Братья по крови Робертс Нора
– Тогда получается, что ты смеешься надо мной просто так, без причины? А? Потешаешься, бычья ты струя?
Молодой человек опять невольно повел глазами на начальство, еще больше обозлив Макрона, который сердито ткнул жезлом в нагрудный жилет призывника.
– Смотреть впер-рёд! Я тебя спрашиваю: потешаешься надо мной?
– Н-никак нет, господин, – струхнул новобранец.
– Не верю. Опцион! – не оборачиваясь, позвал Макрон. – Легионеру Лорину пять дней работ!
– Слушаю, центурион! – Опцион торопливо скребнул на своей вощеной дощечке.
На протяжении этого диалога Катон бесстрастно стоял рядом. Ему самому живо припоминались те дни, когда его, новоиспеченного солдата, вот так же муштровали во Втором легионе. Тогда его жизнь, казалось, несказанно отягчал центурион с очень подходящим имечком Бестия[25]. Катон мысленно поежился, вспоминая тот страх, который наводил на него наставник. В те давние дни ему казалось, что Бестия – прямо-таки изувер и монстр, но потом он усвоил истинное назначение жесткой муштры в период обучения. Солдату необходимо в любых обстоятельствах иметь ясную голову; быть дисциплинированным как внутри, так и снаружи. А процесс этот начинается с плаца, где солдат приучается четко смотреть вперед, четко отвечать на вопросы, не блуждая взглядом и умом. Тогда на поле боя он будет бестрепетно смотреть в лицо врагу, точно реагировать на команды и, оставив все мысленные шараханья, полагаться на свою выучку.
Макрон, а рядом с ним Катон, продолжили обход строя. Похожее взыскание получили еще несколько молодых, после чего центурион передал одному из своих подчиненных надзор за утренним тренажом. Когда на плац протопала первая центурия, Макрон повернулся к другу и озорно потер ладони.
– Ух-х! Ничего, хватки я еще не утратил. Страху нагнать могу.
– Это так. Только я-то думал, наша цель их подготавливать, а не устрашать…
– Это они ухватят достаточно быстро, когда сами перестанут обсираться. Как в старые времена, а? Настоящая, нещадная солдатская муштра. Ничто с ней не сравнится! Каждый тренаж – бескровная битва, каждая битва – кровавый тренаж.
Катон благосклонно улыбнулся. Вот он, идеал Макрона. Возможность выковывать из податливого человеческого материала жестких, дисциплинированных и профессиональных солдат наполняла его друга гордостью и чувством осуществления своего призвания. Хотя то, что столь естественно давалось Макрону, для Катона было чем-то вроде тягостной обязанности. Ему по-прежнему было как-то зазорно орать на юных неоперенных солдат, и он благодарил богов за то, что продвинулся в ранг, ставящий его выше таких заданий.
Пополнение, поступившее во Вторую Фракийскую, представляло собой проблему иного рода. Эти люди были в основном из Батавии – уже вполне умелые наездники и закаленные бойцы. Высокие, ширококостные, в большинстве своем светловолосые, внешностью они резко отличались от смуглых курчавых фракийцев, составляющих изначальный костяк алы. Батавам предстояло свыкнуться с нравами своих товарищей и проникнуться их духом. Кровавые Вороны снискали себе славу жестоких и безудержных рубак, а смотрелись скорее крылатой вольницей, чем регулярной кавалерией римской армии. Катону это было по нраву, и он стремился, чтобы так оно и оставалось – во всяком случае, пока.
И когда он приступал к смотру конников, стоящих рядом со своими лошадьми, контраст между батавами и фракийцами вызывал у него внутреннее беспокойство. Префект остановился перед первым декурионом из вновь прибывших – не таким уж молодым, со шрамами на лице. По всей видимости, это был ветеран, побывавший не в одном бою, из которых наверняка не каждый оказался для него победным.
– Как тебя звать?
– Декурион Аверг.
– Аверг? И всё?
– Да, господин. Это имя, которым меня нарекли при рождении. Не вижу причины его менять.
На латыни этот человек говорил хорошо, но с явным акцентом и, как большинство его сородичей, громче, чем того требовала необходимость. Неплохое свойство для солдата, но в быту немного утомительно. Катон мельком глянул на Макрона. Обычно ауксиларии, которые родом не из Рима, при поступлении в армию берут себе римские имена – прямой резон, особенно учитывая, что по выслуге лет им дается римское гражданство. Решение же сохранить свое родовое имя означало, что этот декурион или очень уж гордится своим происхождением, или попросту презирает римские устои. Надо будет за этим типом первое время понаблюдать…
– Скажи мне, Аверг: многие ли из этих людей поступили в армию вместе с тобой?
– Да, многие. Мы из одного племени, односельчане. Деревня на берегу Ренуса[26], рядом с Могунтумом. Весь наш призыв оттуда.
– И многие ли говорят на латыни?
Аверг подумал.
– Из наших у всех, в общем-то, ухо наметано. Кроме тех, кто из мест поглуше: они вашего языка не знают.
– Понятно. А ты, я вижу, вообще мастак: откуда такое знание?
– Отец у меня меховщик, поставляет римским гарнизонам по соседству. Я мальчишкой больше времени в римских фортах провел, чем дома.
– Тогда назначаю тебя для твоих новичков наставником по языку. Декурион Мирон даст тебе весь перечень команд и терминов. Они должны быстро их освоить. А до остального сами дойдут, научатся от тебя по ходу службы.
Густые брови Аверга сдвинулись к переносице.
– Что, какая-то проблема?
– Нет… Вернее, да. Учитель из меня неважнецкий.
– А вот это уж извини, – суровым голосом вклинился Макрон. – Тут тебе армия, а не школа, язви ее. Префект дал приказ – ты побежал исполнять. Понял?
– Да, центурион.
– То-то, – буркнул ветеран.
Катон ограничился кивком и молча прошел вдоль строя, не останавливаясь и не придираясь ни к кому из вновь прибывших: что толку орать на людей, которые не понимают из сказанного им ни слова? Остановился он только возле Мирона.
– Ну что, декурион… У пополнения, надо сказать, есть задатки стать неплохими конниками.
– Да, я уже понял. Скакать и рубиться они будут исправно, надо их только как следует натаскать. И со временем из них выйдут вполне достойные Кровавые Вороны.
– Ты только втолкуй им, что этим названием нужно гордиться, – улыбнулся Катон. – Ну давай, Мирон, не буду тебе мешать.
Они обменялись салютами, и центурион, выйдя вперед, повернулся к строю:
– Офицеры, ко мне!
Катон удовлетворенно кивнул. Мирон в своем деле толк знает, и в обучении на него можно положиться. Катон обернулся к Макрону:
– Идем со мной.
Оба пошли с плаца к смотровой площадке. За спиной было слышно, как офицеры, приступая к тренажу, выкрикивают своим солдатам приказы. Новобранцам предстояли упражнения по строевой подготовке, по владению оружием, на силу и выносливость – муштра до пота, до изнеможения. Взойдя по деревянному пандусу, Катон вначале оглядел людей и лошадей обозного сопровождения, а затем перевел внимание на Макрона.
– Из штаба сообщают: верховный приказал прекратить допросы местных обозников и всех отпустить.
– Пора бы. Дознаватели узнали что-нибудь такое, о чем нам еще не известно?
– Ничего. Так что выяснять, кто там помог бежать Каратаку, предстоит нам.
Макрон прищелкнул большими пальцами:
– А ты прямо-таки уверен, что это все работа Палласова лазутчика?
Катон кивнул.
– Похоже на то. С учетом того, что рассказал нам Септимий.
– Ты ему веришь?
– Не сказать, чтобы безоглядно. Он – сын своего отца, и это говорит о многом. Но сам побег Каратака подтверждает его слова о намерениях Палласа: расстроить планы Рима в этой провинции и через это подсидеть императора Клавдия.
Макрон кивнул.
– Однако есть кое-что и похуже, что может произойти. Я имею в виду, с нами.
– Это точно, – вздохнул Катон. – Нам вообще следует почаще оглядываться, нет ли кого за спиной. Из-за наших делишек с Нарциссом. Пока нам вроде как везет…
– Пока.
Следующим вечером полководец Осторий созвал офицеров к себе в ставку на совещание, первое за несколько дней. Преториум[27] представлял собой большое сооружение с бревенчатым каркасом, выступающее над другими крупными строениями, скученными посередине крепости: зернохранилищами, помещениями трибунов, оружейной, лазаретом и конюшнями офицеров и разведчиков Двенадцатого легиона.
День постепенно угасал, медвяный свет вечернего солнца стелился по наклонной через остро чернеющую кайму леса, прокладывая длинные тени по горбатой улочке, вдоль которой шли Катон с Макроном, направляясь к арочному входу в преториум. До их слуха доносился безмятежно-мирный, слегка приглушенный шум лагеря. Выполнив за день свои служебные обязанности, люди собирались на ужин. Те, кому был выдан пропуск, уже предвкушали блага и удовольствия викуса – гражданского поселения, растянувшегося по покатой местности за стенами Вирокониума. После всех тягот военной кампании армия погрузилась в безмятежную рутину гарнизонной жизни, и крепость словно сочилась благодатью.
Макрон втянул ноздрями дымок от походных кухонь и, смачно крякнув, с улыбкой сказал:
– Нет, что ни говори, а жизнь хороша. Лучше, чем сейчас, и не бывает!
– В самом деле? – скептически поднял брови Катон. – А по мне, так бывает, и даже очень. Я бы, скажем, с удовольствием обошелся в ней без срама перед верховным за побег Каратака, тем более что вины за него я на себе не чувствую. Обошелся бы и без коварного врага, что сейчас кружит где-то, и без убийцы, подосланного из Рима угрохать нас с тобой… Сейчас, в эту самую минуту, я бы предпочел находиться подальше отсюда, в объятиях моей жены.
– Еще бы, – хмыкнул Катон.
С минуту они шли молча, после чего Макрон примирительно сказал:
– Катон, да это ж я так, насчет счастья-то. Я имел в виду именно то, что мы чувствуем сейчас, в этот момент. И за исключением того, что ты сейчас перечислил, попробуй-ка сказать, что жизнь не хороша.
Впереди по улочке один из рабов Остория выгуливал двух охотничьих собак хозяина. Неожиданно одна из них остановилась и, изогнув спину, стала испражняться прямо на пути у Катона. Не удержавшись от улыбки, он кивнул другу на собаку:
– Вот он тебе, прямой итог нашего положения.
– Да чтоб тебя, – прорычал Макрон и, набрав воздуха, крикнул рабу: – Эй, ты! Чтобы все убрал, слышал?
Раб, тревожно обернувшись и увидев двоих офицеров, истово затряс головой:
– Обязательно, господа, обязательно! Всенепременно!
– Смотри у меня! – погрозил напоследок Макрон.
Они свернули в проход и, миновав внутренний дворик, через открытые двери вошли в прохладный полумрак главного зала. Большинство офицеров уже прибыли и разместились на скамьях, расставленных у возвышения в дальнем конце. Катон заметил там несколько свободных мест и направился было туда, но увидев, что на одной из скамей там сидит префект Гораций, в нерешительности остановился: не направиться ли лучше в другую сторону? Но тут Гораций обернулся и сам призывно махнул рукой:
– Сюда, Катон. Тут еще есть место. И ты тоже, центурион Макрон.
Не оставалось ничего иного, как сесть туда.
– Ну, как там ваши новые батавы? – подвинувшись ближе, полюбопытствовал Гораций.
– Да ничего, – пожал плечами Катон. – Наездники хорошие, только в тактике пока слабоваты, и резкости не хватает. Ну да ничего, декурион Мирон скоро подтянет их до нужного уровня.
– Кровавые батавы, – с чувством вздохнул Гораций. – Мне тут самому с ними хлебнуть пришлось. Между ними и моими испанцами откровенно не заладилось: три драки за последние два дня, один из новичков с треснутым черепом… Хирург говорит: хорошо, если парень ума не лишится. А так по ним и не скажешь… Вот тебе и батавы. А как у тебя, Макрон?
– Пополнение неплохое, только малость неопытные. Ну да я быстро их в форму вобью.
– Было бы неплохо. А то пока Каратак на свободе, не исключено, что нам снова придется идти в поход, прежде чем закончится лето. – Гораций, понизив голос, подался чуть ближе: – Это если верховный поправится.
Катон, ничего не сказав, лишь возвел бровь.
– Идет слушок, что он занедужил, – вполголоса поделился Гораций. – Днями с постели не встает. Оттого и совещаний не было.
– Он болен? – Макрон кинул взгляд на возвышение, словно ожидая появления верховного в любой момент. – И серьезно?
– Я вам что, хирург, что ли? – вполголоса огрызнулся Гораций. – Повторяю то, что слышал, только и всего. Но вы же знаете, каков он, наш Осторий. Жесткий, как старый сапог. Такого в постели только совсем уж серьезная хворь удержит. Кстати, Катон: что бы там ни говорили, я тебя за побег Каратака не виню. С каждым могло случиться, в любое дежурство.
– Спасибо.
– Только все равно: будь я на твоем месте, я бы удвоил караул. К чему было так рисковать, верно?
Катон кое-как сдержался, чтобы не вспылить, и блеклым голосом ответил:
– Пожалуй, да.
Чтобы как-то прервать зрительный контакт с Горацием, он огляделся. Из офицеров сейчас прибывали те, кто припозднился; все скамьи были уже заняты, и они были вынуждены стоять. Через минуту-другую на возвышении выступил вперед префект лагеря и громогласно прокаркал:
– Вер-рховный военачальник здесь!
Зал глухо зашумел. Зашаркали, заскрипели сапоги и калиги: сидящие впритирку люди угловато поднимались со скамей. Наконец все смолкло, и стал слышен звук нетвердых шагов, приближающихся к залу. Вскоре предстал сам верховный, который пробирался вдоль стены в сопровождении высокого молодого бритта в плаще тонкой выделки. Осторий жестом велел ему встать у возвышения, а сам по трем ступеням взошел на подий. Сейчас он выглядел еще более сухопарым, чем обычно, а его кожа обрела землистый оттенок. Под своим кожаным нагрудником и прихотливо вышитой туникой он как будто усох – ни дать ни взять старая черепаха в панцире не по размеру.
Помолчав с полминуты, Осторий, словно очнувшись перед лицом собрания, кашлянул и провел языком по пересохшим губам.
– Мужи Рима, друзья мои. Я пришел к вам с дурным известием. Сегодня днем я принял у себя посланца владычицы бригантов Картимандуи. – Он указал на стоящего возле подия бритта. – Наша союзница сообщает нам, что Каратак явился в Изуриум, главный город ее племени. Сейчас он находится под защитой и покровительством ее мужа Венуция, который потребовал, чтобы Каратаку была дана возможность обратиться со словом к старейшинам племенного союза бригантов.
Осторий сделал паузу, а офицерство с тревожным гудением зашевелилось.
– Яйца Юпитера, – пробормотал Макрон. – Это то же, что бросить кошку в стаю голубей.
Дождавшись, когда ропот утихнет, верховный продолжил:
– Мне едва ли есть смысл объяснять, что в случае своей удачи Каратак может обратить против нас весь север. Всем известно, что он сильный оратор, и если у него получится перетянуть на свою сторону достаточно горячих голов среди бригантской знати, власть Картимандуи может пошатнуться, или еще хуже. Тогда новым вождем этого народа станет Венуций, а у Каратака за спиной появится мощное войско, которое он бросит на возобновление борьбы с нами. Нам это крайне некстати. Наши люди еще лишь приходят в себя после трудной кампании в горах. Мы понесли тяжелые потери и хотя получили некоторое пополнение, оно еще толком не подготовлено. Числом бриганты превосходят нас как минимум вдвое. Если я обернусь противостоять новой угрозе, то тогда мне придется оставить наш запад сильно разреженным. Все, что мы только что отыграли, окажется потеряно, если побежденные было силуры и ордовики решат воспользоваться положением. И мы окажемся перед войной на два фронта. Я буду вынужден иметь дело сначала с бригантами, а затем отвоевывать земли, которые мы в ходе этой войны временно уступим горским племенам.
– Это если мы одержим над бригантами верх, – еле слышно произнес Катон.
Макрон слушал друга всего лишь вполуха. Он не мигая глядел на верховного, последние слова которого прозвучали как-то невнятно.
– Вот те раз. Глазам не верю, – ошарашенно прошептал Макрон. – Старик пьян…
Катон пригляделся и увидел, что Осторий слегка покачивается, а слова его утратили связность и едва исходят из странно перекошенного, обвисшего рта. Вот он шатнулся назад, оступился и со стуком рухнул на подий. К нему по ступеням тотчас бросился префект лагеря. На ноги уже вскочили несколько офицеров, включая Катона. Он сразу понял: пьянство здесь ни при чем, и, перекрывая гудящий потревоженным ульем зал, на бегу крикнул ближнему из центурионов, что стоял у дверного проема:
– Хирурга сюда! Живо!
Глава 19
– Мы же собирались перемолвиться с Септимием. Где он? – спросил Макрон, подтягивая к себе стул.
Сумерки уже сгустились вокруг скромного штабного домика форта, где разместилось обозное сопровождение. Комнату префекта освещали два светильника на треногах. Над квелыми язычками огня уже кружились стайки мошкары.
Катон пожал плечами.
– Только что заступила первая смена караула. Дадим человеку хоть немного времени на сборы.
Макрон пробурчал что-то невнятное и, припав спиной к стене, сложил на груди руки.
– Что слышно об Осторие?
Минул день после того, как генерал на совещании лишился чувств. Никаких официальных объявлений сделано не было, но по лагерю поползли слухи, что верховный, мол, грохнулся замертво. Набор причин варьировался от перепоя до внезапной смерти от яда, подмешанного лазутчиком Каратака. Катон узнал правду простым способом: посетил штаб Остория и все там разузнал.
– Он жив. Лагерный префект, ссылаясь на хирурга, говорит, что это было нечто вроде припадка. Теперь у него не действует левая половина тела, пострадала и речь.
– Он поправится?
– Хирург не знает. Он дает Осторию какой-то отвар из снадобий с Востока, а еще принес петуха в жертву Асклепию[28]. Уж не знаю, поможет ли.
Макрон нахмурился, недовольный тем, что его друг поставил под сомнение способности богов. Говорить так опасно, думал он. Сам центурион богов в своей жизни никогда не видел, но считал, что на всякий случай дань отдавать им нужно, хотя бы из соображений благоразумия.
Он тихо прокашлялся:
– Ты как думаешь, старик все же оклемается?
– Вот видишь. Ты сам говоришь, что он старик. А это недуг, от которого еще никто не оправлялся. – Катон сложил руки на груди и немигающим взглядом вперился в дверь. – Эта кампания его измотала. Войну против Каратака и его союзников он вел с той самой поры, как пять лет назад стал губернатором – последний его пост, после которого он хотел уйти с государственной службы. Я думаю, перспектива новой войны с Каратаком надломила его. Даже если Осторий пойдет на поправку, то сомневаюсь, что он будет в состоянии командовать армией еще один сезон кампании.
– Что же тогда? Кто возглавит все это дело?
– Старший легат Квинтат. До выздоровления верховного командовать будет он.
– Квинтат? Ты, кажется, говорил мне, что это он стоял за нашим назначением в Брукциум и как раз затем, чтобы от нас избавиться.
Катон кивнул. Квинтат хоть и говорил, что не желает им вреда, но обольщаться не стоит.
– Вот гадство, – опечалился Макрон. – Теперь у него вообще руки развязаны, для следующей-то попытки…
– Верно. И нам надо пытаться как-то ей воспрепятствовать. Не давать ему повода нас винить. И в связи с этим: как там у нас новые люди?
– Признаться, я поспешил с их оценкой. Учатся они быстро. В основном все славные ребята. Но как всегда, есть и такие, кто не может отличить острие копья от пятки. Погляжу – может, получится сплавить их в интендантскую службу, чтобы не висели бременем на остальных.
– Тут, понимаешь, палка о двух концах… Кто знает, какой вред они могут нанести, имея доступ к рациону и оснастке?.. А что насчет батавов?
Макрон поскреб щетинистую щеку.
– Мирон говорит, что они хорошие мужики. Правда, нужно время, прежде чем они станут еще и хорошими солдатами. К тому же между ними и фракийцами есть напряжение, готовое в любой момент перерасти в открытый конфликт. Я посоветовал Мирону шибануть кое-кого из задир лбами – может, поостынут. Или, скажем, пригрозить, что за такие выходки отправим их работать на интендантских складах. Ты же знаешь, что это за народ. Лучше сквозь огонь пройдут, чем будут учиться читать, писать и считать.
Снаружи в коридоре послышались шаги, и в дверь сначала постучал, а затем просунул голову Тракс:
– Опять торговец вином заявился. Говорит, вы его звали, чтобы сделать заказ из нового поступления.
– Верно. Зови.
Тракс в дверях слегка замешкался:
– Да я, если хотите, сам с ним потолкую.
Катон посмотрел на него с напускной строгостью. Как правило, в быту офицер его ранга действительно поручает такого рода покупки своим слугам. Но Катону нужна была какая-нибудь мнимая причина для встреч с Септимием. Хотя, конечно, нехорошо, если слуга сочтет, что начальник ему не доверяет и потому берет на себя эти заботы сам.
– Тракс, не своевольничай. Пришли торговца сюда, а нам с центурионом приготовь пока поесть.
– Слушаю, господин.
Дверь за слугой закрылась, и Макрон укоризненно цокнул языком.
– Рано или поздно кто-нибудь задастся вопросом: чего это, интересно, торгаш Гиппарх сюда зачастил? К тому же он нам особо и не помогает: подумаешь, стал невольным свидетелем побега… И в лагере он не свой. А это вызывает подозрение.
– Ничего не поделать. Или он ходит сюда продавать мне вино, или мне придется мотаться туда-сюда в городок и покупать у него самому, а это еще более странно.
Макрон лишь пожал плечами.
Вновь послышались шаги – теперь шли уже двое. Тракс отворил дверь, пропуская Септимия, а затем закрыл ее у него за спиной, молча и хмуро. Септимий, который под мышками нес по пузатому кувшину, с порога бодро поприветствовал:
– Мир вашему дому, благородный префект и центурион! Рад, рад, что вы ко мне вновь обратились! Вот они, те самые образцы отменного вина, только что поступившего в Вирокониум, – так быстро только ласточки летают!
Едва стихли шаги Тракса, как он перестал фиглярствовать и поставил оба кувшина на стол, а сам сел на свободный стул, переводя дух.
Макрон без промедления указал на вино:
– В интересах твоей легенды нам, думается, имеет смысл опробовать твой товар.
– Решение мудрое, – согласился Септимий. – И в тех же интересах моей легенды, вам бы не мешало за него заплатить. По динарию за кувшин.
– Ого! – якобы гневно вскинулся Макрон. – Наживаться на соратниках?
– А почему бы и нет? Для одних это – смягчение бремени расходов, для других – ценз на патриотизм. Всяко на пользу имперскому агенту.
– Так вот как нынче выглядит вымогательство?
Септимий молча усмехнулся и протянул ладонь. Макрон с проклятиями полез в кошелек, вынул серебряную монету и кинул ее Септимию, а затем уже с чистой совестью потянулся к кувшину.
– Посуда где?
– Вон там, на полке.
Макрон поднес три чаши из самианской керамики, до краев налив себе и Катону. Септимию он нехотя наполнил до половины. Тот из нее лишь пригубил и, поставив на стол, заговорил:
– Жаль, конечно. Болезнь губернатора нашему делу не поможет, это совсем некстати.
– Нашему делу? – переспросил Макрон, бросив на него сверлящий взгляд.
– Моему делу, – с вызовом поглядел на него Септимий. – Моего хозяина. Императора. Делу Рима. А значит, и вашему. Теперь доволен?
На лице Макрона мелькнула улыбка.
– Теперь – да. Время от времени не мешает мне об этом напоминать.
Имперский агент повернулся к Катону:
– А ведь это означает, что командование на время перейдет к Квинтату.
– Своим умом дошел?
Септимий колкость проигнорировал.
– Легата вам следует остерегаться. Он не делает секрета из того, что его симпатии на другой стороне, даже если и не является прямым соглядатаем Палласа. Положение опасно уже тем, что Каратак на свободе и хоронится среди бригантов. Ну, а с Квинтатом в чине командующего сложно даже представить, на что он может пойти ради подрыва нашего положения.
Макрон спесиво фыркнул.
– Да как у тебя вообще язык поворачивается говорить, что римский легат может намеренно жертвовать своими людьми для удовлетворения прихотей императорского вольноотпущенника?
