Терроризм от Кавказа до Сирии Прокопенко Игорь
Мы встретились с несколькими чеченцами, судьба которых в 1990-е сложилась непросто.
Артур Ахмадов в 1980-е учился в школе. Отличник, спортсмен, пионер-активист с безупречной характеристикой.
«Хотел стать музыкантом, – рассказывает Артур. – Поступить на сцену. Телевизор смотрел, видел, как разные артисты выступают. Но мечтам моим, видно, не суждено было сбыться».
Ахмадов ушел в армию в 1988-м. Служил на советско-иранской границе. В армию рвался. В Чечне, как и во всем Союзе, говорили: «Пока не отслужил – ты еще не мужчина». Служба была тяжелая, а сейчас вспоминается только хорошее. Дембельский альбом хранит память об армейских друзьях и его последнем дне «в сапогах».
Артур Ахмадов вспоминает:
«До утра никто не спал, вся застава на ногах была. И утром, когда я уже все – попрощался с начальником заставы, с замполитом… Запомнился такой момент, как меня ребята заставы подняли на руки и понесли в машину, «ГАЗ-66». Подняли туда на машину, и я смотрел на ребят, и у многих слезы были на глазах. Но я там как-то сумел себя сдержать. Вот так закончилась армейская жизнь».
В 1990 году, вернувшись из армии, Ахмадов создал свою рок-группу с громким названием «Президент». В репертуаре – песни собственного сочинения, за музыкальными инструментами – лучшие друзья. С концертами объездили всю Чечню. Это было счастливое время в жизни Артура. Правда, заниматься музыкой профессионально не позволил строгий отец – настоял на том, чтобы сын окончил физмат.
В своей довоенной биографии они все или почти все – простые советские ребята. Даже если сегодня в это трудно поверить.
Как и многие чеченцы, Магомед Хамбиев с детства любил вольную борьбу. Подумывал даже о профессиональной карьере. Еще в школе Магомед стал кандидатом в мастера спорта и уже в семнадцать лет работал тренером в детской спортивной школе. В армии спортивного паренька из горного чеченского села сразу зауважали. По-русски говорил с ошибками, но «дедам» спуску не давал.
Во время нашей встречи Магомед Хамбиев рассказывал:
«Ну, я не подметал там, как все чеченцы, я не стирал чужие портянки и так далее. Я делал то, что приказал командир. Ну, я командовал и очень успешно командовал».
Службу Хамбиев заканчивал уже в Германии в должности заместителя командира спецвзвода Западной группировки войск. В родном Беное молодым сержантом гордились и родственники, и односельчане. После армии Магомед снова вернулся к тренерской работе, обзавелся семьей. Однако вскоре его жизнь, как и жизнь многих чеченцев, перевернулась.
В начале 1990-х рухнул привычный советский уклад. Его заменила национальная идея и многотысячные митинги. В те годы начальник штаба ОМОНа Бувади Дахиев был простым грозненским парнем. Но в отличие от многих он лишь наблюдал за событиями смутного времени: бывал на митингах, слушал речи новых вождей, однако не примкнул к ополченцам и ни разу об этом не пожалел.
Рассказывает Бувади Дахиев:
«Они использовали вот такие лозунги: «Народ!», «Ради народа!». «Каждый чеченец – это генерал», «Мы люди, которые должны жить так, что из краника у нас будет верблюжье молоко течь», «Краники у нас обязательно должны быть золотые!» Я случайно проходил, останавливался, слушал, чего же эти люди хотят. Для меня это было чуждо тогда, я был глубоко советским человеком, был в этом духе воспитан».
Лозунги о кавказском исламском государстве с центром в Грозном и выходе из состава СССР звучали в Чечне впервые. Поначалу настораживали, но постепенно стали частью жизни, особенно для молодых. Чувство патриотизма было разбужено. Магомед Хамбиев взял охотничью двустволку и поехал в Грозный – родину защищать. В те дни для него, как и для многих чеченцев, все смешалось: пламенные призывы встать на борьбу за независимость, обида за сталинскую депортацию, предания Кавказской войны.
В памяти ожили образы национальных героев. Таких, как бесстрашный наиб Шамиля – Байсонгур Беноевский. В сражениях он потерял ногу, руку и глаз. Чтобы не упасть с коня, шел в бой привязанным к седлу. Для многих чеченцев непобедимый воин так и остался историческим примером для подражания. До сих пор на него равняются.
Магомед Хамбиев делится со мной своими воспоминаниями:
«Тогда я не понимал политику тогдашнюю, но я очень много читал литературы по нашей истории чеченской, про Байсонгура… У меня в душе все время горело: мне бы вот так вот, командовать там, идти из села на войну…»
Магомед Хамбиев был быстро принят в ближний круг дудаевских военачальников. Ему предложили набрать ребят из Беноя и стать командиром роты. В его случае политика срослась с историей и географией: молодой командир был, как и легендарный Байсонгур, родом из села Беной. А новые герои новой власти были очень нужны – за ними шла молодежь.
Рассказывает Артур Ахмадов:
«Помню, как первый раз я попал к Масхадову. Попали мы к Масхадову несколько человек, около 15 человек пришли. И он с нами разговаривал, предложил остаться пока в комендантской роте, при главном штабе. Масхадов тогда был начальником Главного штаба. И мы согласились. Все равно мы не думали, что война начнется, войдут войска. Не верилось, а казалось, что это все остановят, сумеют как-то без военного вмешательства договориться».
Но договориться не удалось. Война началась.
Артур Ахмадов вспоминает:
«И я видел, как пролетал самолет, и звук такого мощного взрыва. Когда приехал и увидел погибших, убитых людей, сожженные машины, разорванные тела… Страшная картина эта ужаснула меня. И тогда действительно, впервые, такое настоящее желание появилось твердо взять или удержать взятое в руки оружие».
Оружие жгло им руки. Они жаждали подвигов. К Магомеду Хамбиеву слава пришла быстро – он всегда был на передовой. А его бойцов называли «беноевскими». Всем, кто был под его командованием, Магомед Хамбиев присваивал имя своего кумира. Сначала была рота имени Байсонгура Беноевского, потом батальон.
Магомед Хамбиев вспоминает:
«Тогда я, конечно, легендарный был командир и т. д. И они считали за честь со мной воевать».
Молодые ополченцы не разбирались в политике, но искренне верили, что стоят за правое дело. К тому же при новой власти можно было быстро сделать карьеру – приехав из села, выбиться в бригадные генералы, а если повезет, вписать свое имя в историю.
Рассказывает Бувади Дахиев:
«Они были простыми советскими парнями. Знали, что такое пионерия, комсомолия и хотели принести пользу своему народу».
После первой войны многим казалось, что это и есть начало новой лучшей жизни. На первом параде в честь независимости лидеры самопровозглашенной республики праздновали победу.
Позиции Масхадова в Чечне укреплялись. С ним росли и преданные ему командиры. Магомед Хамбиев стал просто близким другом и советником.
Магомед Хамбиев вспоминает:
«А меня он даже не спросил: «Хочешь ты быть министром обороны или нет?» Я по телевизору узнал, что я стал министром обороны, когда читали указ. Ну, я тогда сказал по телевизору, когда меня поздравляли: «Я это не считаю для себя счастьем, потому что мне еще далеко до министра, я не могу писать предложение без ошибки. Ну, как я могу стать министром обороны? Ну, я постараюсь…»
В новую роль Магомед Хамбиев вошел быстро. Похоже, из Германии, с мест армейской службы, он привез в Чечню и строй мысли, и уважение ко всему немецкому. Любил во всем порядок и дисциплину. Часто вместе с Масхадовым ходил по казармам с проверками. Одевался тоже по моде офицеров Третьего рейха. Его даже прозвали Штирлиц. Прозвище придумала жена Масхадова.
После Хасавюртовских соглашений у многих в Ичкерии возникло ощущение эйфории. Однако вскоре стало ясно – мирный договор был, а мирная жизнь в республике так и не заладилась. Ичкерия стала неуправляемой. В независимой республике развелось слишком много независимых полевых командиров, играющих по своим правилам.
Вспоминает Артур Ахмадов:
«Предчувствие было сильное, что что-то должно произойти. С одной стороны, так продолжаться уже не могло, беспредел был полный, беззаконие, банды. Создавалась целая армия. В Урус-Мартане свои группировки, у Бараева свои целые отряды. И если президент Ичкерии боялся приезжать в Урус-Мартановский район, о чем вообще могла быть речь, о каком государстве?»
Предчувствие не обмануло Артура. Осенью 1999-го началась вторая чеченская.
Это была уже другая война. Спустя три года после первой кампании многие в республике понимали, что пресловутая независимость не принесла им ни мира, ни благополучия. Их вновь призывали «под ружье». В рядах боевиков начался разброд.
Вспоминает генералГеннадий Трошев:
«Все разумные люди понимали, в том числе и в стане боевиков, как мы говорим, что в этот раз именно боевики объявили войну России. Они вероломно напали в августе 99-го года на Дагестан. И, конечно, в стане бандитов тоже начали мыслить грамотно. Многие уходили втихаря. Многие боялись уйти, хотя хотели уйти, понимая, что их расстреляют свои же. В спину».
Эти слова русского генерала подтверждает Артур Ахмадов:
«Я стал заложником того положения, которое занимал тогда. Был начальником охраны. И просто так взять и уйти я не мог».
Ахмадов говорит, что хотел уйти. Но куда? Федералы не поймут, свои не простят – Артура сдерживали возможные обвинения в дезертирстве. Повсюду снова шли бои. Из осажденного Грозного Ахмадов и другие бойцы президентской гвардии выбирались вместе с бандой Басаева. В ночь с 29-го на 30 января 2000 года боевики угодили в ловушку федерального командования под кодовым названием «Волчья яма».
Они потеряли убитыми около 300 человек. Около сотни сдались в плен. Еще 200 были ранено. Среди них – Артур Ахмадов. Ему удалось укрыться в одном из сел. Уцелевшие отряды боевиков рассеялись по горным лесам.
Вспоминает Магомед Хамбиев:
«Ну, это очень трудно было. Было холодно, голодно, опасно, везде федералы, везде мины, и ночью не спишь, и днем не спишь. Приходилось целыми неделями играть там в кошки-мышки. Гоняли друг друга там».
По словам бывшего министра обороны, в лесу не хватало ни теплой одежды, ни продовольствия. Первые дни боевики просто учились выживать. Армия Хамбиева была раздроблена, война перешла в новую фазу: партизанского противостояния.
Рассказывает Магомед Хамбиев:
«Мы укрепляли оборону, строили блиндажи, минировали вокруг все подходы и все время начеку были. Однажды один наш наступил на эту гранату, которую мы же ставили. Он чудом остался живой. Было очень много таких случаев, когда погибали именно на наших гранатах, минах наши ребята».
В 2000 году к власти в Чечне пришел Ахмат-хаджи Кадыров. Бывший духовный лидер республики первым осознал несостоятельность идеи независимости и бессмысленность дальнейшей конфронтации. Кадыров стал активным сторонником прощения раскаявшихся боевиков. Он был убежден: это единственный путь к замирению в Чечне. Для того чтобы вытащить из леса тех, кто готов прекратить сопротивление, нужна амнистия. Далеко не все разделяли его взгляды. В Государственной думе раздавались такие выступления:
«Это бандиты! И как вы там разберете сейчас, кто участвовал в операции, а кто нет? По пороховым следам, по рукам, по ногам, как вы будете это все делать? Идет боевая операция! Все, кто против, – уничтожаются. Вот и все! И никаких амнистий, и никаких разговоров!»
Ахмат Кадыров упорно стоял на своем и вскоре после принятия чеченской конституции заручился поддержкой Владимира Путина. В июне 2003-го проект постановления об амнистии был принят, побив все мыслимые рекорды: 356 голосов – «за».
В 2000 году Владимир Кравченко сменил кабинет в стенах Генпрокуратуры на окруженный блокпостами офис в Грозном. Прокурор Чечни – один из главных проводников амнистии, прозванной в Чечне «кадыровской».
Во время нашей встречи Владимир Кравченко вспоминал:
«Амнистии подлежали только те лица, к которым она применялась. Которые не совершали тяжких и особо тяжких преступлений, которые явились, сдали оружие и, по сути дела, смотрят на сегодня нам в глаза, нежели бы они нам смотрели из-за кустов в спину».
Для многих участников второй чеченской кампании война закончилась еще зимой 2000-го с выходом из Грозного. Долгое время бывшие боевики скрывались и от новых властей, и от прежних руководителей. В таком подвешенном состоянии Ахмадов и его люди провели более двух лет.
Вспоминает Артур Ахмадов:
«Я неизвестная личность, конечно. Но все равно боялся того, что сделаю неправильный шаг и потом в истории потомки что обо мне скажут: «Да, он был предателем», или детям скажут: «Ваш отец был предателем».
Артур вышел из подполья 21 марта 2003-го. На сделанных сотрудниками ФСБ кадрах запечатлен один из переломных моментов его жизни: Ахмадов сдает оружие и переходит на сторону федеральных сил.
Начальник личной охраны Масхадова Шаа Турлаев сдался, когда уже не мог бегать по горам. После ранения у него началась гангрена, пришлось ампутировать ногу.
Вот как этот эпизод вспоминал в беседе с нами президент Чечни Рамзан Кадыров:
«Он, знаешь, худой раньше был, белый. Сейчас нормальный, только без ноги. Ну, ничего, Басаев тоже без ноги. Наденем протез и отправим против боевиков воевать!»
Младший брат Турлаева 26-летний Шамхан сдался через несколько месяцев после Шаа. На первую чеченскую Шамхан не попал «по возрасту», на вторую – потому что не интересовался политикой. Он – из последнего призыва боевиков. В 2002-м ушел в лес вслед за старшим братом.
В нем нет этой воинственной пылкости. Его война – скорее поведение по правилам. «Старший брат воевал, значит, и я должен». Шамхан сам признается, что по своей природе «не боец». В лесу ему пришлось туго. Сам он говорил: «Если бы не Шаа, то когда война началась, если бы знал еще русский язык, уехал бы отсюда и ни в коем случае не участвовал бы в войне».
Начальник шалинского уголовного розыска Сергей Исмаилов был в отряде Басаева. Снабжал боевиков продовольствием, прятал оружие. Теперь сам ловит бандитов.
Рассказывает Сергей Исмаилов:
«Жил я в Червленом, это за Тереком, в Шелковском районе. Работал, разнорабочим был. На стройках, бывало, работал, на фермах всяких и в гаражах работал, водителем был. Ни в какую политику, ни в войну, ни в какие силовые структуры не ввязывался. Интереса как-то не было никакого».
Сергей не воевал в первую чеченскую и не собирался участвовать во второй. Планы на жизнь были исключительно мирные. В межвоенный период Исмаилов обзавелся семьей, окончил Гудермесское педагогическое училище – хотел стать учителем младших классов. Но поработать в школе так и не довелось. Вмешалась война.
Вспоминает Сергей Исмаилов:
«Ночью какая-то спецоперация у них была, и они в мой дом заскочили. Вот нянька утром, когда жена моя не пришла, дочку чтобы отдать, к нам сама пришла… Она по плачу девчонки, моей дочери, определила, что дома нету взрослых. Она зашла в дом и обнаружила трупы моей жены и соседки».
В Чечне по обычаю – кровь за кровь. Убийство или оскорбление родственников не прощаются. Есть даже пословица: «Не торопись и не забывайся». В переводе это значит: мужчина, не отомстивший за убитого члена семьи, не достоин уважения. Пользуясь знанием национального менталитета, главари бандформирований часто призывают вершить обычай кровной мести в своих рядах.
Сергей ушел к боевикам в октябре 2001-го. Отвез дочку к родственникам и подался в горы. Мстители у боевиков всегда были в цене. Из ослепленных яростью и переживших трагедию людей получаются отличные бойцы.
Сергей Исмаилов вспоминает:
«У меня интерес, конечно, был. Это была месть. Я думал, что это правильно, как и все думали. Неприязнь у меня была сильная. Не к нации русской, нет, а именно к военным, федералам. Секта такая есть – джамаат. Ну, о ней наслышаны все. Вот в джамаате стал. Сначала был рядовым, как все, а спустя три месяца, после знакомства с Шамилем Басаевым, так как я оружие прятал, еду носил, все такое, то, что я старался делать что-то, он меня начальником штаба сделал в Курчалоевском секторе».
Сейчас после работы, обычно ночью, Исмаилов часто ездит в село Гелдыген проведать родителей. Заодно заходит в гости к своему сослуживцу – бывшему басаевскому эмиру Тимуру Даудову.
Вспоминает Тимур Даудов:
«Первый контакт с Басаевым у меня был… Это ночью было, летом, когда он с одного перевала переход делал на другую сторону, с севера на юг. Мы их на окраине села встретили, ну и проводили до лесов автуринских».
Тимур ушел из дома 11 сентября 2001-го, когда в Америке рухнули небоскребы. Домашние смирились: собрали в дорогу. Возражать было бесполезно. Да и не принято в Чечне слушаться женщин. Все равно – как мужчина скажет, так и будет. Жена и мать Тимура знали, если уж он решил уйти, то ничем его не удержишь.
«Никакой жизни нормальной, ничего не было, – вспоминает жена Тимура. – Мы смирились. Так отпустила я его».
Мать Тимура добавляет: «Она, конечно, переживала. Если бы от нее все зависело, она бы его не пустила. Но все равно он сказал, что уйдет воевать, и все».
Сам Тимур Даудов говорит об этом так:
«У нас не принято, у нас даже позор так думать: о страхе, о том… ну, как тебе сказать, ну, у нас, как говорится, никаких задних мыслей не должно быть. И фактически в жизни у мужчины не должно быть заднего хода».
Никто не думал, что жизнь в подполье затянется на годы, а в партизанской войне увязнут еще и близкие родственники. Несколько лет, пока Шаа Турлаев бегал по горам, его жене Айшат тоже пришлось побегать. До войны ее жизнь была спокойной и размеренной. Айшат всегда мечтала о большой счастливой семье. Рано вышла замуж и была образцовой домохозяйкой. Забота о детях и муже, домашние хлопоты – традиционный удел местных женщин. Когда Шаа начал партизанскую борьбу, ей тоже пришлось осваивать навыки подпольной жизни.
Вспоминает Айшат Турлаева:
«Один месяц там я была, другой месяц – в другом месте была. Так я бегала. Трудно тоже было, когда он там бегает».
Встречались тайком, раз-два в году, где-нибудь на окраине села, откуда в любой момент Шаа мог быстро уйти в лес. Но ради этих встреч начальник личной охраны Масхадова и его жена были готовы рисковать головой.
«Скучал, по жене скучал, – вспоминает Шаа Турлаев. – Да, в село ходил, потому что по жене скучал. А потом боялся того, что узнают об этом и потом заберут ее федералы. Этого боялся».
С начала 90-х костяк чеченского ОМОНа всегда составляли бойцы, воевавшие на стороне федералов. С середины двухтысячных годов сюда все чаще берут тех, кто был «на другой стороне», так называемых бывших участников незаконных вооруженных формирований. Из «бывших» теперь и командир отряда. Один из ключевых постов в силовом блоке республики Артур Ахмадов получил спустя год после того, как сложил оружие.
На счету Ахмадова десятки обезвреженных главарей ваххабитов и арабских наемников. Боевые заслуги комбата оценили с учетом его творческой натуры. Теперь у рок-группы Артура есть своя музыкальная студия – помог Рамзан Кадыров. Правда, на репетициях Ахмадов бывает редко – работа все время отнимает. Если музыканты и собираются вместе – полуразрушенное здание на улице Розы Люксембург берется в оцепление. На базу ОМОНа, расположенную на окраине Грозного, Артур ездит разными дорогами. На амнистированных, которых непримиримые называют «национал-предателями», идет настоящая охота.
Весной 2003-го известный бригадный генерал из группы Автурханова Рамзан Юнусов начал привыкать к новой жизни. В компании бывших боевиков Юнусов часто вспоминал о том, как жил в лесу и как решил сдаться.
Рассказывает Рамзан Кадыров:
«Я встретил его. Он был такой худой, страшный, бороденка такая!»
Юнусов: «Не было у меня бороды!»
Кадыров: «Была, как шайтан! Мы его одели, волосы покрасили, вот как у меня. Настоящий шведский мальчик получился!»
Рамзан Юнусов погиб осенью 2004-го в бою под Ножай-Юртом.
Говорит министр внутренних дел Чеченской РеспубликиРуслан Алханов:
«В пятом боевом столкновении он погиб как герой. В пятом столкновении с этими же бандитами, с которыми он до этого вместе был. Он понял пагубность их деяний, то, что они делают против своего же народа. Он перешел на эту сторону и с чистой совестью, с чистой душой начал отстаивать интересы и России, и чеченского народа. Он погиб как герой».
Сдавшихся с повинной и амнистированных боевиков охотно берут на службу в силовые структуры. Из бывших комплектуется и полк милицейского спецназа имени Ахмата Кадырова. Здесь все, от рядового до командира, убеждены: «Лучше гор могут быть только горы», а воевать с боевиками лучше бывших боевиков не умеет никто.
Свидетельствует прокурор ЧечниВладимир Кравченко:
«Наверное, это продиктовано какими-то их особенностями – поправить те ошибки, которые они натворили, и доказать на деле свое искреннее желание помогать своему народу. Ведь они воюют против бандитов, среди которых находились сами. Но уже имея в виду совершенно другие мысли».
За год, проведенный в банде Шамиля Басаева, Сергей и Тимур поняли, что их взгляды на борьбу за народные интересы сильно расходятся с командирскими. За сотрудничество с федералами Басаев жестоко расправлялся с простыми мирными жителями. Это было главной причиной, побудившей их вернуться.
Рассказывает Сергей Исмаилов:
«Это как было? Убивали тут, стариков убивали из-за того, что те там с кем-то на дороге поговорили. Вот, допустим, едут федералы, тормознулся БТР, у кого-то хлеб купить или что-то еще. Человек станет с ними говорить, вот все – он уже за федералов, надо его убивать. Потом убили главу администрации, он мой дядька был двоюродный, его братьев убили, стариков наших поубивали».
Причастность сдавшихся с повинной к совершению убийств и других уголовных преступлений фактически недоказуема. Как правило, прокуратура выносит им оправдательный вердикт, исходя из отсутствия доказательств вины.
Свидетельствует прокурор ЧечниВладимир Кравченко:
«В душу человека-то ведь не заглянешь. Мы же должны оперировать конкретными фактами. А повинную голову, вы знаете, меч не рубит».
Боевики, воевавшие бок о бок с Масхадовым и Басаевым еще с начала первой чеченской, дольше других думают – уйти или остаться. И это понятно. Многие отличались в боевых действиях. И скрыть что-то от прокуратуры еще можно, а вот от бывших своих сослуживцев – уже вряд ли. И все-таки многие ушли. Каждый своей дорогой, но почти все – к одному человеку. К Рамзану Кадырову.
Именно на него выходят боевики, готовые сложить оружие, от него ждут гарантий собственной безопасности. Даже враги признают: Кадыров в Чечне – реальная сила. И если кто-то решил прекратить сопротивление, выходить надо прямо на Рамзана.
Свидетельствует Сергей Исмаилов:
«Сначала боялся, в принципе. О них в горах так говорили: «У, Рамзан такой, Рамзан сякой, кадыровцы такие-сякие». Переборол этот страх и поехал в Центорой. Сначала в Новогрозный поехал, там с пацанами переговорил, оттуда к Рамзану».
Для тех боевиков, кто проявляет упрямство и тянет с возвращением, чеченские силовики придумали особый метод. Добровольно-принудительный. Они не скрывают: задержание связанных с боевиками родственников – это единственный способ, чтобы выкурить из леса непримиримых.
Крепость чеченских родственных связей всегда доставляла федералам много хлопот. Отгремели бои за Грозный, и боевики стали неотличимы от мирного населения. Обычные люди часто помогали им, особенно родственникам. Так велят чеченские адаты – неписаный свод правил, нарушить который в Чечне куда хуже, чем нарушить Уголовный кодекс. Поэтому укрывательство родственника, пусть даже боевика, для чеченцев – не преступление, а закон, по которому они живут.
В Новом Беное живет полсотни Хамбиевых. Большинство – простые сельские жители. Как и все население Чечни, живут скромно, в основном натуральным хозяйством. Двоюродный брат Магомеда Хамбиева – Джабраил – человек исключительно мирный: растит двух дочерей и маленького сына, достраивает дом, подрабатывает перевозками на стареньком «КамАЗе». Джабраил не воевал ни в первую чеченскую, ни во вторую, но, сам того не желая, угодил в войну партизанскую.
Рассказывает Джабраил Хамбиев:
«Мы должны. У нас и обычаи такие. Мы не бросаем человека. Мы все, можно сказать, до единого помогали ему, чем смогли. Кто-то ему или почту перевозил, или продукты перевозил, кто-то ему, когда он переходил куда-то, ночлег давал, он у него ночевал».
Чувствуя за спиной поддержку родственников, Магомед Хамбиев смело давал такие интервью:
«Третью зиму русские говорят: «Листопад опадет – мы вас всех переловим, по снегопаду поймаем». Сейчас мы пришли в норму – знаем, как вести войну. Но они одного не знают: если волки выходят на тропу, собаки, почуяв их, бегут».
Чеченские силовики долго охотились на бывшего министра обороны. Шли по пятам, сожгли в лесу все базы, где он мог укрыться, вычислили, кто из родственников находится с ним в постоянном контакте, и задержали их.
Рассказывает Рамзан Кадыров:
«Возглавлял операцию я. Хамбиев, оказывается, быстро бегает. Он убежал от нас, не получилось. Я собрал всех односельчан и родственников Хамбиева, спросил их: «Что вы хотите, чтобы он с нами был или чтобы он умер там?» «Хотим, чтобы он с вами был. Это бессмысленно – война. Народ их не поддерживает» – так заявили они. Тогда я отправил его двоюродного брата искать его».
Вспоминает Джабраил Хамбиев:
«Я ночью, темно было, по колено снега, я ходил туда в лес. Он крикнул: «Кто идет?» Я говорю: «Я». «Зачем пришел? – сразу он сказал. – Ты что, пришел сказать, чтоб я сдался? Я не предатель, я не буду сдаваться никогда. Ты хочешь позорить наш род. Я же не для этого целых 13 лет тут бегал». Я говорю: «Магомед, раз ты пойдешь так, нам грозит опасность, так как мы все твои соучастники, твои помощники. Мы, хочешь не хочешь, мы сегодня выходим, мы становимся боевиками, весь наш род, фамилия».
Магомед Хамбиев не долго думал. В душе многие бойцы старой гвардии давно разочаровались в идее независимости. Но по инерции продолжали жить по законам военного времени, когда переход на другую сторону называется страшным словом «предательство».
Свидетельствует Магомед Хамбиев:
«Я понял все это уже после: от родственников, от односельчан не будет помощи мне. Если не будет от них помощи, я пропал. Если Рамзан начал против меня, если наши чеченцы, которые еще вчера были рядом со мной, вот они стали против меня, если они говорят, что все уже, хватит, давай вернись, тогда, значит, действительно, это все».
Хамбиев вышел из леса 8 марта 2004-го. Несколько месяцев его сын Алхазур отказывался признавать в незнакомом человеке, который неожиданно поселился в их доме, отца. Ведь за три года своей жизни он его никогда не видел.
Вспоминает жена Магомеда Лейла:
«Ты чужой мужчина, уходи из нашего дома!» – вот так он все время говорил своему отцу!»
Магомед Хамбиев вспоминает:
«Когда я увидел родственников, они все плакали, и вообще некоторые теряли сознание даже. Но я-то не плакал, я вообще не могу плакать, потому что это все я уже забыл, что надо плакать и так далее. Я не плакал, но и не радовался. Я смотрел назад».
После 13 лет войны Хамбиев вернулся к вольной борьбе. Для мальчишек из спортивного клуба «Рамзан» их тренер, он же бывший министр обороны – живая легенда.
Среди амнистированных боевиков есть разные люди: те, кто в смутное время 90-х слепо поверил новым лидерам и взял в руки оружие из чувства патриотизма, и те, кто шел воевать, чтобы отомстить за гибель близких в послевоенном хаосе. Многие из них проделали долгий путь. Сегодня они считают его тупиковым.
Свидетельствует Сергей Исмаилов:
«Так если подумать, я понял, что это неправильный путь. Неправильную дорогу я выбрал. Как я мог воевать дальше, когда я уже однажды потерял человека, близкого человека, и было недолго до того, чтобы потерять и остальных? У меня и мать, и отец, и сестра, и дочка у меня. Рамзан мне дал шанс. Дал шанс исправиться. Вот именно с тем джамаатом, с той группой, которая у нас была, мы полностью эту группу, так сказать, ликвидировали».
Артур Ахмадов вспоминает:
«Если в двух словах, то я разочаровался, понял бессмысленность всей этой идеи независимости. То, что мы не созрели для того, чтобы создать свое государство. И зачем вообще создавать это государство, если есть мощная страна, мощное государство – Россия?»
Свидетельствует Тимур Даудов:
«Я хорошо подумал и сказал: «Да, мне лучше свой народ защитить по закону, служить своему народу, служить России».
…На местных кладбищах – лес высоких шестов. Это могилы тех, кто погиб в газавате. Рамзан часто приезжает к могилам друзей и родственников. За обе чеченские Кадыров потерял больше двухсот близких людей. В войну оказалось втянуто почти все мужское население республики. Жертвами стали десятки тысяч. Гибель родственников не обошла ни одну чеченскую семью.
Разоружить боевиков гуманными методами российские власти пытались несколько раз. Но именно последняя амнистия нанесла основной урон подполью боевиков – из леса начался отток людей. Чеченским силовикам удалось перетянуть на свою сторону почти всех известных командиров из бывшего окружения Масхадова и Басаева.
…После своего пленения Шамиль, великий имам Чечни и Дагестана, проживал со своей семьей в Калуге на почетном положении. Уже на склоне лет Шамиль писал русскому царю: «Мой священный долг… внушить детям их обязанности перед Россией и ее законными царями… Я завещал им быть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему отечеству…»
Спустя полтора столетия Шамиль так и остался национальным героем на Северном Кавказе.
Глава 22
Чечня. Точка возврата
Чечня. Грозный. Наши дни. Будни современного города. В центре – самая большая в России мечеть, в фонтанах плещутся вездесущие мальчишки. Современные здания из стекла и бетона обвешаны рекламными щитами. Кругом магазины, кафе. В общем – мирная жизнь. Но в эту почти идиллическую картину то там, то здесь врезаются кошмарные напоминания о жестокой войне. Чеченской войне.
Тот, кто бывал в Грозном до войны, сегодня бы его не узнал – это два разных города. Ничего общего. Но главное отличие – на улицах не слышно русской речи. И только надписи на некоторых мемориалах да названия улиц на русском говорят о том, что мы в России. А ведь в недавнем прошлом в Грозном прекрасно уживались рядом люди многих национальностей. Дружили семьями, женились, рожали детей. Почти все они бежали от войны, унижений и бандитского беспредела. Кто-то из них, потеряв все, прошел точку возврата, чтобы никогда не оказаться здесь вновь. А кто-то, несмотря ни на что, все же вернулся сюда, на родину своих предков…
Cтаница Мекенская на севере Чечни. Три года назад из этого дома ушел покой – в нем поселились русские. Маленькие русские. Чеченцы Зула и Али Муртазалиевы усыновили четверых детей из уральского детского дома.
Я побывал в Мекенской, встретился с Зулой и Али Муртазалиевыми. Меня интересовало, почему они приняли такое решение.
Сама Зула говорит об этом так:
«Ну дети же, какая разница: русские, чеченцы, цыгане, для меня дети все одинаковые».
Три мальчика и девочка. Их зовут теперь по-новому: Раяна, Ринат, Рустам и Руслан. Они живут здесь, в селе, за тысячу километров от города, где родились. Зула тоже когда-то была горожанкой. Работала лаборанткой на химическом предприятии в Грозном. Пока не началась война.
…Уже второй месяц шли ожесточенные бои между федеральными войсками и боевиками. В городе пыль от разрушенных домов, едкая гарь от сгоревшей техники и тот особый жуткий запах, который сопровождает смерть… Зула Муртазалиева не любит вспоминать это время.
«Бомбежка… Я даже не поняла, что было, как было. Единственное, что помню – что тепло пошло и кровь. В районе вот тут в больнице лежала, в Знаменском. Когда переехали уже домой, у меня сотрясение было, головные боли были сильные».
Зула получила осколочное ранение в голову и контузию. Позже врачи скажут, что у нее подорвано здоровье, никогда не будет детей. Была ли тому виной бомбежка или иная причина, история умалчивает. Но Зула упрямо твердила: у меня будут дети…
…Зуле исполнилось 27 лет, когда в 1991 году рухнул Советский Союз.
Юсуп Каимов прожил в Чечне всю жизнь. В предвоенные годы курировал школы Ачхой-Мартановского района. Его, уважаемого человека, объявили предателем чеченского народа только за то, что однажды на митинге он сказал: «Зло порождает зло». Юсуп Каимов вспоминает:
«Дудаев занят был хапаньем, и ничем больше. И притом всю тюрьму выпустил. Взял и все колонии выпустил. И притом у нас в других колониях по Советскому Союзу сидели много-немного, сколько-то чеченцев. Он их через МВД, Москва помогала, он их возвращал сюда, как будто они будут отбывать срок у себя. Сюда их привозят, их отпускают. Это его люди».
В Чечне прекратились выплаты социальных пособий русским, хотя из Центра деньги на эти цели поступали вплоть до 1994 года. Представителей нетитульной национальности начали активно выживать с насиженных мест.
Русские в Чечне появились не вчера. И даже не сто лет назад. Казачьи поселения на склонах Терского хребта образовались в первой половине XVI века. Близкое соседство с кавказскими народами, служба горцев в казачьем войске и смешанные браки привнесли кавказскую культуру и обычаи в быт казачьих станиц. Особенно заметно это было в одежде: папахи, бурки, черкески с газырями, пояса, кинжалы, шашки. Чеченцы прожили с казаками и среди казаков три века. Дрались, мирились, воевали против общего врага. Трое из четырех генералов Терского казачьего войска были мусульманами.
В начале 1990-х потомственный казак Владимир Атарщиков из родной станицы Наурской уезжать наотрез отказался. Во время нашей встречи Владимир Атарщиков вспоминал:
«У нас селились, за бесценок покупали дома и ко мне приходили. Говорят: «Ты дом не продаешь?» – «А где написано, что я продаю?» – «Ну, вот все уходят, а ты чего тут остаешься?» – «А я остаюсь. Я не боюсь, я здесь вырос». И остался».
В 1942 году Атарщиков ушел на фронт. 17-летним мальчишкой защищал Грозный. Дошел до Берлина. В родную станицу вернулся сразу после войны. До начала 90-х пользовался уважением односельчан. И вот однажды ветеран-фронтовик узнал – кто-то внес его в списки на уничтожение.
Рассказывает Владимир Атарщиков:
«Я пошел в администрацию с жалобой, тогда там был чеченец, администратор. Я говорю: «Помогите, пожалуйста, я участник войны». А он меня спрашивает: «Постой, постой, а как твоя фамилия?» Я говорю: «Атарщиков». Он блокнот достает, читает: «Вот, есть в списке, вас должны убить, – он мне говорит. – А вы пришли за помощью». Я говорю, за это спасибо, и ушел».
А следом в дом к старому фронтовику пришли незваные гости. Как оказалось, наемники-иорданцы. В рядах боевиков было много иностранцев.
Владимир Атарщиков продолжает свой рассказ:
«Кто-то их подослал, иорданцев. Шесть человек. Спрашивают: «Вы дядя Володя?» – «Я…» – «Вот нас прислали к вам, сделать обыск».
Они все перевернули вверх дном, нашли в подвале старое ружье, забрали продукты, а затем, поигрывая автоматами, спросили:
«Ну, старик, ты куда хочешь, в рай идти или в ад?» Я говорю: «Ребята, как вам сказать… Наша религия православная, ваша мусульманская… Кто не убивает никого, не оскорбляет, тот в рай пойдет. А вот вы, – тут я неправильно сказал, поэтому они осерчали. – А вы к нам пришли убивать. Вы в рай не пойдете. Не пойдете в рай».
Атарщиков всю жизнь прожил на Кавказе и местные обычаи знал хорошо. Стариков здесь всегда уважали. Но те, кто пришел к нему в дом, ни законам, ни обычаям не подчинялись. За прямоту этого русского решили публично казнить. Но в последний момент бандитов остановили соседи-чеченцы. Они велели оставить Атарщикова в покое.
В 20-е годы прошлого века из Чечни уже выгоняли русских. В период так называемого «расказачивания». Большевики решили расправиться с зажиточными казаками руками горской бедноты, которая поддержала идеи революции. Выселение терских казаков из станиц, по сути, стало первой депортацией в Советской России. К концу 1920-х годов на этих землях почти не осталось русских.
…Сегодня Валентина Тишевская вспоминает, как после войны переехала в Москву, устроилась на работу. Здесь же молоденькой девчонкой познакомилась с симпатичным лейтенантом. Поженились. В конце 1950-х мужа перевели служить в Чечню. Так Валентина Ивановна оказалась в Грозном.
Муж служил, Валентина работала на городской теплоэлектроцентрали. В Грозном у них родился и вырос сын. После женитьбы он переехал в Подмосковье. Было это до прихода Дудаева к власти. В то время, когда жители Чечено-Ингушетии на своих и чужих не делились.
Валентина Тишевская вспоминает:
«А жили отлично, хорошо жили. Делились: вот их Пасха, они несут, вы знаете, вот они пекут эти сладости. Мы яйца красим, это все им несем. Никаких не было различий. И вот как Дудаев пришел, как вот начал, сбросил прежнюю власть, и началась волокита».
1991 год. Конец октября. Чечня провозглашает свою независимость и объявляет всеобщую военную мобилизацию. Растащены горы оружия, которое рано или поздно должно пойти в ход. Тысячи русских, чеченцев, украинцев, армян, евреев уезжают из республики. На границе у беженцев все отбирают как «нажитое в Чечне и принадлежащее чеченскому народу».
Вспоминает Валентина Тишевская:
«Ломали двери трижды ночью у меня. Говорили: «Уходи, и все, езжай в свою Россию». И не одну меня, несколько семей так: прямо приходят, расстреливают и занимают квартиру, и все. И никаких прав, ничего нет. Ничего не было, ни Дудаев не помогал, никто не помогал».
По официальным оценкам, в результате этнических чисток в Чечне с 1991-го по 1999 год было убито более 30 тысяч русских. Захвачено более 100 тысяч квартир и домов, принадлежавших русским, армянам, аварцам, евреям, даже чеченцам, которые, не согласившись с новым режимом, были вынуждены бежать.
Валентина Тишевская продолжает свой рассказ:
«С гор спустились абреки, которые в горах жили неучами. Вот они это все делали. Наши, когда пришел Дудаев, все русские и чеченцы, которые работали в организациях, они заранее присмотрели квартиры, купили и уехали в Краснодар».
От этих ужасов и беззакония, побросав нажитое, люди бежали куда глаза глядят. В защиту сограждан из Москвы не прозвучало ни одного заявления.
Юсуп Каимов, житель Ачхой-Мартановского района, вспоминает:
«Чеченцев не меньше, чем русских, уехало, потому что жизни здесь не было ни русскому, ни чеченцу, ни тому и ни другому, честным людям не было. А сколько уехало! Ингушетия забита, Москва забита, все области в России… И сейчас они там живут».
Оттоку населения поспособствовала также миграционная служба. Еще до начала боевых действий власти предлагали всем желающим выехать из республики. Для этого нужно было сдать документы на квартиру или дом и получить компенсацию. Сумма не была равнозначной стоимости жилья, но люди торопились использовать этот шанс, боясь, что потом его уже не будет.
Владимир Кашлюнов – сегодня единственный русский из всех глав районных администраций Чечни. Он хорошо помнит то время.
Владимир Кашлюнов, глава Наурского района Чеченской Республики, рассказывает:
«Мы граждане Российской Федерации, мы имеем свои дома, жилье, жили здесь. Так это всю республику надо было переселять тогда. Я не понимаю этой политики: «Желающие, пожалуйста, уезжайте. А не желающих будем бомбить здесь». Что это за политика? Это не ошибка была, я не знаю что».
Это была не первая ошибка руководства страны в Чечне, результатом которой стали кровь, вражда и отчуждение некогда мирно живших бок о бок соседей.
…1941 год. В Чечено-Ингушетии вспыхивает антисоветское восстание. Несмотря на то что восставших было немного, в январе 1944 года Сталин подписывает постановление об упразднении Чечено-Ингушской Автономной Республики и депортации всего ее населения в Среднюю Азию и Казахстан за «пособничество фашистским оккупантам».
В ночь на 23 февраля 1944 года чеченские и ингушские селения блокировали войска. На сборы семьям отводилось 10–15 минут.
Продуваемые всеми ветрами деревянные вагоны – по злой иронии судьбы называемые «теплушками» – битком забивались людьми. В них люди проделывали путь из Чечни до Казахстана. Три недели в дороге. Люди не знали, куда их везут. Прошел слух: к морю, чтобы утопить. В первые дни их не кормили – ели то, что удалось наспех захватить из дома. Но и в страхе они продолжали жить. Эшелон шел дальше. А в одном из вагонов играла гармошка. Девочка пела песню.
Гармошка – самое дорогое, что было у 14-летней Малики Чикуевой. С шести лет девочка уже зарабатывала на жизнь – играла на свадьбах и праздниках. А потом она стала сочинять стихи и музыку. В своих песнях она славила партию большевиков и любимого товарища Сталина.
Малика пела в поезде о том, что чувствовала, о чем размышляла. О том, что случилось с ее народом.
Моя собеседница Малика Чикуева вспоминает:
«И в поезде пела. У нас большая остановка была, в этом зале старшина открывала двери, выходили мы все на улицу, выходили».
На двадцатые сутки пути люди узнали, что их привезли в Восточный Казахстан. Так начиналась новая жизнь. Жизнь в изгнании.
Читать бесплатно другие книги:
