Валькирия в черном Степанова Татьяна
Виола лишь пожала плечами. Все это уже успело ей надоесть. Виола имела одну особенность – ей крайне быстро все надоедало: телевизор, компьютерные игры, подруги, школа, танцы, даже новые шмотки. Живые создания и их беды – тоже.
– Может, она там с котом трахается, а мы лезем, мешаем, – фыркнула она. – Мама, а что вы купили, можно посмотреть?
– Что это за выражение – трахается?
– Все так говорят.
– Чтобы я этого больше от тебя не слышала.
– Ну сексом занимается кошка с котом, – Виола явно издевалась. – Мам, мы ведь не в монастыре.
Ах да… та история о монастыре. Ездили всем семейством сразу после похорон Бориса Архипова, отца, в знаменитый монастырь. Зачем? Вроде как молиться о душе покойного, хотя молиться толком в семействе Архиповых никто не умел и даже толком не знали, как и кому свечи там, в церкви, ставят. Но ездили. Надо. Сейчас это модно, пусть люди знают.
Монастырь оказался женским. И Анна Архипова, в то время еще не увлекавшаяся идеями рабочего движения и профсоюзами, имела приватный разговор с игуменьей по поводу «воспитания девочек при монастыре».
Игуменья спросила, отчего это у девочек такие «варварские» имена – Гертруда, Офелия и Виола?
То был тоже плод страстного увлечения Анны – театром и Шекспиром. Она рожала дочерей и называла их в честь героинь пьес. Муж Борис Архипов обожал ее и никогда ни в чем ей не перечил. А советов Адель Захаровны они в то время – своей юности и супружества – слушали мало. Да она, занятая лишь собой, их и не давала.
К всеобщему облегчению, с монастырем ничего не вышло. Но память осталась.
– Я все же проверю, что там, – подал голос шофер и охранник Павел.
Тот самый, которого о помощи просила младшая Виола, тот самый, чьему возвращению она так обрадовалась – эта четырнадцатилетняя девочка.
И он как был – в выглаженных брюках, в белоснежной рубашке, при галстуке – опустился на колени перед лазом, потом лег и пополз внутрь, под сарай.
Виола смотрела на него, открыв рот.
В этот момент в саду на вымощенной плиткой дорожке появилась Адель Захаровна.
– Чем вы тут все занимаетесь, а? – спросила она зычно, еще издали.
– Кошку достаем, бабушка! – звонко ответила ей красавица Гертруда.
Прошло минут пять – охранник Павел, двигавшийся там в темноте по-пластунски, внезапно хрипло вскрикнул: «Вот черт!»
– Павлик, что с тобой? – спросила Виола тревожно.
Но молодой дюжий охранник уже полз назад, пятясь, протискиваясь в лаз. Вот показались его ноги в до блеска начищенных ботинках, брюки все изгвазданы землей и ржавчиной.
Он вылез, в вытянутой руке брезгливо держа труп кошки.
Бросил его на траву.
Все сгрудились вокруг Китайки. Домработница горестно всхлипнула.
– Что ж это такое с ней?
– Кот ее убил или крыса загрызла. Знаете, какие здоровые крысы, – оживилась Виола, лицо ее так и светилось любопытством. – Что ты делаешь, не трогай ее, фу, гадость!
Но Офелия наклонилась и перевернула рукой скрюченное тельце кошки. Лапки Китайки свело судорогой, глаза – открытые, мутно уставились вверх.
– Она еще живая, и ран на теле нет. И крови не видно. – Офелия осматривала кошку со всех сторон. – Ее нужно отвезти в лечебницу срочно! Я поеду. Павел, отвези меня.
– Никуда ты не поедешь, – сказала дочери Анна. – И кошка уже сдохла.
Тельце Китайки дернулось в последний раз.
– Говорят девять жизней у них, – сказала Адель Захаровна. – У кошачьего рода-племени. Поделиться они могут жизнями-то. Будем считать, это мне подарком на грядущий юбилей – кошкина жизнь дополнительно, так сказать. Не умру я, хоть вы все только того и дожидаетесь.
– Мама, как вы такое можете говорить в присутствии детей! – воскликнула Анна.
– Они уже взрослые, – Адель Захаровна усмехнулась. – Ладно, шучу. А ты, – она обернулась к домработнице, – не плачь, возьмешь себе другого котенка.
– Такой, как Китайка, больше не будет, – домработница покачала головой. – Такая мурлыка, но хитрая была… И все ж чудно. Сколько она там мяукала-то, а потом вдруг в момент издохла. С чего бы это? А слышали, какой случай на днях в Баковке на дороге произошел? Остановилась машина на светофоре и стоит. Долго стояла, потом сунулись, а там мертвец за рулем.
– Мертвец? – спросила Адель Захаровна.
– Ну да. В городе только про это и говорят. Вроде как военный, офицер. Здешний. И не старый совсем еще. Вот времена – молодые в одночасье мрут.
– Эта ваша кошка бегала где хотела, по всему поселку, – резко сказала Анна. – Я предупреждала вас, что в доме ее не потерплю. И вы позволяли ей шляться как бездомной. Она где-то что-то сожрала.
– Или хорь ее задушил, – назидательно поправила Адель Захаровна. – За городом ведь живем, считай что в деревне, на природе. Тут и хори водятся. Возьми, Павел, лопату, – велела она охраннику, – и зарой ее.
– Павел, я тебе потом помогу похоронить. – Офелия, сидя на корточках, все продолжала внимательно осматривать кошачий труп. – Все же это как-то странно.
Все двинулись прочь к машине разбирать покупки. Только Гертруда, красавица старшая Гертруда, осталась с сестрой возле сарая.
Глава 14
ЖЕНА
Позвонили с проходной уголовного розыска – бывшая жена Лопахина явилась по вызову в управление. Катя решила остаться: полковник Гущин намеревался допросить женщину лично, не доверяя подчиненным, что случалось нечасто и свидетельствовало о крайней степени интереса шефа криминальной полиции к делу об отравлении армейца.
Лопахина Яна Сергеевна (имя-отчество полковник Гущин, вздев модные новые очки-стеклышки на нос, сообщил Кате, глядя в свой потрепанный блокнот «для особых записей») произвела какое-то странное впечатление.
Бесцветное, потому что, отвернувшись на секунду, Катя уже не могла вспомнить ни лица, ни фигуры, ни голоса женщины. Все как-то до такой степени банально и неприметно. И лет-то сколько, вот так, навскидку не определишь. По фигуре, худенькой тщедушной, вроде не больше двадцати, по лицу, по гладко зачесанным, прилизанным волосам – за тридцать пять. Катя тогда еще подумала, что перед ними необычайно скромное, забитое существо. И ей захотелось посмотреть на прижизненные фотографии майора Лопахина – как он выглядел сам, раз женился на такой вот вылинявшей моли.
– Присаживайтесь, пожалуйста, простите, что беспокоим вас, но нам крайне необходимо с вами поговорить, – полковник Гущин взял самый что ни на есть заботливый «отеческий» тон.
– Ничего, я понимаю, – Яна Лопахина села в кожаное кресло у совещательного стола, примыкавшего к письменному столу Гущина в его просторном начальственном кабинете. – Вы вызвали меня насчет Андрея.
– Кто вам сообщил о смерти вашего бывшего мужа?
– Вы. То есть ваш сотрудник позвонил. Сказал, что он умер в машине по дороге на работу.
– Ваш муж…
– Бывший…
– Да, – тут же поправился Гущин, – отличался крепким здоровьем?
– Он страдал диабетом.
– И выбрал военную службу? Его приняли?
– У него сначала была легкая форма. И тогда на это не смотрели, девяностые годы… К тому же у него в семье все военные по мужской линии, может, его отец тогда нашел какие-то связи. Я точно не знаю. А потом болезнь прогрессировала. Он служил, мы с ним ездили по разным местам… На Севере холодно. И вообще, служба тяжелая вещь. Диабет такого не любит.
Она произносила все это негромко, бесцветно, почти равнодушно.
– Но это никогда не угрожало его жизни, многие живут с диабетом до старости, – добавила она поспешно. – Его что, убили?
– Да, это умышленное убийство, – полковник Гущин кивнул. – Пока мы расследуем это дело, а потом оно поступит к военному следователю. Вы что, сразу подумали об убийстве, когда мы вам позвонили? Не о несчастном случае?
– Я не знаю. В сущности, это уже не мое дело – его жизнь, его смерть. Мы в разводе. Жаль, конечно, чисто по-человечески.
– Сколько вы прожили в браке?
– Почти тринадцать лет.
– А познакомились где?
– Летом как-то… Он, курсант, приехал к родителям в отпуск, я тоже там гостила у родственников.
– Где вы гостили? – спросила Катя.
– Городок подмосковный Электрогорск.
– У вас там родственники?
– Дальние, семья моей двоюродной сестры.
– А ваш бывший муж?
– Он оттуда родом. У него там дом остался от родителей. Наша бывшая дача.
Тут Яна Лопахина усмехнулась. Впервые они увидели ее усмешку-улыбку. И нельзя сказать, что улыбка-усмешка Кате понравилась.
– У вас есть какие-то подозрения, кто мог убить вашего бывшего мужа? – Гущин «прикрыл» тему Электрогорска, не совсем ему понятную, и повел допрос в своем ключе.
– Нет. Хотя там, где он служил, в этих местах… Он говорил мне иногда: что видела, молчи. Не болтай. А то убьют и меня, и тебя.
– В смысле военные секреты?
– В смысле. Да… я не знаю… возможно.
– Вернемся к его болезни, – Гущин пододвинул к себе блокнот и ручку. – Он всегда возил с собой инсулин, шприц?
– В последнее время да. Перед тем как мы развелись. Да, возил, носил. Делал укол себе – два-три кубика, а баночки кубиков на десять, кажется.
– А вы делали ему уколы?
– Нет. Он мне не доверял.
– Он делал уколы в какое-то определенное время?
– Когда как. Мерил уровень сахара. Я не помню, простите.
– Вспомните, пожалуйста. Он пользовался всегда одним шприцем? Или разными, они же одноразовые.
– У него был свой шприц. Все это хозяйство всегда находилось при нем. Он про это не забывал.
– Что вы делали днем и вечером в среду?
– Я работала днем, а вечером дома.
– А утром в четверг?
– На работу собиралась.
– А где вы работаете?
– В ювелирном магазине.
Гущин поднял брови.
– Надо же. Обычно жены военных кто? Учительницы и медсестры.
– В одном северном гарнизоне я работала учительницей труда в школе, – сказала Яна Лопахина. – А что такого?
– Вы – москвичка, и после стольких лет разъездов по стране по дальним гарнизонам вы с мужем вернулись в столицу, когда он поступил в Академию.
– Это все в прошлом.
– Почему вы развелись?
– Простите, но это никакого отношения к его смерти не имеет. И я не хочу отвечать на этот вопрос. Это личное.
– Он вам изменял? – Гущин словно не слышал.
– Нет. Андрей любил меня. Всегда заботился, просто надышаться не мог. Мне все подруги завидовали.
– Так что же произошло? Почему вы развелись тут, в Москве, где он остался служить, что большая редкость для военного, где получил… где вы вместе получили квартиру?
– Квартира эта – муниципальное жилье, – Яна Лопахина пожала плечами. – В Люблино у черта на куличках. Но Андрюша так этой конурой гордился. После гарнизонов-то. Он был такой славный. И так любил меня. В общем, он мне смертельно надоел. Хуже горькой редьки. И я ушла.
– Так вы ушли от него к другому мужчине? – спросила Катя. Ей так хотелось внести ясность. Быструю ясность.
– Ага. И мы развелись. Все прошло мирно и цивилизованно.
– У вас остались общие друзья, знакомые?
– Друзья… нет, все в основном сослуживцы мужа. Но это все осталось там, в местах прежних наших дислокаций. Тут в Москве я никого из его сослуживцев не знала, он коротко не сходился ни с кем ни в Академии, ни потом в отделе Генштаба.
– Своим разводом вы весьма подпортили ему карьеру. Там, где он работал, разводов не любят.
– Возможно. Но что об этом сейчас говорить? Он умер.
– Его убили. И мы расследуем обстоятельства этого убийства, – Гущин снял очки, потер переносицу. – Ладно, спасибо за помощь. Еще раз прошу прощения, что побеспокоили вас.
Когда жена Лопахина вышла, он в задумчивости прошелся по кабинету.
– Нудная особа, – вынесла свой вердикт Катя.
– И лгунья.
– Кто? Она?
– Именно. – Гущин хмурился.
– С чего вы взяли, что она лжет? – удивилась Катя. – Да вы у нее ничего и не спрашивали такого… самые общие вопросы.
– И на эти общие вопросы она отвечала нам враньем. Что бы произошло, если бы я начал спрашивать у нее что-то существенное?
– Например? – Катя удивлялась полковнику Гущину все больше.
– Например, то, каким образом яд попал в кровь ее мужа вместе с инсулином, если, как она утверждает, он всегда делал уколы себе сам, а единственный обнаруженный шприц не содержит следов яда таллия.
Глава 15
ГНОМ И СОКРОВИЩА
Полковник Гущин и Катя изумились бы еще больше, будь установлено за бывшей женой майора Лопахина негласное наблюдение.
Из Главка в Никитском переулке Яна Лопахина отправилась на Тверскую улицу, быстро поймала такси, но проехала всего ничего – до книжного магазина «Москва». Здесь она вышла и свернула за угол, спустилась к Большой Дмитровке, пересекла ее на светофоре и медленно пошла по Петровскому переулку к бывшему «доходному» дому на углу. Дом, как и соседствующие с ним в этом переулке, с прошлого века населяли знаменитости – актеры, политики, оперные звезды. Большое артистическое гнездо в новые времена превратилось в одно из престижнейших жилых зданий столицы.
Яна Лопахина привычно пересекла двор-колодец, набрав код, вошла в подъезд, кивнула консьержу и вызвала лифт. На площадке третьего этажа она подошла к двери с медной табличкой и достала ключи.
Надо заметить, что и дверь, бронированную, но отделанную под старину, и медную табличку с фамилией, и антикварный дверной звонок, вообще этот адрес отлично знали в столице в определенных кругах.
В квартире жил знаменитый ювелир и коллекционер Петр Грибов, за консультацией к которому часто обращались сотрудники Алмазного фонда, Оружейной палаты, различных антикварных аукционов и богатые нувориши, мечтающие добавить в свою коллекцию «подлинного Фаберже».
Открыв своими ключами множество хитрых замков, в том числе два сенсорных электронных, Яна Лопахина вошла в сумрачную переднюю и крикнула на всю квартиру:
– Папочка, это я! Сейчас будем обедать.
Квартира – просторная, четырехкомнатная – напоминала музей. Высокие потолки с лепниной, люстры венского хрусталя, витые канделябры, картины в тяжелых позолоченных рамах. Мебель – тщательно отреставрированная, «павловская» карельской березы с обивкой из алого бархата. Чугунные скульптуры каслинского литья, мраморные бюсты на специальных подставках. И снова – картины, картины, картины.
Все, что сумел собрать за свою жизнь знаменитый ювелир Петр Грибов – отчим Яны, с раннего детства воспитывавший ее как родную дочь.
В кабинете в глубине квартиры послышался шум, кто-то там завозился, потом начал надсадно кашлять.
– Януша, я здесь, я должен закончить, мне немного осталось, но надо все почистить. Как там все прошло? Ты держалась молодцом?
Яна Лопахина, перед тем как пойти в кабинет, зажгла свет в прихожей и глянула на себя в зеркало. Затем отстегнула заколку, удерживавшую собранными гладко зачесанные волосы. Они рассыпались по плечам, она взлохматила, взбила их руками.
И вот чудо – образ ее сразу изменился. Мгновенная метаморфоза, она похорошела. Лицо, глаза обрели совершенно иное выражение.
Если бы Гущин и Катя увидели ее тут, в прихожей, они, возможно, в первую минуту и не узнали бы ее, вроде как совсем другая женщина… или нет, та же, но обладающая редким талантом к перевоплощению – вот так без ничего, без грима, без косметики, без валиков за щеками.
– Можно сказать, что я держалась там у них неплохо, папа, – объявила Яна Лопахина, направляясь в кабинет к Петру Грибову, своему отчиму.
В просторной комнате, несмотря на белый день за окном, тяжелые бархатные шторы задернуты и горит лампа. В центре рабочий стол, освещенный софитом, а на нем, как у алхимика, – химические приборы, реторты, колбы, инструменты. Тут же маленькие старинные весы, миниатюрный токарный станок.
В углу среди книжных стеллажей – большой японский сейф. Ложный, потому что настоящий сейф для драгоценностей находится в квартире совсем в другом месте. В музейной витрине, в бархатных гнездах медные кольца и браслет необычного вида. Очень древний.
Второй браслет витой, со «звериной головой», на рабочем столе ювелира. Тут же химические препараты. Это изделие вместе с прочей добычей на днях привез и продал Петру Грибову курьер «черных археологов», тайно раскопавших могильник в причерноморской степи. Где – никто не скажет, но вещи уже плывут. Скифские погребальные артефакты, в том числе и этот вот витой браслет.
У рабочего стола – крохотный лысый человечек в очках. Не карлик, но такого малого роста, что становится тревожно при виде его согнутого хилого тельца и огромной головы, посаженной, кажется, прямо на острые худые плечи без шеи.
Но те, кто знает известнейшего ювелира и коллекционера Петра Грибова, стараются не обращать внимания на его внешность. Это такая редкая болезнь, поразившая его в детстве, остановившая рост. Лицо ювелира изборождено морщинами, кажется, что перед вами глубокий старец, но это не так. В этом году Петр Грибов отпраздновал свой семидесятилетний юбилей.
– Ну и хорошо, ты у меня умница. Сильная девочка, – Петр Грибов, увидев вошедшую Яну, заулыбался. – Айн момент, я тут должен все закончить, почистить. Долго они там тебя допрашивали?
– Нет, я думала, все продлится дольше. – Яна обошла витрину. – Пап, тут просто дышать нечем, эти твои реактивы. Можно я окно открою?
– Ни-ни, а мой бронхит? Потом проветришь. А я вот не думал, что они там долго тебя продержат в этой милиции-полиции. Но все же я очень беспокоился. И даже звонил Мангольду.
Мангольд – знаменитый на всю Москву адвокат и тоже крупнейший коллекционер антиквариата с 80-х годов.
– Вышло бы подозрительно, если бы на простой допрос я уже явилась с адвокатом Мангольдом Исай Исаевичем, – Яна тряхнула волосами и усмехнулась.
Читать бесплатно другие книги:
