Битва Ведьмака Дилейни Джозеф

Глава 8

Госпожа Вюрмальд

Расположенный в глубине заповедника, Рид-Холл оказался самым впечатляющим сельским жилищем, какое я когда-либо видел, — он больше походил на дворец, чем на дом скромного джентльмена. Широкие ворота вели на еще более широкую, усыпанную гравием подъездную дорогу, которая шла прямо к двери. Там она раздваивалась, огибая строение справа и слева. Само здание было трехэтажное, с внушительным главным входом. К центральной секции примыкали два заросших плющом крыла; все вместе формировало закрытый с трех сторон внутренний двор. Я пораженно разглядывал ряды окон. Сколько же там спален?

— У судьи большая семья? — спросил я.

— Семья Роджера Ноуэлла когда-то обитала здесь, — ответил отец Стокс. — Но, к несчастью, его жена умерла несколько лет назад. Две взрослые дочери нашли хороших мужей на юге Графства. Единственный сын в армии, там он и останется до смерти господина Ноуэлла, после чего унаследует Рид-Холл и землю.

— Наверное, чудно жить одному в таком огромном доме, — заметил я.

— Ну, Том, он тут не совсем один. Есть слуги, которые стряпают и поддерживают чистоту. И конечно, домоправительница, госпожа Вюрмальд. Внушительная женщина, успешно заправляющая хозяйством. Однако в каком-то смысле она ведет себя не совсем так, как дамы ее положения. Человек, неосведомленный о здешних порядках, может принять ее за хозяйку усадьбы. Лично мне госпожа Вюрмальд всегда казалась любезной и умной, но некоторые считают, что она зазнается, важничает и превышает полномочия. За последние годы ее усилиями тут многое изменилось. Раньше, приходя в Рид-Холл, я стучал в переднюю дверь, но теперь это дозволено только рыцарям и эсквайрам. Нам придется воспользоваться служебным входом.

Отец Стокс повел меня вокруг дома мимо декоративных кустов и деревьев, остановился перед маленькой дверью и вежливо постучал три раза. Выждав примерно минуту, он постучал снова, на этот раз громче. Спустя несколько мгновений нам открыла служанка, нервно щурясь от солнечного света.

Отец Стокс попросил разрешения поговорить с господином Ноуэллом, и нас ввели в большую, обшитую темными панелями приемную. Служанка поспешно ушла, оставив нас дожидаться. Было тихо, как в церкви. Спустя несколько минут послышались шаги, однако вместо джентльмена, которого я рассчитывал увидеть, вошла женщина и окинула нас критическим взглядом. Я сообразил, что это и есть госпожа Вюрмальд.

Ей, очень высокой женщине, с прямой осанкой и горделиво вскинутой головой, было где-то под сорок. Пышные темные волосы напоминали львиную гриву, и прическа ей шла, подчеркивая властность в лице.

Еще две черты привлекли мое внимание, и я непроизвольно заметался между ее губами и ее глазами. Домоправительница сосредоточилась на священнике и прямо на меня не смотрела, но, несомненно, взгляд у нее был самоуверенный и пронизывающий; я чувствовал, что, обрати она на меня внимание хотя бы раз, и этого будет достаточно, чтобы проникнуть в самую душу. Что касается ее губ, они были ужасно бледные, прямо как у трупа. Большие, полные, и, хотя краски лицу не хватало, в этой даме ощущалась огромная жизненная сила.

Однако больше всего меня поразила ее одежда — никогда в жизни не видел ничего подобного. На госпоже Вюрмальд было платье из прекрасного черного шелка с белым гофрированным воротником, и на него ушло столько материала, что хватило бы еще на двадцать человек. На бедрах юбки расширялись и огромным колоколом опускались до пола, закрывая туфли. Интересно, сколько слоев ткани нужно, чтобы создать такой эффект? И стоило платье наверняка немало; такое одеяние больше годилось для королевского двора, это уж точно.

— Приветствую вас, святой отец, — проговорила она. — Чему мы обязаны этой честью? И кто ваш спутник?

Священник слегка поклонился.

— Я хотел бы поговорить с господином Ноуэллом. А это Том Уорд, гость Пендла.

Впервые взгляд госпожи Вюрмальд переместился на меня. Удивительно, но ее глаза слегка расширились, ноздри затрепетали, и она потянула носом воздух. От зрительного контакта, длившегося не больше секунды, у меня по всему позвоночнику пробежал ледяной холод. Я тут же понял, что передо мной человек, так или иначе связанный с тьмой. Более того — я был практически уверен, что эта женщина ведьма. И в то же мгновение она почувствовала, что я понял это. Мы одновременно узнали друг друга.

Она нахмурилась, но быстро согнала с лица недовольство и холодно улыбнулась, снова переведя взгляд на священника.

— Сожалею, отец, но сегодня это невозможно. Господин Ноуэлл чрезвычайно занят. Советую прийти завтра не раньше полудня.

Отец Стокс слегка покраснел, но потом распрямил спину и решительно заговорил:

— Прошу прощения, что помешал господину Ноуэллу, госпожа Вюрмальд, но у меня к нему дело как к судье, совершенно безотлагательное…

Домоправительница недовольно кивнула.

— Будьте добры подождать здесь. Я попробую что-нибудь сделать.

Ждали мы в той же приемной. Встревоженный, я отчаянно хотел рассказать отцу Стоксу о своих подозрениях касательно госпожи Вюрмальд, но опасался, что в любой момент она вернется. Однако вместо себя она прислала служанку, и та отвела нас в кабинет, не уступавший библиотеке Ведьмака в Чипендене по величине и количеству книг. Правда, книги учителя различались размерами, формой и качеством обложки, в то время как здесь все они были одинаково переплетены прекрасной коричневой кожей. Больше напоказ, чем для чтения.

В кабинете было солнечно и тепло; в камине потрескивали дрова, а над ним висело большое зеркало в богатой позолоченной раме. Когда мы вошли, господин Ноуэлл работал за письменным столом, на котором кипами лежали бумаги, что контрастировало с безукоризненным порядком стеллажей. Он встал и с улыбкой направился к нам. Немного за пятьдесят, широкоплечий и узкий в талии; его обветренное, загорелое лицо больше подошло бы фермеру, чем судье. Наверное, решил я, просто любит бывать на свежем воздухе. Он тепло поздоровался с отцом Стоксом, любезно кивнул мне и пригласил нас сесть. Без дальнейших проволочек священник изложил суть дела. Закончив, он вручил Ноуэллу бумагу с показаниями двух жителей Голдшоу-Бут.

Быстро прочитав их, судья поднял взгляд.

— Эти люди клятвенно уверяют, что изложенные здесь факты имели место?

— Никаких сомнений, так все и было. Но мы должны гарантировать им анонимность.

— Хорошо, — согласился Ноуэлл. — Давно пора разобраться с негодяями из крепости раз и навсегда. Мальчик, умеешь писать?

Я кивнул. Он протянул мне лист бумаги.

— Укажи имена и возраст похищенных, а также какие вещи были увезены. Внизу поставь подпись.

Выполнив все, я вернул бумагу. Судья быстро прочел ее и встал.

— Сейчас пошлю за констеблем, а потом навестим крепость Малкин. Не волнуйся, мальчик. К ночи мы вызволим твоих родных целыми и невредимыми.

Уже когда мы собрались уходить, я краем глаза заметил в зеркале какое-то движение. Может, я ошибся, но, казалось, мелькнул и тут же исчез черный шелк. Может, Вюрмальд подглядывала за нами?

Не прошло и часа, как мы ехали к крепости Малкин.

Возглавлял процессию судья на крупной чалой кобыле. Следом за ним на сером коне поменьше скакал приходский констебль, суровый с виду мужчина по имени Барнс, одетый во все черное. Оба были вооружены: Роджер Ноуэлл мечом, констебль — тяжелой дубинкой. Мы с отцом Стоксом ехали в открытой повозке вместе с двумя судебными приставами, которых констебль взял с собой. Они сидели молча, с дубинками в руках, и старались ни с кем не встречаться взглядами; казалось, им совсем не хочется в крепость. Кучером был слуга Ноуэлла по имени Кобден; при виде священника он кивнул и пробормотал: «Отец», но меня полностью проигнорировал.

Нас сильно трясло на колдобинах и выбоинах, и я не мог дождаться конца поездки. Быстрее было бы пройти пешком напрямик, подумал я, чем держаться дорог. Однако никто не интересовался моим мнением. К тому же у меня были заботы и поважнее ухабов.

Тревога за Джека, Элли и девочку росла. Что, если их куда-то переправили? Несмотря на постоянную внутреннюю борьбу, вскоре мной овладели еще более мрачные мысли. Что, если родных убили, а тела спрятали там, где их никогда не найдут? В горле встал ком. В конце концов, в чем они виноваты? Они не заслужили такой судьбы… А Мэри вообще дитя. И ведь вместе с ними умер бы и еще не родившийся ребенок Элли, сын, которого так хотел Джек. Это все моя вина. Не будь я учеником Ведьмака, ничего бы не произошло. Малкины и Дины хотели моей смерти не просто так, а из-за моего ремесла.

Несмотря на присутствие судьи Ноуэлла и констебля, я не особо надеялся, что нам удастся проникнуть в крепость. А если Малкины просто не откроют дверь? В конце концов, она очень прочная, обита железом… Интересно, из-за этого у ведьм не возникает проблем? Нет, ведь есть и другие члены клана, способные прикасаться к металлу. И еще вокруг крепости ров. Ноуэлл, видимо, рассчитывает на страх перед властью и перед последствиями, которые ждут Малкинов в случае неповиновения. Однако он не подозревает, что имеет дело с самой настоящей нечистью. Я сильно сомневался, что меч и несколько дубинок уладят дело.

И еще одна проблема занимала мой ум — госпожа Вюрмальд. Инстинкт вопил, что она ведьма. И одновременно — домоправительница судьи Ноуэлла, главного представителя закона на Пендле и человека, который, несмотря на все происходящее в этой области Графства, не верит в их существование. Может, он и сам околдован? Что она применила к нему — чары или наваждение?

И что мне в связи с этим делать? Ноуэллу говорить бессмысленно, но я должен как можно скорее рассказать обо всем отцу Стоксу и Ведьмаку. Хотелось поделиться подозрениями со священником еще до поездки в крепость, но возможности не представилось.

Мысли вихрем кружили в голове. Между тем мы уже поднимались по главной дороге Голдшоу-Бут. Улица была пуста, но кружевные занавески на окнах то и дело раздвигались. Я не сомневался, что сообщение о нас уже достигло крепости Малкин и там нас ждали.

Мы въехали в Вороний лес, и в отдалении показалась башня. Она нависала над деревьями, мрачная, впечатляющая, и казалось, могла бы выдержать нападение целой армии. Крепость стояла на пригорке, имела форму овала и в самом широком месте была по крайней мере вдвое больше дома Ведьмака в Чипендене. Кроме того, она была втрое больше самого высокого из окружающих деревьев. Поверху тянулись острые зубцы, за которыми могли укрыться вооруженные люди; это означало, что внутри есть ход на крышу. Примерно на середине высоты стены виднелся ряд бойниц — узких окон для лучников.

Когда мы оказались на полянке, я увидел, что мост поднят, а ров глубок и широк. Мы подъехали ближе, повозка остановилась, и я поспешил вылезти, чтобы размять ноги. Отец Стокс и судебные приставы выбрались следом. Все стояли и смотрели на крепость, но ничего не происходило.

Спустя примерно минуту Ноуэлл нетерпеливо вздохнул, подскакал к самому краю рва и закричал:

— Именем закона! Откройте!

— Мы опускаем мост! — ответил женский голос из бойницы. — Проявите терпение!

Послышались скрип и клацанье, мост начал медленно опускаться. Теперь стало хорошо видно, как все устроено. Цепи, закрепленные на внешних углах тяжелой деревянной площадки, сквозь отверстия в стене уходили внутрь крепости. Не сомневаюсь, сейчас несколько человек с трудом поворачивали механизм. По мере того как мост рывками опускался, взору открывалась обитая железными полосами дверь. На вид она не уступала в прочности каменным стенам. Такую защиту ничем не прошибешь.

Наконец мост занял свое место. Оставалось дождаться, пока откроют проход. Я все сильнее нервничал. Сколько людей в крепости? Ведьмы, их сторонники… А нас всего семеро. Что помешает им просто взять нас в плен?

Однако ничего не происходило, из крепости не доносилось ни звука. Ноуэлл подозвал Барнса и отдал ему какие-то распоряжения. Тот спешился, прошел по мосту и принялся колотить в дверь. Стая ворон взлетела с хриплым карканьем.

Никакого ответа. Я заметил движение на зубчатой стене. Фигура в черном свесилась с нее, и прямо на голову незадачливому констеблю полилась темная жидкость. Он с проклятием отскочил. Сверху донесся смешок, и тут же в крепости захохотали и разразились язвительными замечаниями.

Вытирая глаза, констебль вернулся к коню — с насквозь промокшими волосами и темными пятнами на куртке — и забрался в седло, качая головой. Они с судьей поскакали к нам, оживленно что-то обсуждая. По скверному запаху стало ясно, что именно вылили на Барнса — содержимое ночного горшка. Воняло жуть как.

— Отец, я сейчас же помчусь в Колн, — покраснев от гнева, объявил Ноуэлл. — Те, кто бросает вызов закону и проявляет неуважение, должны хорошо прочувствовать последствия подобного поведения. Я знаком с командиром тамошнего военного гарнизона. Думаю, здесь требуется вмешательство армии.

Он поскакал на восток, но потом осадил коня и крикнул через плечо:

— Я остановлюсь в казармах и вернусь, как только получу помощь! Отец, передайте госпоже Вюрмальд, что сегодня вы мой гость. И мальчик тоже, конечно.

С этими словами судья галопом помчался дальше, а мы снова забрались в повозку. Я совсем не жаждал ночевать в Рид-Холле. Как можно спать, когда в доме ведьма?

Сердце болело от мысли, что Джеку и его семье придется провести в темнице под крепостью еще одну ночь. И не очень-то верилось, что солдаты быстро решат проблему. Никакой армии не пробиться сквозь толстые каменные стены и обитую железом дверь.

Тем временем мы уже грохотали по дороге обратно; констебль скакал чуть впереди. Все молчали, если не считать коротких фраз, которыми обменялись наши с отцом Стоксом спутники.

— Констебль Барнс не особо счастлив, — усмехнулся один.

— Зато я счастлив, что он скачет по ветру! — ответил ему товарищ.

Когда мы катили через Голдшоу-Бут, на главной улице появились люди. Одни, казалось, шли по своим делам, другие собирались на перекрестках, третьи стояли в распахнутых дверях, нетерпеливо выжидая, когда мы проедем. Послышались язвительные замечания и свист, вслед нам полетело гнилое яблоко, чуть не угодив в голову констебля. Он в ярости развернул коня и щелкнул кнутом, но вычислить виновника не представлялось возможным. Под глумливые выкрики мы двигались дальше, и я облегченно вздохнул, когда деревня осталась позади.

У ворот Рид-Холла констебль Барнс заговорил впервые, с тех пор как мы пустились в обратный путь:

— Ну, отец, теперь мы вас оставим. Встретимся здесь же завтра, через час после рассвета, и снова поедем в крепость!

Мы со священником вылезли из повозки, отворили ворота, закрыли их за собой и пошли по подъездной дороге между лужайками. Констебль ускакал, а Кобден, прежде чем вернуться в Рид-Холл, поехал развезти по домам судебных приставов. Вот он, шанс поговорить с отцом Стоксом о домоправительнице Ноуэлла!

— Отец, я хочу рассказать вам кое-что о госпоже Вюрмальд…

— Ох, Том, не морочь себе голову! Она горделива, отсюда и весь этот снобизм. То, что она смотрит на тебя свысока, ее беда, не твоя. Однако сердце у нее доброе. Знаешь, никто не совершенен.

— Нет, отец, дело в другом. Все гораздо хуже. Она принадлежит тьме. Она злобная ведьма.

Отец Стокс остановился и в упор смотрел на меня.

— Ты уверен? Знаешь, что такое ложное обвинение?

— Она глянула на меня, и я почувствовал холод. Очень сильный холод. Такое иногда случается рядом с тем, кто принадлежит тьме.

— Иногда или всегда, Том? Ты испытывал нечто подобное, когда в одиночку последовал за юной Маб Маулдхилл? И если да, то почему пошел с ней?

— Как правило, но не всегда. Однако если ощущение такое сильное, как в случае с госпожой Вюрмальд, не может быть никаких сомнений. По крайней мере, у меня их нет. И она принюхивалась ко мне.

— Может, женщина просто простудилась. Не забывай, я тоже седьмой сын седьмого сына и тоже способен испытывать предупредительный холод. Так вот, ничего подобного в присутствии госпожи Вюрмальд не случалось.

— Не знаю, что и сказать. Я точно почувствовал холод и точно видел, что она принюхивалась. Как я могу ошибаться?

— Послушай, Том, это ведь не доказательство. Не стоит спешить с выводами, просто будем настороже. Посмотрим, возникнет ли у тебя то же ощущение при следующей встрече с госпожой Вюрмальд.

— Я бы лучше переночевал в другом месте. Поглядев на меня, Вюрмальд мгновенно поняла: я знаю, что она ведьма. Ночь теплая. Я с удовольствием посплю под открытым небом. Так, по-моему, безопаснее.

— Нет, Том, — стоял на своем отец Стокс. — Мы пойдем в Рид-Холл. Это разумнее. Даже если ты прав в отношении госпожи Вюрмальд, она, никем не узнанная, прожила здесь несколько лет и наверняка дорожит положением домоправительницы, потому что это место для нее безопаснее любого другого. Она никак не выдаст себя. Поэтому, думаю, за одну ночь с нами ничего не случится. Я прав?

Я неуверенно кивнул, и отец Стокс похлопал меня по плечу. Мы зашагали дальше и во второй раз за день подошли к служебному входу. На стук дверь открыла та же служанка, но, к моему облегчению, разговаривать с госпожой Вюрмальд не пришлось.

Когда мы сообщили девушке, что ее господин ускакал в Колн, чтобы переговорить с командиром гарнизона, и что нам предложено погостить в Рид-Холле, она пошла доложить об этом домоправительнице. Вернулась быстро, отвела нас на кухню и накрыла легкий ужин в виде холодной баранины. Как только мы остались одни, отец Стокс благословил пищу и приступил к еде. Я же лишь поглядел на тарелку и отодвинул ее.

Отец Стокс улыбнулся: он решил, что я пощусь, ожидая возможного столкновения с тьмой.

— Том, поешь. Этой ночью ты будешь в безопасности, поверь мне. Да, совсем скоро мы лицом к лицу встретимся с нечистью, но не в доме судьи Ноуэлла. Ведьма или нет, госпожа Вюрмальд вынуждена держаться от нас на расстоянии.

— Я бы не стал рисковать, отец.

— Том, успокойся. Учти, утром тебе понадобятся силы — завтра беспокойный, трудный день…

Об этом можно было и не напоминать, но к еде я все равно не притронулся.

Вернувшись, служанка бросила недовольный взгляд на мою тарелку, но убирать со стола не стала, предложив проводить нас в комнаты.

Они оказались смежные, расположенные на последнем этаже в восточном крыле дома, с выходящими на ворота окнами. В моей спальне над постелью висело большое зеркало, я тут же повернул его к стене. Теперь, по крайней мере, никакая ведьма не сможет подглядывать за мной. Потом я поднял фрамугу окна и выглянул наружу, вдыхая прохладный ночной воздух. Я был полон решимости не смыкать глаз до рассвета.

Темнело, где-то вдали заухала сова. Позади был долгий день; с каждым мгновением становилось все труднее не спать. Однако вскоре я услышал шум — сначала щелканье хлыста, потом топот копыт по гравию. К моему изумлению, из-за дома выехала карета, запряженная четверкой лошадей, и покатила к воротам. И какая карета! В жизни такой не видел.

Черная как смоль и так прекрасно отполированная, что отражались звезды и луна. Кони вороные, с темными плюмажами. На моих глазах кучер хлестнул по их спинам. Точно не скажу, но, по-моему, это был Кобден, тот человек, который возил нас в крепость Малкин. Мне показалось, что ворота распахнулись сами и сами же закрылись, когда экипаж проехал. Во всяком случае, никого поблизости видно не было.

Кто сидел в карете? За темными занавесками разглядеть не удалось. Скажу одно: в ней могли бы ехать король или королева. Вдруг внутри госпожа Вюрмальд? Если да, то куда она направилась и зачем? Сна не было ни в одном глазу. Почему-то я не сомневался, что она вернется до рассвета.

Глава 9

Следы

Я простоял у окна около получаса. Луна медленно клонилась к западу, прошел короткий, но сильный дождь, оставив на подъездной дороге лужи. Вскоре, однако, тучи разошлись, и луна снова залила все вокруг желтым светом. Минуло еще минут пятнадцать, бороться со сном становилось все труднее, глаза слипались, голова падала на грудь, но потом я внезапно очнулся, уловив во тьме крик совы. И сразу вслед за ним вдалеке послышались топот и стук колес.

Подъезжала карета; в тот момент, когда, казалось, кони вот-вот врежутся, ворота распахнулись. Сами, на этот раз я разглядел отчетливо. Экипаж устремился к дому, кучер нахлестывал лошадей, словно в гонке со смертью, и замедлил движение лишь у развилки, откуда дорога вела за дом.

Внезапно я понял, что непременно должен выяснить, действительно ли внутри госпожа Вюрмальд. Возникло сильное ощущение, что это поможет мне понять нечто крайне важное. Можно было воспользоваться одной из задних спален. Слуги, надо полагать, отдыхали в своих комнатах; значит, кроме священника и меня, на этом этаже никого не было. По крайней мере, я на это надеялся.

Тем не менее я вышел в коридор очень осторожно, внимательно прислушиваясь. Лишь из опочивальни отца Стокса доносился громкий храп. Я пересек коридор, открыл первую же дверь и прокрался внутрь, стараясь как можно меньше шуметь. Спальня оказалась пуста, отдернутые занавески пропускали серебристый лунный свет. Я быстро подошел к окну и, держась в тени шторы, глянул на улицу. И как раз вовремя. Передо мной открывался задний двор в дождевых лужах. Карета остановилась рядом с вымощенной плитами дорожкой, ведущей к двери справа. Кучер слез, и на этот раз я хорошо разглядел его. Да, это был Кобден. Он широко открыл дверцу и с низким поклоном отступил.

Госпожа Вюрмальд вышла очень медленно и осторожно, как будто боялась упасть, и так же неспешно пошла по гравию, высоко держа голову и подолом юбки-колокола подметая землю. Взгляд суровый, выражение лица властное. Кобден забежал вперед и открыл перед ней дверь, снова с низким поклоном. Внутри уже ждала служанка; при виде Вюрмальд она сделала реверанс. Дверь закрылась, Кобден вернулся к карете и повел лошадей на конюшню.

Я собрался отойти от окна и вернуться к себе, когда заметил кое-что, от чего мороз побежал по коже. Хотя гравий во дворе все еще был влажным, выложенная плитками дорожка уже совершенно высохла, и на ней отпечаталась обувь как госпожи Вюрмальд, так и кучера.

Я не верил своим глазам. Следы остроносых туфель начинались в конце тропинки и заканчивались у двери. Однако между ними проступали маленькие трехпалые следы кого-то не больше ребенка. Однако создание не шло на четвереньках, как животное. Меня пронзил ужас — я понял…

Не знаю, куда она ездила, но вернулась не одна. Необъятные юбки исполнили свою роль — под ними прятался Тибб. И сейчас он в Рид-Холле.

В панике вспоминая жуткое, безобразное лицо из зеркала в подвале, я быстро вернулся в свою комнату. Зачем она так поспешно привезла его сюда? Имеет ли это отношение ко мне? Внезапно до меня дошло, что они задумали. Тибб — провидец. Не знаю, может ли он прозревать будущее, но одно несомненно — он лучше любой ведьмы видит на расстоянии. Именно так Малкины проведали о маминых сундуках. И конечно, Тибб знал, где мои ключи; знал, что я ношу их на шее. Вот почему сегодня ночью его доставили в Рид-Холл! Госпожа Вюрмальд не рискнула предпринять что-либо против меня, ведь я гостил у Ноуэлла. Зато Тибб рискнет!

Я не мог бежать из Рид-Холла, не предупредив отца Стокса об опасности. Поэтому я подошел к его спальне и негромко постучал. Он по-прежнему громко храпел; я открыл дверь и вошел внутрь. Занавески были задернуты, но горела свеча, желтым светом озаряя комнату.

Отец Стокс лежал на спине, не потрудившись раздеться или укрыться одеялом. Убеждая меня, что в Рид-Холле мы в безопасности, он, по-видимому, предпочел быть наготове.

Я приблизился к постели. Священник громко храпел, и каждый раз при выдохе губы его трепетали. Я наклонился и слегка потряс его за плечо. Никакой реакции. Я потряс сильнее.

— Отец Стокс, — прошептал я на ухо, потом снова окликнул его, уже громче.

Безрезультатно. Лицо священника пылало. Приложив руку ко лбу, я почувствовал, какой он горячий. Может, он заболел?

Внезапно я понял, в чем дело, и внутри сгустился свинцовый ком. Ведьмы Пендла широко славятся умением использовать отравы. Я не ел баранины — в отличие от отца Стокса! Существуют исключительно токсичные яды. Мясо могли обрызгать соком поганки. Некоторые грибы способны вызвать мгновенную остановку сердца; воздействие других проявляется не сразу.

Однако стала бы госпожа Вюрмальд рисковать, убивая отца Стокса? Только не в этом доме. Она хотела лишь, чтобы он крепко проспал до утра, пока Тибб займется мной. Он здесь, чтобы заполучить ключи.

Но разве не могла она спокойно отравить и меня? И потом я понял. Наверное, служанка доложила, что я не прикоснулся к ужину. Вот почему Вюрмальд поехала за Тиббом. Вместе они отберут у меня ключи!

Казалось, комната начала вращаться, сердце забилось чаще. Я пересек спальню, прошел по коридору и начал спускаться по лестнице. Нужно уйти из Рид-Холла, вернуться в Даунхем и рассказать Ведьмаку о новой опасности в лице госпожи Вюрмальд. Как она связана с шабашами Пендла? Какое участие принимает в их злобных кознях?

В темной прихожей было три двери: одна вела в кабинет, вторая на кухню и третья в гостиную. Тибб мог находиться где угодно, но и с домоправительницей я встретиться не хотел. Она, естественно, грязной работой не занималась; в кухню заходила, только чтобы отдать приказания, а ночью никто ничего не готовил. Поэтому я без колебаний открыл вторую дверь — оттуда можно выйти во двор и сбежать…

И тут же осознал свою ошибку. Освещенная льющимся из окна лунным светом, у стола между мной и дверью стояла госпожа Вюрмальд. Как будто точно знала, каким путем я попытаюсь скрыться. Может, и здесь ей помог Тибб? Взгляд заметался в сумраке комнаты со множеством темных уголков: вроде бы никаких признаков Тибба, но он такой маленький! Может спрятаться где угодно — скажем, под столом или в буфете. Или даже под ее юбками!

— Если бы ты поужинал, сейчас не был бы голоден, — сказала Вюрмальд холодным угрожающим тоном.

Я напряженно смотрел на нее, не отвечая, готовый в любой момент броситься бежать. Хотя, скорее всего, Тибб был уже позади меня.

— Ты ведь за едой спустился на мою кухню посреди ночи? Или задумал улизнуть, не поблагодарив за гостеприимство?

Только сейчас я заметил одну особенность, на которую не обратил внимания в присутствии отца Стокса, — в интонациях слышался намек на иностранный акцент. Акцент, очень похожий на мамин!

— Если бы я поужинал, сейчас был бы в том же состоянии, что и священник, — напрямик заявил я. — Как-нибудь обойдусь без гостеприимства такого рода.

— А ты, мальчик, не выбираешь выражений. Что же, поговорим начистоту. Твои сундуки у нас; теперь нам нужны ключи. Может, просто отдашь их, избавив себя от неприятностей и страданий?

— Ключи, как и сундуки, принадлежат мне, — ответил я.

— Конечно. Именно поэтому мы хотим купить их.

— Они не продаются…

— Ох, не торопись! Сначала послушай, какую цену мы готовы заплатить. В обмен на сундуки и ключи — жизнь твоих родных. В противном случае…

Я открыл рот, но не смог произнести ни слова. Предложение ошеломило меня.

— Вот ты и задумался, — злорадно улыбнулась она.

Разве мог я теперь прятать ключи? Она намекала, что мой отказ повлечет смерть Джека, Элли и Мэри. Сердце заболело при одной мысли об этом, и тем не менее существовала очень серьезная причина для отказа. В сундуках, видимо, находилось что-то чрезвычайно важное для ведьм; возможно, знание того или иного рода, которое они используют для усиления тьмы. Как сказал господин Грегори, на кону нечто большее, чем безопасность моих родных. Мне требовалось время — время, чтобы поговорить с хозяином. И было еще кое-что странное. Ведьмы очень могучи. Почему бы ей просто не отобрать у меня ключи?

— Мне нужно подумать, — ответил я. — Я не могу принять решение так скоро…

— Даю тебе час и ни секунды больше, — отрезала домоправительница. — Возвращайся в свою комнату и думай. Потом приходи сюда и сообщи мне ответ.

— Нет! — запротестовал я. — Этого недостаточно. Мне требуются день и ночь.

Глаза госпожи Вюрмальд вспыхнули от гнева. Она шагнула ко мне, шурша юбками и клацая по полу остроносыми туфлями.

— Время — это роскошь, — заявила она. — У тебя хорошее воображение, мальчик?

Я кивнул, не в силах говорить, так пересохло во рту.

— Тогда позволь мне нарисовать одну маленькую картину. Вообрази мрачную темницу, унылую, кишащую насекомыми и крысами. Вообрази вонючую яму, где разлагаются замученные мертвецы. Ни один луч света не достигает дна, и все, что есть, — это одна свеча в день — несколько часов желтого мигающего света, чтобы хорошенько разглядеть весь ужас этого места. Твой брат Джек привязан к столбу. Он неистовствует и бредит, глаза безумны, лицо искажено, разум истерзан. Все это наших рук дело, не спорю, однако основная ответственность лежит на тебе. Да, по твоей милости он страдает.

— При чем тут моя милость? — возмутился я.

— Ты сын своей матери и продолжатель ее дела. Ты унаследовал ее дело и ее вину.

Слова Вюрмальд больно задели меня.

— Что вы знаете о моей матери?

— Мы с ней старые враги, — чуть не брызгая слюной от ненависти, ответила она. — И родом из одной страны, только она с дикого севера, а я с утонченного юга. В прошлом мы не раз сражались друг с другом. Однако сейчас у меня появился шанс расквитаться с ней; я одержу победу — несмотря на ее могущество. Сейчас она дома, но даже оттуда пытается воздействовать на нас. Видишь ли, мы не могли проникнуть в комнату с сундуками. Вход для нас закрыт. И она построила этот неприступный барьер, находясь далеко. В отместку мы избивали твоего брата, но он упирался, и тогда мы пригрозили его женщине и ребенку. Наконец он подчинился и пошел за сундуками. Однако комната обошлась с ним жестоко — возможно, потому, что он предал тебя. Видишь ли, из зависти он втайне сделал дубликат ключа. Как только он вынес сундуки, глаза у него закатились, он начал неистовствовать и бредить. Сейчас его тело в цепях в темнице, однако мысли где-то в гораздо более жутком месте. Ну как, представляешь все это?

Не дав мне ответить, госпожа Вюрмальд заговорила снова:

— Его жена тоже там, делает то немногое для мужа, что в ее силах, — то обмывает лоб, то пытается словами успокоить обезумевший мозг. Но ей приходится трудно, очень трудно, потому что и самой есть о чем печалиться. Плохо уже то, что маленькая дочь тает на глазах и кричит от ночных кошмаров. Гораздо хуже, что она потеряла еще не родившегося ребенка — сына и наследника, о котором так мечтал твой брат. Очень сомневаюсь, что бедняжка выдержит новые тяготы. Но без них не обойтись, если только так и можно заставить тебя уступить. Есть ведьма по имени Грималкин, жестокая убийца, которую Малкины иногда натравливают на своих врагов. Она прекрасно владеет оружием, в особенности — с длинным лезвием. И обожает свое дело. Любит убивать и калечить, пытать и причинять боль. Получает удовольствие, щелкая ножницами. Хочешь, я отдам твоих родных в ее руки? Нужно лишь одно мое слово! Так что думай, мальчик. Готов ли ты обречь своих близких хотя бы на еще один час невыносимых мук?.. А тем более — на день и ночь, как ты требуешь?

Мысли вихрем проносились в голове. Я вспомнил ножницы, которые Грималкин вырезала на стволе дуба. Картины, что рисовала Вюрмальд, ужасали, и понадобилась вся сила воли, чтобы не сорвать ключи с шеи и не отдать ей здесь и сейчас.

Однако я глубоко вдохнул и постарался изгнать жуткие образы. За время ученичества у Ведьмака я сильно изменился. В Пристауне я отказался освободить злого духа, которого называли Лихом. В Англзарке противостоял Голгофу, древнему богу, и, хотя был убежден, что поплачусь жизнью и душой, не выпустил его из пентакля. Однако сейчас дело обстояло иначе: сейчас опасность угрожала не мне лично, а моим родным. В горле встал ком, на глазах выступили слезы.

И все же хозяин недаром учил меня самой сути служения Графству. Моя первейшая обязанность — защищать его жителей. Каждого, не только тех, кто мне дорог.

— Чтобы все как следует обдумать, мне требуются день и ночь. Либо вы дадите мне время, либо мой ответ «нет», — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

Госпожа Вюрмальд, словно кошка, зашипела сквозь зубы:

— Хочешь выиграть часы, рассчитывая, что завтра твоих близких освободят? Подумай еще раз, мальчик! Не обманывай себя. Стены крепости Малкин прочны, и глупо верить, что их одолеет горстка солдат. От страха кровь у них обратится в воду, а колени — в студень. Пендл проглотит жалких вояк, как если бы их никогда и на свете не было!

Она стояла передо мной, высокая и надменная, излучая злобу и самоуверенность. Здесь я был безоружен, зато до Даунхема не так уж и далеко. Что почувствует госпожа Вюрмальд, когда цепь плотно обмотает ее, захлестнув зубы? Если все получится, она скоро испытает ее серебро на собственной шкуре. Домоправительница казалась достаточно крепкой, чтобы схватить меня и сорвать ключи с шеи. Я снова удивился, почему она до сих пор этого не сделала. Или не поручила грязную работу Тиббу.

Наверное, дорожила своим положением, как сказал отец Стокс. Отчасти это объясняло ее поведение. Она рассчитывала сохранить незапятнанную репутацию, несмотря на все происходящее. Но может, тут замешано нечто большее? Что, если она просто не может силой взять у меня ключи? Что, если я должен отдать их ей добровольно или в обмен на что-нибудь? Что, если мама даже на расстоянии поддерживает запрет на насилие со стороны ведьмы? Надежда была слабая, но единственная, и я отчаянно цеплялся за нее.

— День и ночь, — повторил я. — Мне нужно время.

— Что ж, получай! — взорвалась она. — И когда будешь строить хитроумные планы, подумай о страданиях близких. Однако из дома ты не уйдешь, этого я не допущу. Возвращайся к себе и оставайся в комнате до тех пор, пока не отдашь ключи.

— Если завтра я не поеду вместе со всеми к крепости Малкин, господин Ноуэлл забеспокоится.

— Я сообщу ему, что вы с отцом Стоксом приболели, — зловеще улыбнулась Вюрмальд. — Ноуэлл будет слишком занят, чтобы из-за вас волноваться. Нет, ты останешься здесь. Все попытки уйти без моего позволения могут плохо кончиться. Этот дом охраняет кое-кто, встреча с кем определенно не покажется тебе приятной. Ты не выйдешь отсюда живым.

В этот момент вдалеке часы начали отбивать полночь.

— До полуночи ты должен принять решение, — заключила госпожа Вюрмальд. — Ошибешься или попытаешься уклониться от ответа — и твои родные умрут. Выбор за тобой.

Глава 10

Тибб

Я вернулся к себе в комнату и закрыл дверь. Отчаянно хотелось сбежать, но я боялся даже пробовать. Казалось, мужество покинуло меня. Где-то в доме Тибб следил за каждым моим движением. Вряд ли я сумел бы добраться даже до наружной двери, прежде чем он набросился бы на меня.

Сна не было ни в одном глазу, тревожные мысли и страхи безостановочно кружились в голове. Я подтащил кресло к окну и сел, глядя в ночь. Залитые лунным светом двор и угодья казались вполне мирными. Время от времени сквозь отдаленный храп отца Стокса с лестничной площадки прорывалось поскребывание. Мышь? Может быть. А может, это рыщет Тибб. Я еще сильнее занервничал.

Я открыл окно и посмотрел на заросшую плющом стену. Попробовать сбежать? Выдержит ли растение мой вес? Я потянулся вниз и вцепился в него, но когда попытался подтащить к себе, листья остались в руках. Без сомнения, их подрезали хотя бы раз в год, не давая заслонять окна. Это были совсем молодые побеги. Может, дальше стебли толще и сильнее цепляются к камню?

Нет, слишком рискованно. Вюрмальд не может унюхать меня, но Тибб-то может. Спускаться придется осторожно, на это уйдет время. Он будет ждать внизу еще до того, как я коснусь земли. А если упаду, станет только хуже… Надо отказаться от этой мысли. В сознании еще ярче вспыхнули образы, зароненные Вюрмальд. Такие живые, такие ужасные, почти невыносимые: страдающий Джек; Мэри, кричащая от страха в темноте; бедная Элли, оплакивающая потерянного ребенка. Ведьма-убийца Грималкин, которой дали волю мучить несчастных. Щелк-щелк…

Однако тревога постепенно сменялась усталостью. Тело налилось тяжестью, я почувствовал необходимость лечь. Как и отец Стокс, я не стал раздеваться, просто повалился поверх одеяла. Сначала я еще боролся со сном, но потом глаза закрылись, а все мои страхи и беспокойства медленно угасли.

Я напомнил себе, что Вюрмальд дала на размышления день и ночь. Пока я в доме, ничто не причинит мне вреда. К утру я отдохну и придумаю, как все решить. Сейчас нужно просто расслабиться…

Не знаю, сколько я спал, но через некоторое время проснулся от вопля.

— Нет! Нет! Убирайся! Слезь с меня!

Я слышал его как бы во сне. Несколько мгновений я недоуменно смотрел на потолок, не понимая, где нахожусь. В комнате было совсем темно — лунный свет больше не разгонял мрак. Постепенно я осознал, что кричит отец Стокс.

— О Господи! О Господи, избави меня от лукавого! — в ужасе завопил он снова.

Что с ним? Что происходит? Кто-то мучает священника. Кто? Ведьма или Тибб? Даже безоружный, я должен был помочь ему. Однако, попробовав сесть, я испытал полное бессилие. Тело казалось неимоверно тяжелым, конечности не реагировали. Что со мной? Я чувствовал себя слабым и больным.

Отравиться я не мог, поскольку баранины не ел. Может, это действие какого-то заклинания? Я близко подошел к Вюрмальд, слишком близко. Что мешало ей заколдовать меня?

И потом отец Стокс начал молиться.

— Из бездны взываю к Тебе, о Боже! Боже, услышь мя…

Сначала голос священника был отчетлив, перемежался стонами и криками боли, но постепенно сменился бормотанием и совсем смолк.

Около минуты стояла тишина, а потом за дверью моей спальни послышалось поскребывание. Я снова попытался сесть, и снова без толку. Однако выяснилось, что, пусть и с великим трудом, я мог двигать головой. Я слегка повернул ее вправо, чтобы видеть вход.

Глаза быстро приспособились к темноте. Дверь приоткрылась, сначала совсем чуть-чуть, а потом, к моему ужасу и смятению, щель начала расширяться. Сердце молотом колотилось в груди. Очень медленно, со скрипом, дверь полностью распахнулась. Я устремил взгляд во мрак за порогом, в любой момент ожидая появления Тибба.

Я ничего не видел, хотя слышал царапанье и поскребывание. Потом до меня дошло, что звуки исходят не снизу, а сверху. Я поднял взгляд, и как раз вовремя: по потолку проползла темная фигура наподобие паука и остановилась точно над моей постелью. Неспособный двигаться, я начал глубоко дышать и постарался замедлить сердцебиение. Страх прибавляет тьме сил. Я должен держать эмоции под контролем.

Я различал очертания конечностей и тела, но голова почему-то казалась гораздо ближе, чем все остальное. Я всегда хорошо видел в темноте, глаза и сейчас постепенно к ней привыкали, и в конце концов я сумел как следует разглядеть то, что мне угрожало.

Тибб полз по потолку, а морда на длинной мускулистой шее свисала к постели. Глаза, оказавшиеся ниже рта, слегка мерцали во мраке и смотрели на меня, а рот с острыми как иглы зубами был широко распахнут.

На лоб капнуло что-то липкое и теплое; казалось, оно вывалилось из безобразной пасти. Еще дважды что-то падало — на подушку рядом головой и на рубашку. И потом Тибб заговорил хриплым, скрипучим голосом:

— Я отчетливо вижу твое будущее. Тебя ждет печальная жизнь. Хозяин умрет, ты останешься один. Лучше бы тебе и вовсе не появляться на свет.

Я не отвечал, пребывая в странном спокойствии; страх отступил.

— Вижу девочку, она скоро станет женщиной, — говорил Тибб. — Девочку, которая разделит с тобой судьбу. Она полюбит тебя, она предаст тебя, и в конце концов она умрет за тебя. И все это зря, без всякой пользы. Твоя мать поступила жестоко. Какая мать станет обрекать ребенка на столь бессмысленное существование? Какая мать станет просить невозможного? Она поет козлиную песнь и помещает тебя в ее центр. Вспомнишь мои слова, когда будешь смотреть в зев смерти…

— Не смей так говорить о маме! — взорвался я. — Ты ничего о ней не знаешь!