Стабилизатор. Минск 2041 Антонов Сергей
– Никакой химии, – подтвердил рослый бородач, устроившийся неподалеку. – Ползуны ничем ни хуже курицы и получше свинины.
– Ползуны?! – не удержался Марат. – Разве это не колбаса?
– А ты, кореш, видно сильно лбом треснулся. Какая еще колбаса? Самые натуральные ползуны! Те, что до взрыва дождевыми червями были. Из городских наверное будешь? Как звать?
– Марат…
Вербицкий подал бородачу свою дрожащую руку. Ползуны. Дестабилы жрут мутировавших дождевых червей. И как сразу не догадался! Повар Пирожок сетовал на то, что черви расползлись. От бля!
Вербицкий почувствовал позыв рвоты. Отдернул руку, так и не расслышав имени бородатого дестабила. Хотел убежать, подальше от кухни и освободить желудок от мерзкого содержимого, но, повернувшись, едва не сбил с ног Веру. Рядом с ней стоял Валентин, державший в руках автомат с круглым барабаном и две винтовки с примкнутыми четырехгранными штыками.
– Талаш принял решение вооружить вас, – объявила Вера таким тоном, словно сообщала о величайшей милости. – Валентин, раздай.
Автомат ППШ достался Багру. Гриша и Марат получили по винтовке.
– Так это ж… Трехлинейка! – от возмущения Вербицкому расхотелось тошнить. – Как из нее стрелять? Где наше оружие?
– А вот стрелять из винтовок я как раз бы и не советовал, – с трудом сдерживая смех, предупредил Валентин. – Все насквозь проржавело. Неровен час в руках взорвется…
К акции протеста присоединился Антидот.
– Вы за кого нас принимаете? Издеваетесь, да? Тогда мне ничто не мешает уйти. Счастливо оставаться!
Бельский швырнул мосинское произведение оружейного искусства на землю и развинченной походочкой направился к кустам. Валентин вскинул «дробыш».
– Эй, капризный. Хочешь пулю в спину?
Антидот обернулся. Что-то в выражении лица Валентина заставило изменить намерение. Он вернулся. Недовольно бурча себе что-то под нос, поднял трехлинейку. Багор лишь усмехнулся выкрутасам Бельского. Сам он безропотно принял недоверие командования и, разобрав свой ППШ, принялся за его чистку.
– Не обижайтесь, – примирительно попросила Вера. – Вы пока на испытательном сроке, а с оружием у нас туго. Не регулярная ведь армия…
– Отлично! – голос Вербицкого дрожал от возмущения. – Я согласен таскать ваше музейное оружие, согласен, чтобы меня испытывали, но… Не пора ли, Вера, нам поговорить начистоту? Если не ошибаюсь, тебе ведь известно гораздо больше о моей скромной персоне, чем мне самому? Ты, Талаш и этот дядька с платком в сером костюме обсуждали меня так, словно я сам – пустое место!
– Талаш – командир партизанского соединения. На его счету – сотни боестолкновений со стабрядами. А Василий Макарович… Что ты можешь знать о нем! Серый костюм… Это сейчас он руководит контрразведкой, а до этого несколько лет работал резидентом в Минске. Добывал такие ценные сведения, что постоянно находился на грани провала. И когда это случилось, прошел через все муки ада. Платок… Его пытали, пичкали такой гадостью, что обычный человек долго не протянул бы. Василий Макарович выдержал все и совершил немыслимый по своей дерзости побег. Он – герой. А ты, Вербицкий, пробыв пару часов в камере, берешься судить о великих людях!
– Хорошо, Вера. Я… Перегнул палку. Но, согласись, если все вокруг знают тайну, напрямую, касающуюся тебя, а ты сам – ни сном, ни духом, то чувствуешь себя неуютно.
– Успокойся, Марат, – Вера положила руку на плечо Вербицкого и от этого прикосновения он моментально забыл обо всех обидах. – Я расскажу. Думаю, что ты уже готов узнать…
Девушка неожиданно прервалась. Лицо ее напряглось. Вера подняла глаза к небу. Марат сделал тоже самое. Не увидел ничего кроме белых облаков в прогалах между кронами сосен. Однако услышал звук. Сначала он напоминал жужжание пчелы, но постепенно усиливался.
Шум услыхали все. Лагерь пришел в движение. Партизаны рассредоточивались под соснами у краев открытого пространства. Щелкали затворы. Стволы автоматов и винтовок поднимались вверх. Вербицкому наконец-то удалось идентифицировать звук – это был стрекот лопастей, рассекавших воздух. Вертолет. Никаких сомнений. Марат не ошибся. Через пару секунд черная, поблескивающая в лучах заходящего солнца махина заслонила небо. Вербицкий увидел, как вращаются стволы закрепленных на полозьях пулеметов. Свиста пуль он не услышал – просто вокруг начали падать срезанные очередями ветки. И не только. По ушам резанули крики раненых и ответные выстрелы. Пули партизан не причиняли акулообразному туловищу вертолета ни малейшего вреда – они отскакивали от глянцево-черной поверхности. Вертолет сделал изящный разворот и продолжил поливать партизанский лагерь свинцовым градом.
Вербицкий продолжал стоять на месте. Он как зачарованный смотрел на пилота, большая часть лица которого скрывалась под шлемофоном. Марат видел лишь губы, изогнутые в плотоядной ухмылке.
Бойня продолжалась. Партизаны падали, как срезанные серпом колосья. Вера что-то кричала. Тянула Вербицкого за рукав, но он никак не находил сил сдвинуться с места. Опустив глаза увидела Валентина. Тот, опустившись на колено безостановочно палил по вертолету. Пилот вновь сделал разворот, выставив на всеобщее обозрение надпись, идущую по левому боку машины. «Служба Национальной Стабильности». Валентин вдруг дернулся, выронил «дробыш» и завалился на спину. Ткань свитера набухла кровью вокруг рваных дыр на груди. К раненому бросился невесть откуда взявшийся Антидот. Он схватил Валентина за ноги и поволок к ближайшей сосне. Пули выбивали фонтанчики земли у самых ног Гриши.
От бля! Дестабилы не могли оказать серьезного сопротивления. Они оказались беззащитны. Стрелять по вертолету из древних винтовок было тем же самым, что махать каменным топором перед танком.
Вербицкий сильно ошибался. Заглушая выстрелы и стрекотание лопастей по лесу раскатился полный ярости вопль. Кричал Талаш. Он стоял на коленях у откинутой крышки, закрывавшей вырытый в земле схрон и пристраивал на плече трехметровую, выкрашенную в защитный цвет трубу. Марат сразу узнал ее, поскольку не раз видел в телевизионных репортажах. Такими штуками пользовались чеченские боевики. Переносной зенитно-ракетный комплекс «Игла». То, что надо! Дестабилы лишь делали вид, что хлебают щи лаптем.
Талаш сдвинул на затылок кубанку и замер. Выстрел! Стрелка скрыло облако белого дыма. Описав в воздухе плавную дугу, самонаводящаяся ракета врезалась в вертолет. Раздался душераздирающий скрежет и боевая машина, превратившись в пылающую комету, пронеслась над лагерем, чтобы врезаться в сосны на дальней стороне. В лицо Марату ударила горячая волна взрыва. Это вывело его из ступора. Под громоподобное, раскатистое «ур-р-ра», партизаны бежали к полыхающим обломкам вертолета.
Они что: станут водить хоровод вокруг костра и бить в бубны? Оказалось, нет. Дестабилы бежали вовсе не к вертолету. Просто на дальней стороне лагеря было много таких же схронов, в который спустился Талаш. Партизаны спускались в них и появлялись наверху вооруженные уже не допотопными пукалками, а новенькими «дробышами».
Марат присоединился к группе бегущих. По пути бросил свою винтовку. Отыскал взглядом ближайший тайник и откинул замаскированную мхом крышку. Прыгнул вниз. Ха! Бережно завернутый в ветошь «дробыш» поджидал его на дне ямы. Кроме того, здесь был пластиковый контейнер, где в аккуратных углублениях маслянисто поблескивали патроны. Отлично. Вербицкий торопливо набил карманы джинсов боеприпасами. Высунулся из ямы. Остальные партизаны уже успели вооружиться и строились в центре лагеря.
Тебе туда, Марат. Ты теперь заправский дестабил и готов биться с режимом, как некогда сражались с оккупантами окопавшиеся в белорусских лесах твои деды. Такая вот преемственность поколений.
Спеша занять свое место в строю, Вербицкий едва не столкнулся с Василием Макаровичем. Тот не обратил на новенького внимания. Он сосредоточенно смотрел на экран монитора небольшого ноутбука. Если и поднимал глаза, то лишь для того, чтобы свериться с каким-то, одному ему известным, ориентиром на местности.
Пользуясь тем, что все были слишком заняты, Марат последовал за контрразведчиком.
Хитрецы! Прикидываются шлангами. Раздают ржавые «трехлинейками», слушают «Океан», а сами шагают в ногу с прогрессом.
Макарыч, между тем, шагал к тому месту, где под сосной лежал раненый Валентин. По пути к нему присоединился Талаш. Он вопросительно взглянул на Василия.
– Чего?
– Чего-чего! Радиомаяк – вот чего!
– Не может быть!
– Еще как может! Смотри сам!
Вербицкий осторожно заглянул через плечо партизанского вожака. На экране плясала зеленая точка, от которой во все стороны расходились концентрические круги.
Суду все ясно. Василий Макарович говорил о радиомаяке, на сигнал которого и прилетел вертолет. Браво, контрразведка. А Вера ведь права. Макарыч заслуживает уважения. Дело свое знает туго. Сейчас он отыщет маяк…
Контрразведчик подошел к Валентину и опустился на корточки. Сидевший рядом Антидот горестно покачал головой.
– Убили парня, суки…
Поначалу Вербицкий думал, что Макарыч пытается нащупать пульс. Нет. Рука Василия нырнула в карман брюк мертвого Валентина. Он показал Талашу круглый черный предмет по виду напоминавший большую горошину.
– Когда и как его завербовали?
– Вальку?! – лицо Талаша исказила гримаса ярости и боли. – Да как ты можешь?! Такое… Про него!
– К сожалению, могу, – Василий Макарович встал, захлопнул ноутбук и сунул под мышку. – Против фактов, Талаш, не попрешь. Валентин навел на нас вертолет. Скоро здесь появятся и наземные войска.
– Валька! – застонал Талаш, прижимая ладони к вискам. – Валька! Кто бы мог подумать!
– У них тоже контрразведка работает, – с грустью констатировал Макарыч, доставая из кармана свой фирменный платок. – Командуй общую тревогу, братан.
Когда Талаш поднял голову, Вербицкий заметил, что глаза командира блестят от слез. Он посмотрел на Антидота и Марата так, словно видел их впервые.
– А вы че, здесь уши развесили? В строй!
Пришлось повиноваться. Слишком уж болезненным был взгляд Талаша, узнавшего, что один из его людей – предатель.
Вербицкий и Бельский заняли свое место в строю, причем Антидот не преминул шепнуть Марату на ухо.
– Попали, так попали. Сейчас здесь будет жарко, уж ты мне верь. Эх, как хочется стать дезертиром! Неохота, брат помирать в расцвете лет. Да еще на трезвую голову. Как думаешь, может перед боем, как полагается по сто грамм «наркомовских» раздадут?
– Не думаю…
Вербицкий посмотрел на Гришу. Он что придуривается или на самом деле каждую минуту думает о том, как залить зенки? Вот уж и вправду Антидот!
– С минуты на минуту ждем гостей! – загремел над лагерем голос Талаша. – Всем занять позиции. Раньше времени не высовываться. Без моего приказа огонь не открывать! По местам!
Партизаны занимали позиции. Кто-то нырнул в ячейки-схроны, кто-то просто залег, используя как укрытия неровности местности и деревья. Бельский и Вербицкий устроились рядом. Марат поймал на себе завистливый взгляд Антидота.
– А ты автоматик где успел раздобыть?
– Меньше про бухло думать надо, – усмехнулся Вербицкий.
– Ох и намучаюсь я со своей винтовкой, – буркнул Гриша, пытаясь сдвинуть с места затвор «трехлинейки». – И зачем я только из камеры сбежал? Тепло, светло и мухи не кусают. Эх, жизнь моя жестянка! Хоть штык примкну.
Вербицкий не стал комментировать эти заявления. Он искал взглядом Веру. Тщетно. Девушка, как сквозь землю провалилась. Единственной пользой, которую извлек Марат из своих наблюдений, было то, что он заметил в руках нескольких партизан гранатометы. Радость от хорошего оснащения дестабилов омрачалась сознанием того, что бой обещал быть серьезным. Бойцы Талаша явно поджидали не только пехоту.
От бля. А что если он схлопочет пулю в лоб раньше, чем Вера откроет тайну его появления здесь? Что если он вообще не увидит девушку больше?
Вербицкий сорвал травинку. Принялся ее покусывать. Сок оказался горьким, как и мысли. Я все равно паду на той, на той единственной гражданской. И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной. Точно. Ох, как точно сказал Булат Шалвович. Падешь, Вербицкий. Склонятся над тобой, а потом и зароют в одной из безымянных могил две тысячи сорок первого.
Шутки шутками, а Марат почему-то не чувствовал страха смерти. Гораздо больше он боялся того, что не увидит Веру. Странная девушка из будущего пленила его сердце раз и навсегда. Красивая, загадочная. Там, откуда он пришел, таких не было…
Печальные раздумья Вербицкого прервал свист. Протяжный, надсадный. Потом в десятке метров вздыбилась земля. Ее комья и куски дерна взлетели к верхушкам сосен и осыпались вниз. Дальше взрывы следовали один за другим. Уже без предупредительного свиста они превращали стойбище дестабилов в кромешный ад. Марат прикрывал голову руками, хоть и понимал что это – мертвому припарка. Их обстреливали из минометов.
Сколько времени продолжался обстрел Вербицкий так и не понял: может пять минут, а может и полчаса. Обстрел закончился также внезапно, как и начался. Зловещую тишину нарушали стоны раненых. Марат поднял голову. Меньше чем в полуметре от него на окровавленном мху лежала оторванная ступня. Зрелище было бы не столь жутким, если бы не одно обстоятельство – ступня торчала из стоптанного белого кроссовка. Только теперь Вербицкий со всей отчетливостью осознал – в его стране идет гражданская война и тому, кто ее проиграет, пощады не будет.
Антидот оказался более деятельным, чем Марат. Он ловко просунул четырехгранный штык винтовки под шнурки и отшвырнул тошнотворное содержимое кроссовка подальше. Поблагодарить его Вербицкий не успел. Раздался рев двигателей. Из кустов, через которые Вербицкий пришел к партизанам, выехал бронетранспортер. По крайней мере, так обозначил эту машину Марат.
Черный сигарообразный ее корпус покоился на шести огромных, в рост человека колесах. Ни намека на окна. Спереди и по бокам зловещая машина ощерилась лесом стволов и раструбов, а сзади вращалось что-то похожее на параболическую антенну.
Не успел Вербицкий как следует рассмотреть чертову колесницу, как из раструба вырвался тугой столб огня. Запахло горелой древесиной. Новый выстрел из огнемета нашел цель. Окутанный языками пламени человек вскочил, завертелся волчком. Не издав ни звука, несчастный рухнул на землю, подняв в небо фонтан оранжевых искр. Затявкал пулемет. Поливая свинцовым смерчем все на своем пути, бронетранспортер продвигался к центру лагеря.
Почему они стреляют в ответ?! Есть же гранатометы. Или они не способны остановить этого, закованного в стальные латы дракона?!
Вербицкий решил действовать самостоятельно. Поймал в прицел «дробыша» наиболее как ему казалось уязвимую деталь машины – параболическую антенну. Может если удастся ее повредить бронетранспортер лишится зрения? Черт. Талаш отдал приказ не стрелять без его команды. Отдал, то отдал. А может, его уже нет в живых?
Подминая под себя кусты, выкатились еще три бронетранспортера. Два обстреливали лагерь из пулеметов, размещенных на вращающихся платформах, два – поливали землю огнем.
Марата охватила паника. На мгновение ему показалось, что в живых остался только он. Очень живо представилось, как колеса бронетранспортера вдавливают его в мох. Не бывать этому. Он будет отстреливаться и отходить в лес.
– Огонь! – прогремел над сумятицей треска и рева зычный голос Талаша. – Огонь!
– Ф-у-у-ух! Фу-у-ух!
Первым завалился набок самый дальний из бронетранспортеров. Он застыл на месте. Одно колесо объяло пламя. Пулемет стих. Послышался металлический лязг. Вербицкий заметил, черные фигуры, суетившиеся позади машины. Эсэнэсовцы покидали бронетранспортер.
Вокруг Марата то и дело клубились облачка дыма – подтверждения новых выстрелов из гранатометов. Остановились еще два бронетранспортера. Последняя машина упорно двигалась вперед. До тех пор, пока под ее сигарообразным брюхом не взорвалась граната. Скрежет. Машина дернулась и застыла. Однако пулемет ее продолжал работать. Вербицкий увидел, как на колесо бронетранспортера карабкается человек. Используя углубления в протекторах, он забрался наверх. Выпрямился во весь рост. Марат узнал Талаша и невольно залюбовался им. Античный герой. Ахиллес двадцать первого века.
Партизанского командира, казалось, ничуть не волновало, то, что творилось вокруг. Он неторопливо отстегнул от пояса продолговатый цилиндр, присел на корточки и сунул его в одно в какую-то щель между корпусом бронетранспортера и пулеметной платформой. Вспышка. Взрыв. Прежде чем искореженная платформа вздыбилась, Талаш успел спрыгнуть на землю и исчез в клубах черного дыма.
Застрекотали «дробыши». Партизаны были не просто живы – они одерживали верх в схватке! Марат почувствовал неизвестное ему ранее упоение. Его охватил боевой азарт.
Теперь дестабилы методично выводили из строя живую силу противника. Солдаты в черной, покрытой блестящими выпуклыми пластинами одежде не пытались прятаться. Даже те, что выбрались из подбитых бронетранспортеров, без колебаний заняли свое место в цепи. Головы их защищали черные каски с белой надписью СНС, а лица до половины закрывали тонированные пластиковые стекла. Наряд этих воинов делал их похожими на роботов. Да и вели они себя, как роботы. Прижимая автоматы к животам, они передвигали стволы так, чтобы веером пуль расчищать себе путь. Зачарованный видом солдат стабилизационного отряда Вербицкий напрочь забыл о том, что сам вооружен. Из ступора его вывел витиеватый мат Гриши, который все никак не мог совладать со своей берданкой.
Вербицкий устроился поудобнее, поймал в прицел торс одного эсэнэсовца и нажал на курок. Автомат дернулся. Отдача больно ударила в плечо, но на мишень выстрел Марат не произвел никакого эффекта. Солдат продолжал идти вперед. Вербицкий выстрелил вновь. От бля! Эсэнэсовца пули не брали. По всей видимости, черепашьи пластины были чем-то вроде кевлара и прекрасно защищали от выстрелов «дробыша». Выход был подсказан очень быстро. Соседний эсэнэсовец рухнул на землю. Прежде чем он упал, Вербицкий увидел, что защитное стекло каски расколото и забрызгано кровью. Дестабилы целились в головы своих врагов. Марат тут же использовал открытие и не удержался от радостного вскрика, когда все-таки сразил своего неуязвимого эсэнэсовца. Теперь все пошло ка по маслу. Новая мишень в разрезе прицела. Выстрел. Отдача. Солдат в черном роняет автомат и падает. Неплохо для журналиста!
Вербицкий так увлекся отстрелом эсэнэсовцев, что не сразу почувствовал как его трясут за плечо.
– Оглох, что ли Вербицкий? – кричал Антидот. – Отступаем! Разве не слышал?!
Почему отступаем? Все ведь так хорошо началось. Победа не за горами. Через десять минут бой закончится. Марат оглянулся. Его мнение об исходе поединка было ошибочным. Дестабилы действительно отступали, отходя к дальней стороне лагеря. Только теперь Вербицкий увидел, что вслед за первой шеренгой эсэнэсовцев шла, вторая, а за ней виднелись черные каски третьей. Силы были явно неравными. Дестабилов в любом случае смяли бы – за счет численного перевеса. Против лома нет приема.
Марат пригнулся и побежал вслед за Бельским. Он увидел, как партизаны торопливо разбрасывают в разные стороны еловые лапки. Из-под них показались кузова нескольких машин, выглядевших, как помесь грузовика и джипа. Большая часть дестабилов уже успела занять свои места в кузовах. Первыми в них забрались женщины и дети. Тут-то Вербицкий и увидел Веру. Девушка стояла, опершись на сиденье одной машины и что-то высматривала. Увидев Марата, улыбнулась и призывно помахала рукой.
Она искала его! Беспокоилась, судя выражению лица. Значит, он ей не совсем безразличен. Вербицкий бросился к Вере, а в следующее мгновение почувствовал толчок в плечо. Даже не толчок. Удар. Настолько сильный, что он развернул Марата на сто восемьдесят градусов и швырнул на землю.
Лежа на спине, он приподнял голову. Что за хрень? Прямо на него несся эсэнэсовец опередивший своих товарищей на добрых полсотни метров. Что-то в его походке показалось Марату знакомым. Он уже видел этого человека. Еще один взгляд и все стало понятно. Пегие усы. Капрал Байдак пришел сюда вместе со стаботрядом, чтобы рассчитаться за шутку с носками.
Ствол его автомата был опущен вниз. Марат понял, что Байдак сейчас выстрелит. В запасе оставалось всего пару секунд. Вербицкий приподнял свой «дробыш». Вряд ли он успеет, что-либо сделать, но… Попытка не пытка, правда, товарищ Берия?
Марат нажал на курок. Стрельба из положения лежа на спине была не самым удачным вариантом. Отдача выбила «дробыш» из рук, а капрал все еще продолжал двигаться. Но вот он словно наткнулся на невидимую преграду и закачался. Вербицкий увидел несколько дыр в пластинах, прикрывавших грудь. По всей видимости, с близкого расстояния пули «дробыша» пробивали броню. В следующую секунду Байдак споткнулся и рухнул прямо на Марата. Их лица разделяло всего несколько сантиметров. Вербицкий видел искривленный от боли рот.
– Ду… Дурак ты… Ид… Идиот…
Байдак закашлялся и вдруг выплеснул прямо на лицо Марату сгусток горячей крови изо рта.
– Неужели не… Понял…
Вербицкий не обиделся на дурака и не желал ничего понимать. Ему просто хотелось, чтобы капрал перестал плеваться кровью. Только и всего. Это невинное желание исполнилось самым неожиданным образом. Изо рта Байдака выскочил язык. Странный надо сказать язык. Острый, четырехгранный. Неужели перед смертью капрал превратился в чудовище?
Нет. Просто то, что Вербицкий принял за язык, оказалось штыком трехлинейки. Через секунду штык исчез, а мертвое тело капрала перестало прижимать Марата к земле.
– Че разлегся, Марат? – Гриша подал Вербицкому руку. – Ехать пора. Все уже в машинах. Только мы с тобой…
Вербицкий встал. Кивнул Бельскому в знак благодарности. Попытался сделать шаг и едва не упал. С землей что-то происходило. Она качалась под ногами, как палуба попавшего в шторм корабля. Если дело пойдет так дальше, ему не добраться до машины. И вновь пришел на помощь Антидот. Он бросил винтовку, закинул руку Вербицкого себе на плечи и поволок к машине.
Вера помогла Марату взобраться в кузов. Он сел и осмотрелся. За рулем джипа сидел Василий Макарович. Рядом с ним, на переднем сиденье – неунывающий Талаш. Он держал в руках черную пластиковую коробку. Дождался, пока оставшиеся в живых дестабилы займут свои места в машинах и улыбнулся.
– Аминь!
Палец его надавил на кнопку дистанционного пульта. Земля содрогнулась. Грохот множества взрывов бил Марата по голове с силой и размеренностью кувалды. Несмотря на черную, застилавшую сознание пелену, он понял, что весь партизанский лагерь заминирован, а стабилизационный отряд угодил в тщательно подготовленную ловушку.
Когда все стихло, Талаш опустился на сиденье.
– Поехали, Макарыч!
Джип сдвинулся с места. На первом ухабе машину качнуло и Вербицкий навалился на Веру. Та не отстранилась. Встревоженно посмотрела на Марата.
– Ты ранен?!
– Нет, – ответил Вербицкий, пытаясь улыбнуться. – Чуть-чуть задело. Царапина.
Стандартная фраза бравого вояки была произнесена очень фальшиво. Плечо горело огнем. Когда девушка коснулась его рукой, Марат вскрикнул. Проваливаясь в беспамятство, он увидел мокрые от крови пальцы Веры.
Часть вторая. Зона
Глава 11. Призраки Шутценлоха
По небу катилась полная луна. Не просто катилась, а подпрыгивала Ей передавалась вибрация земли, которую била мелкая дрожь. Марата – тоже. Иначе и быть не могло. Он стоял между двух рельс, а из-за поворота вот-вот должен был показаться состав. Элементарная осторожность требовала только одного – отойти в сторону. Всего на пару шагов и оказаться в безопасности. Легко сказать – трудно сделать. Ноги словно приклеились к шпале. Кто поставил его сюда? Кто придумал пытку ожидания состава, несущего верную смерть? Ответ был только один – Жженный. Это его методы.
Блеснули отраженным светом рельсы. Самого поезда еще не было видно, но свет прожектора – верный признак его приближения.
Вербицкий сделал еще одну попытку сдвинуться с места. Ноль по фазе.
– Си-де-ро-дро-мо-фобия! Йхо-хо-хо!
Марата передернуло от механического голоса, прозвучавшего где-то над головой. Он поднял глаза.
– Че наклал в штаны, паря? Ха-ха-ха!
Громкоговоритель на столбе. Говорил с ним и издевался громкоговоритель. Казалось, что он – живое существо. Вот-вот на лицо человека из разверстой алюминиевой пасти хохочущего рупора брызнут капли слюны.
– Пошел к черту! – буркнул Марат.
– В гостях у чертей сейчас окажешься ты, – уже спокойно, даже назидательно заметил громкоговоритель. – С железной дорогой шутки плохи. Движение вне перехода чревато… Впрочем, сейчас все сам узнаешь, козел!
На этот раз Вербицкий не стал отвечать ни на нотации, ни на обидное прозвище. Пусть себе треплется, а ему надо приготовиться к переходу в мир иной. Прочитать «Отче наш» и все такое.
Марат дошел только до «святится имя твое», когда показался поезд-убийца. Выглядел он, как и следовало ожидать, не совсем обычно. Буфер его ощерился металлическими, острыми как иглы шипами. Каждый – в полметра длиной. Жженому было мало просто смять и раздавить Вербицкого. Он хотел еще и проткнуть свою жертву насквозь, доставив как можно больше мучений.
Марат видел его лицо в кабине водителя. Жженный ухмылялся, отчего лоскуты поврежденной огнем лоскуты кожи подрагивали, как мерзкое желе.
– Давай-давай, – прошептал Вербицкий. – Я готов!
Перестук колес заглушил даже яростное биение сердца Марата. До столкновения с поездом осталось десять метров. Пять. Три. Вербицкий поднял глаза, чтобы не видеть игл. В кабине вместо Жженного сидели Гриша Антидот и Вера. Что впрочем, уже ничего не могло изменить. Иглы проткнули тело Марата, но боль он почувствовал только в плече. Столкновение с поездом отбросило Вербицкого куда-то вбок. Когда он сообразил, что по-прежнему жив, открыл глаза. Все та же подпрыгивающая шалунья-луна, но никаких рельсов и шпал он полулежал в кузове бешено мчавшегося джипа. Рядом сидела Вера. Ее лицо было так близко, что волосы щекотали Марату щеку.
– Куда мы едем?
Девушка ничего не ответила. Наверное, потому, что Вербицкий так и ничего и не спросил. Ему лишь показалось, что он задал вопрос. Язык распух и едва ворочался во рту, царапая нёбо, как наждачная бумага. Пришлось применить другую тактику. Вербицкий коснулся пальцами ладони Веры. Ответная реакция не заставила себя долго ждать. Девушка встрепенулась. Посмотрела на Марата. Было в этом взгляде столько нежности и сострадания, что Вербицкий нашел в себе силы улыбнуться.
– Потерпи, миленький. Скоро приедем в Шутценлох…
Миленький? Ему показалось? Он ослышался или она и вправду назвала его миленьким? Это слово стоило того, чтобы подставить эсэнэсовской пуле не только плечо, но и голову. Миленький… Да, он потерпит. Сколько нужно, столько и потерпит. Лишь бы дождаться этого слова еще раз.
Тут джип тряхнуло на новом ухабе, да так, что Вербицкий забыл обо всех словах. Плечо вновь проткнула тупая, раскаленная добела игла боли.
– Aufzustehen!
Вербицкий разлепил налитые свинцом веки. Какого…
Вера и джип исчезли. Он сидел на голом цементном полу и любовался чьим-то, начищенными до блеска сапогами. От бля. Немецкая речь. Сапоги. Гплифе. Куда он опять вляпался? Марат поднял голову. Перед ним, покачиваясь на каблуках и заложив руки за спину, стоял человек в черной форме. Портупея. Кобура на боку. На шевронах красовались две молнии, на фуражке с высокой тульей поблескивал орел с распростертыми крыльями. Из-под козырька фуражки на Марата смотрели глаза – две холодных серебряных монетки. Лицо у офицера было правильной, донельзя арийской формы, но его выражение не предвещало Вербицкому ничего хорошего.
– Aufzustehen!
На этот раз приказ встать, был подкреплен весьма болезненным ударом сапога под ребра. Эсэсовский офицер, а в том, что это был именно эсэсовский офицер Вербицкий нисколечко не сомневался, схватил его за плечо, повернул к себе спиной и толкнул.
– Vorwrts, das Schwein!
Марат имел весьма скудные познания в немецком – в пределах школьного курса. Однако для того, чтобы понять, что его обозвали свиньей и приказали идти вперед, переводчика не требовалось. Пришлось повиноваться. Если эта нацистская морда была плодом галлюцинации, то ничего страшного не произойдет. Если же он опять совершил путешествие во времени, то рыпаться не следовало тем более. Эсэсовцы не эсэнэсовцы. Они хуже. Впрочем, откуда такая уверенность? Хрен редьки не слаще.
Вербицкий пошел, как и было рекомендовано, вперед, чувствуя спиной дружественный взгляд гитлеровского офицера.
Идти пришлось по коридору со сводчатым потолком, освещенном рядом подвешенных на толстую проволоку лампочек-груш. Коридор имел множество ответвлений, похожих друг на друга, как братья-близнецы. Разобраться в этих хитросплетениях помогали надписи, сделанные черной краской и стрелки-указатели. Однако все тексты были на немецком и Вербицкий ничего не понял. Имелись здесь и двери – стальные, монументально-прочные. Сообразить, где он находится, помогло воспоминание о Вере. Он тогда сильно удивился, услышав слово Шутценлох. А ведь именно так она и сказала. Приедем в Шутценлох и… Вот и приехали. Куда же ведет его этот урод? Марат попробовал обернуться и тут же получил тычок в спину. Не рукой, а чем-то более острым. Наверное, стволом пистолета. Чем были вооружены эсэсовские офицеры? Люггерами? Вальтерами?
О чем думаешь, дурачок? Тебе следует размышлять вовсе не о вооружении немецкой армии, а о том, как выкарабкаться из этого кошмара. Может просто ущипнуть себя за руку? Ага. Размечтался.
Вербицкий все же попробовал воплотить эту хлипкую идею в жизнь – незаметно ущипнул себя за руку. Новый тычок в спину развеял остатки надежды. Он теперь не в будущем, а в прошлом. Путешественника по времени отшвырнуло на сто лет назад. Круче чем у Уэллса! Щипаться можно до посинения. Фашист не исчезнет.
– Zu stehen! Von der Person zur Wand!
Что ему надо? Наверное, требует остановиться. Офицер толкнул Марата с такой силой, что пленник едва не прошиб стену лбом. Все это с ним уже было. Только приказы отдавались на русском, а в роли конвоира выступал шеренговый Петенька. Эсэсовцы-эсэнэсовцы. Повадки у тех и других были одинаковыми.
Послышался лязг открываемой двери. Вербицкого втолкнули в комнату. Каменный мешок. Стол, два стула. Все на стальных, привинченных к полу рамах. Полоска красной ткани с белым кругом и свастикой в его центре. Все напоминало декорации фильма о Великой Отечественной. Вот только Вербицкий был уверен – это не декорация, а люди в этом кабинете – не артисты. Их было двое. Оба в черной форме.
Первый сидел за столом, уткнувшись в какие-то бумаги. Второй стоял спиной к Марату. Коронным жестом заложил руки за спину. Внимание Вербицкого привлекли пальцы – бледные и поразительно длинные, они выглядели так, словно состояли не из трех суставом, а, по крайней мере, из пяти.
Дверь за спиной Марата с грохотом захлопнулась – офицер ушел. Что дальше? Парни ведут себя так, словно забыли о его присутствии. Прошла минута. Две. Вербицкий уже собирался откашляться, когда офицер за столом поднял голову. Марат непроизвольно попятился. Ежик седых волос. Темная, будто выдубленная кожа. Множество морщин. Очки в тяжеловесной оправе и выбритый до синевы подбородок. Мать честная! Да это же… Гнатиков. Ну, конечно же, он. Чиновник из две тысячи сорок первого года, на котором теперь была форма генерала СС. Точнее группенфюрера. Вербицкий не один десяток раз смотрел любимый фильм «Семнадцать мгновений весны» и не мог ошибиться – в Шутценлохе Дмитрий Иванович носил такую же форму, что и папаша Мюллер в знаменитой саге о советском разведчике.
– Садитесь, Вербицкий, – Гнатиков вытянул руку, указывая на стул. – Я же предупреждал, что мы обязательно встретимся.
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, – хмыкнул Марат, опускаясь на стул. – Я сразу приметил, что вы чем-то напоминаете Геббельса. Форма вам очень идет.
Дмитрий Иванович не оценил комплимента.
– Ваша ирония неуместна, Вербицкий. Вы окончательно встали на сторону наших врагов и поплатитесь за это.
– Один вопрос, Дмитрий Иванович. Каких врагов? Если не ошибаюсь, раньше вы боролись за национальную стабильность Белоруссии. Тогда враги у вас были совсем другими.
– Не имеет значения, Вербицкий. Время и пространство – очень сложные, многогранные понятия. Есть не только прошлое, настоящее и будущее. Существуют и параллельные измерения. Они пересекаются. Возникают реперные точки и линии.
Гнатиков встал, обошел вокруг стола и остановился рядом с Маратом.
– Ты, сынок, нарушил границы времени. Отсюда и весь этот бардак, но… Как я уже сказал все это не имеет значения.
– А что же тогда имеет?
– Хм… Только одно – мы всегда по разные стороны баррикад.
– Печально.
– Еще как! – Гнатиков наклонился к лицу Вербицкого. Стекла его очков холодно блеснули. – И для тебя, мой мальчик, эта печаль не абстрактное понятие. Обер-лейтенант, займитесь!
Офицер, которые все время стоял спиной к Марату, обернулся. От бля! Это был Байдак. Причем мертвый. Лицо капрала покрывали темные трупные пятна. Губы по цвету ничем не отличались от пегих усов, а глаза были пустыми, как окна дома, в котором погасили свет. По углам губ, на подбородке и шее багровели пятна засохшей крови. Байдак раскрыл рот и показал Марату язы – четырехгранный штык винтовки Мосина. На это раз живой – гнущийся, мокрый от слюны и крови.
– Ты… Ты – идиот! Зачем убил меня?!
Чудовище закашлялось, плюнуло на пол темной жидкостью и двинулось на Вербицкого, вытянув руки. Марат не ошибся. Суставом у пальцев было так много, что они больше походили на щупальца. И щупальца эти тянулись к шее Вербицкого. Он вскочил со стула. Попытался отступить в угол комнаты, но мертвец оказался слишком проворным. Пальцы-щупальца сомкнулись на шее Вербицкого. Он задыхался. Старался не смотреть в лицо мертвеца. Вцепился взглядом в эсэсовскую символику на шевроне. Две молнии. Только почему-то они напоминали ему змей. Откуда пришла эта ассоциации Вербицкий не знал. Просто змеи.
Размышляя о ползучих гадах, Марат пытался оторвать от шеи пальцы Байдака, но быстро сообразил, что из этой затеи ничего не выйдет. Он вскинул руки, нащупал пальцами глаза монстра, надавил на них изо всех сил. Хлоп-хлюп! Чвяк! Глаза Байдака лопнули, а пальцы Вербицкого погрузились в наполненные слизью ямки. Чудовище заревело. Вряд ли оно почувствовало боль. Просто бесилось от того, что лишилось зрения. Давление на шею ослабло. Марат выдернул пальцы из глазниц. Толкнул монстра в грудь. Ответный толчок был куда как сильнее. Он в буквальном смысле впечатал Вербицкого в стену. В глазах потемнело, но Вербицкий нашел в себе силы отпрыгнуть в сторону. Через секунду ослепленное чудовище врезало кулаком в стену. Как раз там, где недавно был Марат. От удара бетон покрылся трещинами. Байдак завертел головой.
– Где ты, падла?! Я все равно отыщу тебя и вырву сердце!
Новый удар. От стены откололся кусок бетона. С костяшек пальцев мертвеца слезла кожа, обнажив кости. Байдак ударил опять. Его кулак просвистел в нескольких сантиметрах от уха Марата. Стена раскололась. Трещина прошла от пола до потолка. Посыпались новые осколки бетона. Образовалось дыра. По идее, за ней должен был быть коридор, но Вербицкий увидел только черную пустоту. Монстр заметался по кабинету. Он безостановочно и бессистемно лупил кулаками в стены Куски бетона уже не падали на пол – их втягивала в себя пустота. Разрушения сделались необратимыми. Паутиной трещин покрылся пол. Провалился в бездну стол вместе с Гнатиковым. Унеслось в пустоту красное полотнище со свастикой. Потом настал черед Байдака. К этому времени он уже не выглядел офицером СС. Форменный китель лопнул, обнажив грудь. Обожженную до фиолетового цвета, сплошь усыпанную водянистыми волдырями. Бездна приняла в свои холодные объятия уже не капрала Байдака, не эсэсовского обера, а Жженного.
И вот Марат остался в гордом одиночестве. На куске бетона, некогда бывшем частью пола. Один на один с пустотой. Кусок крошился под ногами, уменьшаясь в размерах. Балансировать на нем становилось все труднее. Совсем как в «Лангольерах» Стивена Кинга. Куда исчезает вчерашний день? Его пожирают зубастые чудища. Чистильщики. Вечные странники, по имени лангольеры.
Вот только в данном случае не было даже их. Кинг ошибся. Пустота не нуждалась в чистильщиках. Она прекрасно справлялась с тем, что считала лишним без посторонней помощи. Марат Вербицкий тоже был для нее лишним. Опора под его ногами исчезла. Пылесос бездны втянул странника, чтобы выбросить его на межзвездную свалку. Помойку забвения.
Вдруг Марат увидел звезду. Совсем маленькую. Нервно подрагивающую. Слава те Господи! Пустота все-таки не была полной. В ней теплилась какая-то жизнь. Паря во мраке, Марат все смотрел на звезду. До тех пор, пока она не превратилась в нить накаливания электрической лампочки. Она освещала покрытый разводами сырости потолок. Послышался шорох. Кто-то был рядом. Вербицкий повернул голову. Он ожидал увидеть Жженого, Байдака или Гнатикова, но вместо этого встретился взглядом с Верой.
Что это с ней? Откуда эти темные круги под глазами и усталость во взгляде?
– Марат. Марат, ты, наконец, очнулся! – Вера коснулась пальцами щеки Вербицкого. – Как плечо?
– Нормально, – Вербицкий пошевелил правой рукой. – Почти не болит. Где мы? Я видел странный сон. Про эсэсовцев…
– Ничего удивительного. Это место когда-то и было гнездом эсэсовцев. Одной из ставок Гитлера. Ты ведь слышал о Вольфсшанце?
– Кажется. Волчье логово?
– Да. Командный комплекс верховного командования вооруженными силами Германии, расположенный в лесу Гёрлиц. Восточная Пруссия. О нем знают все, но мало кто слышал о Лисьей норе. Шутценлох начали строить в сорок четвертом году, накануне большого отступления. Закончить так и не успели. Потом из комплекса подземных бункеров собирались сделать музей, подобие Линии Сталина. Не нашлось средств. Шутценлох бросили и забыли. Несколько лет назад на него наткнулись мы – дестабилы. Нашли здесь тайники с оружием и боеприпасами. С тех пор Шутценлох – наша основная база. По крайней мере, так было до последнего времени. Но шпионы Службы Национальной Стабильности не спят в шапку. Верховный Председатель уже знает о Шутценлохе. Леса вокруг нашей базы планомерно уничтожаются. Еще месяц-другой и сюда придут стаботряды. У нас остается только один выход – использовать оставшееся время для захвата Минска.
– Наполеоновские планы. А чем это так вкусно пахнет?
– Ах, я дура! – девушка вскочила. – Болтаю, а сама забыла, что тебя следует покормить. Я приготовила отличный бульон. Сейчас.
Вербицкий поудобнее устроился на подушке. Осмотрел комнату. Она очень напоминала кабинет группенфюрера Гнатикова, виденный в кошмарном сне. Стулья и стол здесь были привинчены к полу. На столе стояла допотопная электрическая плитка с открытой нитью накаливания. Вера наливала бульон из алюминиевой кастрюли в консервную банку, служившую тарелкой. Запах, щекотавший Марату ноздри, был восхитительным.
– Сколько я провалялся без сознания?
– Три дня. И не просто без сознания. По словам доктора, ты был на грани жизни и смерти. Пуля прошла навылет, но рана оказалась очень тяжелой. Теперь, надеюсь, кризис миновал.
Вера уселась на стул у лежака Вербицкого. Зачерпнула ложку бульона, поднесла ее к губам Марата.
– Давай. Тебе надо восстанавливать силы.
Вербицкий чувствовал себя неплохо. Настолько, что прекрасно мог бы есть самостоятельно. Однако решил не признаваться в этом. Ему очень нравился процесс кормления с ложечки. И все же аппетит дал о себе знать. Консервная банка опустела в рекордно короткие сроки. Когда девушка налила вторую порцию бульона, Вербицкий решил, что сачковать больше не стоит. Сел и выхлебал бульон сам. Вера наблюдала за ним, не пытаясь скрыть счастливой улыбки.
– А ты явно поправляешься. Еще добавки?
– Спасибо, нет, – Марат отдал пустую банку. – Могу лопнуть. Признайся, ведь ты не спала все эти три дня.
– Почему же? – девушка покраснела. – Пару часов дремала и чувствую себя достаточно бодрой для того, чтобы ответить на все твои вопросы.
– Мы можем поговорить на воздухе? Эти стены… Они давят. Мне все время кажется, что вот-вот распахнется дверь и на пороге будет стоять кто-то из «змей».
– Змей? О змеях ты говорил в бреду, но здесь нет никаких змей.
– Разве молнии на петлицах эсэсовцев не напоминают змей?
– Не знаю, – покачала головой девушка. – В наших учебниках по истории мало фотографий. А в те, что были, я никогда не всматривалась.
– Так мы идем?
– Если ты сможешь удержаться на ногах.
– Не волнуйся. Я – парень крепкий.
Крепкий парень оказался слишком самонадеянным. Едва Вербицкий встал, как пол под ногами качнулся. Вера вовремя успела его поддержать. Новые шаги Марат делал не так резво. Вскоре с головокружением удалось справиться. У двери Вербицкий отстранил девушку и в коридор вышел сам. На несколько секунд остановился, пораженный сходством коридора с тем, что видел во сне. Те же серые стены, сводчатые потолки и надписи на немецком, сделанные черной краской. Сон ли это был? С рациональной точки зрения – конечно, сон. Его раненого несли по этим коридорам. Ясное дело – он был в бессознательном состоянии. Однако мозг продолжал работать и фиксировать картинки. Потом сознание преобразовало их в кошмар. Только и всего. Однако была и другая точка зрения. Слишком связно говорил Гнатиков о пересечениях времени и пространства. Реперные точки. Он мог оказаться в одной из них. Побывал в Шутценлохе образца тысяча девятьсот сорок четвертого года. И вернулся в будущее. Почему бы и нет? Взять хотя бы надписи. Сейчас они были полустершимися, а в его кошмаре свежими, словно краска едва успела подсохнуть.
Шагая по коридору рядом с Верой, Марат встречал партизан. Одни просто спешили куда-то. Другие перетаскивали тяжелые деревянные ящики. Все были так заняты своим делом, что не обращали на Вербицкого никакого внимания. Для Веры же время находилось: ее приветствовали почтительными кивками. Она явно не была рядовой партизанкой.
Вот и лестница. Два, ведущих вверх стальных пролета. Поднимаясь по ступенькам, Марат запыхался и когда Вера распахнула стальную дверь, с наслаждением вдохнул хлынувший в бункер воздух.
Оказавшись снаружи, он получил возможность увидеть то, что называли Шутценлохом. Сильного впечатления система бункеров времен Великой Отечественной не производила. Вербицкий увидел лишь десяток поросших кустами холмиков. Сквозь зелень проглядывал облепленный мхом бетон, а проход, через который они выбрались наверх, выглядел, как самая настоящая нора.
Впрочем, большого разочарования Марат не испытал. Нора – так нора. Хоть у черта на куличках, лишь бы рядом с Верой.
Он остановился, любуясь высокими соснами и лучами утреннего солнца, пробивавшимся через зеленые кроны. Отличное время, чудное место для того, чтобы поговорить с возлюбленной по душам. Девушка, как видно, испытывала те же чувства. Она взяла Вербицкого за руку и увлекла вглубь леса.
Марат не сразу понял, что они идут по дороге. Настолько слились с лесным ландшафтом остатки бетонных плит, некогда проложенных солдатами вермахта. Время пощадило их еще меньше, чем сами бункера.
У дороги стоял десяток джипов, укрытых маскировочной сеткой, а между деревьев тут и там прохаживались молчаливые часовые. Вера привела Вербицкого на небольшую полянку. Дорога здесь заканчивалась. По крайней мере Марат больше не видел плит.
– Это – мое любимое место, – сообщила девушка. – Здесь хорошо думается и мечтается.
Вербицкий сел на мягкий мох, прислонившись спиной к стволу сосны. Вера садиться не спешила. Осмотревшись, наклонилась и сорвала цветок, росший на обочине дороги.
– Смотри, Марат. Ромашка. Откуда здесь взялся полевой цветок?
– Возможно это какой-то знак свыше, – шутливо заметил Вербицкий. – Ты веришь в знаки?
Девушка не ответила. Не подняла глаз. Просто рассматривала ромашку. Молчание, нарушаемое лишь дыханием ветра в кронах сосен, длилось не меньше минуты.
Читать бесплатно другие книги:
