На берегу Робертс Нора

Глава восьмая

Обри думала о том, что у нее произошло с Сетом. И чем больше она об этом размышляла, тем больше злилась. С Друсиллой Уайткоум Бэнкс надо было серьезно поговорить.

Пока она ехала в город, в голове у нее крутились резкие слова, которые она ей скажет и поставит наконец на место эту Мисс Совершенство. Она никому не даст Сета в обиду. Только попробуй тронь кого-нибудь из Куинов, думала она, паркуя свой пикап у обочины, и тебе придется иметь дело со всем семейством. В рабочих ботинках, грязной майке и потрепанных джинсах она вошла в магазин Дрю.

Да она и вправду само совершенство, подумала Обри, глядя, как Дрю заворачивает букет ромашек. Она выглядела потрясающе в розовой шелковой блузке, которая так шла к ее темным волосам. На ней были серые брюки из легкой, струящейся ткани. Тоже, наверное, шелковые, подумала Обри, досадуя на себя из-за того, что восхищается ее строгой, но такой классной одеждой.

Дрю посмотрела в сторону двери. И ее взгляд, вначале вежливый и теплый, сразу стал настороженным.

— Думаю, ты не за цветами пришла, — сказала Дрю. — Чем я могу тебе помочь?

— Ты можешь прекратить эти свои штучки и не выставлять меня в дурацкой роли соперницы.

— На самом деле я боюсь сама оказаться в этой роли.

— Он никогда не стал бы ухлестывать за кем-то, если бы у него была другая. За кого ты его принимаешь? И ты очень глупо высказалась обо мне: «Эта фигуристая блондинка в черном платье».

Дрю поморщилась, но голос ее оставался таким же невозмутимым и ровным:

— Мое глупое замечание еще не делает меня глупой. Я была не права, извини.

— Извинения приняты, — сказала Обри. — Но мы не разобрались с тем, что у вас происходит с Сетом. Хочешь знать, как мы друг друга воспринимаем? — Она облокотилась о прилавок — Мы — одна семья. И если ты не знаешь, что родственники любят друг друга и готовы встать друг за друга горой, мне тебя очень жаль. Я не уверена, что ты ему подходишь.

— И я тоже не уверена, — сказала Дрю.

— Я тебя плохо знаю. Но зато я прекрасно знаю и понимаю Сета. И вот что я хочу тебе сказать: ты для него много значишь, а вчера очень его обидела.

Дрю потупила глаза.

— Можно мне задать тебе один вопрос? Если бы ты чувствовала, что вот-вот потеряешь голову из-за мужчины, и считала, что у него есть другая женщина — очень привлекательная, интересная, — и ты бы видела, что между ними какие-то особые отношения…

Обри ответила не сразу:

— Я не знаю. Дрю, я люблю его, но в этом нет ничего романтического или еще чего-то в этом духе. Он для меня брат.

— У меня никогда не было ни лучшей подруги, ни брата. Может быть, поэтому мне так трудно все это понять.

— Ты бы сразу поняла, если бы увидела, как мы вчера умирали от хохота после нашего поцелуя. — Обри улыбнулась. — Так вот, представь, он приезжает ко мне, говорит, что ему просто необходимо меня поцеловать — по-настоящему, — чтобы мы наконец убедились, что между нами нет никаких таких чувств. А потом мы начали смеяться как сумасшедшие. Я не собиралась тебе об этом рассказывать, — добавила Обри. — Но, после того как ты сказала, что я привлекательная и интересная, я подобрела.

— Спасибо. И еще раз — прости меня, Обри. Ты знаешь, я с трудом завожу друзей. Зато хороших знакомых у меня очень много. — Она глубоко вздохнула. — Я собираюсь сегодня немного пораньше закрыть магазин. Ты не очень спешишь? А то, может, пойдем куда-нибудь, посидим.

Ну все, Сет пропал, решила Обри. Он не устоит перед таким сочетанием ранимости и желания любить и быть любимой.

— А у тебя дома есть хорошее вино?

— Есть, — улыбнулась Дрю.

Не так уж и трудно заводить друзей, подумала она.

В этом третьесортном кафе Сет расположился подальше от входа. Глории не было. Конечно, она опоздает. Этим она еще раз хочет показать ему, кто здесь главный. Десять тысяч долларов лежали на соседнем сиденье в старой матерчатой сумке.

У стойки сидел мужчина с широченными плечами и ел яблочный пирог. Официантка — вся в розовом, с вышитым над правой грудью именем, взяла кофейник, подошла к поедателю пирога и, выставив вперед бедро, долила ему кофе в чашку. У Сета просто руки зачесались — так ему захотелось сейчас быстро сделать набросок.

Но тут в кафе вошла Глория, так что ему уже стало не до рисования.

Она была не просто худой, а изможденной. Обесцвеченные волосы были почти белыми, а короткая небрежная стрижка только подчеркивала худобу ее лица. Вокруг рта пролегли глубокие морщины. Ей еще не было и пятидесяти, но выглядела она так, будто ее протащили лицом по асфальту.

Она села с ним рядом.

— В прошлый раз волосы у тебя были длиннее, — сказала Глория и обнажила в улыбке рот. — Какие у вас сегодня пироги в меню? — спросила она у официантки.

— Яблочный, вишневый, лимонный.

— Принесите мне кусочек вишневого и ванильное мороженое. А ты что-нибудь хочешь, дорогой? — Один только звук ее голоса выводил его из себя.

— Нет.

— Ну, как знаешь. А я еще возьму кофе. — Она откинулась на спинку сиденья. — Да, я думала, ты так и останешься в Европе. Что, по дому соскучился?

Сет взял с сиденья сумку. Но когда она потянулась за ней, он накрыл ее руками.

— Бери это и убирайся отсюда. Учти, если станешь приставать к кому-нибудь из нашей семьи, ты дорого заплатишь за это.

— Как ты смеешь так разговаривать с матерью?

— Ты мне не мать. — Он расстегнул сумку, чтобы она увидела содержимое. — Вот тебе отступные. А теперь держись подальше от меня и моих близких.

— Что ты из себя изображаешь? Думаешь, стал знаменитым и теперь можно со мной так обращаться? Да ты никто!

Сет встал, бросил на стол десятку и сказал:

— Может, и так, но я все-таки лучше, чем ты.

Она схватила сумку, положила ее рядом с собой, прижав к бедру, а он в это время уже выходил из кафе. Залог, это только залог, с ехидством думала она. Этих денег хватит на несколько недель, пока она не придумает, что делать дальше.

Он закрылся в мастерской. Он знал, что родные беспокоятся за него. Но после встречи с Глорией он не мог заставить себя навестить их.

Сет достал из кладовки большой холст и начал писать то, что в данный момент чувствовал. На нем появились перепутанные, как в его голове, эмоции и образы. Он писал одержимо, со страстью, так, как будто от этого зависела сама его жизнь.

Так думала Дрю, стоя в дверях с вазой с цветами. Это была борьба жизни со смертью, здравого смысла и безысходного отчаяния. Одной кистью он наносил удары по холсту, а другая была зажата у него между зубами, как запасное оружие.

Музыка играла на полную мощь, страстные аккорды гитары, похожие на крики во время сражения. Краска забрызгала его рубашку, джинсы, обувь. Ее пол.

Наблюдать за ним было страшно интересно, в этом было.

Что-то интимное и странным образом эротичное. Она стояла и смотрела, как он буквально набрасывается на холст. Резкие, почти ожесточенные, а потом едва заметные мазки, несущие в себе едва сдерживаемую злость.

Когда Сет отступил от холста, ей показалось, что он и сам не понимает, откуда все это взялось. Она попыталась было незаметно уйти, но он обернулся и посмотрел на нее так, будто только что вышел из транса. Ей оставалось только войти в мастерскую.

— Извини, ты не слышал, как я постучала. — Дрю старалась не смотреть на картину. — Я помешала тебе работать.

— Нет, по-моему, я ее уже закончил. А тебе как кажется?

Это был шторм на море. Грубый, жестокий и очень живой. Она слышала, как воет ветер, чувствовала, какой ужас испытывает человек, в одиночку пытающийся удержать на плаву лодку, которую вот-вот сомнут гигантские волны. А где-то вдалеке виднелся берег и огоньки. Там был дом. Он пытался во что бы то ни стало вернуться назад.

— Она производит сильное впечатление, — удалось наконец выговорить ей. — А еще в ней такая боль! Лица мужчины не видно. Ты ведь специально так сделал? Чтобы мы все задумались, каково это — в одиночку сражаться с темными силами.

— А тебе интересно, победит он или нет?

— Победит, потому что ему обязательно надо вернуться домой. Его там ждут. Сколько ты работал над этой картиной?

— Не знаю. А какое сегодня число?

— Значит, долго. Тебе, наверное, лучше поехать домой, отдохнуть. — Она протянула ему вазу. — Это в знак мира и дружбы.

Букет в синей вазе был составлен из самых разных цветов.

— Спасибо, очень красиво.

— Я была не права. Я вообще-то редко ошибаюсь, но это как раз тот самый случай.

— Так в чем ты на этот раз была не права?

— Насчет тебя и Обри. И не только в том, что касается ваших отношений, но и в том, что я вообще заговорила об этом.

— Так, значит, ты была дважды не права.

— Нет, это одна ошибка.

Он поставил вазу.

— И почему же ты решила, что была не права?

— Обри заехала ко мне в магазин и все мне объяснила. А потом мы поехали ко мне домой, сидели и пили вино.

— Когда я говорил то же самое, ты меня слушать не хотела, а когда тебе об этом Обри сказала, все вдруг стало ясно.

— Да.

— Я не знаю почему, но это меня бесит. Я хочу пива. Будешь?

— Значит, ты меня прощаешь?

— Еще подумаю, — донесся его голос из кухни. — Вернувшись, Сет сказал: — А может, закажем пиццу? Я страшно проголодался. А ты хочешь есть?

— Ну, в общем-то…

— Прекрасно, где телефонный справочник? — Он наконец нашел его под подушкой. — Привет, это Сет Куин… Да, у меня все нормально. А ты как?.. Обязательно приду. Слушай, я хочу заказать большую пиццу со всем, что у тебя есть.

— Мне не надо, — сказала Дрю, и он с недоумением посмотрел на нее.

— Чего тебе не надо? Подожди секунду, — сказал он в трубку.

— Всякой колбасы, ветчины и прочего.

— Как это? — Он уставился на нее. — Вообще ничего? Ну ладно, сделай половину нормальную, а половину без всего… — Он положил трубку и бросил телефон обратно на кровать. — Знаешь, я хочу быстренько принять душ.

— Можно мне пока посмотреть твои картины?

— Конечно.

И вот так они вроде вернулись к прежним отношениям.

Она подошла к холсту, стоявшему на мольберте у окна. У нее перехватило дыхание: Сет написал ее такой красивой. Она была изображена здесь как женщина желанная, но в то же время несколько отстраненная. При взгляде на нее сразу видно, что ей хочется побыть одной. Как можно понять человека, способного создать на одной картине наполненную мечтами и грезами атмосферу, а на другой холст вылить ярость и страсть?

Рассматривая полотна, которых было здесь множество, она начала вроде бы что-то понимать. Дрю увидела на его картинах радость и любовь, скорбь и капризы, желание и отчаяние. Он это все увидел и прочувствовал, поправила она себя.

Когда Сет вернулся из душа, она сидела на полу с картиной на коленях. Он взял со стола бутылку пива.

— Может, лучше вина выпьешь?

— Да не важно.

Она не могла оторваться от картины. Это была акварель, которую он написал по памяти в один из дождливых дней в Италии, когда очень скучал по дому. На ней была изображена болотистая равнина с эвкалиптами и дубами по краям, воздух предзакатным, каким-то светящимся.

— Это недалеко от дома, — сказал он.

— Ты не продашь мне эту акварель?

— Если ты почаще будешь заходить в мастерскую, то, может, и агент мне не понадобится. А ты видела свой портрет?

— Да, мне очень понравилось. А как ты его назовешь?

— «Спящая красавица», — ответил Сет и пробормотал себе под нос: — Кабачковый хлеб.

— Что ты сказал? Я не расслышала.

— Да так, вспомнил кое-что. А вот и пицца, — объявил он, услышав стук в дверь.

Сет схватил кошелек и пошел открывать.

— Привет, Майк, как дела?

— Да все нормально.

Он взял у тощего прыщавого подростка коробку с пиццей.

— Я угощу тебя очень хорошим кьянти вместо пива, — сказал Сет, закрывая ногой дверь.

— Я могу и пива выпить.

— Конечно, можешь, — заметил он, — но ты же больше любишь вино. А я буду пить пиво.

Она села на кровать, взяла кусок пиццы и отковырнула от него кусочек сыра.

— Я, можно сказать, твой постоянный ухажер, — сказал Сет, появляясь из кухни с бумажными тарелками.

— Мы просто едим вместе пиццу, вот и все.

— Ну ладно, пусть будет по-твоему. А ты знаешь, мы до сих пор не задали друг другу вопросов, ответы на которые могли бы прояснить, есть ли у наших отношений будущее.

— Какие же это вопросы?

— Отдых в выходные. Горы или море?

— Горы. Мы и так живем на берегу моря.

— Согласен. — Он принялся за пиццу. — Любимый гитарист. Эрик Клэптон или Чет Аткинс?

— Кто это такой?

Он сморщился так, будто у него разболелись все зубы сразу.

— Ладно, пропустим. Самый страшный фильм — из самых известных. «Психо» или «Челюсти»?

— Ни тот ни другой. «Экзорцист».

— Хороший выбор. Кому бы ты доверила свою жизнь в борьбе с силами зла? Супермену или Бэтмену?

— Баффи, победителю драконов.

— Ну перестань, тебе больше подходит Супермен.

— Но зато Баффи так привольно одет!

— Душ или ванна?

— Ванна. — Она облизала соус с пальца. — И чтобы сидеть в ней долго, чтобы она была горячей и вся в пене.

— Так я и думал. Кошка или собака?

— Кошка.

— Ну уж в этом ты совсем не права.

— Кошки независимы, и к тому же они не грызут туфли.

Он с сожалением посмотрел на нее:

— Может, на этом все между нами и закончится. Ну-ка отвечай быстрее! Жареная картошка или икра?

— Конечно, жареная картошка.

— Ты не обманываешь?

— Икра — не насущная потребность человека.

Он чмокнул ее в руку и опять взялся за пиццу.

— Если не принимать в расчет, что ты ничего не понимаешь в музыке и в животных, ты в общем-то справилась с тестом совсем неплохо. Так что, думаю, от судьбы не уйдешь — нам все-таки придется с тобой переспать.

— Даже и не знаю, что на это ответить. Я так тронута.

— Друсилла…

Его прервал телефонный звонок.

— Иди поговори, а я уберусь.

Пока он говорил, она успела выбросить коробку и бумажные тарелки.

— Да?.. Нет, со мной все в порядке. Я просто был очень занят. Нет, правда, Анна, у меня все хорошо. Я закончил картину, над которой работал все эти дни, и сейчас вот мы ели с Дрю пиццу… Да, да, конечно, я заеду завтра… Я тебя тоже люблю.

Он положил трубку как раз в тот момент, когда Дрю вошла в комнату.

— Это была Анна.

— Да, я слышала.

Она закрыла дверь. А потом оказалась рядом с ним.

— В последний раз, когда я была близка с мужчиной, это было для меня унизительным. Может быть, я хочу, чтобы ты вернул мне то, что тот, другой, у меня отнял.

И, так как он по-прежнему сидел скрестив ноги на кровати, она скользнула к нему на колени и обняла за шею.

— Ты ведь не возражаешь?

— Естественно, нет. — Он провел рукой по ее спине. — Но только учти: ты рискуешь получить больше, чем хотела.

— Ну что ж, давай рискнем, — тихо сказала она и поцеловала его.

Они не заметили, как село солнце, а теперь уже близился рассвет. Вот-вот должен был хлынуть дождь.

— Шторм приближается. У тебя в машине окна закрыты? Зачем он говорит о каких-то окнах? Она лежала, уставившись в потолок.

— Надо ехать, пока не начался дождь.

— Нет, нет и еще раз нет. — Он крепко ее обнял. — Ты останешься, и мы будем вместе слушать шум дождя и опять заниматься любовью.

— Как, опять?

— А почему бы и нет? Ты знала, что у тебя есть такая маленькая ямочка на пояснице?

— Дождь уже пошел, — сказала она тихо.

Он поднес ее руки к губам и сказал:

— Мы будем его слушать.

Дождь все еще продолжался, когда она наконец встала. Тихий, однообразный шум дождя превратил комнату в уютное гнездышко, из которого не хотелось вылезать.

— Останься на ночь. Я даже обещаю встать пораньше и купить что-нибудь вкусненькое на завтрак.

— Не могу, у меня здесь нет никакой одежды.

Он вроде бы согласился с этим доводом, но все-таки сказал:

— Завтра мы пойдем куда-нибудь поужинать, а потом вернемся сюда, ко мне. А если хочешь, поедем к тебе. Мне все равно, где мы с тобой будем вместе. Я наконец запланировал настоящее свидание, а не так, как у нас обычно это бывает.

— Но это ведь тоже не было свиданием. — Она выскользнула из его объятий и начала надевать блузку. — Это был восхитительный секс.

— Прости, но мы вместе ели и пили, разговаривали обо всем на свете, а потом уже занялись любовью. А это, по моим понятиям, и есть настоящее свидание.

Она почувствовала, что ее губы раздвигаются в улыбке.

— Ты опять переиграл меня. Я вернусь около восьми вечера.

— Прекрасно. Так ты хочешь, чтобы я вставил в рамку акварель, которую ты выбрала?

Ее лицо расплылось в улыбке.

— Так она моя?

— Я готов поменять ее на другую картину.

Она надела туфли.

— Ты уже написал два моих портрета.