Поднебесная Кей Гай Гэвриел

Мешаг сказал, что она задает слишком много вопросов. Она не готова позволить этой части ее умереть или потеряться. Она берет ягоды. Желтые ягоды горькие. Она говорит:

— Можно… можно мне спросить, куда мы едем?

У него чуть дрогнули губы:

— Ты же уже спросила.

Ей хочется рассмеяться, но это слишком трудно. Она проводит рукой он своим растрепанным, стянутым сзади волосам. Ее отец так делал, когда пытался думать. Как и оба ее брата. Она не может вспомнить (и это грустно), делает ли так же младший брат.

— Я боюсь, — говорит Ли-Мэй. — Мне это не нравится.

— Иногда бояться следует. Имеет значение то, что мы делаем.

Она не ожидала, что всадник богю тоже так думает. Говорит:

— Мне лучше, когда я знаю, что ждет впереди.

— Кто может это знать?

Ли-Мэй морщится. Ей приходит в голову, что они ведут настоящую беседу.

— Я имею в виду лишь наши намерения. Куда мы едем?

Его уже стало трудно рассмотреть. Быстро темнеет. Она слышит старшего волка в траве, недалеко от них. Смотрит на небо. Высматривает лебедя.

Мешаг говорит:

— Недалеко отсюда есть катайский гарнизон. Сейчас спим, ночью поедем. Увидим его утром.

Она забыла о гарнизоне. Солдаты, стоящие на границах — здесь, на севере, на юго-западе или на западе вдоль Шелкового пути за Нефритовыми Воротами — катайцы редко думают о них. К тому же многие из них — наемные варвары, как ей известно, приехавшие из родных земель, чтобы служить императору на дальних рубежах.

Но не об этом она сейчас думает.

Рука снова поднимается к волосам. Она говорит:

— Но я не могу ехать к ним! Когда они узнают, кто я, они отвезут меня назад, к твоему брату. Ты должен понимать. — Она слышит, как повышается ее голос, пытается справиться с собой. — Император будет обесчещен, если они этого не сделают. Меня… меня послали в качестве невесты. Комендант гарнизона придет в ужас, если я появлюсь! Он… он задержит меня и отправит гонца за указаниями, и ему прикажут отвезти меня обратно! Это не…

Она замолкает, потому что он поднял руку в темноте. Когда она замолкает, ночь вокруг них становится очень тихой, слышен лишь шорох ветра в траве.

Мешаг качает головой:

— Все катайские женщины так много говорят и не слушают?

Ли-Мэй, прикусив губу, решительно молчит.

Он тихо произносит:

— Я сказал, что мы увидим гарнизон. А не поедем туда. Я знаю, что они отвезут тебя на запад. Я знаю, что они должны это сделать. Мы видим стены, поворачиваем на юг. Катайская крепость — наша защита от шуоки, они к ней не приближаются.

— Вот как! — говорит Ли-Мэй.

— Я тебя везти… — Он замолкает, трясет головой. — Трудный язык. Я отвезу тебя к Длинной стене. Если поедем быстро, это всего три дня.

Но Стена, думает она… Солдаты на Стене сделают точно то же самое, к какой бы сторожевой башне они ни подъехали. Она хранит молчание, ждет.

Он говорит:

— Тамошние солдаты тоже отправить тебя обратно. Я знаю. Мы едем сквозь Долгую стену в Катай.

— Но как? — Она не может сдержаться и видит, как он дергает одним плечом.

— Не трудно для двух человек. Ты потом видеть. Нет. Ты увидишь.

Она героически молчит. Затем слышит странный звук и понимает, что он смеется.

Он говорит:

— Ты так стараешься больше не спрашивать.

— Стараюсь! — отвечает Ли-Мэй. — Ты не должен смеяться надо мной.

Он становится серьезным. Потом говорит:

— Я проведу тебя через стену, сестра Шэндая. Недалеко от нее есть плоская гора. Гора Барабан, вы ее называете! Мы ехать… мы поедем туда.

Она широко раскрывает глаза.

— Гора Каменный Барабан, — шепчет Ли-Мэй.

Он везет ее к каньлиньским воинам…

Две женщины поклонились у высоких дверей в комнату Тая. Одна из них открыла дверь. Тай впустил Сыма Цяна первым. Женщины ждали в коридоре. Теперь они не опускали глаза. Было ясно, что они бы вошли, если бы он их пригласил. И также ясно, что ни он, ни поэт не получат отказа, что бы им ни вздумалось пожелать. Цянь улыбнулся женщине, которая была поменьше ростом и покрасивее. Тай откашлялся:

— Благодарю вас обеих. Сейчас я должен поговорить с другом. Как можно вас вызвать, если вы понадобитесь?

