Поднебесная Кей Гай Гэвриел
Однако Тай заметил еще кое-что.
— Когда приедешь сюда? Ты знала, что я у Куала Нора? А не дома? Откуда?
Она ничего не ответила. Допустила ошибку, понял он. Только это вряд ли что-то изменит. Ему необходимо продолжать говорить. Молчание смерти подобно, в этом он был уверен.
— Они думали, что я убью тебя, если мы станем сражаться? Кто это решил? Кто тебя от меня защищает?
— Ты очень в себе уверен, — прошептала убийца.
У него возникла одна мысль. Слабая мысль, почти безнадежная, но ничего лучшего не пришло в голову в вихре этих мгновений.
— Я уверен только в неопределенности жизни, — сказал он. — Если мне предстоит закончить жизнь здесь, у Куала Нора, и ты не хочешь драться со мной, убей меня под открытым небом. Я обращу последнюю молитву к воде и к небу и лягу среди тех, кого предавал земле. Это не очень большая просьба.
— Нет, — ответила она. И он не понял, что она имеет в виду, пока она не прибавила: — Не слишком большая. — Она помолчала. Но было бы ошибкой назвать это колебанием. — Я бы сразилась с тобой, если бы не получила такой точный приказ.
Приказ. Точный приказ. Кто мог это сделать? Ему необходимо было протянуть время, создать его, найти способ подобраться к своим мечам. Та мысль, которая промелькнула раньше, была бесполезной, решил он.
Ему нужно было заставить ее шевельнуться, сместить центр тяжести, отвести от него взгляд.
— Янь, кто подсказал тебе нанять каньлиньского телохранителя?
— Молчать! — рявкнула женщина раньше, чем Чоу Янь смог заговорить.
— Разве это имеет значение? — спросил Тай. — Ты собираешься убить нас без поединка, подобно испуганному ребенку, который боится, что ему не хватит мастерства. — Была слабая возможность, что она сделает еще одну ошибку, если ее достаточно сильно разозлить.
Его мечи в ножнах стояли позади убийцы, у письменного столика. Комната была маленькой, расстояние пустяковым, но только нужно остаться в живых, когда дотянешься до них.
— Нет. Как воин, выполняющий полученные приказы, — спокойно поправила его женщина.
Она снова выглядела безмятежной, словно его уколы не спровоцировали ее, а напомнили о дисциплине. Тай понимал, как это могло произойти. Ему это не помогло.
— Мне это подсказал Синь Лунь, — храбро произнес Янь.
Тай услышал эти слова, увидел жестокие глаза женщины, понял, что сейчас произойдет. Он издал предостерегающий крик. Янь получил косой удар ее правого меча в бок, потом меч прошел вверх, между ребрами.
Рубящий удар и извлечение меча были точными, элегантными. Ее кисть согнулась, и клинок быстро вернулся на свое место — острие направлено туда, где стоял Тай. Казалось, время не успело тронуться с места, оно стояло, оно было под контролем. Так учили воинов Каньлиня.
Но время все-таки прошло, он это знал. Время, которое можно использовать. Безвременье — иллюзия, и Тая уже не было там, где он стоял раньше.
Сердце его разрывалось, он понимал, что ничего не смог бы предпринять, чтобы остановить этот удар. И все же он прыгнул вперед, к дверному проему, когда она повернулась к Яню, чтобы убить его за то, что тот назвал имя.
Тай снова закричал, больше от ярости, чем от страха, хотя ожидал, что теперь и сам умрет.
Здесь сто тысяч мертвецов, и еще двое.
Он не обратил внимания на мечи в ножнах, они стояли слишком далеко. Просто выскочил из открытой двери и прыгнул вправо, к дровам возле загона для коз. Немногим раньше он прислонил к этой стене лопату. Лопата могильщика против двух каньлиньских мечей. Тай дотянулся до нее, схватил, резко повернулся лицом к убийце.
Женщина бежала за ним. А потом — уже не бежала.
Потому что слабая, глупая, отчаянная мысль, промелькнувшая у него перед тем, как он выбежал в залитый солнцем мир, стала реальностью.
Ветер, поднявшийся в тот момент, возник из ничего, без предупреждения. Из безмятежности весеннего вечера вырвалась ужасающая сила.
Раздался пронзительный вопль: высокий, яростный, неестественный.
Не его голос, и не голос женщины. Голос, вообще не принадлежащий никому из живых.
Этот ветер совсем не потревожил луговую траву и не шевельнул сосны. Он не всколыхнул воды озера. Он не коснулся Тая, хотя тот слышал вой внутри себя.
Этот ветер обтекал его, изогнувшись с двух сторон подобно двум лукам, а потом налетел на женщину. Схватил тело убийцы. Поднял ее вверх. И пронес по воздуху, словно она была веткой, детским воздушным змеем, вырванным с корнем стеблем цветка в бурю.
Ее ударило о стену его хижины, пригвоздило к ней, не давая возможности двигаться, точно прибило к дереву гвоздями. Ее глаза широко раскрылись от ужаса. Она пыталась вскрикнуть, даже открыла рот, но то, что ее захватило и унесло, не позволило ей даже этого.
Один меч все еще был у нее в руке, прижатой к стене хижины. Второй вырвало из кисти. Тай видел, что убийцу полностью оторвало от земли — ее ступни болтались в воздухе, а волосы и одежда распластались по темному дереву стены.
Снова иллюзия мгновения вне времени. Затем Тай увидел, как в женщину вонзились две стрелы: одна, потом вторая.
Они прилетели сбоку, их выпустили от дальнего конца хижины, за дверью. И дикий ветер-призрак ничем не помешал их полету, наоборот, держал убийцу пригвожденной, позволив убить, словно жертвенное животное. Первая стрела вонзилась ей в горло, расцветая алым цветком, вторая вошла так же глубоко под левую грудь.
В момент ее смерти ветер тоже умер.
Вопли покинули луг.
В наступившей тишине, разбитой на осколки, женщина медленно соскользнула по стене. Повалилась на бок. И легла на вытоптанную траву у двери в его хижину.
Тай судорожно, прерывисто вздохнул. У него тряслись руки. Он посмотрел в сторону дальнего конца хижины.
Там стоял Бицан и молодой солдат по имени Гнам, глаза обоих были полны страха. Обе стрелы выпустил более молодой мужчина.
И хотя дикий воющий ветер исчез, Тай все еще слышал внутри себя этот вопль, все еще видел женщину, прижатую и распластанную, словно черная бабочка, тем, что это было.
Мертвые Куала Нора пришли к нему. Ради него. К нему на помощь.
Но то же самое сделали и два человека, смертных и отчаянно напуганных. Спустившихся со своей безопасной тропы, несмотря на то что солнце уже стояло на западе и скоро наступят сумерки, а в темноте здешний мир не принадлежит живым людям.
В тот момент, глядя на мертвую женщину, лежащую на пороге хижины, Тай понял еще кое-что: даже при свете дня — утром и после полудня, летом и зимой, выполняя свою работу, — все это время он жил здесь с молчаливого согласия мертвых.
Он посмотрел в другую сторону, на синеву озера и низкое солнце, и опустился на колени в темно-зеленую траву. В глубоком поклоне прикоснулся лбом к земле, три раза.
В времена Первой династии, более девятисот лет назад, один учитель написал: когда человека возвращают живым от высоких дверей смерти, от грани перехода во тьму, на него с тех пор навечно возлагается бремя прожить дарованную ему жизнь так, чтобы быть достойным этого возвращения.
Другие на протяжении веков учили по-другому: если ты выжил таким образом, это значит, что ты еще не узнал того, что был послан узнать в единственной дарованной тебе жизни. Хотя это, в действительности, можно считать просто иной разновидностью бремени, подумал Тай, стоя на коленях в луговой траве. Перед ним вдруг возник образ отца, кормящего уток в их речке.
Он посмотрел на озеро, более темную синеву в горном воздухе. Потом встал и повернулся к тагурам. Увидел, что Гнам подошел к мертвой женщине. Он оттащил ее от стены, выдернул свои стрелы из тела и небрежно отбросил их прочь. Ее волосы рассыпались на ветру: узел развязался, шпильки выпали. Гнам наклонился, раздвинул ей ноги, уложил их.
И начал снимать свои доспехи.
Тай заморгал, не веря своим глазам.
— Что ты делаешь? — звук собственного голоса испугал его.
— Она еще теплая, — ответил солдат. — Пусть это будет моей наградой.
Тай уставился на Бицана. Тот отвернулся.
— Не говори, что ваши солдаты никогда так не поступают, — произнес тагурский командир, но он смотрел на горы, не встречаясь взглядом с Таем.
— Ни один из моих солдат никогда так не делал, — возразил Тай. — И никто не сделает в моем присутствии.
Всего три шага, и он поднял ближайший к нему каньлиньский меч.
Уже давно он не держал в руках такого меча. Балансировка была безупречной, тяжесть без тяжести. Тай вытянул клинок в сторону молодого солдата.
Руки Гнама прекратили дергать завязки доспехов. Он казался удивленным.
— Она приехала сюда, чтобы убить тебя. А я только что спас тебе жизнь.
Это было не совсем так, но достаточно близко к правде.
— Я тебе благодарен. И надеюсь, что смогу когда-нибудь отдать тебе долг. Но этого не произойдет, если я убью тебя сейчас, а я это сделаю, если ты прикоснешься к ней. Если не хочешь сразиться со мной.
Гнам пожал плечами:
— Я могу, — он начал снова затягивать свои завязки.
— Ты умрешь, — тихо произнес Тай. — Ты должен это знать.
Молодой тагур был храбрым. Он должен быть храбрым, если спустился обратно в долину.
Тай изо всех сил старался найти слова, чтобы вывести их из этого положения, дать молодому человеку спасти лицо.
— Подумай об этом, — сказал он. — Ветер, который налетел. Это были мертвецы. Они… здесь, со мной.
Он снова взглянул на Бицана, который внезапно стал странно пассивным. Тай настойчиво продолжал:
— Я провел здесь два года, стараясь почтить мертвых. Обесчестить покойницу будет насмешкой над этим.
— Она приехала, чтобы убить тебя, — повторил Гнам, будто Тай слабоумный.
— Каждый из мертвецов на этом лугу пришел сюда убить кого-то! — не выдержав, закричал Тай.
Его слова поплыли в разреженном воздухе. Сейчас стало прохладнее, солнце висело низко.
— Гнам, — произнес наконец Бицан, — нет времени на драку, если мы хотим убраться отсюда до темноты. И, поверь мне, после того, что только что случилось, я этого хочу. Садись на коня. Мы уезжаем.
Он обошел хижину сбоку. Через минуту вернулся на своем великолепном сардийском коне, ведя коня солдата в поводу. Гнам все еще смотрел на Тая. Он не шевелился, но желание сразиться было написано на его лице.
— Ты только что завоевал свою вторую татуировку, — тихо сказал Тай, быстро взглянув сначала на Бицана, а потом снова на солдата, стоящего перед ним. — Радуйся этому мгновению. Не спеши в потусторонний мир. Прими мое восхищение и мою благодарность.
Гнам еще секунду смотрел на него, потом медленно повернулся и быстро сплюнул в траву, совсем рядом с телом мертвой женщины. Подошел, схватил повод коня и вскочил в седло. Развернул скакуна, чтобы ехать прочь.
— Солдат! — заговорил Тай раньше, чем понял, что намеревается это сделать.
Тот снова оглянулся.
Тай глубоко вдохнул. Некоторые вещи трудно сделать.
— Возьми ее мечи, — сказал он. — Они выкованы в Каньлине. Я сомневаюсь, что хоть у одного из тагурских солдат есть равные им.
Гнам не двинулся с места.
Бицан коротко рассмеялся:
— Я возьму их, если он не хочет.
Тай устало улыбнулся командиру:
— Не сомневаюсь.
— Это щедрый подарок.
— Он выражает мою благодарность.
Тай ждал, не двигаясь. Есть пределы тому, как далеко можно пойти, чтобы удовлетворить гордость молодого человека.
А у него за спиной, за открытой дверью хижины, лежал мертвый друг.
После долгого мгновения Гнам тронул коня с места и протянул руку. Тай повернулся, нагнулся, снял наплечные ножны с тела мертвой женщины и вложил в них два клинка. Ее кровь была на одних ножнах. Он подал мечи тагуру. Снова нагнулся, поднял две стрелы и тоже отдал их молодому человеку.
— Не спеши в потусторонний мир, — повторил он.
Лицо Гнама оставалось бесстрастным. Потом он сказал:
— Благодарю.
Он все-таки это сказал. Это было так много. Даже здесь, за всеми границами и пределами, можно жить определенным образом, подумал Тай, вспоминая отца. По крайней мере, можно постараться. Он посмотрел на запад, мимо кружащихся птиц, на красное солнце в низких облаках, потом снова взглянул на Бицана.
— Вам придется скакать быстро.
— Я знаю. Тот человек в хижине…
— Мертв.
— Ты убил его?
— Она.
— Но он приехал вместе с ней.
— Он был моим другом. Это горе.
Бицан покачал головой:
— Можно ли понять катайца?
— Возможно, нет.
Внезапно Тай ощутил усталость, и ему пришло в голову, что сейчас придется быстро похоронить два тела, потому что утром он уедет.
— Он привел к тебе убийцу.
— