Правила абордажа Самаров Сергей

Глава 10

ТАРХАНОВ

СТАРЫЕ ОБИДЫ

Подъехали к дому. Артем не разрешил Валере – кстати, выпускнику школы охранников, где Тарханов раньше преподавал, – проводить его до квартиры.

– Не пенсионер, хоть и на пенсии...

Но, уже почти поднявшись к себе, выглянул из подъездного окна между вторым и третьим этажами. Машина все еще стояла у тротуара. Валера подстраховывал, высунув голову через приоткрытую дверцу и прислушиваясь. Парень работает всерьез и правильно, хотя никто его вести охрану не уполномочивал. И Тарханов был при этом уверен, что пистолет с досланным в патронник патроном Валера держит в руке, указательный палец на спусковом крючке, а большой лежит на предохранителе – готов ко всяким неожиданностям после странных выстрелов у райотдела.

Тарханов помахал на прощание рукой: все, дескать, в порядке, поезжайте. Машина медленно и неохотно тронулась, снова пересекая лужу.

Едва Артем начал вставлять ключ в замок, дверь отворилась. Жена ждала его, казалось, сразу за порогом. Волновалась. И глаза заметно опухли. Плакала.

Марина молча и сурово смотрела, как он устало разувается, слышно тянула носом – вынюхивая или запах алкоголя, или отголоски женских духов. Характер у жены такой... Что было в молодости, то продолжается и сейчас.

Артем прошел на кухню, достал из холодильника бутылку минеральной воды, открыл ее и налил стакан. Марина последовала за ним и наблюдала из маленького коридорчика, как он жадно пьет.

Он выпил всю бутылку. Посмотрел на Марину с улыбкой, добродушно, хотя улыбаться ему сейчас совсем не хотелось.

– Извини, позвонить просто не мог. Тут такие дела пошли. Обстоятельства...

– У тебя всегда обстоятельства. – А голос типичный для школьной учительницы, кем она в действительности всю сознательную жизнь и работала, пока не вышла на инвалидность.

– В милиции был. У Юры дочь убили и водителя его «Мерседеса». Ее застрелили, а его отверткой в сердце.

– Боже... – в ужасе вскинула Марина ладони к щекам. – Как? За что?

– Если бы знать... Дочь-то вообще на моих глазах. Я в кабинете у нее был. Юра попросил. У нее какие-то разборки с мафией. Я и подстраховывал. И через окно – и ее, и парней из мафии тоже – перестреляли.

– А ты? – спросила она испуганно.

– Я за стену отскочить успел.

Марина – тоже постоянный вариант семейной жизни – от испуга стремительно перешла к агрессивности. Руки сжались в кулаки и заходили синхронно в такт каждому слову, голова вскинулась.

– И куда ты все время лезешь, и куда ты лезешь!.. Разве это твоя работа? Сидел бы себе в банке и сидел.

– Перестань, – сказал Артем и прошел мимо жены в комнату. Она этот его тон хорошо знала и потому сразу замолчала.

Спать хотелось неимоверно. Казалось, что можно на ходу заснуть. Он вдруг вспомнил годы службы, когда во время проведения каких-то операций спать доводилось от силы часа по два в сутки. Да и то не сразу два часа, а урывками по пятнадцать минут. И так на протяжении недели, а то и двух. Как тогда выдерживал – уму непостижимо.

Глаза сами собой открылись и посмотрели на настенные электронные часы. Они показывали, что вставать пора. Эта привычка человека военного – иметь собственный будильник в голове – выручала и в гражданской жизни.

Артем встал, прошел на кухню и поставил воду для кофе. Начал делать зарядку. Но не успела вода еще закипеть, как звонок в дверь заставил его надеть халат и выйти в коридор. Он, посмотрев на часы, почему-то подумал, что это приехал Юрий Львович, который, по мнению Тарханова, вообще не должен нынешней ночью спать. Приехал поделиться со школьным товарищем болью и расспросить подробнее, что и как произошло в магазине. И потому Артем сразу открыл дверь, даже не посмотрев в «глазок» на пришедшего, как это делал обычно. За порогом стоял капитан первого ранга Василий Афанасьевич и улыбался, как утреннее спокойное море.

– Раненько я... Не разбудил?

Тарханову ничего не оставалось, как посторониться и молча, даже без вежливого приветственного кивка, пропустить незваного гостя.

Капитан первого ранга разулся, снял форменный парадный плащ, поправил узел галстука и прошел на кухню. Тарханов угрюмо прошествовал за ним.

– Кофе будешь?

– Если не затруднит...

Артем долил воду в кофейник.

– Чему обязан? – спросил он, повернувшись к гостю.

– Я несколько дней до тебя дозвониться не могу. – И пауза в ожидании реакции хозяина.

Тарханов промолчал. Пауза затянулась и стала тягостной. Но тягостной только для гостя, потому что хозяин не отвечал умышленно. И оба знали это.

– Спишь, что ли, еще? Дозвониться, говорю, до тебя не могу. Несколько дней уже.

– А мне так скучно было без твоих звонков. Давно не виделись, что ли?

– Трудно с тобой общаться. Ты хоть бы для приличия спросил, к чему такая срочность и неурочность. Или совсем уже не интересуешься Службой?

– Совсем не интересуюсь. После того, как Служба не поинтересовалась моим мнением и меня выбросила, неужели ты думаешь, что она может надеяться на взаимность?

– Обидчивый ты, брат. Не Службе ты стал не нужен, а каким-то людям. На всех не угодишь. Времена такие были. А теперь другие настали.

Тарханов вздохнул.

– Ты в который раз повторяешь мне это? Не надоело? Я же свое мнение сказал давно. И мы договорились, что беспокоишь ты меня раз в месяц. Не чаще.

Капитан первого ранга посмотрел в коридор, прислушался. И сделал это весьма заметно, почти демонстративно.

– Понимаешь, дело такое... Опять ты, товарищ майор, стране понадобился. Именно ты, а не просто кто-то со стороны.

– Мой поезд ушел. – Тарханов оставался тверд. – И страна тут ни при чем. Давай лучше обойдемся без высоких фраз. Просто кому-то надо что-то такое сделать, чтобы лишнюю звездочку получить или должность. Вот и затевают очередную историю на чужой крови.

– Тема, кто там пришел? – крикнула из спальни Марина. – Юра?

– Я сейчас... – сказал Артем. Ему не хотелось кричать через всю квартиру, и потому он ушел в спальню, чтобы поговорить с женой.

Вернувшись, застал Василия Афанасьевича уже обувающимся в коридоре.

– Ладно. Не принимаешь ты сегодня гостей. У меня тоже со временем туго. Так что побегу. Но ты подумай. Есть возможность возвращения на службу. Глядишь, и звездочку подбросят. Все пенсия будет потом не майорская. И выслуга добавится.

Тарханов промолчал и закрыл за ранним гостем дверь. Внутри все клокотало. Вновь вспомнилась старая обида, когда его попросту вытурили из армии. А сейчас хватились, поняли, видите ли, что сокращали не тех, кого следовало.

Он, конечно, понимал.

В Югославии творится черт-те что... Не в той Югославии, где он четыре года готовил офицерские отряды диверсантов, а в ее остатках, которые и в таком раздерганном виде не дают кому-то покоя. И эти уже остатки пытаются разорвать, уничтожить. И он нужен сейчас как специалист по Югославии. Возможно, нужны его старые связи.

Что греха таить, сам Артем уже несколько раз в мечтах обращался в ту сторону, представлял, что снова он там, что снова он помогает. И не просто готовит диверсантов, он сам участвует в боевых действиях, которые вот-вот могут начаться. Выпуски «Новостей» он старался смотреть и слушать ежедневно именно из-за этих даже несколько больных для него лично событий.

Но одно дело, когда он сам, по собственной воле. И совсем другое, если его желают опять использовать, а потом, как уже случилось, выбросить.

«Спокойно, майор, – сказал он себе, – Спокойно. Сейчас все равно не до того. Сейчас следует здесь разобраться. Здесь очень трудно разобраться, но разбираться следует».

Так и не возобновив зарядку, Артем выпил сразу двойную порцию кофе – за себя и за каперанга, который почему-то не пожелал принять угощение. Кофе, естественно, не успокоил, но голову после бессонной ночи несколько прояснил.

И сразу вспомнился вчерашний вечер, в деталях проработал он раз, и два, и три все происшествие в кабинете Яны. И снова пришел к выводу, что его вины в случившемся нет. Только кому он это сможет доказать?

Следующая нестандартная ситуация.

Милиция. Не шибко умный опер и дурацкий допрос – как с подозреваемым с ним разговаривали. А потом не менее дурацкое покушение в самом центре города, на виду почти что у ментов.

Артем прогнал перед мысленным взором и эту картину. Прогнал снова трижды и каждый раз спотыкался, каждый раз что-то там было не так.

Пришлось заварить третью порцию кофе, а потом и четвертую. Даже голова уже стала изнутри распираться, словно надутый горячим воздухом шар. И только тогда он понял. Покушения на него не было! Это чья-то дурацкая, непонятную цель преследующая затея.

Да, сам он действовал точно и четко, как следовало бы действовать. И, видимо, потому сразу не обратил внимание на то, что первый выстрел никак не мог достать его. Картечь или дробь – чем там ружье было заряжено? – прошла на полметра выше головы. С такого-то расстояния...

Если человек берет в руки ружье, это уже предполагает, что он умеет с ним обращаться. Но настолько промахнуться метров с десяти-двенадцати – невозможно.

Что это значит?

Первый вариант. Это может значить, что его просто хотели припугнуть. Но пугают тех, кто что-то знает. А он не знает ничего. Он вообще включился в действо слишком поздно. Отпадает.

Второй вариант. Он что-то знает, но что именно – забыл. И это относится совершенно к другому делу, к иной ситуации. Но если он это забыл и кто-то боится, что он вспомнит, то проще было бы его убить по-настоящему. И такой подход, выходит, нереальный.

Третий вариант. Кому-то показывают, что на него – Тарханова – совершено покушение. Стоп... Стоп... Стоп... Кому-то показывают, что он сам инсценирует на себя покушение. Только так можно на это дело смотреть. Но кому? Кому показывают? Естественно – милиции. Даже слепой следователь в состоянии понять, что стреляли слишком высоко. А для чего бы он сам мог инсценировать это покушение? Для того, чтобы снять с себя подозрение. Исходя из обратного, это косвенное подтверждение его вины.

Выходит, его подставляют!

Интересно! Очень даже интересно. А кому же надо его подставить? С просьбой вмешаться в это дело обратился Юрий Львович. Он? Но тогда получается, что он и свою дочь подставлял? Ерунда! Возможно, что подставили самого управляющего. Через него действовали. Или действовали через Яну, чтобы она была связующим звеном. Тогда ниточка оборвалась, и концы найти будет трудно. Возможно, и на саму Яну действовали через кого-то. Через чеченцев? Вариант, но не обязательный. А вообще странно как-то получилось, что чеченцы не оказались на месте событий. Яна ничего про них не сказала. Хотя, учитывая первое к ним обращение, учитывая то, что именно чеченцы вооружили ее, и теперь она должна была бы поступить точно так же – с ними должна в первую очередь связаться. Надо было бы спросить об этом. А он не спросил. Значит, здесь второе упущение. Первое – незадвинутая штора, второе – это. Но почему же она не связалась с чеченцами? Или их просто в городе не было? Телефон не отвечал? Не знает других телефонов? Вообще обрыв на линии? Нет, она бы сказала. Возможно, просто решила положиться на человека, которого нашел по ее просьбе отец? Возможно.

Время подошло собираться на работу. Тарханов оделся, как всегда, тщательно, прицепил на ремень за спину поясную кобуру.

Позвонили в дверь.

Как договорились еще ночью, Валера за час до начала рабочего дня заехал за Тархановым, который после вчерашней выпивки свою старенькую машину оставил возле банка.

– Как ночь? – Начальник охраны обязан поинтересоваться, как прошло дежурство.

– Обычно.

Это само собой. Потому что, случись что-то необычное, ему поспать бы не дали даже ту малость времени, что он для себя выкроил.

– Юрий Львович не звонил?

– Пока нет.

– Он же теперь без водителя...

– Кого-нибудь посадят. «Мерседес» и без водителя не застоится.

Артем в голосе охранника слышал напряжение. Наверняка вся смена обсуждала событие, о котором Валера не преминул рассказать со слов Тарханова. Кто-то, возможно, и знакомых тут же обзвонил, выясняя подробности, – у охранников в органах всегда связи. Значит, теперь придется слушать разговоры за спиной и чувствовать, как стихает общая дискуссия, когда ты заходишь в комнату.

Уже в дверях банка дежурный сообщил:

– Только что звонил управляющий. Просил вас, как только появитесь, срочно к нему приехать.

– Хорошо, – сказал Артем, но сначала прошел к себе в кабинет. Обжегшись на молоке, как говорится, на водку дуют. И он взял служебный пистолет.

Его машина стояла там же, где он оставил ее еще вчера после обеда. Под приглядом банковской охраны – удобная, безопасная и к тому же бесплатная стоянка. Артем выехал на улицу. До дома управляющего езды всего-то три-четыре минуты, и потому он не спешил. Он не знал, как вести себя в такой ситуации с Юрием Львовичем...

Тяжелая бронированная дверь на четвертом этаже полнометражного дома оказалась распахнутой. Заходить сразу, без предупреждения, показалось не совсем удобным, и прежде чем переступить порог, Артем коротко нажал на кнопку звонка. Юрий Львович вышел к двери справа, из короткого, но широкого коридора на кухню. Небрит, с опухшими мутными глазами, попахивает перегаром, одет небрежно.

– Не разувайся, – чуть качнувшись, сказал он, когда Тарханов прислонился к стене рядом с вешалкой, желая расшнуровать ботинки. – У нас сегодня много народа будет. Все равно натопчут. Пойдем на кухню.

Артем двинулся за хозяином, глядя в его рыхлую спину, такую беспомощную, вызывающую сейчас жалость точно так же, как вчера еще вызывала раздражение.

Они сели за стол, где красовалась початая бутылка какой-то дорогой импортной водки и, что совершенно не похоже на хозяина, не оказалось даже кусочка хлеба для закуски. Юрий Львович налил по полстакана.

– Не верю, – тихо сказал он. – Никак не могу поверить... Давай-ка, Артем, выпьем за то, чтобы это был просто сон. Проснусь, пот со лба вытру, и все. И все по-прежнему пойдет.

Артем сначала хотел отказаться, сославшись на то, что он за рулем. Но промолчал.

Вкратце все события Юрию Львовичу были известны со слов ментов. А наедине поговорить им ночью опер так и не дал. И попросил все рассказать подробно с самого начала.

Юрий Львович в лад и не в лад словам кивал головой, как японский болванчик. И непонятно было, слышит ли он то, что слушает, или мысленно находится сейчас в каком-то ином измерении, недоступном для постороннего человека.

Может быть, он вспоминает дочь лопочущим ребенком, потом школьницей, студенткой... Тарханову – постороннему, хотя и сочувствующему, хотя и причастному – было все это сейчас недоступно, но он понимал сидящего против него человека и ощущал к нему острую человеческую жалость.

Артем не стал говорить о том, что в него самого – всерьез или инсценировки ради – стреляли сегодня ночью. А Юрий Львович все продолжал кивать головой. И кивал бы он так еще, возможно, долго, если бы не зазвонил телефон.

Хозяин вышел в коридор. Там, прежде чем снять трубку, усталым шепотом сказал что-то вышедшей на звонок жене, и она, шаркая ногами, ушла в комнату, не пожелав даже поздороваться с Тархановым. Юрий Львович разговаривал недолго, отвечал коротко, но по ответам Артем понял, что звонили из банка.

– Ладно, Артем, давай еще по сто грамм, и поезжай. Спасибо, что заглянул...

Он налил водку, и Тарханов опять не посмел отказаться.

Артем вышел на лестничную площадку. Хозяин даже до дверей его не проводил, так и остался сидеть на кухне перед бутылкой, почти не слыша и не понимая происходящего, погруженный в свое горе.

У подъезда, рядом с машиной Тарханова, стояла другая банковская машина. Валера сам сидел за рулем. Увидев шефа, он раскрыл дверцу и, оглядываясь, торопливо двинулся навстречу.

Стоп!.. Мысленно Тарханов затормозил ситуацию. Появление охранника резко смутило его. И сразу промелькнули в голове мысли, выстроившиеся в цепочку, – ночью вызвал машину из банка, а приехала машина с «охотниками», Валера же опоздал на десяток минут. Сейчас Валере делать здесь абсолютно нечего, но он здесь, он идет навстречу Артему – зачем? И, не требуя команды, автоматически, глаза, когда-то специально и долго тренированные для этого, рассеянным взглядом охватили весь двор – нет ли поблизости какой-то опасности. Сосредоточенный взгляд человека видит только то место, куда он устремлен. Но стоит взгляд рассеять, как можешь видеть вокруг на сто восемьдесят – двести градусов. Не так хорошо и четко, как при взгляде прямом, но все же достаточно, чтобы оценить или предотвратить опасную ситуацию. Это удается не сразу – нужны месяцы обучения, но потом такая зрительная оценка ситуации срабатывает самостоятельно, не дожидаясь команды мозга. А рука уже приготовилась скользнуть за спину под пиджак – отстегнуть клапан кобуры и достать пистолет.

– Артем Петрович, – Валера чуть не с разбега взял его под локоть. – Проблемы у вас.

– Что такое?

– Ваша жена звонила, – Валера сделал впечатляющую паузу. – Дома, только мы утром уехали, был обыск. На кухне под столом нашли пистолет. В тряпочку завернут. Она его никогда раньше не видела. Говорит, что менты подбросили. А сейчас они в банке сидят. Вас дожидаются.

– Дома – пистолет?.. – Тарханов даже напрягся оттого, что сразу все понял. – «ПСС», я полагаю...

– Не знаю...

– Зато я знаю, кто его принес. Принес и убежал, даже кофе попить не пожелал. Прямо перед твоим приездом. Молодец, капитан первого ранга! Знает, что делает.

Все просматривалось настолько ясно, и операция, проведенная против него, была осуществлена так грубо, что даже сомнения не возникло: его подставляют свои же – Служба.

Зачем им это? А затем, чтобы Тарханов ударился в бега, чтобы Тарханов прятался. А поскольку прятаться бесконечно он не может, он пойдет по инстанции искать справедливости. Именно в Службу, которой лучшие свои годы отдал, пойдет с просьбой помочь ему. Именно к капитану первого ранга Василию Афанасьевичу – или Африкановичу, как его Валера назвал – и обратится.

Кто он вообще такой, этот Василий Афанасьевич? Ну, работал в разведотделе флота. Просидел всю жизнь за бумагами. Но подобное сидение не дает возможности разбираться в ситуации так, как это может человек, чья служба проходила при экстремальных обстоятельствах, человек, которого специально учили в этих самых экстремальных обстоятельствах существовать и воевать, анализировать, вычислять и на основе своих выводов действовать. Ни один штабной план не может предусмотреть всего того, что приходится делать самому спецназовцу в ходе его выполнения. И теперь какой-то Василий Африканович толкает его опять в такие же обстоятельства, толкает грубо и бесцеремонно.

– Спасибо, Валера, – сказал Тарханов. – Значит, у меня прибавляется работы. Сделаем так. Забери мою машину. Вот ключи. Вот еще ключи от гаража. Поставишь туда. Я пока возьму банковскую. Надо кое-какие дела срочно сделать. Потом к банку подгоню и поставлю с торца. Заходить не буду. Ребятам скажи, чтобы забрали. Ментам про машину, естественно, ни звука.

– Артем Петрович... – Валера секунду посомневался. – Может, помощь какая-то нужна?

– Нет, здесь работа другого уровня. Впрочем... Домой мне появляться резона нет. С семьей я через тебя общаться буду. Позвоню, если что-то понадобится. И еще. Поскольку к своему компьютеру я подобраться не могу, мне нужен человек, у которого компьютер подключен к Интернету.

– Есть у меня парень. Настоящий хакер. Если хотите, познакомлю. Он даже спит в обнимку с компьютером. И знает о нем все от начала до конца.

– Договорились. Как надо будет, я позвоню. Еще... Мне надо бы сотовый телефон. Привези-ка служебный. Через пару дней я верну. И записную книжку со стола захвати. Белая такая, длинненькая. Хотя лучше сгоняй ко мне домой, там у меня другая книжка. В правом ящике стола. Жена тебе отдаст. Служебную не надо.

Глава 11

УПРАВЛЕНИЕ

СОСТАВ ФОРМИРУЕТСЯ

Утром полковник Стариков начал звонить домой. Анодированные стрелки больших настенных часов в кабинете еще и восьми не показывали, а телефон уже был безнадежно занят. Но полковник обладал выдержкой каменного ушастого идола с острова Пасхи и даже не усилил нажим пальцев на кнопки аппарата. А когда наконец на другом конце провода нашлось время и на то, чтобы его выслушать, он, сюсюкая, словно разговаривал со стандартно сердитой, но горячо любимой кошкой, сообщил жене, что приедет только поздно вечером – работа...

Генерал знал, что жена у полковника на двадцать два года моложе его, и представлял, какие проблемы могут возникнуть в семейной жизни вследствие этого, тем более что Старикову и в тот недолгий срок работы в отделе частенько доводилось ездить по командировкам, а порой вынужденно и в управлении ночевать. Сам же генерал теперь никуда уже не звонил. Жену похоронил полгода назад, сейчас боль поутихла, хотя первые недели после похорон дались ему, говоря честно, трудно. А месяц назад похоронил старую и верную собаку. И теперь в большой квартире на Волгоградском проспекте его никто не ждал, никто не ставил по нескольку раз за вечер чайник на плиту, и никто не подносил к креслу звенящий застежкой поводок с ошейником, требуя немедленной прогулки.

Если Служба того требовала, генерал мог не спать сутками. У полковника же, той школы, что генерал, не прошедшего, вид был измученный, и лицо к утру приобрело цвет лимонного кружочка, несколько раз побывавшего в стакане со свежезаваренным чаем. Однообразное перелистывание личных дел утомило. Количество выписок в служебный блокнот увеличилось настолько, что полковник к утру начал путаться.

Генерал следил за этими выписками с раздражением. Вот, говорят, что сейчас не только служебные, уже и государственные тайны становятся достоянием гласности. И удивляются сдуру, откуда такое происходит? А как же им не стать таковыми, когда человек, в будущем ответственный за соблюдение этих тайн, без пяти минут начальник отдела, делает в простой блокнот выписки из совершенно секретных документов. Но опять ничего не сказал полковнику, чувствуя второстепенность своей роли предпенсионного ворчуна.

Телефонный звонок заставил Старикова встрепенуться. По спутниковому ему должны были звонить в это время только из одного места...

– Полковник Стариков. Слушаю!

Из другого города докладывали.

– Так... Так... Прекрасно... Прекрасно... Теперь будем ждать продолжения. Как считаете? Клюнул? Не забудьте подстраховать, чтобы его в самом деле не арестовали... А то вся работа понапрасну... Хорошо... Как появится результат, сообщите сразу. Я буду ждать...

Он устало положил трубку и посмотрел на генерала почти торжествующе.

– Как камень с горы катится... – сказал, чуть не хвастаясь. – Теперь уже не остановить.

– Комок грязи, а не камень, – ответил генерал. – Докладывай.

– Василий Афанасьевич утром посетил Тарханова. Сделал ему прямое предложение. Тот, как и предполагалось, резко отказался. Очень обижен на Службу и простить не может своего увольнения.

– Еще бы ему не быть резким. Тем более после такого вечера и после такой ночи.

Полковник пропустил фразу мимо ушей.

– Василию Афанасьевичу удалось оставить под столом на кухне пистолет «ПСС», из которого и производилась стрельба. Экспертиза покажет, что оружие то самое. После этого, по заданию Василия Афанасьевича, его человек в райотделе милиции обратил внимание кого положено на высоту выбоины в стене. Там обсудили и пришли к выводу, что покушение было подстроено самим Тархановым, чтобы отвести от себя подозрения. А если человек отводит подозрения, значит, ему есть что скрывать. Как только Тарханов уехал на работу, сразу провели обыск на квартире. Пистолет нашли. Самого майора заблаговременно предупредили, и он скрылся. Теперь следует ждать, когда он самостоятельно заявится к Василию Афанасьевичу для получения инструкций. Тогда уже будем скрытно вывозить его в Москву.

– А если он поймет, откуда взялся пистолет?

– Понять он не сможет. Он может только предположить. Но Тарханов не тот человек, который будет действовать, не проверив факты. А их проверить он не в состоянии. Ведь подсунуть пистолет могли и сами менты во время обыска.

– Посмотрим, посмотрим, что сможет Тарханов проверить и чем это обернется. – Генерал, казалось, был даже расстроен, что пока операция проходит строго по плану, придуманному будущим начальником отдела.

Полковник Стариков заметил это и усмехнулся.

Рабочий день начался. Дежурный принес сводку, несколько раз заходили с бумагами на подпись. А они все продолжали ждать сообщения о дальнейшем ходе операции.

Генерал позвонил в буфет и заказал завтрак на двоих, когда снизу, из отдела кадров, сообщили, что прибыли по запросу два офицера из частей.

– Пошли кого-нибудь из отдела встретить, – приказал генерал.

– Сам схожу, – коротко ответил Стариков. – Мне с этими людьми работать, я их должен знать.

Стариков вышел из-за стола и смешно дважды полуприсел, выставляя перед собой руки, – имитировал элемент зарядки. Выглядело это уродливо и забавно для генерала, который и в свои пожилые годы десяток раз свободно подтягивался на турнике, и, когда за полковником закрылась дверь кабинета, Владимир Андреевич не удержался и сказал вслух:

– Образованный, говнюк... Кандидат психологических, мать его, наук... Посмотрел бы я, как ты по чужим тылам со своей психологией поползал вместе с Тархановым. Тогда бы она в психопатию у тебя превратилась...

Он достал трубку и набил ее табаком. Раскурил со смаком, со злостью. В последнее время побаливала грудь в межреберье, дважды простреленная еще в молодые годы, в корейскую войну, когда генерал был простым офицером-спецназовцем, и он впрямую связывал эти боли с курением. Но курить тем не менее бросать не собирался.

Полковник вернулся минут через десять. Открыл дверь, заглянул и спросил, показывая при посторонних свое трепетное отношение к субординации:

– Разрешите, товарищ генерал?

– Заходите, – генерал ответил деловито, подыгрывая полковнику. Если наедине он и позволял себе резкие высказывания, то при посторонних авторитет будущего начальника отдела ронять не желал. Что ни представлял из себя сам полковник, службу старый вояка всегда ставил выше личных отношений.

Стариков вошел первым, за ним капитан и старший лейтенант, оба в десантной форме. Офицеры вытянулись по стойке «смирно», сделали по шагу вперед, готовые к докладу, но Владимир Андреевич махнул рукой:

– Ладно, ладно, ребята... Доложите потом полковнику... Проходите, садитесь.

Офицеры прошли, чувствуя себя в генеральском кабинете явно неуютно, чуть смущенно отодвинули стулья, сели. Полковник остался стоять у них за спиной, только отодвинул в сторону гору папок с личными делами спецназовцев.

– Как служится? – Генерал поинтересовался только для вежливости. Он вообще сейчас чувствовал себя чуть не свадебным генералом. Действительно, он эту операцию не разрабатывал, он ею не командует. Но об этом пока знать не следует никому со стороны.

Офицеры сразу не ответили, переглянулись.

– Тяжело служится, товарищ генерал, – наконец сказал капитан. – Зарплату не получаем. Мне вот командир, чтобы сюда отправить, у родственников занимал деньги. Сам и отдавать будет. Какая уж тут служба, когда только и думаешь, чем детей накормить.

– Да, это я знаю, – сказал генерал. – А у вас как? – спросил старшего лейтенента.

– А я издалека. Только что из командировки. Две недели, как меня отозвали. Добираться оттуда долго. С нашими местными условиями еще не слишком тесно соприкоснулся. Потому судить обоснованно не могу.

– И это я знаю. А там, у них – как?

– Если говорить просто, то – жарко. А если подробнее... Там в чем-то еще хуже, чем у нас, а в чем-то получше. С деньгами, по крайней мере, проблем не возникает – долларами платят, но вот обстановка... Морально себя нехорошо ощущаешь. Не поймешь порой, за кого воюешь, против кого... И с одной стороны наши, и с другой стороны. Как тут себя вести?..

Генерал постучал трубкой о пепельницу, выбивая табак, минуту помолчал. Странно, но он, обычно вникающий во все детали, дотошный и тщательный, сейчас не знал даже, о чем ему говорить с офицерами. И потому пауза затянулась.

– Ладно, – генерал наконец поднялся, протянул руку, – познакомились для начала. Полковник Стариков введет вас в курс дела. Он – непосредственный руководитель операции. Командир группы пока не прибыл. До его утверждения будете проходить индивидуальную подготовку на базе. До свидания.

Офицеры двинулись к дверям. На середине комнаты тот, что жаловался на невыплаты, остановился. Посмотрел на стену, почти полностью занятую подробной картой Югославии. Множественные пометки цветными карандашами свидетельствовали, что с этой картой тщательно работают.

– Товарищ генерал, вопрос разрешите?

– Слушаю.