Принцип оборотня Саймак Клиффорд

– Что угодно, на твой вкус. Лишь бы там кроликов не было.

– Но мы можем создавать тысячи комбинаций, сэр.

– Что твоей душе угодно, – сказал Блейк. – Только смотри, чтобы без кроликов.

Он отвернулся от окна и пошел в столовую. Со стен на него уставились глаза – тысячи глаз, глаз без лиц, глаз, сорванных с множества лиц и наклеенных на стены. Глаз, составляющих пары и существующих поодиночке. И все они смотрели прямо на Блейка.

Были здесь синие детские глазки, глядевшие с задумчивой невинностью; глаза, налитые кровью и горевшие устрашающим огнем; был глаз распутника и мутный, слезящийся глаз дряхлого старика. И все они знали Блейка, знали, кто он такой. Если бы к этим глазам прилагались рты, все они сейчас говорили бы с Блейком, кричали на него, строили ему гримасы.

– Дом! – воскликнул он.

– В чем дело, сэр?

– Глаза!

– Сэр, вы же сказали: все, что угодно, только не кроликов. Я подумал, что глаза – нечто совершенно новое…

– Убери их отсюда! – взревел Блейк.

Глаза исчезли, и вместо них появился пляж, сбегавший к морю. Белый песок тянулся до вздымающихся волн, бьющихся о берег, а на далеком мысу гнулись под ветром хилые, истерзанные стихией деревья. Над водой с криками летали птицы, а в комнате стоял запах соли и песка.

– Лучше? – спросил Дом.

– Да, – ответил Блейк, – гораздо лучше. Большое спасибо.

Он сидел, завороженно глядя на эту картину. Как на пляже сидишь.

– Мы включили звук и запах, – сказал Дом. – Можем добавить и ветер.

– Нет, – ответил Блейк, – этого вполне достаточно.

Грохочущие волны набегали на берег, птицы с криками реяли над ними, по небу катились черные тучи. Интересно, существует ли нечто такое, что Дом не способен воспроизвести на этой стене? Тысячи комбинаций, сказал он. Человек может сидеть здесь и смотреть на то, что создал Дом.

Дом, подумал Блейк. Что такое дом? Как он развился в то, чем стал? Сначала, на туманной заре человечества, дом был всего лишь укрытием, защищавшим людей от ветра и дождя, местом, куда можно было забиться, спрятаться. И это определение применимо к нему и сейчас, но теперь люди не только забиваются и прячутся в него: дом стал местом для жизни. Быть может, когда-нибудь в будущем настанет день и человек перестанет покидать свой дом, будет проводить в нем всю свою жизнь, не отваживаясь выглянуть за дверь, избавившись от необходимости или потребности пускаться в странствия.

И этот день, сказал себе Блейк, может быть ближе, чем думают. Поскольку дом уже не просто укрытие и не просто место, где живут. Он стал приятелем и слугой, и в его стенах найдется все, что может понадобиться человеку.

Рядом с гостиной располагалась маленькая комнатка, где стоял трехмерник – естественное продолжение и плод развития телевидения, которое Блейк знал еще двести лет назад. Но теперь его не смотрели и слушали, а как бы ощущали на себе. Растянувшийся вдоль стены кусочек морского берега – частица образа, подумал Блейк. Оказавшись в этой комнате и включив прибор, вы приобщаетесь к действию и словно участвуете в спектакле. Вас не просто подхватывают и обволакивают звуки, запахи, вкус, температура и ощущение происходящего; вы как-то незаметно превращаетесь в сознающую и сопереживающую частицу того действия и того чувства, которое разворачивает перед вашими глазами комната.

А напротив трехмерника, в углу жилой зоны, располагалась библиотека, храня в своем наивном электронном естестве всю литературу, уцелевшую на протяжении долгой истории человечества. Здесь можно было поворотом диска вызвать к жизни все еще сохранившиеся мысли и надежды любого человеческого существа, когда-либо писавшего слова в надежде запечатлеть на бумажном листе собранные воедино чувства, убеждения и опыт, ключом бьющие из глубин разума.

Этот дом далеко ушел от своих собратьев двухсотлетней давности, превратившись в строение и институт, достойные удивления. Быть может, еще через двести лет он изменится и усовершенствуется настолько, насколько изменился за два прошедших века. Есть ли предел развитию самого понятия «дом»? – спросил себя Блейк.

Он развернул газету и увидел, что Дом был прав: новостей оказалось немного. Еще троих человек выбрали в кандидаты на Кладезь Разума, и теперь они войдут в число избранных, чьи мысли и характеры, знания и ум вот уже триста лет вводятся в большой банк разума, хранящий в своих сердечниках накопленные умнейшими людьми планеты суждения и идеи.

Североамериканский проект изменения погоды в конце концов отослали на просмотр в Верховный Суд, заседавший в Риме.

Перебранка по вопросу о судьбе креветок побережья Флориды все еще продолжается.

Исследовательский звездолет, отсутствовавший десять лет и считавшийся пропавшим, наконец приземлился в Москве.

И последнее: окружные слушания по предложенным биоинженерами программам начнутся в Вашингтоне завтра. Статья о биоинженерии сопровождалась двумя заметками, по колонке каждая. Одну написал сенатор Чандлер Гортон, вторую – сенатор Соломон Стоун.

Блейк свернул газету и уселся читать.

«ВАШИНГТОН, СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА. Завтра здесь откроются окружные слушания. Два сенатора Северной Америки вступят в единоборство из-за плана вызывающей многочисленные споры биоинженерной программы. Ни один проект последних лет не будоражил до такой степени воображение общественности. Нет в сегодняшнем мире вопроса, вызывающего большие разногласия.

Два североамериканских сенатора занимают диаметрально противоположные позиции. Впрочем, они соперничали друг с другом на протяжении почти всей своей политической карьеры. Сенатор Чандлер Гортон твердо стоит за одобрение предложения, которое в начале будущего года будет вынесено на всемирный референдум. Сенатор Соломон Стоун находится в столь же твердой оппозиции к нему.

В том, что эти два человека оказались по разные стороны баррикад, нет ничего нового. Но политическое значение этого вопроса возрастает в связи с так называемым принципом Единогласия, предусматривающим, что по вопросам такого рода, вынесенным на всемирный референдум, наказы избирателей должны быть единогласно утверждены членами Всемирного Сената в Женеве. Таким образом, при голосовании «за» от сенатора Стоуна потребуют отдать свой голос в сенате в поддержку мероприятия. Не сделав этого, он вынужден будет отступить, подав в отставку. Тогда будут назначены специальные выборы для замещения вакансии, образовавшейся в результате его отставки. В списки на внеочередные выборы попадут лишь те кандидаты, которые предварительно объявили о своей поддержке мероприятия.

Если референдум отклонит мероприятие, точно в таком же положении окажется сенатор Гортон.

В прошлом в подобных ситуациях некоторые сенаторы сохраняли свои посты, голосуя за предложения, против которых они возражали. Ни Стоун, ни Гортон, по мнению большинства обозревателей, на это не пойдут. Оба поставили на карту свое доброе имя и политическую карьеру. Их политические философии находятся на противоположных полюсах спектра, и многолетняя личная неприязнь друг к другу стала в сенате притчей во языцех. Сейчас никто не верит, что тот или другой…»

– Простите, сэр, – сказал Дом, – но Верхний Этаж информирует меня, что с вами происходит нечто странное. Надеюсь, вы здоровы?

Блейк поднял голову.

– Да, – ответил он, – я здоров.

– Однако мысль повидаться с врачом, вероятно, покажется вам достойной внимания, – настаивал Дом.

Блейк отложил газету. В конце концов, несмотря на всю свою чопорность, Дом действует из лучших побуждений. Ведь это вспомогательный механизм, и единственная его цель и забота – служить человеческому существу, которому он дает кров.

– Может, ты и прав, – сказал Блейк.

Несомненно, что-то было не так.

За сутки с ним дважды происходило нечто странное.

– В Вашингтоне был какой-то врач, – сказал он. – В той больнице, куда меня привезли, чтобы оживить. По-моему, его звали Даниельс.

– Доктор Майкл Даниельс, – сказал Дом.

– Ты знаешь его имя?

– У нас есть полное досье на вас, – отвечал Дом. – А иначе мы не смогли бы обслужить вас должным образом.

– Значит, у тебя есть его номер? Ты можешь позвонить ему?

– Разумеется. Если вы этого пожелаете.

– Будь любезен, – сказал Блейк. Он положил газету на стол, поднялся и пошел в гостиную. Там уселся перед телефоном, и маленький экран, моргая, засветился.

– Минутку, – проговорил Дом.

Экран прояснился, и на нем появились голова и плечи доктора Майкла Даниельса.

– Это Эндрю Блейк. Вы меня помните?

– Конечно, помню, – ответил Даниельс. – Только вчера вечером думал о вас. Как у вас дела?

– Физически я в полном порядке, – сказал Блейк. – Но у меня были… наверное, вы назвали бы их галлюцинациями, хотя это нечто совсем иное.

– Но вы не думаете, что это галлюцинации?

– Совершенно уверен, что нет, – ответил Блейк.

– Вы не могли бы приехать? – спросил Даниельс. – Я хотел бы обследовать вас.

– Приеду с радостью, доктор.

– Вашингтон расползается по швам, – сообщил Даниельс. – Все забито, люди прибывают на этот биоинженерный спектакль. Напротив нас, через улицу, есть стоянка для домов. Вы подождете, пока я справлюсь о свободных местах?

– Подожду, – ответил Блейк.

Лицо Даниельса исчезло, и на экране заплясали размытые и неясные очертания кабинета.

Послышался громовой голос Кухни:

– Одна порция овсянки готова! И кусок поджаренного хлеба тоже! И яичница с ветчиной тоже! И кофейник с кофе тоже!

– Хозяин разговаривает по телефону, – укоризненно проговорил Дом. – И заказывал он только овсянку.

– А может, хозяин передумает, – возразила Кухня. – Может, овсянки не хватит. Может, он голоднее, чем ему кажется. Вы же не хотите, чтобы про нас говорили, будто мы морим его голодом.

Даниельс вновь появился на экране.

– Спасибо, что дождались, – сказал он. – Я проверил, свободного места сейчас нет. Утром освободится один фундамент, я зарезервировал его для вас. Вы можете подождать до утра?

– Наверное, могу, – ответил Блейк. – Я хотел только поговорить с вами.

– Но мы можем поговорить прямо сейчас.

Блейк покачал головой.

– Понимаю, – сказал Даниельс. – Тогда до завтра. Скажем, в час дня. Каковы ваши планы на сегодня?

– У меня нет никаких планов.

– А почему бы вам не отправиться на рыбалку? Отвлечетесь, займетесь делом. Вы рыболов?

– Не знаю. Не думал об этом. Может, и был рыболовом. Название этого вида спорта мне знакомо.

– Кое-что мало-помалу возвращается, – сказал Даниельс. – Вспоминается…

– Не вспоминается. Просто формируется фон. Временами какая-то крупица встает на свое место, но все это едва ли что-либо говорит мне. Кто-то что-то скажет или я о чем-то прочитаю и вдруг понимаю, что это мне знакомо. Вдруг узнаю какое-то высказывание, явление или место. Что-то такое, что я знал в прошлом, с чем сталкивался, но не помню, как, когда и в каких условиях.

– Если б в этом вашем фоне нашлась для нас какая-нибудь зацепка, нам было бы легче, – сказал Даниельс.

– Я просто живу с этим фоном, – сообщил Блейк. – Кроме него, мне не на что опереться.

– Ладно, – отступился Даниельс. – Сегодня поудите рыбку всласть, а завтра увидимся. Кажется, неподалеку от вас есть речушки с форелью. Поищите одну из них.

– Спасибо, доктор.

Телефон со щелчком отключился, экран померк. Блейк отвернулся.

– После завтрака во внутреннем дворике вас будет ждать леталка. Рыболовные снасти вы найдете в задней спальне, которая используется под кладовку, а Кухня соберет вам ленч. Ну а я пока поищу хороший ручей с форелью и подскажу вам, как к нему добраться и…

– Прекратите болтовню! – загремела Кухня. – Завтрак стынет!

Вода пенилась в завалах из упавших деревьев и кустов. Речка бурливо обтекала препятствие, но затем успокаивалась, образуя черную заводь.

Блейк осторожно направил похожую на стул леталку к земле и посадил ее рядом с запрудой у березовой рощи. Когда леталка остановилась, он отключил гравитационное поле. Несколько минут Блейк неподвижно сидел в кресле, слушая журчание воды; глубокая, тихая заводь очаровала его. Впереди к небу возносился горный кряж.

Наконец Блейк выбрался из леталки и отвязал от спинки корзину с обедом, чтобы достать рыболовные снасти. Он поставил корзину сбоку, на траву рядом с березами, росшими на берегу.

Что-то завозилось в запруде из перекореженных древесных стволов, лежавших поперек ручья. Блейк резко обернулся на звук. Из-под бревна на него смотрела пара маленьких блестящих глаз. Норка, подумал Блейк, а может быть, выдра.

– Эй, ты, – сказал он, – не возражаешь, если я попытаю тут счастья?

– Эй, вы, – ответило существо высоким писклявым голосом, – какое счастье вы хотите попытать?

– Что ты… – Голос Блейка замер.

Существо выбралось из-под бревна. Оно оказалось и не норкой, и не выдрой, а двуногим зверьком, словно сошедшим со страниц детской книжки. Волосатую мордочку грызуна венчал высокий куполообразный череп, над которым торчала пара остроконечных ушек с кисточками на концах. Существо имело около двух футов роста, и его туловище покрывала гладкая меховая шубка бурого цвета. Оно было одето в ярко-красные штанишки, состоявшие чуть ли не из одних карманов, а ручки существа оканчивались длинными тонкими пальцами.

– Может быть, в этой корзине найдется еда? – спросило оно своим писклявым голосом.

– Да, разумеется, – ответил Блейк. – Ты, как я понимаю, голоден?

Это, конечно же, какое-то наваждение. Вот сейчас, через минуту, если не меньше, картинка из детской книжки исчезнет и он сможет заняться рыбной ловлей.

– Я просто умираю от голода, – подтвердила картинка. – Люди, которые подкармливают меня, уехали в отпуск, и с тех пор я попрошайничаю. Может быть, и вам когда-нибудь приходилось добывать себе пропитание подобным образом?

– Не знаю, – ответил Блейк.

Существо не исчезло. Оно по-прежнему находилось здесь и разговаривало, и от него не было избавления. Боже мой, подумал Блейк, опять начинается!

– Если ты голоден, – сказал он, – давай заглянем в корзинку. Что ты больше всего любишь?

– Я ем все, что считают съедобным люди. Мой обмен веществ удивительно схож с обменом веществ у землян.

Они вместе подошли к корзинке, и Блейк поднял крышку.

– Кажется, мое появление из-под груды бревен оставило вас равнодушным, – сказало существо.

– Это не мое дело, – ответил Блейк, пытаясь заставить себя соображать быстрее и чувствуя, что ему это не удается. – Тут у нас есть бутерброды, пирог, горшочек с… да, с салатом из помидоров, яичница с пряностями…

– Если вы не возражаете, я возьму парочку бутербродов.

– Давай, не стесняйся, – пригласил Блейк.

– А вы не составите мне компанию?

– Я только что позавтракал.

Существо село и с аппетитом набросилось на еду, держа в каждой руке по бутерброду.

– Простите мне такое некрасивое поведение за столом, – сказало оно Блейку, – но я уже почти две недели толком не ел. Наверное, я переоценивал щедрость людей. Те, кто обо мне заботился, приносили хорошую еду. Не в пример большинству людей, которые поставят плошку молока, и все.

Существо ело. На его подрагивающие бакенбарды налипли крошки. Покончив с бутербродами, оно протянуло руку, но потом остановилось, и рука замерла над корзинкой.

– Вы не возражаете? – спросило оно.

– Ничуть, – ответил Блейк.

Существо взяло еще один бутерброд.

– Простите меня, – сказало оно, – но сколько вас здесь?

– Сколько здесь меня?

– Да, вас. Сколько вас тут?

– Но ведь я один, – удивился Блейк. – Откуда же взяться другим «я»?

– Конечно, это очень глупо с моей стороны, – сказало существо, – но когда я впервые увидел вас, я готов был поклясться, что вас больше одного.

Оно принялось за бутерброд, но теперь ело чуть медленнее, чем тогда, когда расправлялось с первыми двумя. Разделавшись и с ним, существо аккуратно смахнуло с бакенбард крошки.

– Большое вам спасибо, – поблагодарило оно.

– Всегда к твоим услугам, – ответил Блейк. – Ты уверен, что не хочешь еще?

– Бутербродов, пожалуй, нет, но если у вас лишний кусочек пирога…

– Угощайся, – пригласил Блейк.

Существо без промедления воспользовалось приглашением.

– Ты задал мне вопрос, – добавил Блейк. – Как ты думаешь, справедливо будет, если и я кое о чем тебя спрошу?

– В высшей степени справедливо, – подтвердило существо. – Валяйте, спрашивайте.

– Я никак не пойму, кто ты такой, – признался Блейк.

– Вот те на! – воскликнуло существо. – А я-то думал, вам известно. Мне и в голову не приходило, что вы можете не узнать меня.

Блейк покачал головой:

– Не узнаю. Ты уж извини.

– Я – Брауни[6], – с поклоном представилось существо. – К вашим услугам, сэр.

Когда Блейка ввели в кабинет, доктор Майкл Даниельс уже ждал его за своим столом.

– Ну, как самочувствие нынче утром? – спросил он.

Блейк слабо улыбнулся:

– Неплохо, если вспомнить все вчерашние обследования. Интересно, есть ли такие тесты, которым меня не подвергали?

– В общем, мы испробовали почти все, – признался Даниельс. – Еще один или два теста в запасе, и если…

– Нет уж, спасибо.

Даниельс жестом указал на стул:

– Располагайтесь. Нам есть о чем поговорить.

Блейк сел на предложенный стул. Даниельс подтянул к себе пухлую папку и раскрыл ее.

– Я так полагаю, – сказал Блейк, – что вы проверяли различные варианты событий, которые могли произойти со мной в космосе. Удачно?

Даниельс покачал головой:

– Ничего не вышло. Мы просмотрели списки пассажиров и команд всех пропавших кораблей. Точнее, это сделала Космическая служба. Вы интересуете их точно так же, как и меня, если не больше.

– Списки пассажиров мало что вам скажут, – проговорил Блейк. – Там будет лишь имя, а ведь мы не знаем…

– Верно, – сказал Даниельс, – есть еще отпечатки пальцев и фонограммы голосов. Но все не ваши.

– Однако я ведь как-то попал в космос.

– Да, попали, это нам известно. Известно и то, что вас кто-то заморозил. Сумей мы выяснить, почему это было сделано, мы узнали бы гораздо больше, чем нам известно сейчас. Но ведь когда пропадает корабль, пропадают и все записи.

– Я и сам пораскинул мозгами, – сказал Блейк. – Мы все время исходили из предположения, что меня заморозили, чтобы спасти мне жизнь. Значит, до того, как корабль попал в беду. Кто мог знать, что он попадет в аварию? Хотя, видимо, бывают положения, когда это известно заранее. А вам не приходило в голову, что меня заморозили и выбросили из корабля потому, что мое присутствие на борту было нежелательно? Может быть, я что-то натворил, или меня боялись, или еще что-нибудь в этом роде?

– Нет, – ответил Даниельс, – об этом я не думал. Но допускал, что вы можете оказаться не единственным замороженным, не единственным человеком, заключенным в капсулу. То же самое могли проделать с другими, и эти другие до сих пор там, в космосе. Просто вас случайно нашли. Если у них было время, они могли сохранить таким способом жизнь людей.

– Давайте вернемся к вопросу о том, почему меня вышвырнули из корабля. Если бы я был негодяем, от которого надо избавиться, к чему предпринимать попытку сохранить мне жизнь?

Даниельс покачал головой.

– Ума не приложу. Пока мы можем только гадать. Возможно, вам придется примириться с мыслью, что вы никогда не узнаете правды. Я надеялся, что вы мало-помалу вспомните свое прошлое, но этого пока не случилось. И, вероятно, не случится.

– Вы хотите сказать, что я должен отступиться?

– Нет. Мы не оставим наших попыток до тех пор, пока вы согласны помогать нам. Но я считаю своим долгом сказать вам, что они, скорее всего, закончатся ничем.

– Что ж, это честно, – ответил Блейк. – Тем более что трудно обижаться в этом мире.

– Как ваша позавчерашняя рыбалка? – спросил Даниельс.

– Хорошо, – ответил Блейк. – Выудил шесть форелей, прекрасно провел денек на свежем воздухе. Чего, как я подозреваю, вы и добивались.

– Галлюцинаций не было?

– Было одно видение, – сказал Блейк. – Я утаил его от вас, но сегодня утром решил рассказать. Галлюцинацией больше, галлюцинацией меньше – какая разница? На рыбалке я повстречал Брауни.

– О! – вырвалось у Даниельса.

– Вы слышали? Я встретил Брауни и говорил с ним. Он съел почти весь мой ленч. Вы понимаете, кого я имею в виду? Маленькие народцы из детских сказок. Брауни из их числа. У них большие острые уши и высокая остроконечная кепка. Только у моего кепки не было, а физиономия напоминала мордочку грызуна.

– Вам повезло: не так уж много людей когда-либо видели Брауни. А тех, что с ними разговаривали, еще меньше.

– Вы хотите сказать, что Брауни не галлюцинация?

– Разумеется, нет. Это переселенцы из созвездия Енотовой Шкуры. Их немного. Родоначальников их привезли на Землю, наверное, лет сто – сто пятьдесят назад на исследовательском корабле. Предполагалось, что Брауни немного погостят у нас – что-то вроде культурного обмена, – а потом вернутся домой. Но им тут понравилось, и они официально попросили разрешения остаться, после чего мало-помалу разбрелись по Земле, облюбовав для обитания леса и живя в норах, пещерах, дуплах деревьев. – Даниельс озадаченно покачал головой. – Странный народ. Они отказались почти от всех предложенных людьми льгот, не пожелали иметь ничего общего с нашей цивилизацией; культура землян не произвела на них впечатления, но сама планета понравилась. Понравилась как место, где они могли бы жить, но жить, разумеется, на свой лад. Нам не так много известно о них. Цивилизация у Брауни, похоже, высокоразвитая, но совсем не такая, как у нас. Они умны, но исповедуют ценности, отличные от наших. Кое-кто из них, как я понимаю, прибился к семьям или отдельным людям, те их подкармливают и дают одежду. Любопытные взаимоотношения. Брауни для этих людей – вовсе не домашнее животное. Вероятно, они служат чем-то вроде талисманов и немного похожи в представлениях землян на настоящих домовых.

– Будь я проклят! – пробормотал Блейк.

– Вы решили, что ваш Брауни – очередная галлюцинация?

– Да. Я все время ждал, что он уйдет. Просто исчезнет. А он не исчезал. Сидел, ел, смахивал с бакенбард крошки и подсказывал мне, куда забрасывать мух. «Вон туда, туда! – говорил Брауни. – Там большая форель! Между тем водоворотом и берегом!» И там действительно оказывалась большая форель. Похоже, он знал, где искать рыбу.

– Так Брауни благодарил вас за угощение. Не удивлюсь, если он и в самом деле знал, – сказал Даниельс. – Как я уже говорил, мы мало знаем о Брауни. Вероятно, они обладают способностями, которых не хватает нам. Может быть, одна из них и состоит в том, что они знают, где прячется рыба. – Он бросил на Блейка пытливый взгляд: – Вам никогда не приходилось слышать о домовых? О настоящих домовых?

– Нет, никогда.

– Думаю, это обстоятельство многое проясняет. Будь вы тогда на Земле, вы бы о них слышали.

– Может быть, и слышал, но не помню.

– Не думаю. Их появление, судя по письменным источникам тех времен, произвело огромное впечатление на общество. Вы бы вспомнили, если бы слышали о них. Такое событие должно было глубоко отпечататься в памяти.

– У нас есть и другие временные вехи, – сказал Блейк. – Наряды, которые мы сейчас носим, мне в новинку. Туники, шорты, сандалии… Я вспоминаю, что сам носил какие-то брюки и короткую куртку. А корабли? Гравитационные решетки мне незнакомы. Я вспоминаю, что мы использовали ядерную энергию.

– Мы и сейчас ее используем.

– Да, но теперь она служит лишь вспомогательным средством для достижения больших ускорений. Основную энергию получают в результате преобразования гравитационных сил.

– Но ведь существует еще множество незнакомых вам вещей, – сказал Даниельс. – Дома…

– Поначалу они чуть не свели меня с ума, – сказал Блейк. – Но не это беспокоит меня больше всего. Я осознаю все происходящее до какого-то момента, потом наступает провал, причем он длится строго определенное время. И наконец я снова прихожу в себя. И не помню ничего из того, что происходит во время провала, хотя убежден, что какие-то события происходят. Но я не имею о них ни малейшего представления. Может быть, у вас есть какие-то идеи?

– Честно говоря, нет, – ответил Даниельс. – Два связанных с вами обстоятельства… как бы это лучше выразиться… смущают меня. Первое: ваше физическое состояние. Выглядите вы лет на тридцать – тридцать пять. Но ваше тело – тело юноши. Никаких признаков увядания. А если так, почему у вас лицо тридцатилетнего?

– А второе обстоятельство? Вы говорили, что их два.

– Второе? Ваша электроэнцефалограмма имеет странный вид. Главные линии мозга на ней присутствуют, и их можно различить. Но есть и еще что-то. Картина почти такая… Даже и не знаю, как вам сказать… Почти такая, словно на ваши линии наложены другие. Слишком слабые линии. Вероятно, их можно назвать вспомогательными. Они видны, но не очень выражены.

– Что вы хотите сказать, доктор? Что я не в своем уме? Это, во всяком случае, объясняет галлюцинации. Выходит, они действительно существуют?

Даниельс покачал головой.

– Нет, не то. Но картина странная. Никаких признаков заболевания. Никаких свидетельств умственного расстройства. Очевидно, ваш разум так же здоров и нормален, как и ваше тело. Но энцефалограмма такая, как если бы у вас был не один мозг, а больше. Хотя мы знаем, что он один. Рентген показал это.

– Вы уверены, что я человек?

– Ваше тело отвечает на этот вопрос положительно. А почему вы спросили?

– Не знаю, – проговорил Блейк. – Вы нашли меня в космосе. Я прибыл из космоса…

– Понимаю, – сказал Даниельс. – Забудьте об этом. У нас нет ни малейших оснований считать вас нечеловеком. Подавляющее большинство признаков говорит за то, что вы – человек.

– И что же мне делать теперь? Возвращаться домой и ждать новых…

– Не сейчас, – ответил Даниельс. – Мы хотели бы, чтобы вы немного погостили у нас. Еще несколько дней. Если вы согласны.

– Опять тесты?

– Возможно. Я хотел бы поговорить кое с кем из коллег, показать вас им. Может быть, они сумеют что-то предложить. Но главная причина, по которой я просил бы вас остаться, – новое обследование.

Выдержка из протокола сенатского расследования (округ Вашингтон, Северная Америка) по вопросу о биоинженерной программе как основе политики колонизации других солнечных систем:

Питер Доути, адвокат комиссии: Ваше имя – Остин Люкас?

Доктор Люкас: Да, сэр. Я живу в Тенафлае, Нью-Джерси, и работаю в «Байолоджикс инкорпорейтед», в Нью-Йорк-сити, на Манхэттене.

Мистер Доути: Вы возглавляете научно-исследовательский отдел этой компании, не так ли?

Доктор Люкас: Я руководитель одной из исследовательских программ.

Мистер Доути: И эта программа касается биоинженерии?

Доктор Люкас: Да, сэр. Сейчас нас особенно интересует проблема выведения многоцелевых сельскохозяйственных животных.

Мистер Доути: Будьте добры объяснить.

Доктор Люкас: С радостью. Наша задача – вывести животное – поставщика сразу нескольких видов мяса, молока, шерсти, меха или щетины, а возможно, и всего этого вместе. Мы надеемся, что оно сможет заменить всех тех многочисленных животных, которых человек разводил со времен неолита.

Сенатор Стоун: И вы, доктор Люкас, как я понимаю, имеете некоторые основания считать, что ваши исследования принесут какую-то практическую пользу?

Доктор Люкас: Да, имею. Я бы сказал, что с главными задачами мы уже справились. Мы получили стадо таких животных и теперь занимаемся доводкой.