Принцип оборотня Саймак Клиффорд

– Никогда, – ответил Адамс.

– А я рискую, – сказал Саттон и встал. – Где у вас видеофон? Я рискну за вас.

– Сядьте, Эш, – произнес Адамс почти умоляюще. – Сядьте и объясните мне одну вещь.

Саттон садиться не стал.

– Если бы вы могли дать мне слово, – сказал Адамс, – что вся эта штука с судьбой не повредит человечеству. Если бы вы могли уверить меня в том, что это не будет на пользу нашим врагам…

– У человека нет никаких врагов, – ответил Эшер, – кроме тех, которых он сам себе создал.

– Галактика ждет не дождется, когда мы сдохнем, – возразил Адамс. – Спит и видит первые признаки агонии…

– Это все потому, что мы сами научили их этому. Они видели, как мы используем их слабости, чтобы выбить у них почву из-под ног.

– Ну а эта затея с судьбой – что она дает?

– Человек научится милосердию, – ответил Саттон. – Милосердию и ответственности.

– Доктор Рейвен сказал мне, что это не религия, но вера. Особенно что касается милосердия.

– Доктор Рейвен прав, – сказал Саттон. – Это не религия. Судьба и религия могут существовать параллельно, нисколько не мешая друг другу. Я бы даже сказал, что они дополняют друг друга. Только судьба не обещает загробной жизни. Это остается прерогативой религии.

– Эш, – спокойно спросил Адамс, – вы ведь изучали историю?

Саттон кивнул.

– Ну так оглянитесь назад, – сказал Адамс. – Вспомните хотя бы Крестовые походы. Вспомните возвышение мусульманства. Вспомните восстание Кромвеля в Англии. Америку, Россию. Везде религия и идеи, Эш. Религия и идеи. Человек будет драться за идею так, как никогда не будет драться за свою собственную жизнь, за свою страну. Пальцем не пошевелит. Но за идею…

– И поэтому вы боитесь идей?

– Мы просто не можем себе позволить такой роскоши! По крайней мере сейчас.

– И все-таки человечество взросло именно на идеях, – заметил Саттон. – У нас не было бы ни культуры, ни цивилизации, если бы не идеи.

– Именно сейчас, – сердито сказал Адамс, – в будущем идет война из-за этой вашей «судьбы».

– И именно поэтому мне нужно позвонить. Именно поэтому мне нужен час.

Адамс медленно встал.

– Я, наверное, совершаю ошибку, – сказал он. – Я так еще ни разу в жизни не поступал. Но я рискну – впервые в жизни.

Он вошел в дом, Саттон – за ним.

В неосвещенной гостиной стояла старомодная мебель.

– Джонатан, – позвал Адамс.

Послышались шаги, и появился андроид.

– Принеси кости, – сказал Адамс мрачно. – Мистер Саттон и я хотим бросить жребий.

– Кости, сэр?

– Да-да, те самые, в которые вы с поваром играете.

– Хорошо, сэр… – обескураженно ответил Джонатан.

Он повернулся и ушел, звук его шагов еще долго слышался откуда-то из глубины дома.

Адамс хмуро взглянул на Саттона:

– Бросим по разу. Выиграет тот, у кого выпадет Больше очков.

Саттон сдержанно кивнул.

– Если выиграете вы, получите час. Если я, вы будете выполнять мои распоряжения.

– Идет, – ответил Саттон.

А про себя он подумал: я поднял изувеченный звездолет и довел его до Земли. Я был и двигателем, и пилотом, и штурманом, и всем остальным. Энергия, накопленная моим телом, подняла корабль и пронесла его через пространство длиной в одиннадцать световых лет. Сегодня я преодолел атмосферу Земли с выключенными двигателями, чтобы меня не запеленговали, и посадил корабль в реку. Я мог бы сейчас вытащить вон из той коробки ботинок и перенести его на стол, мог бы перелистать книгу, не прикасаясь к страницам.

Но кости…

Это дело другое.

Они вертятся так быстро.

– Что же касается видеофона, – сказал Адамс, – то им вы можете воспользоваться независимо от того, выиграете или нет.

– Если я проиграю, – ответил Саттон, – видеофон мне не понадобится.

Вернулся Джонатан. Положил кости на стол и с любопытством стал ожидать продолжения событий, но, поняв, что лучше уйти, удалился, пару раз оглянувшись по дороге.

– Вы первый, – предложил Саттон.

Адамс взял кости, сжал их в кулаке, потряс. Звук был такой, словно кто-то с перепугу стучит искусственными зубами.

Он разжал руку, и два белых кубика покатились по столу. Остановились. На одном выпало «пять», на втором – «шесть».

Адамс поднял голову и посмотрел на Саттона. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего. Ни радости, ни ехидства. Абсолютно ничего.

– Ваша очередь, – сказал он.

Отлично, подумал Саттон. Просто отлично. Две шестерки. Нужно, чтобы выпали две шестерки.

Он протянул руку, взял кости, покатал их в кулаке, фиксируя в сознании размеры и очертания.

А теперь, отдал он себе мысленный приказ, сожми их мысленно так же, как сжимаешь в кулаке. Держи их крепко, пусть они станут частью тебя, как те два корабля, которые ты провел через пространство, как любая вещь, которую бы ты хотел поднять или передвинуть, – стул, книга, цветок…

На мгновение он переключился на другой режим. Сердце замедлило ритм, кровь запульсировала тише, дыхание прекратилось. Он почувствовал, как включилась система, способная заряжаться от всего, что обладало энергией.

Сознание приняло кости, сжало мысленно в кулак, потом разжало пальцы… Кости покатились по столу… Они кувыркались в его сознании точно так же, как на столе, он их видел и чувствовал, словно они часть его тела. Но управлять ими было неимоверно трудно. В какое-то мгновение ему показалось, что они наделены собственным разумом и волей.

…На одном кубике выпало шесть. Другой все еще катился по столу… Вот она, грань с шестеркой! Кубик чуть-чуть покачнулся… и замер. Шесть!

Кубики лежали смирно. Две шестерки.

Саттон глубоко вздохнул, сердце вновь забилось, кровь побежала по венам.

Какое-то время они стояли молча и смотрели на кубики, потом глянули друг на друга.

Первым заговорил Адамс.

– Видеофон там. – Он показал в угол.

Саттон кивнул, сглотнул слюну. Он чувствовал себя героем плохого романа.

– Судьба, – прошептал он, – пока работает на меня.

– Час, который вы выиграли, начнется сразу после окончания разговора, – холодно сказал Адамс, резко повернулся и вышел во двор.

Саттон ощущал жуткую слабость, но взял себя в руки и пошатываясь побрел к видеофону.

Он сел на стул перед экраном и взял справочник «География и история Северной Америки».

Он нашел номер, набрал его. Экран загорелся.

– К вашим услугам, сэр!

– Я хотел бы узнать, – сказал Саттон, – где находится Висконсин.

– А где находитесь вы, сэр?

– На вилле мистера Кристофера Адамса.

– Того самого мистера Адамса, который работает в Департаменте Галактических Исследований?

– Того самого, – ответил Саттон.

– В таком случае, – вежливо произнес робот, – вы находитесь в Висконсине.

– А где находился Бриджпорт?

– На северном берегу реки Висконсин, примерно в семи милях от места ее впадения в Миссисипи.

– Но что это за реки? Я о них никогда не слышал.

– О, они совсем рядом с вами, сэр. Висконсин впадает в Миссисипи в двух шагах от виллы мистера Адамса.

Саттон резко встал и вышел во двор.

Адамс сидел на прежнем месте как ни в чем не бывало.

– Узнали, что хотели? – мирно спросил он.

Саттон кивнул.

– Тогда торопитесь, ваш час уже начался.

Саттон не двигался с места.

– Ну, в чем дело, Эш?

– Да я думаю, протянете ли вы мне руку на прощание?

– Конечно, – ответил Адамс.

Он церемонно поднялся и протянул Саттону руку.

– Не могу сказать точно, Эш, – произнес он, глядя Саттону в глаза, – но вы или величайший человек, какого я когда-либо знал, или самый большой идиот на свете.

Бриджпорт томно дремал в пыльной долине, окаймленной скалами, рядом с лениво текущей рекой. Полуденное солнце так накалило землю, что казалось, скоро запылают и ветхие домишки, и пыль на дороге, и кустики с пожухлой листвой, и жиденькие цветочные клумбы.

Железнодорожные рельсы вились вокруг холмов, пробегали через городок и снова терялись в горах; короткий отрезок этой железной дуги, приходящей ниоткуда и уходящей в никуда, сверкал на солнце, как лезвие ножа. Между железнодорожной линией и рекой ютилось квадратное здание вокзала, покоробившееся за много лет от жары и холода, оно казалось безучастным, съежившимся, поникшим в ожидании очередного сюрприза погоды или судьбы…

Саттон стоял на платформе и слушал, как шумит река, как чавкает и посвистывает вода в маленьких водоворотах, как она ворчит, переваливая через большую корягу. Слышал мягкие вздохи волн, пытающихся утащить за собой низко склонившиеся ветви ив. Все это было говором реки, языком, на котором она объяснялась с берегами, могучим языком, выдававшим ее скрытую силу…

Подняв голову, Саттон заслонился рукой от солнца и посмотрел на мощный металлический мост, соединявший тот, крутой берег реки с этим, отлогим. От моста в долину черной лентой бежала автострада.

…Человек перешагивал реки с помощью стальных мостов и никогда не слышал, что говорит река, впадая в море. Человек переносился через моря на крыльях самолетов, а на такой высоте не слышался шум моря. Человек переплывал пространство в металлических цилиндрах, внутри которых время течет по-другому, где все заверчено в таких дебрях математической логики, какие и не снились людям в этом мире, в городке под названием Бриджпорт, в 1977 году.

Человек вечно спешил, он взлетел слишком быстро и слишком высоко. Так высоко и так быстро, что многое потерял. Прошел мимо вещей, которые нужно было изучать годами. Он еще схватится за голову и вернется к их изучению через много-много веков. Да, когда-то придется пройти по собственному следу, чтобы понять наконец-то, мимо чего прошел когда-то; он еще удивится, как же мимо этого можно было пройти?!

Саттон сошел с платформы и увидел едва заметную тропку, что вела к реке. Он пошел по ней, осторожно глядя под ноги, стараясь не споткнуться об острые камни.

Тропинка кончилась, и Саттон увидел на берегу старика.

Старик сидел ссутулившись на небольшом валуне, вросшем в глинистую землю. Между коленями у него была зажата самодельная удочка. Лицо украшала бородка двухнедельной давности. Он курил вонючую трубку, а рядом с ним стоял заляпанный глиной кувшин, заткнутый огрызком кукурузного початка.

Саттон тихонько присел на землю рядом с камнем. Он обрадовался и немного удивился, когда его обдало речной прохладой. Легкий ветерок приятно ласкал щеки.

– Поймали что-нибудь? – поинтересовался Саттон.

– Ни хрена не поймал, – грубо ответил старик, не выпуская мундштук изо рта.

Он попыхивал трубкой, и Саттон с любопытством наблюдал за тем, как он курит. Окутанная клубами дыма борода его, казалось, давным-давно должна была бы сгореть синим пламенем.

– И вчера – ни хрена, – сообщил старик.

Он вынул трубку изо рта и рассеянно уставился куда-то на середину реки.

– Хлебни, – сказал он, не поворачивая головы. Взял кувшин, протер горлышко грязной рукой.

Саттон, потрясенный до глубины души таким отношением к гигиене, чуть не расхохотался, но сдержался и принял кувшин из рук старика.

У жидкости был вкус желчи, от нее драло горло, как наждаком. Саттон отодвинул кувшин и с минуту сидел, тяжело дыша, широко открыв рот, надеясь, что воздух охладит пылающее нутро.

Старик взял у него кувшин, Саттон утер текшие по щекам слезы.

– Выдержка, жаль, слабовата, – посетовал старик. – Не было времени дожидаться, пока поспеет.

Он тоже хлебнул прилично, вытер рот тыльной стороной ладони и, смачно крякнув, выдохнул… Пролетавший мимо шмель свалился замертво.

Старик поддел шмеля ногой.

– Хиляк, – презрительно заметил он.

Поставил кувшин на место и крепко заткнул огрызком початка.

– Откуда будешь-то? – спросил он, разглядывая Саттона. – Что-то я тебя раньше не видал.

Саттон кивнул:

– Разыскиваю одно семейство – Саттоны. Знаете таких? Джон Саттон мне нужен.

Старик хмыкнул:

– Старина Джон?! Так мы с ним, того, с малолетства… Редкостный негодяй, доложу я тебе. Ничего хорошего про него не скажу. Вот. Учился, понимаешь, законы изучал. Образованный… А толку-то? Копается на своей ферме. Во-он там, на другом берегу. – Старик быстро глянул на Саттона. – А ты часом не родич ему, а?

– Ну, – замялся Саттон, – не совсем. Не очень близкий.

– Завтра четвертое, – пробормотал старик. – А знаешь, что я тебе расскажу? Когда мы со стариной Джоном еще пешком под стол ходили, мы однажды подорвали водосток в Кемпбелловской долине – ей-богу! Там рабочие оставили динамит, ну а мы, как говорится, тут как тут. Ну и устроили салют ко Дню Благодарения. Засунули динамит в трубу и подожгли шнур. Дорогуша ты мой, трубу разнесло к чертовой матери! Помнится, родители две недели прятали нас, чтобы не нашли. Так-то вот. Эх, времечко было…

Пустозвон, подумал Саттон. Но зато сказал главное. Джон Саттон живет на том берегу реки, а завтра четвертое июля 1977 года – все как в письме.

И спрашивать не пришлось – сам сказал.

Солнце палило по-прежнему, но здесь, под деревьями, зной почти не чувствовался. Мимо проплыл листок, на нем сидел кузнечик. Кузнечик прыгнул, но до берега не дотянул, свалился в воду. Течение подхватило его и унесло.

– Бедняга, – сказал старик с усмешкой. – И нечего было рыпаться. Самая злющая река в Штатах – наш Висконсин. Нету ему никакой веры. Когда-то пробовали по нему пароходы пустить, но ни хрена не вышло: сегодня на этом месте высокая вода, а завтра – мель. Нанесет откуда-то песка, и все дела. Тут один мужик, шибко умный, написал бумагу в министерство, про Висконсин-то. Дескать, чтобы на Висконсине пароходы плавали, надо всю реку перековырять.

Издалека послышался шум поезда…

– Незавидная судьба у того кузнечика, верно я говорю, а, парень?

Саттон напрягся, выпрямился, совершенно ошеломленный.

– Как вы сказали?

– А, не обращай внимания, – ответил старик. – Так болтаю, считай, сам с собой разговариваю. Все думают, что я псих.

– Но… вы сказали что-то о судьбе?

– Ну просто мне было когда-то интересно. Я даже написал рассказ про это, ей-богу, хочешь – верь, хочешь – не верь. Но, правда, не очень хорошо вышло. Молодой был, мало что в жизни-то понимал.

Саттон расслабился и откинулся на спину.

Рядом кружилась стрекоза. Недалеко от берега плеснула маленькая рыбка, по воде пошли круги.

– А вот насчет рыбалки, – сказал Саттон. – Мне показалось, что вам, в общем, все равно, поймаете вы что-нибудь или нет?

– А, лучше бы ничего не ловилось, – ответил старик, махнув рукой. – А то ведь как поймаешь, так это ж надо рыбу с крючка снимать. Потом надо обратно наживлять да еще и забрасывать. Целая канитель, ну ее совсем. – Он вынул изо рта трубку и с чувством плюнул в реку. – Ты, сынок, Торо читал?

Саттон покачал головой, пытаясь вспомнить. Шевельнулись какие-то смутные воспоминания. В колледже по древней литературе проходили один фрагмент. Он помнил только, что фрагмент был довольно длинный.

– Не читал, так почитай, – наставил старик. – Он не дурак был, Торо этот.

Саттон встал и отряхнул брюки.

– Куда торопишься? – поднял голову старик. – Посиди еще. Ты мне не мешаешь.

– Вообще-то мне надо идти, – сказал Саттон.

– Ну ладно. Может, еще когда забредешь. Поболтаем. Звать меня Клифф, а теперь все величают старым Клиффом. Так и спроси, где старого Клиффа найти. Всякий скажет.

– Как-нибудь обязательно, – вежливо ответил Саттон.

– Может, хлебнешь еще на дорожку? – предложил старик.

– Нет-нет, благодарю вас, – поспешно отказался Саттон.

– Ну как хочешь, – пожал плечами старик, поднял кувшин и сделал приличный глоток. Увы, выдох на сей раз не был столь эффектен – никто не пролетал мимо.

Саттон вновь вернулся на платформу, жара не спадала.

– Все правильно, – сказал ему служащий на вокзале. – Саттоны живут на другом берегу, в округе Грант. Туда можно по-разному попасть. Вы как хотите – покороче?

– Наоборот, подскажите мне самый длинный путь, – ответил Саттон. – Я не тороплюсь.

Когда Саттон взобрался на холм у моста, взошла луна.

Он не торопился – у него в запасе была вся ночь.

Земля была беспорядочно усеяна обломками скал, которые, казалось, какой-то разгневанный великан нашвырял в незапамятные времена. Тут не росли высоченные деревья, соревнующиеся с горами в высоте и могуществе. В укромных расщелинах прятались летние цветы, прижимаясь к корням могучих деревьев. Неподалеку на ветке сидела белка и что-то цокала – не то восхищенно, не то рассерженно, поглядывая на всходившее солнце.

Саттон карабкался наверх по каменистому ущелью. Иногда ему удавалось выпрямиться, но большей частью он продвигался на четвереньках.

Он часто останавливался и отдыхал, утирая пот. Оставшаяся далеко внизу в долине река уже не казалась грязной и серой, а приобрела яркий голубой оттенок, соперничающий с ультрамарином небес, отражавшихся в ней. Воздух над рекой казался отсюда кристально чистым, гораздо чище, чем был на самом деле. Ястреб коснулся воды на самой границе, там, где голубизна неба переходила в голубизну реки, и Саттону показалось, что он различает каждое пятнышко на крыльях птицы.

Взглянув наверх, он заметил в скалах проход и понял: это именно то место, о котором писал Джон Саттон.

Солнце встало только пару часов назад, и у него еще было достаточно времени…

Наконец Саттон выбрался наверх. Валун лежал на своем месте. Сидеть на нем и правда оказалось очень удобно. Предок был прав.

Все было как в письме: покой и величие исходили от раскинувшегося перед его глазами пейзажа, действительно все выглядело объемно, как панорама. И на самом деле чудилось, что здесь может что-то произойти – вероятное и невероятное.

Саттон посмотрел на часы. Половина девятого. Он встал, прошел за кусты, улегся в густую траву и стал ждать.

Прошло совсем немного времени, и раздался приглушенный звук двигателя. Совсем рядом опустился корабль. Маленький, одноместный корабль. Он опустился за изгородью, на пастбище.

Из корабля вышел человек и устало прислонился к обшивке, с явным удовольствием глядя на небо и деревья, – он попал, куда хотел.

Саттон тихо усмехнулся.

Спектакль, подумал он. Неожиданно появиться на якобы поломанном корабле; дождаться старика, который подойдет и заговорит с тобой… Как это, черт побери, естественно! Ты его даже звать не будешь, сам придет и конечно же заговорит.

Понятное дело, не идти же тебе к ферме, не стучать в ворота и не говорить:

«Здравствуйте. Я прибыл сюда, чтобы раздобыть побольше всяких сплетен и пересудов о вашем семействе. Давайте сядем поудобнее. Ну, рассказывайте!»

Этот номер не прошел бы. Поэтому ты, скотина, приземляешься на пастбище и заводишь треп о погоде, пшеничке, травке-муравке и незаметно, плавненько так, переводишь разговор на дела личные и семейные…

Человек вытащил гаечный ключ и стал рассеянно постукивать им по обшивке.

Саттон приподнялся на локтях.

Джон Генри Саттон спускался с холма. Это был грузный седобородый старик в старой черной шляпе. Он шел прихрамывая, но старался держаться прямо.

Проиграли, думала Ева Армор.

Геркаймер сказал, что психотрейсер в кабинете Адамса замолчал.

Жизнь Саттона прекратилась, и замолчал трейсер. Саттон мертв. Но нет, этого не может быть. Достоверно известно, что он написал книгу. А на сегодняшний день он ее еще и не начинал.

Хотя, вздохнула она, истории трудно доверять. Ее или плохо пишут, или недобросовестно переписывают, а то и перевирают или приукрашивают люди с богатым воображением. Правду так тяжело удержать, а мифы и выдумки так легко смешиваются с реальностью, что выглядят в конце концов куда более логичными, чем реальность.

История Саттона, как знала Ева, была наполовину апокрифична. Но многое в ней – правда.

Кто-то написал книгу, и этот кто-то – Саттон, потому что никто больше не мог перевести записи, сделанные на неизвестном языке. Да и написана эта книга просто и естественно, как Эш разговаривал в жизни.

Саттон умер, но не на Земле, и не в Солнечной системе, и не в возрасте шестидесяти лет. Он умер на планете, вращавшейся вокруг далекой звезды…

Таковы факты, и эти факты извратить трудно.

Но трейсер замолчал.

Ева встала, подошла к окну; оно выходило в парк, примыкавший к гостинице «Пояс Ориона». Светлячки кружились над черными кустами, озаряя их вспышками холодного света. Луна вышла из-за облаков.

Столько работы, думала она. Столько лет обдумывания, составления планов. Создание андроидов без меток на лбу – точных копий людей, на места которых они отправлялись. Тонкие сети шпионажа, расставленные ко дню возвращения Саттона. Годы разгадывания загадок прошлого в попытке отделить правду от вымысла…

Годы наблюдения и ожидания, борьбы с контрразведкой Ревизионистов. И осторожность, всегда осторожность, чтобы в восьмидесятом столетии никто ни о чем не догадался…

Но чего мы не учли…

Прискакал Морган и убедил Адамса в том, что Саттона нужно убить… Та парочка вылетела на астероид.

Но это ничего не объясняло… Было что-то еще.

Она стояла у окна, смотрела на всходившую луну, нахмурив брови и пытаясь сосредоточиться. Устала. Никакие мысли в голову не приходили. Никакие. Кроме одной: «Проиграли!»

Они проиграли, и этим объяснялось все.

Саттон, видимо, мертв, и это означало поражение, полное и бесповоротное. Это означало победу официоза, который был жесток и одновременно труслив, слишком труслив, чтобы принять открытый бой. Победа официоза, который стремился во что бы то ни стало сохранить статус-кво, официоза, который способен стереть с лица истории целые столетия здравого смысла только лишь для того, чтобы удержать руку на пульсе Галактики.

Такое поражение, думала она, еще хуже, чем если бы победили Ревизионисты. Книга все-таки была бы, и это лучше, чем ничего.

Вдруг раздался звонок. Ева бросилась к видеофону.

– Звонил мистер Саттон. Наводил справки о Висконсине, – сообщил робот.

– Жив! Как ты сказал – о Висконсине?

– Это древнее географическое название, – ответил робот. – Он интересовался местом под названием Висконсин. Бриджпорт, городок в штате Висконсин. Это его интересовало.

– Он что, собирался туда, ты так понял?

– Да, я понял именно так.

– Быстро скажи мне, где этот Висконсин?

– Пять или шесть миль отсюда. А по времени – как минимум четыре тысячи лет.

Она вздохнула:

– Нашел времечко…

– Да, мисс…

– А поточнее? – спросила Ева.

Робот обреченно помотал головой:

– Не знаю. Этого я не понял. Его сознание было практически недоступно. Я только понял, что, перед тем как позвонить, он пережил сильный стресс.

– Значит, ты не знаешь?