Сновидения Робертс Нора
– Вы пятнадцать лет успешно с этим справлялись, – вмешалась Ева.
Он обернулся и встретился с Евой взглядом, при этом глаза его моментально сделались ледяными.
– Нет, это не то, что вы думаете. Лучше нам подняться в зал заседаний. В моем кабинете нам всем не уместиться.
– Где Монтклер Джонс?
– Его комната на третьем этаже, в восточном крыле. – Филадельфия ахнула, и он опять повернулся к ней. – Прости меня. Нэш с ним. Если бы я только мог все объяснить… Лейтенант… Даллас, кажется?
– Так точно. Все объяснить – это хорошее начало. Пибоди, подежурь возле дверей Джонса.
– Они не сбегут, ни тот ни другой. Но все понятно. Охрана вас проводит, – добавил он, обращаясь к Пибоди.
Та в сопровождении охранника удалилась, а Ева вместе с Гиббонсом стала подниматься по лестнице.
– Сюда, пожалуйста. Нэш прибежал ко мне домой вчера вечером. Он был в состоянии глубокого волнения, можно сказать – в панике.
– Еще бы.
Гиббонс открыл дверь и жестом пригласил войти.
Это была скорее комната отдыха, чем зал заседаний. Хотя полагающийся по штату длинный стол тоже имелся. Гиббонс усадил Филадельфию на диван.
– Что вам предложить? Господи, руки ледяные! Может, чаю?
– Ничего не надо.
– Ты его все еще носишь, – тихо заметил он.
– Нет. – Она взглянула на кольцо, потом подняла глаза на своего давнего возлюбленного. – Я… Ой, Питер…
– Для тебя это тяжелая ситуация. Да и для всех нас. – Он сел с нею рядом, взял за руку, потом снова встретился глазами с Евой. – Начать придется с событий пятнадцатилетней давности. Мы тогда только-только начинали. Я присоединился к проекту, как только получил степень. Все эти годы мы с Нэшем поддерживали связь.
– Я об этом не знала.
– Мы с тобой оба успели побывать в браке, успели развестись. У тебя была своя жизнь, я пытался наладить свою. Нэш прибежал ко мне пятнадцать лет назад, потрясенный, в отчаянии. Сказал, что с Монти беда, что он пытался причинить вред одной из девочек из числа ваших подопечных и как будто даже не понял масштаб своего злодеяния. Девочка спасена, но он не может позволить Монти находиться рядом с детьми, а тому необходима серьезная психиатрическая помощь. Конечно, я согласился поместить его к себе на лечение. Еще Нэш решил, что ты, Филли, ничего не должна знать, тут мы поспорили, но он настоял на своем.
– Монтклер Джонс совершил по меньшей мере нападение, – вставила Ева. – Следовало ли оповестить полицию? Наверное. Но друг попросил меня помочь его брату. Я помог. Когда Монти у нас появился, он был как дитя. Но меня он вспомнил, и это облегчило задачу. Он был рад меня видеть и решил, что раз здесь я, то и ты, Филли, когда-нибудь его навестишь.
– Он всегда тебе очень симпатизировал, – сказала Филадельфия.
– Да, и это облегчило мне задачу, – повторил Питер. – Он боялся, что его ушлют в командировку, и не куда-нибудь, а в Африку. Его психическое и эмоциональное состояние в тот момент было очень неустойчивым.
– Как у нашей мамы, – вставила Филадельфия.
– Суицидальных наклонностей у него нет, – успокоил он. – И никогда не было, хотя мы поначалу принимали меры предосторожности. Я с ним решил работать не спеша. Он был покорным, старался во всем слушаться. Считал, если будет себя хорошо вести, его отпустят домой. Или вы с Нэшем сюда приедете. Когда я заводил разговор о том, что произошло, он говорил, что девочка была плохая, а он хотел ее очистить, смыть грехи, а чистая она могла бы остаться дома. И у них был бы свой дом.
– Да, только он ее чуть не утопил, – вставила Ева.
– В его восприятии, он ей помогал. Отмывал от грехов, давал ей жизнь – а не забирал. Его мать умерла во грехе. Так говорил ваш отец, Филли. Он в это верил.
– Я знаю. А я не верю. И не могу. Отец, тот – да.
– И внушил это Монти. И Монти считал, что может кончить так же – и тогда его выставят из дома.
– О боже! Мы так старались, чтобы он не чувствовал себя неприкаянным.
– Болезнь ему мешала. Я уже говорил Нэшу, что я думаю по поводу лечения, которое получали Монти и ваша мать. Мы потом еще это обсудим. Но в случае с Монти, стоило мне попытаться проникнуть в корень его болезни, он всякий раз приходил в возбуждение, так что порой мы были вынуждены пускать в ход седативные препараты. И вместо улучшения мы наблюдали ухудшение. Что бы я ни делал, что бы ни пробовал – до него невозможно было достучаться.
– Он убил двенадцать девочек, – перебила Ева. – Он никогда об этом не упоминал?
Гиббонс с выражением бессилия на лице покачал головой.
– Он говорил о ритуалах очищения, о доме, о том, чтобы никогда его не покидать. Теперь он уже давно о доме не говорит, поскольку думает, что его дом здесь. В ходе работы с ним стало ясно, что, если бы его отпустили, он снова взялся бы за это ритуальное очищение. Он видит в этом свое предназначение. Считает, он наконец осознал свою миссию – ведь у вас с Нэшем такая миссия есть. Спасать девочек, очищать их от грязи, от греха, давать им дом.
– Двенадцать! – повторила Ева.
– Я догадывался, что это могла быть не единственная попытка, но я не сумел проникнуть в его сознание, вытащить на поверхность то, что он сделал. И не сумел вызвать его на разговор о том, почему он избрал себе такую миссию, о ее сексуальных составляющих. Могу вас только заверить, что ни я, ни Нэш даже не подозревали, что он тогда застал его не за первым деянием, а за последним.
Я мог бы часами говорить с вами о его психике, разжевывать свое мнение о том, почему, как и зачем. И почему в его мозгу то, что он сделал, оказалось вытесненным и подавляемым. Могу вам только сказать, что он глубоко убежден, что делал то, что было необходимо и правильно, а брат его просто не понял, не поверил ему и вообще не верил в него, вот почему он не смог завершить свое дело. Он всего несколько лет как начал снова общаться с Нэшем, да и то не в полной мере.
– О его психике вы можете говорить с другими психотерапевтами. Он убил двенадцать девочек, пытался убить еще одну. И вместо того, чтобы предстать перед правосудием, он живет здесь, в комфорте, и не несет никакого наказания за свои преступления.
– Насчет наказания я бы с вами не согласился. Об убийствах мы не знали. А когда Нэш понял, что убийца – Монти, он сразу приехал сюда и все мне рассказал.
– И вы все равно не обратились в полицию.
– Мы собирались, а тут как раз вы. Нэш хотел немного побыть с братом, прежде чем отвезти его – в моем сопровождении – назад в Нью-Йорк и сдать вам.
Гиббонс опять взял Филадельфию за руку.
– Филли, вчера, когда Нэш ко мне приехал, это был совершенно убитый человек. Он понимал, что обязан сдать брата в полицию. Брата, которого вы оба так любите и за которого он считает себя в ответе. И еще он страдал от того, что тебе тоже предстоит узнать о том, что сделал Монти.
– Мне надо видеть их обоих.
– Да уж. Монти разволновался перед поездкой, перед возвращением в Нью-Йорк. Я дал ему лекарство. Лейтенант, в тюрьму он не пойдет. Ни один врач, ни один суд не признает его вменяемым. Но и свободным ему никогда не быть. И он никогда не узнает, что значит жить полноценной жизнью, влюбляться, иметь семью, работу, настоящий дом. Возможно, это и не правосудие в чистом виде, но это тоже наказание.
– Мне надо его видеть, – заявила Ева и решительно поднялась. – Мне надо с ним поговорить.
– Да, конечно.
– А я не могу… – начала было Филадельфия.
– Нет, не сейчас, – не дала договорить Ева.
– Лучше подождать, – успокоил Гиббонс. – Ему и так трудно свыкнуться с мыслью, что отсюда придется уехать. Но когда его будет забирать полиция, лучше, чтобы ты была рядом.
– Ну а чаю-то мы хоть попьем? – предложил Рорк, переглянувшись с Гиббонсом.
– Да, это хорошая мысль. Сейчас распоряжусь. Лейтенант, я вас к нему отведу.
Они вышли, стали подниматься по лестнице, и лишь тогда Ева заговорила:
– И за все эти годы он так ни разу и не признался вам, что убивал?
– Мне и в голову не приходило, что имели место какие-то убийства. Лейтенант, он вел себя абсолютно мирно. Покорно, как я уже говорил. Говорил о девочках – во множественном числе, – но мы решили, и в общем-то правильно, что он воспринимал их обобщенно. Плохие девочки, заблудшие девочки. И он их спасет. Он неадекватен, а прибавьте сюда еще воспитание… Но я уже сказал, в двух словах это не объяснить. Вы сами увидите, он не воспринимает их как умерших, для него они спасенные. Он не осознает, что он их убил. У него рассудок ребенка. Ему знакома такая эмоция, как гнев, но в данный момент он не проявляется. Здесь у него есть свои обязанности, установленный порядок, есть те, кто о нем заботится. Его не заставляют делать ничего такого, что ему, как он считает, не под силу.
Доктор остановился перед дверью в палату, где на часах стояла Пибоди.
– Вы позволите мне остаться с ним? И Нэшу тоже? Он тогда будет меньше нервничать.
– Давайте так договоримся: если начнете вмешиваться – выставлю за дверь.
Гиббонс кивнул и распахнул дверь.
Нэш Джонс стремительно поднялся, только что не вылетел из кресла, в котором сидел и наблюдал, как брат неторопливо складывает одежду в небольшой чемоданчик.
– Лейтенант, я…
Гиббонс покачал головой.
– Монти, к тебе гости.
– Я еду в путешествие.
Это был ребенок в облике взрослого мужчины. Мягкое, начинающее оплывать лицо под взъерошенными соломенными волосами было бледным. Взгляд – пустым и отрешенным.
– Я собираю вещи. Я сам умею.
– Мне надо задать вам несколько вопросов.
– Доктор Гиббонс задает вопросы.
– Я тоже.
– Вы доктор?
– Нет, я из полиции.
– Ой, с кем-то беда! – Он улыбнулся брату, словно произнес им одним известную хохму.
– Сейчас я зачитаю вам ваши права. Вы понимаете, что это такое?
– Иногда мне дают право начать с десерта, при условии, что я потом съем все остальное.
О боже, подумала Ева, но все же зачитала права.
– Вы поняли, что я сейчас говорила?
– Мне необязательно с вами говорить, если я не хочу.
– Все правильно. И вы можете потребовать адвоката прямо сейчас.
– У меня есть Нэш и доктор Гиббонс. Они умные. – Он аккуратно уложил в чемодан синий свитер. – Если как следует подумать, я тоже могу быть умным.
– Ладно. Я хочу поговорить с вами о том времени, когда вы жили в Нью-Йорке. Об Обители.
– Мне туда больше ходить нельзя. Это уже не мой дом. Мой дом теперь здесь.
– Да, но когда ваш дом был там, вы были знакомы с Шелби. Вы помните Шелби?
– Она плохая. Она сказала, что она мне друг, но она со мной плохо обошлась. Плохая, – проворчал Монти себе под нос. – Я хочу собирать вещи.
– Ты можешь собираться и разговаривать с лейтенантом Даллас, – мягко проговорил Гиббонс.
– Даллас – это город в Техасе. Это все знают. Я тоже город.
– Каким образом Шелби обошлась с вами плохо?
– С чего это я должен вам рассказывать? Нэш меня рассказать заставил. Он сказал, я должен рассказать, потому что он мой брат. А вы не мой брат.
– Ты должен рассказать ей то, что рассказывал мне. – Нэш, глотая слезы, положил руку брату на плечо.
– Ты разозлился. Я не люблю, когда ты злишься.
– Я разозлился там, в Нью-Йорке, много лет тому назад. Я был расстроен. Я не должен был так с тобой говорить. Но сегодня, когда мы разговаривали и ты рассказал мне о Шелби и остальных, я же не злился?
– Потому что мы Нэш и Монти. Братья навек.
– Почему вы раньше не рассказывали Нэшу о Шелби и других девочках? – спросила Ева.
– Он разозлился, вот я и не стал. Потом мне пришлось ехать сюда, но здесь есть Питер, и это хорошо. А потом я забыл. Здесь нет плохих девочек, и я забыл. Мне это уже даже не снится.
– Может, расскажете мне про Шелби? Что у вас случилось? – попросила Ева.
– Монти, ты можешь ей рассказать, – подбодрил Питер. – Она не рассердится.
– Шелби сказала, что она мне сделает хорошо, по-особенному. По секрету. Она сделала, но это плохо. Если я вам расскажу, у нее будут неприятности. Я не ябеда. – Он делано прикусил губу.
– Все в порядке. Вы можете рассказать. Что случилось с Шелби?
– Ничего. – Он поднял руки и поболтал ими в воздухе. – Ничего. Ничего. Она хотела остаться в Обители. Я тоже хотел, но Нэш и Филли сказали «нет». Но то, другое место не было моим домом, и мы с Шелби хотели остаться. Шелби сказала, мне тоже можно остаться, а потом она сказала, что нет, нельзя, потому что я глупый. А мне стало обидно. Она была плохая. Мы должны помогать плохим девочкам стать хорошими. Я помог ей стать хорошей. И ее подружке тоже. Я помогал девочкам делаться хорошими и оставаться дома. А сейчас я еду в путешествие.
– А как вы им помогали?
– Я не помню. – На его лице появился легкий оттенок лукавства, глаза забегали. – Я об этом не думаю.
– А мне кажется, думаете. Вы подсыпали им в питье снотворное. Вам нужно было, чтобы они вели себя тихо и не двигались.
– Мне пришлось. – Монти надул щеки, потом выпустил воздух. – Они не хотели понимать, что они плохие. Потом… Потом-то они поняли. Когда мы смыли с них все плохое. Я налил ванну, теплую, хорошую. В холодной воде неприятно. Я не хотел, чтобы они замерзли, одежду-то я с них снял. Я их не трогал! Честное слово! – Он перекрестился. – Но в ванне же нельзя быть одетым, так никогда дочиста не отмоешься. Я положил Шелби в теплую воду и стал молиться как полагается. Потом она очистилась и спокойно уснула… Я завернул ее. Как следует, аккуратно все сделал. А потом помог ее подружке. Потом я их обеих отнес вниз. Люди могли приходить и говорить, что им тут нельзя находиться, но я так все устроил, чтобы их никто не видел и они могли бы оставаться дома.
– Как устроили?
– Я умею строить, и я построил новую стенку, так что у них появилось потайное место. Как Клуб.
– Хорошо. – Ева ходила по комнате, потом сняла с полки плюшевую собачку. – Откуда это у вас?
– Это моя собака. Она потерялась. Я ее нашел. Она моя. Ее зовут Малыш.
– Раньше Малыш принадлежал кому-то другому.
– Может быть, но она о нем не заботилась. А я забочусь.
– Вы нашли Малыша. И нашли других плохих девочек.
– Когда вы миссионер, вы должны идти к грешникам и им помогать. Но не в Африке. Там страшно. Нэш, я не хочу в Африку!
– Ты и не поедешь.
– Зато я еду в путешествие. Мне надо собираться, – сказал он Еве.
– Да, пожалуйста. Собирайтесь в свое путешествие.
Эпилог
День выдался долгий и печальный. Чуть живая, Ева втащила себя в дом. Что ей сейчас требовалось, так это встать под душ, обжигающе горячий. И все забыть.
Обычно ее встречал при входе Саммерсет, а в вестибюле стоял кот, но сегодня ей навстречу вышел Рорк, а кот – за ним.
– Что-то новенькое.
– Хотел быть дома, когда ты придешь. Вид у тебя измученный.
– И самочувствие соответственное. Спасибо за помощь – за финансовую разведку, за транспорт.
– Это ерунда, забава. А вот это? – Обняв за плечи, он повел ее по лестнице. – Это необходимость. И правило супружеской жизни.
– Ты о чем?
– О том, чтобы поддержать тебя после тяжелого дня. Ты можешь ни о чем не говорить.
– Вообще-то, может, рассказать было бы даже лучше. Быстрее бы освободилась ото всего этого. Он ничего не соображает, этот Монти Джонс. Не отдает себе отчета в том, что происходит.
– А что происходит?
Она присела на край постели и выжала из себя улыбку, когда он нагнулся и стал стягивать с нее сапоги.
– Пока что он проведет какое-то время в тюремной психушке. На острове Райкерс. Его там обследуют, допросят, проверят на дееспособность, расколят, вывернут наизнанку. Знаешь, я начинаю его жалеть – и сразу вспоминаю про тех девочек на моем стенде.
Она плюхнулась на спину и какое-то время лежала, уставившись в потолок.
– Он понимал, что делает, когда убивал Шелби. Ставлю на это свой жетон. Он был сердит, обижен, и он все спланировал, чтобы заставить ее заплатить – тем, что сделает ее хорошей. Но он все понимал. Думаю, это его и сломало. Сознание того, что он натворил, когда менять что-то было уже поздно. Теперь ему пришлось убить и Линь, и тогда он стал верить, что это его предназначение. Но с Шелби было иначе. Он действовал осознанно. Поймай мы его тогда, он был бы признан вменяемым.
– А теперь?
– А теперь он жалкое создание. – Ева приподнялась и с недоумением воззрилась на бокал вина, который он ей протянул. – Да, вот это действительно хорошая идея. Гиббонс прав. За решетку его не посадят, но остаток жизни он проведет в той самой палате. Он никогда не выйдет, и нам остается этим удовольствоваться. Убедить себя, что этого достаточно. Ничего другого не остается.
– Было бы легче, окажись он коварным злодеем и вменяемым?
– Ну конечно. Негодяем вроде родителей некоторых наших жертв, вроде моих, вроде твоего отца. Тут ты можешь все разложить по полочкам, и тебе все ясно. А сейчас я смотрю в лица своих жертв, и что мне им сказать? Только то, что я свою работу сделала, сделала все, что могла, чтобы отстоять их интересы.
– Именно это ты и сделала. – Рорк присел рядом. – Именно это.
– И никто ничего не видел. Ни родные, ни обученный персонал, ни даже психоаналитик, представляешь? Перед ними ходячая и говорящая бомба замедленного действия, а они ничего не замечают. Для них это просто робкий, медлительный Монти. Здесь не обошлось без изощренного коварства, Рорк. Теперь-то от него и следа не осталось, но тогда он был достаточно хитер и ловок, чтобы сообразить, как обездвижить жертв, как заманить их туда, куда он хотел, как понадежнее спрятать. И как скрыть все это от своих близких. Сегодня этого человека мы уже не увидели, но когда-то он существовал.
– Может, в этом тоже есть своя справедливость. Того человека больше нет, он где-то там заперт. И если он когда-то себя снова проявит, с ним разберутся.
– Он исчез, но слишком многих утащил с собой. Двенадцать юных жизней.
– А что его брат?
– Допросила. Пришлось поверить, что он об убийствах знать не знал. Он просто не мог себе этого представить. Он будет отвечать за то, что, будучи свидетелем покушения на убийство, увел брата от ответственности. Но я уже сейчас могу сказать, что прокуратура не станет предъявлять обвинение, во всяком случае такое, какое влечет тюремный срок. Какой смысл? Он до конца дней будет мучиться оттого, что подвел своего братика, сестру, сознанием того, что его брат – убийца. А Гиббонс… Его, конечно, тоже пожурят. Может, он даже лишится должности, а то и лицензии. Не знаю. Но он оправится. Встанет, как неваляшка. И еще поваляет свою Филли.
Рорк хохотнул и притянул ее к себе.
– Ну вот.
– Она-то не при делах. Она ничего не знала, только свято верила в своих братьев и свое дело. Винить ее за это нельзя. А доктор? Он вообще-то другу хотел помочь. И брату друга. И я не возражаю, если они малость покувыркаются, если на то пошло.
– А себя ты не должна ругать за то, что не удовлетворена исходом дела.
– Дело закрыто, ответы получены. За исключением… последней жертвы. Она так и остается безымянной. Нигде никаких следов. Если бы были, Фини бы нашел. Тот, кто произвел ее на свет, не удосужился дать ей имя. Что наводит…
– …на мысль о тебе самой.
– Мне не дали имя, потому что я для них была как вещь. Наверное, с этой девочкой было нечто подобное. Для тех, кто дал ей жизнь, она тоже была всего лишь вещью. Никому до нее не было дела, только – на короткое время – человеку, который ее убил. Он даже не знал, как ее зовут.
– А ты дай ей имя.
– Что? Она у нас Джейн Доу[5].
– Придумай ей что-нибудь получше. Дай не киношное, а настоящее имя.
– Да что я в именах-то смыслю?
– Ну, кота-то ты назвала.
Она нахмурилась и посмотрела на Галахада, который в данный момент спал на кровати, держа навесу все четыре лапы.
– Да, его я назвала. Но человеку требуется имя и фамилия.
– Нашли ее в Вест-Сайде, значит, фамилия – Вест. Я свою часть сделал, теперь ты давай. Так как ее зовут?
– Я не… Энджел. – Ева сказала то, что первым пришло в голову. – Для их высшей силы – в самый раз.
– Стало быть, Энджел Вест. И кому-то до нее все же есть дело.
– Ладно. – Ева глубоко вздохнула. – Давай посидим немного, выпьем вина, елкой полюбуемся.
– Прекрасная мысль!
– Мне нравится. – Она положила голову ему на плечо. – Рождество. Наверное, пора подарки покупать?
– Ужас-ужас.
Она рассмеялась и глотнула вина.
И сказала себе, что обо всем забудет. Снимет свой стенд, закроет блокнот. Она свое дело сделала, постаралась, как могла. А теперь она дома, у теплого очага, сверкает огнями елка, сопит кот, и любимый мужчина сидит рядом.
А этого не то что достаточно, а намного, намного больше.