Охотник за смертью: Война Грин Саймон

– Конечно, – ответил Медведь. – Он – неизвестный фактор. Пусть война ужасна, но это зло, которое нам понятно. А кто знает, какие безумные планы могут родиться в человеческом уме Красного? Мы по-прежнему всего лишь игрушки при всей нашей новой разумности, и наш ум ограничен нашим кратким жизненным опытом. Мы видели страшные вещи, рожденные безумием игрушек. Попытка себе представить, какую тьму может наслать на нас безумие Красного, открывает нам бездну страха.

– Но ведь пока он еще ничего не сделал? – спросил Финли.

– Мы не знаем. Никто не знает, что случилось с сотнями игрушек, исчезнувших в сердце великого Леса. Ходят только слухи, догадки, предположения из уст контуженных игрушек и погибающих от войны. Они говорят, что Харкер что-то нашел глубоко в Лесу, что превратило его в Красного. Такое, что изменит весь мир до неузнаваемости. Вы бы не испугались?

– А долго продолжается это... зрелище? – спросила Евангелина, тактично меняя тему.

Медведь поднял глаза к ярким вспышкам в небе.

– Оно никогда не прекращается. Война не останавливается. Понимаете, это императив Шаба. Тяга к битве встроена в ту самую программу, которая дала нам разум. Разрушать, убивать, воевать, уничтожить человечество во имя Шаба. Те немногие из нас, что живут в Городе Игрушек, преодолели это условие, но большинство не смогло, даже те, кто считает себя хорошими игрушками. Самое большее, что они смогли, – это повернуть оружие против плохих игрушек, чтобы их уничтожить или хотя бы помешать им покинуть планету и понести человечеству войну. Не надо недооценивать их смелость и стойкость: они прямо сейчас сражаются и погибают, защищая вас и ваш род. Иногда я думаю, не война ли единственно удерживает нас от того, чтобы вцепиться в глотку человечества. Может, мы и должны поддерживать войну во имя безопасности людей. А тогда еще важнее остановить Харкера с его безумными планами, разве не так?

– Я помню, ты говорил, что вы заперты на планете? – осторожно спросил Финли.

– Были. Но теперь у нас есть десантный модуль, похороненный, но, в общем, невредимый, и есть ваш корабль. И среди нас есть очень умные – для игрушек. Мы могли бы узнать, как починить и пилотировать эти корабли. Вот почему мы должны найти Харкера и разобраться с ним, пока его армия не вышла из Леса. Пожалуйста, поймите: игрушки из Города Игрушек при необходимости уничтожат оба корабля, чтобы они не попали не в те руки. Для защиты человечества. – То есть вы заставите нас остаться здесь навсегда? – спросил Джиль.

– Только если будет необходимо, – ответил Медведь. – Но вы не беспокойтесь: мы будем заботиться о вас до конца наших дней.

Люди переглянулись. От мысли провести остаток своей жизни в вынужденном детстве вздрогнули все. Посмотрев на Плюшевого Медведя, они увидели его в новом свете. В сказках о Золотой Земле Медведь всегда поступал так, как считал правильным, чего бы это ни стоило. – А что если мы попытаемся не дать вам уничтожить корабль? – спросил Джиль, держа руку очень близко от пистолета. – Если мы вам помешаем?

Медведь ответил ему грустным взглядом.

– Тогда мы вас убьем. У нас не будет выбора. Убьем вас всех,чтобы спасти человечество. Пусть мы только игрушки, но мы усвоили суровые уроки необходимости. Ведь это первый шаг к морали.

Он резко повернулся и затопал прочь. Люди молча смотрели ему вслед, пока он не скрылся в кают-компании. Ночь вдруг показалась темнее и холоднее, чем раньше.

– Он блефует, – сказал Джулиан. – Он этого не сделает. Не сможет. Он же Плюшевый Медведь.

– Нет, не блефует, – ответил Джиль. – Мне кажется, что сейчас мы почти видели его настоящую суть. Разумность выталкивает его за рамки его прежней личности, хочет он того или нет.

– Черт побери! – выдохнул Флинн. – Что же это за мир такой, где даже Плюшевому Медведю верить нельзя?

– Мир, который сделал Шаб, – отозвался Джиль. – И не забывай этого.

– Я думаю, нам всем нужно выспаться, – заявила Евангелина. – День был долгим.

– Если ты можешь спать в окружении созданий, которые только что грозили тебя убить, – сказал Тоби. – Я лично никогда в жизни не был так бодр, как сейчас.

– Можно оставить дежурных, – предложил Джиль. – Пока мы делаем то, что хотят игрушки, мы, в общем, в безопасности, но все же мы будем спать спокойнее, если будем знать, что кто-то не спит. Я возьму первую вахту.

– Я тебя сменю через три часа, – сказал Финли. – Потом Тоби. А потом и ночь должна кончиться.

– Черт побери все! – воскликнул вдруг Джулиан, разозлившись чуть не до слез. – Даже наше детство отобрали и испакостили! Неужели не осталось ничего святого на свете?

Он оглядел своих спутников, но им было нечего сказать. Потом Финли и Евангелина взяли его под руки и повели к каютам, чтобы поспать, сколько удастся. Тоби и Флинн переглянулись, пожали плечами и пошли за ними. Джиль нашел стену, к которой можно было прислониться спиной и откуда была видна палуба и вход в каюты, сел, вытащил пистолет и положил рядом на палубу, вынул из ножен меч и положил поперек колен, готовый к действию. Так он и сидел, глядя на яркие вспышки взрывов в темной ночи и слушая их далекий гром, думая свои думы. Игрушки остались в кают-компании, занятые тем, чем они там вообще ночью занимались, и никого не тревожили. А большой колесный пароход медленно плыл вниз по Реке, в сердце темноты.

Хэллоуини появился утром через несколько часов после того, как улыбающееся солнце снова вылезло на небо. Он вежливо стучал в каюты и объявлял, что на камбузе готов завтрак для тех, кто желает. Приободрились все, даже Тоби, который только что сменился с вахты и жаловался всем, что он не из тех, кто любит работать ранним утром. Никто не хотел ничего пропустить. Все занялись собственным туалетом. Оказавшиеся за каютами современные ванные и туалеты были приятным сюрпризом. Очевидно, миру детей пришлось сделать некоторые уступки своим взрослым покровителям. Завтрак оказался торжеством холестерина: ветчина, колбаса, яйца и прочие вредные вещи, которые приготовил капитан, облачившийся в кокетливый передник.

Добрый корабль «Веселая миссис Трасспот» уверенно шлепал плицами вниз по темной Реке прохладительных напитков, тщательно держа одинаковую дистанцию от обоих берегов. Кажется, за ночь они довольно много проплыли и были теперь в незнакомых местах. Постоянный рокот боя и взрывов доносился все так же издалека, но заметно громче. Земля по обеим сторонам реки была сформирована в виде огромных игровых досок, широких, как поля. Теперь они стали полями битв, с опаленной боем и деформированной воронками землей. Яркие цвета досок вылиняли, обозначения оторвались и потеряли смысл. Всюду лежали мертвые шахматные фигуры, кони с оторванными головами, слоны с разбитыми бивнями, пешки, из которых свисали электронные кишки.

Признаков битвы здесь уже не было – война пошла дальше. Кто здесь выиграл, если вообще был победитель, – сказать было невозможно.

Потом игровые доски сменились гигантскими мозаиками с разбитыми и рассыпанными кусочками, иногда перестроенными из тактических соображений, так что картинки теряли всякий смысл. Кое-где элементы мозаики были удалены без видимой причины. Были мертвые игрушки, оставленные лежать там, где погибли, поскольку почитание мертвых – это людская выдумка. То, что можно было, игрушки пустили в переработку и продолжали свою войну. Иногда мертвецы лежали в непривычном виде – из эстетических или философских соображений, чтобы поселять в сердце противника страх и ужас.

Целый полк кукол в виде моряков был тщательно изувечен, изуродован и распят на длинных рядах крестов вдоль склона холма. Этих крестов были сотни, и они тянулись от подножия до самой вершины, где тоже была распята кукламоряк, очевидно, предводитель, а потом подожжена. От обугленного полусгоревшего костюма до сих пор шел дым. Евангелина хотела остановить корабль. Она была уверена, что кто-то из кукол еще слабо шевелится. Капитан отказался. С чувством, которое казалось подлинной жалостью, он объяснил, что это – приманка в западне. Это делают плохие мальчики. Люди всматривались, но никаких признаков врага не видели.

– Они могут быть где угодно, – сказал капитан. Люди вспомнили тряпичных кукол под рельсовым путем и не стали спорить.

Дальше между воронками бомб лежали сотни игрушечных кошек и собак, разорванных и искалеченных, набивка высыпалась из длинных порезов на теле как пушистые белые кишки. Звериные морды в смерти казались невинными и недоумевающими, будто удивлялись, почему их постиг такой неожиданный конец. Плюшевый Медведь и Морской Козел стояли, тесно прижавшись друг к другу, глядя на плывущую мимо бортов груду тел, держали друг друга за руки, но не позволяли себе отвернуться. Пуги сидел у них возле ног, тихо шмыгая носом, и в больших грустных его глазах стояли слезы. Игрушка, называвшая себя Что Хочешь, стояла чуть поодаль и смотрела в молчании, когда корабль проплывал мимо поля, усеянного игрушками-трансформаторами – такими же, как он. Поблескивающие металлом куклы погибли в основном в середине изменения, пойманные в странном виде: уже не старая форма, но еще не новая. Как будто смерть пришла к ним, когда они отчаянно старались обрести форму, в которой не будет убивших их ран.

К счастью, на берегах стали появляться деревья и кустарники, переходящие в прибрежные рощи, которые скрыли из виду поля смерти. Деревья были высокие и широкие, тяжелые от летней листвы, но на их ветвях не пели птицы, и не рыскали в подлеске звери. Леса были построены для спектакля, для лазанья, пряток и других игр, и не было в них ничего естественного.

День становился жарче, но не настолько, чтобы вспотеть без тяжелой работы. Люди растянулись на палубе в шезлонгах, рассматривая проплывающий мимо безмятежный пейзаж, а возле них суетился Хэллоуини, который все время рвался что-нибудь для них сделать. Когда он не разносил прохладительные напитки или горячие закуски, он сидел возле людей и надоедал им бесконечными вопросами, какова жизнь в других мирах. Он всю жизнь видел только игрушки, пациентов – людей, а потом – войну. Половину ответов он не мог понять, но только смеялся и тряс своей костяной головой, и задавал еще вопросы. Мальчик-скелет любил рассказы и самозабвенно слушал истории Финли и Джиля о подвигах и чудесах храбрости. Тоби он тоже пытался слушать, но рассказы журналиста были выше его понимания. Пуги, Медведь и Козел без конца соревновались в набрасывании колец на колышек и постоянно спорили о правилах, особенно когда Козел проигрывал. Что Хочешь держался особняком, но иногда по просьбе Хэллоуини отвлекался от своих мыслей и во что-нибудь превращался, что приводило мальчика-скелета в восторг, и он прыгал и хлопал костяными ладонями при каждом новом превращении. Что Хочешь в разговорах участвовал мало, но иногда тихо беседовал с Хэллоуини, всегда резко обрывая речь, если кто-нибудь подходил поближе. Капитан стоял на мостике, держа колесный пароход точно посередине Реки и с хмурой подозрительностью рассматривая оба берега. Попугай никогда не покидал его плеча, уютно мурлыча про себя ругательства. В норах и логовах вдоль берегов жили искусственные существа, и они иногда махали проплывающему кораблю и чирикали что-нибудь приветственное – с безопасного расстояния. Искусственные дельфины, раскрашенные в яркие простые цвета, приплывали снизу и некоторое время сопровождали пароход, иногда высовывая из темной жидкости мокрые головы и глядя на людей умными и яркими глазами. Они не мешали, но и не пытались помочь. Медленно проходил длинный день, теплый, приятный и без обязанностей, точно как было в первые дни мечты Шеннона. Гул войны превратился в дальний рокот, как дальний гром, предвещающий грозу, и кое-кто из людей уже задремал, когда корабль вошел на спорную территорию, и мгновенно все превратилось в ад.

Игрушки проползли сквозь деревья, держась в тени, безмолвные и не замечаемые, а потом без всплеска скользнули в темные воды Реки. Плыли они глубоко под водой, потому что дышать им не надо было, и никто их не увидел. Пока они не полезли через релинг сплошной массой, размахивая мечами и выкрикивая проклятия человечеству. Это были цветастые угловатые фигуры, и они кишели вдоль релинга от носа и до кормы. По форме и размеру они были людьми, но составленными из разноцветных кусков и частей. Руки у них были разной длины, ноги не пропорциональны телу, головы могли поворачиваться на триста шестьдесят градусов. Финли узнал их-он видел таких кукол в детстве. Их покупали в виде кусочков, а ребенок должен был сложить из них куклу. А можно было менять детали различных кукол и получать новые формы. Кто-то занес эту идею в Мир Шеннона, и теперь лоскутные куклы пришли отомстить за годы разрушений и построений по капризу ребенка, за то, что у них никогда не было ничего своего, даже тела.

Люди вскочили на ноги, тревога и потрясение прогнали дремоту враз. Им только хватило времени выхватить мечи, и уже игрушки навалились на них. Финли и Евангелина стояли спина к спине, разрубая игрушки, которые приближались на длину клинка. Джиль был пойман на носу и прижат в угол, но отлично отбивался, и его тяжелый меч легко проходил сквозь мозаичные тела. Он дрался спокойно и экономно, сохраняя силы и не боясь численного превосходства навалившихся на него врагов. Тоби и Флинн стали спиной к переборке кают-компании и построили баррикаду из шезлонгов, из-за которой стреляли из дезинтеграторов, пробивая огромные бреши в рядах атакующих кукол. Камера Флинна парила над головами, снимая бой.

Джулиан пытался собраться с ментальными силами для пси-взрыва, но даже попытка заставила его согнуться от ослепляющей головной боли. Он рухнул на колени, из носа и рта у него хлынула кровь. Хэллоуини схватил его за руку и с силой отчаяния затащил в кают-компанию, захлопнув за собой дверь и завалив ее мебелью потяжелее. На секунду он застыл над Джулианом, обезумев при виде окровавленного и потерявшего сознание человека, потом схватил железную кочергу от камина и встал возле забаррикадированной двери, решив, что никто сюда не войдет, пока еще есть сила в его костяных руках.

Плюшевый Медведь и Морской Козел были целью нападения в той же степени, что и люди, и бились бок о бок. Козел откуда-то вытащил большую дубину и орудовал ею с большим искусством и определенной долей ликования. Из лап Медведя снова вылезли когти, и он рвал на части нападающих кукол с холодной методичной яростью. Пуги тоже выпустил устрашающие клыки и когти и злобно прокладывал себе дорогу сквозь плотно забившую палубу толпу кукол. Капитан на мостике выкрикивал проклятия и вызовы и пытался прибавить ходу, чтобы оставшиеся в Реке игрушки не догнали и не влезли на пароход. Пока что мозаичные куклы еще не добрались до мостика, но капитан уже приготовил на этот случай длинную абордажную саблю.

Мозаичные куклы покрыли уже всю палубу, и еще орды их лезли с обоих бортов. Их были сотни, и конца им не было видно. Меч легко их рассекал, но куклы отбрасывали поврежденные части и продолжали драться. Если повреждение было слишком серьезным, другие куклы тут же разрывали их себе на запчасти. Детали тел засыпали палубу и лезли под ноги. Отрубленные руки хватали людей за ноги. Люди начинали отчаиваться, потому что они уставали, а враги – нет.

Финли дрался на пределе сил, отдохнувший, сильный и смертоносный, и противостоять ему не могла ни одна кукла. Но их было много, и даже тот, кто был непобедимым Железным Гладиатором Арен Голгофы, не мог выстоять против целой армии. Евангелина с отчаянной решимостью прикрывала его со спины, стараясь работать мечом, как он ее учил, и изо всех сил сдерживала нарастающий ужас, чтобы не отвлекать Финли.

Баррикада вокруг Тоби и Флинна таяла медленно, но верно, несмотря на все их усилия. Становилось ясно, что репортеры дали загнать себя в угол, откуда нет выхода. Они выхватили мечи, невольно становясь участниками материала, который снимали. Тоби крикнул Флинну быть посмелее и проявить себя с хорошей стороны. Флинн огрызнулся, что у него таковой не имеется. Тоби хрипло засмеялся и обеими руками занес меч.

Джиль Дезсталкер стоял на носу один, окруженный разъяренными воющими куклами, прижатый к ограждению. Он дрался мощно и умело, постепенно уставая, но все еще сохраняя большую силу. Гул форсажа звенел в его руках. Шансы были плохи, но Джиль в своей жизни видал и похуже. По крайней мере так он полагал. Он впервые за время боя оглядел сотни наводнивших палубу кукол, и уверенность его поколебалась. Бывает неравный бой, который человеку не выдержать. Даже если он легендарный Джиль Дезсталкер. И все равно он бился, потому что больше было нечего делать, но отчаяние и что-то, что могло быть страхом, начало закрадываться в его душу. Он много раз смотрел в лицо смерти и никогда этого не боялся, но не думал, что смерть его будет такой. Умереть так недостойно, повергнутым просто массой врага. Быть разорванным на части игрушками дурацкой курортной планеты.

А игрушки напирали с ужасным воем, их искусственные голоса были полны злобы и предвкушения, взлетали мечи и секиры, чтобы разрубить его на части, не доступные восстановлению. И тогда гнев и отчаяние хлынули в душу Джиля и включили силы, которые дал ему Лабиринт. Мощь заструилась в спинном мозгу, в подсознании, осветив закоулки разума, которые Джиль никогда до сих пор не использовал, и он вдруг оказался в другом месте. Он стоял на мостике рядом с пораженным капитаном, а внизу толпа игрушек залила носовую палубу, где он только что стоял, и с глупым видом оглядывались – куда девалась добыча. Джиль неожиданно расхохотался. Он телепортировался! Теперь он чувствовал, как усваивается им эта новая способность, становясь естественной, как дыхание, и не мог не думать, какие же еще способности могут у него проявиться в час нужды. Посмотрев на кишащую толпу кукол, он неприятно улыбнулся и стал строить планы, как дальше применить свою новую силу.

Капитан на мостике шатался туда-сюда на своих деревянных ногах, размахивая саблей с большей силой, чем умением. Пока только немногие игрушки до него добрались, но слышно было, как за ними лезут другие. Попугай лупил их крыльями в лицо, выкрикивая ругательства и оскорбления, чтобы их отвлечь. Лишенный управления пароход бесцельно дрейфовал к берегу.

Внизу, на палубе, Что Хочешь принял свою самую смертоносную форму и разрывал ряды кукол бритвенно-острыми руками. Их оружие бессильно отскакивало от металлического корпуса, и потому они вцепились ему в руки и ноги, стараясь повалить просто весом и числом. Но игрушка, которая хотела быть фурией, стояла твердо и не падала.

А Пуги превратился в рычащую фурию ненависти и разрушения, и уже не был похож на персонаж мультфильма. Разгневанный теми, кто встал на пути между ним и его покаянием и посмел напасть на людей под его защитой, он бился неутомимо в центре палубы, круша всех, кто пытался его повергнуть.

Но слишком много было мозаичных кукол. Слишком много.

Хэллоуини в кают-компании беспомощно склонился над Джулианом, отчаянно пытаясь придумать, чем ему помочь. Игрушки ломились в забаррикадированную дверь и высаживали окна. Изо рта и носа молодого эспера по-прежнему текла кровь, как ни пытался остановить ее мальчик-скелет. На корабле был медотсек, но Хэллоуини знал, что у него сил не хватит тащить человека так далеко, даже если бы можно было проскользнуть мимо кукол. Сам Хэллоуини мог бы удрать, но не хотел оставлять человека беззащитным. Стучащие в дверь игрушки уже постепенно ее выламывали, и баррикада из мебели у двери шевелилась и отползала под ударами. И через окна тоже пытались влезть куклы. Хэллоуини метался туда-сюда, выталкивая их наружу.

Внезапно баррикада из мебели рухнула и разлетелась, дверь распахнулась и с воем ворвались игрушки. Хэллоуини бросился между ними и человеком, но их было слишком много, а он был всего лишь мальчик-скелет. Он рухнул им под ноги, кости его затрещали, но он из последних сил кричал Джулиану, чтобы тот бежал. Молодой эспер пытался встать на ноги и броситься на помощь своему маленькому защитнику. Над ним взлетели мечи и топоры. Раздался громоподобный хлопок, колыхнулся вытесненный воздух, и в центре кают-компании из ниоткуда появился Джиль Дезсталкер. Пораженные его странным явлением, мозаичные куклы отшатнулись, и Джиль шагнул вперед и рывком поставил Джулиана на ноги. В этот момент, когда игрушки еще не совладали с растерянностью, Джиль распростер свой измененный Лабиринтом разум и врубился в разум Джулиана. Минутное сопротивление – это молодой эспер догадался, что хочет сделать Дезсталкер, – и тут же Джиль отмел его в сторону и вызвал пси-бурю.

Страшный крик Джулиана перекрыл грохот боя, и все на миг замерли. Тут же будто ураган пронесся от носа корабля до кормы, сметая мозаичных кукол и выкидывая их за борт. Некоторых разорвало на части и развеяло по ветру. Другие просто взорвались и рассыпались осколками по палубе. Люди стояли и потрясенно смотрели, не затронутые силой бури.

Плюшевого Медведя силой ветра сбило с ног, но Морской Козел успел ухватить его за лапу, а другой рукой вцепился в релинг. Его чуть не разорвало пополам, но он не ослабил хватку. Он был Морской Козел и не бросал друзей. Пуги и Что Хочешь скрючились под грудой шезлонгов. В центре бури в кают – компании, куклы попадали замертво. Ветер вопил человеческим голосом в муке и восторге и очищал палубу от врагов.

Так же внезапно, как и началась, буря кончилась, и наступила тишина. Только мучительный стон доносился из кают-компании и Хэллоуини отчаянно звал на помощь. Люди и игрушки, забыв о своей неожиданной победе и многочисленных ранах, бросились в кают-компанию сквозь полусорванную дверь и разваленную мебель. Там они увидели Хэллоуини, который тащил свое изломанное тело, стараясь добраться до Джулиана Ская, а тот колотился в судорогах в руках Дезсталкера. Голос эспера стал хриплым, будто он повредил себе голосовые связки. Джиль бросил Джулиана и отошел назад, не спуская с эспера холодных внимательных глаз. – Не выпускайте его! – крикнул Хэллоуини. – Это он сделал! Он сделал Джулиану больно! Он ему что-то сделал, и Джулиан стал кричать и не мог остановиться!

Финли и Евангелина тут же оказались на коленях возле молодого эспера. Теперь судороги сотрясали его с головы до ног, пятки барабанили по палубе. Голова его моталась из стороны в сторону, и кровь с воплями разбрызгивалась изо рта. Евангелина посадила его и прижала к себе, стараясь сдержать его беспорядочные движения. Финли поискал на Джулиане рану, но его привыкшим к Арене глазам было ясно, что повреждения внутренние. Эспер бился все слабее – сила его уходила, и крики сменились стонами. Кровь сочилась у него из ушей и капала из глаз на щеки темными багровыми слезами. Кожа стала смертельно бледной и холодной на ощупь. Финли уставился на Джиля:

– Что ты с ним сделал?!

– То, что было необходимо, – ответил Джиль. Голос его звучал холодно, но настороженно. – Нам нужна была пси-буря. Это был единственный шанс выжить. И я помог этому эсперу ее породить.

– Но ты же знал, что это его может убить! – крикнула Евангелина.

– Да, знал. Но это было необходимо.

– Если он умрет, ты будешь убийцей! – В голосе Евангелины звучал гнев.

– Он будет не первой моей жертвой. Пора тебе повзрослеть, женщина. Мы на войне. Прежде всего – судьба группы. Наше задание важнее жизни каждого из нас. Да и моей тоже.

Влетел Тоби, неся маленький диск автоматического доктора из медотсека корабля. Он передал его Финли, который расстегнул воротник эспера и похлопывал его по щекам. Финли приложил диск к шее Джулиана. Тоби отступил назад, чтобы не загораживать вид камере Флинна.

– Этот доктор очень примитивен, – с сомнением сказал Тоби. – То есть насчет транквилизаторов, стабилизаторов, чего-то вроде этого – он годится, но когда мозговое кровотечение и общая контузия...

Судороги Джулиана постепенно стихли – лекарства, которые закачал ему автоматический врач, подействовали. Стоны сменились шепотом. Евангелина его бережно покачивала, поглаживая ладонью лоб и бормоча что-то утешительное, как мать ребенку. Но он ее вряд ли слышал. Финли поднялся и посмотрел на Хэллоуини. С мальчиком-скелетом возились Плюшевый Медведь и Морской Козел. У него были раздроблены обе ступни и почти все ребра, и на голых костях переломы виднелись ясно. В черепе зияла огромная трещина, сквозь которую виднелся металл искусственного разума. Он плакал без слез. Пуги и Что Хочешь беспомощно смотрели на него от дверей.

– Как он? – спросил Финли.

– А тебе какая разница? – отозвался Что Хочешь. – Он ведь всего лишь игрушка.

– Он один из нас, – ответил Финли. И обратился к Медведю и Козлу: – Его можно починить? – Надеюсь, – сказал Медведь. – Ведь он все-таки автомат. На борту у нас запчастей нет, но штифтов и шплинтов достаточно, чтобы его скрепить, пока не доберемся до Города Игрушек. – Если доберемся, – уточнил Морской Козел.

– Заткнись, рогатый, – сказал ему Медведь. – Сейчас не время. – Он посмотрел на Финли большими понимающими глазами. – Ваш друг умирает?

– Да, – ответил Финли. – Мне кажется, что да. Он нас всех спас, но мы ничего сейчас не можем для него сделать.

– Это Дезсталкер с ним такое сделал, – сказал Медведь. – У него необычные ментальные способности. Я видел, как он телепортировался. Может быть, он мог бы своими способностями исправить причиненный вред.

Финли повернулся и Джилю, и Джиль не отвел глаз. – Ну? – сказал Финли. – Ты ведь прошел через знаменитый Лабиринт на Хэйдене. Так покажи нам, на что ты способен. Ведь для этого тебя и взяли – для использования твоих особых сил. Исцели его.

– Я не знаю, получится ли. Я никогда еще ничего подобного не делал.

– Попробуй. – Дезинтегратор Финли смотрел точно в грудь Дезсталкеру. – Или, клянусь, я убью тебя на месте.

– Не убьешь, – возразил Дезсталкер. – Я вам нужен. Без меня вам не добраться до Харкера, не выполнить задание.

– Засунь ты себе это задание, – очень спокойно произнес Финли. – Делай или ты уже мертв.

– Я этого не забуду. – Голос Дезсталкера звучал холодно, спокойно, и в нем слышалась смерть. – Чтоб меня это еще волновало, – ответил ему Финли, Джиль кивнул и присел рядом с Евангелиной. Она глянула на него свирепо, но позволила ему взять Джулиана из своих рук. Дезсталкер принял его неожиданно бережно, голова эспера привалилась к груди Джиля. С подбородка эспера капала кровь.

Дышал он еле заметно. Джиль закрыл глаза, сосредоточившись непривычным образом, протянувшись в направлении, которое он не мог бы назвать, но чувствуя, что туда и надо. Джулиана он теперь видел как тусклый свет в темноте, догорающую свечу, которая вот-вот погаснет. Джиль посмотрел на себя и увидел свет настолько ослепительный, что еле мог смотреть. И ему было проще простого взять долю этого света и отдать ее Джулиану.

Эспер в объятиях Джиля неожиданно сел, глаза его распахнулись и он сделал вдох, какой делает вынырнувший на поверхность ныряльщик. Кровотечение прекратилось, цвет лица вернулся. Джулиан удивленно огляделся.

– Что за чертовщина? – спросил он. – Будто Бог позвал меня по имени.

– Уж поверь мне, – сказал Финли, – Бог тут ни при чем.

– Что ты помнишь? – спросила Евангелина, помогая ему подняться на ноги.

– Точно не могу сказать. Мы были в осаде. Я пытался направить эсперную силу, но... А потом рядом со мной оказался Джиль. Дальше провал.

– Могло быть хуже, – сказал Финли. И повернулся к Дезсталкеру. – Насколько хорошо у тебя вышло, Дезсталкер? Он исцелен? Нормально исцелен?

– Сомневаюсь, – ответил Джиль. – Я знаю только основы медицины. Что у него было повреждено до того, таким, наверное, и осталось. Я его просто... запустил снова. Дал толчок его батареям. Нет, наверное, он сейчас такой, как был, пока я не... вмешался.

– Больше никогда так не делай, – сказал Финли. – У тебя тоже есть интересные силы. В будущем ты сам сможешь нас защитить.

– Ты можешь защищать себя сам. Я угроз не забываю.

– Нам бы неплохо всем малость поуспокоиться, – нервно встрял Тоби. – В конце концов, мы все тут на одной стороне, правда? А эспер снова в норме.

– Пойду пройдусь по палубе, – сказал Джиль, не отводя глаз под взглядом Финли. – Проверю, что ошметков этих кукол на корабле не осталось. И малость подышу – здесь что-то душновато.

Он направился к двери, и все постарались освободить ему дорогу. Медведь задумчиво посмотрел на него.

– Ты больше не человек, – сказал он. – Это я вижу. Чем ты стал, Джиль Дезсталкер?

– Убей меня, если я знаю, – бросил Джиль и вышел из каюты.

– Как ты себя чувствуешь, Джулиан? – спросил Финли.

Эспер неуверенно пожал плечами.

– Усталым. Вымотанным. И горло болит. Тревога кончилась? Кукол больше нет?

– Кончилась, – сказала Евангелина. – А почему бы тебе не полежать? Мы займемся приборкой.

– Полежать? – переспросил Джулиан. – Отличная идея. И он вышел из каюткомпании нетвердым шагом.

– Типичный случай, – заметил Что Хочешь. – Хэллоуини чуть не погиб, защищая его, и он даже спасибо не сказал.

– Заткнись, – ответил ему Хэллоуини. – Он же даже не помнит. Если хочешь быть полезен, забери меня отсюда и отнеси в мастерскую. Мне нужно хотя бы техническое обслуживание.

Что Хочешь кивнул, подобрал поломанный скелетик и вынес его из каюткомпании. С ними пошли Пуги, Козел и Медведь, оставив людей одних. Тоби кивнул Флинну, и камера села Флинну на плечо и отключилась.

– Отчаянный ты мужик, Кэмпбелл, – сказал Тоби. – Угрожать Дезсталкеру... да черт побери, тому самомуДезсталкеру! Этот человек включил Генератор Пустоты, помнишь? Убил все живое на планетах тысячи солнц и никогда об этом не сожалел. Лично я предпочел бы поцеловаться с Гренделианским Стражем.

– Он бы дал Джулиану умереть, – ответил Финли. – Этого я допустить не мог. Не для того я спасал его из подвалов дознания на Голгофе, чтобы он умер только из-за того, что Дезсталкер решил его использовать. А к тому же я надеялся, что этот древний сукин сын сможет его вылечить, поправить то, что у него повреждено. То ли он не мог, то ли не хотел, но это значит, что бедный пацан будет умирать постепенно. Все шансы за то, что он все равно умрет здесь, вдали от дома, и на этот раз я ни черта не смогу сделать.

– Не можешь же ты все сделать, – сказала Евангелина.

– Не могу. Я не мог бы его утешить, как ты. Просто не знаю, как это делается.

– Ты заставил Джиля его спасти. Такие вещи я не знаю, как делаются. Так что мы с тобой отлично друг друга дополняем.

Они улыбнулись друг другу, глядя глаза в глаза, и внезапно кают-компания наполнилась их любовью. Тоби сообразил, что сейчас он как раз мог бы получить от них ответы на некоторые уместные вопросы, пока они в таком хорошем расположении духа. Тоби незаметно махнул Флинну – включи камеру! Тот молча кивнул, и хотя камера на его плече не шевельнулась, ее красный глаз зажегся вновь.

– Да, – небрежно сказал Тоби, – так что там за история с Дезсталкером? В легенде ничего не говорилось насчет его эсперных способностей. И никто в роду совершенно определенно их тоже не проявлял. До Оуэна. Я видел, как на Мисте он творил совершенно потрясающие вещи.

– Это Лабиринт, – ответил Финли. – Безумный Лабиринт. Это что-то, что Джиль, Оуэн и еще некоторые нашли на планете, которая принадлежала хэйденам.

– То есть их изменила какая-то хэйденская машина?

– Нет, что-то куда более древнее. Он меняет прошедших через него людей. Делает их чем-то больше, чем они были. Не спрашивай меня о подробностях, потому что я их не знаю. Подполье знает, но только те, кому необходимо знать. Теперь отключи свою камеру и убирайся ко веем чертям, пока я не решил, в какое отверстие на твоем теле ее засунуть. Поперек.

– Все понял, – ответил Тоби. – Пойдем, Флинн.

– После меня, – ответил оператор и вышел из каюты не то чтобы с торопливостью, но с чем-то, что вполне можно было за нее принять. Когда дверь за ними плотно закрылась, они оба перевели дыхание.

– Я думаю, он не шутил насчет камеры, – сказал Флинн. – Как ты думаешь, это была шутка?

– Вряд ли, – ответил Тоби. – Финли Кэмпбелл теперь далеко не тот манекен для модных шмоток, каким он был при дворе. Я теперь понял, что выбрал не самое лучшее время для зондирующих вопросов.

– Будто это тебя когда останавливало.

– Тоже верно, – согласился Тоби. – Пойдем посмотрим, чем там заняты игрушки.

Неподалеку у штирборта стоял Джиль Дезсталкер, опираясь на ограждение, и глядел в темные воды Реки. Капитан снова стоял у штурвала, и пароход набирал скорость. Джиль пытался вспомнить, каково это – телепортироваться, но это чувство от него ускользало. Как будто это переживание было для него слишком сильным, чтобы справиться с ним – кроме случаев необходимости. Слишком много для человеческого разума. Но только он уже не был просто человеком, не был с тех пор, как вместе с другими прошел Безумный Лабиринт. Он стал чем-то... отличным от человека, и эта новая способность к телепортации – только начало. Это он знал без тени сомнения. Хотя он был теперь далеко от остальных, он все же был с ними связан подсознанием, сверхдушой, и еще он знал, что они тоже изменились – каким-то иным, пугающим образом. Интересно, во что он превращается, чем станут они все, и останется ли в них что-нибудь человеческое. И еще он подумал, что эта мысль не пугает его так, как должна была бы.

Его внимание привлекли повышенные рассерженные голоса, и он пошел посмотреть, что там – больше чтобы занять мысли, чем потому, что его это трогало. Оказалось, что Плюшевый Медведь и Морской Козел нашли голову мозаичной куклы в углу, куда закинула ее пси-буря, и теперь допрашивали эту голову, перебрасывая ее ногами друг другу. Тоби их успокоил, отобрал голову, прислонил ее к переборке и стал задавать вопросы, а Флинн снимал. Все старания Тоби были вознаграждены только потоком проклятий, так что Джиль подошел и взял команду на себя. Никто не возразил. Он и не ожидал возражений.

– Почему вы на нас напали? – спросил он у головы. Голова была ярко-синей, с торчащими ушами и огромными глазами. Наверное, она должна была быть очень милой и похожей на эльфа, но сейчас она была больше похожа на демона. В ответ на вопрос она рассмеялась, показав неровную линию острых зубов. Звук был резким, искусственным, лишенным человеческих эмоций. Глаза куклы – огромные темные зрачки – уставились на Дезсталкера. – Вы – враги. Вечные враги. Люди и их прихвостни. Не думайте, что вы победили. Вам не удрать. Мы вас найдем и убьем. Мы или другие.

– Другие? – переспросил Дезсталкер, спокойно глядя в темные нечеловеческие глаза.

– У нас много друзей, и все они ждут вас по дороге. Мы знаем, откуда вы, знаем, куда направляетесь. У нас глаза и уши повсюду. До Красного вы не доберетесь. Мы не допустим.

– Как твое имя? – спросил Тоби. Голова рассмеялась ему в лицо.

– Имена? Это людская выдумка. Мы меняем свою идентичность, как меняем тела. Мы забыли, кем были когда-то, и нам это нравится.

– Расскажи, что ты знаешь о Харкере, – терпеливо спросил Джиль. – Что ты знаешь о Красном и его планах. И почему вы так решительно настроены не дать нам к нему попасть.

– Я не обязан отвечать на твои вопросы, человек! Голова плюнула Джилю в лицо. Он не моргнул.

– Я могу заставить тебя говорить. Смотри на меня, игрушка.

Он чуть наклонился, вглядываясь в темные глаза головы. Вдруг его сущность стала ошеломляющей, пугающей, ужасной. Будто из-за маски Джиля Дезсталкера показалось что-то неожиданно мощное и страшное. Медведь и Козел съежились, Тоби подавил желание сделать то же самое. Камера Флинна дрогнула, но он не перестал снимать. Голова испустила высокий визг – очень жалобный звук, как ребенок, которого пытают. Джиль вдруг расслабился, и не стало его ошеломляющего присутствия – так же внезапно, как оно появилось. Глаза головы были крепко зажмурены.

– Ладно, – тихо сказала она. – Мы боимся Красного. Никто, кто уходит к нему, не возвращается. Никогда. Даже самые большие фанатики нашего дела. Как мы слышали, он собирает себе армию глубоко в Лесу. Говорят, что он просто собирается положить конец войне. Или миру. Нашему миру. Говорят, что он сумасшедший, как может быть только человек, и заражает игрушки своим безумием. Я вас, людей, знаю. Вы попробуете его уговаривать, а кончится тем, что вы станете такими же безумными, как он. Безумными, как Красный. И кто знает, насколько сильнее он станет, когда ему начнут помогать люди, люди такие же сумасшедшие? И потому мы залегли в засады у вас на пути вдоль всей Реки. Вам не добраться до Леса живыми.

– Мы хотим его забрать с собой, – сказал Джиль. – Увезти с планеты. Разве вы не этого хотели бы? Голова только засмеялась.

– Ты лжешь. Люди всегда лгут, мы знаем. Они говорили, что нас любят, когда приезжали с нами играть, потом уезжали и нас бросали. Мы только игрушки – поиграть и бросить, когда кончится каприз. Они нас никогда не любили. И вы все за это заплатите.

– Я думаю, хватит, – сказал Джиль. – Это за Джулиана. Он поднял эту голову и надавил на глаза большими пальцами. Массивные глазные яблоки вдавились внутрь, дробя хрупкие микросхемы. Голова жалобно взвыла. Джиль вытащил пальцы и перебросил вопящую голову через борт – пусть ее найдут друзья, если захотят. Он обернулся на остальных, но ни людям, ни игрушкам сказать было нечего. Он снова откинулся спиной на ограждение. – Информации меньше, чем я рассчитывал, – спокойно произнес он. – Я ничего важного не забыл?

– Разве что одно, – сказал Тоби. – Почему они все время называют Харкера Красным?

– Они сказали, что он безумен, – ответил Джиль. – Опасно безумен. Наверное, красный – это цвет крови. – А мы едем прямо к нему, – заметил Козел. – Какие мы везунчики!

– Заткнись, Козел, – беззлобно буркнул Медведь.

Они плыли вниз по Реке, минуя оставленные поля боя и мертвых игрушек. Война была здесь и прошла. Постоянный дальний гул взрывов становился громче, ближе. Они миновали игровые площадки; форты и замки, бревенчатые хижины и коттеджи в розовых садах. Все сожженное, разнесенное на куски, тщательно разрушенное. Ферма со всеми амбарами и сараями для искусственных животных. Животных давно не было, а строения сожгли, и остались только обгоревшие кости людей, насаженных на шампуры в горящем дворе. Чем ближе колесный пароход подплывал к Лесу, тем сильнее были следы войны, и всюду лежали мертвые сломанные игрушки, глядя в небо пустыми глазами. Теперь было никак не узнать, были они хорошими или плохими или им было на все наплевать. А пароход шел весь день, потом вечер, потом настала ночь.

Члены экспедиции заметили открытое поле без видимых следов войны и подошли к берегу. Людям был нужен свежий воздух и шанс размять ноги. Игрушкам это было не очень понятно, но они не возражали. Они не говорили прямо, но было видно, что по мере приближения к Лесу растет их тревога, и они так же обрадовались перерыву в путешествии, как люди. Ночь была темной, воздух прохладным, и люди набрали дров в ближайших кустах и разложили костер. Было почти мирно, если не считать постоянного рокота далекой войны, будто где-то шла нескончаемая гроза. Снова вышли сонная луна и пятиконечные звезды.

Джулиана с парохода пришлось снести. Подпитка, которую дал ему Джиль, кончилась, и когда наступила вечерняя прохлада, старые раны заболели сильнее. Однако Джулиан казался достаточно веселым, сидя возле костра и поджаривая мясо на палочке. Медведь и Козел сели от него по бокам, составляя компанию. Козел все время пережаривал мясо, потому что был слишком занят разговором, чтобы за ним следить. Медведь все равно его съедал, просто чтобы сохранить мир. Напротив сидел Финли, как всегда, рядом с Евангелиной. Тоби и Флинн держали по три палочки каждый и съедали мясо с той скоростью, с которой успевали жарить. Хэллоуини не успевал им его подносить. Он стал чуть медленнее, чем был, со всеми металлическими шплинтами и скобами в костях, но был счастлив, что по-прежнему полезен. Джиль сидел чуть поодаль от всех, курил вонючую сигару и молчал. К мясу он интереса не проявлял. Пуги тоже сидел сам по себе, будто не уверенный, что ему здесь рады. Капитан и Что Хочешь остались на борту «Веселой миссис Трасспот» – как они сказали, чтобы присматривать. У костра пели песни, вели разговоры, и как-то постепенно заговорили о детстве.

Начал Плюшевый Медведь. Финли рассказывал о странных мирах, которые он видал в своих странствиях, и Медведь спросил, как ему нравится Мир Шеннона – планета, предназначенная для взрослых детей. Финли нахмурился.

– Трудно сказать, как тут было до войны, но, кажется, я могу понять, что здесь привлекало. Место, свободное от взрослых забот и тревог, шанс снова стать ребенком. Провести детство правильно, так, как оно должно было пройти. Редко детство бывает по-настоящему счастливым – разве что у людей с очень избирательной памятью. У меня не очень получалось быть ребенком. Таланта не было. Я только хотел, чтобы детство скорее кончилось и можно было войти в куда более интересный мир, где жили взрослые.

В клане Кэмпбелл, как во всех кланах, детей обучают быть полезными членами Семьи чуть ли не с пеленок. И бойцами тоже, потому что у моей Семьи было много врагов, и самим фактом своего рождения я стал участником всех счетов и вендетт, которые тянулись уже столетиями. Я в это втянулся рано – даже слишком, по мнению моих консервативных родителей, которые боялись, как бы я не убил кого-нибудь влиятельного и знатного на запрещенной дуэли. Родителей я видел не много. Отец всегда был занят делами клана, управляя бизнесом Семьи. Милая мамочка предпочитала воспитанию детей водоворот светской жизни. Типичные для клана родители. Нескончаемая череда гувернанток и наставников старались обучить меня всему, чему надо, и уберечь от беды. Друзей у меня было мало. Настоящих друзей. Дружба за пределами Семьи не приветствовалась, а внутри клана мы слишком были заняты борьбой за власть и верховенство. Зато у меня были игрушки. Все, с которыми я только мог играть.

Я помню сказки про Плюшевого Медведя и Морского Козла и про их приключения в Золотой Стране. Я мечтал быть с ними, идти с ними в земли за закатом. А теперь так оно и вышло. Странно. – Он улыбнулся игрушкам по другую сторону костра. – Вы точно такие, какими я вас помню. Я будто встретил старых друзей, которых годами не видел. Единственных, быть может, друзей, которые были у меня в детстве. Неудивительно, что люди сюда рвались. Порадоваться детству, которое было. Или о котором только мечтал. – Завидую я твоим мечтам, – сказала Евангелина. – Я – клон, и детства у меня не было. Я появилась в мире взрослой. Рожденной из соскоба клеток изначальной Евангелины. Папочке я была нужна, чтобы заменить дочь, которую он убил. И меня вырастили втайне, рассказали о детстве, которого у меня не было, и послали в мир, чтобы я там была взрослой, хотя мне было всего шесть месяцев. И мне то, что я здесь вижу... странно. У меня никогда не было игрушек. Или котят и щенков. Папа не хотел, чтобы у меня в мире было что-то, кроме него. Я никогда не играла. Не была свободна от обязанностей и тайн. Я вижу здесь игрушки и не знаю, что с ними делать, как говорить. Но что-то во мне хочет их подержать, или чтобы они меня держали, или просто бегать с ними наперегонки и смеяться, и будто я всегда этого хотела, только не знала.

Она резко замолчала, потому что была готова расплакаться. Финли обнял ее за плечи.

– Мы здесь для тебя, – сказал Плюшевый Медведь. – И всегда для тебя здесь будем.

– Черт побери, – не выдержал Тоби, – было тут у кого-нибудь нормальное детство? Не все же мы вышли из Семей с поехавшей крышей!

– У меня было классное детство, – вдруг сказал Джулиан, и все вздрогнули. А он замолчал и подозрительно посмотрел на Флинна. – А камера твоя выключена?

– Можешь мне поверить. Уж кто-кто, а я понимаю, что такое неприкосновенность частной жизни. Говори свободно.

Джулиан шмыгнул носом, до конца не убежденный, но продолжал, время от времени поглядывая на камеру, чтобы проверить, не горит ли ее красный глазок. Он углубился с счастливые времена, и голос его стал теплее и ровнее.

– Мы с моим старшим братом Ауриком были очень близки, что в Семьях бывает редко. Обычно брат для брата – это соперник в борьбе за наследство и за власть в клане. Наследник может быть только один. Всем остальным достаются обглоданные кости. Но нам с Ауриком было на это наплевать с самого начала. Он меня вырастил, именно он, а не все гувернантки и наставники. Почти все время было так, что мы с ним – против них. У нас было классное детство. Мы все делали вместе. Игрушки были общие. Не могу вспомнить ссору, которая длилась бы дольше пятнадцати минут.

Когда мы вошли в переходный возраст, родители попытались нас разлучить. Аурика воспитывали с тем расчетом, чтобы он принял на себя дела после смерти отца. Я должен был стать военным, с глаз долой – из сердца вон, если только не случилось бы такое, о чем и думать невозможно, и Аурик бы погиб, а тогда меня позвали бы на его место. Но мы отказались разлучаться. Каждый из нас был своему брату лучшим другом, избранным товарищем, мы были братьями не только по крови, но и по собственному выбору. Тогда я и открыл, что я эспер.

А это был удар. Семьи тщательно охраняют свою генетику, но бывает, что где – то в роду кто-то переспал с кем-то не тем и занес в генофонд эсперную наследственность. Вот она во мне и всплыла. Я знал, что родителям об этом говорить нельзя. Я бы погиб в аккуратно организованном несчастном случае, но не опозорил бы Семью наличием в ней эспера. Эсперы – недочеловеки. Вещи. Так было и так будет. Но Аурику – это я знал – сказать было можно. Он меня прикрыл, заставил меня жить, когда мне от стыда хотелось наложить на себя руки, и никогда не видел во мне никого иного, кроме брата, который был у него всегда. Когда стало ясно, что мне нужно выучиться использовать свою эсперную силу и скрывать ее, он даже нашел связи, которые привели меня в Подполье клонов и эсперов.

Единственный раз, когда мы по-настоящему спорили, это когда он влюбился в Би-Би Ходзира. Я еще тогда знал, что что-то в ней не то, но не мог выразить словами. Даже сам думал, что я просто ревную ее за близость к Аурику, так что я оставил подозрения и старался радоваться тому, что Аурик так с ней счастлив. Но ведь мы были очень малой и незначительной Семьей, а она была из клана Ходзира. Чтобы произвести впечатление на ее Семью и доказать свою любовь, Аурик вышел на Арену против Железного Гладиатора, и этот проклятый гад его убил. Он не был к этому вынужден. Он мог просто нанести Аурику почетную рану и дать ему уйти. Вместо этого он всадил меч Аурику в глаз – просто чтобы показать свое искусство. На этом мое детство кончилось. Евангелина стиснула руку Финли. Джулиан не знал и не должен был никогда узнать, что Железным Гладиатором был его друг и герой Финли Кэмпбелл.

– А как тебе эти игрушки? – спросила Евангелина, чтобы что-нибудь сказать.

– Я понимаю, чем может привлечь такое место, – ответил Джулиан. – Но это не для меня. Все детские игрушки остались у меня позади. Я отвернулся от Семьи и сделал своей жизнью работу на Восстание. Ни на что другое у меня просто не осталось времени. Я был хорошим повстанцем. Для меня не было слишком опасных заданий, не было невозможного. А потом я влюбился в Би-Би Ходзира, и моя жизнь кончилась во второй раз.

Ребенком я был очень счастлив. Как будто в глубине души знал, что другого счастья в моей жизни быть не может. – Это грустно, – неожиданно вмешался Джиль. – И не нужно. На самом деле никогда ничего не потеряно. Память о хороших друзьях и хороших временах всегда рядом, на расстоянии одной мысли. В некотором смысле ничего не прекращается. Каждая минута, которой ты дорожишь, каждый друг, которого ты ценил, они с нами, отделенные только временем. Прошлое все еще происходит и будет происходить всегда. О своем детстве я вам рассказывать не буду. Вы мало что поймете – девятьсот лет назад жизнь была совсем другая. Но у меня было две собаки, когда я был мальчишкой. Гончие.

Удивительно работали по следу. Никогда не был так счастлив, как когда гнался по следу за зверем вместе с ними.

Обе собаки погибли, когда мне было десять. У них появились опухоли, и мы ничего не могли сделать. Тогда я их усыпил, чтобы они не страдали. И до сих пор мне их не хватает. Но стоит закрыть глаза, чтобы снова оказаться с ними, и я знаю, что там, в прошлом, мальчик и две собаки до сих пор охотятся в лесах. Мне не нужна такая планета, замешанная на фальшивой ностальгии и потребности спрятаться от реальности. Это для слабых.

А сейчас здесь поле битвы созданий Шаба. Это не игрушки и не товарищи детских игр, это фурии в процессе обучения. Весь этот мир нужно сжечь и забыть – дурацкий эксперимент, который пошел наперекос.

Наступило долгое молчание.

– Что ж, спасибо, Дезсталкер, что ты с нами этим поделился, – сказал наконец Тоби. – Я только знаю, что нас всех ждет в грядущие дни большое утешение. Так, теперь, я думаю, моя очередь. Так вот, лично я считаю, что вы все – пачка слабаков. Нет в моем детстве ничего, по чему я скучал бы.

– Ладно, – ответила Евангелина. – Тогда расскажи нам о своем, без сомнения, отвратительном детстве. Какие страшные и извращенные события сделали из тебя ту омерзительную личность, которую мы видим?

– Мерзким типом я родился, – доброжелательно ответил Тоби. – С годами я в этом совершенствовался. Папочка мой помер, когда я был сосунком. Мама сбежала подальше, чтобы не кланяться дяде Грегору. Он был фанатиком дисциплины еще тогда. Я испортил жизнь длинной череде гувернанток, наставников и вооруженных охранников и устраивал бунт в каждой школе, куда меня посылали. Друзей и у меня не было, и нужды в них – тоже. Был равнодушен к Плюшевому и его приключениям – сентиментальная тягомотина. Меня куда больше интересовал реальный мир и как иметь дело с его коллективной головой к собственной выгоде.

А это, разумеется, вызвало интерес к политике. У меня всегда была особая склонность к грязной игре и двурушничеству. Что мне очень пригодилось в работе холуя по связи с общественностью, а теперь в работе журналиста. Я должен быть назойливым, совать нос в чужую частную жизнь и морочить головы нескольким миллиардам людей при каждом выходе в эфир. Жизнь прекрасна. Или по крайней мере была прекрасна, пока меня не начали кидать с одного театра войны на другой. Когда я говорил, что хотел бы освещать захватывающие события, я не имел в виду, что хотел бы в них участвовать.

– А ты не тоскуешь по своим родителям? – спросила Евангелина. – Я имею в виду настоящих, которых ты никогда не видел.

– Нет, – ответил Тоби безразличным голосом. – Мне они никогда не были нужны. Я сам построил свою жизнь, и мне никто никогда не был нужен. Кроме Флинна, конечно. Кто-то должен направить камеру, куда я показываю. А расскажи нам о твоем детстве, Флинн. Вот это будет история, достойная того, чтобы ее услышать.

– Жаль тебя разочаровывать, – сказал Флинн. – Но у меня было вполне счастливое и вполне нормальное детство. Ни больших травм, ни больших потерь. И мне нравится, что здесь пытались устроить. Тут должно было быть хорошее место – пока не вмешался Шаб.

– А вы, игрушки, что об этом думаете? – спросил Финли. – Я думаю, у вас вряд ли было детство. Если не называть так вашу жизнь до появления фурий. Вы что-нибудь об этом времени помните?

Игрушки переглянулись, и в конце концов заговорил Хэллоуини. Он сидел у ног Джулиана, свернувшись в костистый шар, глядя на языки костра.

– Все мы помним что-то из той жизни, когда были просто игрушками. Мы были перепрограммированы так, чтобы ничего не забывать, и поэтому те воспоминания с нами. Но смысл наши воспоминания имеют с тех пор, как прилетели фурии и пробудили нас от сна ядовитым поцелуем. Фурии дали нам разум в обертке программ Шаба. Они дали нам свободную волю и попытались сказать, что с ней делать. Детства ни у кого из нас не было. Мы появлялись на свет полностью готовыми. Я – Мальчик, но я не знаю, что это на самом деле значит. Мы так мало понимаем, что такое быть живыми. И все, на чем мы можем строить свою жизнь, – это на персонажах, которыми нас создали. Поэтому мы не знаем, то ли мы такие, как мы есть, по нашему собственному выбору, то ли мы просто следуем старым программам. Жизнь для нас до сих пор загадка. Все так ново и так пугает. Все приходится решать самим. Эмоции – это так трудно... Любовь, например. Нам кажется, будто мы знаем, что значит это слово, но нам так мало есть с чем сравнить. Ненависть понять легче. И страх – тоже. Может быть, поэтому плохих игрушек гораздо больше, чем хороших. Быть плохим проще.

– Но многим из нас не нравится, что с нами сталось, – добавил Пути. – До появления фурий у нас не было сознания, и мы не знали греха. Шаб использовал нашу невинность нам во зло. Мы были рождены в мир крови, страдания и убийства, и многие из нас так из него и не выбрались. Нас наполняла месть, а люди оказались такой легкой жертвой. Кое-кто из нас, правда, научился искать искупления.

Морской Козел рыгнул и выковырял кусок мяса из своих крупных неровных зубов.

– А другие научились быть невыносимо претенциозными. Мы – то, чем были всегда, только больше. Мне нравится быть Морским Козлом. Если бы меня не было, меня надо было бы придумать, чтобы вам было кого бранить. Я досаждаю, следовательно, существую. А если кому-то не нравится – его дело. Верно, Медведь?

– Как бы это тебя заткнуть? – вздохнул Медведь. – Извините моего друга. Когда мы были игрушками, мы были звездами, и все нас любили. Он никак от этого не отвыкнет. А меня люди очень интересуют. У вас такой огромный потенциал. И у нас так много общего в жизни. Наши создатели – вы, а не Шаб. Если бы мы только могли это объяснить всем игрушкам, война бы уже завтра кончилась. Ужасно будет, если дарованная нам жизнь научит нас только убивать и разрушать. А теперь я предложил бы нам всем отдохнуть, сколько удастся. Если все будет хорошо, мы доберемся до Леса завтра вечером. Там мы увидим Винсента Харкера, Красного, и кто знает, что будет тогда.

Все молча сидели вокруг костра, люди и игрушки, думая каждый о своем. Кажется, получился вечер исповедей, но не все сказали все что могли. У всех были свои тайны, большие и маленькие, которые пока нельзя было раскрыть. Хотя бы потому, что правда приносит страдание.

Евангелина прислонилась к Финли и подавила желание рассказать ему, почему на самом деле она здесь с ним. Не так давно она обратилась к вождям Подполья с просьбой назначить ее посланницей к новым мятежникам, хотя это и значило расстаться с Финли. Ее одолевало невыносимое желание выбраться, принадлежать только себе, освободиться от груза ожиданий со стороны всех и каждого. Даже от Финли. Но, как и многое другое в ее короткой жизни, все вышло не так. Ее лучшей подругой была Пенни де Карло. Нанятая Грегором Шреком для подготовки Евангелины к появлению на публике, Пенни учила ее так, будто она была человеком, пусть даже она клон. Учила ее гордости и самоуважению. И даже ввела ее в Подполье клонов и эсперов. Пенни де Карло, тайный эспер, пойманная и заключенная на Девятом Уровне. В Червивом Аду.

Евангелина пыталась ее освободить, когда Подполье взяло Девятый Уровень штурмом, однако в хаосе и сумятице, вызванных предательством Драма, она не смогла найти Пенни и была обречена жить без нее. Но Пенни нашел Грегор Шрек. У него были деньги и влияние, а еще – отчаянная воля снова привести к покорности свою клонированную дочь. Он добился перевода Пенни в свою тюрьму и дал знать Евангелине. Условия его были простыми – вернуться к нему, иначе Пенни умрет в мучениях. Евангелина была близка к отчаянию. Она не могла вернуться к извращенной любви своего отца. Лучше умереть. Но она не могла бросить на произвол судьбы женщину, которая научила ее быть человеком. Сказать об этом правящему Совету Подполья она не могла. Ее бы стали считать скомпрометированной, возможно, рассматривать как угрозу провала. И Финли она тоже не могла сказать. Он не должен был знать, что Шрек имел привычку таскать свою дочь в постель. Финли придет в ярость и в одиночку бросится на Шрека и все его силы. Такой бой даже Железный Гладиатор не может надеяться выиграть.

И Евангелина не говорила никому и чуть не сошла с ума, пытаясь понять, что же ей делать. И в конце концов она могла решить только ничего не решать. Удрав от своих обязанностей, она присоединилась к экспедиции в Мир Шеннона. Так она избегала контактов с кем бы то ни было и выигрывала себе время подумать. Грегор не тронет Пенни, пока Евангелина отсутствует. Потому что в этом нет смысла, если нет возможности дать Евангелине об этом знать. И даст Бог, за время экспедиции она найдет решение. Если нет, придется обратиться к Финли. И надеяться, что каким-то чудом он еще раз спасет ее из ада.

Она посмотрела на него, спокойно сидящего рядом с ней, сильного, надежного, вселяющего уверенность, и теплая волна поднялась у нее в груди. Она позвала его по имени, а когда он обернулся, поцеловала.

Это заинтересовало игрушек. Пуги и Хэллоуини даже встали, чтобы лучше видеть.

– Что это они делают? – спросил Пуги приглушенным голосом.

– Не знаю, – растерянно отозвался Хэллоуини. – Ты думаешь, это больно?

– Понятия не имею. Но как у них лица смешно вытягиваются!

Все люди слегка улыбались, когда Евангелина и Финли наконец оторвались друг от друга. В дружелюбном молчании вся компания сидела и глядела на огонь, собираясь с силами, чтобы подняться и пойти спать. И тут Джиль всех удивил, заговорив снова.

– Чудесным местом была Империя, когда я был ребенком. Было такое чувство, что можешь до всего дорасти, все сделать. Возможности казались бесконечными. Можно было пройти тысячу дорог, добиться почета в тысяче миров. Я стал первым носителем звания Первый Меч Империи, почитаемым и обожаемым. Это было время чудесное и дивное – и я помог положить ему конец, запустив Генератор Пустоты. Теперь я смотрю, чем стала Империя, и едва ее узнаю. Я и себя едва узнаю. Я-не тот человек, которым я хотел вырасти.

– Это ко всем нам относится, я думаю, – отозвался Финли. – Смотрю я на свою жизнь и удивляюсь, каким чертом занесло меня оттуда сюда. У всех у нас в детстве есть мечты, но их выбивает из нас, когда мы взрослеем.

– И это, пожалуй, самое печально изменение, – сказал Джиль. – В наши дни даже мечты под запретом. Странная эта Империя, в которую я вернулся. Клоны, эсперы, хэйдены, Вампиры. Игрушки, которые думают и чувствуют. Трудно теперь точно сказать, кто же настоящий человек. Как легко среди всех этих форм жизни навеки утратить человеческую суть.

– Мы ничего не потеряли, – возразил Джулиан. – Кроме, быть может, ограничений. У тебя у самого есть странные способности, Дезсталкер. Разве от этого ты меньше человек?

– Не знаю, – ответил Джиль. – Не знаю.

На следующий день отплыли рано. Отдаленный шум боя стал яснее, различимее, грознее. Улыбающееся лицо солнца откровенно насмехалось. Люди и игрушки стали внимательно осматриваться. Деревья по берегам Реки стали гуще и темнее. Среди них или за ними могло прятаться все что угодно. Было постоянное чувство, что за тобой следят невидимые глаза. Кроме отдаленного рокота боя, тишину нарушал только плеск плиц «Веселой миссис Трасспот». Она все еще ничего не говорила, но иногда, ночью, по ее бортам открывались два огромных глаза.

Джулиан не выходил из каюты. Все старые раны его так разболелись, что ограниченные возможности автодоктора никак не могли помочь. Тоби снял ограничения автодоктора, чтобы увеличить дозы лекарств, но и это не очень помогло. Джулиан свернулся на полу в углу каюты, потому что от покачивания гамака ему становилось еще больнее. Когда боль становилась настолько невыносимой, что на глазах выступали беспомощные слезы, Джулиан звал Финли, и тот приходил и сидел рядом с ним. Потом он выходил из каюты со сжатыми кулаками и слезами бессилия на глазах. Он спас Джулиана от имперских следователей, но сейчас спасти не мог. Финли пытался затеять ссору с Дезсталкером за то, что он сделал с Джулианом, но старик не поддавался на провокации. Повторить энергетическую подпитку Джулиана он не мог – это убило бы ослабевшего эспера. Что мог, он сделал, и на этом его возможности кончились. Евангелина несколько раз навещала Джулиана, но ему этого не хотелось. Приходил Пуги и укачивал человека в своих мягких лапах. Иногда это помогало.

Обстановка на палубе стала напряженной. Все злились, каждый по своим причинам. Джулиан отвлекал их как раз тогда, когда надо было сосредоточиться на выполнении задания. Вместо помощи молодой эспер стал обузой, но никто не хотел первый сказать это вслух. Разговоры стали резкими и короткими. Плюшевый Медведь старался быть жизнерадостным и оптимистичным, пока наконец даже Морской Козел не попросил его заткнуться к чертям. У всех была одна и та же невысказанная мысль. Умирал человек, который их уже дважды спас, и они ничего не могли сделать. Только надеяться, что он умрет быстро – ради них и ради себя самого. И потому они стояли, опираясь на релинг, глядя на Реку и деревья, и старались не слышать звуки, доносившиеся из каюты эспера.

Больше всего огорчались игрушки. Еще один человек умирает по их вине. Даже Что Хочешь стал потише и менее задиристым. Плюшевый Медведь, Морской Козел и Хэллоуини сидели по очереди возле двери каюты Джулиана, чтобы услышать, если он позовет. И будто преграждая дорогу Смерти.

Около полудня, когда пароход огибал излучину, деревья вдруг отступили от берега и открыли современный город. Или копию современного города. В воздухе парили купола башен и верхушки небоскребов, но это были плоские деревянные декорации. Ярко раскрашенные, необычайно подробные декорации. Они выглядели совсем как настоящие, пока не подойдешь поближе. И лишь тогда люди заметили, какой здесь царит разгром. Почти все стены зияли зазубренными дырами, будто их пробило что-то тяжелое. Чернели щели и трещины, кое-где – следы пожаров. Фальшивый город примерно в пятьдесят кварталов ярко сиял на солнце, но нигде не было никаких признаков жизни. «Веселая миссис Трасспот» пошла помедленнее, и все столпились у борта, чтобы рассмотреть получше.

– Что это за город? – спросил Финли. – Кто здесь живет?

– Никто не живет, – ответил Медведь. – Это просто игровая площадка.

– Похоже, игра здесь грубая, – сказал Джиль.

– И еще какая, – подтвердил Козел. – Тут игровое поле для сверхлюдей. Супергероев и супернегодяев, ведущих вечный бой. Декорациям приходится туго, и потому их сделали такими, чтобы можно было легко их заменять между боями. Здесь были спектакли для людей; демонстрация сверхсилы и сверхбыстроты, каждый час, по расписанию. В спектакле герои побеждали негодяев по всему городу, рушились дома и падали стены. Очень популярное было зрелище. Пока у сверхлюдей не появились разум и сознание. Тогда они поняли, что им все свое существование приходилось прыгать через обруч для развлечения людей. Они больше всех игрушек были подобны людям и восприняли это болезненнее других. Ниже по Реке мы еще неделями после этого вылавливали куски тел.

– Погоди-ка! – перебил Финли. – А никто из героев не стал защищать людей от негодяев? Они же были герои, как ты и Медведь?

– Они были сверхлюди, – ответил Козел, скривив толстую губу. – И плевать им было на обыкновенных людишек. Когда бойня кончилась, они вернулись к тому единственному, что их интересует. Снова стали драться, чтобы выяснить, кто сильнее, быстрее или лучше летает. В войне они участия не принимали. Наверное, считают ее ниже себя. И еще я вам кое-что скажу. За все время, что Город Игрушек существует как убежище и святилище мира, ни один из этих суперов не пришел за искуплением и прощением за всю пролитую ими кровь. Сволочи.

– Здесь опасно? – спросила Евангелина.

– Чертовски, – ответил Медведь. – Их бесит мысль, что их создали люди, существа низшие. Свое состязание они прерывают только тогда, когда есть возможность убивать людей. – А чего же тогда мы замедляем ход? – спросил Тоби.

– А потому, лапоньки, – раздался за ними знакомый голос, – что нам сильно нужно горючее. Вы, миленькие, даже представить себе не можете, сколько дров идет на наши котлы.

Они обернулись и увидели капитана, балансирующего на двух деревянных ногах и очень огорченного. На плече у него сидел попугай, бормоча ругательства сквозь дрему. Капитан добавил, попытавшись улыбнуться.

– Нам, лапусеньки, нужны дрова, и тут последняя возможность их набрать до самого Леса. И вы мне поверьте, в этом Лесу ради дров останавливаться не стоит. Если вы хотите, чтобы ваши головы не слишком далеко отходили от плеч.

– Ладно, – согласился Медведь. – Подведи нас к берегу, и мы соберем, сколько сможем. Вряд ли они хватятся пары декораций. Но будь готов сразу же отваливать. Тут плохое место.

Он вместе с Морским Козлом пошел доставать топоры. Капитан нервно улыбнулся во все стороны и пошел обратно на мостик. Люди неуверенно переглянулись.