Септимий ожег его взглядом.
– Представь себе, центурион: Рим на этом зиждется. Все зависит от того, кто сидит на троне и стоит с ним рядом. Все остальное, что происходит в империи, – лишь воплощение этой глубинной правды.
– Сдается мне, что ты в свои игры слишком уж заигрался, – холодно заметил Макрон. – Ты и тебе подобные чересчур возвеличивают свою значимость в этом мире. Но ваша возня мало затрагивает нас. Мы имеем дело с текущими опасностями, такими как удержание варваров на подобающем месте.
Септимий ответил красноречивым взглядом и раскатисто рассмеялся:
– Макрон, да тебе цены нет как шутнику! Ты в самом деле полагаешь, что так устроен мир? Что мнения солдат хоть сколько-нибудь определяют пути, намечаемые сильными мира сего?
– А что, – центурион с достоинством похлопал ножны своего меча, – хочешь, чтобы я показал тебе это наглядно?
– Перестань, Макрон, – нетерпеливым взмахом оборвал друга Катон. – Не время сейчас цепляться за слова. – Он повернулся к имперскому агенту. – Я не думаю, что Квинтат затеет что-то действительно масштабное.
– Это почему же?
– А вот ты подумай. Даже если он втайне желает, чтобы преемником Клавдия стал Нерон, он вряд ли захочет войти в историю как человек, потерявший Британию. И потому если и будет действовать, то скрытно, исподволь. Если Квинтат пытается непоправимо подорвать наши шансы на усмирение этого острова, то делать будет так, чтобы это случилось уже после его ухода с поста. Так вина окажется повешена на кого-нибудь другого – следующего губернатора или кого там еще. Это при условии, что не поправится Осторий. – Катон помолчал, собираясь с мыслями. – Теперь, когда Каратак находится в Бригантии, есть все шансы на то, что война будет длиться – ни шатко ни валко, и во всяком случае до того, как Квинтат дослужит свой срок во главе Четырнадцатого легиона и возвратится в Рим. А потому он так или иначе заинтересован, чтобы Каратак уломал бригантов, в то время как сам будет всем своим видом показывать, что делает все, чтобы этого не допустить. Вопрос в том, как он намеревается этого достичь? Думаю, это мы выясним достаточно скоро.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Септимий.
– Завтра с рассветом Квинтат созывает у себя старших офицеров. Полагаю, он объявит о том, что до поправки Остория берет на себя временное командование армией и исполнение обязанностей губернатора провинции. В случае же смерти верховного он будет держать бразды правления вплоть до прибытия в Британию нового губернатора. А это огромная власть, сосредоточенная в руках легата. Особенно такого, которому нельзя доверять.
– Мне нужно незамедлительно сообщить об этом Нарциссу. Нынче же по возвращении составлю сообщение тайнописью. – Септимий встал, не забыв прихватить со стола нетронутый кувшин, пока до него не добрался Макрон. У дверей он остановился и оглянулся на двоих офицеров.
– Учитывая то, что произойдет завтра, я бы на вашем месте утроил бдительность. Боюсь, что у посланного Палласом наймита скоро будут окончательно развязаны руки.
– Мы будем осторожны, – откликнулся Катон.
Собранные с утра в штабе офицеры не могли скрыть своего волнения. Оно угадывалось в тревожном рокоте приглушенных голосов, пока собрание ждало призыва лагерного префекта к порядку. Вскоре оно пронеслось по залу:
– Верховный военачальник здесь!
Легат Квинтат порывисто взошел по ступеням подия и обратил лицо к собравшимся. Его сопровождал прикомандированный к армии старший гаруспекс[29]. На жреце было его официальное белое одеяние. За ним шел канцелярист со свитками и письменными принадлежностями. Под мышкой он нес вощеную дощечку для записи собрания. Оглядев в тишине собравшихся, Квинтат солидно прокашлялся и начал свое обращение:
– По мнению хирурга Двадцатого легиона, в настоящее время Публий Осторий Скапула из-за болезни является непригодным для командования армией. Хирург также утверждает, что в обозримом будущем наш верховный военачальник останется недееспособным. А потому на меня, как на старшего присутствующего здесь офицера, возлагается обязанность принять командование армией и управление провинцией. Назначение это временное, на период выздоровления Остория. Есть ли среди вас кто-то, желающий оспорить мое право?
Задать такой вопрос вменяла традиция. Возможностью возразить никто не воспользовался, офицерство молчало.
– Что ж, прекрасно, – Квинтат кивнул канцеляристу, стоящему сбоку у стены: – Сделай запись, что возражений не было. Накануне я выслушал еще и предсказание гаруспекса, сообразуется ли мое решение с волей богов. Как у нас предсказания, благоприятны?
Реплика прозвучала, скорее, как утверждение, а не вопрос.
– Истинно, – степенно кивнув, густым звучным голосом ответил жрец. – Знамения в высшей мере благоприятны. Я таких, право, еще и не видывал.
Он вдохнул, собираясь сказать что-то еще, но Квинтат поднял руку, осекая его:
– Да будет так. Боги высказали свою волю и дали мне свое благословение. Между тем, господа офицеры, времени у нас фактически в обрез. Наш враг уже сейчас пытается низложить нашу верную союзницу властительницу Картимандую. Если ему это удастся, мы будем обязаны выйти в поход против северных племен. Кампания нам предстоит тяжелая и кровавая – самая крупная из всех, что были на этом острове с первой нашей высадки в Британии. Армия должна к ней подготовиться. Я пошлю за Вторым легионом и еще двумя когортами Девятого, которые укрепят наши ряды. Тем временем вас я прошу готовить ваших людей к войне. В случае надобности мы должны быть готовы нанести удар. У кого есть вопросы?
Катон, напрягшись, поднял руку:
– Слова, господин легат!
– Слушаю, префект Катон, – повернулся к нему Квинтат.
– Если мы нападем на бригантов прежде, чем они решат, как им поступить с Каратаком, то этим мы необдуманно ускорим войну. Так что не лучше ли вначале предостеречь их от последствий? Покуда есть возможность уладить все миром.
– Спасибо за указание очевидного, префект.
Катон почувствовал, что краснеет от смущения и гнева: кое-кто из офицеров сдерживал ехидные улыбки. Квинтат дал им с минуту понаслаждаться униженностью обозного командира, после чего продолжил:
– Во главе небольшой колонны я отряжу посланца, чтобы тот уговорил бригантов передать Каратака нам. Тем не менее, в случае если старейшины племен отвергнут мое требование, мы должны быть готовы к действиям. – Он отвел от Катона глаза. – Еще вопросы? Да, трибун Петиллий?
– Господин легат, а как там Осторий?
– Полководец Осторий поправляется у себя в палатке. В случае перемены его самочувствия все будут уведомлены. Еще что-нибудь? Если вопросов больше нет, то за исключением трибуна Отона и префектов Горация и Катона, все свободны.
При сходе Квинтата с подия офицеры дружно встали. Когда он спустился со ступенек, первые из офицеров повернулись уходить.
– Что за дела? – удивился Макрон. – Зачем ты ему понадобился?
– Можно лишь гадать, хотя ощущение скверное. А тебе лучше вернуться к людям. Созови наших офицеров, интенданта, ковочных кузнецов, оружейника и старшего конюха Кровавых Воронов.
– Слушаю, господин префект, – салютнул Макрон и пошел вместе с остальными.
Зал быстро опустел, остались только трое вызванных Квинтатом. Гораций невдалеке от Катона вопросительно возвел бровь, но тот лишь пожал плечами. Трибун Отон просто сидел с недоуменным видом. Наконец двери закрылись за последними из выходящих, и по бокам от входа встали два штабных стражника, поставив на пол щиты и копья. Отпустив и авгура, Квинтат о чем-то негромко перемолвился с канцеляристом, который, отсалютовав, тоже покинул помещение, но спустя минуту-другую возвратился с посланцем Картимандуи. Молодой воин прошел через зал и остановился неподалеку от подия, скрестив на груди руки. Катон исподволь его оглядел. Высокий, светловолосый, хорошо сложен. С квадратным подбородком и хорошо развитой мускулатурой, он наверняка пользовался популярностью у женщин, обожающих римских гладиаторов.
Вернувшись к своим подчиненным, Квинтат объявил:
Читать бесплатно другие книги:
