Волшебные сказки (сборник) Толкин Джон

– Но это же жестоко! – возопил дракон и снова нырнул в пещеру.

На этот раз серая кобыла слегка забеспокоилась – из личных соображений. «Хотела бы я знать, кто потащит этот тяжеленный хлам домой?» – подумала кобыла и так тоскливо взглянула на все эти мешки и сундуки, что фермер догадался о ее мыслях.

– Не волнуйся, лапочка, – сказал он. – Мы нагрузим все это на старого змея.

– Смилуйтесь! – воскликнул Хризофилакс. Он как раз выходил из пещеры с новым, еще большим грузом золота и грудой драгоценных камней, переливавшихся зелеными и красными огоньками, и услыхал эти слова. – Смилуйтесь! Если мне придется все это тащить, я же надорвусь! А сверх этого мне уже ни одного мешка не поднять, хоть вы меня убейте!

– Так, значит, у тебя там еще есть, а? – поинтересовался фермер.

– Ну да, – признал Хризофилакс. – Ровно столько, чтобы я остался почтенным и уважаемым драконом.

На этот раз дракон для разнообразия почти не соврал – и, как оказалось, поступил разумно.

– Если вы позволите мне оставить себе эти жалкие крохи, – вкрадчиво сказал дракон, – я навеки останусь вашим другом. И отнесу все эти сокровища к дому вашей милости, а не к королю. И более того – помогу вам их сохранить, – добавил Хризофилакс.

Фермер поковырял свободной рукой в зубах, поразмыслил и сказал: «Идет!» Надо сказать, он поступил очень осмотрительно. Рыцарь на его месте затребовал бы все и получил бы в придачу проклятие, лежащее на сокровищах. А кроме того, вполне вероятно, что если бы Джайлз довел дракона до отчаяния, тот кинулся бы в смертный бой, невзирая на Хвосторуб. А в таком случае, даже если бы Джайлз и не погиб, он был бы вынужден убить свое транспортное средство и оставить большую часть добычи здесь, в горах.

На том они и договорились. Фермер набил карманы драгоценностями – так, на всякий случай, – и навьючил небольшой груз на серую кобылу. Прочие же мешки и сундуки он погрузил на спину Хризофилакса, так что дракон стал похож на королевский фургон для перевозки мебели. С таким грузом Хризофилакс уже никак не мог улететь, даже если бы Джайлз не связал ему крылья.

«А ведь и правда – пригодилась веревочка в конце концов, и еще как пригодилась!» – подумал Джайлз и помянул священника добрым словом.

И вот теперь дракон, пыхтя, рысцой продвигался по тропе. Кобыла следовала за ним по пятам, а фермер продолжал держать сверкающий Кавдимордакс наготове, и потому Хризофилакс не смел ловчить.

Несмотря на ношу, и кобыла, и дракон на обратном пути развили неплохую скорость – большую, чем удирающая кавалькада. Фермер Джайлз спешил, и не последней причиной этому было то, что в его переметных сумках осталось очень мало еды. Кроме того, Джайлз не питал доверия к Хризофилаксу после того, как дракон нарушил столь серьезные и торжественные клятвы, и теперь беспокоился – как же ему пережить ночь и остаться в живых, да еще и сохранить добытое? Но еще до наступления ночи ему снова улыбнулась удача: они нагнали полдюжины слуг и пони, которые удрали при появлении дракона, но заблудились в Диких холмах. Завидев дракона, они перепугались и бросились врассыпную, но окрик Джайлза остановил их.

– Эй, ребята! – крикнул Джайлз. – Возвращайтесь! У меня есть для вас работенка, и я хорошо заплачу!

Так они поступили к Джайлзу на службу. Они были очень рады, что у них снова появился хозяин, и надеялись, что, может, теперь им и вправду начнут платить регулярнее, чем прежде. Они отправились дальше вместе: семь человек, шесть пони, одна кобыла и дракон. Джайлз почувствовал себя знатной персоной и понемногу начал задирать нос. Они старались останавливаться как можно реже.

На ночь фермер Джайлз привязывал дракона за лапы к четырем вбитым в землю кольям и ставил троих слуг его караулить. Но серая кобыла все равно спала вполглаза, на тот случай, если люди попытаются выкинуть какой-нибудь номер.

Через три дня они вернулись в пределы Срединного Королевства. Появление этого маленького отряда вызвало такой переполох, какого прежде не видывали меж двух морей. В первой же деревне, где путники остановились купить еды и питья, им принесли все бесплатно, и половина местных парней пожелали присоединиться к процессии. Джайлз отобрал себе дюжину ребят покрепче. Он пообещал им хорошую плату и купил им лошадей, каких удалось найти. Фермер кое-что задумал.

Отдохнув денек, Джайлз снова пустился в путь, в сопровождении увеличившейся свиты. Они пели песни в его честь. Песни были сложены на скорую руку и звучали немного нестройно, но Джайлзу они казались превосходными. Некоторые путники время от времени разражались радостными возгласами, другие смеялись. Воистину, то было чудесное зрелище!

Вскоре фермер Джайлз свернул к югу и двинулся в сторону своего дома, даже не подумав отправить к королевскому двору хоть какое-нибудь послание. Но весть о возвращении мастера Эгидиуса разнеслась по королевству со скоростью лесного пожара и вызвала великое изумление и смятение, поскольку как раз перед тем по всем городам и деревням был разослан королевский указ о трауре в связи с гибелью множества храбрых рыцарей.

Везде, где только появлялся Джайлз, народ тут же забывал о трауре. Начинали звонить колокола, и отовсюду с радостными криками сбегались люди, размахивая шапками и платками. Несчастного дракона освистывали и всячески оскорбляли, так что вскоре Хризофилакс горько пожалел, что согласился на эту сделку. Это было слишком унизительно для дракона, происходящего из такого древнего и знатного рода. Когда они вернулись в Хэм, Хризофилакса облаяли все тамошние собаки. Все, кроме Гарма: его глаза, уши и нос были прикованы исключительно к хозяину. Пес совсем потерял голову от восторга и принялся скакать по улице, выкидывая кренделя.

Само собой разумеется, Хэм устроил фермеру Джайлзу великолепную встречу. Но, возможно, больше всего Джайлз порадовался тому, что мельник с кузнецом совершенно скисли и растерялись.

– Этим дело не закончится, попомните мои слова! – сказал кузнец, но ничего более мрачного ему в голову так и не пришло, и кузнец уныло понурился. Фермер Джайлз в сопровождении своих шести слуг, двенадцати крепких парней и дракона поднялся на холм и на некоторое время остался там. К себе домой он пригласил одного лишь священника.

Вскорости эта новость достигла столицы, и люди высыпали на улицы, позабыв об официальном трауре и собственных делах. Повсюду стоял шум и гам.

Король сидел во дворце, грыз ногти и рвал на себе бороду. Он был буквально не в себе от горя и ярости (и финансовых неурядиц), так что никто не осмеливался заговорить с ним. Но в конце концов королевских ушей достиг шум с улицы, мало напоминающий плач или горестные причитания.

– Что это там за вопли?! – возмущенно спросил король. – Скажите людям, чтобы они отправлялись по домам и горевали более благопристойно! Разорались, точно гуси на ярмарке!

– Дракон вернулся, государь, – сообщили ему придворные.

– Что?! – воскликнул король. – Немедленно соберите наших рыцарей – хотя бы тех, что остались!

– В этом нет необходимости, государь, – сказали придворные. – При мастере Эгидиусе дракон держится смирно, словно дрессированный. Во всяком случае, так нам сообщили. Эти новости поступили не так давно, и известия весьма противоречивы.

– Слава тебе, Господи! – с облегчением воскликнул король. – Подумать только – ведь мы заказали на послезавтра панихиду по этому человеку! Отменить панихиду! А что там с нашими сокровищами?

– Сообщения гласят, государь, что их там целая гора, – ответили придворные.

– А когда они прибудут? – нетерпеливо спросил король. – До чего же славный малый этот Эгидиус! Пришлите его ко мне сразу же, как он появится!

Теперь придворные несколько замешкались с ответом. Наконец кто-то набрался храбрости и произнес:

– Прошу прощения, государь, но поговаривают, что фермер свернул к своему дому. Но, несомненно, он при первой же возможности поспешит сюда, как только сменит дорожное одеяние на более приличествующее случаю.

– Несомненно! – отозвался король. – Но черт бы побрал все его одеяния! Он не должен был отправляться домой, не доложившись нам. Мы весьма недовольны.

Первая возможность явиться ко двору пришла и прошла, а за ней и множество других. На самом деле фермер Джайлз задержался на неделю, если не больше, и ко двору не поступило ни послания от него, ни каких-либо новых известий.

На десятый день чаша королевского терпения переполнилась.

– Пошлите за этим человеком! – приказал король, и за Джайлзом послали. До Хэма от столицы был день быстрой езды в одну сторону.

– Он не идет, государь! – доложил два дня спустя дрожащий гонец.

– Молнии небесные! – возмутился король. – Велите ему явиться к следующему вторнику, или его ждет пожизненное заключение!

– Прошу прощения, государь, но он все равно не идет, – доложил во вторник одинокий и глубоко несчастный гонец.

– Десять тысяч громов! – возмутился король. – Тогда посадите этого дурака в тюрьму! А теперь пошлите несколько человек, чтобы они привели этого хама в цепях! – приказал он придворным.

– А сколько человек посылать? – неуверенно спросили они. – Там дракон, и… и Хвосторуб, и…

– И швабры, и веники! – рявкнул король. Потом он приказал оседлать своего белого коня и, собрав всех рыцарей (тех, что уцелели) и отряд латников, в гневе поскакал в Хэм. Все жители столицы смотрели ему вслед, чрезвычайно озадаченные.

Но фермер Джайлз был уже не просто Героем Всей Округи. Он стал теперь Любимцем Страны. Так что мирные поселяне больше не встречали рыцарей радостными возгласами – хотя все еще снимали шапки при виде короля. Чем ближе королевский отряд подъезжал к Хэму, тем угрюмее на него смотрели. В некоторых деревнях жители запирались в домах и не казали носа на улицу, пока рыцари не проезжали мимо.

Пылкий гнев короля сменился ледяной яростью. Когда они в конце концов подъехали к реке, за которой располагался Хэм и дом фермера, вид у короля был мрачный донельзя. Он намеревался спалить деревню дотла. Но на мосту через реку обнаружился фермер Джайлз верхом на серой кобыле и с Хвосторубом в руках. Вокруг никого больше не было видно, не считая Гарма, лежащего посреди дороги.

– Доброе утро, государь! – жизнерадостно сказал Джайлз, не дожидаясь, пока к нему обратятся.

Король холодно взглянул на Джайлза.

– Ваши манеры непригодны для двора, – сказал он, – но это еще не повод не являться, когда за вами посылают.

– По правде говоря, государь, я и не думал к вам являться, и вовсе не из-за манер, – отозвался Джайлз. – У меня своих дел по горло. Я и так убил кучу времени из-за ваших поручений.

– Десять тысяч громов! – снова вспылил король. – Что за дьявольская наглость! Все, на вознаграждение теперь и не рассчитывайте! Скажите еще спасибо, если вас не вздернут! А вас таки вздернут, если вы немедленно не попросите у нас прощения и не вернете наш меч.

– Да ну? – переспросил Джайлз. – А я так полагаю, что свое вознаграждение я уже получил. Как говорят в наших местах, что нашел, то твое. И еще я полагаю, что Хвосторубу у меня лучше, чем у ваших людей. Кстати, а что здесь делают все эти рыцари и воины? – поинтересовался он. – Если вы прибыли в гости, то добро пожаловать, но только не со всей оравой. А если вы явились, чтобы забрать меня, то вас тут маловато.

Король задохнулся от возмущения, а рыцари побагровели и понурились. Кое-кто из латников усмехнулся, пока король на них не смотрел.

– А ну, отдавай мой меч! – крикнул король, снова обретя дар речи, но позабыв титуловать себя во множественном числе.

– Отдавай корону! – отпарировал Джайлз. Такого потрясающего заявления в Срединном Королевстве испокон веков не слыхивали.

– Молнии небесные! Схватить его и связать! – крикнул король, разозлившись сверх всякой меры. – Что вы стоите? Схватите его или убейте!

Воины двинулись вперед.

– На помощь! На помощь! На помощь! – залаял Гарм.

И в то же мгновение из-под моста вынырнул дракон. Он прятался на дне реки, у дальнего берега, и теперь выпустил огромное облако пара, потому что выпил много галлонов воды. Все вокруг мгновенно окутал плотный туман, и в этом тумане видны были лишь горящие глаза дракона.

– Вы, идиоты! Убирайтесь домой! – взревел дракон. – Или я разорву вас на кусочки! На горном перевале осталось лежать множество рыцарей, а здесь, на дне реки, скоро будет лежать еще больше! Вся королевская конница, вся королевская рать!

И с этими словами дракон ринулся вперед и вцепился в бок королевского белого коня. Конь бросился прочь, словно те самые десять тысяч громов, которые так любил поминать король. Прочие лошади проворно последовали за ним. Некоторые из них уже встречались с драконом, и у них остались самые неприятные воспоминания об этой встрече. А простые воины бросились наутек, не разбирая дороги, – лишь бы подальше от Хэма!

Белый конь был лишь поцарапан, и далеко ему ускакать не удалось. Вскоре король развернул его обратно. Конем-то он, по крайней мере, еще повелевал, и никто не посмел бы сказать, что король боится кого бы то ни было на свете, будь то человек или дракон. Когда король вернулся к мосту, туман уже рассеялся, но то же самое можно было сказать и обо всех королевских рыцарях и воинах. И теперь ситуация совершенно изменилась – королю пришлось в одиночку разговаривать с упрямым фермером, у которого под рукой были Хвосторуб и дракон.

Неудивительно, что разговор окончился ничем. Фермер Джайлз был непреклонен. Он не желал ни уступать, ни драться, хотя король и пытался вызвать его на поединок.

– Ну уж нет, государь! – рассмеялся Джайлз. – Отправляйтесь домой и поостыньте. Я не хочу причинять вам вреда, но лучше бы вам уйти, а то я не отвечаю за дракона. Счастливого пути!

Тем и закончилась достославная Битва у Хэмского моста. Король не получил ни единого пенни из драконьих сокровищ, и извинений от Джайлза он тоже не добился. Наш фермер прямо-таки раздулся от гордости. И мало того – с этих пор власть Срединного Королевства в тех местах пришла в упадок. И на много миль вокруг люди признали своим властелином Джайлза. Король, несмотря на все свои титулы, никак не мог набрать людей, чтобы выступить против мятежника Эгидиуса. Ведь Джайлз сделался Любимцем Страны и героем множества песен. А запретить все песни о его деяниях было совершенно невозможно. Кстати, наибольшей популярностью пользовалась комическая баллада из ста куплетов, повествующая о встрече на мосту.

Хризофилакс довольно долго оставался в Хэме, к вящей выгоде Джайлза: человека, у которого есть ручной дракон, просто невозможно не уважать. Дракона с дозволения священника поселили в амбаре для церковной десятины, и охраняли его двенадцать крепких парней. Именно тогда возник первый из титулов Джайлза – Dominus de Domito Serpente, что на простом наречии означает Владыка Ручного Змея. Джайлз пользовался всеобщим уважением, но по-прежнему продолжал платить королю символическую подать: в День святого Матиаса, в годовщину встречи на мосту, он посылал королю шесть бычьих хвостов и пинту горького пива. Впрочем, вскоре Джайлз сменил «лорда» на «графа». Надо сказать, к тому времени он так растолстел, что его пояс, знак графского титула, пришлось сделать чрезвычайно длинным.

Через несколько лет Джайлз стал принцем Юлиусом Эгидиусом и прекратил платить дань. Поскольку он был сказочно богат, то построил себе великолепный дворец и собрал сильное войско. Оно выглядело очень красочно и нарядно, ведь воины были одеты в лучшую одежду, какую только можно купить за деньги. Каждый из двенадцати парней, первыми присоединившихся к Джайлзу, стал капитаном. Гарм получил золотой ошейник и до конца дней своих мог бродить где ему заблагорассудится.

Счастливый Гарм сделался совершенно несносен: он требовал, чтобы все окрестные псы относились к нему с уважением – из почтения к его грозному и величественному хозяину. Серая кобыла окончила свои дни в мире и спокойствии, так ни с кем и не поделившись своими размышлениями.

В конце концов Джайлз стал королем – конечно же, королем Малого Королевства. Он был коронован в Хэме под именем Эгидиуса Драконариуса, но был более известен как старина Джайлз Змейский. При его дворе вошло в моду простое наречие, и сам Джайлз никогда не произносил речей на книжной латыни. Жена Джайлза стала весьма представительной и величественной королевой и крепко держала в руках все домашние расходы. Обойти королеву Агату было невозможно – ну, по крайней мере, идти пришлось бы долго.

Со временем Джайлз сделался почтенным старцем. У него была седая борода длиной до колен, очень приличный двор (где почти каждого вознаграждали по заслугам) и совершенно по-новому устроенное рыцарство. Рыцари назывались Драконьей Стражей, и эмблемой им служило изображение дракона, а двенадцать крепких парней стали старшими рыцарями.

Следует признать, что хотя Джайлз возвысился во многом благодаря удаче, он выказал недюжинный ум, сумев правильно воспользоваться благоприятными обстоятельствами. И удача, и ум остались при Джайлзе до конца его дней, к великому благу его друзей и соседей. Он очень щедро вознаградил священника, и даже кузнецу с мельником кое-что перепало. Джайлз вполне мог себе позволить проявить щедрость. Но после того как Джайлз стал королем, он издал суровый закон, запрещающий пророчить неприятности, и объявил мельничное дело королевской монополией. Кузнец сменил профессию и стал гробовщиком, а вот мельник сделался преданным слугой короны. Священник стал епископом и учредил епархию в хэмской церкви, которая по такому случаю была перестроена и расширена.

Те, кто и поныне живет на территории Малого Королевства, могут найти в этом повествовании подлинное объяснение названий, которые и в наше время носят некоторые города и деревни. Как сообщили нам знающие люди, Хэм, сделавшись главным городом нового королевства, благодаря естественному сходству между словами «лорд Хэма» и «лорд Тэма[33], стал более известен под последним названием, каковое и сохранил до наших дней; произносить это имя как Тейм – непростительная безграмотность. А Драконарии (Драконьи Стражи) в память о драконе, с которого началась их славная карьера, построили себе прекрасный дом в четырех милях к северо-западу от Тэма, на том самом месте, где состоялась первая встреча Джайлза и Хризофилакса. Это место было названо Aula Draconaria, в честь королевского титула и штандарта, на котором был изображен дракон. На простом наречии оно называлось Уормингхолл[34], под каковым именем оно и стало известно в королевстве.

С тех пор лик земли изменился и множество королевств успело возникнуть и пасть; леса исчезли, а реки изменили свой ход. Остались лишь холмы, но и их источили дожди и ветра. Но название пережило все. Правда, теперь люди зовут это место попросту «Уорми», поскольку окрестные деревни утратили былую гордость. Но во дни, о которых повествует эта история, то место звалось именно Уормингхолл, и в нем помещался королевский трон, а над крышей реяло знамя с изображением дракона. И все шло прекрасно, пока Хвосторуб был на своем месте.

Эпилог

Хризофилакс часто просил отпустить его на волю, да и кормить его было накладно, поскольку он продолжал расти – ведь драконы, как и деревья, растут всю свою жизнь. А потому через несколько лет, когда Джайлз почувствовал, что его положение достаточно упрочилось, он позволил несчастному дракону вернуться домой. Они расстались, заверив друг друга во взаимном уважении и заключив пакт о ненападении. В глубине души Хризофилакс чувствовал некое дружеское расположение к Джайлзу – насколько драконы вообще на это способны. Ведь, в конце концов, с Хвосторубом Джайлз вполне мог бы отнять у дракона жизнь и все сокровища без остатка. Ну, а так у него в пещере еще оставались кой-какие безделушки (как это и подозревал Джайлз).

Хризофилакс улетел к себе в горы. Летел он медленно, с трудом, поскольку отяжелел от долгого безделья, да к тому же еще успел подрасти. Добравшись домой, Хризофилакс первым делом вышвырнул из пещеры юного дракона, имевшего наглость занять жилище во время отсутствия законного хозяина. Говорят, что шум битвы разносился по всей округе. Потом Хризофилакс с чувством глубокого удовлетворения сожрал поверженного противника. После этого уязвленная гордость дракона поутихла. Хризофилакс почувствовал себя гораздо лучше и надолго уснул. Когда же он в конце концов проснулся, то отправился на поиски того большого и глупого великана, который некогда стал первопричиной всех злоключений Хризофилакса. Дракон высказал великану все, что о нем думает, и бедняга ужасно смутился.

– Мушкетон, говоришь? – переспросил он, почесав в затылке. – А я-то думал, что это были слепни!

FINIS

или, на простом наречии,

КОНЕЦ

Приключения Тома Бомбадила и другие стихи из Алой Книги

Предисловие

[35]

В Алой Книге немало стихов. Некоторые вошли в летописи «Властелина Колец» или в хроники и истории, так или иначе к ней относящиеся; гораздо больше их обнаружено на отдельных листах, а кое-что небрежно писалось на полях и в пробелах существующих рукописей. В основном это – вздор, зачастую – невнятица, хоть и разборчиво начертанная, или обрывки забытого. Из таких вот маргиналий извлечены опусы 4, 11, 13, но наилучшим образчиком можно признать отрывок, найденный на полях страницы со стихотворением Бильбо «Страшит зима, когда мороз…» Вот он:

  • Никак флюгарка-петушок
  • Хвост на ветру не мог поднять;
  • «Что так нежарко?» – петушок
  • Живой никак не мог понять.
  • «Жизнь – дрянь!» – воскликнул жестяной.
  • «Все тлен!» – откликнулся живой.
  • И стали хором жизнь ругать.

В этот сборник включены древнейшие фрагменты, по преимуществу легенды и байки, бытовавшие в Хоббитании конца Третьей Эпохи и написанные, судя по всему, хоббитами, точнее – Бильбо и его друзьями или же их прямыми потомками. Однако ссылки на их авторство встречаются нечасто, поскольку строфы, не попавшие в летописи, переписывались множество раз и сохранились, скорее всего, благодаря тому, что на протяжении многих лет передавались из уст в уста.

В Алой Книге опус 8 помечен инициалами С.C., то есть Сэм Скромби. Теми же инициалами, С.C., помечен и опус 12, хотя здесь Сэм всего лишь воспроизвел, немного переиначив, старинные вирши из комического бестиария, весьма почитаемого хоббитами.

Опус 3 – пример совершенно иного рода: хоббитов весьма забавляла песня или история, конец которой возвращался к началу и ее можно было повторять сколь угодно долго, пока слушателям не надоест. Такие тексты встречаются в Алой Книге, но они в большинстве своем незамысловаты и неотделаны. Опус 3 пространнее и витиеватее прочих. Это, несомненно, сочинение Бильбо. На авторство указывает явное сходство этого стихотворения с длинной поэмой, которую Бильбо возгласил в доме Элронда. Оригинал – «вздорные вирши» – в Раздольской версии был переиначен господином Торбинсом, хотя и несколько несуразно, под предания Вышних Эльфов и нуменорцев об Эарендиле. Возможно, эти стихи потому были предметом особой гордости Бильбо, что метрику их придумал он сам. Ничего подобного в Алой Книге более не встречается. Изначальный же вариант, здесь представленный, можно отнести к тем далеким дням, когда Бильбо только что возвратился из своего путешествия. Эльфийская традиция в нем еще не слишком преобладает, а имена (Деррилин, Белмаре, Теллами, Эйери) – всего лишь подражание эльфийским, но никоим образом не подлинно эльфийские.

На иные стихи явно повлияли события конца Третьей Эпохи, когда кругозор жителей Хоббитании намного расширился благодаря контактам с Раздолом и Гондором. К таким стихотворениям относятся, например, опусы 6 (в летописи «Властелина Колец» вошли вирши Бильбо на ту же тему) и 16 (последний), восходящие к гондорским источникам. В их основе лежат традиционные представления жителей Побережья, отсюда – местные названия впадающих в море рек. Так, в опусе 6 прямо упомянут Белфалас (бурлящий залив Бэл), а также маяк Тирит-Аэар в Дол-Амроте. В опусе 16 упоминается Семиречье – это семь рек Южного Королевства{86} – и употреблено гондорское имя, эльфийское по происхождению, Фириэль{87} – то есть смертная женщина. На Побережье и в Дол-Амроте сохранилось много напоминаний о древнейших обитателях этих мест, эльфах, – еще во времена Второй Эпохи, вплоть до самого падения Эригиона, из гавани, что в устье Мортонда, уходили в море «западные корабли». Таким образом, два эти стихотворения представляют собой лишь обработку южных песен, и Бильбо вполне мог их услышать в Раздоле. Опус 14 также почерпнут из хранимых в Раздоле сведений, эльфийских и нуменорских, о героических днях конца Первой Эпохи; как представляется, здесь нашла отражение нуменорская легенда о Турине и гноме Миме.

Опусы же 1 и 2 – безусловно забрендийского происхождения. Такие подробности об этих местах, о лесистой Лощине, где протекает Ветлянка{88}, ни одному хоббиту, жившему западнее Топей, просто не могли быть известны. Из стихов видно, что забрендийцам был знаком Бомбадил{89}, хотя о его могуществе они догадывались не больше, чем жители Хоббитании – о могуществе Гэндальфа: оба представлялись им героями добродушными, может быть, несколько таинственными и непредсказуемыми, но неизменно комическими. Опус 1 – ранний и составлен из различных легенд о Бомбадиле, бытовавших среди хоббитов. В опусе 2 использованы те же традиционные сюжеты, хотя здесь бранчливая перепалка Тома воспринимается окружающими как шутка – с удовольствием (однако и не без страха), и стихотворение это можно отнести к тому более позднему периоду, когда Фродо и его спутники уже побывали в доме Бомбадила.

Собственно хоббитанской поэзии, представленной в Алой Книге, присущи две основные особенности: пристрастие к причудливым оборотам и к вычурным размерам и ритмам, – при всей своей простоте хоббиты, безусловно, отдают предпочтение стихосложению искусному и изящному, хотя это не более чем подражание эльфийским образцам. Стихи эти только на первый взгляд кажутся легкомысленными и игривыми – со временем возникает ощущение, что за словами скрывается нечто большее. Особняком стоит опус 15, имеющий явно хоббитанское происхождение, однако написанный гораздо позже других и относящийся к Четвертой Эпохе. Опус этот включен в сборник, поскольку в верхней части листа, на котором он обнаружен, помечено: «Сон Фродо». Знаменательная пометка! Конечно, ни о каком авторстве Фродо здесь и речи не может быть, важно другое – стихотворение с такой пометкой дает четкое представление о тех темных, тягостных снах, посещавших Фродо каждые март и октябрь в течение последних трех лет. Оно же созвучно и традиционным представлениям о хоббитах, пораженных «безумием странствий», которые если и возвращаются в родные места, то становятся замкнутыми и нелюдимыми. Надо сказать, что в мироощущении хоббитов всегда присутствовало Море, но страх перед ним и недоверие ко всему эльфийскому преобладали в Хоббитании конца Третьей Эпохи, и недоверие это не вполне исчезло даже после событий и перемен, ознаменовавших завершение этой Эпохи.

Приключения Тома Бомбадила

  • Том веселый, Бомбадил, ходил в куртке синей,
  • Шляпа – дрянь, зато перо – белое, как иней,
  • Кушачок зеленый, кожаные штанцы,
  • А ботинки желтые – хоть сейчас на танцы!
  • Жил Том под Холмом, где исток Ветлянки –
  • Родничок среди травы на лесной полянке.
  • Том веселый, Бомбадил, в летние денечки
  • По лугам любил гулять, собирать цветочки,
  • Пчел пасти и щекотать шмелей толстобоких,
  • А еще любил сидеть у бочагов глубоких.
  • Вот однажды бороду свесил с бережочка:
  • Золотинка тут как тут, Водяницы дочка,
  • Дерг его за волосье, он – бултых в кувшинки
  • И пускает пузыри, промочил ботинки.
  • «Эй, Том Бомбадил, – говорит девица, –
  • Ты чего забыл на дне? Хватит пузыриться!
  • Рыб да птиц напугал и ондатру даже.
  • Шляпу, что ли, утопил и перо лебяжье?»
  • Том в ответ: «Искать не буду – холодна водица.
  • Шляпу мне достань-ка ты, милочка-девица.
  • Да ступай, спи-усни, где спала доныне –
  • Под корнями старых ив в темной бочажине».
  • К дому матушки своей, в бучило на донце,
  • Золотинка уплыла. Том прилег на солнце
  • Средь корней корявой ивы: мол, мы здесь приляжем
  • Башмаки сушить и шляпу с перышком лебяжьим.
  • Тут проснулся Дядька-Ива, тихой песней сонной
  • Убаюкал Бомбадила под разлапой кроной,
  • А потом – хвать его: сцапал, прямо скажем,
  • Тома вместе с башмаками и пером лебяжьим.
  • «Ох, Том Бомбадил, разве же учтиво
  • Залезать в чужой дом, даже будь он –  ива?
  • С тебя лужа натекла под древесным кряжем,
  • Еще хуже – щекотаться перышком лебяжьим!»
  • «Дядька-Ива, отпусти! Что-то ломит спину –
  • Не похожи твои корни на мою перину.
  • Чур-чура! Глотни, старик, ключевой водицы.
  • Баю-бай, спи-усни, как дочь Водяницы».
  • Дядька-Ива, услыхав это его слово,
  • Бомбадила отпустил, запер дом и снова
  • Закряхтел, забормотал, глядя сон древесный.
  • Вдоль Ветлянки Том пошел – день-то был чудесный! –
  • А потом в лесу сидел, слушал по привычке,
  • Как свистят, свиристят, чирикают птички;
  • Над ним бабочки кружились, крыльями играя,
  • Но под вечер встала туча с западного края.
  • Том спешит! Закрапал дождь, по воде текучей
  • Побежали круги, ветер вместе с тучей
  • Налетел, зашумел, и с листвы на темя
  • Брызнуло. В нору нырнул – самое время!
  • А Барсук, белый лоб, – нора-то барсучья! –
  • Барсучиха, черноглазка, и детишек куча
  • Понарыли ходов под холмом и Тома
  • Хвать за плащ – поволокли в глубь темного дома.
  • «Ох-ох, Том Бомбадил! – в самом дальнем зале
  • Вкруг него они уселись и забормотали. –
  • Влез ты чрез парадный ход к барсучьему роду.
  • Только выхода там нет назад, на свободу».
  • «Слышь-ка, старый друг Барсук, брось-ка эти шутки!
  • Недосуг мне тут гостить. Нету ни минутки.
  • Черным ходом проводи, где шиповник белый.
  • Почисть когти, вытри нос. Я сказал – ты сделай!
  • Чур-чура, спи-усни на своей соломе.
  • Ива спит и Золотинка – каждый в своем доме».
  • Тут сказали барсуки: «Просим прощенья!» –
  • Проводили Тома в сад, прочь из помещенья,
  • В страхе двери затворили и на всякий случай
  • Все землею завалили – спит народ барсучий.
  • Дождь прошел, почти стемнело, небо стало звездно.
  • Погулял – пора домой, хоть еще не поздно!
  • Том веселый, Бомбадил, дверь открыл, окошко,
  • Засветил на кухне лампу – налетела мошка;
  • За окном, видит он, полумрак сгустился,
  • Звезды – ярче, юный месяц долу опустился.
  • Тьма ночная над Холмом. Со свечой шандальной
  • Том – наверх, скрипят ступеньки; вот он возле спальной.
  • «О-хо-хо, Том Бомбадил! Я пришел из мрака!
  • Я за дверью. Я тебя изловил, однако!
  • Ты и думать позабыл о кургане давнем,
  • Об Умертвии с вершины, обрамленной камнем.
  • А он вырвался на волю! И вот ждет могила
  • Хладного и бледного Тома Бомбадила».
  • «Чур меня! Сгинь навек! Прочь, исчадье ночи!
  • Прочь, загробный хохотун, огненные очи!
  • Воротись на курган, на каменное ложе,
  • Спи-усни! Спит Золотинка, Дядька-Ива тоже,
  • И барсучий спит народец у себя в деревне.
  • Вернись к золоту в подземье и к печали древней!»
  • Тут Умертвий – из окна, распахнувши ставни,
  • Через двор и над стеной на курган тот давний,
  • За ограду из камней, в темный склеп обратно,
  • Дребезжа костями, мчится, воя неприятно.
  • Старина Том Бомбадил на своей перинке
  • Глубже спал, чем Дядька-Ива, слаще Золотинки
  • И уютней, чем барсук иль Умертвий вечный,
  • А храпел он, между прочим, будто мех кузнечный.
  • С первым светом, как скворец, он запел, свистая:
  • «Дерри-дол, мерри-дол, приди, дорогая!»
  • Он надел штаны и шляпу, выглянул в оконце.
  • Шляпа – дрянь, зато с пером, а в оконце – солнце.
  • Мудрый Том Бомбадил был не без хитринки,
  • Куртка синяя на нем, желтые ботинки,
  • Где хотел, там и гулял – по лесной полянке,
  • По холмам, по долам или вдоль Ветлянки,
  • Или в легком челноке по реке средь лилий, –
  • И везде его ловили, да не изловили.
  • Сам же Том поймал в куге дочь Водяницы:
  • Дева пела песнь воды, ей внимали птицы.
  • Хвать ее, не отпускает! Сердце в ней трепещет,
  • Цапли – в крик, ондатра – шмыг, куга воду хлещет.
  • И сказал Том Бомбадил: «Вот моя невеста!
  • В моем доме под Холмом – там твое место,
  • За столом, где белый хлеб, желтый мед и масло,
  • Розы все окно увили, стену всю и прясла.
  • Не войдете ли в мой дом? Замуж не хотите ль?
  • В бочаге какого мужа вам найдет родитель?»
  • Том веселый, Бомбадил, на свадебной пирушке
  • Шляпу снял – из мотыльков венчик на макушке,
  • А невестин венок – ирис, незабудки,
  • Платье – зелень с серебром. Скворочьи побудки
  • Том свистел, гудел пчелой, поспевал за скрипкой,
  • Горделиво обнимая стан невесты гибкой.
  • В доме всюду свет, а в спальне – белые простынки;
  • Под медовою луной пляшет по старинке
  • Род барсучий, а на страже до утра, до солнца –
  • Дядька-Ива, паветью брякает в оконце;
  • Водяница же вздыхает в камышах в тумане,
  • Слыша, как Умертвий плачет у себя в кургане.
  • Том веселый, Бомбадил, спал, не знал о том он,
  • Что всю ночь был стук и бряк, топот ног и гомон,
  • А на зорьке встал, запел, как скворец, свистая:
  • «Дерри-дол, мерри-дол, моя дорогая!»
  • На крыльце лозу строгал – будет корзинка,
  • Пока волосы златые чешет Золотинка.

Прогулка Бомбадила

  • Старый год побурел, ветер дул с Норд-Веста,
  • Том поймал сухой листок, сорванный с места.
  • «Ветерок его принес – хорошая примета!
  • День счастливый – для чего же дожидаться лета?
  • Поплыву наугад, починивши лодку,
  • По Ветлянке вниз, на запад, – это мне в охотку!»
  • Села птаха на сучок: «Вижу, вижу Тома!
  • Знаю, знаю, куда собрался из дома.
  • Хочешь, хочешь я снесу туда весть о госте?»
  • «Я тебя поймаю – съем, обглодаю кости,
  • Коли станешь разносить сплетни да вести!
  • А коль скажешь Дядьке-Иве, я тебя на месте
  • Испеку, сварю, зажарю! Помолчи-ка, птаха!»
  • Птаха – порх, задравши хвост, и пищит без страха:
  • «На, лови, лови меня! Я же не простушка –
  • Лишь ему одному просвищу на ушко:
  • На закате, мол, встречай, где Сход и горушка.
  • Поспеши, мол, поспеши! Будет пирушка!»
  • Хмыкнул Том: «А может быть, мне туда и надо?
  • Ведь куда бы ни приплыть – мне туда и надо!»
  • Залатал свою лодчонку – не в дырявой плавать! –
  • Из кустов и камышей вывел ее в заводь,
  • И – вниз по реке. Пел он: «Силли-сэлли,
  • Где, Ветлянка, твои бочаги и мели?»
  • «Эй, Том Бомбадил! Ты куда? Куда ты
  • На скорлупке доплывешь с помощью лопаты?»
  • «К Брендивину, может быть, – там, быть может, ныне
  • Ждут меня мои друзья и огонь в камине
  • На Сенном конце. Они – народ-невеличка,
  • К ним, быть может, доплыву, синяя птичка».
  • «Передай привет родне, принеси мне вести,
  • Как там рыба, много ль есть и в котором месте?»
  • «Не сегодня, – Том в ответ. – Я ведь по теченью
  • Просто так себе плыву – не по порученью».
  • «Чив-чив! Дерзкий Том! На корягу, глянь-ка,
  • Налетит твоя лохань – будет тебе банька!»
  • «Что ты, Синий Рыбоглот, разболтался?
  • Лучше свои перышки почисть косточкой щучьей!
  • Ты на ветке – франт нарядный, дома – замарашка,
  • В доме – грязь, а на груди – алая рубашка!
  • Говорят, вы, зимородки, по небу летали,
  • Ветер думали поймать. Ну и как, поймали?»
  • Зимородок-рыболов клюв захлопнул, Тому
  • Дал дорогу, а сам – фью! – и помчался к дому,
  • Уронив перо синё – синей самоцвета.
  • Том поймал перо, сказал: «Добрая примета!
  • Его в шляпу мы воткнем, старое кинем, –
  • Было белое перо, стало оно синим!»
  • Вдруг вокруг водоворот, из водоворота –
  • Пузыри! Том хлоп веслом и задел кого-то.
  • «Фу, Том Бомбадил! Ты чего дерешься?
  • Вот я лодку-то пырну – враз перевернешься!»
  • «Что? Да я тебя, Усатый, оседлаю с ходу,
  • Чтобы ты не баламутил чистую воду!»
  • «Фу! А я отца и мать позову, и брата,
  • И сестрицу! Я скажу: гляньте-ка, ребята,
  • Спятил Том Бомбадил, он сидит в лоханке
  • Враскорячку и гребет вниз по Ветлянке!»
  • «Тебя, выдра, выдрать мало! Пропадешь ты сдуру,
  • А Умертвии твою выделают шкуру,
  • Мать родная не узнает – разве по усищам!
  • Не дерзи! Уж на тебя мы управу сыщем!»
  • «Ух!» – сказал выдрин сын и нырнул в середку,
  • Окативши Бомбадила, раскачавши лодку,
  • А потом на бережок лег, лежебока,
  • А уж песня Бомбадила – далеко, далёко.
  • Там, где Эльфов островок, старый Лебедь злобно
  • Выгнул шею, зашипел, тут, мол, неподобно
  • Плавать всяким. Том смеется: «Ах ты, краснолапый!
  • Подари-ка мне перо новое для шляпы!
  • У тебя, у старого, шея – просто диво,
  • А из клюва только шип! Это некрасиво!
  • Погоди, король вернется, хвать тебя за горло –
  • И прочистит, чтобы спесь из тебя не перла!»
  • Лебедь крылья распустил – и вниз по Ветлянке,
  • Том вдогонку за ним на своей лоханке.
  • До Запруды на пути – буруны, стремнина,
  • Всем известно это место возле Брендивина:
  • Крутит, вертит меж камней, как на речке горной,
  • Словно пробку – так до самой Городьбы Отпорной!
  • «Эй! Глядите, Лесовик, Том с брадатой рожей! –
  • Весь Сенной Конец хохочет, брередонцы тоже. –
  • Стой, Том, а не то мы стрелой ошпарим!
  • Ни лесному тут народу, ни курганным тварям
  • Нет пути за Брендивин – ни плоту, ни лодке!»
  • «Кыш, вы, толстопузые! Не дерите глотки!
  • Видел я, как хоббиты прячутся в норки,
  • Испугавшись барсука, а барсук – не орки!
  • Вы же тени собственной трусите, ребятки.
  • Орков я нашлю на вас – засверкают пятки!»
  • «Бородой не подавись, орков призывая!
  • В шляпе стрелы посчитай – первая, вторая,
  • Третья! То-то! Коль за пивом ты плывешь в лодчонке,
  • Знай: в Забрендии малы для тебя бочонки!»
  • «Брендивин широк, глубок – на моей-то лодке
  • Мне, пожалуй, не доплыть даже до середки.
  • Переправьте меня. Вам же за это
  • Пожелаю доброй ночи, а потом – рассвета».
  • Заалел Брендивин, солнце катит низом,
  • Закатилось за холмы, Брендивин стал сизым.
  • Никого на берегу нет, ни у Причала,
  • Ни на тракте. Том сказал: «Веселое начало!»
  • Он потопал по дороге. Сумерки сгустились.
  • В Камышах, впереди, огни засветились.
  • «Эй, ты кто?» Лошадки стали, не скрипят колеса.
  • Том идет, не отвечает на его вопросы.
  • «Эй! Ты что, из Заболони? Вор? Или бродяга?
  • Чего ищешь, и откуда у тебя, бедняга,
  • В шляпе стрелы? Воровство боком вышло, что ли?
  • Эй! Иди сюда, поведай о своей недоле.
  • Эль у хоббитов хорош! Только ты без денег
  • Не получишь ничего, коль молчишь, бездельник!»
  • «Ладно, ладно, грязнопятый! Опоздал, не встретил,
  • Да еще бранится! – Том ему ответил. –
  • Ты, Бирюк, бурдюк с одышкой, ты, пивная кадка,
  • Тебя ноги не несут – так везет лошадка!
  • Повезло, что нищий мирный! Дело-то за малым:
  • Прочь с колес, тряси жирами, топай пешедралом!
  • Эй, подвинься! За тобой будет кружка пива –
  • Не признать меня, хоть ночью, это неучтиво!»
  • И поехали, смеются, мимо деревни –
  • Хотя пивом их манил аромат харчевни –
  • И свернули к Бирюку, а дорога тряска –
  • Тут уж Тома растрясла на колесах пляска.
  • В небе звезды. В окнах свет. А на кухне ждал их
  • Очага огонь трескучий, гостей запоздалых.
  • Бирючата-сыновья поклонились, дочки
  • Книксен сделали, жена с пивом из бочки
  • Уже кружки несет. Пили, ели, пели.
  • Сам Бирюк пустился в пляс – при его-то теле!
  • Выпив кружку, Том – вприсядку, по-моряцки, лихо,
  • Дочки – чинно, ручейком; смеется Бирючиха.
  • Спать легли: кому – солома, а кому – перина.
  • Том толкует с Шерстолапым, сидя у камина,
  • О вестях с Пригорков, новостях о Башне,
  • Про овсы, про ячмени, про пажити и пашни,
  • Кто где был, куда ходил, пеший или конный,
  • Что деревья нашептали, ветер заоконный,
  • О Высоких Стражах там, возле Брода, или
  • О Тенях, что у границы в этот год бродили.
  • Наконец Бирюк уснул, пледом укрытый.
  • А с рассветом Том исчез, как сон полузабытый,
  • Чуть веселый, чуть печальный и немного в руку;
  • Дверь открылась и закрылась – ни бряку, ни стуку,
  • Ливень смыл его следы возле причала,
  • Ни его шагов, ни песен будто не звучало.
  • У Отпорной Городьбы лодку-лоханку
  • Три дня видели. Потом уплыла в Ветлянку.
  • Будто некий хоббит видел ночью, говорят, там
  • Ее выдры волокли, вверх по перекатам.
  • Там, где Эльфов островок, Старый Лебедь встретил,
  • За бечевку потащил, важен и светел,
  • Выдры плыли по бокам, чтобы ненароком
  • За корягу Дядьки-Ивы не задела боком.
  • Зимородок на корме, а птаха на банке –
  • Так ее и волокли вверх по Ветлянке
  • До стоянки. Тут сказал выдрин сын:
  • «Смогли бы Дураки ходить без ног или плавать рыбы,
  • Не имея плавников? Весла где, разини?»
  • У Отпорной Городьбы Тома ждут доныне.

Странствие

  • Жил-был веселый скороход –
  • И пешеход, и мореход,
  • Решил он с вестью по реке
  • В кораблике поплыть, и вот
  • Он погрузил провизию
  • В ладью свою из лопуха:
  • Взял мандарин с овсянкой он
  • И кардамон для запаха.
  • Он ветры звал приятные,
  • Попутные, чтобы несли
  • Его за трижды девять вод, –
  • И вот приплыл на край земли.
  • Там он один среди равнин,
  • Где Деррилин издалека
  • По камушкам-камениям
  • Течением течет река,
  • И обитают Призраки
  • У той реки ужасные.
  • Устал ходить он вдоль реки
  • На поиски напрасные.
  • И сел на свежем воздухе
  • Для роздыха, забыв дела,
  • Пел песни бабочке одной,
  • Чтобы женой ему была.
  • Она же прочь отпрянула
  • И глянула с презрением.
  • Учиться стал он всяческим
  • Магическим умениям.
  • И сделал сеть воздушную,
  • Бездушную, чтобы поймать,
  • И крылышки из перышка
  • Воробушка, чтобы летать.
  • Волшебной паутиною
  • Невинную поймал гонец,
  • Воздвигнул без усилия
  • Из лилии шатер-дворец,
  • Фату накинул брачную
  • Прозрачную, как лунный свет,
  • Поставил ложе… Но твердит
  • Она сердито: «Нет-нет-нет!»
  • Ей дарит он сокровище.
  • «Ну вот еще! Какая чушь!» –
  • Ругается красавица,
  • Не нравится ей этот муж.
  • Тогда он опечалился,
  • Отправился он поутру
  • На крылышках из перышка
  • Воробушка да по ветру.
  • Внизу мелькали острова,
  • На них трава как изумруд,
  • И золотом блестит гора,
  • И серебра ручьи текут.
  • И тут он стал воинственным,
  • Единственным, чьи шли стези
  • И в Теллами, и в Белмаре,
  • И за море, и в Фэнтэзи.
  • Имел он щит опаловый,
  • Коралловый носил он шлем,
  • А меч был аметистовый, –
  • Неистовый, грозил он всем:
  • И с эльфами, и с Эйери,
  • И с Фэйери в сраженьях был,
  • И бил зеленоглазых он,
  • Не раз он златовласых бил.
  • Броня на нем алмазная
  • И грозное при нем копье,
  • Чье в полнолунье ковано
  • Серебряное острие,
  • И дротик изумрудный был –
  • Столь чудный был! – он сам летел!
  • И прибыл рыцарь в Парадиз,
  • Где первый приз добыть хотел.
  • Стрекозлищ победил сей муж,
  • И Жужалей к тому ж, и Рой,
  • И первый приз – Медовый Сот
  • Он взял! И вот поплыл герой,
  • Руля осиновым листком,
  • Под лепестком под парусом,
  • Он чистил латы, песню пел,
  • И песнь летела к небесам.
  • Он посетил безвестные
  • Чудесные те острова,
  • Что видел сверху, но на них
  • Нет гор златых – одна трава.
  • Домой пустился скороход,
  • Медовый Сот добыв и честь.
  • Откуда нес, куда принес –
  • Вот в чем вопрос! – свою он весть?
  • Повсюду он ходил, бродил,
  • И победил, и приз добыл,
  • Но по пути, как ни верти,
  • Весть отнести совсем забыл!
  • А значит, завтра, как вчера,
  • Ему с утра опять в поход!
  • И весть ту носит до сих пор
  • Тот очень скорый скороход!

Принцесса Ми

  • Очень мала
  • И очень мила
  • Принцесса Ми, говорят,
  • Блистают в прическе
  • Жемчужные блестки,
  • И золотом вышит наряд.
  • Платочек на шее
  • Звезд серебрее,
  • И паутинки нежней
  • Накидка из льна,
  • Бела, как луна,
  • А то, что поддето под ней, –
  • Исподнее платье –
  • Украшено, кстати,
  • Узором алмазной росы.
  • В плаще с капюшоном
  • В серо-зеленом
  • Таится в дневные часы,
  • В часы же ночные –
  • Одежды иные,
  • Сияют, как в небе звезда;
  • В чешуйки рыбешки
  • Обутые ножки,
  • Сверкая, ступают туда,
  • На пруд танцевальный,
  • Где гладью зеркальной
  • Застыла вода в полумгле, –
  • Там призрачен свет,
  • Там легкий балет
  • Танцует она на стекле,
  • И каждый шажок,
  • И каждый прыжок
  • Стежок оставляет на нем.
  • Глядит она ввысь,
  • Где звезды зажглись
  • В небесном шатре, а потом
  • Глянула вниз,
  • А там – вот сюрприз! –
  • Принцесса по имени Ши,
  • Такой же талант,
  • К пуанту – пуант,
  • Так же танцует в тиши.
  • И так же легка,
  • И так же ярка,
  • Но – страшно подумать! – она
  • В пучине-то оной
  • Книзу короной
  • Висит, а пучина – без дна!
  • И эта принцесса
  • Не без интереса,
  • Точнее, с восторгом глядит,
  • Как книзу короной
  • В пучине бездонной
  • Другая принцесса висит!
  • И только носочки
  • В некоей точке
  • Друг друга касаются там.
  • А где это «там»,
  • Неведомо нам –
  • Где вниз головой к небесам! –
  • Познаний волшебных,
  • На это потребных,
  • Не хватит и эльфам самим.
  • От века доныне
  • Танцуют эльфини:
  • Танцует прекрасная Ми –
  • Мелькают одежки
  • И стройные ножки
  • В туфельках из чешуи,
  • Такие же ножки,
  • И те же одежки,
  • И туфельки из чешуи –
  • Танцует прекрасная Ши!

Как Лунный Дед поспешил на обед

  • Лунный Дед был серебряно сед
  • и в серебряных башмаках,
  • Венец из опала, но этого мало –
  • поясок у него в жемчугах,
  • А поверх всего серый плащ у него,
  • под ногами – сверкающий пол;
  • И вот хитрым ключом –
  • ключ хрустальный причем! –
  • тайный ход он открыл и вошел.
  • И с блаженной улыбкой по лесенке зыбкой,
  • по ступенькам ажурным идет,
  • Наконец-то он волен и премного доволен,
  • что пустился в безумный поход.
  • Надоело ему век сидеть одному
  • в лунной башне на лунном холме –
  • Даже чистый алмаз уж не радует глаз! –
  • и одно у него на уме:
  • Чтобы алый коралл на плаще засверкал,
  • и рубин – у него на челе,
  • Чтобы яркий берилл его жизнь озарил, –
  • он решил побывать на Земле,
  • Чтобы впредь не сидеть, без конца не смотреть
  • на теченье светил, например:
  • Скука – смерть! – эта твердь, и ее круговерть,
  • и веселая музыка сфер.
  • Он на лунном бугре, когда все в серебре,
  • в полнолунье мечтал на Луне
  • Не о бледных огнях в бледных лунных камнях –
  • о багряном и рьяном огне,
  • Чтобы жарок он был, чтобы ярок он был,
  • чтобы тлел в глубине уголек,
  • Чтобы, ало горя, занималась заря,
  • предвещая хороший денек.
  • Видел он под собой океан голубой
  • и зеленых лесов океан,
  • Но хотелось ему быть с людьми самому,
  • чтобы сам он был весел и пьян,
  • Чтоб смеяться, и петь, и горячую снедь
  • поедать, запивая вином.
  • Ибо снежный был бел тот пирог, что он съел,
  • лунным светом запивши потом.
  • Но на лесенке зыбкой это было ошибкой –
  • размышлять о горячей еде:
  • он ногами протренькал по скользким ступенькам
  • и сорвался, подобно звезде
  • Иль чему-нибудь вроде. Ночь была. Новогодье.
  • И вот, путь в небесах прочертив,
  • Все ступеньки минуя, в Бэл, в купель ледяную,
  • ухнул – прямо в бурлящий залив.
  • Так лежал он в водице и, боясь раствориться,
  • свою жизнь поминал и Луну.
  • Но как раз тут баркас, рыбаки тут как раз –
  • потому не пошел он ко дну!
  • Из воды неводок его вверх поволок –
  • так он в лодку с уловом попал:
  • Его хлипкое тело было зелено, бело
  • и мерцало, как мокрый опал.
  • А когда б рыбаки б не ловили там рыб?
  • А когда бы не сеть, а крючок?
  • «Есть тут город немалый, в нем же двор постоялый, –
  • говорят, – там проспись, старичок!»
  • В этот час неурочный в темноте полуночной
  • только колокол на маяке
  • Возвестил похоронным гулким звоном об оном
  • прилетевшем с Луны старике.
  • И – ни хлеба, ни соли, ни жаркого тем боле!
  • До зари пробродил наш лунарь:
  • Вместо пламени – сажа, вместо озера – лужа,
  • вместо солнца – коптящий фонарь,
  • И нигде нет людей, ни веселых затей,
  • и никто ни о чем не поет,
  • Только храп из домов – видно, спать он здоров
  • на заре, этот смертный народ.
  • Он и в двери стучал, он стучал и кричал –
  • все напрасно, повсюду молчок,
  • Двери все на запор. Но вот видит он двор
  • постоялый, в окне огонек.
  • Бряк в стекло! Но на стук дверь открылась не вдруг:
  • «И кого там опять принесло?»
  • «Не найдется ль огня и вина для меня,
  • древних песней прекрасных зело?»
  • А хозяин в ответ: «Чего нет, того нет!
  • Заходи, коль сойдемся в цене,
  • Мы берем серебром, мы и шелком возьмем,
  • так и быть, – пригодится жене».
  • Чтоб ступить за порог, отдал он поясок,
  • отдал он серебро и был рад
  • Все отдать жемчуга за тепло очага,
  • за все прочее – больше в сто крат!
  • Вот так Лунный Дед был разут и раздет,
  • отдал плащ, башмаки и венец,
  • Чтобы сесть в уголке при разбитом горшке
  • и чего-нибудь съесть наконец.
  • Так сидел он над плошкой, деревянною ложкой
  • скреб холодной овсянки комок.
  • Поспешил Лунный Дед! Новогодний обед
  • не готов – и сливовый пирог.

Перри-пекарь

  • Печальный Тролль сидел в Холмах,
  • печальные пел песни:
  • «На всей земле – увы и ах! –
  • я одинок, хоть тресни.
  • Давно ушла моя родня,
  • ушла навек – о горе!
  • Остался я, последний я
  • от Бурных Гор до Моря.
  • Не златокрад, не мясояд,
  • и пива не хочу я,
  • А все же хоббиты дрожат,
  • мою походку чуя.
  • Ах, если б я бесшумно шел!
  • Другие ноги мне бы!
  • А так я весел, я не зол
  • и печь умею хлебы.
  • Всю Хоббитанию пройду, –
  • подумал Тролль, – но тихо,
  • И друга, может быть, найду,
  • а то без друга лихо!»
  • Он от Холмов всю ночь бежал,
  • обувши мехом пятки, –
  • Никто не слышал, не дрожал,
  • не драпал без оглядки.
  • На зорьке в Норгорде народ
  • еще зевал спросонку.
  • Бабуся Бамс идет, несет
  • с печением плетенку.
  • «О, мэм, – сказал он, – здрасьте, мэм!» –
  • и улыбнулся мило.
  • Не «мэм» ей слышится, а «съем»…
  • И вот что дальше было:
  • Услышав этот страшный глас,
  • Старшой Горшок с испуга,
  • Весь красный, лезет в узкий лаз,
  • да пузо лезет туго,
  • Бабуся Бамс – домой, под стол,
  • забыв свои печенья,
  • А Тролль руками лишь развел,
  • сказав: «Прошу прощенья!»
  • Визжит свинья, блажит овца
  • и гусь гогочет тоже
  • При виде тролльего лица,
  • сказать точнее – рожи.
  • Тут фермер Хряг свой эль пролил,
  • тут Биллов Лай без лая
  • Пустился прочь, а следом Билл –
  • бежали, жизнь спасая.
  • Сидит у запертых ворот
  • печальный Тролль и плачет,
  • А юный Перри, он идет,
  • к нему подходит, значит,
  • И хлоп по шее: «Не дури!
  • Тебе, коль ты верзила,
  • Снаружи лучше, чем внутри…»
  • И вот что дальше было:
  • Смеется Тролль: «Отныне мы
  • друзья, как понимаю!
  • Давай, поехали в Холмы,
  • ко мне на чашку чаю».
  • А Перри вроде как струхнул,
  • но, севши на закорки,
  • Он крикнул: «Ну!» – ногами пнул –
  • и замелькали горки.
  • Потом, как маленький, сидел
  • у Тролля на коленке,
  • Не столько пил он, сколько ел
  • ватрушки, пышки, гренки,
  • Калач, кулич, большой пирог
  • и маленькую сдобу –
  • И съел он все, что только мог,
  • но это все – на пробу.
  • Трещал огонь, и чайник пел,
  • штаны по швам трещали,
  • Тролль улыбался, Перри ел,
  • немного помолчали.
  • И Тролль сказал: «О чем бишь речь?
  • Ах да! Тебя в учебу
  • Возьму, и сам ты будешь печь
  • и черный хлеб, и сдобу!»
  • Спросили Перри, где он был,
  • что стал такой дебелый?
  • А он ответил: «Чай я пил
  • и хлебушек ел белый».
  • Спросили: «Где же задарма
  • нальют такого чаю?»
  • Но Перри был не без ума,
  • сказал: «Я сам не знаю!»
  • А Джек сказал: «Я видел сам,
  • как Перри в чистом поле
  • Скакал верхом вон к тем Холмам,
  • скакал верхом на Тролле!»
  • И все – кто пеший, кто верхом –
  • они пошли толпою,
  • И видят: холм, в холме же –
  • дом, дым вьется над трубою.
  • «О милый Тролль, ты испеки, –
  • они стучатся в двери, –
  • Да, испеки, нет, испеки
  • нам сдобного, как Перри!»
  • А он в ответ: «Не будет вам
  • ни хлеба, ни застолья!
  • Я хлеб пеку по четвергам
  • для Перри лишь и Тролля.
  • Ступайте прочь! Мне не до вас!
  • Не стойте зря у двери!
  • Ведь то, что я вчера припас,
  • вчера же слопал Перри!
  • Бабуся Бамс, и Хряг, и Билл,
  • вчера, по крайней мере,
  • О хоббиты, я вас любил!
  • Теперь люблю лишь Перри!»
  • На сытных троллевых харчах
  • отъелся Перри! Вскоре
  • Не мог он влезть – увы и ах! –
  • в свои штаны – о горе!
  • По четвергам он приезжал
  • на Троллевы застолья:
  • Росточком Тролль пониже стал,
  • а Перри – ростом с тролля.
  • Вот какова его судьба,
  • так в песне говорится:
  • Пек Перри лучшие хлеба
  • от Моря до Границы,
  • Но все же хлеб его не столь
  • хорош был, как те сдобы,
  • Что пек ему печальный
  • Тролль по четвергам для пробы.

Хлюпогубы

  • У хлюпогубов смельчака
  • Ждет тьма черней чернил
  • И колокольца звон, пока
  • Он угрязает в ил.
  • Покуда поглощает вас
  • Болото у ворот,
  • Горгульи с вас не сводят глаз
  • Под шум текущих вод.
  • Вдоль топких берегов речных –
  • Капель с плакучих ив,
  • И вороны сидят на них –
  • Вороний грай тосклив.
  • За Мерлокские горы путь неблизок туда,
  • Вдоль вонючих болот по замшелым лесам, –
  • Где в долине без ветра загнивает вода,
  • От луны и от солнца они прячутся там.
  • В подвалах тот народ живет,
  • Где сырь, и мразь, и хлад,
  • Свечу единственную жжет
  • И стережет свой клад.
  • За хлюпогубом хлюпогуб –
  • К дверям на ваш звонок:
  • Носами – «хлюп», губами – «хлюп»,
  • «Хлюп-хлюп» – стопами ног.
  • И в щелку робко так глядят,
  • Но скользкая рука
  • Вас хвать! – и косточки гремят
  • Уже на дне мешка!
  • За Мерлокские горы по замшелым лесам,
  • Где гнилые туманы и стояча вода,
  • По дороге нелегкой вы пройдете и там
  • Хлюпогубов найдете – хлюпогубам еда!

Фаститокалон

  • Вот остров Фаститокалон,
  • Который не населен.
  • Он пустой.
  • А все же земля пригодная для
  • Того, чтоб сойти с корабля,
  • Погулять, поиграть, порезвиться.
  • Ой! Постой!
  • Примечай-ка:
  • Даже белая чайка
  • На его берегах не гнездится –
  • Намекает нам птица:
  • Этот остров совсем не простой!
  • И беда моряку,
  • Если, качкой морской утомлен,
  • Он сойдет на Фаститокалон
  • Отдохнуть и сварить чайку.
  • Ох и олухи те моряки,
  • Что разводят на Нем костерки, –
  • Знать, не варят у них котелки!
  • Его шкура хотя и толста,
  • Притворяется Он неспроста,
  • Будто спит – это чистый обман:
  • Он хитер,
  • Он плывет в океан.
  • И едва разгорится костер,
  • Ухмыляется Он,
  • Обращается Он
  • Кверху брюхом, Фаститокалон.
  • С кораблем заодно
  • Гости канут на дно,
  • Они с жизнью прощаются
  • И тому удивляются.
  • Будь, моряк, начеку!
  • Ведь грозит моряку
  • В Море множество чудищ морских.
  • Но воистину страх –
  • Он,
  • Фаститокалон!
  • Он страшнейший из них
  • И последний в роду Черепах.
  • Надо помнить старинный завет:
  • Коль вам жизнь дорога,
  • Вылезать вам не след
  • На неведомые берега.
  • Ну а лучше со всеми
  • Мирно жить в Средиземье
  • Ныне и впредь,
  • Веселиться и петь.

Кот

  • Вот спит кот-обормот,
  • И он видит сон:
  • То сметанку, вишь, то мышь,
  • То жирен бульон,
  • То он вроде на свободе
  • Средь котов готов,
  • Яр и скор влиться в хор
  • Ста котовьих ртов,
  • А то вдруг – будто юг,
  • Зной, томленье, лень,
  • Люди ходят, звери бродят,
  • А он – в тень на весь день.
  • А вот лев – кровавый зев,
  • Клык на нож похож –
  • Превелик и очень дик;
  • Пард, он тож хорош,
  • Тоже грозный, в шкуре звездной,
  • Востроок, быстроног,
  • Для ловитвы – когти-бритвы:
  • Скок – и поволок.
  • Дикий в чащах настоящих
  • Жив народ –
  • Рычит, ревет.
  • Обормот в тепле живет –
  • Но свой род
  • Помнит кот!

Невеста-тень

  • Был одинокий человек,
  • Сидел всю ночь, весь день,
  • Сидел он камнем целый век –
  • Без тени! Где же тень?
  • Для белых сов он был шестком
  • Под зимнею луной,
  • А летом птиц не счесть на нем:
  • Ведь камень – не живой.
  • Однажды в сумерках – она
  • Пришла из темноты,
  • Вся в сером, волосы – волна,
  • А в волосах – цветы.
  • И вышел он из камня вон,
  • Распалось колдовство,
  • В свои объятья принял он
  • Ее, она – его.
  • И под звездой ночной, и днем
  • С тех пор своих дорог
  • Нет у нее: она – при нем,
  • Внизу, в тени, у ног.
  • Но ежегодно суть вещей
  • Выходит изнутри:
  • И вновь их двое, и он с ней
  • Танцует до зари.

Клад

  • Было солнце юно и месяц млад,
  • Когда выпевали боги свой клад:
  • Серебрую россыпь в зелени трав
  • И золота в водах прозрачных расплав.
  • Щель Хелля еще не разверзлась тогда,
  • Дракон не рожден был, ни гном – в те года
  • Здесь жили издревние эльфы одни,
  • Волшебным пеньем творили они
  • В холмах средь лесов много дивных вещей
  • И чудо-венцы для своих королей.
  • Пришел им закат, звук волшебных словес
  • Сталь заглушила и грохот желез;
  • Нет песен у жадности, только ощер
  • Угрюмый во мраке тесных пещер
  • Над грудой сокровищ – вековечного зла
  • На родину эльфов тень наползла.
  • Жил в темной пещере старый гном,
  • Плененный золотом и серебром,
  • В работу он вкладывал силу и злость,
  • Ладони истерты по самую кость:
  • Монеты ковал и снизки колец
  • И власть королевскую думал кузнец
  • Купить! Но вовек не покинул свой склеп,
  • И сморщился он, и оглох, и ослеп,
  • И скрючились руки и стали дрожать –
  • Он камушка в пальцах не мог удержать.
  • И он не услышал, как недра горы
  • Дрожали, когда, молодой в те поры,
  • Свою жажду сокровищ дракон утолил –
  • В пещеру заполз и огнем опалил,
  • В том пламени алом сгорел гном дотла,
  • Осталась от гнома на камне зола.
  • Жил старый дракон. Под серой скалой
  • Свой век пролежал он, одинокий и злой;
  • Когда-то был счастлив, когда-то млад,
  • Но, к злату прикован, стал он горбат,
  • Иссох, и померк алый свет его глаз,
  • И даже огонь в его сердце угас.
  • Алмазы вросли в его шкуру, привык
  • Сокровища пробовать он на язык,
  • Знал каждую вещь и каждый излом
  • Того, что лежит под черным крылом.
  • Он думал всегда об одном – о ворах:
  • Как плоть он сожрет, и сотрет кости в прах,
  • И кровью напьется. Его голова
  • Бессильно поникла, он дышит едва
  • И звона кольчуги не слышит. На бой
  • Дракона зовет воитель младой;
  • Сверкнул у героя в руках острый меч,
  • И тот, кто сокровища должен стеречь,
  • Чьи зубы – кинжалы, чья шкура была
  • Как сталь, – змей погиб, не поднявши крыла.
  • Жил старый король. Белоснежно седа
  • До костлявых колен отросла борода
  • С тех пор, как, юный, на трон воссел.
  • Веселья не знал он, не пил, не ел
  • И думал всегда об одном – о своем
  • Богатстве в большом сундуке под замком,
  • О золоте том и том серебре,
  • Что за кованой дверью хранятся в горе.
  • Его меч заржавел, его слава прошла,
  • Бесчестен был суд и неправы дела,
  • Хоромы безлюдны, темны – оттого ль,
  • Что был он эльфийского клада король?
  • Не чуял он крови, не слышал врагов,
  • Ни стука копыт, ни звука рогов –
  • Сгорели хоромы, погибла земля,
  • И в холодную щель брошен труп короля.
  • Был он и есть, под горой древний клад,
  • Забытый за створами кованых врат,
  • И смертный вовек в те врата не войдет.
  • Зеленая травка по склонам растет,
  • И овцы пасутся, и птица свистит,
  • И ветер морской в листве шелестит.
  • Да! ночь охраняет извечный клад,
  • Пока земля ждет, пока эльфы спят.

Морской колокол

  • Вдоль моря я шел и ракушку нашел,
  • лежала в сыром песке,
  • Блестя от воды наподобье звезды,
  • и вот – заблестела в руке.
  • В ней звук зародился, потом повторился,
  • едва уловим, вдалеке:
  • Во мне он звучал, как волна о причал
  • или колокол на маяке.
  • И неторопливо с теченьем прилива
  • ко мне, вижу, лодка плывет:
  • «Все минули сроки, а путь нам
  • далекий».
  • Я сел и сказал ей: «Вперед!»
  • И вот наяву, как во сне, я плыву,
  • закутан в дремоту и мгу,
  • К неведомой мне вечерней стране
  • за бездной, на том берегу.
  • Так плыл я и плыл, а колокол бил,
  • раскачиваясь над волной;
  • Вот рифов гряда, где вскипает вода,
  • и вот он, тот берег иной.
  • В мерцающем свете там море, как сети,
  • где звездные блещут тела,
  • Над морем утесы, как кости, белесы,
  • и лунная пена бела.
  • Сквозь пальцы протек самоцветный поток –
  • жемчужен песок и лучист:
  • Свирель из опала, цветы из коралла,
  • берилл, изумруд, аметист.
  • Но там, под скалой, под морскою травой –
  • пещера темна и страшна,
  • И будто мороз коснулся волос…
  • Я – прочь, и померкла луна.
  • Бежал я от моря в зеленые взгорья,
  • напился воды из ручья,
  • И, вверх по теченью, ступень за ступенью,
  • в край вечного вечера я
  • Взошел – на ступень, где свет – это тень,
  • где падшие звезды – цветы,
  • Где в синем зерцале, как луны, мерцали
  • кувшинки, круглы и желты.
  • Там ива тиха и сонлива ольха,
  • не бьется река в берега,
  • Там на берег ирис мечи свои вынес,
  • и с копьями встала куга.
  • А небо все в звездах, и полнится воздух
  • музыкой у тихой реки,
  • Где зайцы и белки играют в горелки,
  • глазеют из нор барсуки,
  • И, как фонари, горят цветом зари
  • глаза мотыльков в полутьме, –
  • Там свирель и рожок, и танцующих ног
  • легкий шорох на ближнем холме.
  • Они, кажется, тут, но меня-то не ждут –
  • ни танцующих нет, ни огня:
  • Свирель и рожок от меня со всех ног,
  • и шуршание ног – от меня.
  • Трав речных-луговых я нарвал и из них
  • драгоценную мантию сплел,
  • С жезлом-веткой в руке и в цветочном венке
  • на высокий курган я взошел
  • И, как ранний петух, прокричал во весь дух
  • горделивый и резкий указ:
  • «Да признает земля своего короля!
  • Все ко мне на поклон сей же час!
  • Где же вы, наконец? Вот мой жезл и венец,
  • меч мой – ирис, тростина – копье!
  • Почему же вас нет? Что молчите в ответ?
  • Все ко мне! – вот веленье мое!»
  • И тут же на зов, словно черный покров,
  • тьма пала, и я, будто крот,
  • Пластаясь внизу, на ощупь ползу
  • то ли по кругу, то ли вперед;
  • Вокруг – мертвый лес, где опала с древес,
  • шуршит под руками листва:
  • Я сижу на земле, мысли бродят во мгле,
  • и кричит надо мною сова.
  • Год единый и день я сидел там, как пень,
  • и в трухе копошились жуки,
  • Ткали сеть пауки, из-под пальцев руки
  • грибы выросли, дождевики.
  • Ночь – как тысяча лет, но увидел я свет
  • и увидел я, что поседел:
  • «Пусть я прах и тлен, пусть я слаб и согбен,
  • но покину этот предел
  • И найду как-нибудь к морю путь!»
  • Брел я, брел. А летучая мышь
  • всю дорогу парила, перепончатокрыла,
  • Надо мной. Я кричал ей «кыш-кыш»
  • и шиповником бил. Весь изранен я был.
  • На плечах моих старости груз.
  • О вот дождь – и какой!
  • Пахнет солью морской и соленый на вкус.
  • Там чайки летали, кричали, стенали,
  • и кто-то в пещерах сопел,
  • Тюлень глухо тявкал, прилив в камнях чавкал,
  • а кит своим дыхалом пел.
  • Чем дальше, тем хуже, край суши все уже,
  • к тому же настала зима:
  • Лед на воде, лед в бороде, –
  • кромешное место и тьма!
  • И вдруг в полынье, вижу, лодка ко мне,
  • та же самая лодка плывет;
  • Упал я на дно, мне уже все равно –
  • куда хочет, туда пусть несет.
  • Вот остров тот, старый, где птичьи базары,
  • корабль весь в огнях, волнолом,
  • Вот берег родной, безмолвен и тьмой
  • укрыт, как вороньим крылом.
  • Был ветер и дождь. Дома била дрожь.
  • Присел я на чей-то порог
  • и в безлюдную ночь выбросил прочь
  • Сокровища дальних дорог:
  • Прочь с ладони песок, прочь морской завиток –
  • ракушка мертва и молчит:
  • На темный тот брег не вернусь я вовек,
  • и колокол не зазвучит.
  • Оборван и нищ, от скучных жилищ
  • вовек не уйду в белый свет,
  • Не встречу зарю. Сам с собой говорю,
  • ибо мне собеседника нет.

Последний корабль

  • Фириэль через стекло
  • Глянула в рассветки,
  • Золотой петух светло
  • Пропел у соседки.
  • Темен лес, бледна заря,
  • Но щебечет птица,
  • Тихо листья шевеля,
  • Ветер шевелится.
  • Так стоит она, пока,
  • Озарив округу,
  • Свет не прянул в облака,
  • В кроны и по лугу,
  • От росы седому, – тут
  • Белые ножки
  • На крыльцо ее несут
  • И вниз по дорожке.
  • От росы намок подол,
  • Шитый самоцветом;
  • Вот река – широкий дол,
  • Озаренный светом.
  • Камнем зимородок пал
  • В омут, синей вспышкой,
  • Камыши чуть раскачал
  • С желтой кубышкой.
  • У воды стоит она
  • В драгоценной ткани,
  • На плечах – волос волна
  • В утреннем сиянье;
  • Слышит: флейта на реке,
  • Арфа в отдаленье,
  • Колокольцы вдалеке,
  • Будто ветра пенье.
  • Вплыл корабль – златая грудь,
  • Белое кормило,
  • И ему торила путь
  • Стая белокрыла;
  • Вся команда корабля –
  • Эльфы в сребро-сером,
  • Их ведут три короля
  • К морю, к темным шхерам.
  • И поют три короля,
  • Вторя взмахам весел:
  • «О зеленая земля,
  • Еще много весен,
  • И восходов золотых,
  • И цветов застанешь,
  • И листочков молодых,
  • Прежде чем увянешь».
  • «Так зачем, зачем же вам
  • Плыть к речному устью?
  • Иль к скалистым островам,
  • Где чайки кличут с грустью?
  • Иль к лесам, где тьма весь год?
  • Или в край безлесный
  • Стая лебедей несет
  • Вас, народ чудесный?»
  • «Нет! – в ответ ей. – Не в пример
  • Дальше! Там, на створе
  • Западных угрюмых шхер,
  • Есть Призрачное море.
  • Мы пройдем его! Туда
  • Мы прорвемся, дева,
  • Где наш Дом, где Звезда,
  • Где – Белое Древо!
  • Прощай, смертный предел,
  • Средиземья пашни!
  • В Доме Эльфов прозвенел
  • Колокол на башне.
  • Мрет здесь зелень, на луне
  • И на солнце пятна;
  • Звон в далекой стране
  • Нас зовет обратно».
  • Встал корабль, примолкла трель:
  • «Дочь Земли, внемли же –
  • Фириэль! Фириэль! –
  • Звон как будто ближе.
  • Место есть на корабле,
  • Ты, как эльф, прекрасна,
  • К нам иди! На земле
  • Ты времени подвластна».
  • И решилась! Шаг… другой…
  • Только, все едино,
  • Расступилась под ногой
  • И сомкнулась глина;
  • И несла корабль вода
  • В дальнюю обитель:
  • «Не уйти мне никуда!
  • Мне Земля – родитель!»
  • На подоле у нее
  • Не было камений,
  • Когда шла в свое жилье,
  • На крыльцо и в сени.
  • Заплела она косу,
  • Затрапез надела –
  • В доме, в поле и в лесу
  • На день хватит дела.
  • С той поры немало лет
  • Прошло над Семиречьем,
  • И все тот же солнца свет
  • В мире человечьем,
  • Но на запад корабли
  • Не несет теченье,
  • Как в те дни. Они ушли,
  • И смолкло их пенье.

Кузнец из большого Вуттона

Случилось это все не так уж давно и не так уж далеко – это вам скажет всякий, у кого хорошая память и длинные ноги. Было на белом свете одно селение под названием Большой Вуттон. Он звался Большим, потому что был больше Малого Вуттона, который располагался в нескольких милях от Большого, посреди густого леса. Впрочем, Большой Вуттон тоже был не слишком велик, однако процветал. Жили в нем самые разные люди – и хорошие, и плохие, и так, серединка на половинку. В общем, как и повсюду.

Это было замечательное селение, и оно славилось по всей округе своими искусными ремесленниками. Но более всего знамениты были повара Большого Вуттона. В селении стояла специальная большая Кухня, принадлежавшая Совету селения, а Мастер Повар был очень важной особой. Дом Мастера Повара и Кухня примыкали к Большому Залу – самому большому, самому старому и самому красивому зданию во всем селении. Оно было построено из прочного камня и дуба, и за ним тщательно ухаживали, хотя теперь Зал уже не был ярко раскрашен и вызолочен, как в былые времена. Жители селения сходились в Зал, чтобы посидеть вместе и поговорить обо всем на свете. А еще в Зале проводились общие празднества и семейные торжества. Так что Мастер Повар был не только очень важной, но еще и очень занятой особой – ведь ему приходилось готовить достойное угощение к любому празднику. Праздников в году было много, а угощение считалось достойным, если оно было обильным и разнообразным.

Но одного праздника жители Большого Вуттона всегда ждали с особенным нетерпением, потому что это был единственный зимний праздник. Он длился целую неделю, а в последний день этой недели на закате устраивалось особое торжество, которое называлось Пир Хороших Детей. Приглашали на этот пир далеко не всякого. Конечно, не всегда на пир попадали именно те, кто больше всего заслуживал приглашения, а кое-кого, кто приглашения не заслужил, звали по ошибке; так уж оно бывает, как бы устроители ни старались. Но тут еще многое зависело от того, кому когда повезло родиться, потому что Пир Хороших Детей устраивался только раз в двадцать четыре года, и приглашенных на нем всегда бывало двадцать четыре, не больше и не меньше. Поэтому иногда его так и называли – Праздник Двадцати Четырех. По такому случаю всегда ожидалось, что Мастер Повар превзойдет сам себя и помимо всяких вкусных вещей, которые обычно готовятся к другим праздникам, испечет Большой Пирог. Именно по тому, как удавался этот пирог – а может, и не удавался, всякое ведь бывает, – и запоминали его имя: праздник бывал так редко, что мало какому Мастеру Повару доводилось печь Большой Пирог дважды.

Однако как-то раз случилось такое, чего на памяти жителей селения никогда еще не бывало. Очередной Мастер Повар, ко всеобщему удивлению, неожиданно объявил, что ему требуется отдых, и ушел неизвестно куда. Вернулся он несколько месяцев спустя, совсем другим человеком. Мастер Повар был добродушен и любил смотреть, как веселятся другие, но сам он всегда оставался серьезен и молчалив. Теперь же он сделался весельчаком, часто шутил и смешил окружающих. Еще он повадился петь на праздниках шуточные песни – вот уж чего от Мастера Повара никто не ожидал! А кроме того, он привел с собой Ученика, и это изумило все селение.

Нет, в том, что Мастер Повар взял себе ученика, ничего удивительного не было. Так делалось всегда.

В должный срок Мастер выбирал какого-нибудь мальчишку и передавал ему свои знания. Постепенно ученик выполнял все более сложную работу, а когда Мастер Повар удалялся на покой или умирал, ученик занимал его место. Но дело в том, что этот Мастер все никак не мог выбрать себе ученика. Он всегда говорил что-нибудь вроде «еще успеется» или «да я пока все приглядываюсь; вот как увижу того, кто мне подойдет, так уж я его не пропущу». Но теперь Мастер Повар привел с собой обычного мальчишку, и к тому же чужака. Этот мальчишка был проворнее и подвижнее своих сверстников из Большого Вуттона и отличался необыкновенной вежливостью, но был чересчур молод для серьезной работы – на вид ему было чуть больше двенадцати. Впрочем, выбор ученика всегда зависел исключительно от Мастера Повара. Никто не имел права в это вмешиваться. Так что мальчишка поселился в доме Мастера Повара и оставался там до тех пор, пока не стал достаточно взрослым, чтобы найти собственное жилье. Вскоре жители селения привыкли к мальчишке, и у него появилось несколько друзей. Эти друзья и Мастер Повар звали его Альвом, но для всех остальных он был просто Ученик.

Следующее удивительное событие произошло три года спустя. В одно прекрасное весеннее утро Мастер Повар снял свой высокий колпак, аккуратно сложил белоснежные фартуки, повесил на крючок белую куртку, прихватил крепкий ясеневый посох и небольшую сумку и ушел. Он попрощался лишь с Учеником – никого больше при этом не было.

– Ну, до встречи, Альв, – сказал Мастер Повар. – Управляйся с делами сам, как можешь – а можешь ты неплохо. Думаю, все будет в полном порядке. Надеюсь, если мы еще когда-нибудь встретимся, ты мне расскажешь, как тут все обернулось. Передай всем, что я снова отправился отдыхать, но на этот раз уже не вернусь.

Когда Ученик передал слова Мастера Повара жителям селения, которые пришли в Кухню, эта новость повергла Большой Вуттон в смятение.

– Ну кто же так делает! – восклицали жители. – Никого не предупредил, ни с кем не попрощался! Что же мы будем теперь делать без Мастера Повара? Он же не оставил себе замены!

Среди жарких споров никому и в голову не пришло сделать Мастером Поваром юного Ученика. Альв немного подрос за это время, но все еще выглядел сущим мальчишкой, да и проучился он всего три года.

В конце концов за неимением лучшего жители Большого Вуттона поставили Мастером Поваром одного человека, местного уроженца, который довольно неплохо умел готовить всякие несложные кушанья. В молодости этот человек часто помогал Мастеру Повару при подготовке празднеств, но Мастеру он не глянулся, и тот так и не захотел взять его в ученики. Теперь это был почтенный человек, отец семейства, весьма солидный и бережливый.

– Во всяком случае, уж он-то не сбежит без предупреждения! – говорили жители селения. – А неважная стряпня все же лучше, чем никакой. До следующего Большого Пирога еще семь лет. К тому времени он наверняка сумеет справиться с этим делом.

Нокс – так звали этого человека – был очень доволен таким поворотом событий. Он всегда стремился стать Мастером Поваром и ни капли не сомневался, что сможет управиться с этими обязанностями. Теперь Нокс, оставаясь в Кухне один, надевал время от времени высокий белый колпак и любовался на свое отражение в начищенной до блеска сковородке. При этом он приговаривал:

– Как поживаете, Мастер? Этот колпак прямо как на вас сшит! Надеюсь, при вас дела пойдут как надо.

Дела и вправду шли неплохо. Сперва Нокс старался изо всех сил. К тому же у него ведь был помощник – Ученик. На самом деле Нокс многому научился, исподтишка наблюдая за Альвом, но сам бы он в этом никогда не признался. Но вот подошло время Праздника Двадцати Четырех, и Нокс задумался: как же ему приготовить Большой Пирог? Втайне он очень беспокоился. Хотя за семь лет Нокс научился печь вполне подходящие для обычных случаев торты и пирожные, он знал, что Большой Пирог всегда ждут с особенным нетерпением и что он должен удовлетворить даже самых взыскательных знатоков, а не только детей. Многие взрослые приходили помогать готовить праздник, и их полагалось угостить пирогом, испеченным по тому же рецепту, только размером поменьше. Кроме того, было принято, чтобы каждый Большой Пирог был новым и необыкновенным, а не просто повторял предыдущий.

Нокс свято верил, что пирог должен быть прежде всего очень сладким и сытным. И решил, что для этого пирог следует целиком покрыть сахарной глазурью – тем более что Ученику она прекрасно удавалась. «Так пирог выйдет красивый и такой весь из себя сказочный», – подумал Нокс. По его представлениям, именно это больше всего любили дети: сладости и сказки. Сам Нокс из сказок уже вырос – так он считал, – а вот к сладостям по-прежнему был неравнодушен.

– Ага! Сказки! – воскликнул Нокс. – Вот и идея!

Ему пришло в голову посадить в центр пирога, на вершину, куколку в белом наряде, дать ей в руку маленький жезл с блестящей звездочкой на конце и написать вокруг розовым кремом «КОРОЛЕВА ФЕЙ».

Но когда Нокс принялся подбирать необходимые продукты, то обнаружил, что очень смутно представляет, что же именно следует класть внутрь Большого Пирога. Нокс покопался в старых поваренных книгах, которые остались от его предшественников, и был неприятно удивлен. Рецепты были записаны от руки и не всегда разборчиво. О некоторых ингредиентах Нокс просто никогда не слышал, а о других забыл, и теперь искать их было уже некогда. Впрочем, Нокс подумал, что можно попробовать использовать кое-какие пряности, которые упоминались в книгах. Он поскреб в затылке и припомнил, что его предшественник держал пряности и приправы, предназначенные для особых пирогов, в старинной черной коробке со множеством отделений. За семь лет коробка ни разу не попадалась ему на глаза, но, поискав, Нокс обнаружил ее на верхней полке кладовки.

Он снял коробку с полки и сдул с нее пыль, но когда Нокс поднял крышку, оказалось, что пряностей в коробке осталось очень мало, да и те засохли и подернулись плесенью. Но в одном отделении он обнаружил небольшую звезду, размером с мелкую монетку. Цветом звезда напоминала потускневшее от времени серебро.

– Экая забавная штучка! – воскликнул Нокс и поднес находку поближе к свету.

– Ничего забавного тут нет! – раздался голос у него за спиной. Нокс даже подпрыгнул от неожиданности. Это был голос Ученика, но никогда прежде он не разговаривал с Мастером таким тоном. На самом деле он вообще редко разговаривал с Ноксом, если только тот сам не обращался к нему. С точки зрения Нокса, именно так и надлежало себя вести молодому человеку. Кроме того, Нокс считал, что глазурь, конечно, мальчишка делает ловко, а вот всему остальному ему еще стоит поучиться.

– Что ты имеешь в виду, парень? – недовольно спросил Нокс. – Ты хочешь сказать, что эта штучка не забавная? А какая же она тогда?

– Она волшебная, – ответил Ученик. – Она из Волшебной Страны.

Повар расхохотался.

– Ладно, ладно! – сказал он. – На самом деле это одно и то же, но если тебе так хочется, зови ее волшебной. Подрастешь – поумнеешь. А пока что можешь повынимать косточки из изюма. Если среди них вдруг часом найдется волшебная – покажешь мне.

– Мастер, что вы собираетесь делать с этой звездой? – настойчиво спросил Ученик.

– Положу ее в Пирог, что ж еще? – ответил Повар. – Там ей самое место, особенно если она волшебная. – Произнеся последнее слово, Нокс хихикнул. – Я думаю, ты и сам не так уж давно бывал на детских праздниках и должен знать, что в пирог частенько запекают монетки и всякие мелкие безделушки, какие под руку подвернутся. Во всяком случае, у нас в Большом Вуттоне так делается. Это забавляет детей.

– Но это не безделушка, Мастер, это волшебная звезда! – возразил Ученик.

– Да, да, это я уже слышал, – огрызнулся Повар. – Хорошо, я скажу об этом детям, пускай посмеются.

– Я не думаю, Мастер, что они станут смеяться, – заметил Ученик. – Но вы хорошо придумали. Это правильно.

– Ты как разговариваешь с Мастером?! – возмутился Нокс.

И вот настал момент, когда Пирог был испечен и покрыт глазурью – причем большую часть работы сделал Ученик.

– Раз уж ты так хорошо разбираешься в волшебстве, я позволю тебе сделать Королеву Фей, – сказал ему Нокс.

– Хорошо, Мастер, – отозвался Ученик. – Я ее сделаю, если вам некогда. Но это вы придумали, а не я.

– Потому что думать – это моя обязанность, а не твоя, – сказал Нокс.

Во время праздника Пирог водрузили на середину длинного стола, а вокруг зажгли двадцать четыре красные свечи. Посреди Пирога поднималась маленькая белая гора, на склонах которой росли деревца. Деревца блестели, точно покрытые инеем. На вершине горы на одной ножке, словно застыв в танце, стояла крохотная белая фигурка, и малюсенький жезл в ее руке искрился в сиянии свечей.

Дети смотрели на Пирог во все глаза. Один-два малыша даже захлопали в ладоши и закричали:

– Какая прелесть! Он прямо как волшебный!

При этих словах Повар просиял, но по лицу ученика промелькнула тень досады. Они оба присутствовали на празднике: Мастеру полагалось самому разрезать Пирог, когда придет время, а ученик должен был наточить нож и подать его Повару.

Наконец Повар взял нож и шагнул к столу.

– Надо вам сказать, дорогие мои, – объявил он, – что под этой прекрасной глазурью скрывается много вкусного. Но кроме того, в пироге прячутся всякие маленькие безделушки, монетки и всякое такое – на удачу. Всего их в Пироге двадцать четыре, так что должно хватить всем, если только игрушечная Королева играет честно. Но на это не слишком-то полагайтесь – наша малютка весьма себе на уме. Вот хоть господина Ученика спросите.

Но Ученик в этот момент отвернулся от Мастера Повара и внимательно разглядывал лица детей.

– Ах да! Чуть не забыл! – спохватился Повар. – На самом деле сегодня в Пироге не двадцать четыре сюрприза, а двадцать пять. Там есть еще маленькая серебряная звездочка. Она волшебная – ну, во всяком случае, так утверждает господин Ученик. Так что будьте осторожны! Если вдруг кто-то сломает об нее зубик, волшебная звездочка его не починит. Но все равно, тому, кому она достанется, очень повезет.

Это был хороший Пирог, и никто не нашел в нем ни одного изъяна, – вот разве что маловат он был. Когда Пирог нарезали, каждый малыш получил по большому куску, но после этого ничего уже не осталось, так что добавки не давали. Вскоре дети расправились со своими порциями, и все сюрпризы нашлись. Кому-то достался один, кому-то два, а кому-то и ни одного. Неизвестно, приложила ли к этому руку куколка с жезлом, но удача распределилась именно так. Но вот уже от Пирога не осталось ни крошки, а волшебная звездочка так никому и не попалась.

– Вот так так! – воскликнул Повар. – Видать, звезда-то была вовсе не из серебра! Наверно, она просто растаяла. А может, господин Ученик сказал правду и звездочка и вправду была волшебной? Значит, она просто исчезла и перенеслась обратно в Волшебную Страну. Не очень-то честно с ее стороны, – и Нокс с ухмылкой посмотрел на Ученика. Ученик взглянул на него в ответ, но в его темных глазах не было улыбки.

Но звезда действительно была волшебная – в таких вещах Ученик не ошибался. А произошло с ней вот что: один мальчик проглотил ее, даже не заметив. Зато он нашел в своем куске серебряную монетку и отдал ее Нелли, маленькой девочке, которая сидела рядом с ним: Нелли не досталось никакого сюрприза, и из-за этого она так расстроилась, что мальчику захотелось ее утешить. Он иногда думал: «А что же на самом деле сталось со звездочкой?» И даже не догадывался, что она осталась с ним. Звезда притаилась в каком-то месте, где мальчик не мог ее почувствовать, – так уж ей полагалось, – и осталась там надолго, дожидаясь своего дня.

Праздник состоялся в середине зимы, а теперь настал июнь с его короткими ночами. Мальчик проснулся еще до рассвета. Ему не спалось: в этот день ему исполнялось десять лет. Мальчик выглянул из окна, и ему показалось, что весь мир застыл в безмолвном ожидании. Легкий ветерок, прохладный и благоуханный, шуршал в листве просыпающихся деревьев. А затем пришел рассвет, и мальчик услышал, как вдали запели птицы, приветствуя солнце. По мере того как заря разгоралась, песня звучала все ближе и ближе и в конце концов нахлынула на мальчика, заполнив собою все пространство вокруг дома. А потом, когда из-за горизонта выглянул солнечный диск, эта песня волною унеслась на запад.

– Это похоже на Волшебную Страну, – сказал себе мальчик. – Только в Волшебной Стране люди тоже поют.

И он запел высоким и чистым голосом, и с губ его полились непонятные слова – мальчик словно бы знал их наизусть. И едва мальчик запел, звезда вылетела у него изо рта. Мальчик поймал звезду, и теперь она, сверкая ярким серебром в солнечном свете, трепетала у него на ладони, точно собираясь взлететь. Не задумываясь над тем, что он делает, мальчик хлопнул себя по лбу. И звезда пристала ко лбу да так там и осталась на много лет.

Мало кто из жителей Большого Вуттона обращал внимание на эту звезду, хотя если приглядеться, ее можно было заметить. Но звезда стала частью лица мальчика и обычно не светилась. Но зато теперь мягкий свет лился из глаз мальчика, а голос его с каждым годом становился все прекраснее. Люди любили слушать, как он разговаривает, даже если он всего-навсего здоровался с ними.

Мальчик прославился своим искусством не только среди жителей Большого Вуттона, но и по всей округе. Его отец был кузнецом. Мальчик пошел по его стопам и превзошел отца в кузнечном ремесле. Пока его отец был жив, мальчика называли сыном кузнеца, а потом стали звать просто Кузнецом. Ибо к тому времени он стал лучшим кузнецом от Восточного Предела до Западного Леса. Он мог выковать из железа все что угодно. Конечно, чаще всего он делал простые и полезные вещи для повседневных нужд: плуги и плотницкие инструменты, кухонные ножи, котелки и сковородки, засовы, щеколды и дверные петли, крюки для очагов и каминные решетки, подковы и множество всего другого. Прочные и надежные, они подолгу служили своим хозяевам, но, кроме того, их отличало своеобразное изящество. Их приятно было брать в руки, и на них приятно было смотреть.

А в свободное время Кузнец часто делал что-нибудь для собственного удовольствия. И эти вещи были прекрасны. Железо в его руках могло преобразиться в легкую и нежную цветущую ветвь, но сохранить при этом суровую силу железа или даже стать еще крепче. Мало кто мог пройти мимо сделанных Кузнецом ворот или оконных решеток, не остановившись полюбоваться на них, и никто не мог пройти через эти ворота, пока они были заперты. Работая над такими вещами, Кузнец пел, и тогда все соседи бросали свои дела и приходили к кузне послушать его пение.

Вот и все, что о нем знали. Хотя на самом деле и это было немало – куда больше, чем добилось большинство жителей селения – и даже искусные мастера, что трудились не покладая рук. Но было еще и кое-что другое. Но о чем соседи не подозревали – так это о том, что Кузнец познакомился с Волшебной Страной и некоторые ее области изучил настолько хорошо, насколько это вообще доступно смертному. За прошедшие годы слишком многие жители селения сделались похожи на Нокса, и потому Кузнец мало с кем разговаривал о своих путешествиях, кроме жены и детей. Женой его стала Нелли, та самая девочка, которой он когда-то отдал серебряную монетку. А детей у Кузнеца было двое: дочка Нэн и сын Нед. Он все равно бы не смог держать эти путешествия в тайне от своей семьи – ведь родные видели, как ярко сияет звезда у него во лбу после долгих вечерних прогулок или по возвращении из странствия.

Время от времени Кузнец покидал селение – когда пешком, когда верхом. Считалось, что он путешествует по делам. Иногда так оно и бывало, но отнюдь не всегда. Во всяком случае, по большей части уходил он вовсе не за тем, чтобы раздобыть новые заказы или закупить чугун в чушках, древесный уголь и другие припасы, хотя о таких вещах Кузнец тоже заботился и знал, как честным путем превратить пенни в двухпенсовик. Но в Волшебную Страну он шел совсем не за этим. Кузнец был там желанным гостем. Звезда ярко сияла у него во лбу, и он был в безопасности, насколько смертный может чувствовать себя в безопасности в этой полной опасностей стране. Малое Зло бежало пред светом звезды, а от Большого Зла он был храним.

Кузнец был благодарен той силе, что хранила его, ибо вскоре сделался достаточно мудрым, чтобы понять: в Волшебной Стране таится немало опасностей и со многими злыми тварями не справиться без оружия, каким смертному владеть не под силу. Он же хотел учиться и познавать, но не стремился стать воителем. Хотя со временем он смог бы сковать оружие, которое в его собственном мире вошло бы в легенды и считалось достойным королей, Кузнец знал, что в Волшебной Стране оно мало чего стоило бы. И потому среди сделанных им вещей не было ни одного меча, копья или наконечника стрелы.

Сперва, попадая в Волшебную Страну, Кузнец лишь гулял по лесам, лугам и чудным долинам, среди малого народца и других мирных созданий, стараясь оставаться незаметным, или бродил по берегам прозрачных озер, в которых по ночам мерцали неведомые звезды, а на рассвете отражались сияющие вершины далеких гор. Иногда, приходя ненадолго, он проводил все время, разглядывая какое-нибудь дерево или цветок. Но позже, когда он осмелился на более длительные путешествия, Кузнецу довелось повидать немало прекрасного и устрашающего. Он никогда потом не мог ни вспомнить этого толком, ни описать своим друзьям, но Кузнец знал, что все увиденное навеки поселилось где-то в глубине его души. Но кое-что не изгладилось из его памяти, и Кузнец часто вспоминал эти чудеса и тайны.

Когда Кузнец только начинал бродить по Волшебной Стране, один, без провожатого, он думал, что доберется до самых отдаленных ее пределов. Но путь ему преградили высокие горы, а когда Кузнец попытался обойти их, то в конце концов очутился на пустынном берегу. Он стоял у Моря Безветренной Бури, где синие волны, подобные одетым снегом холмам, безмолвно катят из Бессветья к побережью, неся с собой белые корабли. Те корабли возвращаются из сражений у Темных Границ, о которых людям не известно ничего. Он увидел, как волна вынесла на берег огромный корабль, а потом беззвучно схлынула, унося с собой клочья белой пены. Эльфийские мореходы были высоки и грозны: со сверкающими мечами, блестящими копьями, с пронизывающим светом в глазах. Неожиданно они запели победную песнь, и сердце Кузнеца затрепетало от страха. Он упал ничком, а моряки прошли мимо него и скрылись среди холмов, что эхом отзывались на их песню.

Впоследствии Кузнец никогда больше не ходил на этот берег. Он счел, что находится в островном королевстве, со всех сторон осаждаемом Морем, и его помыслы обратились к горам: теперь Кузнец желал добраться до сердца этого королевства. Однажды во время странствий он попал в густой туман и долго блуждал, сбившись с пути, до тех пор, пока туман не развеялся и Кузнец не обнаружил, что очутился на просторной равнине. Посреди этой равнины возвышался большой, одетый сумраком холм, а над этим сумраком, словно башня превыше прочих башен, возносилось в небо Королевское Древо, и свет его был подобен свету полуденного солнца. Древо усыпали бесчисленные листья, цветы и плоды, и среди них не нашлось бы двух одинаковых.

Кузнец никогда больше не видел Королевского Древа, хотя часто искал его. Во время одного такого путешествия он поднялся по склонам Окружных Гор и попал в глубокую долину. На дне ее лежало озеро, и ветерок, играющий листвой деревьев, не оставлял ни малейшей ряби на озерной глади. Казалось, что долина заполнена красноватым светом заходящего солнца, но свет этот исходил из озера. Кузнец заглянул в озеро с нависавшего над ним невысокого утеса, и ему показалось, что он видит неизмеримые глубины. Он узрел там языки пламени, которые ветвились, и извивались, и подрагивали, подобно гигантским водорослям на морском дне, а между ними сновали существа, созданные из огня. Охваченный изумлением, Кузнец спустился к воде и потрогал ее носком сапога. Но то оказалась не вода: это вещество было прочнее камня и более скользким, чем стекло. Кузнец ступил на него и тут же упал. Отзвук падения со звоном прокатился по озеру и эхом отразился от склонов.

И тут легкий ветерок в одно мгновение перерос в Ураган. Ураган взревел, словно огромный зверь, обрушился на Кузнеца, вышвырнул его на берег и поволок по горному склону, как опавший лист. Кузнец как-то сумел ухватиться за ствол молодой березы и вцепился в него. Ураган яростно сражался с Кузнецом, стараясь оторвать его и унести прочь, но береза склонилась под порывами ветра до самой земли и укрыла Кузнеца своими ветвями. Когда Ураган наконец умчался прочь, Кузнец поднялся на ноги и увидел, что березка стоит нагая. С нее были сорваны все листья, и теперь она плакала, и слезы падали с ее ветвей, словно капли дождя. Кузнец прикоснулся к белоснежной коре и сказал:

– Спасибо тебе, береза! Как мне тебя отблагодарить? Чем я могу помочь тебе?

И рука его, лежащая на стволе, почувствовала, как дерево отвечает:

– Ничем. Уходи прочь! Ураган охотится за тобой. Ты не принадлежишь этим краям. Уходи и никогда не возвращайся!

И выбираясь из долины, Кузнец чувствовал, как слезы березы стекают по его лицу и горчат на губах. На протяжении всего долгого пути сердце его было полно печали, и после этого Кузнец некоторое время не приходил в Волшебную Страну. Но он не мог навсегда отказаться от нее, и когда он вернулся, неутоленное стремление повело его в глубь страны.

Наконец Кузнец нашел дорогу через Окружные Горы и шел по ней, пока не добрался до Внутренних Гор, а Горы те были высоки, отвесны и устрашающи. Но все же он отыскал проход и в один прекрасный день, осмелев, прошел через узкое ущелье и заглянул в лежащую за ним долину. Кузнец не знал, что нашел Долину Вечного Утра, красота которой настолько же превосходит красу окраинных лугов Волшебной Страны, насколько они превосходят наши цветущие по весне луга. Воздух здесь был таким прозрачным, что можно было разглядеть красные язычки птиц, певших в кронах деревьев на противоположном склоне, хотя Долина была очень широкой, а птички не превосходили размером крапивника.

Пологие склоны Долины полнились журчанием водопадов. Охваченный восхищением, Кузнец поспешил вниз. Ступив на траву Долины, услышал вдалеке эльфийское пение. Он прошел над речной заводью с белоснежными лилиями и вышел на лужайку, где танцевало множество дев. Зачарованный их стремительным, изящным и изменчивым танцем, Кузнец шагнул к хороводу. Но тут хоровод внезапно остановился, и навстречу Кузнецу вышла юная дева с распущенными волосами, в струящемся платье. Она со смехом произнесла:

– Не слишком ли ты осмелел, Звездноликий? Ты не боишься, что Королева может разгневаться, узнав об этом? Или ты явился сюда с ее дозволения?

Кузнец смутился. Он и вправду думал, что звезда у него во лбу дает ему право ходить повсюду, где он захочет. Но теперь Кузнец понял, что это не так. И еще он понял, что девушка прочла его мысли. Но она лишь улыбнулась и произнесла:

– Пойдем! Раз уж ты здесь, ты будешь танцевать со мной.

И она взяла Кузнеца за руку и ввела в круг.

Они танцевали вместе, и в эти мгновения Кузнец ощущал в себе ту стремительность, силу и радость, что переполняли ее. Но вскоре – так показалось Кузнецу – танец окончился. Девушка сорвала белый цветок, что рос у нее под ногами, и вдела Кузнецу в волосы.

– А теперь прощай! – сказала она. – Может быть, когда-нибудь мы встретимся снова, если будет на то воля Королевы.

Кузнец не помнил, как вернулся домой. Просто в какой-то момент он обнаружил, что едет верхом по дороге неподалеку от Большого Вуттона. Несколько местных жителей уставились на Кузнеца в изумлении и провожали его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду. Кузнец подъехал к дому; на крыльцо выбежала дочка и бросилась отцу на шею. Кузнец вернулся раньше, чем ожидали домашние, но те, кого ждут с нетерпением, никогда не приходят слишком рано.

– Папа! – воскликнула дочка. – Где ты был? Твоя звезда светится так ярко!

Когда Кузнец переступил порог, звезда снова потускнела. Но Нелли взяла мужа за руку, подвела к камину и взглянула ему в лицо.

– Дорогой, – спросила она, – где ты побывал и что ты увидел? У тебя в волосах цветок…

Нелли осторожно достала цветок из волос, и он лег ей на ладонь. Цветок был так близко и все же казался далеким. Сгустились сумерки, и в темноте стало заметно, что цветок светится, да так ярко, что в его свете предметы начали отбрасывать тени. Нелли показалось, что тень ее мужа выросла до потолка.

– Папа, ты похож на великана! – сказал их сын, который до этого момента не проронил ни слова.

Цветок этот так и не завял и не потускнел, и семья Кузнеца хранила его в тайне, как великое сокровище. Кузнец сделал для него маленькую шкатулку с замочком, и она передавалась среди его потомков из поколения в поколение. Иногда наследники Кузнеца открывали шкатулку и любовались Живым Цветком до тех пор, пока крышка не захлопывалась, и никто не мог заранее сказать, когда именно она закроется.

Шли годы. Во время того Пира Детей, когда Кузнец получил звезду, ему еще не было десяти лет. Затем миновал следующий Праздник Двадцати Четырех – к этому времени Альв стал Мастером Поваром и выбрал себе нового ученика, Харпера. Двенадцать лет спустя Кузнец принес из Волшебной Страны Живой Цветок. И вот приблизилась зима, и с ней – очередной Праздник Хороших Детей. В один из дней этого года Кузнец бродил по окраинным лесам Волшебной Страны. Стояла осень. Золотые листья покрывали ветви деревьев, а алые устилали землю. За спиной у Кузнеца послышались чьи-то шаги, но Кузнец не обернулся да и вообще не обратил на них внимания – так глубоко он погрузился в свои мысли.

На этот раз он явился в Волшебную Страну по приглашению и проделал долгий путь. Кузнецу казалось, что так далеко он не забирался еще никогда. Его направляли и охраняли, но Кузнец плохо помнил пути, которыми прошел. Часто глаза ему застил туман или сумрак. И так длилось до тех пор, пока он не поднялся на вершину, над которой раскинулось ночное небо с бесчисленными звездами. Там Кузнец предстал перед самой Королевой. Она не носила короны и не восседала на троне. Королева стояла на холме во всем своем величии и великолепии, и ее окружало огромное воинство. Доспехи стражей искрились и сверкали, словно звезды. Но Королева была выше самых высоких копий, а чело ее было увенчано белым пламенем. Королева знаком приказала Кузнецу приблизиться, и он, дрожа, шагнул ей навстречу. Разнесся высокий чистый голос трубы, и вот! – Королева и Кузнец остались одни.

Кузнец не опустился на колени. Он был растерян и испуган и чувствовал себя столь ничтожным пред Королевой, что ему казалось, будто любые знаки почтения будут недостаточны. Наконец Кузнец осмелился поднять глаза и взглянуть в склонившееся над ним серьезное лицо Королевы. И тут, к собственному изумлению и беспокойству, Кузнец узнал ее: это была та самая прекрасная девушка из Зеленой Долины, танцовщица, под ногами которой распускались цветы. Видя, что Кузнец вспомнил ее, Королева улыбнулась и шагнула ему навстречу. Они долго разговаривали – по большей части без слов, – и Кузнец многое постиг из мыслей Королевы, и узнанное наполняло его то радостью, то печалью. Затем перед внутренним взором Кузнеца предстала вся его жизнь, от нынешнего момента и до того самого Праздника Хороших Детей, на котором ему досталась звезда. Неожиданно ему вспомнилась маленькая танцующая куколка с жезлом в руке, и Кузнец, устыдившись, опустил глаза пред красой Королевы.

Но Королева снова рассмеялась – точно так же, как смеялась там, в Долине Вечного Утра.

– Не смущайся так из-за меня, Звездноликий, – сказала она. – Не стоит так сильно стыдиться собственного народа. Пусть хотя бы куколка напоминает о Волшебной Стране. Для кого-то это – лишь мимолетный проблеск, а для кого-то – пробуждение. С того самого дня в твоем сердце жило желание увидеть меня, и ныне твоя мечта исполнилась. Но больше я ничего не могу тебе дать. И теперь, когда пришла пора расстаться, я избираю тебя своим посланцем. Если встретишь Короля, передай ему: «Время настало. Пусть он выбирает».

– Но, Владычица, – запинаясь от волнения, проговорил Кузнец, – где же мне найти Короля?

Он много раз задавал этот вопрос жителям Волшебной Страны и всегда слышал в ответ одно и то же: «Он не сказал нам».

– Если он не открыл тебе этого, Звездноликий, – промолвила Королева, – тогда и я не вправе. Но он много странствует, и его можно встретить в самых неожиданных местах. А теперь преклони колени.

Кузнец опустился на колени, а Королева приблизилась и возложила руку ему на голову. И великий покой снизошел на него. Кузнецу казалось, что он в одно и то же время пребывает и в Большом Мире, и в Волшебной Стране, и смотрит на них откуда-то извне, так что он испытывал одновременно и чувство утраты, и радость обладания, и умиротворение. Через некоторое время недвижность схлынула, и Кузнец поднялся на ноги. Близился рассвет, и звезды поблекли, а Королева исчезла. Кузнец услышал лишь, как где-то вдали, в горах, эхом разнеслась песня трубы. Вершина, на которой он стоял, была безмолвна и пуста. И Кузнец знал, что на этот раз его путь ведет к утрате.

Теперь вершина, где состоялась встреча, осталась далеко позади. Кузнец брел по опавшим листьям, обдумывая все, что он увидел и узнал. Шаги приблизились. Неожиданно кто-то окликнул его:

– Не по пути ли нам, Звездноликий?

Кузнец очнулся, поднял голову и увидел человека. Неизвестный был высок ростом и шагал легко и быстро; он был одет в темно-зеленое, а лицо его скрывал опущенный капюшон. Кузнец был озадачен. До сих пор лишь жители Волшебной Страны называли его Звездноликим, но он не припоминал, чтобы когда-либо прежде видел здесь этого человека. И все же Кузнецу казалось, что они вроде бы встречались.

– Это зависит от того, куда ты направляешься, – откликнулся Кузнец.

– Я возвращаюсь в твое селение, – промолвил неизвестный. – Надеюсь, ты идешь туда же?

– Я и вправду иду туда, – признал Кузнец. – Что ж, пойдем вместе. Но мне только что пришла в голову одна мысль. Еще до того, как я пустился в обратный путь, Владычица велела мне передать одно послание. Но мы скоро уже покинем пределы Волшебной Страны, и я сомневаюсь, что мне доведется когда-либо сюда вернуться. А тебе?

– Я вернусь. Можешь передать послание со мной.

– Но это послание для самого Короля. Ты знаешь, где его найти?

– Знаю. Что было в послании?

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

В новой книге Дениса Драгунского «Мальчик, дяденька и я» герой ностальгически погружается в свою юно...
Новый научный детектив от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории» и «Небо славян». Захват...
Рецепт нескучной учебы прост. Берем одного инкуба – самоуверенного и притягательного. Одну техноведь...
В двенадцатый том серии «Золотая библиотека детектива» вошли романы А. Конан Дойла «Долина Ужаса» и ...
История Древней Руси, основателем которой считают князя Рюрика, подобна вершине айсберга, что видна ...
Том состоит из двух сборников рассказов. В первом представлены увлекательные рассказы о приключениях...