Братья по крови Робертс Нора
Под перестук копыт, короткие людские возгласы и отрывистое ржание лошадей ала вскочила в седла и усмирила под собой возбужденных коней.
Было видно, как через плац раб подводит трибуну лошадь – ухоженного белого жеребца, атласная шкура которого мягко лоснилась там, где он не был прикрыт красно-золотистым потником и кисточками, свисающими с кожаной сбруи. Раб нагнулся и, сведя ладони, подставил их лодочкой под ступню хозяина. Закончив застегивать шлем, Отон забрался в седло и сел, неестественно выпрямившись и озирая сверху свой небольшой воинский контингент. В текучем багряном плаще, отороченном золотистым кружевом, в сияющем нагруднике и шлеме с пышным красным плюмажем он смотрелся, что и говорить, впечатляюще. Прямо-таки Помпей Великий в молодые годы. Безусловно, причиндалы эти затмевали доспехи самого полководца Остория, не говоря уж о легатах, хотя их ранг был несопоставимо выше. Улыбку вызывала мысль о том, насколько таким явлением окажется ослеплена королева бригантов, когда римляне подойдут к ее столице Изуриуму.
Трибун легонько пришпорил коня и рысцой тронулся впереди колонны, где его дожидался Гораций, а также проводник и переводчик Веллокат. Сзади них находился конный отряд Горация, составляющий авангард колонны; ему же отводилась разведывательная функция сразу после того, как колонна выйдет за официальные пределы провинции. По кивку Отона его заместитель Гораций громко огласил тянущийся сзади строй из людей, животных и повозок:
– Колонна, вперед!
Следом за командирами двинулись вперед сигнумы прикрепленных к колонне подразделений, за ними – ряды первой когорты легиона под началом центуриона Статилла, а дальше – люди Ацера, за которыми ехал обоз и шла когорта Макрона. Кровавые Вороны представляли собой арьергард, и из своего местоположения могли при необходимости легко выдвигаться вперед и оборонять фланги колонны.
Колонна выступила с плаца и вышла на дорогу, выходящую из Вирокониума на север. Здесь стояла группа женщин из викуса, собравшаяся проводить солдат в путь. Некоторые при мысли о разлуке с родными мужчинами не могли сдержать слез. Ввиду необходимости добраться до Изуриума в кратчайшие сроки Отон строго-настрого приказал не брать никого из обозников, чтобы в пути ненароком не отбились. Его жена в колонне была единственной женщиной, а виноторговец единственным гражданским лицом.
Снаружи у главных ворот дожидалась небольшая группа офицеров из крепости, намереваясь попрощаться с трибуном и его людьми. Впереди стоял Квинтат, который тут же шагнул к проходящей колонне.
– Удачи тебе, трибун Отон, и доброй охоты, – дружески напутствовал он.
– Господин легат, – улыбаясь, посмотрел на него с седла молодой человек, – даю вам слово привезти Каратака, живого или мертвого.
– А я – что мы с тобой эдак через месяц снова увидимся. Так или иначе.
Они наскоро обменялись салютом, после чего трибун повернул коня обратно к строю и поехал во главе колонны в сторону земель бригантов. Куда шли эти люди – навстречу прежнему союзнику Рима или же непримиримому врагу, – должно было открыться достаточно скоро.
Первые два дня шли через земли корновиев[34] – племени, заключившего с римлянами мир вскоре после высадки легионов. Но свободными от набегов воинственных соседей эти люди почувствовали себя лишь после того, как Осторий прогнал врага обратно в горы, впервые за многие поколения. И теперь на покатых холмах тут и там, мушками, виднелись хозяйства, а в пути колонна то и дело проходила мимо пастухов и торговцев, свободно путешествующих от поселка к поселку без страха перед шайками грабителей, шастающих по окрестным опоясывающим холмы лесам.
«Так мирно, наверное, будет когда-нибудь выглядеть и вся провинция», – размышлял Катон, держа верхом путь во главе своих людей, идущих сочно-зелеными, с яркими вкраплениями полевых цветов окрестностями. Травы вокруг были душно нагреты влажным теплом. Мягкая, задумчиво-тихая красота этих земель брала за душу. Совсем не то, что броские пейзажи Италии, исковерканные видом латифундий, на которых от рассвета до заката горбатятся скованные цепями вереницы рабов. Сам Катон молил Юпитера, чтобы Британию такие крайности миновали. Если удастся установить здесь прочный мир, то когда-нибудь, наверное, можно привезти сюда и Юлию – пусть сама посмотрит на этот прекрасный остров и, возможно, тоже почувствует его привлекательность. Но уже в следующую минуту он скривился в горькой усмешке: надо же, размечтался, наивный простак… Видно, так действует безмятежность летней природы острова. А поди-ка представь здесь остальной год – холод, хмарь и сырость, промозглые зимы с короткими днями, черными лесами под хмурой свинцовой синью неба… Голые поля, кое-как различимые в жидком раннем сумраке… Нет, Юлия все это возненавидит – точно так же, как и Макрон, если верить его словам.
На третий день они миновали ряд дерновых фортов с башенками под охраной ауксилариев, и ступили за пределы римской провинции. Всё, дальше земли варваров. В эту ночь трибун приказал разбить походный лагерь «пред лицом врага»: с углубленным рвом и более высокими стенами с палисадом. Лошадей и мулов уже не треножили, оставляя пастись в загонах из веревок за пределами лагеря, а с сумерками завели в загоны поменьше, но зато внутри укреплений, где животным не угрожал варварский набег. Ночной караул был удвоен, а сами караульные куда более бдительно вглядывались в подернутый сумраком окружающий пейзаж.
Чувствовалась перемена и в настроении людей. Некоторая легкомысленность первых двух дней развеялась, уступив место цепкой, напряженной зоркости и пробуждению боевых навыков. Все сознавали широкий охват задачи, ради которой их сюда послали, а также опасности, с которой при этом можно столкнуться. Для своих противников-римлян Каратак стал чем-то вроде легенды, и немудрено. Мало с кем Рим боролся вот уже столько времени, а он, этот катувеллаунский властитель, все не сдавался – даже сейчас, когда его королевство вот уж несколько лет как приказало долго жить. Никакие поражения не смогли поколебать в нем фанатичной решимости противостоять императору Клавдию. И вот уже простым солдатам казалось, что он владеет некоей магической силой, позволяющей сбрасывать оковы и исчезать из самого сердца римского лагеря буквально в день поимки. И такого неприятеля, безусловно, терпеть больше нельзя. Пускай-ка он присоединится к тем, кто пробовал на прочность мощь Рима и был за это примерно наказан, – как в свое время Ганнибал, Митридат или Спартак.
Назавтра фланговая охрана Катона заприметила небольшой отряд всадников, скрытно наблюдающий за ними справа, со склона одного из холмов. На них своему командиру указал декурион Мирон, и Катон, приглядевшись, вскоре различил отдаленное движение среди вереска и утесника, растущего по крутому склону. Всадников было пятеро – в долгополых рубахах и штанах, вооружены пиками. Судя по отсутствию бликов, все без доспехов. Щитов тоже нет.
– Похоже на группу охотников.
– Может, послать за ними турму?
Катон, с минуту подумав, покачал головой:
– Нет смысла. От погони они уйдут достаточно легко. К тому же мы ведь здесь с миром. Если это корновии, то они нам союзники. То же самое и с бригантами, если мы не выявим противоположного. Так что оставим их в покое.
Мирон склонил голову, но не пытался скрыть своего нелегкого сомнения. Он повернул лошадь и рысью поехал к своим людям. Катон время от времени поглядывал за конниками и подмечал: двигались они тем же темпом, что и сопровождение. Приближаться не думали, но и не отрывались. Если это охотники, то свое занятие они явно бросили, чтобы продолжить наблюдать за римлянами. И скорее всего, едва успев завидеть колонну, кого-то из своих они отправили сообщить о чужом присутствии. Несмотря на действующий договор с корновиями и владычицей бригантов, мысли о дальнейшем пути следования были тревожные. Трибун Отон вывел свой контингент уже далеко за пределы провинции. Вдалеке виднелась гряда холмов, идущая с севера к югу. По словам Веллоката, это была граница владений Картимандуи. Может статься, что Каратак уже склонил это племя на свою сторону, и там собирается свежее войско, которое он поведет на римлян. Если колонну в тех холмах или землях по ту сторону ждет засада, то надежды на спасение нет.
Однако, если вдуматься, опасность может подстерегать не только снаружи. Не исключено, что кто-то в колонне вынашивает мысль сорвать намерение трибуна взять Каратака. Только вот кто? Катон перевел внимание на колонну, что молча продвигалась по мирной сельской местности. Тянулась согбенная весом своих походных торб пехота; многие из солдат обернули себе головы засаленным тряпьем, чтобы впитывался пот. Всадники вели в поводу своих коней, навьюченных всевозможной поклажей. Громыхали по сухой тропе повозки и телеги, направляясь к мреющей вдали цепи сиреневых знойных холмов. Взглядом Катон отыскал крытую повозку Септимия – имперский агент, скрестив руки, сидел рядом со своим рабом на козлах и трясся всем телом в такт нырянию колымаги по ухабам.
Септимий успел ему огласить свой перечень подозреваемых, но Катон пока не замечал за ними явных признаков измены. Гораций казался чересчур уж солдатом, и вряд ли был способен на интриги. В трибуне Отоне и его жене, несмотря на некие недомолвки, тоже не угадывалось четких признаков причастности к какому-либо заговору. Но кто-то же помог бежать Каратаку, и при этом оказался безжалостен настолько, что убил двух солдат. Такой человек являет собой серьезную угрозу. Особенно если Септимий прав насчет его намерения устранить их с Макроном.
Одно время Катон был с упоением погружен в армейский быт с его четкой установкой сражать врага. Но с появлением имперского соглядатая с новостями о замыслах Палласа Катон поневоле проникся состоянием повышенной осведомленности. Обеспокоенный ум начал высматривал любые признаки измены, трудно было даже засыпать по ночам. Теперь он, укладываясь, следил, чтобы меч был неподалеку, а кинжал – рядом с валиком для головы. Хотя вполне понятно, что врагу хватит изощренности на то, чтобы прикончить его, когда подвернется случай. Прямое убийство было маловероятным: все-таки чрезмерный риск при минимальной награде. Гораздо вероятнее, что человек Палласа будет выжидать расклада, когда их с Макроном гибель будет смотреться либо случайностью, либо, что еще лучше, послужит каким-то дальнейшим его целям. К примеру, что, если их убьют при переговорах с Картимандуей? Если в смерти обвинят варваров, это вызовет разлад между Римом и бригантами. Убийце это явно на руку. Надеяться оставалось на то, что изменника знает Каратак. Если еще не поздно договориться о мире, то можно будет, неотрывно следя за беглым врагом, установить, не поддерживает ли он связь с кем-нибудь в римской колонне. И если это произойдет, то нужно нанести удар, удар беспощадный.
Под вечер, вскоре после того как Отон скомандовал остановиться и разбить лагерь, на гребне холма – расстояние чуть дальше мили – появилась другая, заметно большая группа всадников. Катон с Макроном стояли невдалеке от легионеров, намечающих заступами контуры укрепления. Тревогу подняли люди из когорты Ацера: прекратив работу, они повернулись и стали вглядываться в сторону холма. Группа всадников там насчитывала по меньшей мере полсотни. На этот раз было видно, что это явно не охотники – предвечерний свет солнца поблескивал на шлемах и выпуклостях щитов.
Катон обернулся к центру лагеря, где находился трибун и Веллокат, а с ними кое-кто из офицеров. Отон пристально смотрел в сторону всадников, но приказа трубить тревогу не давал. Вместо этого он коротко обернулся к одному из своих адъютантов и указал в сторону Катона. Человек кивнул и припустил трусцой через строящийся лагерь.
Все это видел Макрон.
– Чего ему от нас понадобилось?
– Сейчас узнаем, – ответил Катон, а сам еще раз поглядел на холм.
Между тем люди тоже перестали работать и глядели на отряд варваров.
– Макрон, – префект кивком указал на рабочую артель.
Лицо друга преобразилось в маску суровости, и, взмахнув своим центурионским жезлом, он рявкнул своим людям:
– Эт-то что, мать вашу? Вы на гулянку, что ли, вышли? А ну, заступы в зубы, и чтоб я только спины и зады видел!
Легионеры моментально вернулись к работе, и воздух наполнился деловитым постукиванием заступов. Макрон тронулся вдоль линии работников, следя, чтобы никто не отлынивал, а к Катону в это время подбежал запыхавшийся адъютант.
– Господин префект! Трибун Отон шлет вам привет, а заодно просит, чтобы вы вывели одну из своих турм для отражения вон тех конников.
– Отражения? Он желает, чтобы я их прогнал?
– Нет, господин. Просто отбить у них охоту идти на сближение.
Катон смерил адъютанта взглядом: он вообще представляет, во что может вылиться противостояние местным воинам, если те решат приблизиться?
– Хорошо. Скажи трибуну: я не стану наносить удар первым, если этого удастся избежать.
– Слушаю, господин префект.
Адъютант отсалютовал и затрусил обратно к своему начальнику.
Катон отыскал глазами декуриона Мирона: тот только что отстегнул подпругу лошади и сейчас укладывал наземь тяжелое навьюченное седло.
– Мирон, ко мне!
Вскоре префект уже вывел первую турму Кровавых Воронов в сторону всадников, наблюдающих за лагерем. Чтобы не всполошить варваров, ехали ровным шагом. Шум земляных работ перекрывался мягким перестуком лошадиных копыт. Зелено-золотистый глянец от низкого солнца стелился по траве, и длинные тени римских всадников скользили в такт движению, вздымая за собой слабую дымку пыли. Декурион Мирон, держа одной рукой поводья, пристроился рядом с Катоном:
– Надо было, пожалуй, вывести всю алу.
– Трибун хочет, чтобы мы просто за ними приглядывали, – спокойно отозвался Катон.
– Так это и из лагеря можно было делать.
– Можно. Но они могли бы соблазниться подъехать поближе. А так лучше удерживать их слегка на дистанции. Приказ есть приказ, декурион, – твердо сказал Катон, не совсем довольный тем, что подчиненный выказывает волнение при исполнении служебных обязанностей.
Турма продолжала ехать в молчании, пока не достигла подножия холма, на котором, не сдвигаясь ни на шаг, стояли те самые конники. Катон поднятием руки велел своим людям остановиться и образовать строй, и Кровавые Вороны раздались в обе стороны, повернувшись лицом к склону. Фракийцы были напряжены, держа копья и щиты наготове. Их взвинченность можно было понять. Они два года провели в походе против горских племен, когда каждый виденный ими варвар был врагом. Так чем, спрашивается, отличаются от них эти, что маячат сейчас на верху холма? Однако нельзя было допустить, чтобы его люди по неосторожности проявили со своей стороны враждебные действия.
Тени становились все длиннее, трава и кусты вереска золотели отблесками отлетающего дня. Разбивка походного лагеря между тем продолжалась: в очередной раз оглядываясь, Катон замечал, что укрепления поднялись чуть выше, а копающие ров люди ушли в землю чуть глубже. Вот уже замаячили лишь их головы, а позже и вовсе мелькали одни только заступы, взметывая земляные комья над кромкой рва. Внутри укрепления росли ровные, длинные ряды палаток с тугими веревочными оттяжками. Вокруг лагеря кордоном располагалась дежурная когорта, высматривая приближение врага. Наконец строительство завершилось, и когорта утянулась внутрь, а на крепостном валу появилась первая смена часовых, в то время как их товарищи поснимали доспехи и начали готовить ужин.
– Сколько ж нас еще будут здесь морить? – маетно вздыхал Мирон, но не громко, а ровно так, чтобы спровоцировать на ответ своего начальника.
– Пока не отзовут, и ни минутой дольше, – бросил в конце концов Катон.
Декурион хотел что-то сказать, но передумал и не стал разевать рот.
– Господин префект!
Один из фракийцев поднял копье и указал им на холм.
Катон посмотрел в указанном направлении и увидел, что один из всадников отделился от группы и неторопливо начал съезжать по склону; его лошадь при спуске изящно взвивала хвостом. Кровавые Вороны тут же зашевелились, с готовностью сжимая копья и удила.
– Эй, потише там! – властно остерег Катон. – Без моего приказа никто ничего не делает! Всем стоять на месте и ждать моих указаний. Первому торопыге, что сдуру полезет, шкуру спущу!
Конный строй замер и в напряженной тишине ждал, когда со склона спустится всадник. По мере приближения его можно было как следует разглядеть: высокий и статный, на кауром жеребце, ухоженная шкура которого в закатном свете огнисто переливалась. На воине была длинная узорчатая рубаха и синие штаны с кожаными подвязками. Овальный щит был приторочен к седлу, а в мускулистой руке варвар держал длинное копье. Темные волосы лежали на широких плечах двумя толстыми косами; на лице его не было и тени страха. Он остановился в каких-то десяти шагах от Катона и, смерив его свирепым взглядом, вдруг резко повернул своего коня вправо и проскакал вдоль строя, точно так же ярясь на Кровавых Воронов. Затем он повернул обратно и поехал шагом, в конце концов снова остановившись перед Катоном, и ткнул в сторону префекта острием копья. Мирон машинально потянулся к мечу.
– Стой! – рыкнул Катон. – Не двигаться, пока я не скажу.
Декурион, помедлив, нехотя ослабил хватку и убрал ладонь с меча на луку седла.
Глядя на Катона, воин заговорил глубоким голосом с нотками гордыни и гнева. Говорил он на своем языке, а для большей весомости своих слов указывал копьем на римлян. Катон не сразу понял, что указывает он не столько на конный строй перед ним, сколько на лагерь.
– О чем он? – вполголоса поинтересовался Мирон.
– Наверное, требует ответа, что мы здесь делаем. Вопрос вполне оправданный. Может, мы и союзники, но вид у нас как у штурмовой колонны.
– Нам бы сейчас того переводчика, что у трибуна… Может, послать за ним?
– Не надо. Стоим твердо, а ты лучше помалкивай. Не досаждай.
Всадник продолжал свою тираду. Временами под лучами заходящего солнца глаза его вспыхивали, и тогда он казался самим воплощением разъяренности – еще секунда, и неудержимо рванется, нанижет ненавистного римлянина на копье. В эти секунды где-то сзади Катон заслышал дробный стук копыт и, рискнув обернуться, увидел, что от стен лагеря сюда стремглав мится всадник. Довольно быстро он узнал в нем Веллоката и не без ехидства сообщил декуриону:
– Трибун тебя, похоже, услышал.
Воин прервал свою разгневанную речь и, выгнув шею, поглядел Катону через плечо. В следующую секунду Веллокат натянул поводья и остановил свою лошадь чуть сбоку от префекта. При его виде лицо воина скукожилось в мину горького презрения, и он плюнул в сторону вновь прибывшего.
Катон задумчиво почесал себе мочку уха.
– Твой друг?
– Кузен. Белмат. Младший брат Венуция.
– А, тогда кое-что становится понятным… В том числе и его удовольствие тебя видеть. – Катон кивнул в сторону огнеглазого воина. – Попробуй-ка выяснить, чего он хочет.
Веллокат прокашлялся и обратился к своему родственнику. Катон мог разбирать кое-какие фразы в языке южных племен, но более гортанное наречие северян было ему не под силу. Между тем они резко обменялись несколькими фразами, и переводчик повернулся к Катону с несколько растерянным видом:
– Кроме некоторых… гм… весьма цветистых ругательств в мой адрес, он требует ответить, отчего римляне посмели выйти за границы земель, на которые претендуют.
– Ясно. – Катон чуть склонил голову, в которую пришла неутешительная мысль. – Я так понимаю, твоя владычица еще не известила свой народ о том, что она запросила нашей помощи?
Веллокат, напряженно шмыгнув носом, поерзал в седле, после чего ответил:
– Не знаю, господин. Я всего лишь доставлял от нее послание.
– Не верю тебе. Попробуй еще раз.
Молодой придворный, потупив глаза, ответил:
– Она сказала, что лучше особо не распространяться о вашем приближении.
– Похоже, события существенно опередили ее намерение. – Катон кивнул на ожидающего варвара. – Весть о нашем продвижении достигнет Изуриума заметно быстрее, чем мы туда прибудем.
Веллокат пожал плечами. Но прежде чем Катон успел продолжить, его гневной скороговоркой перебил Белмат.
– Он требует ответа, – пояснил переводчик.
– Тогда лучше сказать ему правду.
Веллокат опасливо покосился на префекта:
– Сомневаюсь, что это разумно.
– А у нас есть выбор? Если мы не скажем правду, то все будет выглядеть так, будто мы вторгаемся в земли бригантов. Скажи ему, что мы здесь по просьбе его королевы. Она высказала просьбу о разговоре с представителем римского губернатора. – Катон заговорил тише: – Только не упоминай, за кем мы явились на самом деле. Эту нашу цель они поймут достаточно скоро, но лучше поднести им ее на блюде. Передай ему то, что я сказал вначале.
Последовал новый обмен фразами, на этот раз более продолжительный и разгоряченный, вслед за которым Белмат скрежетнул зубами и выставил руку с копьем, указывая на юг, туда, откуда пришла колонна.
– Позволь я угадаю, – сухо сказал переводчику Катон. – Он требует, чтобы мы повернули назад и возвратились в провинцию.
Веллокат понуро кивнул.
– Он говорит, что о просьбе Картимандуи ничего не знает. И вообще, что приказы принимает от своего брата. Если ваша колонна продолжит путь, бриганты сочтут это за объявление войны.
Катон напрягся. Такая смена положения была достаточно неприятной и уже выходила за пределы его полномочий. Нужно доложиться трибуну Отону: пусть взвесит все за и против, прежде чем действовать.
– Гм, – кашлянул он. – Скажи Белмату, что я передам его слова моему командиру, а еще, что мы не хотим его народу вреда. Напомни, что мы явились сюда по просьбе королевы Картимандуи, нашей союзницы. Советую ему для начала обсудить все с ней, прежде чем он предпримет какие-либо действия, от которых его народ может пострадать.
Веллокат заговорил, но соплеменник гневно осек его словами, ударившими как стрела из лука. Болезненно морщась, Веллокат повернулся к Катону:
– Кузен говорит: если ваша колонна сделает в сторону Изуриума хотя бы шаг, то он и воины его племени порубят вас, а головы возьмут себе как трофеи.
Воин пристально наблюдал, как римлянин выслушивает его слова, а затем с холодной улыбкой провел себе большим пальцем по горлу. После этого он развернул коня и, пришпорив, поскакал на нем обратно к своим соплеменникам, что дожидались на вершине холма. Солнце уже касалось горизонта, и хотя вечер был тихим и теплым, Катон ощутил, как по спине сверху вниз змейкой струится холодок.
Глава 22
– Как могла твоя повелительница додуматься до такого: скрыть от сородичей, что она попросила нас о помощи? – с растерянным негодованием осведомился трибун Отон.
С минуту Веллокат размышлял над замысловатым вопросом, а затем ответил:
– Я уже объяснял легату Квинтату: положение ее уязвимо. Наш народ разрознен своим отношением к Риму. Большинство хочет мира, но есть многие, кому вы ненавистны или же страшны. Они считают, что должны сплотиться с теми, кто продолжает бороться с поработителем. Иначе Бригантия окажется поглощена, как и все те племена, что к югу от наших земель. Моя королева решила: было бы лучше не раскрывать ее двору, что она запросила вас о помощи. Во всяком случае до той поры, покуда вы в пути.
Отон, усваивая объяснение, потер усталые глаза. Вокруг стола сидели остальные старшие офицеры его колонны. Катон сунул палец в вырез туники и отлепил ткань от клейкой кожи. В палатке трибуна было донельзя душно из-за приказа Отона наглухо задернуть створки, чтобы внутрь не попадали насекомые. Но все равно в ней зудливо ныла стайка комаров и мошек, кружа вокруг масляных светильников. Макрон с тихими проклятиями отмахивался от них растопыренной пятерней, когда они приближались, норовя сесть на лицо. Однако трибун это неудобство игнорировал. Все его внимание было приковано к бриганту.
– Твой кузен в самом деле нападет на нас, если мы завтра попытаемся продолжить наш поход?
– Если? – вклинился Гораций. – Господин трибун, у нас есть приказ…
– Свои приказы я знаю, спасибо! – вспылил Отон. – Здесь командую я. И я решаю, что делать. Буду признателен, если вы тоже об этом вспомните, префект Гораций.
Эта внезапная вспышка гнева впервые показала, что у молодого трибуна тоже имеется норов. Все офицеры притихли, выжидая, когда этот момент пройдет. Отон с легким присвистом сделал успокоительный вдох и вновь красноречиво повернулся к своему переводчику:
– Ну так что, ждать ли нам нападения от твоего кузена?
Веллокат на миг прикрыл глаза и нахмурился, а затем не торопясь ответил:
– Не знаю. У Белмата горячая голова. Всегда таким был. Но верховодит им Венуций. Вот о ком вам нужно беспокоиться. Если Белмат получит от своего брата приказ рубиться, то рубиться он будет.
– Но ведь это глупо! – воскликнул префект Гораций. – У него с собой людей не больше полусотни. Мы ведь его сметем, если он попробует нас остановить.
– И при дворе Картимандуи этому ох как возрадуются, – едко усмехнулся Катон, заставив Горация растерянно замолчать. – Римские союзники владычицы не успели еще дойти до Изуриума – а у них на мечах уже кровь ее подданных… Могу представить, что из этого раздуют. Венуций всю ответственность за их гибель свалит на нас и скажет: вот оно, доказательство того, что Рим намерен развязать с бригантами войну, а потому у народа нет иного выбора, кроме как примкнуть к борьбе Каратака против захватчиков. – Он повернулся к Отону: – Господин трибун, мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы завтра имело место кровопролитие, – во всяком случае, должны сделать все от нас зависящее, чтобы не допустить его.
Отон озадаченно потер себе лоб:
– Ты полагаешь, что мы, если нам помешают, повернем обратно?
– Вовсе нет. Если мы повернем назад, Венуций все заслуги за это припишет себе, что ослабит позиции владычицы.
– Получается, как ни крути, Изуриуму мы милы не будем. Прорвемся туда с боем – нас проклянут, уйдем восвояси – тоже провал…
Катон подавил в себе раздражение. Такая категоричность была ему поперек души. Все возможности повлиять на исход сводились всего к двум условиям, которые в итоге не оставляли им выбора для иных действий.
– Нет, господин префект. Я всего лишь подчеркиваю, что для нас решение не состоит исключительно в том, чтобы идти дальше или поворачивать назад. И первое, и второе идет во вред поддержке, которая есть у нас среди бригантов. А значит, ни то, ни другое не является лучшим путем, которого следует придерживаться.
– Так что же тогда? – с отчаянием в голосе спросил Отон.
– Завтра мы должны продолжить свое продвижение, – сдержанно сказал Катон. – Гораций говорит верно: это наш приказ. Если только легат не учел какого-нибудь непредвиденного обстоятельства, способного воспрепятствовать продвижению, если мы встретим отпор.
Отон покачал головой – дескать, не учел.
– Тогда мы идем, – убежденно сказал Катон. – Но ни в коем случае не провоцируя насилия. Его мы должны избегать всеми силами.
– Всеми силами, да, – подался вперед Гораций, – исключая самозащиту.
– Согласен, – кивнул Катон. – Но если последуют какие-то удары, то необходимо гарантировать, что первыми их нанесем не мы.
После некоторой паузы голос подал Макрон:
– Парням это не понравится. Они не приучены вот так стоять и получать зуботычины от врага.
– Во-первых, бриганты не враги, – отозвался Катон, – во всяком случае пока, и мы будем стремиться, чтобы они ими не стали. Если же дойдет до столкновения, то для начала надо быть готовыми потерять нескольких человек. Лучше так, чем стать причиной войны, которая унесет куда больше жизней, а все из-за того, что нашим людям недостанет дисциплины все это перетерпеть. – Он возвратился вниманием к Отону. – Господин трибун, завтра нам следует изменить походный порядок. Если они попробуют дать бой, то необходимо, чтобы авангард у нас состоял из верно подобранных людей. От которых можно ждать именно того, что им поручено.
Трибун Отон коварно улыбнулся:
– Я так понимаю, речь идет о ваших людях?
– Да, господин трибун.
– А вот мне кажется, как раз среди варваров они снискали себе нелестную репутацию. Дескать, кровожадная свора, от таких добра не жди… Разве не так, Катон? Вряд ли таким можно доверить поддержание мира.
– Как раз потому и можно. Их репутация будет идти впереди них. И когда Белмат со своими людьми увидят впереди колонны штандарт Кровавых Воронов, они, быть может, призадумаются, прежде чем рискнут на них напасть.
– Меня волнует не это, а то, сумеешь ли ты удержать своих людей. Что, если они ударят первыми?
– Не ударят, – твердо ответил Катон. – Людей я отберу сам, и удостоверюсь, что они поняли, что именно от них требуется. Я им доверяю. А значит, можете довериться и вы.
Отон, не сводя с Катона глаз, мучительно взвесил доступные варианты действий. Наконец, сложив на груди руки, он оглядел остальных офицеров.
– Ну что? Есть ли какие-то соображения?
Все промолчали, и после минутной паузы Отон со вздохом заговорил:
– В таком случае, как ни крути, движение к Изуриуму я обязан продолжить. Учитывая наше положение, продвигаться будем как по вражеской территории. Помимо ежевечерней разбивки лагеря, ночные караулы удваивать. С завтрашнего утра префект Катон с половиной своей алы возглавит авангард. Префект Гораций, ваши люди будут прикрывать фланги колонны. Всем офицерам: во что бы то ни стало довести до своих подчиненных жизненную важность не поддаваться на провокации варваров. При прохождении через поселки у местного населения ничего не брать. Если будут хоть какие-то кражи или насилие, зачинщики, а также их командиры жестоко поплатятся – оболью таким дерьмом, что век не отмыться. Я ясно выражаюсь?
Офицеры закивали, сдержанным гомоном выражая согласие. Тогда Отон перевел взгляд на Катона:
– Вы, префект, пойдете впереди нас всех. Если что-то произойдет, взыщу лично с вас. Ну, а если между Римом и Бригантией разгорится конфликт, то я позабочусь о том, чтобы все, от легата Квинтата до самого императора, узнали, что причиной тому послужили вы.
Направленный на него взгляд Катон выдержал, не дрогнув ни единым мускулом на лице. Правда, в душе возникло презрение к этому человеку за его готовность в случае чего переложить это бремя со своих начальственных плеч на плечи подчиненного. Ведь колонна была доверена под командование трибуна Отона. Он знает о данных ему указаниях, о своем долге – и вместе с тем все же увиливает от ответственности за возможные последствия, которую должен нести в соответствии с тем высоким рангом, в который его возвели. Катон чувствовал, что разочаровался в нем. До этого Отон хотя и смотрелся типичным представителем своего класса, но в битве с войском Каратака держал себя достаточно уверенно, даже с некоей бравадой. Может, он просто превысил лимит той самой уверенности, свойственный его натуре? Как показывает служба, это и есть то, что принципиально отличает завалящих офицеров от хороших. Уверенность – источник компетентности. Спесь и бравада порой тоже выручают, но качества эти хрупки и основываются в общем-то на обмане, а не на твердом суждении, а значит, небезопасны. Что это, слабое место Отона? Его ахиллесова пята?
И тут в мыслях темным пятнышком проклюнулось подозрение. А что если он заблуждается насчет этого свойского парня трибуна? Что, если тот намеренно, хотя и крайне осторожно, изыскивает возможность провалить миссию? Может, он и есть тот самый агент, посланный в Бригантию Палласом сделать все возможное для того, чтобы перемирие в провинции не наступило? А его согласие поставить неугомонного префекта в авангард отчасти диктуется соображением, что Катон просто – а главное, естественно – одним из первых погибнет при стычке с варварами? Да, в самом деле, крайне удобное и экономичное решение, достойное похвалы. Одним ударом Паллас провоцирует войну Рима с Бригантией и уничтожает намеченную жертву. Отонова колонна будет вынуждена повернуть обратно, ну а с Макроном можно будет разделаться погодя.
Катон сделал глубокий вдох, после чего произнес:
– Своему долгу, господин трибун, я останусь верен. И не дам повода к новой войне.
– Весьма рад это слышать, – устало ответил Отон. – Ну, а теперь, есть ли еще какие-то соображения? Нет? Тогда все свободны.
Офицеры, поднимаясь, задвигали стульями и стали расходиться. На прохладном, напоенном запахом ночных трав воздухе Макрон блаженно перевел дух. Вокруг стояла зеленоватая неподвижная ночь. Ярко и остро светили с небосклона звезды. В печальном свете невысокого месяца призрачно темнели холмы, на гребне самого ближнего из которых отчетливо виднелся одинокий всадник, наблюдающий оттуда за римским лагерем.
Все офицеры разбрелись по своим подразделениям, а Макрон с Катоном ненадолго задержались вблизи штабной палатки.
– О чем задумался? – отвлек префекта от мыслей центурион. – Ты как считаешь, будет завтра заваруха?
– Да кто его знает… Моя задача – делать свое дело и смотреть, чтобы никто не устроил ее с нашей стороны.
– Ну да… Слушай, а как лихо трибун на тебя все повесил!
– Я напросился, мне и отвечать, – усмехнулся в ответ Катон.
Макрон поглядел на друга. В бледном лунном свете кожа префекта казалась белой и холодной, как мрамор.
– Ты, главное, себя береги. Мне нет дела, что ты там наговорил в палатке. Если завтра кто-нибудь из варваров к тебе сунется, не рискуй. Сразу насаживай на острие, пока он не успел сделать то же самое. Понял меня?
Катон мимолетно улыбнулся.
– Поглядим. – Лицо его стало жестким. – Признаться, меня волнует не только и даже не столько опасность, исходящая от варваров.
– Вот как? А что?
Разговору помешал долетевший до слуха негромкий смех жены трибуна. У входа в палатку дежурили четверо телохранителей, тоже в пределах слышимости.
– Давай-ка не здесь, – сказал Катон, отводя друга в сторону от палатки. – Пойдем лучше винца изопьем. Самое время.
Глаза Макрона сказочно заблестели в лунном свете:
– О! Вот это ты дело говоришь.
Но тут до него дошел истинный смысл сказанного, и его плечи слегка поникли, словно под грузом. Через лагерь друзья двинулись к крытой повозке, умещенной в углу у стены.
На открытом пятачке перед повозкой виноторговца горела жаровня. Здесь где стояли, где кучками сидели люди, прихлебывая из простецких глиняных чашек за неспешными разговорами – так обычно коротают время солдаты после утомительного, но в целом отрадного дня. Небольшая очередь при виде двоих офицеров раздалась, пропуская их к прилавку невдалеке от повозки. За прилавком, подавая чашки клиентам, хлопотал раб, а его хозяин в сторонке возился с кувшинами, что-то разбавляя.
– Нам две, – объявил Катон, доставая из кошелька две медные монетки. – И смотри, чтоб вино было приличное.
Септимий, едва узнав голос префекта, поднял глаза. Он отставил кувшин и подобострастно улыбнулся:
– Дорогие мои господа, вина, увы, нет. Нынче только поска[35], великолепно смешанная моими личными руками с родниковой водой. Освежает наичудеснейшим образом.
– А нам вина давай, – принялся настаивать Макрон.
– Увы, увы, – с глазами, полными сожаления, воздел руки торговец. – Не могу, не велено, по приказу достопочтенного трибуна Отона. Он не желает, чтобы солдаты под его командой пьянствовали. Так что только поска. Ну, в лучшем случае разбавленное вино. Всё, чем могу порадовать. – Септимий чуть понизил голос, но так, чтобы он был слышен окружающим: – Хотя отчего бы не сделать уступку для почтенных господ офицеров, к тому же моих всегдашних клиентов… Для таких вино найдется всегда. Милости прошу к моей повозке, там у меня есть что выбрать.
Катон кивнул, и Септимий, мелко и угодливо кивая, повел их к торцу своей повозки. Кто-то в очереди вполголоса заворчал – мол, начальству всегда поблажки, не то что нам, – но затем разговоры вернулись в прежнее незлобивое русло. Между тем Септимий подвел клиентов к заднему борту своей повозки, сунул руки под кожаные складки навеса и вынул наружу небольшой кувшин. Нянча его перед собой, как предмет торга, он тихо сказал:
– Только быстро. Что там у вас?
– Ты видел варваров, следивших сегодня за нами?
Септимий кивнул.
– Так вот, они грозятся завтра встать у нас поперек пути.
– Это я уже слышал от вашего декуриона Мирона. Он сюда недавно приходил, утопить свои треволнения.
– Поской их особо не утопишь, – прозорливо заметил Макрон.
– Оно и к лучшему. Не хватало поверх треволнений еще и похмелья… – Септимий вновь перевел внимание на Катона: – Ну так что у вас?
Тот, чуть помедлив, сказал:
– Отон ищет повода повернуть колонну вспять.
Он вкратце изложил суть совещания в штабной палатке.
– Вон оно что… А ты не думаешь, что все это навеяно обычным нервным расстройством?
– В прошлой битве с Каратаком смелости ему было не занимать, – указал Макрон. – А тут он чуть было не засобирался показать хвост перед горсткой вшивых варваров, поддавшись на одну лишь угрозу не соваться в их владения…
– Точно, – подтвердил Катон. – И мне думается, это неспроста.
Септимий почесал себе нос.
– Вы думаете, это он и есть? Соглядатай Палласа?
– А что? У него есть все полномочия, чтобы провалить это задание. Причем еще задолго до того, как мы подберемся к Каратаку, чтобы его схватить.
– Это так, – согласился Септимий. – Твою версию подтверждает и то, что он так легко сует тебя под удар. Хотя это едва ли убедительное доказательство.
– Ну а как же, – рассудил Катон. – Ему приходится соблюдать осторожность. Любому агенту свойственно скрадывать свои следы. И не только для собственной безопасности, но и для безопасности Палласа. Если в Британии разгорится пожар, а кто-нибудь сумеет вывести следы поджога к императорскому вольноотпущеннику, то распнут и его, и всех, кто с ним.
– Насчет того, чтобы всех, – не думаю. Ни жены императора, ни Нерона это не коснется.
– Откуда у тебя такая уверенность? За умышления против себя Клавдий умертвил Мессалину. А ведь он любил ее. И на Агриппине женился не только из политических соображений. Если же выяснится, что она была заодно с Палласом в попытке свергнуть императора, то я не уверен, что Паллас повиснет на кресте один… – Катон помолчал. – В целом, хочу повторить, что агент Палласа не может себе позволить действовать в открытую. Он должен проявлять осторожность. И сейчас наиболее вероятным подозреваемым мне видится Отон. Если только тебе не известно что-то, чем ты еще не поделился с нами.
– К правде я не ближе, чем вы, – не стал спорить Септимий. – Возможно, что агент даже не в этой колонне, а остался в Вирокониуме. Скажем, легат.
– Не думаю, – усомнился Катон. – Квинтат напрямую сказал, что ему было велено отягчать жизнь нам с Макроном.
– И это выводит его из-под подозрений? – фыркнул Макрон.
– Представь себе, – ответил за Катона Септимий. – Послушай, префект. Мы имеем дело с Палласом и кругом его лазутчиков. Коварства и гибельности в них ни на йоту не меньше, чем в тех, что в услужении у Нарцисса. И я знаю, на что они способны. Так что это может быть и Отон, и его жена…
– Жена? – Макрон готов был расхохотаться. – Ты хочешь сказать, что баба могла прирезать двоих здоровенных легионеров и освободить Каратака?
– А почему нет? Скажи мне: кто, в твоем понимании, мог притупить бдительность стражников лучше, чем она, тряся вблизи них своими прелестями? Думаешь, среди имперских агентов мало женщин? Оком Юпитера клянусь, центурион, тебе еще учиться и учиться! И лучше делать это поживее, если не хочешь, чтоб тебе самому горло перерезали… – Спохватившись, он умерил голос. – Конечно, я подозреваю ее. Как и всех, у кого есть силы, средства и возможности делать то, чего хочет Паллас. Так что это может быть и Отон, и его жена, и Гораций… Да кто угодно.
– Скажем, ты? – недобро усмехнулся Макрон.
– А вот меня уволь, – насупился Септимий. – Я служу Нарциссу. А он служит императору. И это ставит меня выше всяких подозрений. Пожалуй, единственные, кого я не подозреваю, это вы двое. Хотя бы потому, что вашим жизням угрожает некто, кого мы с вами разыскиваем. Мужчина или женщина, – добавил он.
– Судя по тому, как я сейчас, вот в эту самую минуту, отношусь к твоему хозяину Нарциссу, мне бы впору быть агентом Палласа. И я бы с удовольствием укокошил вас обоих, лишь бы вы не висли у нас за спиной – неважно, что там в результате будет с империей.
Оба, Макрон и Септимий, молча впились друг в друга взглядами в зловещем сумраке лунного света.
– Будет вам, – отделился от повозки Катон, – что толку друг на дружку пялиться? В общем, я сказал то, о чем хотел сказать. Приглядись внимательней к Отону. Такие вот мысли.
– Принял к сведению. Ну, а теперь мне пора к заказчикам, пока кто-нибудь не заинтересовался, о чем это мы тут щебечем.
Кувшин Септимий сунул обратно в повозку и тронулся к своему прилавку, по дороге заметно повышая голос:
– Ну, нет так нет, дорогие мои господа! Извините, что в цене не сошлись. Я-то думал, римским офицерам жалованья хватает, чтобы жить на широкую ногу… – В его голосе слышались ехидные нотки. – Но, как видно, желаемое и действительное – не всегда одно и то же.
Читать бесплатно другие книги:
