Ангел-Хранитель 320 Поль Игорь

19.

– Самурай – Наконечнику-1. – раздается знакомый голос по взводному каналу. Сергей прислушивается, не забывая на бегу ощупывать взглядом окна.

– Наконечник-1 на связи, прием.

– Наблюдаю активность противника. В квадрате 35, ориентир «вышка», левее сто устраивается огневая точка. Цокольный этаж. Что-то вроде тяжелого пулемета или станкового излучателя. Вторая огневая точка – ориентир «чаша», левее пятьдесят. Похоже на легкое орудие. На крышах наблюдаю несколько расчетов ПЗРК. По Грузовому тракту постоянно движутся усиленные моторизованные патрули – по две бронемашины. Иногда высаживают до отделения пехоты. Передаю цифровые координаты укреплений.

– Принято, Самурай. Продолжать наблюдение. Конец связи.

Яркое утреннее солнце катит над опустевшим городком, вязнет в низких тучах. Цепь пехоты Демократического Союза упорно движется в километре позади взвода, как стая гончих, загоняющих дичь. Взвод ставит помехи, ускоряет темп, меняет направление движения, пытаясь оторваться, но цепочки красных точек уверенно движутся сзади, как приклеенные. Катят впереди пехоты грязно-серые коробочки бронемашин. Старательно объезжают брошенные на тротуарах машины. Снайперы разглядывают в прицелы одинаковые смуглые лица, дыхательные маски под зелеными стальными касками. Удивляются легким пластинчатым бронежилетам. Пытаясь замедлить продвижение противника, изредка бьют из темных глубин полуподвалов, выщелкивая из строя одну-две фигуры. Неясно, из какой дряни сделаны их защитные жилеты и от чего они должны защищать, но пули, выпущенные из длинных электромагнитных винтовок, прошивают невысокие фигурки навылет. Снайперы уже не стараются целиться в уязвимые участки тела, бьют куда удобнее – по корпусу. Цепи смыкаются, равнодушно оставляя на тротуарах трупы, и продолжают движение. Бронемашины в ответ бьют одиночными, наугад вышибая куски стен и в тучах пыли обрушивая плиты перекрытий. Серая пелена пыли и дыма стелется над тротуарами, перекрывая обзор. Снайперы оставляют позиции, прыгая через три ступеньки, врываются в опустевшие коридоры. Пугалами в развевающихся тряпках догоняют взвод.

Что-то неуловимо изменилось за прошедший час, пока бойцы длинными перебежками поочередно меряют тротуары. Сергей никак не может понять, что именно. Наконец, соображает, что в небе почти не слышно самолетов. Воздушный бой прекратился. Далекие раскаты двигателей звучали теперь где-то очень высоко, явно не представляя опасности. Запросив Триста двадцатого, Сергей убедился, что в пределах действия сканеров действительно отсутствует своя авиация.

– Заноза – Стреле-3. Сканеры показывают отсутствие нашей авиации, – тут же докладывает Сергей Фенечке.

– Принято, Заноза, – спокойно отзывается Фенечка. – Это и так ясно, без сканеров. Ушли они.

Стелс нервничает. Противник спешно закрепляется в городе. Сидящая на хвосте пехота стремится прижать взвод к основному рубежу обороны. Судя по всему, осталось немного. До двухкилометровой полосы вытравленной земли, отделяющей городок от границы порта, – всего три квартала. Не нарваться бы на засаду. «Мошки» сканируют дом за домом.

Высоко в небе нарастает раскатистый звук. В просветах туч растет, опускается вниз, ослепительно сияя, темная точка. Звук двоится, мечется между домами.

– Заноза – Наконечнику-1. Наблюдаю скоростную посадку космических судов небольшого тоннажа. Две единицы, – поймав сообщение Триста двадцатого, докладывает Сергей.

– Габи – Наконечнику-1. Подтверждаю наблюдение. Скорее всего, малые суда десанта.

– Наконечник-1. Принято.

В плотных раскатах не сразу узнаются звуки начинающегося боя. Передовое охранение натыкается на противника.

«Началось», – думает Сергей, припадая на колено спиной к зданию и ощупывая прицелом окна на противоположной стороне. Он так устал быть в постоянном напряжении, каждую минуту ожидая выстрела, что реальный бой воспринимается как облегчение. Хоть какая-то определенность. Триста двадцатый замирает на углу, прощупывает сканерами обе прилегающих улицы. Тут же сигнализирует о приближении противника с двух направлений. Тактическая карта значок за значком рисует красные метки среди квадратиков домов.

– Заноза – Наконечнику-1, противник с тыла, дистанция тысяча двести, до сорока единиц пехоты и шесть единиц легкой бронетехники.

В грохоте разрывов впереди редкие очереди автоматической винтовки почти неразличимы. Лейтенант отмахивается от Сергея, продолжая кричать:

– Взвод, в укрытие! Занять оборону. Мазила, Крест, отходите! Габи, прикрой их! Снайперы, на фланги! Огонь по всему, что видите.

– Здесь Мазила. Крест ранен. Тяжело. Отойти не могу. Нахожусь под огнем. Два дота в подвалах. Даю подсветку.

Лейтенант делает знак расчету пусковой. С направляющей лаунчера с шипением срывается огненная стрела, исчезает над крышей дома. Через пару секунд характерный звук плазменного взрыва вплетается в грохот боя. Огонь впереди вспыхивает с новой силой. «Мошки» засекают еще пару огневых точек. На углу присел на тротуар Пятьсот первый. Напротив него раз за разом хлопает подствольником Габи. КОП хлещет куда-то за угол из пулемета, посыпая тротуар блестящей желтой россыпью. В стену дома высоко над Габи то и дело бьют шальные пули. Стекла неслышно бьются, рассыпаются по тротуару хрустящим печеньем. Скучная улица с аккуратными домами на глазах быстро мрачнеет, щерится сквозь бетонную пыльцу выбитыми зубами окон. Зеленые точки передового дозора подмигивают оранжевым и быстро гаснут. «Мошки» транслируют сплошную серую пелену, сквозь которую мелькают трассы и вспышки разрывов. Сквозь плотный дым, смешанный с каменной пылью, истерзанные мертвые тела выделяются тактическим блоком как неясные дрожащие контуры. Габи, стреляя на ходу, пятится назад. Его КОП огромным тараном входит в подъезд дома, с хрустом разламывая хлипкие двери. Грубые ботинки топчут красивое женское белье и дорогие ковры в брошенных номерах-люкс. Элегантные двери вылетают в вихрях щепок от расстрелянных замков. Взвод быстро занимает оборону.

20.

– Здесь Заноза. Противник в зоне поражения, прошу разрешения открыть огонь.

– Фенечка – Занозе. Огонь по готовности.

– Давай, дружище, – шепчет Сергей КОПу. – Береги патроны. Сам не подставляйся. Я вниз, в подвал. Ты понемногу за мной. И ставь помехи, сбивай им все, что можно. Взводный диапазон не трогай.

Триста двадцатый хлопает из пушки по первой бронемашине, шустро обегает угол, развернув торс перпендикулярно движению.

– Принято. Открываю огонь. Человек Заноза будет доволен, – на бегу отзывается он.

Веселые игры в войну заканчиваются. Снаряд по крутой дымной дуге падает на медленно ползущую вдоль стены приземистую машину и разлетается в воздухе в нескольких метрах от ее хлипкой брони, сбитый системой защиты. Противник быстро учится. И показывает, что не так прост. Вражеская пехота продолжает удивлять слаженностью действий. Цепь ломается, растворяется вдоль стен. Невысокие коренастые бойцы быстро ориентируются по направлению огня и перебежками выпрыгивая из-за углов, стремятся сблизиться с противником. Триста двадцатый со звонкими «блямк» ловит грудью несколько пуль, рикошетирующих от его брони. Короткими очередями сметает с улицы пару-тройку наиболее ретивых наступающих и прошибает спиной оконный проем, в клубах пыли обрушиваясь в подвал.

Вступает в дело Орландо. Его КОП-700 из подвального полуокна соседнего дома часто бьет из пушки. Защита одной из коробочек не справляется, и серый силуэт замирает у стены ярким чадящим костром. В ответ сразу два броневика выскакивают с разных сторон дома поперек улицы, смешно подпрыгивая, плюются гулкими очередями. Брызжут куски бетона. Фасад трехэтажного дома с грохотом оседает в туче дыма и пыли, обнажая скелет перекрытий. Забористо матерится по-испански Орландо: Семисотый, хотя и цел, замурован в подвале. Броневики продолжают методично крушить стены близлежащих строений, прикрывая пехоту. Улицы затягивает пылью и дымом, в одном из домов вспыхивает пожар. Пламя жадно пожирает мебель в провалах стен, с гудением вырывается из выбитых окон. Часто стреляя на бегу, вражеская пехота закручивается справа налево вокруг позиций взвода, с ходу кидается дымовыми гранатами, делая и без того густую завесу непроницаемой.

«Прямо по нашему наставлению „Бой в городе“ работают», – мелькает в голове Сергея.

Броня превращается в хищного конкурента, то и дело норовящего подставить ножку в самый неподходящий момент. Сергей вполголоса яростно матерится сквозь зубы, разжигая в себе злость. Злость лучше, чем страх. Каждую секунду он ожидает предательского укола в спину. Нет, кайф ему сейчас ни к чему.

Из выбитого окна полуподвала ничего не видно. Жалобно звеня, осыпаются от близких разрывов остатки стекол. Трясется под ногами пол. Пыль с улицы вползает в оконные проемы, серой пудрой оседает на когда-то стерильном кухонном оборудовании и разделочных столах. Винтовка лежит на импровизированной баррикаде из перевернутой посудомоечной машины. Мельтешат на тактической карте красные значки. Они уже повсюду. Иногда внезапно появляются совсем рядом – сказывается малое количество следящих «мошек», десятками сгорающих от близких разрывов. Тогда Сергей бьет в окна осколочными из подствольника. Из соседней комнаты то и дело доносится грохот коротких очередей: Триста двадцатый засекает очередную мишень и сшибает ее. Дым и пыль для него не помеха. Пока ему удается держать назойливых человечков на расстоянии.

Какофонию боя перекрывает катящийся со всех сторон раскатистый гул. На близкий космодром продолжают опускаться десантные корабли. Дергается ствол, выбрасывая короткую очередь. В таком дыму огонь по готовности – самое то. Сергей плавно водит стволом по окнам, ожидая, пока система прицеливания нащупает что-то еще. Он отчетливо понимает, что бой идет не по плану и давно вышел за рамки так называемой «операции». Попросту говоря, они в полной заднице.

Взводный непрерывно вызывает роту. Помехи накрывают развалины плотной пеленой, но иногда ему удается прорваться. Докладывает обстановку, раз за разом требует огневой поддержки. Впустую. Похоже, их уже списали. Авиация ушла. Бросать «косилки» в глубину эшелонированной обороны противника, да еще в городе – гиблое дело. Все понимают это. «Бизоны» и «Кайманы» выдвинулись навстречу, но завязли в уличных боях в паре кварталов от Грузового тракта и сейчас при поддержке «косилок» с большими потерями откатываются назад. Две из пяти машин поддержки сбиты. По позициям батальона плотно работает авиация. В общем, картина нерадостная.

Винтовка снова коротко плюет огнем. Гаснет очередная красная точка. Целый рой пуль влетает в окно с правой стороны дома, обрушивает пласт штукатурки на стене. И без того пыльную комнату заволакивает непроницаемой белой взвесью. Пули продолжают долбить стену. Бетонная крошка разлетается вокруг, с грохотом бьет по нержавейке столов дождем осколков. Похоже на крупнокалиберный пулемет. Пора менять позицию. Сергей устанавливает плазменную гранату в режим растяжки, бросает ее на пол под окном и ползком выбирается к выбитым дверям.

Тактический блок показывает редкую россыпь зеленых точек. Часть из них моргает оранжевым. Кто-то мычит от боли сквозь треск помех. Зверски хочется пить. Темный коридор без окон мерцает в панораме шлема зеленоватой темнотой. Тут потише. Только продолжает подрагивать пол под ногами да пулемет Триста двадцатого бубукает через прикрытые двери.

Сквозь треск помех Фенечка интересуется, какого хрена Заноза вместе с КОПом забыл в своем подвале. Сергей внезапно чувствует, что он уже не тот новичок, каким пришел из учебного взвода. Он, наконец, понимает, что такое настоящая мотивация к службе. Маленькие упертые человечки дают ему стимул. Он мотивирован желанием выжить до полной усрачки. Сергей вежливо отвечает сержанту, что отрабатывает стрелковое упражнение по уничтожению полуроты вражеской пехоты с южного и юго-западного направлений. И что эта самая пехота так охренела, что уже в окна вот-вот полезет. И что не мешало бы сержанту рассказать снайперам о том, что иногда полезно для здоровья по вражеским пулеметам стрелять. И подкинуть десяток «мошек» перед позицией, а то свои кончились, а броневики без наведения не достать – они с закрытых позиций бьют так, что скоро один только подвал от дома и останется. И что лаунчеры могли бы немного шрапнели над перекрестком добавить, потому как грузовик снабжения за четыре тыщи верст на север остался. И что если у Фенечки патронов к пулемету нет, то пусть хотя бы не вякает под руку, потому как Триста двадцатый приканчивает предпоследний картридж и к нему скоро вместо пулемета штык придется приделывать. И что нянькой у него раньше был служака Кнут, а сейчас он, Заноза, уже на действительной контрактной службе и его организм материнское молоко уже не переваривает. И еще кое-что добавляет по-русски, уж совсем неуставное. К счастью для Сергея, Фенечка не полиглот. В этой дымной преисподней кто-то еще находит в себе силы хохотать. Габи, кто ж еще.

– Классно тебе салага выдал, Фенечка, – сквозь смех выговаривает Габи.

– Ты бы так стрелял, как хамишь, Заноза. Я бы тебя расстрелял, конечно, за нарушение субординации в боевой обстановке, да КОПом управлять некому, – хмуро отвечает Фенечка. – «Мошек» сейчас запущу, готовь истукана. Страйкер пару выстрелов даст. Подсвети. Слышал, Страйкер?

– Я … ов. Подсв…й, – голос ракетометчика почти исчез среди помех.

Сергей действует строго по наставлению. Он вообще начинает ощущать себя ходячей энциклопедией уставов. Вышибает замок короткой очередью. Ногой распахивает двери, бросает внутрь осколочную гранату. Вкатывается в комнату сразу после взрыва. Чадит разбитая перевернутая мебель. Пыль от выщербленных осколками стен оседает на пол. Никого. Он прицеливается в окно, нажимает кнопку целеуказания.

– Заноза – Страйкеру. Цель подсвечена.

Треск помех.

– Заноза – Страйкеру. Повторяю. Цель подсвечена.

– С…шу …е глухой. Лови…

Сергей приседает за перевернутый шкаф. Шрапнель вещь сама в себе, не разбирает, в кого бить. Грохот близкого разрыва. Пауза. Еще один. Несколько маленьких злобных шариков влетают в окна, впиваются в стены. Сергей с мстительным удовлетворением видит, как гаснут сразу несколько красных точек. Он поднимается, из-за шкафа водит винтовкой по окнам. Дожидается, пока система прицеливания выдает пару очередей, выскакивает в коридор. Кладет у порога еще один подарок. Заходите в гости, ублюдки.

21.

Фенечка не подвел, «мошек» перед домом и за перекрестком стало больше. Картинка четкая.

– Триста двадцатый, подави бронетехнику, две единицы. Отметка восемьдесят, левее пятьдесят.

– Принято, приступаю.

Распахиваются от выхлопа орудия створки дверей. Коридор сразу наполняется дымом. КОП размеренно лупит из пушки сериями по два выстрела, бережет боеприпасы. Значки бронемашин неохотно гаснут.

– Съели, уродцы? – шипит сквозь зубы Сергей. – Триста двадцатый, меняем позицию, – смотрит на вывалившегося в коридор закопченного, покрытого пулевыми зазубринами КОПа, пробегает глазами показатели телеметрии. Ободряюще хлопает перчаткой по пыльной броне, смеется: – Это тебе не по жуликам из засады палить!

Наушник временами просыпается, неразборчиво кричит хриплыми голосами:

– Снайпер, снайпер напротив! … «мошек»! Пастинена зацепило! … дым! Он через дым… Огонь прикрытия! Санчес, вперед! Снайпер между отметками семьдесят пять и семьдесят семь! … этаж! … вижу! Габи, сноси первый этаж! … снарядов! Вход! Вход! Держи лестницу! Граната! Они внизу! Габи, поджарь их!

Сергей и Триста двадцатый бегут по длинному темному коридору, пока не упираются в завал. Обрушившаяся лестница перекрывает дорогу нагромождениями бетонных обломков. Скрюченными пальцами торчат из завала изогнутые прутья арматуры. Где-то сзади оглушительно лопается снаряд. Пол сильно сотрясается. Волна горячего воздуха толкает Сергея в спину. Шевелится, как живой, бетон завала, ползет вперед. С потолка сыплются панели отделки.

Сергей бегом возвращается назад. КОП тяжело топает следом. На месте дверей, из которых КОП вышел минуту назад – дымящийся пролом. Обломки стены разбросаны по коридору. В комнате жадно гудит огонь. Черный дым стелится по потолку, толстыми щупальцами тянется к решеткам вентиляции.

– Заноза – Фенечке. Меняю позицию, прошу поддержки.

Тишина. Ровный шум помех.

– Заноза, у тебя что, броня барахлит? – интересуется кто-то едва различимым голосом. – … накрыло Фенечку … за него.

– Я на отметке девяносто. Юго-западный угол. Меняю позицию. Прошу поддержки, – отвечает Сергей.

– Некому тебя поддерживать. Тут у нас тяжелая пехота на подходе. И снайперы появились. Бьют так, что головы не поднять. Их не берет ничего. Призраки какие-то. От отделения трое осталось, включая тебя. На первом этаже противник. Второй держим пока. Так что бросай свой угол, выбирайся сюда. Восточная стена. Двигай КОПа, выбей их. Берегись снайперов.

– Принято, выдвигаюсь. – И Триста двадцатому: – Ну что, придется побегать, дружище. Топай за мной. В здании противник. Приготовь огнемет.

– …Наконечник-1 … Внимание, Копье-1 … передаю вводную … «косилка» идет с запада… оторваться от противника… прорываться … западном направлении… пять минут… – пробивается через помехи прерывистый голос взводного. Сергей не разобрал и половины. Тактический блок теряет связь, не может принять вводную.

Сергей находит служебную лестницу, вместе с КОПом начинает медленно подниматься, шаря перед собой винтовкой от бедра. Пара «мошек» над головой шныряют по полу и стенам в поисках ловушек. Лестничный марш ощутимо трясет от тяжелой поступи Триста двадцатого. Сердце бухает, как молот, в ожидании неожиданной встречи лоб в лоб с чужой мордой в маске. Автодоктор все же решает, что пора вмешаться. Колет спину боевым коктейлем.

«Если эта война еще неделю продлится, определенно я на иглу подсяду», – думает Сергей.

Похоже, южную стену больше никто не держит. Коридор под ними озаряется вспышкой плазменной гранаты. Сработал подарочек. Враг уже внутри. Одна за другой в коридоре рвутся чужие гранаты. Выкатываются на захламленный пластик пола едва различимые среди дыма силуэты. Триста двадцатый сметает их одной короткой очередью.

Сергей уже на площадке рядом с дверью на первый этаж. Ему спокойно. Хочется выбить ногой дверь вместе с куском стены. Он чувствует, что легко может сделать это. Происходящее вдруг начинает напоминать ему игру. Ему непременно надо всех убить. Убивать – это такой кайф. За этой дверью – враг. Микрофоны шлема доносят возню за стеной, чужие гортанные выкрики и частые выстрелы из незнакомого оружия. Смутные силуэты на прицельной панораме. Я здесь, я уже близко, уроды!

Внизу противник делает новую попытку прорваться в коридор. Пули щербят стену вокруг лестницы, с визгом рикошетят от железных перил. КОП шлет предупреждение, без паузы бьет из пушки вниз за угол. Сергей едва успевает присесть от дымного языка выхлопа, размазавшегося по стене. Плазменный разрыв поднимает температуру подвального коридора до нескольких тысяч градусов. Прикольный спецэффект. Горит все. Горит и разлетается белыми брызгами расплавленный бетон. Горит самый воздух. Волна огня выхлестывает из-за угла, жадно растекается вверх. Не доходит до площадки каких-то пару метров. Покрытие брони потрескивает от жара. Трещат наколенники, обжигая колени через мокрые прокладки. По крайней мере, теперь минут десять ему оттуда точно ничего не грозит. Классное кино. Господи, когда же, наконец, антракт? Сил нет, как отлить охота!

«Когда тебя совсем прижало, и ты не знаешь, что делать – делай хоть что-нибудь. Вдруг сделаешь правильно?» Сергей словно наяву видит шевелящиеся губы Кнута, произносившие эти слова среди обожженных развалин на полигоне Форт-Дикса. И тут же принимает решение.

Триста двадцатый раскручивает ротор, короткой очередью размалывает дверь в труху. Пускает в проем по широкой дуге струю из огнемета. Гул и треск пламени, дикий многоголосый визг горящих заживо зверьков.

– Здесь Заноза, не стрелять! – кричит Сергей в ларингофон, прячась за широкой спиной КОПа и поливая дальние углы длинными очередями. Достает предпоследнюю гранату, минирует лестничную площадку.

Триста двадцатый впереди мелко переступает по реке чадного пламени, жадно лижущей замусоренный искусственный паркет холла, бьет из пулемета куда-то в дальний угол. Скрывается за выщербленной несущей колонной.

– Чтоб я без тебя делал, страхолюдина, – скалится сзади Сергей.

– Я КОП триста двадцать. Расход патронов для пулемета – девяносто процентов. Расход снарядов – пятьдесят процентов, – короткий доклад спускает Сергея с небес. – В пределах здания противник не обнаружен. Наблюдаю противника в восточном направлении – пять единиц тяжелой пехоты, удаление от двухсот до трехсот метров, более десяти единиц легкой пехоты, удаление до двухсот метров. В здании напротив наблюдаю две единицы животных незнакомого вида. Существа предварительно классифицированы как опасные для жизни человека.

– Огонь по пехоте. Береги боеприпасы. Приступай.

На фоне горящих стен Триста двадцатый, весь в копоти, в отметинах от пуль и осколков, ощетиненный дымящимися стволами, похож на ангела смерти. Вокруг него еще тлеют обугленные трупы с коленями, поджатыми к подбородкам. Он бьет скупыми очередями через вывалившуюся переднюю стену, не обращая внимания на щелкающие вокруг него пули. Скрывается в близком разрыве осколочной гранаты – кто-то лупит по нему из подствольника. Делает пару шагов за полуразрушенную стену. Несколько раз добавляет из пушки. Пустой картридж тяжело катится по груде кирпичного мусора. Слоится перед домом черно-белый дым. Нехотя тянется в огромные проломы стен. Редкие неприцельные пули с улицы высекают каменную крошку. Сергей так свыкся с ними, что уже не обращает внимания.

– Триста двадцатый, ко мне, перезарядка! – Сергей избавляется от картриджа из заплечного мешка. Это – последний. Остается еще запасной для пушки на поясной разгрузке КОПа. Потом – хоть вправду в штыковую.

– Третье отделение, как вы там? Живы? – интересуется Сергей, привалившись спиной к колонне.

Он приоткрывает стекло шлема, с наслаждением глотает теплую воду из фляжки. В горле сразу начинает першить от коктейля из пыли, едкого дыма и вони паленого мяса. Разглядывает тактическую карту. Или у него броня барахлит, или от взвода едва десяток человек осталось.

– Живы, живы. Вовремя подоспел, – отвечает через пролом в потолке Камински. – Мы тут этих ублюдков неслабо покрошили. Перли напролом, будто пули им нипочем. Теперь будут ссаться, как только про мобильную пехоту услышат. Тактика подавляющего огневого превосходства, мать ее…

Его лицо из-под поднятой лицевой пластины светится дурацкой улыбкой. Глаза на потном лице удивленно щурятся на помойку из трупов и строительного мусора внизу, словно только что узрели дело рук своих.

– Патронами не поделитесь? – с надеждой вопрошает Сергей.

– Сам собери. Там внизу наших много было, – равнодушно откликается Камински. – Голову береги. Снайперы где-то напротив, «мошки» их в упор не видят. Бьют навскидку, сволочи.

Сергей, чертыхаясь, ползет через холл, старательно прячась за грудами обожженных кирпичей. Натыкается на чью-то ногу в имперском ботинке. Разгребает каменные обломки в поисках подсумка. Есть. Всего пара магазинов. Одна осколочная граната. Одна дымовая. Кассета для подствольника. Хоть что-то.

Он старательно сдувает пыль с трофеев, распихивает их по подсумкам. С сожалением смотрит на свою густо забитую пылью винтовку. Почистить бы. Не решается, ограничивается поверхностной чисткой. Неуклюже развернувшись на месте, он пускается в обратный путь, к укрытию среди остатков стены.

