Маленький свободный народец Пратчетт Терри

Глава 3

Держи каргу!

Мисс Тик сняла шляпу и потянула за верёвочку, приделанную изнутри. С тихим пощёлкиванием и шуршанием ведьмовский головной убор в несколько приёмов перевоплотился обратно в потрёпанную соломенную шляпку. Мисс Тик подобрала осыпавшиеся бумажные цветы и аккуратно вернула их на место.

– Уфф! – тяжело выдохнула ведьма, покончив с делом.

– Неужели ты вот так просто возьмёшь и отпустишь эту девчонку? – спросил жаб – он к этому времени сидел на столе.

– А что такого?

– Но ведь она явно умеет видеть с Первого Взгляда и думать Задним Умом! Весьма многообещающее сочетание!

– Она – маленькая всезнайка, – сказала мисс Тик.

– Ага. В точности как ты сама. Ты ведь почувствовала, что из девочки может выйти толк, верно? Я точно знаю, потому что ты с ней не церемонилась, а ты не церемонишься как раз с теми, кому удалось произвести на тебя впечатление.

– Хочешь, превращу тебя в лягушку?

– Дай-ка подумать… Лучше кожа, задние лапы сильнее, да ещё и принцесса, может статься, поцелует… Да, согласен. Всегда к вашим услугам, госпожа.

– Есть участь и похуже, чем быть жабой, – мрачно сказала мисс Тик.

– Ага, сама как-нибудь попробуй. Ладно, не важно. Как бы там ни было, девочка мне понравилась.

– Мне тоже, – призналась мисс Тик. – Она узнаёт, что старуха умерла, потому что здешние болваны приняли её за ведьму, – и что же делает наша девочка? Решает стать ведьмой, чтобы им не вздумалось уморить ещё кого-нибудь! На неё выпрыгивает из реки чудище – она ему сковородкой по сусалам! Слышал присловье: «Земля свою ведьму найдёт»? Вот именно это тут и случилось, готова поспорить. Но меловая ведьма… Ведьмы любят гранит и базальт, чтобы под ногами была твёрдая скала, как глубоко ни копни! А мел… Ты знаешь, что он такое?

– Вот ты мне сейчас и расскажешь.

– Мел – это раковины миллиардов и миллиардов морских моллюсков, крохотных и беспомощных, умерших миллионы лет назад. Мел – мягкий, топкий, засасывающий. Даже известняк, и тот лучше. Но… она выросла на Меловых холмах, и при этом воля её тверда, а ум остёр. Прирождённая ведьма. На меловых землях! Немыслимо!

– И как она отделала Дженни! – добавил жаб. – Талантище!

– Возможно, но ей понадобится нечто большее, чем просто талант. Дженни Зелёные Зубы не блещет умом, – сказала мисс Тик. – Это всего лишь Пугательный Монстр первого уровня. Кроме того, стихия Дженни – стоячая вода, и тварь, должно быть, растерялась, оказавшись в реке. Дальше будет намного, намного сложнее.

– А что значит «Пугательный Монстр первого уровня»? – спросил жаб. – Что-то не припомню, чтобы ты о таких упоминала.

– Я не только ведьма, но и учитель. – Мисс Тик водрузила шляпу на голову. – А значит, я составляю списки. Даю оценки. Я расписываю всё твёрдым красивым почерком чернилами двух цветов. Дженни Зелёные Зубы – одно из множества существ, придуманных взрослыми, чтобы отпугивать детей от опасных мест. – Она вздохнула. – Кто бы наконец запретил взрослым придумывать разных тварей…

– Ты должна остаться и помочь девочке, – заявил жаб.

– Я здесь почти ни на что не способна, – сказала мисс Тик. – Говорила же тебе. Это мел. И потом, вспомни маленьких рыжих человечков. Нак-мак-Фигли заговорили с ней! Предупредили её! Я за всю жизнь ни одного из них не видела! Кто знает, на что она способна с такими-то союзниками?

Она взяла жабу со стола.

– Знаешь, что тут начинается? – продолжала ведьма. – Всё, что до поры было заперто в старых сказках. Всё то, почему нельзя сходить с тропы, открывать запретные двери, произносить запретные слова, рассыпать соль. Все истории, после которых детям снятся кошмары. Все чудовища, затаившиеся под самой большой кроватью на свете… Где-то все сказки – быль и все сны – реальность. И они станут былью здесь, если их не остановить. Если бы не Нак-мак-Фигли, я бы испугалась по-настоящему. Но поскольку они здесь, я отправляюсь за помощью. Без помела это займёт не меньше двух дней!

– Нечестно бросать девочку одну со всем этим, – сказал жаб.

– Она не будет одна. Она будет с тобой.

– О.

Тиффани спала в одной комнате с Ханной и Фастидией. Когда они пришли, она проснулась и некоторое время лежала в темноте, пока дыхание сестёр не сделалось ровным и размеренным и их не поглотили сны о молодых стригалях, скинувших за работой рубахи.

За окном над холмами вспыхивали молнии летней грозы, рокотал гром.

Гром и Молния. Для Тиффани это были прежде всего собачьи клички, а уж потом она узнала, что так зовут грохот и вспышки в грозу. Овчарки всегда сопровождали бабушку, в домах и на улице. Мелькнут, бывало, размытыми от быстроты чёрно-белыми всполохами в поле – и вот они уже здесь, рядом с бабушкой, сидят, вывалив языки, и не сводят преданных глаз с лица хозяйки. Половина овчарок на холмах была щенками Молнии, натасканными матушкой Болен.

Тиффани ходила с родителями на Овчарочьи Смотры, которые проводились каждый год. На Смотры приходили все пастухи Меловых холмов. А самые лучшие соревновались в выучке овчарок. Собаки на смотровом поле гуртовали овец, делили стадо на части, загоняли его в загоны, – а порой распугивали животных или грызлись друг с другом, потому что даже самая лучшая и воспитанная овчарка может утром встать не с той лапы. Но матушка с Громом и Молнией никогда не участвовала в соревнованиях. Она стояла у ограды поля, попыхивая своей вонючей трубкой, и внимательно следила за выступлениями. Овчарки лежали у её ног. И отец Тиффани как-то сказал, мол, после каждого выступления судьи тревожно поглядывают на матушку Болен, пытаясь угадать, как оно ей показалось.

На самом деле все пастухи поглядывали на матушку Болен. Она никогда, ни разу в жизни не выходила на смотровое поле, потому что матушка Болен была самим духом Смотров. Кивнёт она тебе, когда ты закончишь показывать своё мастерство, буркнет: «Сойдёт…» – и ты герой дня, и все холмы у твоих ног.

Когда Тиффани была маленькой и только начинала познавать Холмовье с бабушкой, Гром и Молния нянчили её – сидели поодаль, пока она играла, присматривали. А иногда бабушка разрешала ей взять овчарок и согнать овец вместе – о, как Тиффани этим гордилась! Она носилась по полям, визжа: «Ко мне!», «Туда!», «Рядом!» – и, о чудо, собаки отлично гуртовали стадо.

Теперь-то она понимала, что овчарки отлично гуртовали стадо сами по себе, что бы она там ни вопила. Бабушка просто сидела поодаль, покуривала трубочку, и собаки читали её мысли. Они отродясь слушались только хозяйку…

Немного погодя буря поутихла и лишь дождь остался шуршать за окном.

Кот Крысодав навалился на дверь снаружи, приоткрыл её, протиснулся в спальню и запрыгнул на кровать. Это был здоровенный котяра, но текучий. Он был таким жирным, что на любой более или менее ровной поверхности постепенно растекался плоским меховым бурдюком немалых размеров. Тиффани он на дух не выносил, но никогда не позволял личным чувствам встать на пути к тёплому гнёздышку для сна.

Тиффани, должно быть, заснула, потому что разбудили её голоса.

– Раскудрыть! Ото ж сказанула – вы пошли-нашли каргу! Кака-така собой этая карга, а? По мне так все верзуны на одно рыло, ыть!

– Мал-не-мал Джорджи, рыбарь, грил, карга – громазда девка!

– Вот уж сподмогнул, ыть! Да они тут все громазды девки!

– Цыть, вы, оба-два ни-вбей-мозгахрясь! Всяк знает: у карги чепунец как гора!

– Тады ой! Тады, раз она дрыхс – ужо не карга?

– Эй? Привет? – окликнула Тиффани.

Воцарилась тишина, расшитая только тонкими стежками сестринского дыхания. Но каким-то необъяснимым образом это была тишина, которая получается, когда кто-то очень-очень старается не шуметь.

Тиффани свесилась с кровати и заглянула под неё. Там не было ничего, кроме ночного горшка.

Голоса говорили точь-в-точь как человечек, которого она видела на реке. Тиффани снова легла и стала вслушиваться в залитое лунным светом безмолвие. Вскоре у неё заболели уши.

Тогда она задумалась о том, как выглядит школа ведьмовства и почему она до сих пор её не видела.

Она знала каждый дюйм на две мили вокруг. Больше всего Тиффани любила реку, где в заводях грелись на солнце, паря над тиной, полосатые щуки, а на крутом берегу гнездились зимородки. В миле или около того выше по течению жили цапли, и ей нравилось подкрадываться к ним, когда они ловили рыбу в тростнике, – в мире нет ничего смешнее, чем цапля, пытающаяся срочно взлететь.

Тиффани стала снова погружаться в дрёму, перебирая в голове земли окрест. Она знала тут всё. Не было вокруг такого тайного уголка, о котором бы она не подозревала.

Но, может быть, были волшебные двери? Если бы у Тиффани была своя школа магии, она, Тиффани, снабдила бы её именно волшебными дверями. Которые могут вести куда угодно, даже за сотню миль отсюда. Достаточно посмотреть на особую скалу, скажем, в лунном свете, – и вот тебе, пожалуйста, ещё одна дверь.

Но школа, школа… Там будут учить летать на помеле, и как сделать тулью шляпы острой-преострой, словно иголка, и как готовить волшебную еду, и там у неё будет много новых друзей…

– Что, малюха дрыхс?

– Ах-ха, ни шур-шур.

Тиффани открыла глаза. Голоса под кроватью теперь отдавались тихим эхом. Хорошо, что горшок вымыт начисто…

– Лады, а ну драпс, черепокс-то мал-мал.

В следующий раз голоса донеслись уже из другого угла комнаты. Тиффани пожалела, что её уши не могут поворачиваться, как у кошек.

– Зырь, домишко! С мал-мал стуликами и всяко-тако!

Они нашли кукольный домик, поняла Тиффани.

Домик был довольно большой, господин Чурбакс сделал его для старшей сестры Тиффани, когда та была маленькой (а сейчас она уже вышла замуж, уехала и у неё подрастали двое собственных детей). Домик был не из хрупких и изящных игрушек. Господин Чурбакс был чужд изящества. Но за долгие годы маленькие хозяйки домика украсили его лоскутками и кое-какой незамысловатой мебелью.

Судя по интонациям, обладатели загадочных голосов решили, что попали во дворец.

– Ой-ой! Да ты зырь, како роскокоство! И кловати тута! С поддухами!

– Цыть! Этих разбудишь!

– Да я ж как мал-мала мышка! Ааргх! Аты-баты!

– Чё? Каки аты-баты?

– Красны мундилксы!

Ага, это они увидели игрушечных солдатиков, подумала Тиффани. Строго говоря, солдатикам нечего делать в кукольном доме, но Винворт до них ещё не дорос, и они стали невольными соучастниками кукольных чаепитий. Ну, более или менее кукольных. Мало какая игрушка сможет выжить в относительной сохранности в руках многих поколений фермерских детей. Последний раз, когда Тиффани пыталась собрать гостей на чаепитие, за столом сидели тряпичная кукла без головы, двое солдатиков и три четверти плюшевого мишки.

Из кукольного домика раздались звуки потасовки.

– Ах-ха, попался! Слышь, ты, твоя мамаш шьёт? Дык пусть заштопает!.. Ааргх! У него бошка что твоя колода!

– Раскудрыть! Тут тушка без бошки!

– А что ты хотел, вона ведмед сидает! А ну, получи мал-мала люлей с левой!

И хотя трое обладателей голосов сражались с игрушками, которые не могли дать сдачи, а уж одноногий плюшевый медведь точно драться не мог, Тиффани почему-то казалось, что чужаки встретили сопротивление.

– Держ-держ-держу! Ну, ща ты у меня огребёшь, зараза липуча!

– Кто меня за ногу цап?! Зубаксами?!

– Эй, а ну!.. Да вы ж друг другу люлей накидали, чудаки позорные, лопни мои буркалы!

Крысодав, разлёгшийся на Тиффани, зашевелился. Он был толстым и ленивым котом, но, когда надо было в прыжке настигнуть нечто маленькое и шевелящееся, он становился быстрым, как молния. Нельзя было допустить, чтобы он поймал… тех, кому принадлежали голоса. Что бы там эти голоса ни говорили…

Тиффани громко кашлянула.

– Ну вот! – зашипел кто-то в кукольном домике. – Из-за вас верзуны прочухались! Драпс-драпс!

Снова воцарилась тишина. Послушав её некоторое время, Тиффани решила, что на сей раз она больше похожа на безмолвие опустевшей комнаты, чем на тишину, в которой кто-то умудряется не издавать ни звука. Крысодав снова затих и принялся перебирать лапами, потроша кого-то в жирнокошачьем сне.

Тиффани выждала ещё какое-то время, встала и прокралась через комнату, старательно переступив пару скрипучих половиц. Спустившись в темноте по лестнице, она оказалась в кухне, где при свете луны залезла на стул, сняла с матушкиной полки книгу сказок, отодвинула щеколду на задней двери и вышла в тёплую летнюю ночь.

Снаружи клубился туман, но на небе были видно несколько звёздочек и прибывающая луна между второй четвертью и полнолунием. Про фазы луны Тиффани вычитала в «Ещегоднике», и ей понравилось. Теперь можно было говорить про себя не «Луна почти полная», а «Ах, сегодня такая прибывающая луна…»

Возможно, это говорит о Тиффани больше, чем она сама согласилась бы рассказать.

В свете восходящей луны холмы казались чёрной стеной на полнеба. Тиффани по привычке попыталась высмотреть на них знакомый огонёк – фонарь бабушкиной кибитки.

Матушка Болен не позволила ни одному ягнёнку потеряться и пропасть. Одно из самых ранних воспоминаний Тиффани было о том, как мама поднесла её к окошку холодной весенней ночью… Над горами мерцали мириады звёзд, а ещё одна, из созвездия матушки Болен, зигзагом ползла сквозь ночь. Бабушка никогда не шла спать, если ягнёнок потерялся. Какая бы погода ни стояла на дворе, она отправлялась на поиски.

В доме, где живёт большая семья, есть только одно место, чтобы уединиться, – туалет. В эту будочку, состоящую из трёх отсеков, и шли все, когда хотели побыть в одиночестве. Там всегда была свеча, а на верёвочке висел прошлогодний «Ещегодник». Издатели хорошо знали своих читателей и печатали его на мягкой и тонкой бумаге.

Тиффани зажгла свечу, устроилась поудобнее и раскрыла книгу сказок. Прибывающая луна заглядывала в вырез на двери, сделанный в форме полумесяца.

Книга Тиффани никогда не нравилась. Уж больно навязчиво сказки старались втолковать ей, что она должна делать и что думать. Не сходи с тропы, не открывай дверь, но бойся злой ведьмы, потому что она злая. Ах да, и ещё поверь, что при выборе жены главное – какой у неё размер ноги.

Многие сказки казались Тиффани весьма подозрительными. Одна, например, заканчивалась тем, что двое хороших детишек запихивали ведьму в её собственную печку. После того, что случилось с госпожой Клацли, Тиффани не могла спокойно думать об этом. Такие сказки морочат людям голову, решила она. «Да ну? – думала Тиффани, перечитав историю. – Ни у кого в доме нет такой печки, чтобы засунуть туда человека целиком! И вообще, с чего эти детишки решили, будто могут есть чужие дома почём зря?» Или взять хоть того мальчишку, у которого не хватило ума понять, что корова не может стоить пять бобов. Кто дал ему право убивать великана и забирать его золото? Не говоря уже о том, что этот балбес – просто экологический вандал какой-то. А если девочка не может отличить волка от собственной бабушки, значит, или девица тупа как пробка, или у них в семье все на редкость уродливы. В сказках не было ни капли правды. Но госпожа Клацли умерла из-за них.

Тиффани перелистывала страницы в поисках нужной картинки. Пусть она терпеть не могла сказки, ничего прекрасней этих картинок она в жизни не видела.

Она перевернула ещё одну страницу и наконец нашла, что искала.

Как правило, эльфы на картинках выглядели совершенно неинтересно. Больше всего они напоминали девчачий кружок по бальным танцам после столкновения с зарослями ежевики. Но на этой картинке всё было иначе. Странные краски, отсутствие теней… Трава и ромашки возвышались над эльфами – наверное, это должно было означать, что эльфы крохотные, но они были большими, огромными. Они выглядели людьми, только очень странными. И совсем не походили на эльфов, если уж на то пошло. Почти все обходились без крылышек. Если честно, это были очень странные создания. Некоторые – так настоящие чудовища. У девчушек в балетных пачках не было бы против них ни единого шанса.

И что самое странное, эта картинка, единственная во всей книге, выглядела так, будто художник писал с натуры. На прочих картинках девочки с крылышками и пузатые карапузы были ненастоящими, слишком слащавыми. Но глядя на эту, становилось ясно, что художник видел то, что рисовал… «Хотя бы мысленно», – подумала Тиффани.

Она присмотрелась к левому нижнему углу картинки. Она и раньше замечала это, но если не знаешь, где искать, можно и проглядеть… Там, в углу, сердито скалился маленький рыжеволосый человечек, одетый в короткий килт и кожаный жилет. На вид он был очень злой. И… – Тиффани поднесла свечу, чтобы рассмотреть получше, – да, одной рукой он делал жест, явно предназначенный зрителю.

И даже если не знать, что жест этот неприличный, догадаться труда не составит.

Снаружи донеслись голоса. Тиффани чуть приоткрыла дверь ногой – ведьма всегда прислушивается к тому, что говорят вокруг.

Голоса доносились из-за изгороди, за которой в поле спали овцы, предназначенные на продажу. Утром их отгонят на рынок. Но овцы, как известно, не особенно разговорчивы. Тиффани выскользнула наружу, в предрассветный туман и подкралась к изгороди. Там была небольшая дыра, сквозь которую можно было заглянуть, – должно быть, дело лап кроликов.

– Раскудрыть! Мы ж не бурана хотели, а кокоптаху!

– Э, что бе, что ко… А ну, каждый хвать по ходуле!

– Ах-ха, все кокоптахи в сарае, тырь-хватай что есть!

– А ну цыть! Цыть, грю!

– Э, да кто услыхнёт-то, а? Тыкс, йан, тан… тетра!

Баран чуть приподнялся, тревожно мемекнул и помчался прочь хвостом вперёд. Тиффани показалось, что над травой возле его копыт мелькнули рыжие волосы, но толком она ничего разглядеть не успела, потому что баран быстро растворился в тумане.

Она протиснулась сквозь кроличью лазейку, не обращая внимания на концы прутьев, царапающие кожу. Матушка Болен ни за что бы не позволила никому украсть животное из её стада, даже невидимкам.

Но туман сгустился, и к тому же теперь Тиффани услышала какой-то шорох в курятнике.

Баран, стремительно уносящийся в туманную даль задом наперёд, может подождать. Сейчас надо спасать наседок. За последние полмесяца в курятник уже дважды забиралась лиса, и уцелевшие куры почти перестали нестись.

Тиффани пробежала через огород, цепляясь ночной сорочкой за подпорки гороха и кусты крыжовника, и рывком распахнула дверь в курятник.

В курятнике вовсе не было того переполоха, который случился бы, явись туда лиса. Но куры возбуждённо кудахтали, а петух Фуфырь нервно вышагивал из угла в угол. Одна из наседок смущённо хохлилась. Тиффани быстро схватила её и подняла. Под курицей обнаружились два маленьких человечка с рыжими волосами и синей кожей. Каждый держал в охапке яйцо. Человечки уставились на Тиффани с очень виноватым видом.

– Ой, не! – вскрикнул кто-то из них. – Малюха! Она ж карга!

– Верните наши яйца! – сказала Тиффани. – Как не стыдно! И я вам не карга!

Человечки посмотрели друг на друга, потом на яйца.

– Каки-таки яйки? – удивился один.

– Яйца, которые у вас в руках! – строго сказала Тиффани.

– Чё? А, эти? Дыкс это яйки, ах-ха? – сказал тот, что заговорил первым, и вытаращился на яйца так, будто впервые их видел. – А мы-то дум-дум, что за штука така… Дум-дум, воно того, булыганы.

– Ах-ха, булыганы, – нервно подтвердил второй.

– Мы, того, шмыг погреваться, – продолжал первый. – Гля, тут повезде эти кругляксы насованы. Мы смекснули: ото ж кокоптахи и кудах-тахают.

– Ах-ха, кудах-тах-тах, кудах-тах-тах, – отчаянно закивал второй.

– Так мы им мал-мал подмогли…

– Положите – яйца – где взяли! – отчеканила Тиффани.

Тот, что больше помалкивал, ткнул приятеля локтем в бок.

– Слыхал, что она грит? Валит беда…{9} Лучше бум пай-пай. Поперёк Боленов – не того, а то кыкс… А она ж карга! Она зелён-бошку шандаракснула, а зелён-бошку ещё никто не шандараксал!

– Ах-ха, и кыкс я сам не смекснул.

Человечки с преувеличенной осторожностью положили яйца на место. Один даже подышал на скорлупу и бережно протёр её обтрёпанной бахромой своего килта.

– Всё типсы-топсы, хозяйка! – заявил первый, и человечки исчезли.

Только мелькнула вроде бы в воздухе пара рыжих всполохов да солома у двери выпорхнула наружу.

– И я вам пока не хозяйка! – крикнула вдогонку Тиффани. – И не карга! И вообще, вы – вроде эльфов, да? И верните бурана… в смысле, барана!

Ей никто не ответил, только со стороны дома донеслось грохотание вёдер – семья начала просыпаться.

Тиффани забрала из туалета книгу, задула свечу и пошла домой. Мать уже разжигала печь. Она спросила, почему Тиффани в такую рань на ногах, и та ответила, что услышала шум в курятнике и пошла посмотреть, не забралась ли туда опять лиса. Она не покривила душой. На самом деле, она сказала чистую правду, просто немного укороченную.

Тиффани не была лгуньей, однако ей казалось, что порой вещи делятся не на правду и ложь, а на то, что другим знать надо, и то, что им пока знать не стоит.

Кроме того, она ещё не была уверена, что именно она сама узнала.

На завтрак была овсянка. Тиффани торопливо работала ложкой: ей не терпелось отправиться к загону и посмотреть, что осталось от барана. Может, следы в траве…

Что-то заставило её оторваться от миски и поднять глаза. Крысодав, до этого мирно дремавший у печки, теперь сидел и насторожённо смотрел на что-то. Тиффани почувствовала, как пушок у неё на шее сзади зашевелился. Она попыталась понять, куда смотрит кот.

На шкафу рядком стояли белые кувшины с синей росписью. От них в хозяйстве не было никакого проку, но это было наследство престарелой тётки, и мать очень гордилась ими, потому что кувшины были красивые. А поскольку на ферме было не очень-то много красивых, но бесполезных вещей, их берегли как сокровище.

Крысодав смотрел на крышку одного из кувшинов. Она медленно приподнималась, и вскоре под ней стало можно рассмотреть рыжие волосы и цепкие глаза-бусинки.

Под взглядом Тиффани крышка осторожно опустилась на место. Но вот раздался тихий шорох, а когда Тиффани посмотрела на кувшин, он уже тихонько покачивался и на шкафу оседало маленькое облачко пыли. Крысодав ошалело оглядывался вокруг.

Тиффани выскочила во двор. Предрассветная дымка исчезла, над склонами из травы выпархивали жаворонки.

– Если баран не вернётся сию же минуту, – крикнула Тиффани в утреннее небо, – я вам это попомню!

Её крик эхом отразился от холмов и вернулся. А потом где-то рядом раздались тихие голоса.

– Чавой она?

– Она нам попомнит!

– Ой-ёи-ёи! Ой, беда нам!

Тиффани огляделась, вся красная от злости.

– Мы в ответе за них, – сказала она.

Она слышала эти слова от бабушки как-то раз, когда, ещё маленькой, оплакивала ягнёнка. Матушка Болен сказала тогда, коверкая слова по-старинному, как всегда говорила: «Мы для скотины – навроде богов. Мы решаем, когда ей родиться, когда помирать. А между тем и другим мы в ответе за них».

– Мы в ответе за них, – повторила Тиффани спокойнее. Она сердито оглядела поле. – Не знаю, кто вы такие, но знаю, что вы меня слышите. Если не вернёте барана, вам… беда будет.

Над овчарней запел жаворонок, подчеркнув тишину.

Тиффани ждали дела. Ей надо было много о чём позаботиться, прежде чем у неё снова появится время для себя. Пора было накормить кур, собрать яйца, втайне гордясь тем, что её стараниями их на два больше, принести шесть вёдер воды, чтобы наполнить большой чан у печи. Но Тиффани решила, что эти дела подождут, они ей не очень-то нравились. Ей нравилось сбивать масло. За этим занятием можно было поразмыслить.

«Вот стану настоящей ведьмой в остроконечной шляпе и с помелом, – думала она, качая насос, – и сливки будут сбиваться в масло по одному взмаху моей руки. И никакие мелкие рыжие бестии не посмеют…»

За спиной у неё, там, где она выставила рядком шесть вёдер, чтобы идти к колодцу, раздался плеск. Одно из вёдер стояло полное, вода ещё покачивалась.

Тиффани вернулась к сбиванию масла, будто ничего не случилось. Но выждав немного, взяла горсть муки из короба и посыпала порог, после чего снова занялась маслом.

Несколько минут спустя позади снова плеснуло. Она обернулась: так и есть, второе ведро стояло полное. А на каменном пороге, присыпанном мукой, виднелись две цепочки крохотных следов: одна вела в молочню, вторая – из неё.

Вёдра были деревянные и очень тяжёлые. Тиффани с трудом поднимала одно полное ведро.

«Итак, – подумала она, – эти человечки не только невероятно быстрые, но и жутко сильные. И почему меня это нисколько не пугает?»

Она посмотрела наверх, на широкие деревянные балки под потолком. Оттуда медленно спланировал клок пыли, потревоженный кем-то, кто спешил скрыться с глаз долой.

«Наверное, надо прекратить всё это прямо сейчас, – подумала Тиффани. – С другой стороны, почему бы не подождать, пока все вёдра наполнятся?»

– А ещё мне надо натаскать дров в ящик у печи, – сказала она вслух.

Попытка – не пытка, верно?

Тиффани снова принялась сбивать масло и не стала оборачиваться ни когда за спиной у неё ещё четыре раза плеснула вода, ни когда со стороны дровяного ящика донёсся шорох и постукивание. Она обернулась лишь тогда, когда всё затихло.

Ящик был полон доверху, и вёдра тоже. Мука на пороге – вся истоптана.

Тиффани оставила масло в покое. Она чувствовала, что на неё смотрят. Множество маленьких глазок.

– Э… спасибо, – сказала Тиффани.

«Нет, так нельзя, – поняла она. – Что я лепечу, будто напугана?» Она отложила лопатку для сбивания масла, повернулась и напустила на себя по возможности грозный вид.

– А баран? – спросила она. – Я не поверю, что вы правда раскаиваетесь, пока не вернёте барана!

Со стороны загона раздалось блеяние. Тиффани выскочила в огород и заглянула за изгородь.

Баран нёсся назад через поля. Хвостом вперёд и очень быстро. У самой изгороди он резко затормозил и опустился – воры поставили его в траву. На голове барана мелькнула рыжая шевелюра – человечек подышал на рог и протёр его краем килта, после чего растворился в воздухе.

Тиффани в задумчивости вернулась в молочню. Там её ждало уже готовое масло. Оно было не просто сбито, а порезано на аккуратные кирпичики и разложено на каменном столе, как она всегда это делала. На каждом кирпичике даже лежала веточка петрушки.

«Может, они домовые?» – предположила Тиффани. Если верить сказкам, домовые шныряют вокруг дома и делают разную домашнюю работу за блюдечко молока. Но на картинках домовых рисовали весёлыми человечками в ярких колпачках. А эти синекожие существа выглядели так, будто сроду молока не пробовали. Но, возможно, стоит проверить…

– Хорошо, – сказала она, по-прежнему ощущая на себе множество взглядов. – Сойдёт. Извинения приняты.

Тиффани взяла из кучи грязной посуды у раковины кошачье блюдце, тщательно вымыла его, наполнила парным молоком, поставила на пол и отошла.

– Так вы – домовые? – спросила она.

Что-то мелькнуло в воздухе, молоко выплеснулось на пол. Блюдце ещё некоторое время дребезжало, кружась на полу.