Некроманты (сборник) Кликин Михаил

– Хахаха! Не только на это!

– Да что на тебя нашло, приятель? Снова запутался в бабах? Даже не начинай рассказывать. Мне это все равно. Открою небольшой секрет – сегодня я хочу основательно нажраться. Просто и со вкусом. Если составишь мне компанию – я иду с тобой. Если нет – то катись к чертовой матери, дружище!

– Если разделишь мое маленькое путешествие, то предложу тебе кое-что получше выпивки.

– Излагай.

– Приходилось пробовать гамибир?

– И этим ты рассчитывал купить меня? Да ты рехнулся!

– Давно лазал по крышам?

– Хм…

– Если пойдешь со мной, возможно, нам доведется встретить рассвет на высоте пяти-девяти этажей на границе между Мушиной Топью и Твариными Выпасами с прекрасным видом на наши красные звезды и платиновых соколов. Или мы никогда больше не встретим рассвета.

– Ага, Фенхель… На улице льет как из ведра. Я пока прикончу коньяк, а ты иди и нарой-ка нам пару зонтиков.

Лаалокль-Аатцль-Тцааяс, в просторечии – Латокса. Она же – Империя рубберов, привнесла в нашу культуру много нового. Ставки на хедбольных матчах, где играют отрубленной головой. Или жанр вестерн-синема: страшные кровавые истории из времен Вторжения, провал экспедиции Коламбуса и Флот из Нового Света, беспощадные охотники за скальпами, расширение «живоградов», джунгли наступают на ржаные поля и средневековые замки, жрецы Пернатого жгут инквизиторов и благородных донов на площади в Мурьентесе… Или взять хотя бы томатный кетчуп! Я уж не говорю про тонизирующую «матэ-коку»! Или легендарная потэйта. Это лакомство даже мне не посчастливилось попробовать.

Но гамибир – это, бесспорно, одно из важнейших культурных явлений, привнесенных в Ладию рубберами.

Маленькие конфетки, разноцветные, в форме священных зверьков Аолевааалоков, похожих на мишек. Страстное увлечение богемы, светских хлыщей и порочных светских львиц, завсегдатаев высочайших балов. Популярность наркотика оказалась так высока, что ее приверженцы нашлись даже среди некрократии.

Это не просто вызывающее смертельную зависимость средство для улучшения настроения, снятия стресса, путешествия в собственное подсознание или кратковременного разгона организма.

Гамибир – инструмент, при помощи которого все ваше существо претерпевает метаморфозы. Сожрав пару цветных мишек, вы становитесь чем-то принципиально другим.

Как тщательно засекреченные морт-техники превращают покойников в правящую элиту – некрократов. Как в термометаморфических Котлах тягловый скот, пройдя сквозь процесс «варения», превращается в необычайно выносливых Т-варей или самые обычные скаковые лошади – в грозных ярконей.

Только в случае с гамибиром процесс обратим. Обратим для тела, потому что пережитые эмоции не могут не оставить следа в человеческой психике.

Должно быть, рубберы всегда чувствуют себя подобным образом…

Невероятно гибкие, ужасно сильные, прыгучие и ловкие, мы с Кауперманном скачем по крышам, заряженные гамибиром под завязку…

Мы ищем нашего друга.

Грохочет гром, молнии озаряют Яр-Инфернополис, ливень хлещет по ржавым крышам, по готическим шпилям и расписным куполам, по ажурным мостам железных дорог и лоснящимся бокам пришвартованных к вышкам дирижаблей.

Мы, безумцы, ищем нашего безумного друга. И находим.

В потоках ливня, в розовых отсветах неоновой рекламы, он тащит по крыше бара «Мутный Хэнк» вяло сопротивляющееся тело в лохмотьях. Пятиметровый парень в шляпе набекрень, с надкушенным яблоком – реклама бара – смотрит на него сверху вниз с глупой ухмылкой.

Ибис облачен в черную клеенчатую накидку с просторным капюшоном. Призрачный Жнец, отложенное возмездие, отправитель писем-покойников.

«В ЯР…», до востребования…

Двое связанных мертвяков, мычащих и похрюкивающих, поводящих тупыми бельмами полутрупов, ждут Ибиса и своего третьего товарища посреди крыши.

Немая жертва глухим богам. Очередная безумная ночь в Яр-Инфернополисе.

– Ибис! – кричу я.

Он не слышит нас за раскатами грома.

– Ибис, идиот гребаный! – орет Кауперманн.

Он не видит нас за вспышкой молнии.

Ибис занят важным делом – составляет из вяло отбивающихся, скрученных мертвяков триангуляцию.

Сигнал для «крыланов». Для тех, кто должен был забрать нас из-под Каяррата, но так и не забрал.

Для тех, кто должен забрать Ибиса из ЯрИнфернополиса.

Мы пришли. Он нас дождался.

– В ярости павшим ныне присужден славной вечности удел, – цитирую я шепотом.

И хотя нас разделяют четыре крыши, гремящие под дождевыми потоками, хотя вовсю грохочет гром и бурлят водостоки, – он меня СЛЫШИТ.

Ибис оборачивается, стаскивает с головы капюшон. Слепо щурится сквозь тьму и дождь, пытаясь разглядеть нас. Хватает ртом воздух, насыщенный озоном и ядовитыми испарениями мириад городских труб, заткнуть которые не под силу даже грозе.

– На очереди буква Т, – говорит Кауперманн, вытаскивая револьвер. – Сколько вариантов для трактовок, а?

– Но не успеет вырезать, ведь так?

– Да.

Мы идем вперед, сквозь грозу.

Мы сумели расшифровать послание нашего друга. Увидели его знак. Мы здесь, чтобы навсегда забрать нашего друга из Яр-Инфернополиса…

Что же произошло дальше? Мы застрелили его из револьвера Кауперманна? Или сдали безумца полиции, и все закончилось публичной казнью маньяка? Навечно упекли его за решетку, в восточное крыло госпиталя Преподобной Даны? Упрятали его в одну из коммун гриболюдов, а ведь все знают – эти ребята творят чудеса – и, возможно, теперь он даже идет на поправку?

А может, мы просто упустили его – и он скрылся в струях дождя, блистая розовыми бликами на своей накидке, так похожей на балахон Призрачного Жнеца? Ведь мы были обсажены гамибиром…

Кто знает, что с ним сталось…

Эта крыша, со сложенными в триангуляцию стонущими мертвяками, с парнем, который собрался их прикончить, с двумя его приятелями, которые обнаружили его так вовремя. И главное, с этой наглой неоновой мордой Мутного Хэнка, которая всю ночь светит розовым на перекрестке между Мушиной Топью и Тваревыми Выпасами…

Эта крыша, возможно, и есть тот самый Сад Расходящихся Т.

И только одной «Т» так и не суждено было появиться – той, что Ибис собирался вырезать на лбу у одного из тройки бедных мертвых ублюдков.

Это я могу утверждать точно. Не будь я Фенхель, мать его, Данст!

Уже светает, когда я, чертовски пьяный, мокрый и грязный, на полусогнутых подгребаю к краснокирпичному кубу с бледно-зеленой неоновой вывеской. Щурюсь на надпись, пытаюсь прочитать.

Ну да, все правильно.

Мое арт-кафе. Правда, буква «Т» погасла… Когда просплюсь, надо будет сказать Разиле, чтоб разобрался.

Я не поднимаюсь на «свой», второй, этаж, следую в подвал.

Спотыкаясь и матерясь, отдергиваю портьеры, стучу в двери – ищу Янкову, хочу снять стресс. Пить вино, курить кальян, заряженный куруманским гашишем, и валяться на ее леопардовых простынях.

Вхожу в коридор, обитый плюшем, под красными чань-фэйскими фонариками. Останавливаюсь и не верю своим глазам.

Передо мной, прямо посреди коридора, Олеся…

На ней яркий макияж шлюхи. Глаза густо подведены черным, слой белой пудры, кроваво-красная помада, блестки на скулах. Дополняют образ туфли на высоченных каблуках, чулки с подвязками и боа из перьев.

Она пьяна вдрызг, или накурилась, или обсажена гамибиром.

– О, Фенхель! – хохочет Олеся. – И ты здесь?! Вот совпадение! Будешь первым клиентом! Ты ведь не против, мам?

Янкова смеется русалочьим смехом. Подмигивает мне.

– Доброе утро, котик! Рад, что зашел. Только глянь – она неподражаема, правда? После четвертой затяжки называет «мамой».

– Какого попирдолия тут творится, твою мать? – спрашиваю я.

– Новая девушка, – представляет Янкова. – Танья. Сегодня дебютирует! Правда, она мила?

– Какая еще Танья?!

Олеся хлопает накрашенными ресницами, надувает щеки. С шумом выпустив воздух сквозь сжатые губы, начинает смеяться:

– Как у этого! Аххаха! Ну, твоего друга! В пьесе его!!

Я вспоминаю, как читал ей пьесу мистера Смеха. История про парня, который сбежал из Города в глушь, встретил там новых интересных людей, влюбился в хорошую девушку и нашел друга…

А в итоге застрелил друга и навсегда потерял любовь. Сильная штука.

Она мне так понравилась, что я поделился ею с этой малолетней идиоткой.

Поворачиваюсь к Янковой:

– Я ее забираю.

Глаза моей старой подруги округляются.

– О, конечно! – говорит она. – Для тебя бесплатно и на любой срок. Ну, в разумных пределах…

– Ты, кажется, не врубилась? Я забираю ее насовсем. Где ее гребаные шмотки?!

Подхожу к Олесе, которая хохочет до слез, тыкая в меня пальцем и зажимая рот рукой.

– Что на тебя нашло? – Янкова искренне недоумевает. – Фенхель, ты даешь нам это помещение, есть договоренности… Это бизнес, мать его, верно? Что, к чертовой матери, с тобой не так?

– Это моя старая знакомая.

Олеся, давясь смехом, съезжает по стене. Сидит, расставив длинные ноги, в бесстыдной и соблазнительной позе. Но вместо похоти это вызывает во мне прилив бешеной ярости.

Опускаюсь на корточки, беру ее за голову, смотрю в расширенные зрачки.

– Эй?!

Насмешливо надувает щеки, качается из стороны в сторону.

– Чем вы ее накачали, сволота гребаная?

В дверях появляется Али. Одет в серую тройку и пепельный галстук. Но повыше галстука – истинный тарчах – борода лопатой, бледные узоры татуировки на выдающихся скулах, маленькие свирепые глазки, до синевы выбритый череп. Курирует заведение Янковой. Раньше мы, изредка встречаясь, обменивались приветствиями и, как в любом приличном бизнесе, – подарками на Яр-Новогод, Смеходень и Тезоименитства.

– Какие-то проблемы, Фенхель?

– Очень понравилась наша новая девушка, – улыбка на лице Янковой тает. – Собирается забрать. Насовсем.

Поднимаясь в полный рост, оборачиваюсь к Али. Тот, пронзая меня колючим взглядом, шевелит бородой:

– Что за дела, Фенхель, дружище?

– Али, дружище, произошло недоразумение. Девочка оказалась не в том месте не в то время. Готов уладить вопрос финансово.

Киваю на Олесю, которая уцепилась за край моего пиджака и бубнит что-то веселое, но неразборчивое. Затем вытаскиваю портмоне.

Волосатая лапа Али ложится поверх моей руки.

– Постой, – щерится он. – Фенхель, она сама пришла к нам. Милая девушка, как раз собирался попробовать… Но если настаиваешь, по дружбе, уступлю тебе первому.

Ухмыляется, показывая крепкие желтые зубы.

Олеся слабо поводит руками, запинается высоченными каблуками, моргает, издает неопределенный возглас.

– Похоже, девушка не хочет идти с тобой, Фенхель! – ржет Али.

Янкова вторит ему русалочьим смехом.

– Вы оба, заткнитесь! – приказываю я. – Я плачу за нее. И я ее забираю.

– Остынь, дружище. Что-то раскочегарился сегодня не на шутку. Не ошибся этажом – так говорить?

– Али, не нужно, – обрываю я. – Не нужно усложнять.

– Сам усложняешь, – он резко подается вперед, обдавая меня перегаром и табачным духом. – И дело тут не в деньгах, приятель. Дело в уважении…

Я отпаиваю Олесю горячим грогом в одной из укромных ниш на втором этаже «Сада». И предположить не мог, что она когда-нибудь окажется здесь. Увидит, как я живу.

Она сидит на обтянутом серебряной тканью диванчике, укутанная в шерстяное одеяло, трясется от озноба.

– Ты совсем дурочка?

Только стучит зубами в ответ. Тушь потекла, помада смазалась. Перепуганная и больная девчонка.

– Как отогреешься, отвезу тебя домой.

– Нет! – просит она. – Пожалуйста! Не хочу я туда, там все эти соседи, и вахтерша… Если увидят – будут разговоры…

– Чего ты этим добивалась?

Олеся утыкается носом в край одеяла, всхлипывает.

– Прекрати! Этого только не хватало.

– Подумала… все равно… Я неудачница, ничего хорошего мне не светит. Одно и то же – каждый день, эти бумажки, бумажки… А так – хоть весело, хоть попробовать…

– Весело?

Еще глубже зарывается носом в одеяло.

– Да у тебя совсем чердак поехал, малышка.

– Простите! Не хотела побеспокоить вас. Я не знала, что все зайдет так далеко. А потом опьянела, ничего не понимала. Вы меня выручили… Какая же я дура!

Она шумно шмыгает носом.

Я машу рукой.

Во всей этой истории я тоже выгляжу паршиво. Читал ей пьески про высокие отношения, заботился о карьере и нравственности, хренов благодетель. А сам якшаюсь со шлюхами и жульем, заведую притоном. Хорош ухажер!

Подхожу к столу, наливаю кальвадоса. Жадно опрокидываю рюмку. Цепляю из пачки сигарету.

Тяжелая бархатная портьера, отделяющая нас от зала, деликатно отходит в сторону, в просвете появляется физиономия Разилы.

– Ыыы, босс?

Я выхожу из ниши, обмениваемся парой-тройкой реплик. Ситуация с Али, в целом, улажена. Могут возникнуть некоторые вопросы на уровне Округа, но это Разила берет на себя.

Он молча тыкает себя в заросший густым волосом лоб. Я вспоминаю про свою шишку и чертово мокрое полотенце, которое до сих пор держу в руке. Прикладываю ко лбу.

– Спасибо, Разила!

– Аррр… Просто делаю свою работу, босс!

Возвращаюсь в нишу. Сажусь за стол, бросаю мокрый ком полотенца, наливаю еще одну рюмку.

– Я не думала, что все так далеко зайдет. Хотела просто посмотреть. Немного выпила, а потом эта женщина…

– Эта шлюха, – поправляю я.

Олеся снова утыкается носом в одеяло.

– Видел бы тебя отец…

Она ревет пуще прежнего.

Вот я и ввязался в очередную историю. Что же мне теперь с ней делать? Оставлять ее одну я не мог. Но быть с ней – да что я вам, гребаный святой?

Где же мне найти того, кто сможет о ней действительно позаботиться?

Я закуриваю сигарету, выхожу из-за портьеры, рассеянным взглядом обвожу зал, выпуская через ноздри струи дыма.

И вдруг вижу Карпоффа, раннюю пташку.

Сидит за столиком, разложив на нем свои чертежи, что-то увлеченно черкает в них, прикладываясь порой к кофейной кружке.

Какой-то гребаный день добрых дел, думаю я, стряхивая с сигареты пепел.

Направляюсь к Карпоффу, на ходу натягивая на лицо улыбку. Самую обаятельную из моих улыбок.

(И) Сад Расходящихся

Жизнь идет своим чередом.

Между прочим, у нас тут произошел государственный переворот.

Некрократия, конечно, сохранилась. И императорское правление – куда без него. Живем же с ним как-то вот уж, почитай, две тысячи лет, глядишь, и третью как-нибудь протянем. Хоть бы и со скрипом. Лишь бы войны не было.

Курс стабилизировался, нет такого дефицита. Все как-то устаканилось.

Но ведь всегда найдутся те, кому и этого мало?

Этот лысый парень, Чайна Льенин, все призывает к революции, толкает речи на секретных собраниях, мол, выжечь золоченую сволочь, разрушить башни. По городу гуляют распечатки его предшественников, братьев Строггейц, Марека и Энгла, у которых первым пунктом в политической программе стояло: «Счастье для всех, кто с нами, а из тех, кто против нас, – никто не уйдет!»

Д-р Карпофф стремительно растет по службе, получил кабинет побольше, расхаживает в черном вицмундире с серебристым шитьем. Теперь, говорит, перед ним замаячила реальная возможность стать некрократом. Подумывает принять это щедрое предложение. Тем более, им с Олесей вскоре понадобится более просторное, чем холостяцкая мансарда Карпоффа, жилье. Молодое семейство ожидает прибавления.

Успешно развивается и карьера Разилы. Он по-прежнему снимает шляпу при встрече со мной, но «боссом» уже не называет. По решению Окружного Схода Тваревых Выпасов ему отошло заведение Али. Того, кстати, только на прошлой неделе выловили из Навьи. Экспертиза округа установила причину смерти – «Самоутопление по причине безудержного пьянства сего лица и следующей за ним черной меланхолии сиречь бодунного синдрома». Бордель этажом ниже «Сада расходящихся Т» процветает. Прежние сотрудники сохранили свои места. С Янковой мы с тех пор не виделись, но поговаривают, мнение свое о Разиле она переменила и теперь сожительствует с ним душа в душу.

Похоже, Витольд скоро раскурит наконец свою «счастливую» сигару. Тамара при помощи своего жениха-некрократа протолкнула-таки одну из его первых пьес. Там нет и намека на того Мистера Смеха, которого знает город по зачитанным до дыр, скверно пропечатанным серым листкам. Зато пьесу собираются ставить в «Терпсихоре». Конечно, не обойдется без минимальной правки. Но Мосье Картуш ухмыляется уголком рта и крутит свою тросточку: «Живем один раз, Фенхель, а я все-таки люблю помацать жизнь за титеньки!»

Никаких вестей от Сильвии. Никаких вестей от экспедиции профессора Иванова-Индианы.

Регина сменила род деятельности и фамилию. В новой синеме Лукисберга-младшего играет Катарину Остиниановну, великую нашу императрицу-реформаторшу. Синема посвящена памяти Лукисберга-старшего, преставившегося в госпитале Преподобной Даны.

Жоан Солодовски выпустила новый суперселлер – политический триллер «О чем молчит некрократ».

Я все еще собираюсь уволить этого жука Грегора, своего гребаного адвоката-неудачника. Впрочем, он, когда напьется, так потешно танцует свои флюговские танцы! Это надо видеть.

Вывеску на моем кафе так и не починили. Руки не доходят. Временно оно именуется просто: «Сад расходящихся…»

Веди-Ребуса не поймали. Впрочем, и убийства давно прекратились – кто теперь вспоминает ту историю?

Что касается Кауперманна… Этот парень нас всех удивил. Я же уже упоминал государственный переворот? В общем, когда следующим утром по Яр-Инфернополису начали гулять листовки с портретом нового диктатора…

А впрочем, это уже совсем другая история.

Юлия Рыженкова

Z-люди

Я спустился по заплеванной лестнице на первый этаж общаги, и подъезд привычно встретил сладковатым трупным запахом. На корточках сидели трое зомбяков в шапках-петушках и замызганных комбинезонах с логотипом компании. На мне был такой же, но это единственное, что нас объединяло. Они молча проводили меня взглядами и даже не пошевельнулись: так и будут сидеть, пока их не потащат работать или пока не сгниют.

Позавтракать перед выходом мне не удалось: ржавый чайник вместе с припрятанными чайными пакетиками стырили еще месяц назад, а денег на новый не было. В таких случаях меня выручал Стас, но я уже давно его не видел. Неужели уволился, мне не сказав? Умыться тоже не получилось: очередь к умывальнику надо было занимать в шесть утра. Я решил, что начальство переживет мои нечищеные зубы: нужно, чтобы я закручивал гайки по десять часов в день, желательно без выходных и перерыва на обед, остальное никого не волнует. Я и закручивал. Уже семь лет. Как переехал сюда из Марютино, как устроился на завод, так и закручивал.

Пока шел от общаги до завода, неожиданно обратил внимание, что в мире вовсю бушует весна: птицы щебечут так, будто сошли с ума, бабочки бьются о мои плечи, не замечая, куда летят, ярко-красные и ядрено-желтые тюльпаны жадно впитывают солнечные лучи, стремясь вытянуться повыше. Я аж замер. Оглянулся по сторонам. Спокойной полноводной рекой к заводу стекались такие же работяги, но где шутки и смех? Где разговоры и приветствия? Улыбки, в конце концов?

«Какие, к черту, улыбки утром в четверг?» – ответил мне внутренний голос. Хочется лишь спать и дотянуть до вечера пятницы. Все. Руководство со вчерашней недели увеличило норму выработки, и мы уже ко вторнику еле переставляли ноги от усталости. Что нам эта весна, если всю ее пролежим под капотом грузовика? Что нам тюльпаны, если мы нюхаем лишь пары кислот лакокрасочного цеха? Я вздохнул и пошел, как все.

У проходной стояла незнакомая компания и отчаянно смолила, выдыхая серый дым в ярко-синее небо.

– Слыхал, в сборочный цех хотят пригнать зомбяков? – громко возмутился бородатый, смачно сплюнул и почему-то недобро на меня зыркнул. Я прошел мимо, хотя хотелось остановиться и расспросить. Сборочный – это же мой! Не дай бог, если и до нас доберется эта мертвяцкая зараза!

Удивительно, но ведь все произошло всего несколько лет назад! Кто бы мог подумать, что за такое короткое время мир изменится до неузнаваемости! Как там эта китайская корпорация называется? «Индастри зэд» вроде. Наши ее иначе как «Индустриальный зад» не называют. Они ведь придумали и запатентовали способ оживления мертвецов. Ну как, оживления… зомби из них делают. Поначалу народ решил, что человечество победило смерть, а потом понял, что это смерть победила человечество. Любимых так не оживить, а вот работники получаются отличные! Корми раз в сутки баландой, гоняй, как хочешь, зарплату платить не надо – ну просто идеальный работник! Не дешев, конечно, но окупается довольно быстро. Хочешь, чтобы подольше пожил, – подкармливай кровушкой, тогда и разваливаться на куски не начнет, даже соображалка появится. Так-то они лишь на тупую работу годятся, вроде как гайки закручивать, а на крови и что посерьезней делать будут. Вот у птицефабрик и появились заказы: живого барана или корову ж не будешь возить своим «работникам», а кур – легко! Не удивительно, что в нашей столовой по понедельникам обязательно делают куриный суп…

Руки привычно возились с проводами, я изредка поглядывал на цифровое табло, отсчитывающее такт движения – 220 секунд на операцию, – но думал о другом. Если вместо нас поставят зомбяков, окажемся на улице, как тысячи других безработных. И что делать? Найти работу таким, как я, с появлением «Индустриальной задницы» стало невозможно. Человек – это невыгодно. ИТР, инженер – это да, им зомбяки не конкуренты, но мне до ИТР, как до Китая. Пойти в одну из этих организаций, что вопит, будто отстаивает права рабочих? Ерунда. Они только языком чесать умеют да шумиху поднимать, но еще ни одна компания не отказалась от зомбяков, вернув на работу людей. Только наоборот происходит. Да, шум сейчас большой: в телевизоре политики и общественники только и твердят о новом законе, запрещающем использовать зомби в промышленных целях, но где он, закон? Говорят, прошел первое чтение Госдумы… года два назад. Больше его никто не видел.

Так что, возвращаться в Марютино? И чем там заниматься? Бухать? Там, конечно, нет зомбяков, но нет и работы. Совсем. Мать жалко. Если меня уволят, то она останется без денег: на ее пенсию можно только помереть.

В таких невеселых думах прошла половина рабочего дня, прозвучал сигнал на обед. Конвейер встал, повинуясь начальнику смены; я распрямил спину, прогнулся назад. Услышал, как хрустнули позвонки. От пневматического гайковерта гудели руки, ноги отваливались из-за того, что с утра не присел ни на секунду.

При найме это называли красивым словом «соцпакет», но реально это выглядело как слипшийся ком остывшей каши, недосоленный суп, носивший в меню по недоразумению название борща, и компот. Раз в неделю, как я уже говорил, давали курицу.

Ровный гул висел в столовой, но если прислушаться, становилось ясно, что состоял он лишь из шарканья ног по плиточному полу, стука ложек о тарелки, покашливаний, скрипа стульев. Казалось бы, на обеде можно расслабиться и поболтать? Ха! Как бы не так! Обед всего сорок пять минут, и за это время нужно успеть дойти до столовой, а это корпус в противоположной части огромной территории, выстоять очередь, поесть и вернуться обратно. Успеть вовремя можно, только если очень торопиться. За опоздание к пуску конвейера – режут десять процентов зарплаты. Три-четыре раза опоздаешь, просидишь потом месяц на чае с сухарями – и научишься есть быстро и молча.

После еды накрыло: хотелось спать, не просыпаясь, часов двадцать, все равно где, на третьем ли ярусе кровати в общажной комнате, под покачивающейся ли кабиной недособранного грузовика, в подъезде ли, пропахшем зомбяками, или среди алого моря тюльпанов. Но вместо этого я вернулся к конвейеру и… обомлел. Конвейерная линия стала границей, и, кажется, назревала война. С одной стороны нестройными, но все же рядами стояли зомбяки. С другой – работяги сборочного цеха. Отличить одних от других можно было по злости, с которой люди сжимали гаечные ключи, ломы, обрезки труб.

Зомбяк, вообще, очень похож на человека. Ну, до тех пор, пока разлагаться не начнет, конечно. Но отличить все же можно. Во-первых, он не моргает, во-вторых, если его порезать, то не пойдет кровь, ну и, в-третьих, он туп и ему на все плевать. Бывают, правда, исключения: если зомбяк напьется живой крови, лучше человеческой, тогда он на время становится самим собой, каким был до смерти. И если он был профессором математики, то вполне способен решать дифференциальные уравнения или что там делают профессора. Ну и моргает как миленький. Короче, внешне вообще не отличить от живого, только кровь из него не идет, если порезать.

Но тут разделение проходило четко: зомбяков с живыми никак не перепутаешь, одной курицы в неделю хватает, чтобы плоть не начала гнить, но не на осмысленность. «Все-таки бородатый был прав. Нам пригнали дешевую рабочую силу, и прости-прощай, ты теперь безработный двадцативосьмилетний парень из деревни», – сообщил очевидное мой внутренний голос.

– Что тут происходит? – взвизгнул начальник смены, вернувшийся наконец с обеда. Зомби молчали. Работяги тоже. Я дернулся было присоединиться к нашим, но понял, что не хочу влезать в драку. К тому же достать прямо сейчас оружие уже не получалось. При таких раскладах разумнее было спрятаться.

– Мертвяков на кладбище! Завод – для живых! – крикнул Ваныч, шкаф под два метра ростом, с кувалдой в руках. Ему всегда было до всего дело, так что я не удивился, увидев его во главе бунта.

– Они уже заняли ваши места. И это не мое решение, а распоряжение главного, – развел руками Ильдус Хасанович, маленький, ладно скроенный мужичонка с небольшими черными усиками. Я всегда относился к нему с симпатией, хоть и знал, что начальник смены – тот еще лис.

– Вот поэтому мы требуем сюда главного! – сверкнул глазами Ваныч, до белизны пальцев сжимая кувалду. – Иначе будет хуже. Люди на пределе! Не видишь, что ли?

Он сам был на пределе, голос срывался, но он все еще держал ярость в себе. Как и остальные.

– Ваныч, ну перестань. Ты же понимаешь, что ничего не изменится. Вам выплатят компенсацию за три месяца, они обещали, и это неплохо. На других заводах просто вышвыривают, и все, – устало, как маленькому, разъяснял начсмены.

Может, ему бы удалось успокоить мужиков, если бы не тупые зомби. Прозвучал сигнал начала работы, и те двинулись к конвейеру. Работяги же решили, что те прут на них, и с криками «Вали тварей» вломились в ряды мертвых.

Тяжелая кувалда снесла голову первому мертвяку, опрокинула на пол второго, Ваныч замахнулся на третьего. Силы и злости ему было не занимать. Следом за ним и остальные дали волю ярости: с утробным криком они ринулись на ненавистные создания. Сзади раздался визг баб, пришедших повозмущаться, но не готовых к бойне. Я прямо ощущал разлитую в воздухе ненависть к зомбякам, отнимающим работу и деньги. В школе мы проходили восстание луддитов, ломавших станки, потому что те заменяли собой рабочих. Зомби не станки, но… тоже механизмы. Хотя как по мне, так крушить нужно было «Индустриальную задницу», а не мертвяков.

Наши раскромсали с десяток зомби, когда до тех наконец дошло, что происходит. А, может, они просто, как акулы, почувствовали запах человеческой крови, но в мгновение ока из туповатых недотеп превратились в героев фильма ужасов. Бешеные глаза, звериный оскал и рык, сгорбленное, готовое к броску туловище, вытянутые вперед руки со скрюченными пальцами… У меня волоски по всему телу встали дыбом. Некоторые работяги тоже струхнули, сделали шаг назад, но других, залитых адреналином по уши, это лишь подхлестнуло, и они поперли второй волной.

Ваныч скинул с себя двоих, еще одному размозжил лицо, но тут же трое набросились сзади, повалили на пол и вонзили зубы во вздувшиеся от напряжения и злости вены на шее. Брызнуло темно-красным, от чего остальные взвились и, толкая друг друга, полезли отбивать добычу. Завязалась потасовка уже между мертвяками, и этим воспользовались работяги, насаживая тех на стальные обрезки труб, кромсая нежить монтировками, ломами и даже гаечными ключами.

Я ни разу не видел зомбяков в таком состоянии, а ведь это, оказывается, не только выгодные работники, но и удобные солдаты! Не чувствуя ни страха, ни боли, каждый в состоянии берсерка стоил как минимум троих, а то и пятерых усталых тружеников. Кто бы мог по-думать, что человеческие зубы и ногти – смертельное оружие! Зомби рвали живую плоть, напитываясь кровью, и от этого становились на порядок умнее и сильнее. Куски мяса, оторванные руки и ноги валялись на окровавленном полу вперемешку с трупами, пневмоинструментами, проводами и клочьями одежды. Кто-то нажал кнопку пуска, и ожил конвейер. Оранжевые, белые, песочные кабины с тактом в 220 секунд двигались вперед, собирая на себя ошметки человеческих тел и унося эти трофеи на главный конвейер.

То ли бабы позвали помощь, то ли работяги с главного конвейера сами все поняли, но в зал влетела толпа хмурых, вооруженных ломами и обрезками труб мужчин. Вовремя. К тому времени зомбяки почти выиграли битву, прижав сборщиков к стене. Тех осталось человек тридцать, две трети валялось с разорванными шеями. Мертвяки, хоть и пострадали: кто-то остался без руки, кому-то вырвали кусок мяса, один так просто шел с воткнутой в спину тонкой трубой, – выглядели бодрыми. У каждого рот и руки перемазаны красным, а в глазах лишь одно желание: убивать!

Вопль ужаса вырвался у подоспевшей подмоги. Кого-то стошнило прямо под ноги, но большинство вцепились покрепче в свое импровизированное оружие и с гортанным криком побежали на врага. Зомби отпрянули. Пятясь, они дошли до моего убежища, и уже невозможно было оставаться незамеченным. Безоружный, я вылез в самую гущу бойни, но к тому времени смешалось все: на меня нападали как зомби, так и люди, я уворачивался, отбивался, работая, по примеру мертвяков, руками и когтями, лишь бы живым и здоровым выбраться из этой мясорубки.

Обрезок трубы промелькнул слева, так близко, что вытерся о мой комбинезон и вонзился в живот зомбяка. Тот шагнул вперед, насаживая себя на железную палку еще сильнее, будто бабочка на иголку. Я увидел полные ужаса серые глаза молодого, лет восемнадцати, парня, сжимающего обеими ладонями трубу. Ему бы отпустить ее, отпрыгнуть назад, но он стоял, будто загипнотизированный. Острые зубы вонзились в тонкую шею и прокусили сонную артерию. Кровь забулькала, парень замахал руками, задергался, но зомбяк держал его крепко, прижимая к себе и жадно высасывая жизнь.

Я сам не заметил, как весь наш дерущийся клубок переместился в литейку. Огляделся, лишь когда услышал утробный, нечеловеческий рык: неисчислимое количество зомбяков бросило работу и хлынуло на пиршество. Литейный цех, как опасный для здоровья, одним из первых перевели на зомби-производство, и сколько их тут было – одному начальству известно. К тому времени я разжился небольшим ломом, забрав у убитого, и это пока спасало мне жизнь. Приходилось им работать как взбесившейся секундной стрелке, отмахиваясь ото всех, желающих меня сожрать или размозжить голову кувалдой.

Поскальзываясь на мокрой и липкой крови, вымазавшись в красном и черном с головы до ног, я еле держался. Стоял нестерпимый, одуряющий запах сладкой гнили, пота, фенола и крови. Нос забила мелкая черная пыль, от которой першило в горле и становилось тяжело дышать – сюда не рекомендуется входить без респиратора. Когда я уже был готов просто опустить руки от бессилия и умереть, распахнулись ворота и вбежала охрана. Не обычная, заводская, а Z-войска, созданные специально для усмирения зомби.

На легких черных скафандрах, чем-то напоминающих костюм аквалангиста, серебристый логотип «Industry Z», шея и голова защищены шлемом, крепящимся к скафандру. На плечах лежат будто небольшие гранатометы. Я вздохнул с облегчением: неужели сейчас все закончится? Но тут же снова напрягся: их всего четырнадцать.

Отряд перегруппировался, расположившись в шахматном порядке. С негромким хлопком из «гранатометов» вылетело разом семь сетей, накрыв и спутав ближайших дерущихся. Через секунду вылетело еще семь сетей, затем еще и еще. Стреляли безостановочно, так что меньше чем за минуту четверть уже валялась на полу, пытаясь разорвать крепкие двойные синтетические нити. Беда только в том, что точно прицелиться в таком месиве оказалось невозможно, так что в сети попадали и люди, которых мертвяки тут же радостно разрывали на части. Живые, впрочем, тоже не церемонились, разбивая головы плененным зомби. Начальство от этого явно будет не в восторге, не очень-то зомбяк дешев. Вот и присланный отряд не убивает их, а лишь обез-движивает.

Мертвяки, увидев нового врага, ринулись на него, и Z-войскам уже приходилось не столько усмирять, сколько защищаться. «Гранатометы» не успевали выплевывать сети, и вперед вышли трое бойцов с баллонами красного цвета. Они поливали особо ретивых сжиженным газом, замораживая их, и те замирали навсегда белоснежными статуями.

«М-да, кажется, дело плохо», – решил я. Если Z-войска начали убивать, то ситуация вышла из-под контроля. Впрочем, это стало очевидно всем буквально через минуту, когда насытившиеся зомбяки, обретя разум и оценив ситуацию, прекратили бессмысленную уже битву и бросились в противоположную сторону, к воротам, которые никто не подумал закрыть на замок. Выбежав на улицу, они первым делом рванули к ближайшему заводу: прессово-рамному, практически полностью работающему на зомбяцкой силе. Надо отдать должное Z-войскам: они делали все, что могли, но четырнадцать человек не способны остановить больше сотни зомби.

А после того, как открылись ворота прессово-рамного завода, на территории автомобильного гиганта включилась сирена и началась эвакуация.

Не знаю, о чем думали начальники, почему так долго не появлялась подмога и на что вообще все эти люди надеялись, но лично я одним из первых метнулся к выходу. Увы, то же сделали и все остальные, как люди, так и зомби, у которых к тому времени восстановилась способность думать и бояться. Наверное, они даже снова чувствовали боль. И уж точно им не хотелось умирать по второму разу! По большому счету, мы сейчас почти ничем не отличались: осмысленный, но затравленный взгляд, страх, желание выжить. Просто у кого-то при этом еще и колотилось от ужаса сердце, перегоняя кровь, а кто-то очень хотел этой крови напиться.

Я опять оказался в самой гуще, но теперь на меня никто не нападал: мы все просто хотели оказаться подальше отсюда. И ворота пали. Зомби хлынули на улицы города. Я попытался нырнуть во дворы, но наткнулся на работягу с монтировкой.

– Эй! Я свой! – заорал я, поднимая ладони вверх, но он меня будто не слышал. Следующее, что я помню – удар тяжелым по голове.

Когда очнулся – дико болела башка. Не сразу понял, где я. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Какой-то подвал, над потолком – окно с выбитым стеклом, сквозь него сочится лунный свет, так что вполне себе можно оглядеться, что я и сделал. Тут же вскочил на ноги: я был не один!

– Тшш, тихо, не бойся меня, – голос показался знакомым, откуда-то из другой жизни.

Темный силуэт медленно приближался, и в серебристом свете я разглядел широченные плечи, тугие бицепсы, обтянутые рубашкой, тяжелый подбородок, взъерошенные волосы, неоднократно сломанный нос. Он напоминал тафгая, и от этого становилось не по себе.

– Санёк, это же я.

Я вздрогнул. Санёк… Да, это я. Но откуда он меня знает? Уже смелее вгляделся в лицо, хотя для этого пришлось задрать голову.

– Стас? – В голове всплывали обрывки воспоминаний.

Страницы: «« ... 1516171819202122 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«В 1860 году еще полагали, что появляться на свет надлежит дома. Ныне же, гласит молва, верховные жр...
Артуро Перес-Реверте доверил бумаге опыт, страдания и сомнения тех, кто рискнул бросить вызов стихии...
Много лет, с самого детства, Инира ждала этого момента. Немного боялась, порой терялась в сомнениях ...
В учебном пособии рассматриваются основные вопросы социальной психологии, раскрыта сущность основных...
В двадцать лет Майя влюбилась. Все шло своим чередом – свидания, предложение руки и сердца, предсвад...
Что делать, если в родном селе женихов достойных днем с огнем не найти, а замуж хочется? Ответ прост...