По плечу с размаху бьют тяжелой палкой. Автодоктор мгновенно реагирует, впрыскивая обезболивающее. Неслышный выстрел с улицы почти не различим в шуме боя. Сергей замирает, прижавшись к полу. Прислушивается к ощущениям. Боли вроде нет. Хотя из-за химии ее так сразу и не различишь. Эйфория боевого коктейля еще бродит в крови, превращая страх и боль в сосредоточенное блаженство. Крови нет. Рука нащупывает здоровенную вмятину в наплечнике. Пуля прошла по касательной. Повезло.

Бдительный КОП дважды бухает из пушки. Выхлопы закручивают до потолка клубы пыли. Что-то неподалеку невидимо рушится.

– Опасные животные уничтожены, – докладывает Триста двадцатый. – Опасное животное не распознается электронными средствами. Опасное животное распознается только в оптическом и акустическом диапазонах.

– Так это снайпер! – догадывается Сергей. – Круто, Триста двадцатый. Ты мне жизнь спас.

– КОП триста двадцатый обещал, что человек Заноза не перестанет существовать.

– Ангел-хранитель, – устало улыбается Сергей. – Занеси опасное животное в базу. В категорию «снайперы».

– Выполнено.

– Живой, Заноза? – спрашивает сверху Камински.

– Чуть не зацепило. Тут Триста двадцатый до ваших снайперов добрался, – отвечает Сергей. – Слышь, Камински? КОП говорит, эти твари электроникой не распознаются. Так что только глазками и простой оптикой их можно увидеть. Прими к сведению.

– Вот падлы! То-то я смотрю, они как невидимки! – восхищается Камински. – Ладно, попробуем без шлема. Столько они ребят положили, суки! И взводного срезали. Сейчас сообщу всем циркулярно.

В закопченной, засыпанной пылью груде железа в дальнем углу холла Сергей с трудом узнает остатки Пятьсот первого. Торчат пучки световодов из развороченного плечевого сустава. Оплавленные сквозные дыры на торсе. Тусклые цилиндры гильз от безоткатки раскатились среди каменных обломков. Чем это его? Зрелище погибшей машины, до конца отдавшей себя людям, вызывает щемящее чувство. Словно видишь собаку, погибшую, защищая своего хозяина. Господи, она-то чем виновата? Внезапно поймав себя на мысли, что только что без всяких эмоций шарил по карманам своего мертвого товарища, Сергей отводит взгляд от покореженной машины.

– Заноза – Габи, Заноза – Габи, прием, – начинает бубнить в ларингофон Сергей. Габи не отзывается.

– Слышь, Заноза, у тебя что, с броней проблемы? – снова кричит через пролом в потолке Камински.

– Вроде нет. Тесты проходит, – уныло откликается Сергей.

– Тогда какого … ты все время мертвецов кличешь?

– Хрен его знает, – с сожалением говорит Сергей. – Лучше думать, что это электроника барахлит.

– Тоже верно, – соглашается Камински, сплевывая вниз. – Вон там твой Габи, у стены. У него магазин перекосило. А истукан вышел его прикрыть. Уже мертвого защищал. Там как раз пехота прорвалась, он их целую кучу в упор настрелял. Пока патроны не кончились. Тут его тяжелая пехота и достала. Даже лежа из пушки бить пытался.

– Ясно, – кивает Сергей. Сверху стучит короткая очередь. Хлопает подствольник. – Что там у вас?

– Санчес кого-то увидел. Обкладывают нас, сволочи.

За обрушившейся бетонной балкой прикорнул солдат в оливково-зеленой форме. Сергей впервые видит врага так близко. Равнодушно разглядывает его, прихлебывая из фляжки. Невысокий. Тяжелая каска с коротким штырьком антенны сползла назад, туго натянув ремешками кожу на подбородке. Почти без брони. Только припудренный свежей пылью складчатый бронежилет поверх комбеза. Короткие сапоги с рубчатой мягкой подошвой. На поясе сзади массивный подсумок с расстегнутым клапаном. Лопатка в чехле. Скрюченные желтые пальцы без перчаток в последнем усилии стиснули короткий черный карабин. Сергей наклоняется, стараясь рассмотреть оружие внимательнее. Дрянь какая-то. Примитивный прицел. Никакой электроники. Короткая труба подствольника. Похоже, однозарядного. Широкий пластиковый магазин. Всего патронов на 20-30. Калибр приличный – 8-9 миллиметров. Больше имперского. Сергей презрительно морщится. Воевать с этим можно, но недолго. От трупа исходит странный незнакомый запах, различимый даже среди вони сгоревшего мяса. Сергей перехватывает свою винтовку за ствол, толкает темную фигуру прикладом. Тело нехотя заваливается на бок, хвастливо демонстрирует Сергею окровавленные лохмотья на груди. Открытые черные глаза внимательно изучают стену.

Откуда-то справа нарастают звуки боя. Остатки взвода пытаются оторваться от противника.

– Внимание, Заноза, сейчас наша очередь, – голос Камински снова звучит в наушнике. – По команде будь готов открыть огонь прикрытия. Бей по окнам – там полно снайперов. Ставим дым. Прорываемся на запад, в направлении ориентира «башня». «Косилка» на подходе, наведет шороху. Готовность через минуту.

– Принял, – механически отвечает Сергей.

Далекое, ни с чем не сравнимое «чиф-чиф-чиф» вертолета огневой поддержки стряхивает с Сергея оцепенение. Словно он просыпается и обнаруживает, что все, что с ним происходило до сих пор, – просто дурной сон. Усиленная химией надежда на лучшее пробуждает в нем жажду деятельности. Он быстро счищает с присевшего КОПа грязь и копоть, наспех чистит его стволы длинным шомполом.

В конце концов, он неплохо выдрессирован. У него хорошее оружие. И пока еще есть боеприпасы. Так почему бы не случиться чуду и не позволить ему выбраться из этого ада?

22.

Вертолет поддержки приближается грохочущим вестником смерти. Черно-зеленое хищное тело стремительно петляет над самыми крышами, ныряет в провалы улиц, снова выпрыгивает вверх, не давая ракетчикам времени навести свои массивные трубы. Дым над провалившимися крышами, которые «косилка» походя превращает в развалины, отмечает ее марш. Полыхающие ловушки ослепительными искрами разлетаются далеко в стороны, бьются в стены, крутящимися шутихами катаются по крышам. Грозная машина кажется неуязвимой. Повинуясь целеуказателю, россыпь ракет срывается с ее бортов. Через миг ближайшие перекрестки скрываются в море огня. Ударная волна дробит камни тротуара, брызжущими струями выхлестывает остатки оконных стекол. Щупальца ракет тянутся вдоль улицы. Где-то позади Сергея оседает целый дом, погребя под собой сразу несколько огневых точек. «Косилка» закладывает широкий вираж, поливая крыши из роторных пушек.

Радиосвязь практически не работает. Взмывает вверх сигнальная ракета. Хлопки подствольников забрасывают улицу крутящимися дымными вулканами. Сергей мысленно кивает КОПу. Триста двадцатый открывает огонь прикрытия, хлещет по окнам скупыми очередями. Прицельная панорама рисует зеленые контуры фигур, чертиками из табакерки выпрыгивающих из проломов, изо всех сил бегущих в клубах дыма. Сергей не успевает заметить красную искру на карте, как КОП уже бьет по окну напротив из пушки, обрушивая потолок.

Кажется невозможным, что что-то может выжить в этих разбомбленных в щебень развалинах. Сергею не хочется думать о том, что происходит с людьми в убежищах под домами. Вопреки здравому смыслу, крупнокалиберные трассы и росчерки ракет с разных сторон тянутся к вертолету. «Косилка» искрит от попаданий, дымно отстреливается ячейками активной защиты. Она яростно вертится над крышами, теряя куски брони. Она огрызается огнем, разваливая стены и заливая брызжущим пламенем крыши. Она в своем праве. Воздух – ее стихия. Вязкое нечто волнами растекается из-под пятнистого брюха. Какая-то новая дрянь. Что-то связанное с гравитацией. Половина дома, вздымая тучу пыли, беззвучно осыпается кучей дробленого кирпича. Дайте пилоту время, он смешает этот поганый городишко с грязью. Упрямые человечки один за другим принимают смерть, едва успев выстрелить из примитивного оружия.

Взвод залегает за перекрестком. Наша очередь. Сергей набирает воздуха, как в воду бросается в дымную преисподнюю. Ноги – сами по себе. Как заводные пружины, они отталкивают от себя разбитые камни тротуара. Из дома напротив выбегает Страйкер. Его второй номер убит, он тяжело трусит, волоча на плече массивный лаунчер. Триста двадцатый мерно топает посреди улицы, крутит торсом. Электронные мозги перегружены обилием далеких целей. Он борется с собой, разрываясь между необходимостью беречь боеприпасы и желанием уничтожить противника.

К тому времени, как Сергей добегает до залегшего, огрызающегося огнем взвода, чадящая «косилка», истратив запас везения, тяжело врезается в соседний дом и замирает, наполовину погребенная под обвалом. Черный дым валит из отстреленного аварийного люка. Камни вокруг густо курятся пыльными облачками попаданий.

– Заноза, КОПа на перекресток, прикрыть летунов, – командует сержант Лапо. В отсутствие взводного он теперь самый главный. – Третье отделение, вперед, обеспечить эвакуацию.

– Вечно мы с краю, – огрызается на бегу Санчес. Втроем они зигзагами бегут вперед, словно у них горят пятки. Взвод позади открывает огонь прикрытия, полосуя очередями окна вдоль улицы. Толку, конечно, никакого, но внимание приятно.

Триста двадцатый выметывается на перекресток перед вертолетом, уже покрытый густеющим дымом завесы. Мечется под пулями, огрызаясь огнем. Огневые точки переключают внимание на новую цель. Робот скачет среди руин, уходя от прицельного огня. Тяжелые пулеметы вслед за ним выбивают из стен кирпичи.

Из-за ячеистой зеленой брони вертолет похож на огромного реликтового хищника. Из дымящего люка тряпичной куклой вываливается невысокий пилот в распахнутом шлеме. Одна рука у него висит безжизненной плетью. Хвостом волочится сзади оборванный интерфейсный кабель. Глаза – мутные озерца, глядящие в никуда. Он накачан стимуляторами до самых бровей. Санчес и Камински подхватывают его под мышки, бегом волокут в сторону от вертолета. Сергей падает под надежную сверхпрочную тушу, пристраивает винтовку между камней. Все по уставу. Он прикрывает эвакуацию. На самом деле ему глубоко фиолетово, дотащат летчика живым или нет. Он отчетливо понимает, что без поддержки им из этого дерьма не выбраться. А поддержка – вот она, дымит под обвалом. Он беспокоится за КОПа, танцующего среди разрывов. Часто бьет из подствольника по вспышкам выстрелов. Яркие шары плазменных разрывов даже через дым заставляют забрало шлема темнеть. Противно чиркают по вертолетной броне искры рикошетов. Близко. Пора сваливать. «Достаточно, уходи, – приказывает он Триста двадцатому. – Я прикрою». Тот молнией отскакивает за спасительный угол, напоследок наподдав из пушки по настырному пулеметчику.

Над головой внезапно оживает закопченный ствол здоровенной дуры – роторной пушки. Гудя, разворачивается в сторону улицы, обваливая кирпичную кладку. Сергей тупо смотрит на него. Матерясь, оставляет винтовку, подтягивается, вкатывается в люк. Легко сказать – вкатывается. Такая большая снаружи, внутри «косилка» представляет собой какую-то тесную нору, скорее, технический лаз для обслуживания и эвакуации. Остальное забито оружием и механизмами. Пригнувшись, Сергей с трудом протискивается через тесный проход. Сыплют искрами разбитые панели и перебитые кабели. Белыми клочьями свисает с потолка пожарная пена. Нудно жужжат аварийные зуммеры. Что-то, едко шипя, тлеет под панелями пола. Машина умирает.

Оператор висит в полукруглом темном отсеке, весь в прозрачном коконе из эластичных подвесок. Он слепо крутит головой в огромном шлеме. Руки по локоть погружены в ячейки тактильного управления. Сергей толкает его в плечо, кричит через динамик шлема: «Сэр, надо уходить! Тут нельзя оставаться. Я вас прикрою». Оператор слышит его. Дергает плечом. Отчетливо качает головой: «Я остаюсь. Не хочу. Уходи». Сергей только сейчас замечает, что пол ячейки густо залит кровью из перебитых ног. Как он держится? Видимо, только на стимуляторах. Оператор уже забыл о Сергее. Он живет в своем, видимом только ему мире. В своем радужном предсмертном сне он снова летит над ровными квадратиками домов. Он шевелит стволом и открывает частый огонь, сотрясая тело железного зверя крупной дрожью. Сергей кивает бесчувственной спине. Ему кажется, что он понял. Каждый вправе умереть так, как хочет. Он уважает это право. Он прикасается перчаткой к чужому плечу, тихо пятится назад, вываливается наружу. Подхватывает винтовку. Быстро перебегает за угол. Пригнувшись, семенит к позиции взвода. КОП топает рядом, закрывая его корпусом.

Подыхающий хищник никак не может смириться со смертью. За спиной раздирает воздух грохот автоматической пушки. Сергей всей кожей ощущает, как ливень снарядов крошит бетон. Оператор спешит. Бьет по малейшему шевелению. По вспышке выстрела. По теплу тела. По щелчку затвора. По всему. Оператор торопится прихватить с собой как можно больше. Наверстывает то, чего не успел в воздухе. Он уже сам за себя. Жизнь вытекает из него по капле, вместе с брызгами горячих дымящихся гильз.

«Интересно, как бы я хотел умереть?» – мелькает на бегу идиотская мыслишка. Глаза ощупывают руины. Умирать тут, среди камней, с глоткой, забитой пылью, почему-то не хочется. Умирать надо среди сочной садовой зелени. Желательно у моря. Хотя… Умирать не хочется и там.

Сергей не добегает до взвода каких-то пятьдесят метров. Нечеловеческое чутье КОПа заставляет его прыгнуть в пролом стены. Вслед за ним вваливается Триста двадцатый. Сергей еще катится вниз по перекошенной плите пола, когда небо обрушивается на землю. Беззвучный удар вышибает из легких воздух. Бетонный пол огромным батутом раскачивается вверх-вниз. В звенящей тишине крошатся стены и плавно оседают перекрытия. Ослепительный белый свет на мгновенье останавливает калейдоскоп обломков. Повисают в воздухе кирпичи и куски бетона. Радужно искрится завеса пыли. Потом свет резко гаснет. Как будто где-то щелкают выключателем. И вот он уже – долгожданный конец. Наступает темнота.

23.

Тишина. Звук падающих капель. Шелест мокрой травы под ногами. Голос над ухом режет слух:

– Едва успел. Извини брат, у нас тут тоже бюрократия. На все вызовы не успеваешь вовремя реагировать.

Вокруг чернильная темнота. Нет, не так. Чернильная, значит черная. А черный – тоже цвет. Тут темнота какая-то бесцветная. АБСОЛЮТНАЯ. Сергей пытается разглядеть говорящего. Пытается поднести к глазам руку. С удивлением обнаруживает, что забыл как это делается. Так и висит чурка чуркой не понять где и не понять в чем. Пялится невидящими глазами в никуда.

– Ты тоже хорош. – выговаривает ему голос. – Мог бы и не играть в героя. Вдруг я не успел бы? Понимаешь, о чем я?

Сергей кивает. То есть, думает, что кивает. Собеседника, похоже, его реакция устраивает. Голос веселеет, становится более развязным. Жалуется.

– Вы, люди, так расплодились, что приходиться работать с постоянной перегрузкой. Мыслимое ли дело – только у меня вас уже больше ста тыщ! Я физически не успеваю за всеми присматривать. Пока вожусь с одним, остальные тут же начинают делать глупости. Жениться. Красть друг у друга. Писать дурацкие книжонки. Играть в войну.

Если бы у Сергея был рот, он бы непременно его открыл. В башке теснятся хороводы вопросов. Выбрать бы хоть один.

– Слушай, а ты кто? – силится спросить он.

– Мог бы и сам догадаться, – обижается голос. – Я о тебе был лучшего мнения.

– Скажи, – торопится Сергей. – А те, что сегодня умерли, они что, получается – просто тебя не дождались?

– Почему именно меня? Я тут не один. У нас, брат, тут такая вертикаль… Словом, полная бухгалтерия…

– А те, в которых мы стреляли? – допытывается Сергей.

– Слушай, ты думаешь, ты один такой умный!? – возмущается голос. – Меня, между прочим, уже ждут. Не задерживайте очередь. Ладно… Тут такая петрушка. Каждому свое. Кто хочет умирать – умирает. Кто хочет жить – живет. Каждому воздается то, что возжелается. Если успеваем, конечно. А так – что выйдет, то и получается. Те, кого ты убил, рождены, чтобы умирать во славу Демократии. С большой буквы. Так что ты им сегодня услугу оказал.

– Получается, те из наших, кто сегодня умер, просто недостаточно хотели жить?

– Нет, вы, люди, точно рехнутые. За обезьянами приглядывать не в пример проще. Никакой гребаной жизненной философии. Ладно, как говорится, получите и распишитесь. Мне действительно пора. Бывай, солдатик. – Голос удаляется, шелестя травой.

Темнота густеет. Из нее постепенно проступают мутные контуры. Обвалившиеся стены. Сорванные с петель двери. Перекосившийся потолок с большим проломом в середине. В пролом видны яркие точки. Это звезды.

Хочется пить. Кружится голова. Слегка тошнит. После хорошей дозы всегда так. Надо бы выломать из гнезда блок автодоктора. Кажется, болит каждая косточка. Где-то не слишком далеко погромыхивает. Забрало почему-то поднято. Настойчивое шевеление в мозгах. Такблок показывает одинокую зеленую точку рядом. Триста двадцатый. Цел, зараза. Бьется в башку через командный чип. Успокойся, дружище. Все путем… кажется.

Ноги полузасыпаны. Но действуют. Сергей с наслаждением шевелит ими. Вытаскивает из кучки щебня сначала одну, потом другую. Осторожно садится. Прислушивается к ощущениям. В голове словно порылись совком для мусора. Собственное имя вспоминается с некоторым напряжением. Откуда я? Ах да, из этих, как их, – из «Диких пчел»! Славно полетали, «дикие пчелы». Жаль, что недолго. Надо что-то сделать. Ах да, связь!

– Здесь Заноза, Копье-1. Всем, кто меня слышит. Прием, – губы бездумно бормочут в ларингофон. Прерывистый гул и треск помех. Скользящая трансляция. Броня повторяет вызов на десятках диапазонов. Хрен тебе! Полная демобилизация.

– Здесь Заноза, Копье-1. Всем, кто меня слышит. Нахожусь в окружении. Запрашиваю помощь. Прием.

– Заноза, здесь Такшип-18. Да не слышит тебя никто. Направленные помехи. Чего тебе? – внезапно шелестит откуда-то далекий голос.