Они казались озадаченными. А Сыма Цянь объяснил:

— Они будут здесь, Шэнь Тай. Они в твоем распоряжении, пока ты не покинешь Ма-вай.

— О! — произнес Тай. Ему удалось улыбнуться. Обе женщины улыбнулись в ответ. Он осторожно прикрыл дверь. Два больших окна оказались распахнуты, шторы подняты. Было еще светло. Он не думал, что здесь они могут действительно уединиться, но не верил, что кто-нибудь захочет за ним шпионить. На маленьком, лакированном столике подогревалось вино на жаровне. Он увидел, что чашки, стоящие рядом, из золота. Тай был поражен. Цянь подошел к столику, налил две чашки. Подал одну Таю. Поднял свою, салютуя, и опустошил ее, потом налил себе еще.

— Что только что произошло? — спросил Тай.

Свою чашку с вином он поставил на столик. Тай боялся больше пить. Его еще не отпустило напряжение того собрания, которое они только что покинули. Он знал, что такое бывает и во время войны. Сегодня разыгралась битва. Его посадили в засаду, он участвовал в поединке. Не обязательно со своим настоящим врагом. Враг… Опять это слово…

Цянь поднял брови:

— Что произошло? Ты создал очень красивые стихи, и твой брат тоже. Я запишу для себя оба.

— Нет, я имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Я могу судить о стихах. Но не могу ответить на другой вопрос.

Цянь подошел к окну. Выглянул наружу. С того места, где стоял Тай, он видел роскошный сад. Впрочем, сад и должен быть роскошным. Это же Ма-вай. Немного дальше к северу находились гробницы Девятой династии.

— Я думаю, за другим экраном сидел император.

— Что? — Цянь быстро обернулся. — Почему? Откуда ты…

— Я не знаю наверняка. Я так думаю. Два разрисованных экрана, и то, что госпожа Цзянь и принц делали вместе… чувствовалось, что это предназначено для зрителя, и этот зритель — не я.

— Может, и ты.

— Я так не думаю. Никогда не слышал, чтобы принц Шиньцзу вел себя так… говорил так…

Они оба подыскивали слова.

— Так властно?

— Да. Я тоже, — почти неохотно согласился Сыма Цянь.

— Он бросал вызов Чжоу. И он не мог делать это, не зная — наверняка! — что его отец об этом узнает. Поэтому мне кажется…

— Что он делал это для императора?

— Да.

Последнее слово Цяня повисло в воздухе, со всеми очевидными последствиями и всеми теми последствиями, которых они не могли видеть. Слабый ветерок за окном доносил аромат цветов.

— Ты нас видел? Оттуда, где сидел?

Тай кивнул:

— Она это все устроила. Так что же там произошло? Мне нужна помощь.

Поэт вздохнул. Снова наполнил свою чашку. Показал Таю на его чашку, и тот нехотя выпил. Цянь пересек комнату и долил ему вина. Потом сказал:

— Я провел жизнь в движении по городам и горам, рекам и дорогам. Ты это знаешь. Никогда не занимал никакого места при дворе. Никогда не сдавал экзамены. Шэнь Тай, я не тот человек, который может объяснить тебе, что происходит.

— Но ты слушаешь. Ты наблюдаешь. Что ты услышал в том зале?

Глаза Цяня ярко блестели. Вечерний свет лился в окна. Комната была большой, изящной… приветливой. Место, где можно расслабиться, найти покой. Вот для чего всегда существовал Ма-вай.

Поэт сказал:

— Я полагаю, первому министру сделали предупреждение. Не думаю, что это будет стоить ему его должности.

— Даже если он замышлял убийство?

Сыма Цянь покачал головой:

— Да. Даже если бы ему удалось тебя убить. Скажут: какой смысл иметь столько власти, если не можешь использовать ее, чтобы избавиться от человека, который тебе не нравится?

Тай смотрел на него и молчал. Цянь продолжал:

— Они бы с радостью позволили ему тебя убить — до появления коней. Это не имело бы никаких последствий. Сделал ли он это из-за женщины или чтобы ты не стал угрозой его советнику, твоему брату. Никто и глазом бы не моргнул, если бы ты погиб у Куала Нора или в дороге. Кони изменили ситуацию. Но сегодня, я думаю, речь шла о Рошане. Твое присутствие было предостережением для Чжоу. Он рискует, вот что они ему говорили. — поэт налил еще одну чашку. И опять улыбнулся. — Мне очень понравилось: «холодные звезды на белые кости глядят».

— Спасибо, — ответил Тай.

Среди тысяч писателей Катая Девятой династии было два выдающихся поэта. Этот человек — один из них. Можно уйти к предкам счастливым, унося с собой похвалу написанным тобой строчкам от Сыма Цяня.

— И все же, я только что получил от тебя совет, — заметил Тай.

— Отнесись к нему с осторожностью, — посоветовал поэт. — Я не претендую на мудрость.

— «Претендуют на что-то те, которые этого не имеют», — процитировал Тай; поэт должен знать эту строчку.

Цянь колебался.

— Шэнь Тай, я не склонен к скромности. Я всего лишь честен. Я все время возвращаюсь к этому нефриту и золоту, они меня притягивают. Сандаловое дерево и слоновая кость, шепот и аромат женщин. Но только для того, чтобы нанести визит, попробовать на вкус. Это не мой дом. Меня тянет сюда, а когда я приезжаю, меня тянет уехать. Человек должен считать двор своим домом, чтобы понимать его.

Тай открыл рот, чтобы ответить, но понял: он не знает, что хотел сказать. А Цянь продолжал:

— В Да-Мине или здесь, в Ма-вае, больше красоты, чем в любом другом месте, где люди построили дворцы и разбили сады. Возможно, сейчас здесь больше красоты, что когда-либо раньше. Кто станет отрицать чудо и великолепие этих мест? Или противиться желанию увидеть их?

— Или бояться, что это может закончиться? — спросил Тай.

— Это один из страхов, да. Иногда я радуюсь, что уже не молод, — Цянь поставил свою чашку. — Меня ждут, друг. Две женщины обещали мне поиграть на флейте и угостить вином с шафраном, когда зайдет солнце.

Тай улыбнулся:

— Ни один мужчина не должен мешать другому в этом случае.

— Воистину. Ты идешь?

Тай покачал головой:

— Мне нужно подумать. Полагаю, сегодня ночью будет пир? Я понятия не имею, как себя вести.

— Из-за Вэнь Чжоу?

— Да. Нет. Из-за моего брата.

Поэт посмотрел на него:

— Ему не следовало делать того, что он сделал.

Тай пожал плечами:

— Он — глава нашей семьи. Он скажет, что Ли-Мэй обеспечила нам уважение и положение в обществе.

— В этом он прав, — глаза поэта снова блеснули в отраженном свете. — И все же, я бы понял, если бы ты убил его за это. Но я не слишком разбираюсь в таких вещах.

— Я тоже не уверен, что разбираюсь, — ответил Тай.

Цянь улыбнулся, но у него был мрачный вид. Невольно вспоминалось, что в свое время он был воином.

— Возможно. Но тебе нужно стать умным, Тай. На короткое время или надолго. Ты теперь важная персона.

— «Мир может подносить дары или отраву в драгоценной чаше», — процитировал Тай.

Выражение лица поэта изменилось.

— Этого я не знаю. Кто написал?

— Мой брат, — тихо ответил Тай.

— А, понимаю…

Тай думал о летних грозах, на которые они смотрели из окна общей спальни.

Он шел к двери, чтобы открыть ее перед поэтом, когда раздался стук. И стук шел не из коридора.

Друзья замерли на месте. Несколько секунд спустя стук повторился. Тай повернулся и посмотрел на стену за красивой кроватью.

У него на глазах панель в виде двери распахнулась в темноту, а потом — вторая панель. Двойные двери, скрытые в стене. Никто не появился. С того места, где стоял Тай, он не видел, что там, за дверью. Коридор? Соседняя комната?

Мужчины переглянулись.

— Сейчас мне не нужно здесь находиться, — тихо произнес Цянь. Выражение лица поэта было серьезным. В самое ухо Тая он прошептал: — Будь умным, друг. Не торопись действовать. Эта игра не на один день и одну ночь.

Он сам открыл дверь в коридор. Сопровождающие Тая женщины все еще были там, одна стояла у окна, вторая — на противоположной стороне. Теперь, в преддверии захода солнца, коридор по всей длине освещали фонари.

Они улыбнулись двум мужчинам. Цянь вышел. Тай закрыл за собой дверь и повернулся лицом к комнате.

Быстро, почти бегом, вошли шесть солдат.

Они заняли позиции у двух окон и у двери, попарно, с бесстрастными лицами пройдя мимо Тая, игнорируя его. У них были мечи, шлемы и кожаные доспехи. Те четверо, что встали у окон, выглянули, внимательно посмотрели вокруг, но не закрыли окон. Вливающийся в окна свет был прекрасен в это время дня.

Один из солдат опустился на колени и заглянул под кровать. Потом встал и кивнул в сторону скрытого прохода.

В комнату вошла Вэнь Цзянь.

Она тоже не взглянула на Тая. С серьезным лицом прошла к противоположному окну, потом повернулась к двойной двери. Она по-прежнему была одета в зеленый шелк, расшитый бледно-желтыми драконами.

Сердце Тая сильно билось. Теперь он боялся.

Через двери в стене вошли еще шесть солдат, неся на шестах дворцовое кресло, закрытое занавесками. Занавески скрывали фигуру человека на кресле. Но было понятно, кто это.

Кресло поставили посредине комнаты.

Тай опустился на колени, коснулся лбом пола, вытянув руки перед собой. Он не поднимал глаз и даже закрыл глаза на мгновение, стараясь не дрожать. И замер, распростершись.

Именно так следовало поступать, когда августейший император Катая, правящий по повелению небес, входит в комнату. В любую комнату, не говоря уже о твоей собственной спальне, тайно явившись к тебе по проходу в стенах.

— Тебе позволено встать, сын Шэнь Гао, — это произнесла Цзянь.

Тай поднялся на ноги. Он поклонился, три раза, в сторону кресла за занавесками. А потом дважды — женщине у окна. Она наклонила голову, но не улыбнулась. Солдаты, которые несли кресло, встали вдоль стен, высоко подняв головы и глядя прямо перед собой.

Занавески, скрывающие кресло, были красные, расшитые желтыми солнцами. Их было девять с одной стороны, как видел Тай, и должно быть девять с другой стороны, в соответствии с легендой. Слишком много блеска для смертных людей — таким был смысл этих солнц.

Он видел императора Тайцзу три раза в жизни, издалека.

Император тогда стоял на высоком балконе дворца Да-Мин, над бурлящей толпой на площади перед дворцом во время трехдневного праздника. Свита и император были так далеко и высоко, что один из студентов заметил, что они легко могли бы оказаться людьми, нанятыми для позирования в императорских одеждах под знаменами, пока настоящий двор охотится или отдыхает в Оленьем парке за дворцом.

— Августейший пастырь нашего народа желает, чтобы вы ответили на один вопрос, — тихо произнесла Цзянь.

Тай снова поклонился занавескам. Он обливался потом.

— Ваш слуга не заслужил такого почета, — выдавил он.

Из-за красных занавесок раздался голос, и в нем было больше силы, чем ожидал Тай.

— Ты действительно слышал голоса мертвых у Куала Нора?

Тай снова упал на колени, коснувшись лбом пола.

— Тебе позволено встать, — повторила Цзянь.

Тай встал. Он не представлял себе, что делать с руками. Сцепил их спереди у талии, потом уронил вдоль туловища. Ладони у него стали влажными.

— Ваш слуга слышал их, милостивый августейший повелитель.

— Они разговаривали с тобой? — В голосе слышался живой интерес. Его невозможно было не услышать.

Тай усилием удержался, чтобы снова не упасть на колени. Он до сих пор дрожал, стараясь справиться с этим. Он ответил:

— Милостивый повелитель, они не разговаривали. Ваш слуга лишь слышал их крики в ночи, с того момента, когда заходило солнце, и до момента, когда оно снова восходило.

— Крики. Гневные или горестные, сын Шэнь Гао?

Тай смотрел в пол.

— И те, и другие, августейший повелитель. Когда… когда… когда чьи-то кости обретали покой в земле, этот призрак прекращал кричать.

Воцарилось молчание. Тай краем глаза взглянул на Цзянь. Она стояла у окна, вечернее солнце сияло на ее волосах.

— Мы очень довольны, — произнес император Катая. — Ты прославил нас и своего отца. Это отмечено.

Тай опять опустился на колени.

— Великий повелитель, ваш слуга недостоин таких слов.

Из-за занавесок раздался смешок:

— Ты хочешь сказать, что я ошибся в том, что сказал?

Тай прижался лбом к полу, потеряв дар речи. Он услышал смех Цзянь:

— Мой дорогой возлюбленный, это жестоко. Ты пугаешь этого человека до смерти.

«Мой дорогой возлюбленный».

Император Тайцзу, невидимый, но тоже со смехом, ответил:

— Человека, который два года прожил среди мертвецов? Надеюсь, это не так.

Тай не двигался и молчал.

— Вам позволено встать, — снова сказала Вэнь Цзянь, и на этот раз в ее голосе прозвучало отчаяние.

Тай встал.

Он услышал шорох занавесок — но с другой стороны, противоположной от него. Прошла минута, затем снова шорох.

Император сказал:

— Мы официально примем тебя, когда это будет подготовлено. Мы желали выразить свое одобрение, в частном порядке. Нам всегда нужны храбрые люди во дворце Да-Мин. Хорошо, что ты здесь.

— Ваш слуга благодарит вас, великий повелитель, — пробормотал Тай. Теперь он покрылся потом.

Император более тихим голосом сказал:

— Честь делится на три части, сын Шэнь Гао. Одна часть — сдержанность. Вторая часть — благонамеренность. Третья часть — почитание предков. Мы тебя покинем.

Тай пренебрег тем, что эта женщина сказала ему, уже три раза: он снова упал на колени и прижался лбом к полу. Он слышал шаги солдат, скрип поднимаемого кресла, затем досок пола, когда его вынесли обратно через потайную дверь.

Он думал о тех последних словах, безуспешно пытаясь вспомнить, слышал ли он их или изучал когда-нибудь. Затем — неуместно, совершенно неуместно — ему в голову пришла мысль: тот невидимый человек, который их произнес, отнял молодую жену у своего младшего сына и сделал своей наложницей; он ищет запретное бессмертие с помощью тайных алхимиков, а также строит для себя гробницу, рядом с которой кажутся ничтожными гробницы его отца и прочих предков.

Собственные мысли могут приводить в ужас…

Он услышал шаги других солдат, снова, почти бегом, пересекающих комнату. Через мгновение он поднял глаза.

Цзянь стояла у двойных дверей, одна, и улыбалась ему.

— Все прошло достаточно хорошо, — сказала она. — Признаюсь, со своей стороны, я считаю, что сдержанность слишком превозносят. Вы не согласны, Шэнь Тай?

Это было уже слишком. Слишком много разных сторон, куда тянут человека в один день. Тай просто смотрел на нее. Он понятия не имел, что сказать.

Очевидно, Цзянь прочла это на его лице и рассмеялась, вполне безобидно.

— Вы слишком утомлены моим сегодняшним приемом, — заметила она.

Тай покраснел.

— Я вас оскорбил, прекрасная госпожа?

Она покачала головой:

— Это не так. На кровати лежат подарки от Трона Феникса. Они от императора, не от меня. Мой подарок — это ваша свобода этой ночью. Маленькая каньлиньская телохранительница, так рьяно вам служащая, ждет у этой комнаты вместе с девятью другими воинами. Вам понадобятся телохранители, когда вы поедете в Синань этой ночью.

— Я еду в Синань?

— И вам лучше выехать быстро. Темнота застанет вас в пути.

— Я… что я должен…

— Мой двоюродный брат, — сказала Цзянь с улыбкой, которая могла заставить мужчину потерять контроль над своими руками и ногами, — сегодняшнюю ночь проведет здесь, вместе со мной, а завтрашнее утро — с другими людьми, обсуждая проблему Рошаня.

— Понимаю, — сказал Тай, хоть и не понял.

— Ей сообщили, что вы приедете, — сказала Вэнь Цзянь.

Тай сглотнул и обнаружил, что не может ничего сказать.

— Это мой подарок. Ваша телохранительница знает, где стоит на конюшне ваш конь. И у вас теперь есть управляющий для городского дома, который вам только что подарил император. Вам же понадобится управляющий.

— Управляющий? — тупо повторил Тай.

— Он был моим сегодня утром. Я пересмотрела свое решение. Он обязан вам жизнью. Надеюсь, он будет хорошо вам служить.

Улыбка стала шире. Нет женщины на земле, подумал Тай, которая была бы похожа на нее.

Но была и другая женщина — в Синане, с золотыми волосами. Которая рискнула жизнью ради него, которая предупреждала его, и не раз, о том, что может случиться, если он уедет.

Она также сказала ему, вспомнил Тай, что ему понадобится гораздо больше проницательности, чтобы получить хоть малейшую надежду уцелеть при дворе.

— Когда вам назначат аудиенцию, вам сообщат, — сказала Вэнь Цзянь. — После аудиенции, конечно, вам нужно будет вернуться на запад, чтобы забрать своих коней.

— Конечно, милостивая госпожа, — согласился Тай.

— Вы мне обещали десять из них, — напомнила ему она.

— Обещал, — подтвердил он. — Для танцев?

— Для танцев, — согласилась она. — Еще один подарок. — Она повернулась и положила что-то на кровать, а потом вышла через дверь в стене. Кто-то ее закрыл. Комната стала такой же, как была. За окном все еще было светло.

На кровати лежал тяжелый ключ. Рядом — кольцо с таким крупным изумрудом, какого Тай не видел никогда в жизни.