. Впрочем, не одна, а целых четыре. Они отворят любую темницу!
И перед носом Шухлика появились старинные, замысловатой формы ключи, вроде амбарных.
– Если хочешь стать лучше и чище, открой первым ключом драгоценный ларец – восторженное состояние своей души, чтобы оно передалось всему телу, чтобы каждая мышца, каждая клеточка запомнила твоё желание.
Вторым ключом разомкни цепь, которая сковывает улыбку и радость от каждой секунды жизни. Третий предназначен для шкатулки, где хранятся смысл и цель твоего бытия. Пора извлечь их оттуда и поместить в самое сердце.
И, наконец, четвёртый, как отмычка, вскрывает двери, за которыми – счастье! Не ищи его на стороне, становясь взломщиком. Оно, счастье, внутри тебя! Избавься от страхов, уныния и дурных мыслей. Распахни, как дверные створки, добрые чувства, – и душа наполнится любовью и светом. Тогда Ок-Тава окажется рядом, и Чу тебя не оставит…
В забытьи Шухлик всё понимал. Всё казалось простым, как шар. Но очнувшись, усомнился. Разве могут спасти воображаемые ключи или какое-то одинокое внутреннее чувство, если даже пять внешних бессильны?
И всё же попытался, орудуя четырьмя ключами, создать Ок-Таву.
Представил утренний сад Шифо, когда его деревья только-только зацветают. И вечерний, наполненный зрелыми плодами. Рыжий ослик нёс на коромысле воду из родника, а все его приятели, стоя на лесенках-стремянках, собирали урожай. Сад, шелестя травой и листьями, рассказывал необычные сны, которые только саду и могут присниться. Шухлик сам такого не ожидал, но явственно увидел, как подошла мама, и услышал её слова: «Сынок, пора ужинать – я уже натёрла морковку с яблоками!»
Шухлику стало так радостно, что дух перехватило. Точнее – отпустило ввысь. Рыжий ослик, как говорится, воспарил духом!
Ведь всё это было, и сейчас есть где-то неподалёку, и наверняка ещё будет!
Душа его переполнилась запахами цветов, журчанием ручья, тихим дуновением ветра и вдруг превратилась в бриллиантовый шар, подобный Луцию.
И Ок-Тава отозвалась – осьмикрылая, с изумрудными перьями. Можно её не видеть, но как не понять, что она рядом?!
Когда прилетает чудесная ослица, всё чувственно, всё внятно!
Шухлик чуял прохладное трепетание её крыльев, разгоняющих пещерный жар. Уже не так больно впивались в копыта острые камни. Исчезли уныние и тоска.
Сама тьма подземельная, казалось, рассеялась, и стал ясно слышен голос Чу.
– Всё будет хорошо! Затылочники надеются, что, ошалев от жары, тьмы и бессонницы, ты выскочишь из своей шкуры.
Они явятся сюда ровно через три недели. Есть время, чтобы подготовить побег. А сейчас уже вечереет, так что постарайся вздремнуть.
В мёртвом подземелье Шухлик ощутил лучи закатного солнца, которые ласкали и убаюкивали. Впервые за долгое время он спокойно заснул, как будто в райском саду Шифо.
И ничего ему не снилось, если не считать ощущения счастья, которое ни вспомнить, ни описать невозможно.
Спасение шкуры
Проснулся Шухлик бодрым, полным сил, но – увы! – всё в той же безысходной чёрной тишине. Долго не мог сообразить, где это он? Опять безмерье и безвременье?! Хуже того – безверье.
«Пожалуй, у меня навязчивый бред и докучливые фантазии, – думал он, вспоминая Ок-Таву, бриллиантовый шар, разговоры с Чу. – А что это за странный колокольный перезвон в пустой голове?! Так, вероятно, и должно быть в пещере грешников-затылочников. Того и гляди, появятся привидения и призраки!»
И впрямь – почудилось едва заметное колебание воздуха, а звон распался на мелкие хрустальные шарики вроде слов, которые наяву и отчётливо произносил предок Луций.
– Я побуду с тобой, сынок, пока не выберешься отсюда!
Шухлик кивнул, не слишком уверенно. Его чувства, честно говоря, были в панике. Они переживали уже не только за шкуру, но и за рассудок.
– Научись управлять ими, – заметил Луций, – это не сложно. Постарайся распознать и запомнить, как звучит чувство Чу, которое говорит тебе правду. Едва услышал его – крути хвостом!
– В какую сторону?! – прыснул рыжий ослик, и вдруг так заржал, что и затылочники, наверное, услыхали.
Шар Луций тоже не удержался и залился звонко, будто малый колокол, отчего в пещере посвежело, как после короткой грозы.
– Неважно, в какую, – сказал он, отдуваясь. – Важно, чтобы установились надёжные отношения хвоста с чувством Чу! У каждой нашей мышцы отличная память – по себе знаю. Когда превратился из осла в человека, долго ещё подмывало пройтись на четвереньках или почесать брюхо задней ногой. Словом, кручение хвостом должно крепко-накрепко соединиться с пробуждением Чу. Понимаешь?
– Ну, как же! – опять хихикнул Шухлик. – Нужна прочная, обоюдная связь между хвостом и чувством, как в бою между командиром и солдатами…
Луций, судя по всему, очень оживился. Скользнула во тьме крохотная молния, и прокатились одна за другой несколько воздушных волн.
– До чего же толковый у меня потомок! – воскликнул он. – Если тебе срочно понадобится Чу, легче лёгкого вызвать его хвостом. Покрутишь – и оно тут как тут, к твоим услугам! А на всякий случай – вдруг с хвостом неприятности! – установи запасную линию. Например, между Чу и ушами…
Застоявшийся в подземелье Шухлик так завертел хвостом и замахал ушами, что Луция снесло в соседнюю пещеру.
Однако прочная связь никак не устанавливалась. Чу не подавало вестей. Вообще-то оно вело себя, как хотело, – изнеженное, обидчивое – то спит среди дня, то ночью не даёт покоя. А может замолчать на месяц. Никакого распорядка!
– Не всё сразу, сынок! – ободрил вернувшийся шар. – Твоё Чу довольно вялое, будто сонный сторож на бахче. Но нельзя строго спрашивать с чувства, которое коснеет без движения!
Что правда, то правда – у самого Шухлика в этой проклятой темнице ноги так затекли, буквально окостенели. И не попрыгаешь – до того остры камни на полу!
– Вот вам упражнение, одно на двоих! – придумал Луций. – Разобрать эти камешки на две кучи – чёрные к чёрным, белые к белым!
Шухлик нехотя, на ощупь начал их раскидывать. Он полагал, что это глупое задание. Даже не знал, сколько кучек получается. Две или двадцать две? А уж какие они – чёрные, белые, серые? – не сказал бы под расстрелом. Двигал камни из уважения к предку – бессмысленно, ни о чём не думая…
Но Луций неожиданно восхитился.
– Какой молодец! Именно так и надо, – с пустой головой. Мысли только мешают! Без них Чу чудесно справляется. Ты сам скоро увидишь…
Шухлик очень сомневался, что сможет хоть что-нибудь здесь разглядеть. По крайней мере, до тех пор, пока за его бедной шкурой не придут затылочники с факелами. Но всё же кое-чего он добился – истерзанные ноги размялись, а копыта блаженствовали, упираясь в гладкое дно пещеры.
– Не позволяй Чу лениться! – наставлял Луций. – Занятия, разминки, тренировки! Когда я был ослом, немало труда положил, чтобы по-человечески пить вино из кубка. Часами упражнялся! Подбирал нижнюю губу, складывая наподобие языка, и одним махом опрокидывал кубок – да всё мимо рта. Однако справился к восторгу моего хозяина. А он обучил меня и танцам на задних ногах, и греко-римской борьбе, что принесло ему честь и славу.
Шар Луций настолько окунулся в минувшее, что, кажется, надолго уплыл из пещеры.
– К чему это я? – вздохнул он, выныривая, наконец, из лабиринта воспоминаний. – Ах, да! Счастливые были времена в ослиной шкуре. Ты, сынок, береги её!
Шухлик, конечно, не возражал. По правде говоря, ему хотелось бы сберечь свою шкуру. Но каким способом? Вряд ли тут поможет раскладывание камней на кучки. В это верилось с большим трудом…
– Вот именно – большим трудом! – подхватил предок. – Если бы твоя душа трудилась не меньше ног, челюстей и языка, какие бы дивные чувства в ней выросли! Запомни крепко, отпрыск, что упражняется, то и развивается! В основном, понятно, брюхо. Но трудом можно достичь зоркости орла, чуткости лани, быстроты гепарда и лёгкости мотылька.
Вероятно, во мраке шар Луций каким-то образом жестикулировал, насколько это доступно шару, и показывал упражнения для зоркости, чуткости, быстроты и лёгкости. Во всяком случае, Шухлик испытывал все эти состояния – одно за другим, будто волны.
От чрезмерных усилий Луций устал. Слышалось его прерывистое дыхание. Наверное, и ему было тяжело в затылочных пещерах, вдали от привычного безмерья и безвременья.
– Приучи Чу трудиться, – медленно втолковывал он, – укрепи постоянным вниманием, и тогда оно будет бодрствовать и охранять, как овчарка. Станет проницательным и способным к озарению, то есть к внезапному, но верному решению. Ему нужно только твоё доверие и понимание, а также хорошая тренировка!
Шар Луций был так убедителен, что Шухлик, не откладывая, начал развивать чувство Чу, как штангист мускулатуру. Чем ещё заниматься в темнице?
В каждой приличной тюрьме имеются тренажёры, но рыжему ослику хватало камней под ногами и четырёх ключей, полученных от Луция.
«Крепнет то, что упражняется!» – повторял он ежеминутно.
Шухлик воспитывал и дрессировал Чу, как служебную собаку. Тренировал, как легкоатлета или циркового акробата!
– Трень-брень! – командовал он, вертя хвостом и хлопая ушами.
И Чу, так сказать, поднималось на задние лапки, делало стойку на голове и отжимания, сальто-мортале и шпагат.
Впрочем, и Шухлик, как говорится, не гонял лодыря. Он создавал ощущение Ок-Тавы, и когда являлась крылатая ослица, Чу особенно старалось – работало на славу.
И недели не прошло, а рыжий ослик уже смог разглядеть на дне пещеры две горки камней – белую и чёрную. В это невозможно поверить, если забыть о способностях Чу.
Более того, через несколько дней он увидел бриллиантовый шар, как когда-то в кармане пространства и за пазухой времени.
Шухлик превращался в один сплошной глаз! Всё существо его стало – чувствилищем! И, в конце концов, он смог узреть воочию Луция – уже не в виде шара, но человеком и ослом. Действительно, между предком и Шухликом было много схожего. Та же рыжая шкура и такое же выражение голубых глаз! Отдавая всё время воспитанию Чу, Шухлик куда меньше страдал в заточении.
Но подходила к концу третья неделя. Вот-вот явятся затылочники за ослиной шкурой. И от одного беглого воспоминания об этом становилось не по себе. Прямо скажем, – тошно становилось. Хорошо, что Луций успокаивал.
– Твоя устремлённость вместе с Чу обязательно выручат!
Так оно и вышло.
Обследовав стены пещеры и запоры решётки, Чу показало, куда именно бить копытом. Шухлику оставалось только прицелиться. Причём Чу выступало как наводчик у артиллериста. Когда оно крикнуло – «Пли!», Шухлик от души лягнул кромешную тьму.
Раздался хруст, скрежет, и решётка, съехав с петель, гулко ухнула о каменный пещерный пол.
– Оставь прощальное послание затылочникам, – посоветовал Луций.
И перед тем как покинуть темницу, Шухлик сложил из чёрных камней – «Придурки! Хватит каяться!» А продолжение из белых – «Живите и радуйтесь каждому мигу!»
Возможно, затылочники прислушаются к этому простому совету, приняв его за новое откровение пещеры Вечного Блуждания.
– Ну, сынок, теперь я спокоен, хоть и не знаю, как научить любви и счастью, – сказал шар Луций, приобняв Шухлика. – Да ты сам обучишься! Наслаждайся каждым движением и каждым вдохом. В этой жизни счастье повсюду – в любом мгновении.
И радость, и горе, и боль, и наслаждение, и сама смерть – счастье. Потому что откроются новые просторы, измерения и объёмы! Запомни, и гусеница, умерев, становится бабочкой. До встречи!
И устало покатился бриллиантовым колобком напрямик, сквозь пещерные стены. Видно, очень уморился, уча потомка уму-разуму. У него был свой путь – в безмерье и безвременье. Там – отдых на островах Блаженных.
А Шухлик устремился вскачь, куда подсказывало Чу. Долго он кружил по лабиринту. Возможно, месяц! Или три? Но ни разу не завернул в тупик.
И, наконец, обнаружил небольшую расщелину в скале, из которой доносились запахи утреннего сада, мимозы и родниковой воды, а также весёлые голоса утконосов.
«Разве это не счастье – испытать такое наказание и выбраться из пропасти к дневному свету? – думал Шухлик, пока привыкали глаза. – Каждый миг жизни в этом мире – счастливый. Даже тогда, когда кажется ужасным».
И он был прав! Главное, ощущать, чувствовать, что жизнь сама по себе – счастье! Если это удаётся, то непременно всё чудесно сложится и сказочно уладится.
Железная ось
Выбравшись из пещерного лабиринта, Шухлик увидел дивный островок в окружении снега и льдов. Он напоминал сад Шифо. Цветущие деревья, родник и небольшой мутноватый пруд, который на родине Шухлика называется Хаос.
Очень странно, как это всё не замерзало посреди вечной зимы, а цвело и плодоносило!
У родника сидел красный осёл с пиратской повязкой на глазу, наблюдая, как Жон и Дил резвятся в кустах мимозы, пышно разросшейся вокруг какого-то чёрного столба.
– Ах, мой господин! Наконец-то! – обрадовался Малай. – Две полных луны не дождались в небе, но передавали тебе поклоны.
И он раскланялся, медлительно и церемонно, как это могла бы сделать не слишком полная, но очень красная луна, только-только взошедшая.
Шухлик, конечно, понимал, почему джинн сбежал из пещер, однако спросил, присаживаясь рядом.
– Ты хоть знаешь, что меня едва не сгубили затылочники?! Как же ты бросил на произвол судьбы своего господина?
Малай и глазом не моргнул, а отвечал невозмутимо, безмятежно улыбаясь.
– Я видел, мой владыка, что судьба твоя благосклонна. И знал, что ты найдёшь единственный спасительный путь из лабиринта, который приведёт к твоему покорному слуге. Эй, осторожней! – крикнул он утконосикам. – Не залезайте на столб! Не суйтесь в дырку!
– А что это за железная чушка? – насторожился Шухлик. – Уж не пупок ли Земли, который надо завязать?
– О, мой господин! – расхохотался Малай. – К земле имеет прямое отношение, но, увы! – не пупок! Это железная ось. Если её завязать узлом, Земля перестанет вращаться, остановится, и наступит конец света!
Шухлику очень захотелось разглядеть ось Земли. Он продрался сквозь заросли мимозы и увидел толстый железный столб с дыркой внутри, откуда доносилось поскрипывание, посвистывание и поднимался, как из духовки, жар, не подпускавший льды. Этот стержень пронизывал Землю насквозь и выходил с другой её стороны.
Вернувшись к роднику, Шухлик задумался.
– Не отомстить ли пещерным затылочникам? – вздохнул он. – Хотя они сами себе в тягость, но наказание заслужили! Нельзя же так зверски обращаться с ослами!
– Неужели ты думаешь, что Творцу угодна твоя месть?! – подпрыгнул Малай как кузнечик. – Сказано, мой господин, когда тебя ударят по одному боку, не раздумывая, подставь другой.
Шухлик покрутил хвостом, пошевелил ушами, пробуждая заспавшееся Чу, и оно сразу вмешалось в беседу.
«Но если влепят по другому, не желая понимать твою добрую волю, смело лягайся – бей копытом прямо в лоб!»
А Малай раскраснелся пуще прежнего и ходил кругами, взволнованно обрывая ягоды с кустов.
– Мщение умножает зло! Сразу вдвое! – внушал он, покачивая головой и хмурясь, как школьный учитель. – Тьму не одолеешь мраком. Только свет рассеет потёмки зла. Всегда побеждает любовь!
И Малай кивнул на утконосиков.
Жёлтые от мимозной пыльцы, Жон и Дил весело скакали, собирая букеты. Наверное, хотели покормить родителя и Шухлика.
Да, здесь, в чудесном оазисе, не хотелось говорить о грешниках и смерти, о тьме и мраке, о зле и мести. Сами эти слова звучали сейчас дико, как внезапные сирены пожарных машин.
Так хорошо было вокруг! Вспомнив маму и сад Шифо с его обитателями, Шухлик взгрустнул.
– Пускай Жон и Дил, когда мы вернёмся, поживут в моём саду.
– Слушаю и повинуюсь! – кивнул Малай. – Впрочем, надо всё-таки у них спросить…
Он позвал утконосиков, но те не откликнулись. Их нигде не было! Малай галопом обскакал оазис и нашёл только букетики мимозы, сиротливо лежавшие под железным столбом.
– Мои любимые ушли собирать мимозу и не вернулись, – разрыдался джинн. – О нет, я не утешусь, пока не вернутся собиравшие мимозу!
Он подбежал к оси Земли, заглянул в дырку, и ему почудились далёкие призывные крики.
– О, горе мне! – завыл джинн. – Мои крошки! О, бедный Жон! Несчастный Дил! Они провалились в самые недра! Разобьются, задохнутся, сварятся, спекутся!
В мгновение ока Малай утратил миролюбивый облик красного осла, и высоко в небо с воем и причитаниями взметнулся ствол яркого бездымного пламени.
И вдруг разветвился на множество отростков-языков, которые так чадили и коптили, будто горело мокрое еловое полено вместе с автомобильной покрышкой. Именно такие огни полыхали на пещерных картинах, изображавших ад.
– Спалю! – рычал каждый из языков, охватывая ось Земли. – Расплавлю! Уничтожу! Узлом завяжу! Око за око и зуб за зуб!
Шухлик стоял, как рыжий бессловесный камень, ни жив, ни мёртв – настолько был поражён пропажей утконосиков и превращением Малая. Впервые он созерцал подобное! Скорее всего, настоящего шайтана в скорби, – буйного и безутешного нечистого духа, готового покончить с этим миром.
Едва осознал, что говорило чувство Чу. Подскочил к пруду и увидел два плоских хвоста, а затем и широкие утиные клювы, которые то показывались из воды, то вновь скрывались.
Жон и Дил мирно рыли нору в глинистом берегу, чтобы спрятаться и отдохнуть перед дорогой.
Шайтанский огонь тут же заглох, и перед Шухликом снова объявился красный осёл, – счастливый, но сконфуженный.
Ах, исчезли горести! Вернулись веселье и радость!
– Мои крошки, – приговаривал джинн, – напугали родителя. Нагнали страху! До того довели, что сам себя не помню! Что тут было, мой господин? – заглянул он, смущаясь, в глаза Шухлику.
– Да ничего особенного, – отвернулся рыжий ослик. – Не вернуться ли тебе в пещеры для нового покаяния?
Малай неуверенно, через силу, улыбнулся.
– Шутите, мой повелитель?
– Ну, конечно! – воскликнул Шухлик. – Доставай своих крошек из пруда – пора в дорогу.
Покинув оазис и ось Земли, едва не завязанную в узел, они поспешили в зиму, за уходящим солнцем.
Малай плохо соображал, пережив внезапные горе и радость. Только виновато поглядывал на рыжего ослика, как пёс, утянувший со стола кусок хозяйской колбасы.
– Око за око и зуб за зуб – это полная чепуха, – бормотал он, обращаясь к уже озябшим Жону и Дилу. – Вы только представьте, ребята, что получается, когда выдирают зуб или выбивают глаз! Дырка – пустота и чернота! Ну, выдерем ещё один зуб, выбьем ещё глаз – только увеличим пустоту и черноту в мире! Тьму нельзя победить тьмой!
Шухлик слушал вполуха.
Уже настала долгая ледяная ночь, и множество огромных звёзд сияли так близко, что, того и гляди, сбившись с дороги, окажешься на небесах.
Созвездие Крылатой ослицы Ок-Тавы указывало копытом направление, а чувство Чу – наилучший путь. Но Шухлик с утконосами наверняка бы околели под звёздами в стылой ночи, кабы не джинн Малай.
Красный осёл раздувал в себе чистое пламя и становился похож на жаркую печку-буржуйку. Хоть парься рядом с ним, как в бане!
Утконосов пришлось везти Шухлику, иначе бы испеклись на спине родителя. Они были близнецами – не отличишь! Только у Жона характер скверноватый – задиристый и занозистый.
Сидя на рыжем ослике, чего только не вытворял! То принимался жевать плоским клювом его ухо, то щёлкал перепончатой лапой по лбу, точно меж глаз, то пришпоривал, всаживая коготки в бока, то норовил столкнуть братца Дила, когда тот безмятежно спал. Шухлик на месте родителя давно бы надавал Жону тумаков. Однако Малай только посмеивался, глядя на эти выходки.
– Какой шустрый парнишка! Весь в моего брата-шайтана!
Рыжий ослик скакал вперёд, размышляя, как утихомирить этого окаянного шайтана по имени Яшин. Ведь даже если найти и завязать пупок Земли, шайтан из подлости обязательно вновь развяжет…
Впрочем, на душе было легко. Шухлик чуял, что беды миновали, и началась счастливая полоса. Чтобы ступить на неё, всегда достаточно одного шага. Главное, довериться Чу. Оно подскажет, куда именно шагнуть, где путь любви, добра и света.Уравнитель и время неведения
Лабиринт затылочников увёл их так далеко от страны Чашма, что впору было лететь со сверхсветовой скоростью. Да уж какие там полёты, когда джинн все силы израсходовал на обогрев студёного пространства! И всё же, миновав четыре широты и три с половиной климата, они достигли экватора, или уравнителя, делящего Землю пополам.
Дня через три, когда луна начала улыбаться, приняв имя Бедр-Басим, послышалась песня соловья.
– Если буль-буль поёт – мы у цели! – обрадовался Малай.
Они перешли вброд жёлтую, вялую речку. Её древнее грозное имя Стикс давно уже обмелело, заилилось, подравнялось и стихло, превратясь в какое-то болотное Тих-тих, как будто река из последних сил отсчитывала своё время – тик-тик-тик…
Перед ними открылась обширная зелёная равнина. Очень ровная. Без гор, холмов, долин и оврагов. Без единой кочки или ямки, как хорошее поле для игры в мяч.
Бегая кругами и тормоша утконосов, Малай восклицал.
– Страна Чашма! Родник неведения! Источник нашей жизни! Глаз отдыхает – ни одной загвоздки!
Их встретили юноши-гулямы – местные стражники. Статные, осанистые, одного роста и толщины. Лица правильные. Прямые рты, носы и ноги. Словом, все одинаковые. Как говорится, равновидной внешности.
– Кто вы, гарибы-чужеземцы? – спросили они достаточно равнодушно, будто и не стражники, а простые гулёны, слонявшиеся без дела. – Из людей или из джиннов?
Известно, что порядочный джинн – существо бездымного огня. В отличие от нечистых шайтанов, которые коптят, как старые керосинки. О людях и говорить нечего – всё понятно.
Если два утконоса могли бы сойти, пожалуй, за беспородных ифритов, то Шухлик решительно не знал, за кого себя выдать, и нервничал, как начинающий шпион.
В другой бы стране его уже схватили, потащили в кутузку, но здешние стражники, чихнув хором, отправились по грибы.
– Напрасно тревожился! – сказал Малай. – Им всё равно, кто ты такой! У нас вообще не разбираются в породах и не понимают собственной натуры. Мы не ведаем, когда родились и кто наши предки. Знаем только, что все равны – джинны, шайтаны, ифриты, мариды и горные гули! Главное, равновесие – на километр добра приходится ровно столько же зла…
Шухлик заметил, что ветра вовсе нет и деревья не качаются. Никакого волнения и беспокойства! Полный штиль – душевный и природный.
Как объяснил Малай, тут круглый год весна. День равен ночи. А длина – не только ширине и высоте, но и весу. Что метр, что килограмм – одно и то же! И весы не нужны. Пуд муки, например, уравновешивается грецким орехом, или бревном, или копейкой, или тремя пудами золота.
Всё всему равно. Младенец – старику, лошадь – корове, а мышь – слону и кошке.
– Честное слово! – таращил глаза Малай. – Чтоб мне лопнуть, если вру! Хотя, прошу прощения, у нас даже при большом желании не лопнешь. И не упадёшь, поскольку равные силы поддерживают…
В общем, тут было безразличное равновесие, как у шара на плоскости. Катись, куда хочешь, а равновесия не потеряешь!
Именно таким образом Шухлик прикатился на двор здешнего халифа, где встретили его важно и поселили среди такой роскоши, которой он отродясь не видывал.
У мамы-ослицы, пожалуй, не хватило бы воображения, чтобы устроить эдакое в их саду Шифо.
Дворец был сложен из золотых кирпичей. Полы выстелены прозрачными изумрудами. Чистейшими сапфирами укрыт потолок. Стены так ловко одеты жемчугом, что, казалось, по ним непрерывно бежит вода. Повсюду ковры, затканные цветным шёлком.
И множество ваз, кувшинов, чаш, кубков, огромных фужеров, горшков и котелков, на которых сияли драгоценными камнями цифры, будто даты рождения и смерти на могильных камнях. Шухлик выяснил, что в них сидели по многу веков знаменитые джинны, шайтаны и прочие мариды.
Странно, что всё во дворце было слегка перекошенное. Впрочем, равноперекошенное.
В саду, подстриженном бобриком, равномерно, не спеша, струились ручьи и арыки. Бродили парами косоватые обезьяны, кролики, собаки, священные гуси и коровы – одна из них оказалась дальней родственницей тётки Сигир.
В перламутровых клетках пели и просто болтали редчайшие птицы, тоже косые. Дрессированные говорящие воробьи без умолку рассказывали легенды о подвигах джиннов и шайтанов.
В рубиновых бассейнах тихо плавали маленькие, едва ли больше атлантической селёдки, русалки и странные рыбы о двух головах, спереди и сзади. Невиданные алмазные звери двигались по саду за солнцем, с восхода до заката, и пасти их, как фонтаны, извергали время неведения.
Шухлика эти прелести мало тронули. Может, и красиво, но как-то не волнует. Когда всё в равновесии и равнодушии, трудно разобраться, что хорошо и что плохо. Не понимаешь, кто красив, а кто уродлив, кто добр, кто зол, кто худой, а кто толстый. Все какие-то неведомые – безучастные и безразличные.
Чувство Чу тоже пребывало в покое. Отвечало, конечно, на вопросы Шухлика, но без охоты. Словом, не горело желанием предчувствовать. Такая уж это страна Чашма. Как напьёшься из её источников – на всё начхать! Время неведения правило здесь наравне с халифом.
Наконец он принял Шухлика – горный гуль по имени Зур.
Бывает, увидишь человека, и он сразу тебе, что называется, покажется. Вот и Зур пришёлся рыжему ослику по душе – немного косой, как и всё в его стране, но симпатичный. Настоящий повелитель на троне, с какими Шухлику не доводилось встречаться.
– Чего бы ты желал, чужестранный осёл? – сурово спросил халиф. – Не хочешь ли полцарства? Сделай милость!
Шухлик низко поклонился.
– О могучий владыка, мне и своего сада хватает – еле управляюсь!
Зур смягчился, будто обернулся другим лицом, ласковым.
– Не суди строго нашу страну! Должна быть и такая на свете! Равновесие – её знамя! Мы завоевали его в великой битве, которая длилась века, но закончилась равновесием, процветающим по сию пору! То добро, что всем равно! А мы халиф-уравнитель… Тут и возразить было нечего, но Зур опять взглянул так грозно, что Шухлик поразился, с какой внезапностью менялось его лицо.
– Нам надоели придворные мудрецы! Если один скажет – «да», другой обязательно – «нет». Только для равновесия! Увы и ах! – оно часто приводит к неведению! Но мы-то знаем, – страшно сверкнул он глазищами, – что ты освободил из горшочка дурачину Малая, хотя ему ещё сидеть бы и сидеть. А он рожает каких-то утконосов! Странное занятие!
– Трудно судить, о владыка, простому ослу о тонких существах вроде джиннов, – потупился Шухлик.
Кстати, Малая за последнее время он почти не видел. Только раз повстречал у бассейна в саду, где тот перемигивался с русалками. Джинн воспитывал утконосов в загородной норе, куда никого не приглашал.
«Такое впечатление, что я больше тебе не господин», – сказал тогда рыжий ослик.
«Здесь господ нет – все равны, включая самого халифа, – отвечал равнодушно Малай, – впрочем, он единственный в стране неведения, кто знает кое-что о пупке Земли. Попробуй спросить!»
Но Шухлик и не представлял, с какой стороны подъехать. Пока что ему задавали вопросы.
– У тебя голубые глаза, осёл?! – прищурился Зур. – А это признак дурного нрава!
– В наших краях всё наоборот, – поглядел Шухлик на халифа и только тут заметил, что у него два лица и, к счастью, ни одного затылка. Вот почему он понравился рыжему ослику с первого взгляда!
Да, Зур-уравнитель был двулик и, вероятно, гордился этим. Он оживился, как девушка в новом платье, показываясь со всех сторон. И беседа сразу стала непринуждённей.
– Это мой преемник! – объяснял халиф. – Когда он спит, я бодрствую. А ради тебя оба не дремлем. Двумя лицами очень удобно следить за равновесием в стране…
Шухлик случайно задел старинную глубокую чашу, стоявшую у подножия трона, и задал свой первый вопрос.
– А оно у вас не шаткое?
– Оно у нас полное! – отвечал Зур, глядя, как чаша раскачивается.
Всё сильней и сильней. Ещё раз вправо-влево, и – рухнула об пол, разлетевшись на сотни осколков! Оба лица халифа были крайне удивлены и смотрели друг на друга, пожимая бровями.
– Когда большая чаша разобьётся, – вздохнул Зур, – осколки её не узнают друг друга!
Шухлик ожидал, что ему сейчас же отрубят голову, но ничего подобного. Напротив, халиф как будто обрадовался.
– Думаю, это к счастью! Мы отсидели в ней десять веков. Пожалуй, только иноземец способен кокнуть небьющуюся чашу в стране равновесия. Впрочем, она дорога нам как память!
Зур уставился на осколки четырьмя глазами, и чаша незаметно, полегоньку собралась и воскресла. Может, чуть иная, но не хуже прежней, хоть отсиди в ней ещё десять веков!
– Мысль сильная штука! – сказал халиф. – Но есть кое-что посильней! – И трижды позвонил в колокольчик, чтобы подавали кушанья, яства и всякую стряпню.
«Он знает о пупке, да не хочет говорить! – шепнуло Чу. – Сыграй с ним на интерес!»
Они уже отобедали, и, возлежа на подушках, услаждали взор танцами живота. Утомлённый обилием ровненьких, как кнопочки на баяне, пупков, не имеющих никакого отношения к его делу, Шухлик вдруг сгоряча брякнул.
– А не перекинуться ли нам… – и призадумался. – В шахматы! – подсказало Чу. – Ну да, если хоть один раз выиграю, ты, о владыка, укажешь, где искать пупок Земли!
– Или останешься навечно моим советником, – быстро согласился Зур, и первую партию выиграл так легко, в полтора хода, что сам не уяснил, как это…
А Шухлик-то впервые видел шахматы. Понятия не имел, какие фигуры куда ходят, и в чём смысл их передвижения. Так, переставлял копытом на авось!
В начале второй партии Зур-уравнитель сообразил, что просто обязан проигрывать. Иначе нарушится равновесие! С превеликим трудом сдал пешек, коней, слонов, затем королеву и, наконец, короля. На это и рассчитывало хитрое Чу.
– Какой тонкий замысел! – восхитился халиф. – Конечно, надо было в первой партии делать ничью. Но ты, чужестранный осёл, умён! Жалко, что не мой советник…
Он повернулся сначала суровым, а потом приятным открытым лицом. Но, как ни вертись, а раз проиграл, давай отчёт, выкладывай, что знаешь! Оба лица владыки так улыбнулись, растянувшись в длину, что напомнили праздничную флейту вроде свирели – с раструбом и дюжиной отверстий.
И запел Зур на прощание, как зурна, – нежно и сладкозвучно, но немножко вкривь-вкось, будто только что приложился к источнику неведения.
Издревле страна Чашма —
Равна, ровна да пряма!