Сергей задумывается. А вправду – чего ему? Водички бы холодной. А лучше пива. Ну, можно еще эту, эвакуацию. Точно, эвакуацию! Губы вспоминают заученную формулу.

– Заноза – Такшипу-18. Запрашиваю эвакуацию. Передаю координаты и код подтверждения.

– Извини, парень, это не ко мне, – прерывает его собеседник. – Проси чего-нибудь еще.

– Заноза – Такшипу-18. Тогда огневую поддержку. Можешь?

– Что я тебе, авианосец, что ли? Тебе же ясно сказано – такшип я.

«Они еще спрашивают, за что их в пехоте не любят…» – думает Сергей. Вслух же уточняет: – А чего тогда ты можешь, Такшип-18?

– По правде говоря, парень, я уже ни хрена ни могу. Я тут на орбите без снарядов и без горючего болтаюсь, и «птички» меня через пять минут в сито превратят.

– Понял тебя, Такшип-18. Тогда сообщение командованию передай. Форт-Дикс. Первый мобильной.

– Это запросто. Давай в темпе. Через тридцать секунд выхожу из зоны приема.

– Передаю. – Сергей утапливает кнопку сброса записи. Шифрованный пакет, вместивший в себя трое суток его жизни, в момент улетает черт-те куда.

– Принято, – голос слабеет. – Удачи, пехота!

– Удачи, Такшип-18…

Он с минуту посидел, просто медленно вдыхая горький воздух. Это так здорово – дышать.

– Триста двадцатый, чем нас накрыло?

Полузасыпанный КОП, как черт из преисподней, отвечает из глубокого подземелья:

– Позиции взвода были атакованы с воздуха. Боеприпас предварительно классифицирован как тяжелая самонаводящаяся ракета класса «воздух-земля» с разделяющимися боеголовками фугасного типа.

«Хрен там конец, – проносится в голове, – просто небольшая передышка».

24.

Взревывание тревожного баззера вырывает Стейнберга из тяжелого сна, похожего на обморок. Он очумело трясет головой, глаза с трудом фокусируются на зеленом пятне голограммы управления.

– …опасность! Угроза атаки! Наблюдаю множественные недружественные объекты! Корабль переведен в состояние боевой готовности! Активирован стелс-режим. Установлена связь с базой Шестого Колониального флота. Принимаю оперативные данные. Принимаю вводную. Вводная получена. – Мелодичный женский голос обстоятельно диктует Стейнбергу его приговор.

– Дьявол! Неужели опять?! – возмущается лейтенант.

– Доклад: огневые средства в готовности. Система защиты в готовности. Внимание командиру: вахты не на постах. Предупреждение: действия судна в автоматическом режиме резко снижают его эффективность… – Женский голос увлеченно играет в войну. Господи, как же Карл ненавидел сейчас разработчиков голосового интерфейса!

– Естественно, откуда ей взяться, вахте-то, – бурчит он себе под нос, просматривая данные вводной. – Ни хрена себе!

Сочный шматок тяжелого авианосца. Еще один. Фрегаты охранения. Эсминцы. Ого – ударный крейсер. Туча палубной авиации. Большой десантный транспорт на орбите Джорджии. Как гласит вводная – его цель. Предотвратить высадку десанта путем повреждения транспорта и недопущения его посадки на планету.

– Они меня что, с ударным авианосцем перепутали? – Стейнбергу захотелось почесать макушку. Увы, шлем не доставил ему такого удовольствия. – Команда: доклад статуса вооружения.

– Доклад: система подачи боеприпасов главного калибра правого борта неисправна. Противокорабельная ракета «Акцент» в установке номер четыре не проходит диагностические тесты. Сорок процентов зенитных и противоракетных систем неисправны. Элеваторы подачи боеприпасов зенитных систем номер три и номер четыре диагностические тесты не проходят. Использование системы ближней противоракетной защиты не рекомендуется ввиду перегрузки энергосистемы. Вывожу диаграмму готовности огневых систем.

Управляющая голограмма расцвечивается схемой, наполненной красными линиями и квадратиками. Редкие зеленые вкрапления смотрятся исключениями из общей картины.

– Принято, – отвечает Стейнберг, изучая схему. Да уж, картина. Десяток здоровенных зомби разминаются на ринге. Полуослепший калека на костылях бодро ковыляет к канатам, улыбаясь зрителям выбитыми зубами.

– Доклад, – не унимается застоявшаяся без дела система управления. Ей словно не терпится бросить фрегат и себя в мясорубку. – Рекомендуемая тактика боя: приближение к цели в стелс-режиме на дистанцию пуска главного калибра. Залп ракетами главного калибра с предельной дистанции. Запуск имитаторов. Постановка помех. Повторный залп невозможен ввиду повреждения системы подачи боеприпасов. Последующий уход в направлении базы флота. Залп главного калибра демаскирует судно.

– Иными словами, я успею пальнуть один раз, потом меня обнаружат и в минуту превратят в пар, – переводит для себя лейтенант. Удачное возвращение к жизни из неимоверного, просто фантастического везения превращается в стопроцентное самоубийство.

– Доклад завершен. Переход к рекомендованному плану боя через десять секунд… девять… восемь…

– Даже и не мечтай об этом, дамочка! – возмущается Стейнберг. Роль статиста его не устраивает. – Если уж мне суждено подохнуть, пусть я сам буду за рулем! Команда: максимальное ускорение. Выход к цели в стелс-режиме на треть дистанции поражения главного калибра. Полный залп главным калибром. Запуск всех имитаторов. Выход на орбиту Эскудо курсом на базу флота. Привести в готовность средства экстренной эвакуации. Привести в готовность систему ближней противоракетной защиты. Зенитным и противоракетным постам – огонь на половине дистанции эффективного поражения.

Компьютер затыкается на полуслове, умильным голосом сообщает:

– Принято. Команда в стадии исполнения.

Резко наваливается перегрузка. Судно набирает ход. Тревожно светятся рубиновые индикаторы. Калека хрустит суставами, разминая парализованные ноги.

– А ты чего ждал, – говорит Стейнберг голограмме. – У нас не фрегат, а дырявое корыто.

– Доклад: мощность главного двигателя достигла семидесяти процентов. Перегрев реактора наступит через пять минут. Выход к цели на заданную дистанцию – через три минуты десять секунд. Средства экстренной эвакуации приведены в готовность. Зенитные и противоракетные системы в готовности.