Шмяк! Пратчетт Терри

– Значит, картину украли ночью?

Сэр Рейнольд помедлил.

– Э… боюсь, де-ело не обяза-ательно обстояло именно так. Мы перестраиваем Длинную га-алере-ею. Картина слишком велика, чтобы ее переносить, разумеется, поэтому месяц назад мы-ы накрыли ее чехлами. Но когда сего-одня утром их сняли, то обнаружили пустую раму! Вот, полюбуйтесь!

Картина Плута занимала – точнее, некогда занимала – раму в десять футов высотой и пятьдесят длиной, которая сама по себе была произведением искусства. Хоть она и осталась на месте, но не обрамляла ничего, кроме неровной пыльной штукатурки.

– Подозреваю, теперь картина находится у какого-нибудь богатого частного коллекционера, – простонал сэр Рейнольд. – Но разве он сможет сохранить ее в тайне? Полотно Плута – одно из самых известных в мире! Каждый цивилизованный человек опознает его в одно мгновение!

– А как оно выглядело? – спросил Фред Колон.

Сэр Рейнольд немедленно снизил планку – естественная реакция при разговоре с анк-морпорскими «лучшими из лучших».

– Я, ве-ероятно, смогу найти репродукцию, – вздохнув, ответил он. – Но оригинал имеет пятьдесят футов длины! Вы что, никогда его не видели?

– Помнится, меня приводили сюда посмотреть на картину, когда я был мальчишкой. Она длинная, это точно. На нее даже толком не посмотришь. Пока доберешься до другого конца, уже забудешь, что случилось в начале.

– Увы! Как ни приско-орбно, вы правы, сержант, – ответил сэр Рейнольд. – А доса-аднее всего то, что целью текущего ремо-онта было выстроить специальный круглый за-ал для картины Плута. Идея художника заключалась в том, чтобы изображение по-олностью окружало зрителя. Чтобы он чу-увствовал себя в центре событий. Прямо в Ку-умской долине! Мастер называл это паноскопическим искусством. Говори-ите что угодно про злободневный интерес, но лишние посетители помогли-и бы осуществить демонстрацию великой картины в тако-ом виде, как, по нашему мнению, мечта-ал сам художник. И теперь такое несчастье!

– Если вы все равно собирались перенести картину, то почему же не сняли ее и не убрали в безопасное место, сэр?

– То есть почему мы ее не скатали? – в ужасе уточнил сэр Рейнольд. – Это нанесло бы шедевру страшный вред! О, ужас, ужас, ужас! Не-ет, на следующей неделе у нас было запланировано осторожное перенесе-ение картины, с величайшей аккуратностью… – Он содрогнулся. – Как только поду-умаю, что кто-то просто вырезал ее из рамы, мне становится дурно…

– Эй, а вот, похоже, и улика, сержант, – сказал Шнобби, который вернулся к привычному занятию – слоняться вокруг и тыкать во все подряд, чтобы проверить, не ценная ли вещь. – Гляньте-ка, кто-то свалил здесь целую кучу вонючего старого барахла.

Он подошел к постаменту, который действительно был завален какими-то тряпками.

– Пожалуйста, не трогайте! – воскликнул сэр Рейнольд, бросаясь к стражнику. – Это же «Не говори мне о понедельниках»! Самая противоречивая рабо-ота Даниэлларины Паутер! Вы ведь ничего не сдвинули с места? – нервно добавил он. – Вещь буква-ально бесценная, и у Паутер вдобавок острый язычок.

– Это всего лишь груда старого тряпья, – буркнул Шнобби, отходя.

– Искусство – нечто большее, чем сумма материальных компонентов, капрал, – сказал куратор. – Не скажете же вы, что картина Каравати «Три огромных розовых женщины и кусок шифона» – «всего лишь старая краска»?

– А здесь тогда что? – поинтересовался Шнобби, указывая на соседний постамент. – По-моему, просто столб с гвоздем! Тоже искусство?

– Это на-азывается «Свобода»! На аукционе она принесет не меньше тридцати тысяч долларов!

– За кусок дерева с гвоздем? – уточнил Фред Колон. – И кто это придумал?

– Увидев «Не говорите мне о понедельниках», господин Ветинари любе-езно велел прибить мисс Паутер за ухо к столбу, – ответил сэр Рейнольд. – Впрочем, к вечеру она уже высвободилась.

– По-моему, она ненормальная, – сказал Шнобби.

– Нет, поскольку за эту рабо-оту она получила несколько наград. Если не ошиба-аюсь, мисс Паутер собирается прибить себя еще куда-то. Вероятно, нас ожидает новая волнующая экспозиция.

– Тогда вот что я вам скажу, сэр, – охотно предложил Шнобби. – Почему бы не оставить эту здоровенную старую раму на месте и не дать ей новое название, например «Украденная картина»?

– Нет, – холодно ответил сэр Рейнольд. – Это глупо.

Качая головой и удивляясь людям, Фред Колон подошел к стене, которая столь жестоким – «жесто-о-оким» – образом была лишена покровов. Картину грубо вырвали из рамы. Сержант Колон не относился к тем, кто соображает быстро, но все-таки кое-что показалось ему странным. Если у тебя есть месяц на то, чтобы стащить картину, зачем действовать впопыхах? Фред смотрел на человечество с точки зрения стражника, которая в некоторых отношениях отличалась от точки зрения куратора музея. Никогда не утверждай, что того-то и того-то не может случиться, каким бы странным ни было это «то-то». Возможно, есть богатые безумцы, готовые купить картину, даже если придется рассматривать ее в уединении собственного особняка. Люди на такое вполне способны. Более того, сознание страшной тайны наверняка вселит в них приятный легкий трепет.

Но воры вырезали картину из рамы, как будто не заботясь о товарном виде. Повсюду остались разлохмаченные клочки… погодите-ка…

Фред отступил на шаг. Улика. Вот она, прямо перед ним. Он тоже ощутил приятный легкий трепет.

– Картину… – начал он. – Картину украл тролль!

– О господи, откуда вы знаете? – спросил сэр Рейнольд.

– Я очень рад, что вы задали этот вопрос, сэр, – сказал, не покривив душой, Фред Колон. – Я заметил, что сверху картину вырезали по всей длине почти вплотную к раме. – Он показал пальцем. – Тролль, разумеется, с легкостью дотянется туда с ножом и вырежет картину вдоль самого края сверху и еще немного по краям. Видите? Но среднестатистический тролль не станет низко нагибаться, поэтому, когда пришлось резать внизу, он напортачил и оставил кучу клочков. И потом, только тролль смог бы ее унести. Ковер с лестницы – и то здоровая штука, ну а скатанная в трубку картина наверняка еще тяжелее.

Он просиял.

– Отличная работа, сержант, – сказал куратор.

– Соображаешь, Фред, – заметил Шнобби.

– Спасибо, капрал, – великодушно отозвался Фред Колон.

– Ну, или это были два гнома со стремянкой, – бодро продолжал Шнобби. – Рабочие оставили несколько стремянок. Гляди, они даже тут стоят.

Фред Колон вздохнул.

– Знаешь, Шнобби, почему я сержант, а ты нет? Из-за таких вот слов, сказанных в присутствии частных лиц. Будь это гномы, разумеется, они бы вырезали картину аккуратно со всех сторон. Музей запирается на ночь, мистер сэр Рейнольд?

– Конечно! Не только на замок, но и на засов. Старый Джон крайне аккуратен. Сам он живет на чердаке, так что на ночь музей превращается в настоящую крепость.

– Он, должно быть, смотритель? – уточнил Фред. – Надо будет с ним поговорить.

– Разумеется, – нервно ответил сэр Рейнольд. – Кстати, я думаю, что у на-ас на складе должны быть материалы, посвященные этой картине. Я сейчас… э… схожу и… э… поищу…

Он заспешил к маленькой дверце.

– Интересно, как воры ее вынесли? – спросил Шнобби, когда они остались одни.

– А кто сказал, что вынесли? – ответил Фред Колон. – Большое помещение, где полно чердаков, погребов и потайных уголков… почему бы просто не спрятать картину подальше и не подождать? В один прекрасный день заходишь под видом посетителя, прячешься под чехол, ночью снимаешь картину и суешь куда-нибудь, а на следующий день выходишь вместе с остальными. Все просто! – он широко улыбнулся. – Главное, капрал, – мыслить как преступник.

– Ну, или можно просто выбить дверь и убраться вместе с картиной посреди ночи, – сказал Шнобби. – Зачем возиться с мудреным планом, если сойдет и простой?

Фред вздохнул.

– Я предчувствую, что дело будет запутанное, Шнобби.

– Тогда спроси у Ваймси, можно ли нам им заняться, – сказал Шнобби. – То есть мы ведь уже знаем факты.

В воздухе витали невысказанные слова: «Где бы вы предпочли провести следующие несколько дней? На улицах, где, с вероятностью, будут мелькать топоры и дубины, или здесь, за тщательным, очень тщательным обыском чердаков и подвалов? Подумайте хорошенько. Ведь это не будет трусостью, не так ли? Потому что любая знаменитая картина – часть национального достояния, правильно? Пусть даже на ней нарисована всего лишь толпа гномов и троллей, устроивших потасовку».

– Я составлю подобающий рапорт и попрошу мистера Ваймса поручить это дело нам, – медленно сказал Фред Колон. – Оно требует внимания опытных стражников. Ты хорошо разбираешься в искусстве, Шнобби?

– Если надо, сержант.

– Да ладно!

– А что? Беллочка говорит, что ее работа – тоже искусство, сержант. И одежды на ней побольше, чем на иных женщинах, которые тут нарисованы. Так что незачем задирать нос.

– Да, но… – Фред Колон помедлил. В глубине души он понимал, что, когда тебя рисуют лежащим на постели, причем на тебе нет ничего, кроме грозди винограда и улыбки, – это настоящее, подлинное искусство, а когда ты вертишься вниз головой на шесте, в костюме, которым при случае можно воспользоваться как зубной нитью, – нет. Но обозначить разницу Колон не мог.

– У Беллочки нет амфоры, – наконец сказал он.

– Чего-чего нет?

– Обнаженная женщина – это искусство, только если где-нибудь рядом стоит амфора, – сообщил Фред Колон. Даже ему объяснение показалось неубедительным, поэтому он добавил: – Ну, или постамент. Лучше всего, конечно, то и другое. Так сказать, тайный знак, который гласит: это искусство, ребята, смотрите спокойно.

– А пальма в горшке?

– Тоже сойдет. Но лучше в амфоре.

– А если нет ни амфоры, ни постамента, ни пальмы в горшке? – настаивал Шнобби.

– У тебя что-то на уме, капрал? – подозрительно спросил Колон.

– Да. «Богиня Анойя, восстающая из серванта»[3], – сказал Шнобби. – Вон она висит. Ее нарисовал какой-то тип, у которого три буквы «и» в фамилии. По-моему, вот это искусство так искусство.

– Количество «и» очень важно, Шнобби, – серьезно заявил сержант Колон, – но в таких ситуациях надлежит спрашивать себя: а где тут херувим? Если на картине есть толстозадый розовый мальчишка, который держит зеркало, или веер, или что-нибудь такое, то все нормально. Даже если он при этом ухмыляется. Нельзя же, в конце концов, везде рисовать амфоры.

– Да-а, но, предположим… – начал Шнобби.

Дальняя дверь отворилась, и сэр Рейнольд заспешил к ним по мраморному полу с книгой под мышкой.

– Боюсь, репродукции картины нет, – сказал он. – Копию, которая по-олностью отражала бы оригинал, слишком трудно сделать. Но в этом сенсационном труде, по крайней мере, множество подробных набросков. В наши дни, конечно, почти у каждого посетителя есть копия. Вы знаете, что на картине можно различить более двух тысяч четырехсот девяноста отдельных гномов и троллей – по типу оружия и меткам на теле? Плут, бедолага, сошел с ума за работой. У него ушло шестнадцать лет, чтобы закончить картину!

– Это еще ничего, – бодро ответил Шнобби. – Фред еще не закончил красить свою кухню, а ведь он начал двадцать лет назад!

– Спасибо, Шнобби, – холодно отозвался Колон, беря у куратора книгу. Она называлась «Энциклопедия «Кумской битвы».

– В смысле – сошел с ума? – спросил он.

– Он пренебрегал всей остальной работой. То и дело менял место жительства, потому что не мог заплатить, и вынужден был таскать огромный холст с собой. Только вообразите! Ему приходилось выпрашивать краски на улице, и на это уходило много времени, потому что не у каждого встречного с собой тюбик со жженой умброй. Плут утверждал, что картина с ним разговаривает. Здесь обо всем этом написано, хотя, боюсь, слишком драматизировано.

– Картина с ним разговаривала?!

Сэр Рейнольд поморщился.

– Да, именно так он утверждал. Никто не знает, как было на самом деле. У Методии Плута не было друзей. Он считал, что превратится в цыпленка, если заснет ночью. Он повсюду оставлял записочки, которые гласили: «Ты не цыпленок», хотя порой не доверял самому себе. Считается, что он настолько сосредоточился на картине, что заработал нечто вроде воспаления мозга. Ближе к концу работы он был уве-ерен, что лишается рассудка. Он говорил, что слы-ышит звуки битвы.

– А вы откуда знаете, сэр? – спросил Фред Колон. – Вы же сказали, у него не было друзей.

– Ох уж этот острый ум полисмена! – с улыбкой воскликнул сэр Рейнольд. – Он писал записки самому себе, сержант. Постоянно. Когда-а его последняя хозяйка вошла в комнату, то нашла сотни бумажек, засунутых в старые мешки для цыплячьего корма. К счастью, она не умела читать. Поскольку она пола-агала, что ее жилец – некоторым образом гений, а следовательно, у него может быть что-то, что она сумеет продать, хозяйка позвала соседку, некую мисс Аделину Радда, ко-оторая писала акварели. Мисс Радда позвала своего знакомого, ко-оторый изготовлял рамы для картин, а тот поспешно вызвал Эфраима Даустера, знаменитого пейзажиста. Ученые до сих пор бьются над записками Плута и пытаются проникнуть в тайны этого несчастного ума. Записки расположены не в хронологическом порядке. Некоторые из них очень… странные.

– Еще хуже, чем «Ты не цыпленок»? – спросил Фред.

– О да, – сказал сэр Рейнольд. – Плут писал о голосах, предзнаменованиях, призраках… Еще он вел дневник на разрозненных клочках бумаги и никогда не ставил дату и не оста-авлял никаких намеков на то, где он жи-ил, чтобы его не нашел цыпленок. Он пользовался массой иносказаний, потому что не хо-отел, чтобы цыпленок понял…

– Простите, я думал, вы сказали, что это он считал себя цып… – начал Колон.

– Кто способен постичь мыслительные процессы человека, чей разум столь прискорбным образом поколеблен? – устало произнес сэр Рейнольд.

– Э… а картина правда говорит? – спросил Шнобби Шнобс. – Оно, конечно, бывало и не такое…

– К сожалению, нет, – ответил сэр Рейнольд. – По крайней мере, не в наше время. С тех пор как книга была переиздана, в часы работы музея в зале всегда стоит охранник. Он утверждает, что картина не произнесла ни единого слова. Разумеется, она всегда привлекала внимание. Издавна ходят истории о том, что на ней указан путь к сокровищам. Вот почему, в частности, кни-игу переиздали. Люди любят та-айны, не правда ли?

– Только не мы, – сказал Фред Колон.

– Кстати, я слышал про эту книжку, – сказал Шнобби, листая «Энциклопедию». – Мой приятель Дэйв, который держит магазинчик марок, говорит, что есть, типа, история про гнома, который появился в каком-то городе вблизи Кумской долины спустя две недели после битвы, и он был ранен, потому как тролли на них напали из засады, и умирал от голода, ну и вот, типа, никто там толком не знал по-гномьи, а он хотел их куда-то отвести и твердил все время одно и то же слово, и оказалось, что оно по-гномьи значит «сокровище», ну и вот, когда люди пошли с ним обратно в долину, он умер по пути, и они ничего не нашли, а потом этот художник наткнулся в долине на что-то такое и указал на картине место, только эта штука свела его с ума, потому что она вроде как была заколдованная. Дэйв сказал, правительство всем велело молчать.

– Дэйв всегда так говорит, Шнобби, – сказал сержант.

– И он прав.

– Только сам он почему-то всегда в курсе, и никто ему не велит молчать, – продолжал Фред.

– Да, да, смейся сколько хочешь, сержант, но все-таки происходит много такого, о чем мы и не знаем.

– Что, например? – поинтересовался Колон. – Назови мне хоть одну вещь, о которой ты не знаешь. Что, не можешь?

Сэр Рейнольд кашлянул.

– Разумеется, это одна из те-еорий, – сказал он, тщательно подбирая слова, как всегда делали собеседники, послушав обмен шпильками в исполнении мозгового треста «Колон-Шноббс». – К сожале-ению, в записках Методии Плута можно найти подтверждение буквально любой те-еории, какой только вздумается. Честно говоря, нынешней популя-ярностью картина обязана тому, что автор книги поддерживает давнюю легенду о некоем секрете, зашифрованном на полотне.

– Да? – Фред Колон навострил уши. – И что за секрет?

– Понятия не имею. Пейзаж изо-ображен во всех подробностях. Может быть, поза одного из участников битвы указывает на тайную пещеру. Теории есть на любой вкус. Разные странные люди, с довольно неприятным, очень целеустре-емленным, выражением лица, приходят сюда с рулетками, но вряд ли они хоть что-нибудь обнаружат.

– Может, один из таких и спер картину? – предположил Шнобби.

– Сомневаюсь. Это довольно замкнутые личности, которые приносят с собой сандвичи и фляжку и торчат в музее целый день. Они обожают анаграммы и тайные знаки, и у каждого – своя те-еория и уйма прыщей. Вред они причиняют разве что друг другу. И потом, за-ачем им красть картину? Нам приятно, что ею интересуются. Сомневаюсь, что кто-нибудь из подобных индивидуумов пожелал бы забрать ее домой, поскольку она слишком велика, чтобы поместиться под кроватью. Знаете, Плут писал, что иногда ночью слышал крики. Предположительно, шум битвы. Очень, очень печально…

– Такую картину точно не захочешь вешать над камином, – согласился Фред Колон.

– Вот именно, сержант. Даже е-если у кого-нибудь найдется камин длиной в пятьдесят футов.

– Спасибо, сэр. А, еще кое-что. Сколько в музее входов?

– Три, – подумав, ответил сэр Рейнольд. – Но два всегда заперты.

– Но если бы тролль…

– Или гномы, – подсказал Шнобби.

– …или, как указывает мой младший коллега, если бы гномы попытались вынести картину…

– Горгульи, – с гордостью сказал сэр Рейнольд. – Две горгульи постоя-анно наблюдают за главным входом, сидя на крыше до-ома напротив, и еще по одной охраняют боковые двери. А днем здесь везде сотрудники, разумеется.

– Может, вам это покажется глупым вопросом, сэр, но вы везде поискали?

– Персонал искал все утро, сержант. Сверток должен быть очень большим и тяжелым. В музее полно скрытых закоулков, но картину непременно заметили бы.

Колон отсалютовал.

– Спасибо, сэр. Мы тут немножко оглядимся, если вы не против.

– Ага… поищем амфоры, – добавил Шнобби Шноббс.

Ваймс поудобнее устроился в кресле и посмотрел на проклятого вампира.

Салли выглядела лет на шестнадцать – с трудом верилось, что она не намного младше Ваймса. У нее были короткие волосы (раньше Ваймс у вампиров такого не видел); она походила если не на мальчика, то, во всяком случае, на девушку, которая не прочь сойти за мальчика.

– Прошу прощения за это… замечание, – сказал он. – Неделя выдалась тяжелая, и с каждым часом легче не становится.

– Не надо так пугаться, – произнесла Салли. – Если угодно, происходящее нравится мне ничуть не больше, чем вам.

– Я и не пугаюсь, – отрезал Ваймс.

– Извините, мистер Ваймс. Но от вас пахнет страхом. Не слишком сильно, – добавила Салли. – Так, чуть-чуть. И ваше сердце забилось быстрее. Прошу прощения, если обидела. Я просто хотела, чтоб вы успокоились.

Ваймс откинулся на спинку стула.

– Лучше не пытайтесь меня успокоить, мисс фон Хампединг, – сказал он. – Когда кто-то это делает, я начинаю нервничать. Покой, видимо, мне просто не завезли. И попрошу не обсуждать мои запахи. Кстати, я – командор Ваймс либо – сэр. Но не «мистер Ваймс».

– А я предпочитаю, чтобы меня называли Салли, – сказала вампирша.

Они посмотрели друг на друга, в равной мере сознавая, что дело не клеится, и сомневаясь, что ситуацию можно как-то исправить.

– Итак… Салли… вы хотите стать копом? – начал Ваймс.

– То есть стражником? Да.

– В вашем роду были стражники?

Стандартный первый вопрос. Всегда полезно узнать, не впитал ли новобранец, так сказать, с молоком матери каких-нибудь представлений об обязанностях стражника.

– Нет, только кровопийцы, – ответила Салли.

Вновь последовала пауза.

Ваймс вздохнул.

– Слушайте, я хочу знать ровно одну вещь, – сказал он. – Вас уломали Джон Никакой-Не-Вампир Смит и Дорин Подмиггинс?

– Нет, – возразила Салли. – Я сама к ним обратилась. Между прочим, я тоже не думала, что будет столько шуму.

Ваймс удивился.

– Вы подали заявление в Стражу!

– Да, но я не понимаю, почему ко мне… такой интерес.

– Я тут ни при чем. Это все ваша Лига воздержания.

– Правда? Но это вашего патриция Ветинари цитируют газеты, – отрезала Салли. – Якобы в славные традиции городской Стражи входит дискриминация по видовому признаку.

– Ха! Да, да, на мой взгляд, все стражники равны, но славные традиции Стражи, мисс фон Хампединг, преимущественно заключаются в том, чтобы укрываться от дождя, клянчить дармовое пиво с черного хода и вести двойную бухгалтерию!

– То есть вы меня не примете? – уточнила Салли. – А я думала, вы не отказываетесь от кандидатов. Послушайте, я, вероятно, сильнее любого из ваших стражников, исключая троллей, я неглупа, готова работать как вол, и у меня идеальное ночное зрение. Я могу быть полезна. Я хочу быть полезна.

– А вы умеете превращаться в летучую мышь?

Салли, казалось, была шокирована.

– Что? Ну и вопрос.

– Не исключено, что наименее сложный, – сказал Ваймс. – И потом, это уж точно может оказаться полезным. Так умеете или нет?

– Нет.

– Ладно, проехали…

– Я умею превращаться в стаю летучих мышей, – продолжала Салли. – В одну-единственную мышь – слишком трудно, потому что резко меняется масса тела, и, кстати, все равно не получится, если ты воздерживаешься. Лично у меня от этого болит голова.

– Каково было ваше последнее место работы?

– Я нигде не работала. Я занималась музыкой.

Ваймс просветлел.

– Правда? У наших ребят была идея устроить сводный оркестр…

– Кто-нибудь здесь играет на виолончели?

– Боюсь, что нет.

Ваймс побарабанил пальцами по столу. В любом случае она еще не схватила его за горло, не правда ли? В том-то, конечно, и проблема. Вампиры просто душки… до той самой секунды, когда они внезапно перестают ими быть. Но, по правде говоря, сейчас Ваймс вынужден был признать: ему недоставало стражников, способных твердо держаться на ногах и договаривать фразы до конца. Проклятая усталость брала свое. Он постоянно держал патрули на улицах, просто чтобы приглушать кипение. Пока, конечно, обходилось случайными потасовками, камнями, разбитыми окнами и беготней, но снежный ком рос и рос, уподобляясь лавине на склоне. В такое время горожанам необходимо видеть стражников. Стража создает иллюзию того, что мир не сошел с ума.

А Лига всячески поддерживала своих адептов. В их общих интересах было, чтобы никто из обладателей Черной ленточки не очнулся в незнакомой спальне с неприятным чувством сытости. Они будут присматривать за Салли…

– В Страже нет места для случайных визитеров, – сказал Ваймс. – Сейчас мы слишком заняты, чтобы обеспечить вам нечто большее, нежели так называемая практика на рабочем месте, ха-ха. Вы с первого же дня окажетесь на улице. Э… а как у вас обстоят дела с дневным светом?

– Ничего страшного, если на мне одежда с длинными рукавами и шляпа с широкими полями. В любом случае я ношу с собой набор.

Ваймс кивнул. Набор включал совочек, щетку, пузырек с кровью и карточку с надписью:

«Помогите, я рассыпался прахом и не могу восстать. Пожалуйста, соберите меня в кучку и разбейте пузырек. Я ношу Черную ленточку и не причиню вам вреда. Заранее благодарю».

Командор снова побарабанил пальцами по столу. Салли смотрела на него.

– Ладно, вы приняты, – наконец сказал Ваймс. – Для начала – на испытательный срок. Так уж положено. С документами разберитесь внизу с сержантом Задранец, за снаряжением и напутственным словом обратитесь к сержанту Детриту, только постарайтесь не смеяться. А теперь, когда вы добились чего хотели и мы уже разговариваем неофициально… объясните мне зачем.

– Простите?

– Вампир хочет стать стражником? – Ваймс откинулся на спинку кресла. – Честное слово, не понимаю… Салли.

– Это интересная работа на свежем воздухе, которая позволяет служить обществу, командор Ваймс.

– Хм… Если вы способны сказать это без улыбки, возможно, из вас все-таки получится стражник. Добро пожаловать в Стражу, младший констебль. Надеюсь, вы…

Дверь хлопнула. Капитан Моркоу зашел в кабинет, увидел Салли и замялся.

– Младший констебль фон Хампединг только что вступила в Стражу, капитан, – объяснил Ваймс.

– Э… прекрасно… добрый день, мисс, – быстро сказал Моркоу и обернулся к Ваймсу. – Сэр, Бедролома убили.

Анк-морпорские «лучшие из лучших» неторопливо шагали в сторону Ярда.

– Что бы лично я сделал, – сказал Шнобби, – так это разрезал картину на маленькие кусочки, по несколько дюймов в длину.

– Нет, Шнобби. Так избавляются от краденых бриллиантов.

– Допустим. А как тебе такой вариант? Режешь эту махину на куски, размером примерно с обычную картину. Так? Потом на другой стороне каждого куска что-нибудь рисуешь, вставляешь в раму и оставляешь в музее. Несколько лишних картин в таком огроменном месте никто даже не заметит. А потом можно прийти и забрать, когда шум уляжется.

– И как ты их вынесешь, Шнобби?

– Ну, сначала надо раздобыть клей и длинную-длинную палку…

Фред Колон покачал головой.

– Представить себе не могу, Шнобби.

– Ладно, тогда берешь краску того же цвета, что и стены, приклеиваешь картину к стене, где есть свободное место, а потом красишь сверху, чтоб оно выглядело как стена…

– Ты где-нибудь там видел подходящий кусок стены, а?

– Может, под рамой, которая осталась там висеть, сержант?

– Черт возьми, Шнобби, а вот это умно, – сказал Фред, резко останавливаясь.

– Спасибо, сержант. От тебя особенно приятно слышать.

– Но все-таки картину еще нужно вынести, Шнобби.

– Видал чехлы, сержант? Ей-богу, через пару недель оттуда спокойно выйдут несколько рабочих в комбинезонах, с большим белым свертком под мышкой, и никто ничего не заподозрит, потому что все будут думать, что картину сперли уже давным-давно.

Несколько секунд висела тишина, а затем сержант Колон приглушенно сказал:

– У тебя прямо-таки опасный ум, Шнобби. Очень опасный. А как же смыть с картины свежую краску?

– Да запросто, – ответил Шнобби. – И я знаю, где раздобыть фартуки, как у маляров…

– Шнобби! – в шоке воскликнул Фред.

– Ладно, ладно, сержант. Уж и помечтать нельзя.

– Мы получим премию, Шнобби. И уж мы ею распорядимся…

– Снова как в воду глядишь, сержант?

– Смейся, Шнобби, если угодно, но лучше посмотри по сторонам, – мрачно ответил Фред. – Сейчас всего-навсего дерутся шайки, но будет хуже, помяни мое слово. Ох уж мне эти свары из-за того, что стряслось тысячу лет назад! Не знаю, почему гномы и тролли не уберутся туда, откуда взялись, раз уж им не терпится!

– Потому что большинство родились здесь, – заметил Шнобби.

Фред презрительным смешком отмел географический фактор.

– Война, Шнобби… хэх!.. Зачем она вообще нужна?

– Не знаю, сержант. Чтобы освободить рабов?

– Чепу… хм. Ну, допустим.

– Чтобы защититься от тирана-агрессора?

– Хорошо, допустим, но…

– Спасти цивилизацию от орд…

– В перспективе все равно никакого толку, вот что я тебе скажу, Шнобби, если ты замолкнешь на пять секунд, – перебил Фред Колон.

– Да-а, но в перспективе хоть от чего-то есть толк?

– Повтори еще раз, взвешивая каждое слово, пожалуйста, – попросил Ваймс.

– Он мертв, сэр. Бедролом мертв. Гномы в этом уверены.

Ваймс уставился на капитана. Потом на Салли. И сказал:

– Я отдал приказ, младший констебль Хампединг. Ступай и займись делом.

Когда девушка поспешно вышла, он сказал:

– Надеюсь, ты тоже уверен, капитан…