Настоящая фантастика – 2013 (сборник) Гелприн Майкл
Серёгин невольно представил себе равнодушную медсестру в больнице, делающую привычную, нудную работу. Или врача, бездумно назначающего схему лечения – лишь бы отписаться. Как минимум, ноль результатов! А если к этому примешается плохое настроение из-за проигрыша любимой футбольной команды или поклонник вчера не позвонил, обманул?
Его пробрала дрожь. Пришло понимание, что в руках у него оказалось мощное, но неуправляемое средство. И хорошо ещё, что пока он один понимает это, остальные члены научной группы просто не владели достаточной информацией. Тогда Серёгин сам пошёл к директору и доказал необходимость заморозить исследования ПВС на неопределённый срок. А после потратил несколько недель на осуществление давней своей идеи – поставить по концам струны стабильные молекулы. Этакие узелки, не развязав которые невозможно запустить каскад превращений. Предохранитель, легко разрушаемый предварительным приёмом несложного препарата-триггера.
Мысль о триггере зародилась ещё на начальном этапе работы, но раньше такая мера предосторожности казалась излишней – от кого оберегать лучшее в мире лекарство?! Теперь многое изменилось, и Серёгин по вечерам, не привлекая ребят из группы, переписал определённые этапы технологии получения ПВС. Остатки «незащищённой» сыворотки уничтожил, а вместо неё выгнал на рекомбинаторе новую серию. Будто чувствовал: препарат ещё понадобится.
Но вопрос – как работает механизм превращения? – продолжал мучить. Он отыскал Петра Шульгина, сокурсника и товарища по институтским временам. Пётр стал крупным нейрофизиологом, заведовал кафедрой и писал толстенные монографии по электрической активности мозга. Серёгин, не ссылаясь на свои идеи и не вдаваясь в подробности, задал конкретный вопрос: существуют ли такие виды активности, которые соотносимы с чувствами человека? Гнев, радость, страх: сопровождаются ли они некими специальными видами излучений, какими-то особыми частотами?
И услышал: однозначного ответа нет. Есть целый ряд теорий. Исследуют и кору головного мозга, и подкорковые центры, и вроде даже что-то такое нащупали. Многие из этих работ, мол, довольно перспективны, а другие крайне оригинальны и любопытны, но вот конкретного ответа, увы, на сегодняшний день нет.
Пётр – изрядно располневший, с блестящей лысиной в обрамлении седых поредевших волос – говорил много и увлечённо. Порой забирался в такие дебри, что Серёгин терял нить повествования. Угостил рюмкой хорошего коньяка. Вот только к пониманию собственных проблем не приблизил ни на шаг.
И тогда Серёгин пошёл в церковь, чего раньше никогда не делал. Познакомился с отцом Василием, долго путался, не мог объяснить толком, что же он хочет спросить у священника. Но когда всё же выразил кое-как мучившие его сомнения, – о руке дающей и сострадании, – услышал:
– Все мы в этом мире ответственны каждый за каждого, сын мой. Бог есть любовь, и можем мы лишь любить друг друга, и так и должно между людьми – в этом и помощь, и спасение. Бог над миром, он может любить всех, а мы – ближних своих. И если поймут это люди, начнётся новая жизнь, в которой будет место для многих удивительных превращений. И может, это и есть Царствие Божье…
Они долго говорили тогда о христианской любви и сострадании, и Серёгин ушёл смятённый, понимая, что нужно время для осознания и сути открытия, и себя, и своего места в мире. Но жизнь не дала ему тайм-аута – начался новый период.
В дверь позвонили. До назначенной встречи оставался час, да и звонок был условный – два коротких, один длинный. Вот и явился, не запылился – Беломор, сосед по площадке, с которым сложилась у Серёгина удивительная нескучная дружба, полная подтрунивания, взаимных подначек и бесконечных попыток научить один другого уму-разуму.
Звали соседа, конечно, по-другому. Были у него и имя, и фамилия, и профессия до выхода на пенсию – машинист поездов дальнего следования. Так гордо именовал сам себя Беломор. Но Серёгин называл его именно так, и не только за пристрастие к крепким папиросам. За едкий характер, за то, что неудобен был для многих и несовременен. Да ещё неугомонен и бурлив, как водный поток.
Познакомились из-за какой-то мелочи, как это случается у соседей. Но позже, непонятно почему, сложились отношения. Ведь ничего общего: характеры, жизненный опыт, привычки и интересы – всё разное. Только бесконечные споры по любому поводу и бесчисленные насмешки: со стороны Беломора над наукой, силы и значения которой старый железнодорожник не видел и не понимал. (Исключая технику – тепловоз он почитал величайшим изобретением человечества.) Со своей стороны Серёгин посмеивался над наивной верой старика в то, что прямой и гладкий рельсовый путь может служить образцом пути жизненного. Мол, делай честно своё дело, и всё наладиться – покатится судьба, как вагон, пристёгнутый к мощному локомотиву.
Зерно истины в словах машиниста, конечно, присутствовало, но сколько опасных поворотов может встретиться по дороге, сколько неожиданных аварий!..
– Заходи, не заперто, – крикнул хозяин.
– Сидишь? – вопросил гость, проходя в комнату и усаживаясь напротив. – И ничего не знаешь…
Это была его любимая присказка. Вместо приветствия, и ровным счётом ничего не значила. Но сегодня глаза соседа, круглые, как у совы, с колючим, царапающим каким-то взором, выражали больше растерянность, чем обычную уверенность.
– Сижу, – подтвердил Серёгин. – А новостей от тебя жду. Вижу, есть тебе чего сказать.
– Да уж, – замялся Беломор. – Ты это… профессор… в общем, прошло у меня всё.
– Ну?! – искренне порадовался Серёгин. – А я тебе говорил!
– Так ерунда ж какая-то! – вспылил Беломор. – Не должно быть такого! Ты ж как объяснял – поможет, если человек тебя любит!.. Или это… жалеет, добра тебе хочет. Короче, уважает…
– Так, значит, уважает, – улыбнулся Серёгин. – Сострадает. И кто?
– Кто?! Федька! – взвился Беломор. – Я ж точно знаю – смерти он моей желает! На добро моё зарится!
– Да какое у тебя добро, Беломор? – отмахнулся хозяин.
– А квартира? – резонно возразил гость.
– Ну, если только квартира…
Полгода назад Беломору поставили рак лёгких – не прошла даром папироска, постоянно торчащая в углу рта. Это укрепило их дружбу – взаимную симпатию двух очень разных и смертельно больных людей.
Да, следующим этапом жизни стала болезнь. Серёгин хоть и закончил мединститут, но врачом не был. Учёный, фармаколог – это совсем другое дело. Однако лаборатория располагалась на территории клинической больницы, контакты с медиками были плотные, и, когда появились необъяснимые слабость и утомляемость, отёки под глазами и повышенное давление, ему не составило труда обследоваться.
Диагноз оказался неутешительным – гломерулонефрит, почечная недостаточность. Откуда появилось заболевание, Серёгин не понимал. Всегда считал себя человеком здоровым, мелкие неприятности, типа редких простуд, не в счёт. Потому приставал к врачам, теребил, требовал объяснений – те разводили руками. Аутоиммунное заболевание, Юрий Дмитриевич, вы ж знаете, как это бывает: антитела атакуют собственные органы. А иммунитет и сегодня во многом штука загадочная…
И назначали всё новые методы исследования, брали кровь и мочу на анализы, давали рекомендации. Но заболевание неуклонно прогрессировало, несмотря на усилия коллег.
Обычно человек не думает, не загадывает, что когда-нибудь недуг может обосноваться в его организме. И это нормально – не чувствовать своего здорового тела, жить, работать, радоваться бытию и не трястись: что вот, мол, завтра стану больным и немощным. Но с серьёзными заболеваниями часто случается именно так – ещё вчера ты состоял в группе здоровых, и болезнь была для тебя абстракцией, чем-то чуждым, далёким, тебе несвойственным. А сегодня уже глядь – поставили диагноз. Без твоего ведома, не спросив ни мнения твоего, ни согласия: просто сообщили – ты болен. И всё, это уже совершенно иное качество…
Серёгин понял: пока не дошло до диализов – очищения крови аппаратом «искусственная почка», – надо спешить. Ведь ПВС отлично справлялась с дегенерацией и почечной ткани в том числе, что и лежит в основе его болезни. Официально исследования по препарату были остановлены, группе дали другое задание, но доступ к аппаратуре Серёгин имел и мог продолжать работу на условиях факультатива.
Осталось всего-то – найти любящее сердце. Руку дающую.
Он взял флакон ПВС и принёс домой.
В тот вечер Вера хлопотала на кухне. Предпринимательская деятельность требовала времени, жена всё чаще питалась в ресторанах, отсылая мужа к холодильнику, – мол, найдёшь там что-нибудь, я вчера заполнила… Но иногда всё же вспоминала об обязанностях хозяйки и сооружала ужин из специально принесённых продуктов.
За ужином Серёгин и поведал, что серьёзно болен. Что потребуется длительное лечение, а в перспективе, скорее всего, всё равно «искусственная почка».
– Но, милый, – ужаснулась супруга, – а как же врачи?! Ты же столько лет работаешь в лучшей клинике! Неужели никто не может помочь?..
– Врачи делают всё, что умеют, – отвечал он. А сам думал: «Ну же, Вера, помощь сейчас в твоих руках! Ведь мы столько лет прожили вместе…» – Я консультировался у лучших специалистов.
– Значит, нужно ехать в Москву. Показаться в головной институт. Или, ещё лучше, в Германию! Там медицина на высочайшем уровне! Денег я дам…
– При чём здесь Германия! Это заболевание могут лечить и здесь… – «Пожалей! Проникнись! Просто посочувствуй по-человечески! Ведь мы любили друг друга?..»
– Да при том. – Взгляд жены стало уверенным, тон безапелляционным. – Наши только деньги брать умеют, а как доходит до ответственности…
– Вера, – тихо сказал Серёгин, – дело не в этом.
– А в чём?
Лицо её стало растерянным. Вера не понимала: что ещё можно сделать для больного человека, кроме как отправить его в дорогую платную клинику?
– Помнишь, как мы все вместе ездили на море, в Кабардинку? Кажется, в восемьдесят седьмом? Ну да, точно! Машке было четыре годика… И шашлыки брали на пляже, с красным домашним вином… Ты обгорела в первый же день, а я отравился пирожками с набережной. Бегал потом каждый час…
– Ну да, было… – протянула Вера недоумённо. – А на третий день погода испортилась…
Отстранённо посмотрела поверх головы мужа и пригубила из бокала. Ужинали с красным сухим вином. Дорогим, из модного супермаркета. Мысли её были уже далеко, в каких-то насущных сегодняшних заботах.
Назавтра анализ показал, что активные центры в сыворотке не сформировались, молекула осталась нейтральной. Нейтральной, как их отношения с женой – любовь и сопереживание испарились из их жизни, словно влага на ветру. Влага того давнишнего дождя на третий день…
Та же история повторилась и с дочкой. Он выбрал момент, когда Антошка был в садике. Внук подрос, скоро в школу пойдёт, но Серёгин почему-то считал нечестным втягивать в свои опыты ребёнка. Ясно, что Антону это ничем не угрожало, но преследовало чувство неловкости и стыда, будто замыслил ограбить незрячего или обмануть святого.
А с Машей всё прошло по уже знакомому сценарию. Много ахов, вздохов, советов – куда пойти и к кому обратиться. Но ПВС этого не приняла.
Осторожно, помня о второй ипостаси лекарства, он держал под рукой триггер и искал, искал нужные контакты. Вспоминал, кто может искренне посочувствовать его горю. Старые друзья, коллеги по работе, родственники? И с удивлением обнаружил – никто.
В научной группе царила атмосфера уныния. После взлётов и падений, связанных с разработкой ПВС, нынешняя тема казалась ребятам постной. Они вяло проводили серии опытов, прежнего настроения и задора не было и в помине. Весть о его заболевании уже разнеслась по лаборатории: кто-то отводил глаза, кто-то осторожно выражал уверенность, что, мол, всё обойдётся. Но сыворотка не реагировала – отношения в группе стали формальными.
И друзей старых рядом не оказалось. Швец где-то мотался со своими проектами, ни связаться с ним, ни подать весточку не было никакой возможности. Мама умерла пять лет назад. Родственников не осталось, а если и были где-то дальние, так Серёгин не знал их. А кто ещё? Да больше и нет никого…
Как же так, думал Серёгин? Почему вокруг пустота, вакуум, свободный от чистых и честных человеческих отношений? Неужели никто из тех людей, с кем сталкиваешься ежедневно по жизни, делишь заботы, тревоги, да и радости тоже, – неужели никто из них не способен просто искренне пожалеть заболевшего человека?
А ты сам – так ли уж часто делил ты с другими радости и горести? – тут же спросил он себя. Часто интересовался, чем живут люди – близкие и не очень – вокруг тебя? Сочувствовал и сопереживал? Только и знал – моя наука, мои опыты, моя сыворотка. Хорошо хоть Антошку открыл для себя под закат, мог бы и его проворонить…
Совсем отчаявшись, он принял-таки сыворотку перед встречей с внуком. Наплевал на свои необоснованные страхи и надуманные условности. В Антошке он был уверен, малыш любил его совершенно искренне. Но и здесь его ждала неудача. То ли излучения мозга (коль скоро таковые вообще существуют!) у взрослых и детей значительно разнятся, то ли необходимо осознанное желание помочь ближнему, существующее не только на уровне безотчётного порыва, но и в виде волевого усилия. Так или иначе, ПВС не отреагировала.
К тому времени он уже знал о диагнозе Беломора. Сосед оказался единственным человеком, с кем Серёгин смог откровенно поделиться наболевшим. Тот вначале не поверил, потом попросил дозу сыворотки.
– Смотри, – предупредил учёный, – в лекарство эта штука обращается только в присутствии энергии добра и сочувствия. Понимаешь? Если есть рядом люди, которые любят тебя и жалеют…
– Не ссы, профессор, – отвечал уверенно машинист, – есть у меня такие. Я в бригаде знаешь какой работал? Знаешь, как ребята меня уважали? Или братан, скажем, он сейчас здесь живёт. Потом – дочка. Зинка, наконец! Я девке добра столько нажил, должна же она быть ну хоть чуточку благодарной…
– Смотри… – вздыхал учёный. – У меня тоже дочка.
– Только б с Федькой не столкнуться, зятьком моим любезным, – ворчал между тем Беломор. – Тот и воду одним своим видом в отраву обратит, не то что лекарство твоё. Ох и не любит же он меня! Да и я его, если по правде, тоже…
Время шло, анализы ухудшились настолько, что Серёгину назначили диализ. Начался этап инвалидности, хотя чувствовал он себя пока неплохо. А после сеанса так и вовсе хорошо – пропадала вечная усталость, преследовавшая его весь последний месяц, и постоянное, надоевшее до чёртиков подташнивание.
В лабораторию он теперь ходил редко, болезнь позволяла считаться консультантом с туманными обязанностями и свободным графиком посещения. Зато чаще виделся с внуком. Рассказывал уже не сказки, но истории о героях и самопожертвовании. Прометей, Данко, Александр Матросов – независимо от эпохи и географии, реальные люди или вымышленные, все они подарили людям самое дорогое, что у них было. И Серёгин восхищался их поступками, ставил мальчику в пример.
Время от времени объявлялся обескураженный Беломор. Было заметно, надежды его с каждой новой встречей таяли. Серёгин брал у него кровь, проверял на своей аппаратуре – так и есть, сыворотка была глуха к попыткам машиниста найти любящее сострадательное сердце. Люди обходились без этих ненужных чувств – так проще и удобней.
– Я даже Дружка на руки брал, – жаловался Беломор. – Уж на что псина верная – не бросит, не обманет…
– Не выйдет, – качал головой Серёгин, – зверьё здесь не поможет. Только человек, да и то не всякий.
Вот как получилось, думал он, – принёс в мир уникальное лекарство, которым никто не может воспользоваться. Видно, мир просто не готов к такому подарку.
Но сегодня, глядя в округлившиеся донельзя глаза соседа, он тихо радовался. И удивлялся: как плохо знаем мы даже близких людей! Ведь Беломор прошёл тот же путь, что и он – дочь, бывшие сослуживцы, какие-то старые знакомые, с которыми когда-то и пуд соли, и цистерну водки… А счастье своё поймал там, где и не думал.
– Я, главное, это… опять к дочке наладился, – рассказывал потрясённый Беломор. – Думал, ну не может она, кровиночка, не откликнуться на беду отца родного. А Федька должон был в гараж уйти, ремонтом заниматься. И откуда взялся?! Я на порог, и он тут как тут: здрасьте, Борис Михалыч. Как здоровьице? Ну всё, думаю, пропал. Если оно ещё какое и оставалось, здоровьице-то, теперь точно каюк. И бегом оттуда. Веришь, профессор, два дня ждал – вот-вот концы отдам. А потом гляжу – кашель прекратился, чувствую себя крепче. Я к врачам, те – на рентген, а сегодня плечами пожимают, руками разводят. Нет, мол, опухоли – научная загадка…
Да, знать бы – где оно, любящее сердце и рука дарящая.
– Послушай сюда, Борис Михалыч, – впервые обратился он к товарищу по имени-отчеству. – Ты теперь человек здоровый, как специалист тебе говорю. А я завтра в больницу ложусь и выйду ли – не знаю. Я тебе письмо оставлю, для внука. Но передать его нужно сразу после окончания мальчишкой школы. Не ранее – сможешь?
– Так, профессор, какой разговор… А ты уверен, ну… насчёт больницы? Может, и тебе повезёт?..
– Знаю. Не повезёт, – отрезал Серёгин как ножом. – А к тебе вот такая моя последняя просьба.
И подал товарищу запечатанный конверт с единственной надписью: «Антону, внуку».
– Лады, – понуро кивнул Беломор, – я ж теперь вроде твой должник. Жизнью обязан…
– Вот и ладно, – вздохнул Серёгин. – А теперь ступай. Поработать хочу.
До встречи оставалось двадцать минут. Не нужно, чтобы визитёры видели Беломора.
Когда они появились, Серёгин не очень-то и удивился. С тех пор как стала ему понятна двойственная природа собственного детища, он сразу прикинул возможности применения второй ипостаси препарата. Как универсальный яд ПВС была ничуть не хуже абсолютного лекарства.
Нейтральная молекула, способная обратиться в организме жертвы губительным началом после чувственного посыла. Как в сказке – стоит обидеться, разгневаться на человека, испытать к нему обычное раздражение, – и тот падает замертво. Ни одна экспертиза не определит сопричастность, ни одно следствие не докажет злой умысел.
К тому же простота и безопасность в применении.
Обязательно найдутся люди или структуры, заинтересованные в таком инструменте. И они появились. Позвонили и пришли – двое, в дорогих костюмах, вежливые, даже вкрадчивые. Кого уж они там представляли – армию? спецслужбы? криминалитет? – кто их теперь разберёт. Да Серёгину это было без разницы…
– Вы отдаёте нам формулу, техническую документацию, опытные образцы, – говорил один. – Теперь этой проблемой будут заниматься другие люди.
– А мы, со своей стороны, гарантируем безбедную жизнь вашей семье, – вторил другой. – Вы ведь хотите, чтобы ваш внук получил хорошее образование?
– Всё есть в лаборатории… – попытался увильнуть Серёгин.
– Бросьте, профессор, – не дал закончить первый. – Нам не нужна та модифицированная молекула, что болтается в ваших лабораторных колбах. Она никому не нужна. Мы хотим иметь ту сыворотку, которая убивала и исцеляла ваших свинок. Полный технологический цикл, который вы создали тайно.
Они владеют всей информацией, понял Серёгин. Вытянули подробности у кого-то из научной группы? Ну да что уж теперь…
– И опытные образцы. Всю информацию, – продолжил второй. – Тему всё равно у НИИ заберут, это слишком значительное открытие. У вашего директора нет ни должного политического кругозора, ни возможностей. А у вас – здоровья. Уж извините, но проблема требует дальнейших серьёзных исследований, и вы яркое тому подтверждение.
Ну да, подумал Серёгин, сапожник без сапог. Но вслух горько усмехнулся:
– А если я откажусь? Надавите на близких?
– Бог с вами, профессор, – поморщился первый. – Мы не гангстеры. Но существуют эффективные методы извлечения информации. Даже против воли человека.
Да, эти могут, понял Серёгин. Гипноз, «сыворотка правды», допрос с использованием методов физического воздействия. Что у них там ещё есть? На него хватит…
Он выторговал два дня. Мол, нужно всё проверить ещё раз, привести записи в порядок. Подготовиться, одни словом. Гости согласились. И он не терял времени – тщательно уничтожил все материалы по сыворотке: в сейфе, на жёстких дисках компьютеров, в лабораторных журналах – всё, до чего смог дотянуться. Его не беспокоило, что в материалах наверняка уже основательно порылись, сняли копии, что-то изъяли.
Так уж вышло, что всю технологическую цепочку от начал до конца знал только он. Остальные члены группы разрабатывали определённые взаимодействия, отдельные узлы, частные вопросы. Полной картины синтеза никто из них восстановить не смог бы. Не говоря уже о предохранителе, хитрой петельке. По сути, работу нужно будет начинать заново. Потому и пришли к нему, иначе нашли бы слабое звено в лаборатории.
Что ж – час настал.
Серёгин принял триггер, поставил на стол чашку со слабым, едва тёплым чаем и влил туда хорошую дозу сыворотки. Когда раздастся звонок, он выпьет чай и откроет дверь. Улыбнулся, представив, – какие лица будут у визитёров, когда они поймут, что все материалы уничтожены.
И какие они к нему испытают эмоции…
P.S. «Антон! Считай это письмо моим завещанием. Я не знаю, что тебе сказали о моей смерти, но верь – иначе было нельзя. Сейчас тебе должно быть восемнадцать, взрослый мальчик. В эту пору жизни человек делает выбор – как жить и кем? Я не призываю тебя быть учёным, ты можешь стать поэтом или инженером. Но я прошу тебя помнить наши беседы. Этому миру нужны добрые витязи, отмывшие душу мёртвой водой от воспаления равнодушия. Только такие герои смогут взять в руки воду живую и принести её в мир. Когда я писал эти строки, слишком многим нужна была не животворная субстанция, а жидкость, несущая смерть. Мёртвая вода в прямом смысле. На диске, что лежит в конверте, очень важная информация, но использовать её можно только тогда, когда любовь и сострадание станут нормой жизни, а не уделом святых. Уверен, это время настанет и ты сможешь правильно распорядиться ею. Считай, я передал тебе эстафету. И не откажи в последней просьбе – повстречайся и поговори с отцом Василием из собора Святой Богородицы. Этот человек должен быть ещё не стар, он очень помог мне в своё время. Любящий тебя дед».
Андрей Бочаров, Светлана Колесник
Пять минут… и ни секундой больше
Невыносимая боль утраты в сердце, слёзы – ручьём по лицу, непроходимый ком в горле.
Входящий звонок. На экране ю-фона появляется человек в маске Анонимного хактивиста – серебряные узоры из нолей и единиц по чёрному бархату.
– У тебя есть пять минут и ни секундой больше. Другого шанса у нас не будет. Сейчас тебя услышит весь мир. Скажи людям то, что не успел сказать он. Всего пять минут, отсчёт уже пошел. Говори…
Только не сейчас… я не знаю… не могу… не умею… – в голове обрывки мыслей. И тут на всех уличных галло-мониторах возникает моё растерянное, заплаканное лицо. Что сейчас сказал бы людям он, если бы оказался на моём месте? Разве кому-то дано это знать? Но у меня – всего пять минут. И я подношу ю-фон ближе к губам…
Знаешь, милая. Я влюбился в тебя сразу… с первого взгляда. Почему? Сам не знаю. Ты ведь ничем не выделялась среди одноклассниц. Короткие фиолетовые волосы – прическа ёжик, сетчатые мини-шорты, прозрачная блузка, огромные кольца серёжек в ушах. Туфли на высокой платформе и полосатые гетры. И непременный ю-фон – тонкая тач-пластина, висящая, как кулон, на шее. Самая заурядная девушка. Почему?
Тогда мне бы и в голову не могло прийти, что признаваться тебе в любви буду на глазах у всего мира. Как жаль, что сейчас не могу увидеть твои глаза. Такие любимые, родные…
Таких чудиков я ещё не видела. Появился он в нашем классе за полтора года до окончания школы. Невообразимый тип. Старомодная короткая стрижка. Прикиньте? Не бритый наголо или не с длинной косой сзади, как все нормальные челы. В синих джинсах и белой футболке, на которой даже прикольной надписи не было. Лол! Когда мой предок так одевается, на него пальцем на улице показывают – вырядился, типа, музейный экспонат. Ладно, у этого чудика в носу не было серьги, но вот молчела без серёжек в ушах я вообще отродясь не видела. Впрочем, это была всего лишь прелюдия. В классе все под столы рухнули, когда училка спросила айпишник его ю-фона.
– У меня нет ю-фона. Зачем таскать гаджет, который человека превращает в болвана?
Просто улётный кретинизм, да? Мы поржали, а он так ухмыляется задумчиво и на меня смотрит. Я ему тогда фак показала, чтобы не пялился.
Вот молодой парень, а впечатление – как от мумии древнего фараона. Прямо нафталином запахло. Или чем там этих фараонов консервировали? Полный отпад был, когда он на перемене достал из сумки… вы не поверите – книгу!!! Самую настоящую доисторическую бумажную книгу. С пожелтевшими страницами. Да у любого бомжа на свалке если не обшарпанный ю-фон, то уж I-читалка точно есть. А если в этой книге есть старые микробы или вирусы? Вот даже слышала когда-то краем уха – раньше были какие-то «книжные черви»… Интересно, эти книжные черви синтетику едят? Не хватало, чтобы дырку на топе проели.
Не знаю, за что мне назначили такое наказание, но училка посадила чудика за один стол со мной. Вот дура. Теперь все глазели на нас, как на коров в зоопарке.
– Му-му-му. – Я показала классу язык и установила на пейдже НетЛайна статус «Игноритто всех!!!».
В конце последнего урока он передал мне клочок бумаги. Откуда бумагу-то взял, непонятно? Прикольная такая на ощупь, кстати. А на том клочке было написано:
«Погуляем в парке после школы?»
Именно написано, а не напечатано. Даже разобрала с трудом – кто же сейчас в рукописном тексте сечёт? Ну совсем невменяемый чел! Не мог месску скинуть на НетЛайн пейдж, что ли? Только потом в тему въехала – у него нет ю-фона. Не хочет оболваниваться! Какой бред! Показала ему фак, ну он и отстал от меня.
Не думай, что мне хотелось идти одному по выбранной дороге. Понимаю, как сложно плыть против течения. А ещё тяжелее идти по тернистому пути, зная заранее – куда он тебя приведёт. Но ведь кто-то должен?
Ещё в школе я вполне осознанно вёл себя не так, как все. Не из юношеского максимализма, не для того, чтобы выделяться на общем фоне. Нет. Я хотел, чтобы и другие задумались, в каком направлении мы идём. Нельзя заменять человеческое сердце на калькулятор. Нельзя заменять тёплое человеческое общение потоком битов по НетЛайну. Нельзя оцифровывать душу и хранить в файле на удалённом сервере. Нельзя восстановить любовь из резервной копии на переносном диске. Цифровая революция изменила всё и всех. Необратимо повела по дороге без счастливого будущего. Без будущего, где доброта и человечность. Где – Любовь. Почему никто не хочет замечать этого?
Этому чудику сразу придумали ник: Офф. Сокращенно – от Офф-лайн. Поскольку он всегда вне Сети. Ну и вообще, всегда не в теме…
– Ты не носишь ю-фон, потому что не хочешь, чтобы твой гаджет был умнее тебя? – решил подколоть его кто-то из класса.
– Не сотвори себе кумира, – улыбнулся в ответ Офф. – Вы поставили слугу выше себя. И ю-фон превратился в господина. Так и живёте: «Нет бога кроме НетЛайна, а ю-фон – пророк его». Доверяете ему все секреты. А он их с лёгкостью может выдать кому угодно. Раскрывает тайны, выставляет на всеобщее обозрение личную жизнь. Каждый шаг контролируется… ещё до того, как вы его сделали.
– Неправда. Ю-фон надёжно шифрует личную информацию и никуда её не передаёт. Взломать его нельзя. Это всем известно.
– Откуда известно? От Корпорации Мирового Добра? Да, она утверждает, что ю-фон нельзя взломать. При этом она полностью контролирует НетЛайн и является владельцем единственной поисковой системы. А теперь сами догадайтесь, какой ответ вы получите на запрос «взлом ю-фона»?
– Никогда не слышала, чтобы кто-то влез в чужой ю-фон, – сказала я. – Пока своими глазами не увижу – не поверю.
– Хорошо. Если я сейчас получу доступ к содержимому твоего ю-фона, то завтра провожаю тебя домой из школы, согласна?
Тут я призадумалась. Перспектива идти домой, когда рядом будет вышагивать этот доисторический чел, меня совершенно не вдохновляла. С другой стороны, он явно берёт на понт. Чтобы чел, который ю-фон в руках никогда не держал, смог его взломать?
– Хорошо, согласна. Но если у тебя не получится, пересядешь за другой стол… к кому угодно, лишь бы подальше. Замётано?
– А тебе так хочется, чтобы я сидел за другим столом? – почему-то расстроенным голосом спросил Офф. – Ладно, замётано. Давай сюда свою обожаемую железку.
Я протянула ю-фон. Все столпились вокруг стола в ожидании, чем закончится шоу.
Офф достал из сумки странный ноутик. Раза в три толще, чем привычный ю-пэд. И представьте себе, с кнопочной клавой, как в старых фильмах. Аллергия у него, что ли, на сенсорные экраны? Соединил ю-фон тоненьким шнурком с ноутиком и стал с немыслимой скоростью стучать пальцами по клаве. Где-то через пару минут повернул ко мне экран ноутика:
– Вот, смотри… сам читать не буду.
