КОТАстрофа. Мир фантастики 2012 Щерба Наталья

Конопатая Пеппи без возражений принесла со склада коробку с кистями и несколько валиков. С любопытством понаблюдала, как посетитель перебирает инструменты, пробуя их на прочность. Спросила сочувственно:

— Что, много красить?

— Ага.

— Может, тогда краски надо?

Артем смутился.

— Давайте. Для потолка. Белую.

— У нас только по семь литров.

— Вот и хорошо. Как раз на все хватит.

На улице происшествие с кисточками казалось смешным и нелепым. Не говоря уже о поединке со шваброй.

Но едва Артем переступил порог и тишина пустой квартиры окружила его, ощущение чужого недоброго присутствия заставило его оглядеться.

— Эй, — сказал он, опять чувствуя себя психом. — Ты теперь мой новый дом. Веди себя прилично, что ли…

Квартира просьбу проигнорировала. Первым делом невидимый шутник, изуродовавший кисти с валиком, открыл плотно запакованное ведерко и вылил краску на пол. Потом, пока Артем спешно ликвидировал белое озеро посреди комнаты, шутник зажег газ под только что сготовленной яичницей и сжег до углей и сковороду, и скромный ужин.

Швабра в кладовке на этот раз стояла смирно, печально повесив долу растрепанные патлы, банки ровными рядами выстроились на полках, как солдаты на плацу под грозным взглядом генерала.

«Да просто выбросить весь этот хлам, — решил Артем, оглядывая пыльные, затянутые паутиной полки. — Сразу надо было».

И тут взорвалась лампочка — брызнула мелкими осколками, целясь Артему в глаза…

— У вас тут как с электричеством? — спросил Артем, осторожно укладывая в пакет десяток лампочек.

— С электричеством нормально, — сказала Пеппи. — Без него не очень. — Улыбнулась, сморщив конопатый нос. — Отключают иногда. Проводка старая. Вот возьмите еще свечей.

— Давайте. И краску еще. Белую. Которая по семь литров.

— А что, ту всю уже покрасили? За полчаса? — изумилась девушка.

— Вы же не думаете, что я ее съел? И закусил лампочками?

Пеппи рассмеялась, рыжие косички разлетелись в разные стороны.

«А как у вас тут с призраками?» — хотел спросить Артем, но только улыбнулся девчонке.

На этот раз взорвалась лампочка в прихожей.

Артем осторожно поставил на пол покупки. Поморгал, вглядываясь в полумрак. И замер. В комнате, за приоткрытой дверью, что-то ворочалось и шуршало. Артем затаил дыхание и на цыпочках двинулся на звук.

На темных стенах дрожали пятна света от уличных фонарей, по потолку бродили изломанные тени веток, скрежетала открытая форточка. Комната мерцала и будто покачивалась, как птичье гнездо на ветру, собранное из тонких прутиков…

Артем запнулся на пороге. Ему вдруг почудилось, что там, в путанице теней, зыбкого света и ускользающих кружевных стен, медленно движется что-то огромное и черное, пристально глядя на Артема. Он оцепенел под этим тяжелым взглядом. Ледяные мурашки покатились по позвоночнику, вымораживая тело, дыхание и волю.

Опомнившись, Артем торопливо зашарил по стене и, наконец, наткнулся на холодную клавишу выключателя.

Вспыхнул свет. На миг показалось, что эта лампочка тоже сейчас погаснет, но она моргнула и засияла тепло и ровно.

В центре комнаты, среди смятых газет сидел котенок. Тощий и взъерошенный, пегой невнятной масти — белые крапинки, рассыпанные на черно-рыжей шерсти. Круглые желтые глаза, настороженные маленькие уши.

— Кис-кис, — растерянно сказал Артем.

Котенок хрипло мяукнул, задрал куцый хвостик и неуверенно двинулся на зов, осторожно пробуя лапками пол — как будто шел не по паркету, а по зыбкой трясине.

— Ты откуда взялся? — спросил Артем.

Присел на корточки, погладил пушистую костлявую спинку, выгнувшуюся под ладонью.

— Мрм, — ответил котенок, изучая собеседника ярко-желтыми умными глазами.

Артем рассмеялся — весело и облегченно. Разгадка таинственных скрипов, шорохов и шуточек оказалась маленькой, безобидной и пушистой.

— Это ты мне краску опрокинул? И валик стащил? Хм… А может, ты мне и яичницу сжег, а?

— Мррм? — круглые глаза котенка смотрели с выражением оскорбленной невинности.

— Ну ладно, неважно. Может… Ты есть, может, хочешь?

— Мррм!

Артем ворочался на продавленном диване. Пружины врезались в ребра; запахи чужого старого дома щекотали ноздри; скрежетали ветки за окном, царапали стекло; иногда резко и громко скрипел паркет, как будто кто-то крался в темноте, потом останавливаясь и замирая неподвижно.

«Призраки, — подумал Артем. — Призраки старого дома. Вот бред-то!»

В бессоннице, конечно, были виноваты последние недели — нервотрепка с кредитом, новой работой, оформлением квартиры, тещины многозначительные намеки — мол, вы знаете, Артем, сколько сейчас мошенников в недвижимости, хотя вам-то откуда знать… Никита тоже плохо спал, хныкал по ночам. Ленка измучилась, ослабела, серые тени по-хозяйски улеглись под глазами. Она даже толком не обрадовалась новому дому, как будто ей уже было все равно…

«Может, и зря все, — вдруг подумал Артем. — Зачем я ей вообще? Если б не я, был бы Игорек Самохин, тещин любимчик, всеобщее счастье. И дом большой и красивый, а не обтрепанная однокомнатная мышеловка, и свой сад, и няня с горничной…»

А потом он вдруг увидел, как Леночка идет по набережной. Синий сарафан вьется вокруг стройных ног, обнимает бедра, щекочет кружевом узкие лодыжки. Летнее небо цвета сарафана светится над головой, стекает в реку, покачиваясь на волнах солнечными и облачными бликами, смешивается с унылым серым оттенком гранитной набережной. На фоне этой синевы Леночкины плечи, не тронутые загаром, мерцают как лепестки лилии. Фарфоровая полупрозрачная кожа, удивительная в мире моды на одинаковые, отлакированные соляриями и косметикой, лица… Может, поэтому Леночка похожа на фигурку со старинной картины, прекрасный призрак давно ушедшей эпохи…

Артем смотрел на нее, затаив дыхание. Было страшно, что она сейчас исчезнет, растворится в синеве неба, растает в жарком мареве шумного, такого неподходящего ей города…

Леночка подняла голову, заметила Артема и вдруг улыбнулась — сначала недоверчиво, потом — счастливо.

— Артем! Ты как меня нашел?

Метнулось синее крыло сарафана, качнулось небо, и Леночка вдруг очутилась у Артема в руках — невесомая и легкая, будто ненастоящая.

— Ленка, я больше тебя не отпущу, — задыхаясь, прошептал Артем. — Никогда. Я теперь тебя всегда на руках носить буду…

— Не отпускай, — согласилась она.

Небо закружилось над их головами. Артем зажмурился.

А когда он открыл глаза, над головой был низкий потолок узкого сумрачного коридора. Заплакал ребенок. Хлопнула дверь, зычный голос Марьи Игнатьевны сказал с сочувствием:

— Бедная ты моя, бедная…

Леночка сидела на кровати с маленьким Никитой на руках. Ее бледная кожа в тусклом электрическом свете казалась болезненной, лицо с серыми тенями под глазами — измученным и похудевшим.

— Устала? — спросила Марья Игнатьевна, погладила дочь по голове, тяжко вздохнула. — И мы с папой не спали. Да, маленький ребенок в наши годы…

Леночка дернула головой, освобождаясь от тяжелой руки матери.

— Мам, ну это же не ваш ребенок… Причем тут годы…

— Бедная ты моя, бедная, — не замечая Леночкиного движения, продолжила Марья Игнатьевна. — А слушалась бы маму, была бы богатая. Выходила бы замуж за Игорька — рожала бы за границей, там и врачи, и уход. И няню бы он тебе нанял, и дом бы свой был…

— Мама!

— Ах, ну да! — спохватилась Марья Игнатьевна, обернулась, посмотрела на Артема, замершего в дверях с портфелем и плащом в руке. Улыбнулась.

— Ну, вот и твой добытчик пришел. Как дела, Артем? Вы, Артем, с утра на работу так рано убежали, я не успела про памперсы сказать. Пошла сама. Вы представляете, сколько сейчас упаковка памерсов стоит? Это ужас. Может, их из золота делают?

Артем зажмурился, чтобы не больше не видеть ни насмешливой улыбки тещи, ни беспомощного и усталого Леночкиного лица. «Ну почему, — подумал он — это мне еще и снится? Разве недостаточно, что оно есть наяву?»

И вдруг он увидел Леночку — прежнюю — в синем небесном сарафане, с плечами, как лепестки лилий. Она стояла у окна в новой квартире, где Артем так и не успел сделать ремонт. Смотрела на весенние цветущие деревья за окном. Артем захотел ее окликнуть, чтобы увидеть ее прежнее счастливое лицо и улыбку… Но не успел.

— Так! А вот этого не надо! — громко крикнул кто-то.

Артем проснулся.

Пружины старого дивана больно упирались в спину, за окном в темном небе шевелились мокрые костлявые ветки. А на груди Артема сидел пегий котенок и внимательно смотрел в лицо круглыми желтыми глазами.

— Брысь! — хрипло сказал Артем.

Котенок зевнул, блеснув острыми крапинками зубов, облизал нос маленьким розовым язычком. Выгнул спину, презрительно оттопырив хвостик, потоптался по груди Артема, примеряясь, и мягко спрыгнул на пол. Обернулся и укоризненно посмотрел на своего гонителя.

— Ну, извини, — смутился тот. — Такой сон, а ты… Знаешь, какая она была? Знаешь?…

Артем закрыл глаза, надеясь опять вернуться туда, где Леночка в синем небесном сарафане смотрит на цветущие деревья…

На этот раз он уснул крепко, без сновидений. Поэтому не слышал шаркающих шагов и скрипа паркета. И не проснулся даже тогда, когда свеча в дрожащей старческой руке приблизилась к самому лицу и капля воска обожгла щеку.

— Убирайся, — сказал сиплый злой голос, — убирайся!

Костлявая рука потянулась к горлу спящего, желтые ногти вонзились в кожу.

— Мрм! — крикнуло в темноте.

— Брысь, сволочь! — взвизгнул голос. Огонь свечи задергался и погас. Что-то шлепнулось на пол и зашипело. Торопливо зашаркали, удаляясь, шаги, заскрипел паркет…

Артем открыл глаза. Возле дивана, на полу, жмурясь, старательно умывался котенок.

— Привет. Гостей намываешь?

Артем зевнул, потянулся, морщась из-за острых пружин, вонзающихся в бока.

— Ну и кошмары снились. Толком не помню, но…

Он нагнулся за обувью и вдруг увидел на полу свечу. Задумчиво тронул обгоревший фитиль. Потянулся к щеке, сковырнул с кожи пятнышко застывшего воска. Провел рукой по шее, наткнулся на свежие саднящие царапины… Переспросил механически:

— Гостей намываешь?

Котенок все время вертелся под ногами — то опрокинет пачку с клеем, то утащит кисточку и спрячет ее под газетами…

— Слушай, — наконец, строго сказал ему Артем. — Ну, призраки еще ладно, их не поймать. Но хоть ты мне не мешай, а? Мне тебя в такую погоду жалко на улицу выгонять, но если ты вот это все дальше будешь продолжать…

Котенок фыркнул и обиженно отвернулся. Но, видимо, понял. Запрыгнул на подоконник и принялся молча следить за работой Артема, сверкая желтыми сердитыми глазами.

Ночью в комнате оторвались новые обои.

Артем проснулся от негромкого шелеста и некоторое время прислушивался, недоумевая. Потом осторожно стряхнул с груди пригревшегося котенка и поднялся со скрипучего дивана, временно перенесенного в кухню.

Недавно приклеенные обои влажными мятыми рулончиками лежали на полу. Как будто кто-то аккуратно оторвал их, полоса за полосой, а потом еще не поленился свернуть — так, чтобы уж точно для дальнейшего использования они стали непригодны.

— Это что такое? — растерянно спросил Артем у котенка, который тоже с интересом разглядывал погром в комнате. Котенок презрительно фыркнул. Предположение, что это он лазил по стенам и обдирал лапками обои, выглядело, разумеется, нелепо…

Артем задремал, не выключив свет. И даже не стал сгонять котенка, умостившегося у него на груди теплым клубком.

— Ты бы съехал с квартирки-то, парень, — вдруг сквозь сон хрипло сказал котенок.

— Не могу, — ответил Артем.

— Почему? — строго спросил котенок.

«Вот ведь какой забавный сон», — подумал Артем. И решил пока не просыпаться, посмотреть, что будет дальше. Объяснил:

— Понимаешь, это, наверное, наш с Ленкой последний шанс…

— Расскажи, — потребовал котенок.

— Понимаешь, после рождения Никиты все по-другому стало. Теща говорит, что с ребенком на съемной квартире жить нельзя, а Леночка ей возразить не может. А теща меня не терпит. Леночку изводит нотациями. Скандалы каждый день. Все уже устали от этого. И, знаешь, меняется что-то… Ленка меняется и… Знаешь, какая она была, когда я ее встретил?.. Ну, в общем, нам теперь или разводиться уже, или… Я так радовался, когда эту квартиру нашел, когда кредит на нее выбил…

— Ну ладно. Прямо сейчас заплачу, — ворчливо сказал котенок. — Пойдем тогда, что ли.

Артем приоткрыл глаза, увидел, как котенок потягивается и поднимается, задрав куцый хвостик.

— Что? — растерянно пробормотал Артем.

— Пойдем, говорю, — зевнул котенок, выгибая спину.

— Ку… как? — Артем потянулся дрожащей рукой, тронул пальцем пушистый бок. — Это такой сон настоящий?

— Но-но, обойдемся без фамильярностей, — котенок дернул ухом, увернулся от руки и кубарем скатился вниз, потому что Артем, размахивая руками, с криком соскочил с дивана. Запутался в одеяле, потерял равновесие и грохнулся на пол.

— Вот молодежь-то нынешняя, а, — укоризненно, но почему-то с оттенком самодовольства пробормотал котенок, отодвинулся подальше от Артема и принялся неторопливо умываться. Пригладил лапкой усы и спросил: — Ну, чиво? Так и будем тут в одеялах валяться, как баре? Ишо лясы поточим или уже пойдем?

— К-куда?

Артем выпутался из одеяла, присел на краешек дивана, потрогал протертую обивку с острыми ребрами пружин, для верности ущипнул себя за запястье. И решил все-таки считать происходящее сном — только очень реалистичным.

— На кудыкину гору, — проворчал котенок, снисходительно наблюдая за действиями Артема. — С владелицей тебя познакомлю.

— Чего владелицей?

— Так квартирки твоей, понятно.

— Да мы же знакомы. Договор-то подписывали…

Котенок фыркнул:

— Вот дурень! Я ж тебе говорю — с настоящей владелицей!

— А как же…

— Ну, померла она, понятно. Но она-то с тобой никаких договоров не подписывала, а? Тебе понравится, если в твою квартиру вопрется какой-то хмырь и начнет там переклеивать обои? Вот и вспылила старушка-то… дело молодое…

— Чушь какая, — неуверенно сказал Артем. — Ну еще что кот говорящий — ладно… То есть, конечно, не ладно, но… А старушка — и дело молодое? Это как?

— Так. Ну, вот что. Договоров никаких не надо. Видали мы эти договора. Ты поговори с ней, чай, тоже человек. Ну призрачный маленько, так что теперь? Тока с Аделаидой говори. Если Ада Карповна будет встревать — не отвечай; и упаси тебя бог, не спорь. А то еще хуже выйдет.

— Ада Карповна — это которая меня душила? — уточнил Артем, вдруг припомнив дрожащую старческую руку со свечой.

— Она, она, сердешная…

— Э… тогда куда уж хуже…

— Ты уж поверь мне, опытному, ладно? — раздраженно сказал котенок, выгибая спину и выпуская когти.

— Ладно, ладно. Опытному, да… А тогда Аделаида — это кто?

— Она и есть — Аделаида. Обе оне — Аделаида. Ладно, на месте разберешься. Иди за мной. За лапами… тьфу, ногами следи. След в след, никуда не сворачивай, а то заблудишься. Да и свечу зажги. Призраки, оне нервные очень. Живой огонь переносят, а электричество это ваше современное — ни в коем разе.

Темнота обступила Артема в один миг, только он выключил свет. Густая и плотная, сквозь которую было не разглядеть даже очертаний ближайших предметов. Через некоторое время уже казалось, что вокруг нет ни стен, ни мебели, что и квартира, и дом, и вообще весь город истаяли, растворились в бесконечной черной пустоте. Осталось только дрожащее пятнышко света от свечи в руке Артема.

— Хвост мне не спали, — проворчал котенок, когда Артем опустил свечу вниз — посмотреть, есть под ногами пол, или он тоже исчез…

А потом впереди вспыхнул еще один дрожащий огонек. Через несколько шагов он приблизился, и появился силуэт девушки, согнувшейся над столом. Свеча в гнутом бронзовом подсвечнике освещала тонкий профиль, распущенные длинные волосы, пальцы, застывшие с ручкой над исчирканным листом бумаги.

— Ну почему на «любовь» всегда рифмы такие дурацкие? — задумчиво пробормотала девушка. — «Кровь» обычно. Брр. Или вот, «морковь», скажем. Глупо как.

— Вот и дура, — сказал хриплый брюзгливый голос.

Девушка вздрогнула и огляделась.

Из темноты вылепилась сгорбленная старуха в длинном халате и бесформенной кофте с отвислыми карманами. Шаркая растоптанными шлепанцами, подошла к столу, заглянула в бумаги, повторила злорадно:

— Дура.

— Ну почему? Почему? — взволнованно спросила девушка. Отложила ручку, посмотрела на старуху вопросительно и умоляюще.

— Всю жизнь какие-то стишки дурацкие кропаешь. А толку? Их хоть прочел кто?

— Я не для того. Я…

— Ну, для чего? А? Ой, дура… Всю жизнь мою загубила…

Старуха махнула рукой, полезла в карман, выудила огромный клетчатый платок, трубно высморкалась. Пробурчала:

— А ведь предлагали. Управдом на старой квартире… Потом Игорь Данилыч, машина, дача, загранкомандировки… Ой, дура…

Девушка вздрогнула, закрыла лицо руками, отвернулась.

— Ты ведь знаешь. Я с тех пор, как Петенька погиб, никогда больше…

— Ой, дура… — Старуха затолкала платок в карман. — Да кто ж тебе про любовь говорит, бестолочь! Тьфу. Старую родительскую квартиру потеряла? А не выпендривалась бы перед управдомом… Теперь сиди в этом клоповнике. А здесь тоже… ходют, ходют всякие… На жилплощадь зарятся…

Старуха огляделась и вдруг запнулась взглядом об Артема. Он оцепенел под острым взглядом злых желтых глаз. Котенок зашипел, встал перед Артемом, выгнул колесом спину, задрал воинственно хвостик. Старуха хмыкнула, отвела взгляд в сторону, пробормотала горько:

— Вот так и подохнешь здесь, старая и никому не нужная…

— Я? Старая? — испуганно переспросила девушка. — Никогда. Я никогда не буду старая…

— Конешно. Ага. Мечтай. Поэтесса ты наша непризнанная… — злорадно пробурчала старуха. Вздернула плечи, сгорбилась еще сильнее и, шаркая, ушла в темноту. Заскрипел паркет, отмечая ее затихающие шаги.

Девушка заплакала, комкая исписанные листы.

— Это что, она сама с собой, что ли? В смысле — это одна и та же… — зашептал Артем.

— Ну, говорил же… — сердито буркнул котенок.

— А… это вообще что происходит? Мы где?

Котенок фыркнул, встряхнулся и отошел в сторону. Девушка всхлипнула и подняла голову. Спросила встревоженно:

— Кто здесь?

Пристально посмотрела на Артема.

— Э… простите, — смущенно сказал он.

— Вы кто?

— Простите, я не хотел мешать…

Котенок вдруг мяукнул, подбежал к столу, потерся о ногу девушки.

— Барся! Привет. Ты где бродил? — воскликнула она. Погладила котенка, обернулась к Артему, робко улыбнулась.

— Приблудный. Однажды открываю дверь, а он сидит на пороге. Я и пригласила его к себе пожить, вдвоем-то веселее. А вы котов любите?

Нелепость и невозможность происходящего размыли границу реальности, и вдруг стало совершенно неважно, что это — сон, явь или галлюцинация.

Девушка казалась милой, немного старомодной и беззащитной, на ее щеках еще блестели дорожки от слез после разговора с ужасной старухой.

— Я? Да. — Артем улыбнулся. — Особенно говорящих.

Девушка рассмеялась.

— Вы шутник или фантазер?

— А что лучше?

— Ну… — Девушка задумалась, продолжая ласково поглаживать котенка. — Шутники иногда злые бывают. Тогда они другим людям больно делают, когда шутят. А мечтатели… нет… пожалуй, нет… Мечтатели только себе больно могут сделать, когда очень сильно поверят в то, что придумали. Но они могут и очень счастливыми быть — тоже когда очень сильно поверят. Я, кажется, запуталась?

— Нисколько. Все замечательно верно сказано. А вы — счастливая?

Котенок фыркнул, вывернулся из-под руки девушки, подошел к Артему, сердито посмотрел на него. Требовательно мяукнул.

— Простите, — смутился Артем: — Я не хотел…

Девушка неуверенно улыбнулась, медленно собрала со стола бумаги.

— Я? Я очень счастливая… Только…

— Можно? Вы не могли бы мне дать почитать? Это стихи?

— Вы, наверное, не шутник… Да? Ну, знаете, я никогда никому их не давала читать. Я сейчас думаю, почему… Может, боялась, что никому не понравится?

— Так нельзя, — сказал Артем. Глаза девушки смотрели на него открыто и взволнованно, и он вдруг подумал, что для нее это очень важно. — Стихи нельзя писать в стол. Надо, чтобы их читали. Иначе это как вино, которое нельзя пить. Глупо.

— Вы, правда, так думаете? Тогда… ну… вот, возьмите.

Девушка неуверенно протянула Артему один листок.

— Я рада, что мы познакомились. Правда. Мы теперь будем иногда встречаться, вы живете по соседству, да?

— Да, в некотором смысле… по соседству…

— Вот дурень! Нельзя же у призраков вот так в лоб — счастливый, несчастливый… — сердито сказал котенок, когда они вернулись на кухню.

На несколько секунд, когда вспыхнула лампочка, заливая кухню ровным электрическим светом, разговор с девушкой-призраком показался просто ночным кошмаром. Потом Артем покосился на говорящего котенка и вздохнул. Задул сгоревшую почти целиком свечу, только сейчас заметив, что пальцы намертво слеплены теплыми потеками воска.

Котенок вспрыгнул на диван и принялся умываться.

— Почему? — поколебавшись, Артем сел рядом.

— Вот дурень! — фыркнул котенок. — Да от таких вопросов и у людей тоска делается… Ты хоть про призраков что знаешь?

— Ну…

— Так, ладно. — Котенок встряхнулся, огляделся вокруг. — Освободи-ка площадь… Ну, с дивана слазь. Переворачиваться я буду. На полу-то жестко.

— Куда переворачиваться?

— Не куда, а в кого. О-о, дурень-то необразованный…

Котенок потоптался на освобожденном диване, будто изучая неровную, с горбами сломанных пружин, поверхность. Потом присел на задние лапы и подпрыгнул высоко вверх с неожиданным пронзительным визгом.

Артем отпрянул и попятился — на диван вместо котенка шлепнулось какое-то растрепанное невнятное существо.

— Ой, — растерянно пробормотал Артем.

— Не «ой», а «добрый вечер», — строго сказало существо. Выпрямилось, пригладило пегую встрепанную шевелюру и длинную бороду, поддернуло залатанные холщовые штаны и степенно уселось на диван. Существо оказалось щуплым мужичком — не с ноготок, а с прежнего маленького котенка.

— Утро уже, то бишь, — поправился мужичок. — Вот молодежь, а! Никакого почтения к старшим. Приятно познакомиться, стало быть, еще раз. Барсик… тьфу, то бишь Борис Иванович. Можно Иваныч.

— А… Артем…

— Да знаю я. Вот дурень, а.

— А как… А почему… — Заметив, что Барсик Иваныч сердито хмурится, Артем постарался не разглядывать его так уж пристально. — А почему… э… котенок?

— Не котенок, а вурдалак, — строго сказал мужичок. — Тьфу, то бишь, волколак. Да, не… этот… кошолак я, стало быть. Во. Тьфу, если столько мяукать, так и разговаривать по-человечески разучишься.

Барсик Иваныч лизнул ладонь, попробовал было умыться по-кошачьи, спохватился, покосился на Артема и быстро спрятал руку за спину.

— Какой кошелек?

— Вот, молодежь, а! Ну, оборотень я. Который, значится, в кошку оборачивается. Сначала-то, понятно, как все люди, в волка умел… А потом… э!

Иваныч расстроенно махнул рукой.

— И что потом? — неуверенно спросил Артем.

— Так потом оно это… Вишь, мил человек, животинка-то сообразно массе получается… А масса-то у нас, эфирных созданий, сообразно вере, стало быть…

— Э… эфирных? — с сомнением переспросил Артем.

Иваныч фыркнул, поднес ладонь к лицу, скрючил пальцы в хищную звериную пятерню, покачал расстроенно головой.