Правила абордажа Самаров Сергей

Глава 1

МАЙОР АРТЕМ ТАРХАНОВ

НЕОБЫЧНАЯ ПРОСЬБА ОДНОКЛАССНИКА

За час до окончания рабочего дня Тарханова вызвал к себе шеф. Необычно вызвал. Не через секретаршу, а сам зашел в кабинет охраны. Посмотрел на ребят свободной смены, сидящих за компьютерами и с усердием отстреливающих привидения, и сказал почти шепотом, что вообще-то на него, обычно малоприветливого и презрительно-занудливого, совсем не похоже:

– Артем Петрович, загляни ко мне минут через пяток. Разговор есть...

– Хорошо, – сказал несколько удивленный Артем.

Обычно шеф по коридорам ходил только в двух направлениях: от входных дверей до своих шикарных апартаментов, а потом обратно. Даже туалет у него был в кабинете персональный. И уж тем более никогда он не спускался на цокольный этаж, под широкую парадную лестницу, в комнату охраны. Он и знал-то едва ли, где эта комната располагается...

После ухода шефа Тарханов заглянул в свой маленький, как кабинка общественного туалета, кабинетик без окон – дверь туда вела прямо из комнаты охраны, – достал из сейфа пару бумаг, которые необходимо было бы попутно подписать. А ровно через пять минут, соблюдая свойственную хорошим офицерам, даже и бывшим, пунктуальность, он поднялся на второй этаж. Секретарша Наташа показала дежурную белозубую улыбку. Для каждого – в зависимости от значимости в иерархии банковской системы – эта улыбка была своя. Для Артема она добродушно-снисходительная, когда глаза остаются холодными.

Наташа показала на двери шефа:

– Юрий Львович ждет...

Она очень ценила управляющего, а себя приравнивала почти к заместителю. Наташа недавно приобрела маленький и симпатичный «Мерседес» и теперь от всей души презирала тех, кто ездит, подобно Артему, на «жучках», тем более не слишком новых.

Тарханов на секунду остановился перед дубовой инкрустированной дверью, потом решительно повернул затейливой формы ручку-замок цвета лживого золота и подумал, что все здесь, начиная с хозяина кабинета и его секретарши, точно такое же – внешний лоск, за которым ничего не стоит. Все, включая банковские счета, которые существуют только благодаря чьей-то помощи, кредитам и прочему, что способно поддержать банк на плаву, но всем в городе давно уже известно, что с этим финансовым учреждением иметь дело по крайней мере рискованно. И эта ежедневная лживость Артема утомляла, будто был он сам причастен к ней.

– Заходи, заходи... – Управляющий банком даже встал, жестом приглашая своего начальника охраны.

Такие разные по своему нынешнему положению, они сидели друг против друга и выжидающе смотрели глаза в глаза. Два одноклассника. Впрочем, даже в школьные годы они никогда не дружили. У каждого были свои приятели и своя компания. Почти тридцать лет не встречались, а свело их случайно два с половиной года назад, когда заместитель управляющего начал подыскивать серьезного человека на должность нового начальника охраны.

Тарханов работал в школе охранников и телохранителей, это его вполне устраивало, и он не слишком рвался на новую предложенную службу. Там, знал он, следует уметь ладить с криминальными кругами. А он этого не просто не умел, но и не любил. Артем отказался раз, отказался два, а на третий его пригласили уже не к заместителю, а прямо к управляющему. И только тогда Артем узнал, на какие верха сумел вскарабкаться Юрка – раньше, в школьные годы, ничем не выдающийся, даже слегка пришибленный, никем не любимый его одноклассник. В банке стало удивительно быстро известно, что Юрий Львович взял на должность начальника охраны своего приятеля-одноклассника. И потому, когда Артем подходил к какой-то группе служащих, разговоры сразу смолкали. И это обижало его честную офицерскую натуру.

– Дело у меня совсем, можно сказать, не служебное, – начал неуверенно управляющий. – И потому предлагаю переехать за стену, – он показал оттопыренным большим пальцем себе за спину.

Артем кивнул. Ему было даже любопытно посмотреть, что представляет из себя так называемая комната отдыха, про которую в банке много ползало разговоров. Но Тарханов там никогда не был – кабинет обслуживал не он сам, а его подчиненный, опытный специалист по электронной технике, который раз в неделю со сканером в руках тщательно проверял здесь каждый закуток.

Артем воспользовался моментом и протянул прихваченные с собой два листочка: акт на списание сгоревшего кабеля от камеры наружного наблюдения и требование на получение нового.

– Подпиши сначала...

Управляющий глянул мельком и быстро поставил размашистый автограф. Обычно же каждый документ он тщательно и придирчиво изучал, прежде чем подписать. Потом долго и нудно ныл и высказывал претензии, которые находить был большой мастер.

Они прошли в комнату отдыха.

Юрий Львович сразу сел в мягкое кресло. Второе стояло напротив. Но Артем заметил следы от колес второго кресла на толстом паласе – чуть в стороне, там, где и положено было ему стоять. Значит, его сюда только недавно переставили. Специально ради этой беседы.

– Коньячку? – Управляющий откинул вниз дверцу бара так, что между креслами образовался удобный столик.

Несмотря на то, что домой предстояло возвращаться за рулем, Тарханов кивнул. Коньяк «Алафо» вызывал мимолетное воспоминания о ЮАР, где довелось его попробовать впервые, когда он проезжал через эту страну с румынским паспортом в группе других советских спецназовцев для участия в операции на территории Замбии.

– Не польский, надеюсь? – Артем посмотрел бутылку на просвет.

– Обижаешь... Да кто же сможет «Алафо» подделать, тут один аромат такой, что ни с чем не спутаешь. Мне его, как в советские времена, по большому блату достали.

Юрий Львович стал разливать в пузатые большие рюмки. Себе плеснул совсем немного. Столько же хотел налить и Тарханову, но тот пальцем надавил сверху на горлышко, вынуждая налить полную рюмку – грамм двести.

– Вот это уже по-нашему, по-офицерски...

Коньяк в самом деле оказался хорош, и тепло солнечного напитка медленно расплывалось по жилам, заполняя голову.

– Слушаю, друг мой дорогой... – сказал Тарханов, как мог говорить с управляющим только наедине. – Выкладывай свои проблемы.

Тот виновато прокашлялся, словно его застали за чем-то нехорошим. И заметно было, что он сомневается и в то же время понимает, что от разговора, на который сам напросился, не уйти.

– Такое, в общем дело... – долгая пауза. – Ты дочь мою знаешь?

– Видел пару раз.

Тарханов вспомнил молодую женщину лет двадцати пяти, приезжавшую к отцу на маленьком трехдверном джипе «Тойота-Прадо». Саму хозяйку машины он мало рассмотрел, обратил только внимание, что ростом больше ста восьмидесяти, а вот машина привлекла внимание и даже весьма понравилась.

– У нее неприятности.

– Крупные? – спросил Тарханов. Он начал подозревать, что его хотят втянуть в какую-то неприятную историю. Еще тогда, при предварительном разговоре, когда Юрий Львович уговаривал Тарханова оставить школу охранников и перейти на работу в банк, он почувствовал, что информация о нем, отставном майоре, была собрана обширная. Как предположил тогда Артем, она могла быть почерпнута только из досье ФСБ или из его личного дела в отделе кадров ГРУ. Слишком много конкретных деталей, о которых никто больше знать не мог. А выложили их перед ним только для того, чтобы показать свою осведомленность. В какой-то степени даже могущество. И сейчас, будь проблемы пустяковые, управляющий не стал бы показывать свою заинтересованность в офицере-пенсионере спецназа ГРУ.

– Как сказать... Пока только неприятности... Не слишком большие... Но могут стать и крупными...

– Ну-ну...

– Вообще, понимаешь, ситуация такая, что у нас с Яной – дочь так зовут – неважные отношения. Ну, если и не совсем из рук вон, то сильно натянутые.

– Отцы и дети. Извечные конфликты...

– От этого никуда не денешься. Сам понимаешь, – Юрий Львович храбро выпил остатки коньяка и как будто осмелел. – Это давно началось. Когда она еще замуж решила в семнадцать лет выйти. В этом возрасте они все максималисты. С тех пор и относится к нам с матерью не слишком... Мы тогда помешали, а она родила. На аборт не согласилась, родила и дочь одна теперь растит... В нашей помощи не особенно нуждается. В деньгах почти самостоятельная. Ну, квартиру я ей, конечно, купил. И так, по мелочи...

Тарханов подумал о собственной дочери, которая живет с мужем и сыном в тесной двухкомнатной квартирке вместе с родителями мужа.

– И машину... – добавил с улыбкой.

– Нет, – сказал Юрий Львович. – Машину она сама. Я, конечно, мог бы, но она не захотела... Заработала... У нее свой магазинчик антикварный. Она же историк по образованию... Вот с историей и возится... Так, копеечный доход...

Тарханов кивнул с ухмылкой. За сорок восемь лет своей жизни он не слышал еще о бедных антикварах. И на копеечный доход, конечно, не купишь такой джип. Но не зря же говорится, что все познается в сравнении. Вот сам он считает, что получает по нынешним временам очень приличную зарплату. Особенно если сравнить ее с зарплатой служащих и офицеров. Но банкиру, как и владелице даже маленького антикварного магазина, эта зарплата покажется просто смешной. Поэтому сравнивать и не стоит...

– И тем не менее, – Артем вспомнил, что родителям нравится, когда хвалят их детей, – дочка, похоже, в папу пошла. Дела делать умеет... Моя вон как в школе работала, так и работает. Вообще, кстати, полгода без зарплаты... Тоже – историк...

Заметно было, что Юрий Львович с трудом удержался, чтобы не сказать что-то вроде: «Каждому свое...» Он даже слегка засмущался, словно в самом деле сказал так, и, чтобы это смущение скрыть, стал наливать себе вторую порцию коньяка.

– Ну, вот... Последнее время был у нее дружок. Крутой, спасу нет... Из местной чеченской группировки... Руслан. Рост под сто девяносто, черный пояс по карате. Два с лишним года они общались. Кстати, он все просил ее со мной познакомить. Мне это не нравилось. Да она и сама знакомить нас сильно не рвалась. Но это другой вопрос. И вот два месяца назад Руслан неожиданно пропал.

– Что значит – пропал?

– Просто, пропал, и все... У него были свои ключи от квартиры. Утром уехал по делам. Он обычно раньше Яны уезжал. Сказал, что после обеда будет дома. Но больше там не появлялся. Даже не позвонил. И машина пропала. А это тоже не иголка...

– Что менты говорят? – Тарханов все еще соблюдал принятый им тон полувнимательного и слегка небрежного отношения.

– Ничего не говорят. Кто он ей такой? Друг... Не родственник? Нет... Вот родственники пусть и заявляют, если хватятся...

– А его друзья?

– Они-то больше всех волновались. Целый месяц к Яне наведывались. Да она и сама, кого знает, постоянно обзванивала. Все-таки, сам понимаешь, два года вместе...

– Понятно, – допив коньяк, Тарханов пододвинул пустую рюмку поближе к Юрию Львовичу. Тот налил еще немного.

– А вот неделю назад Яна по дороге из банка – от меня – домой заехала. Обычно в это время она всегда занята, а тут заехать решила. Словно толкнуло что-то, словно почувствовала, говорит, беспокойство... Зашла, закрылась на одну только внутреннюю защелку. Поставила чайник на плиту, сама пока курит. И вдруг слышит, что ключом в замке ворочают. Она обрадовалась – Руслан, думала, вернулся. Побежала открывать. Дверь у нее сейфовая, с тремя сложными замками – сразу не открыть. Она защелку отодвигает, а с той стороны кто-то, вместо того чтобы открывать, наоборот – закрывает. Не умеет с замком обращаться. Так и закрыл один замок. Яна сразу-то и не сообразила, стала дергать ручку. Потом в «глазок» глянула – никого. Услышали, должно быть, что она изнутри открыть пытается, и сбежали.

Она испугалась – значит, не Руслан. А ключи только у него были. Стала его друзьям звонить. Те приехали. До утра сидели, ждали гостей – никто не появился. На следующий день Яна замок сменила и на работу уехала. Магазин-то тоже без присмотра оставлять нельзя... Неделя спокойно прошла. А вот вчера вечером, когда она после работы вернулась – дочку Веронику пока к нам отвезла, для безопасности, – дверь открыла и ужаснулась. Все в квартире кверху дном... Перевернуто и перерыто... Явно, говорит, что-то искали...

– Менты что?.. – перебил Артем.

– Она с ними связываться не стала. Опять чеченам позвонила. Те приехали, посмотрели и посоветовали снова замки сменить. И дверь, когда дома, всегда на внутренней защелке держать. С ментами – не связываться, не помогут. И ствол ей на всякий случай оставили.

– Из квартиры что-нибудь пропало?

– Нет. Только что-то искали.

– Может быть, все же нашли?

– Да... Такие вот дела. Дома она только чуть порядок навела, но ночевать там побоялась. Хоть внутренняя защелка и сильная, а побоялась... К нам приехала... А сегодня вот позвонила из магазина, попросила найти кого-нибудь, кто помог бы...

– И ты мне предлагаешь заняться...

– Кто уж лучше-то справится...

Тарханов вздохнул. Вообще дело обстояло чуть лучше, чем он предполагал. Ему очень не хотелось бы, чтобы Юрий Львович предложил ему выступить в качестве боевика-спецназовца. Он не сомневался в своих навыках. Но в подобных конфликтах применение силы предполагает нарушение закона. И хотя сам Артем к закону относился без пиетета, ради чьих-то чужих интересов нарушать его открыто не хотел.

– Но ты же отлично знаешь, что я не розыскник, – попытался отговориться Тарханов, понимая уже, что его сейчас будут уговаривать и обязательно уговорят. – Здесь больше бы какой-нибудь бывший мент подошел.

– Артем, мне нужен не человек со стороны, а человек, на которого можно положиться... Я два часа думал, перебирал всех знакомых. Есть и бывшие менты, и бывшие комитетчики. Но нет ни одного порядочного. Кто мог бы молчать...

– А почему следует молчать?

– Этот ее Руслан был с наркотой связан... Мало ли что выплывет сбоку...

Глава 2

КАПИТАН ИВАН ИВАЩЕНКО

КУТЮР ОТ СПЕЦНАЗА

Ему позвонили в субботу рано утром, когда он, почти всю ночь протрещав вязальной машиной, еще спал. Трубку взяла жена.

– Алло! Слушаю... – Для посторонних голос у Светланы всегда мелодичный, почти нежный. Услышав его, Иван с трудом оторвал голову от подушки, прислушался – кого спрашивают?

– Минутку подождите, он в ванной, – сказала Светлана. Притащила аппарат с длинным проводом прямо к кровати, зажала трубку рукой и прошипела:

– Тебя с утра пораньше. Похоже, что с коммутатора. Или какая-нибудь подружка... – Для него голос у нее был уже совсем другим.

Светлана злилась. Похоже, уже хронически. Она вообще весь почти последний месяц была такая. Иван не удивлялся, такой же монетой не отвечал, потому что понимал – их нынешняя жизнь была, по сути, и не жизнью, а сплошным выживанием. Но жена винила во всем происходящем мужа.

Иван трубно прокашлялся. Горло у него было с ночи забито пряжей, висящей в воздухе комнаты. Сначала Светлана вязала на машине сама. Но сил у нее для этого дела явно не хватало. Иван однажды проявил желание помочь и с тех пор помогает регулярно, еженощно, без выходных. И постоянно кашляет после этого.

– Капитан Иващенко. Слушаю... – сказал он в трубку. – Соединяйте. Да, товарищ подполковник. Так точно. Есть. Сейчас прибуду...

Под недовольным взглядом Светланы он резко поднялся, быстро, разминая сильные и жесткие мышцы, потянулся.

– Извини, на базар сегодня пойти не смогу. Служба... Вызывают... Одна бы ты тоже лучше не ходила... Вдруг эти опять там... Если быстро вернусь, то еще, может, успеем.

Он натягивал камуфлированные штаны и говорил извиняющимся тоном. Знал, что жена скорее всего не послушает его и все равно пойдет на базар. В лучшем случае подождет его пару-тройку часов, а потом пойдет. Он, конечно, постарается к этому времени вернуться, но кто знает, что понадобилось начальнику штаба бригады в субботний день...

Иван торопливо умылся, оделся и вышел во двор. Машина уже стояла у подъезда. Он забрался в кабину «КамАЗа» – легковушки, видимо, под рукой не оказалось, и потому послали тяжелый грузовик. Это уже хороший признак. Значит, ненадолго. Если бы пришла легковушка или автобус, это значило бы, что собирают всех офицеров. Тогда неведомое мероприятие могло бы затянуться надолго. А так, мало ли какая надобность. Вызывают его одного. Говорил подполковник вроде бы спокойно. Случись в роте ЧП, он был бы более резок и конкретен.

Часть располагалась в поселке за городом. Пятьдесят минут ехать. Шоссе в субботу относительно пустынное, нет привычного для будней движения. Солнце с утра светит ярко, по-весеннему, как раз с той стороны, где капитан расположился, и теплые лучи склоняют к желанию вздремнуть.

Не высыпался он хронически уже на протяжении нескольких последних месяцев. Обстоятельства вынуждали к этому. Когда изредка выплачивали жалованье, его не хватало даже на то, чтобы отдать полностью стремительно растущие долги. Сам Иващенко мог и в части пообедать вместе с солдатами своей роты. Но нужно же было и детей, и жену кормить-одевать.

Жена до этого работала медсестрой в детской поликлинике. Мизерную ее зарплату тоже полгода не выдавали. Она терпела, а потом вообще уволилась – кому нравится бесплатно работать. Но и после увольнения денег своих не получила. Новую работу найти не удалось. Благо еще несколько лет назад, когда времена были не такими тяжелыми, сумели они купить японскую вязальную машину «Silver». Тогда покупали для себя, чтобы сыновьям Светлана что-то связать могла – свитер, шапочку, да и себе кофточку. Но теперь машина сгодилась на иное. Светлана вязала и вязала, а по выходным несла свои изделия на базар – продавала. По сути дела, это и был основной доход семьи, который худо-бедно, но в состоянии был прокормить.

Скоро и сам капитан, пожалев жену, вынужденно приобрел специальность вязальщика. Днем на службе, а ночью дома за вязальной машиной. Двигает каретку вправо-влево, следит, чтобы нить пряжи не сорвалась с крючковатых игл. Выбирает перфокарты с рисунком или с узором. Более того, скоро и модели придумывать начал – кутюр, одним словом, от спецназа ГРУ. И что самое странное, это злило жену. Да и ему было не по себе: странное занятие для командира роты. Иван скрипел зубами, терпел и вязал. Но вот на базар выходить, даже в гражданской одежде, он стеснялся. Увидит кто – засмеют.

Но в прошлую субботу Светлана пришла с базара в слезах, с заметной ссадиной на скуле, без половины своего наработанного за неделю товара. Вторая половина оставалась дома.

– Что случилось?

– Азербайджанцы... Они со всех деньги собирают, а я не дала.

В воскресенье, на следующий день, они пошли на базар вместе. Люди, не имеющие своих прилавков, продающие кто что может, выстраивались вдоль дороги длинными рядами. Светлана встала на привычное место, где у нее уже были знакомые, с такими же вязаными вещами. Иван пристроился в стороне. С женой, как договорились, постоянно переглядывались. И через час она показала взглядом – пришли.

Трое азербайджанцев – местный рэкет, собирали дань с торговцев. Подходили они не к каждому, но понять систему в их избирательности было трудно. Иван и не собирался это делать, просто двинулся вдоль ряда торговцев так, чтобы подойти к Светлане одновременно с рэкетирами.

Разборка была короткой. На их угрожающие слова, адресованные Светлане, он ответил двумя короткими кистевыми ударами, потом коленом в пах и локтем в затылок. Этого хватило для начала. Продолжение последовало через пятнадцать минут. Теперь рэкетиров было уже шестеро. Но тут кстати подвернулись два прапорщика из бригады. Оба в гражданском. Они только что поздоровались с Иваном, но отойти далеко не успели. И во второй раз азербайджанцам пришлось хуже. Один из них на свою беду достал нож. Иван резко завершил обычно останавливаемый на середине захват и одновременно с вывихом сустава разорвал парню плечевые связки – на всю жизнь оставил инвалидом. Прапорщики тоже порезвились.

Сегодня, неделю спустя, он опять собирался пойти с женой. И вдруг этот вызов в штаб бригады. Очень уж он некстати: дома, как назло, денег осталось – совсем ничего, на хлеб только.

Лишь бы Светлана не психанула и не пошла торговать одна. Рэкетиры могут оказаться и мстительными.

– Капитан Иващенко по вашему приказанию прибыл.

– Заходи, садись, – начальник штаба снял очки, посмотрел на Ивана прямо, хотел что-то сказать, но задумался и стал копаться в ворохе бумаг на столе.

– Вот... – наконец нашел он искомое и снова напялил очки, которые дужками сильно, до постоянной красноты натирали ему уши. – Запрос на тебя пришел.

– Откуда?

Честно говоря, у Ивана что-то дрогнуло внутри. Он вспомнил недельной давности драку на базаре и подумал, что его вычислили и запрос этот из милиции. Все-таки одного из парней он оставил инвалидом. С другими тоже могли произойти неприятности. Уж что-что, а бить спецназ ГРУ обучен.

– Из Москвы. Из Управления. Давай выкладывай как на духу. Ты македонским языком владеешь?

– Да, – сразу успокоился Иван. – Еще помню. И македонский, и немного сербский. У меня командировка в Скопье была лет десять назад. Четыре месяца с ними общался. Там на границе – в Греции – натовская база располагалась. Я несколько раз в Грецию пешком ходил. С американцами контакты налаживал. На алкогольной почве. В барах. Под греческое вино. Как домой вернулся, ох и трудно остановиться было...

– Остановился?

– Там вино местное хорошее. Наше в сравнение не идет. Только потому и тормознулся. Из эстетических соображений...

– Понятно... – посмеялся подполковник.

– Так что же от меня Москве надо? Может, за знание языка зарплату выплатят?

Подполковник вздохнул. Он сам зарплату давно не получал и понимал состояние капитана.

– Ты близок к истине. Не просто зарплату, а в тройном размере тебе предлагают.

– Это уже дело, – Иван понял: в тройном размере должностной оклад выплачивается за время участия в боевой операции на территории противника. Единственно, что за звездочки доплата не идет. Но и так приятно. Стаж тоже – год за три. Уже сейчас стаж позволял ему на пенсию выйти – прилично набирается, потому что подобных командировок у капитана Ивана Иващенко было на счету достаточно. Но вопрос все же возник.

– Товарищ подполковник, извините, но там тоже платить будут, как здесь?

– Успокойся. Там – платят.

– Хотелось бы надеяться.

– Документы на тебя я подготовлю к среде, к четвергу. Через недельку готовься отправляться в Первопрестольную. Не волнуйся, семью голодом не заморим. Мы уже обсуждали этот вопрос. Ищем сейчас возможность полностью погасить перед тобой задолженность по зарплате и обеспечить командировочными.

– Искать можно всегда, – Иван все еще не верил. Трудно поверить, когда много месяцев и уже лет это длится. – Найти только труднее.

Но если за решение финансового вопроса взялся сам командир бригады, это уже обнадеживало. Командир в самом деле человек серьезный. Молчаливый и во всем конкретный, он если говорил, то всегда по делу.

– Так ты согласен? – спросил подполковник.

– А как я иначе с вас свои кровные вытрясу... Не захочешь, согласишься.

– Вот и ладушки, – повеселел начальник штаба. – А для начала мы вот с командиром наскребли немного.

Он достал из ящика стола конверт и протянул Ивану. В конверте лежали деньги. Иван прикинул: здесь зарплата месяца за два. Вот уж, что называется, кстати. Подарок жене!

– Подарок жене! – словно его мысли услышал, сказал подполковник. – Чтобы дома все без эксцессов было. Чтобы жена не возражала.

– Где расписаться?

– Пока, капитан, негде расписываться. Это командир сам где-то раздобыл, для тебя специально. И я чуток добавил. Для пользы дела. А как выплата будет, тогда и распишешься.

Иван пожал плечами. Такого в его практике еще не было. Значит, очень он понадобился. Не какой-то другой офицер спецназа, а именно он. Да оно и понятно. Во всей бригаде, пожалуй, он один македонским языком владеет.

Македония... Ситуация становилась более конкретной.

Глава 3

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ СЕРЕЖА ЯБЛОЧКИН

ПОЖИРАТЕЛЬ ЛЕОПАРДОВ

Он был еще жив...

Желтые и холодные глаза горели диким огнем и леденящей душу ненавистью. Странное сочетание льда, холода и пламени вызывало мороз под кожей, несмотря на окружающую жару.

Леопарда угораздило подорваться на мине, только час назад установленной нашим отрядом. Ему перебило полностью три лапы, разворотило отвислый живот. И теперь он лежал перед нами на боку, гордый и ненавидящий, сильный даже перед приближающейся смертью, и замахивался единственной уцелевшей передней лапой, коротко, с хрипом рычал, предупреждая любую попытку подойти к нему, все равно – со злом или с добром. Помощи он не желал, он желал только одного – умереть спокойно.

Мы вышли сюда, к леопарду, на звук взрыва. Я боялся, что это кто-то из моих бестолковых парней не справился с установкой взрывателя. Местные негры – народ удивительный. Беспечный невероятно. Говорят, что среди них даже профессора встречаются. Но те, с которыми мне довелось работать, умеют только плясать вокруг костра и бить в тамтамы так, что любой ударник самой популярной рок-группы от зависти все патлы себе выдерет. Иногда, правда, они пытаются стрелять. И даже любят это делать. Но не всегда попадают туда, куда им попасть нужно. Более того, редко попадают... И еще они умеют умирать, глядя на тебя совсем разнесчастными глазами. Смерти не боятся, но боятся боли. И потому идут на самую сложную операцию без тени сомнения и страха.

Сколько я ни пытаюсь вбить им в кучерявые головы простейшую до элементарности мысль – пару раз объяснял даже кулаком! – они упрямо начинают установку ловушки с присоединения к усику взрывателя. А это грозит тем, что могут мои разлюбезные негры только чуть-чуть перетянуть провод, и тогда взрыватель сработает. Ну что, казалось бы, в этой деятельности сложного... Все ему объяснишь, все разжуешь.

– Понял? – спросишь с угрозой.

Он скалит белые зубы. Кивает. Он понял.

Но начинает устанавливать мину и делает все наоборот. Возможно, это фатальность дикой натуры сказывается. Или нежелание высчитывать те метры проволоки, которые ему понадобятся. Со счетом у них совсем плохо. Обрежут проволоку, установят, как я им показывал, по правилам – и не меньше, чем на полметра, не хватает до взрывателя. Да обрежь ты на метр, на два метра, в конце концов, больше. Тогда уж точно хватит. А остатки и выбросить не жалко. Но им жалко. Лучше взорваться...

Странная психология. Мне вообще недоступная.

Нашим сборным отрядом командует капитан Ван дер Хилл. Он метис. Приехал сюда из ЮАР молодым еще лет пятнадцать назад. И все пятнадцать лет воюет. Про свою страну давно забыл. И совершенно не интересуется ею. Даже делает вид, что не знает, кто там сейчас правит. Я как-то упомянул в разговоре Нельсона Манделу, так Ван дер Хилл страшно удивился, что тот не в тюрьме. И уж совсем не поверил мне, когда я сказал, что он президент его родины. Или сделал вид, что не поверил. Родину он свою не любит. Говорит, это оттого, что родина не любит его. Там негры не переносят белых, а белые не переносят негров. А у него белый отец и черная мать. Там его не принимают ни белые, ни черные. Он служил в полицейском спецназе. И постоянно чувствовал унижение и от белых, и от негров. Потом плюнул на все и уехал сначала в Намибию, потом в Анголу. И сумел показать свои качества солдата. Его знает и ценит сам доктор Савимби, глава УНИТА. А это в местных условиях много значит.

Ван дер Хилл родился, видимо, для того, чтобы воевать, – есть определенная порода людей, похожих на него. Я сам немало встречал таких. Имеются у него и деньги, где-то есть и недвижимость, вообще, он человек не бедный и не глупый. Но без войны он уже не может, не представляет себе жизни. Он командовал несколькими отрядами, подобными нашему. Ни одного ветерана, при той мясорубке, что в Анголе творится уже на протяжении сорока лет, рядом с ним не осталось. Сам он, как думают местные негры, ньянга – колдун и заговоренный. Его не берет ни пуля, ни нож, мины сами сообщают ему о своем присутствии... Или он их по запаху определяет... Но месяц назад прорывались мы из тылов правительственных войск и нарвались на отряд кубинских коммандос – это только официально их вывели из Анголы в девяносто первом, а коммандос, разбавленные наемниками из других стран, в том числе и из ЮАР, воюют там до сих пор и получают в месяц по десять тысяч баксов. Плата, надо сказать, недурная. На четверть весомее моего оклада. Так вот, нас было втрое больше по количеству. Но наши негры сравниться с неграми кубинскими не могут. У тех подготовка, дисциплина, тактика – все отточено под руководством таких же, как я, русских спецназовцев. Пришлось нам проходить через их строй. Числом задавить было невозможно, тем более что с тылу нас подпирали солдаты МПЛА. Прорываться решили, не ввязываясь. Прошли, потеряв половину состава. У меня на бронежилете следы трех попаданий – ребра ныли почти зубной болью, у самого Ван дер Хилла, я лично потом смотрел, в шести местах рубашка пулями прорвана, рукав прорезан ножом и сорван погон саперной лопаткой. Но на теле ни одной царапины. Не захочешь, но поверишь, что он в самом деле ньянга. Да Ван дер Хилл и сам про это говорит открыто, касаясь с трепетом подвешенного на шею, рядом с католическим крестом, мешочка с амулетами и шепча под нос непонятные слова на неведомом для всех языке. Что-то вроде благодарственной молитвы.

Солдаты в такие моменты смотрят на него не без ужаса. Суеверные они, как истинные негры, до джунглиевой дремучести. Но я-то, я-то не суеверный... Но все, однако, на моих глазах происходило. А потом, когда от преследования оторвались и шли через покрытую кустарниками саванну, Ван дер Хилл вдруг неожиданно остановил отряд.

– Здесь впереди все заминировано. Обходим справа, – и махнул рукой, показывая направление.

Как специалист по подрывному делу, я прошел шагов на двадцать вперед. И насчитал на таком коротком участке три мины. Поставлены они, конечно, не местными неграми – спец ставил. Откуда командир мог знать о них?..

Ван дер Хилл подошел к леопарду почти вплотную, присел. Зверь даже попытался достать до него мощной когтистой лапой, но не дотянулся сантиметров десять. И тогда командир поднял руку над головой раненого хищника – в полуметре... И леопард прижал уши, сначала сменил хриплый рык на подрагивающее утробное рычание, потом это рычание лишь изредка вырывалось откуда-то изнутри зверя. Леопард замер, глаза его сузились, как у дремлющей кошки. Со стороны казалось, что он покорился человеку.

– Он не выживет... – сказал Ван дер Хилл и позвал снайпера Ниомбе. Ниомбе – негр-наемник из Зимбабве, ходит с «винторезом». Нам ни к чему поднимать лишний шум выстрелами из «АК», и Ван дер Хилл взял винтовку из рук снайпера. Он не выстрелил сразу, сначала наклонился, причем так, что пожелай только этого леопард, он своей мощной лапой, которой быка с ног сбивает, влепил бы нашему командиру приличную затрещину. Склонился и заговорил на незнакомом языке. Вообще Ван дер Хилл – полиглот. Как и положено уважающему себя сыну, он свободно говорил по-голландски, поскольку отец его был буром. Мать же была зулуска, и зулусским языком он владел не хуже. Кроме того, ЮАР как-никак живет под тенью аглицкой короны, и потому английский для Ван дер Хилла долгие годы был языком государственным. Повоевав немного в Намибии, он вполне сносно научился говорить по-немецки. В Анголе он никак не смог обойтись без португальского. Общаясь с наемниками из разных стран, знал и другие языки. Встречи с русскими специалистами привнесли в его лексикон ярко выраженный рязанский акцент. Сначала я не мог понять, почему именно рязанский, пока не сообразил, что судьба сводила его с выпускниками рязанского десантного училища. Мой же сибирский акцент, поскольку училище спецназа я заканчивал в Новосибирске, сначала долго заставлял его настороженно прислушиваться. Но наконец он стал повторять русские слова вслед за мной и по-моему. Ученик способный, что и говорить...

Но сейчас ни я, ни другие бойцы отряда не могли понять, на каком языке говорит Ван дер Хилл. Было такое чувство, что его понимает здесь только одно существо – смертельно раненный леопард. Хищник жмурился, и казалось, что он сейчас замурлыкает, как домашняя кошка. И потрется о протянутую руку жесткими усами.

Ван дер Хилл закончил продолжительную речь, поднял «винторез» и выстрелил леопарду в голову. Чтобы не мучился.

На всех, и на меня в том числе, эта сцена произвела странное впечатление. Было в этом какое-то таинство, совмещенное с суровой необходимостью.

– Разойдитесь, – сурово сказал командир и махнул рукой. – Занимайтесь своим делом...

Солдаты разошлись, рядом с командиром остался лишь я; на правах советника, то есть человека более вольного, я мог себе это позволить. Тем более что сам Ван дер Хилл всячески старался показать мне свое дружеское расположение.

– Что ты ему говорил? – спросил я.

– Я просил прощения у его духа.

– На каком языке?

– На древнем языке духов...

Он достал нож-мачете, почесал им смуглую щеку, пробуя остроту лезвия, и стал разрезать грудь мертвого зверя.

– Шкура уже никуда не годится, – посетовал он. – А то я ее подарил бы тебе... В вашей России такие звери, наверно, не водятся...

Он раздвинул ребра и забрался рукой внутрь. И через минуту вырвал изнутри, не вырезал, а именно вырвал своими сильными пальцами сердце.

Показал мне. Сердце у леопарда оказалось на удивление большое для такого не слишком крупного хищника. Оно едва умещалось на его окровавленной ладони и еще дышало, вздуваясь, брызгало кровью.

– Сегодня мы с тобой будем есть сердце леопарда. Мясо пусть едят солдаты. Оно вонючее, но многим нравится. А сердце – в этом иной смысл...

Я усмехнулся, сознаюсь, слегка криво.

– Надеюсь, что не сырое?

– Сырое... – сказал он. – Ты станешь пожирателем леопардов, и тогда тебе будет незачем бояться пули... Я научу тебя и сделаю тебе амулет из этих когтей... – он указал на бессильные сейчас лапы зверя.

Говорил Ван дер Хилл так уверенно, что я начал верить в то, что он в самом деле ньянга. Я много слышал об их могуществе, но сталкиваться с таким могуществом не приходилось. Впрочем, а разве то, что пули только рвут на нашем командире одежду, а самого его не задевают, – разве это не могущество?

– Я хочу попробовать сырое сердце леопарда, – сказал я твердо.

Он разрезал сердце пополам и положил мне в руку мою долю. На ладонь стекала горячая еще кровь, даже половинка сердца пульсировала...

Подступило к горлу отвращение. Я посмотрел в глаза Ван дер Хиллу. И вдруг понял, что обязательно должен съесть этот кусочек сырого и горячего мяса. И отвращение прошло, и небывалое чувство появилось – уверенность в себе или что-то похожее...

Глава 4

ТАРХАНОВ

ОСЛОЖНЕНИЕ СИТУАЦИИ

Юрий Львович позвонил дочери. Договорился, что минут через сорок к ней приедет человек, которого она просила подыскать.

Коридоры банка уже опустели, рабочий день закончился, только уборщицы кое-где вдохновенно звенели ведрами. Артем вернулся в комнату охраны. Парни свободной смены – теперь уже следующей – так же сидели за компьютерами, как и час назад парни из смены предыдущей – если это и не общая манера, то общая болезнь отдыха в их небольшом коллективе.

– Вам Василий Афанасьевич дважды звонил, – сразу сообщили, не отрываясь от мониторов. – Обещал еще раз позвонить. Или сюда, или домой. Просил обязательно дождаться звонка.

– Если позвонит, просто пошлите его... – сказал Тарханов, собираясь прибавить колоритное русское словцо, но сдержался, понимая, что мат, к которому он обычно не склонен, выдаст степень его подпития, и просто добавил: – Подальше... А пока, Валера, – попросил он одного из охранников, – чайку покрепче завари... Твой, фирменный...

Валера обычно потреблял почти чифирь, заваривая его прямо в литровой банке. Именно такой сейчас был необходим Артему, чтобы полностью прийти в себя.

И он ушел в кабинет, чтобы собраться с мыслями и проанализировать ситуацию. Естественно, просто так люди никогда и нигде не пропадают. Тем более что Руслан принадлежал к авторитетной в городе чеченской группировке. Значит, здесь завязаны какие-то и чьи-то большие интересы. Люди, которые в таких делах бывают повязанными, в средствах обычно не слишком разборчивы. Тарханов после выхода на пенсию не однажды получал приглашения от мафиозных структур – людей с такой биографией, как у него, ценят. Но всегда отказывался, удивляясь только информированности тех, которые в цивилизованном обществе этой информацией обладать не должны бы. Он – профессиональный диверсант, долгое время проработавший за границей, воевавший почти во всех «горячих точках» планеты. Но одно дело – выполнять служебный долг, приказ командования, принимать участие в самой рискованной операции, да к тому же вдалеке от дома, и совсем иное – ввязываться в столкновение с законом и с чужими интересами здесь, в родном городе, где знают и его, и его жену, и его дочь.

Валера принес чай в своей традиционной банке, накрытой побуревшей марлей, через которую напиток и предстояло процедить. Поставил на стол.

– Если этот – Василий Африканович...

– Афанасьевич.

– ...Василий Афанасьевич будет звонить. Что сказать? Так прямо и посылать?

– Скажи, что я ушел и просил меня больше не беспокоить. Желательно – никогда...

– А кто это вообще такой?

– Да так... Человек, который часто надоедает мне...

Валера кивнул, словно все понял, и вышел.

Василия Афанасьевича сейчас, честно говоря, только и не хватало. Всего две недели он не появлялся на горизонте. Хотя, конечно, где-то рядом плавал... А должен был не появляться месяц. Капитан первого ранга...

Это глупость, совместимая только с нынешним смутным временем, когда куратор разведчиков ходит по улицам и по квартирам своих подшефных офицеров разведки в мундире капитана первого ранга. Одной собственной пенсии и зарплаты куратора ему, видите ли, мало, он еще ведет и курсы подводников в военно-морском клубе, а там для солидности и авторитетности ему обойтись без мундира никак невозможно. Но по смыслу своей должности куратор должен быть незаметнее и осторожнее кошки, живущей на улице, где полно собак. Ну, хорошо еще в случае с ним, с Тархановым. Как-никак, а он строевой офицер, уволен с правом ношения формы, которую по военным праздникам и в самом деле носит. Но ведь помимо него немало существует и других, которые вообще ни разу в жизни погоны на своих плечах не видели. Их-то он просто-напросто «засвечивает».

Капитан первого ранга элементарно раздражал Тарханова. Когда Артема отправляли, а точнее сказать – выталкивали на пенсию, сам он навстречу «заслуженному отдыху» не рвался. Более того, видел всю глупость сокращения офицеров из самых мобильных и боеспособных частей. Сокращать надо было генералов, штабистов, интендантов, финансистов и прочих сопутствующих армии военных чиновников. Сокращать необходимо было целые части, которые к действительным военным действиям непригодны и непричастны. Но взялись, и причем взялись круто, со злобой и ненавистью за самые боеспособные...

Кроме того, были и личные обстоятельства, о которых руководство знало. Жена Тарханова лежала в то время в онкологической больнице и готовилась к операции по удалению злокачественной опухоли молочной железы. Многие списали ее уже в покойники, но только не он. Разговаривал с врачами, выяснил, что двадцать пять – тридцать процентов больных после этой операции возвращаются к почти нормальной жизни. И он был уверен, что она тоже вернется. И вселял в нее уверенность. И вот, когда ему самому нужна была поддержка, его так жестоко ударили. И морально, и, что в тех обстоятельствах было важно, материально.

А когда появился в его квартире этот Василий Афанасьевич, насмешливо-надменный, отутюженный, самодовольный, как телеграфный столб, представился и заявил, что теперь они будут встречаться ежемесячно, что Тарханов чуть ли не отчитываться перед куратором обязан за то, как и чем он живет, о чем думает и что намеревается предпринять, то Артем не выдержал...

Нервная свобода последних месяцев оказалась сильнее офицерской привычки к соблюдению субординации. Не терпящий сквернословия в обыденной жизни, Тарханов так «покрыл» капитана первого ранга, что морской офицер – а морские офицеры всегда в русской армии славились богатым лексиконом – только рот в изумлении раскрыл.