Я взглянула на экран. Блин!!! Там были тексты моих последних мессок и скрытых мейлов на пейдже. Включая отправленную только что: «Этот Офф – совсем без мозгОфф:-D». Я даже покраснела… впервые за последние лет пять.
– Ланн… ты выиграл, – сказала ему, – поплетёмся завтра вместе до моей хаты.
– Извини, передумал, расхотелось что-то. Держи обратно своё обещание. И не волнуйся, завтра пересяду куда-нибудь. Скажу училке, что буковки на демонстрационном экране отсюда вижу плохо. Отсвечивает.
И на следующий день действительно пересел. К рыжей Алиске. А она обернулась и показала мне язык. Вот дура отстойная.
– Лохушка, – кинул мне месс в чате один из френдов.
– Что за наезды? Сам такой! – огрызнулась в ответ.
– ЛОЛ. Офф взломал твой акк. Надругался над тобой в присутствии всего класса!
– Откуда такая любовь к Оффу?
– А ты просекла, какая у него железка?
– Древний ноутик – такой же отстойник, как и сам Офф.
– Лохушка – раз. Дура – два. Это же настоящий хактоп!
– А что это за фигня такая?
– Дура в квадрате. Это не простой ноутик. Такой нигде не купишь. Ни за какие деньги. Можно только выиграть на закрытом сетевом турнире, которые иногда Анонимные хактивисты устраивают. А из-за такой дуры, как ты, он себя засветил в школе. Кто бы мог подумать, что Офф – суперский ас!
Я всегда прекрасно понимал, что у нас нет будущего. Нет шанса стать единым целым, никакой надежды на долгую счастливую жизнь вместе. Как бы я тебя ни любил, но придется идти одному по выбранному пути.
Самое главное в мире – Любовь. Но ради неё иногда приходится жертвовать собственным счастьем. Кто-то должен идти первым. Чтобы тому, кто пойдёт за ним, было хоть чуточку легче.
Да, нам с тобой не суждено быть вместе никогда. Но почему-то даже сейчас мне кажется, что наши имена будут сплетены на века…
Один раз он всё-таки проводил меня домой. Поехала кататься на сигвее и шлёпнулась как дура последняя. Это ещё умудриться надо с него слететь! Я смогла. Не рассчитала угол поворота и влетела в клумбу. Правое колесо заклинило намертво, не то что ехать, а даже везти его нельзя. Переть эту тяжеленную фигню на себе – та ещё развлекуха, а бросать на дороге – жалко.
– Давай помогу, – вдруг услышала голос за спиной. Блин, иной раз даже и от отстойных челов может быть польза. Офф закинул на плечо сигвей, и мы пошли короткой дорогой через парк. Вот же! Как он предложил в самый первый день знакомства – так и вышло.
– А ты что, действительно из крутых хакеров? – спросила я тогда. Ну надо же было о чём-то говорить, не всю дорогу молчать как немые. – Чего сам никакими гаджетами не пользуешься, если шаришь в них так круто?
– Эти ребята – мои друзья, но на некоторые вещи мы смотрим по-разному, – ответил Офф. – Мы ставим обществу почти одинаковый диагноз. Но в способах лечения расходимся. Они думают, что можно лечить подобное подобным. Пытаются бороться с засильем Цифры – её же методами. А в результате сами всё дальше отходят от Истины.
– А вот ты как раз тот, кто знает – что есть Истина? – подколола я этого умника.
– Разве можно познать Истину? – пожал плечами Офф. – Она словно вода, утекающая сквозь пальцы, как бы крепко ты их ни сжимала. И никакие суперкомпьютеры не дадут точный ответ на этот вопрос. Истину можно только чувствовать сердцем. Жаль, что мы разучились это делать. Мы превратились в рабов Цифры, поставив логичность и рациональность выше человечности…
– Ну ты, блин, даёшь. Думаешь, все ошибаются, один ты – правильный весь из себя?
– Большинство не всегда право, иногда кто-то должен идти против общего потока. Если в душе чувствует, что это – его путь, его предназначение.
– Предназначение… Избранность… Один чел ни фига не сможет сделать против толпы. Пусть ты и умный такой, но у тебя ничего не выйдет.
– Почему? – пожал плечами Офф и улыбнулся. – Прецеденты уже были, не припоминаешь? Если человек действительно верит душой и сердцем в то, что делает, к нему присоединяются другие люди. Никогда не видела, как ручеёк размывает земляную запруду? Главное, просочиться одной капельке, за ней появится вторая, третья… Потом – уже тонкая струйка воды, а вскоре – поток вырвется на свободу из сковывающей его запруды. Вот так и я – всего лишь капелька… та самая первая капелька.
– И кто же пойдет за тобой? Кто может поверить такому чудику?
– Кто знает, – снова улыбнулся Офф, – может быть, первой будешь ты…
– Ещё чего, – я даже возмутилась, – да у меня с головой пока всё о’кей.
Вот что странно. На все заумные фразочки этого выпендрёжника у меня прямо внутренняя аллергия. Раздражение, чуть ли не до красных пятен на коже. Но если немного задуматься – он не плывет по течению, как щепка в ручье, а ищет свой путь. Не такой пофигист, как мои френды. И пообщаться с ним – на самом деле прикольно. Интересные вещи говорит, не тупо банальные. Даже как-то жалко стало, что так быстро домой дошли.
Помнишь выпускной вечер в школе? Я пригласил тебя на танец. Медляк, как сказала ты. Твоя рука лежала у меня на плече. А в другой у тебя был ю-фон, на котором ты набирала всё время какие-то сообщения.
Я не мог даже посмотреть в твои глаза, ты не отрывала их от экрана. Как я ненавидел тогда этот дурацкий гаджет. До сих пор не могу простить себе этого чувства. В нашем мире слишком много ненависти и поэтому так мало места остаётся для Любви.
На выпускном этот клоун пригласил меня на танец. Что в голове у этой доисторической рептилии? Сушёный изюм? Танцевать в паре медляк! Но я тоже хороша. Не знаю, почему не отказалась от такого дурацкого шоу. Жалостливая дура, наверное. Мы были единственной парой посреди зала. Хотелось провалиться сквозь землю. Яркий свет диско-прожектора вылавливал нас в любой точке танцевального квадрата. А присутствующие дружно делали снимки на ю-фоны. Правда, пока мы танцевали, я успевала набирать одним пальцем сообщения на НетЛайн – хоть какое-то развлечение:
… выпускной отстой, накидайте мне комментов и лайков. Скука!
… музыка 2000-х олд стайл – отстой! Олд_стой!
Танцую с самым олдстойным челом под олдстойную музыку. Лол!
Когда музыка закончилась, он меня поцеловал… Этот придурок меня поцеловал! При всех. Кто успел – заснял фотку и сразу кинул её в НетЛайн. У меня дыхание перехватило. Я ни о чем и подумать не успела, а мне сразу пришло с десяток личных сообщений:
… дай ему пощёчину
… а почему так быстро всё закончилось:-)))
… даёшь шоу! Покажи сиськи!
… блииин, круто, да? Романтик какой.
… ты у нас теперь звезда, хоть и дура. Лучше бы он меня пригласил.
Я стояла посередине зала, действительно дура дурой, и не могла понять – меня при всех выставили на посмешище? Или я хотела бы, чтобы тот поцелуй длился, длился, длился…
Много лет назад я отправил тебе одно сообщение. Минуя НетЛайн, напрямую. Непозволительная минута слабости. Ведь я прекрасно понимал, что по той дороге, которую выбрал для себя, должен идти один. Твой ответ был отрезвляющей пощёчиной. Спасибо тебе за неё! Именно эти слова помогли мне окончательно сделать выбор…
На следующий день после этого позорного выпускного я получила от него месску. Вы не поверите – именно месску на ю-фон. «Ты – лучшая девушка из всех. Моя Единственная. Так хочется, чтобы мы всегда были вместе». Голова трещала вдоль и поперёк после той гадости, которую мы с подругой пили в ночь выпускного. Совершенно не выспалась, настроение – препоганое. И я, не особо задумываясь, ответила ему: «Да пошел…».
А в ответ – тишина. Годы тишины. И пустоты в душе. Нет, поначалу мне, как и раньше, приходили сотни сообщений в день. Однако они были не от того, по кому скучала. Не от него. А на все прочие месски мне не хотелось отвечать, и через год они почти перестали приходить. Впрочем, нетлайновский аккаунт я не удалила. Вдруг он всё-таки напишет? Хотя прекрасно понимала – если бы он захотел написать, смог бы легко это сделать и без аккаунта. Значит, не хотел.
И в моей жизни наступила серая полоса. Не белая, не чёрная, а именно – серая. Точнее, полоса никакого цвета. Словно и не живу по-настоящему, а просто бесцельно существую.
А вот в мире происходили разительные перемены. Всё менялось прямо на глазах. И события лишний раз убеждали меня, насколько он был прав. Думаю, за эти годы я и сама изменилась очень сильно. И во многом благодаря его словам. Жаль только, он об этом так и не узнает.
После школы я часто вспоминал тебя и тут же запрещал себе эти мысли. Пытался совсем выкинуть образ из головы. Всё тщетно. Мне было так тоскливо и тяжело не знать о тебе ничего!
Где-то глубоко в душе надеялся, что иногда вспоминаешь меня, думаешь над тем, о чём с тобой говорили. Хотелось бы верить, что увидишь в моих словах хоть капельку смысла. Того смысла, который пусть и на миллиметр, но приближает нас к истине.
В какой момент мы ошиблись? Ведь всё, казалось бы, шло в правильном направлении. Технический прогресс шагает семимильными шагами, жизнь с каждым днём становится всё комфортнее. Только люди стали отдаляться друг от друга. С переходом от живого человеческого общения к обмену стандартными короткими фразочками по НетЛайну из жизни стало уходить что-то неуловимое. Но очень важное. И десяткам тысяч френдов в адресной книге – не заменить лишь одного, но любимого человека.
Эти вопросы волновали меня в последнее время всё чаще и чаще. Слова Оффа посеяли зерно сомнения, которое, пусть и не так быстро, но дало всходы.
Случилось мне как-то пройтись по ночному городу. Многомиллионному мегаполису. Тихо, спокойно и пугающе пусто. Не то, что раньше, когда были сплошные пробки. Папа в те годы часто жаловался – куда смотрят власти страны, по столице проехать невозможно. Так дальше жить нельзя, надо срочно устроить акцию протеста! И бежал скорее за компьютер строчить длинные посты посланий своим френдам, поднимать тему в топ и… А дальше – ничего не происходило. В следующем месяце он так же жаловался на бездействие муниципальных служб, по вине которых мусор вывозится на час позже, чем положено. Потом на необъяснимо почему выросшие ценники на бензоколонках с началом сезона отпусков. Новая тема, сотни тысяч присоединившихся к дискуссии, сообщение в топе. Только в результате – опять ничего. Кроме шумихи в Сети больше ничего значительного в стране не случалось.
Но в один прекрасный день кому-то там, наверху, надоели эти цифровые выплески народного мнения, и они решили изменить мир. Раз и навсегда. Того, кто раньше был противником, – сделать соратником. И с тех пор не пользователи заходили в Сеть, а она заполонила собой все вокруг, поглотив нас. Оцифровала, окутала контентным покрывалом, ласково осветила правильный жизненный путь и больше никуда тебя не отпускала. «НетЛайн – мы заботимся о вашей комфортной жизни» – светодиодная вывеска мигает чуть ли не на каждом здании в городе. Кажется, теперь даже дети первое слово произносят не «мама», а «нятляйн».
Поначалу компанию-разработчика этого проекта прозвали КМД – «Корпорация Мирового Добра». В шутку. Но название прижилось, а основополагающую идею подхватили по всему миру. Ну, кроме слаборазвитых и очень «диких» стран Африки. Приход к власти «НетЛайн» в каждой стране всегда был обставлен очень ярко. Революционно! Феерично! Недовольные люди собираются через НетЛайн, тогда ещё просто социальную Сеть, на многомилионные митинги по всей стране, свергают очередное «вечное» правительство. «НетЛайн – корпорация свободы, мира и добра». И почему-то никого не смущало в этой фразочке слово «корпорация». Да и меня оно, признаться, не особо волновало. Сама стояла в огромной толпе на центральной площади города лет десять назад. Голос сорвала, выкрикивая «Хай, НетЛайн». Массовый гипноз? Не хватало ещё выставленной вверх правой руки и крика «Хайль» вместо «Хай».
В результате к власти в стране приходил новый, уже «сетевой», президент. Выбранный посредством «честного и прозрачного» голосования в НетЛайне. Кто-то, как всегда, оставался недовольным и утверждал, что голосование – отлично срежиссировано и по степени достоверности такое же липовое, как и прежние, несетевые выборы. И если честно, сама так считаю. Нас, как обычно, обманули. Всеразрушающий вихрь революционных эмоций оставлял после себя конфету-пустышку в красивой обёртке под названием «свобода». Точнее, якобы свобода. Только не все на это хотят раскрывать глаза. Зачем? Если есть определённый комфорт и достаток.
С того момента, как мы «переселились» в Сеть, уровень преступности резко снизился. Да почти в ноль вышел. А чему удивляться? Везде установлены камеры, которые всё фиксируют. Умные серверы, обитающие в громадных ангарах КМД, информацию анализируют и злоумышленников под контролем держат. Да и не только их – всех нас. Но кто об этом задумывается, когда жизнь на первый взгляд уютна и легка. «НетЛайн – мы заботимся о вашей комфортной жизни».
И теперь все счастливы – еженедельная доставка витаминов, продуктов питания, одежды прямо домой, чтобы ты не отрывался от НетЛайн ни на миг. Работать – в НетЛайн, Жить – в НетЛайн, Встречаться, любить, жениться – в НетЛайн. Даже почти решили вопрос с деторождаемостью. По крайней мере, вполне можно обойтись контактом с инъектором, а не с живым человеком. Намного стерильнее. И подбор оптимального партнёра осуществляется не абы как, а строго на основе анализа ДНК.
Случайно попался в Сети видеоролик, как одна дамочка заказала себе оплодотворение на пятницу тринадцатое, тринадцать часов тринадцать минут. И транслировала это, естественно, в НетЛайн. Присутствовали «не лично» виртуальный муж-донор, родители, другие родственники, друзья и несколько сотен тысяч случайных зевак. Ровно в назначенное время врач установил специальный прибор, и она, торжественно улыбаясь в камеру, нажала на маленькую красную кнопочку. Всё. Зачатие прошло успешно. Поздравляю, через девять месяцев вы станете мамой. Мы будем следить за состоянием вашего здоровья по НетЛайн. Если желаете организовать трансляцию родов, отправляйте заявку за недельный срок. Всего хорошего и спасибо, что воспользовались нашими услугами. НетЛайн – мы заботимся о вашей комфортной жизни. Все онлайн чокаются, меняют статусы и ставят аватарки с аистом.
Мрак…
Вот тогда во мне что-то окончательно надломилось. Не по тому пути пошло развитие общества. Не должно быть так! Нельзя жить в мире, где нет Любви…
Как я на улице в ту ночь оказалась, спросите вы? Да, тошно было. От четырёх стен, от одиночества, несмотря на тысячи контактов в адресной книге. От того, что никого живого не было рядом, с кем можно поговорить. Просто поговорить… Вот и вышла на улицу, чтобы окончательно с ума не сойти.
Хотел ли я снова встретить тебя? Конечно, хотел! Но ничего не стал делать для этого. Потому что – боялся. Боялся, что, снова встретив тебя, проявлю малодушие. И вместо того, чтобы пройти до конца свой путь, захочу навсегда остаться рядом.
С помощью моих друзей-хакеров так просто было бы переворошить все базы данных и найти хоть что-то о твоей теперешней жизни. Но я не стал обращаться к ним с такой просьбой. «Не искушай Господа Бога твоего…» Разве мог я подумать, что нам было суждено ещё раз увидеть друг друга.
В ту ночь я встретила его. Шла по пустым аллеям парка, смотрела под ноги, сама с собой мысленно спорила, пытаясь убедить, что благ от НетЛайна в тысячу раз больше, чем вреда. А какими-то там человеческими чувствами и отношениями можно особо и не заморачиваться – проживём без них. И вдруг споткнулась. Носом вниз… Чуть не упала, но он подхватил меня за плечи и легко, словно маленького ребёнка, поставил на ноги. Всё такой же, как раньше – белая футболка, синие джинсы, аккуратная короткая стрижка. Он!
– Привет, – тихо сказала и, еле сдерживая улыбку, бросилась на шею. Слёзы сами брызнули из глаз, сдержать их не могла, как и смех. Истерика! Это были настоящие эмоции, которые скрывала столько лет…
Ты клялась, что не сумасшедшая. Думала, не поверю. А я знал. Давно знал, что ты не такая, как все. Ты – «живая», особенная. Сколько мы гуляли по парку? Всю ночь? Одни! Только мы… И уже под утро я подхватил тебя на руки и нёс до самого дома, потому что ты натёрла ноги тесноватыми туфельками.
… а потом ты заснула у меня на плече, и это было самое счастливое утро в моей жизни. Единственный рассвет, который нам суждено было встретить вместе.
Когда я проснулась утром, его не было рядом. Только маленький листочек бумаги – записка. Первая мысль – не может быть. Он не мог уйти, не должен был. Почему?! Этот вопрос болью обиды и непонимания сжал сердце и не отпускал несколько минут. Ровно столько мне понадобилось, чтобы пробежать глазами по строкам. А затем ещё раз, еле разбирая слова из-за нахлынувших слёз. И ещё раз – уже почти ничего не видя…
«Прости, любимая, но у меня нет выбора. Остаться с тобой – свернуть с того пути, который я должен пройти до конца. Печально, но иногда нам приходится жертвовать любовью. И не только ею… Хотя в этом мире и нет ничего выше Любви.
На той дороге, которую я выбрал, мне изначально был отмерен очень короткий отрезок пути. Но зато для идущего после меня – она будет легче и светлее. Или для идущей…
Извини, любимая. Мне пора».
Читать бесплатно другие книги:
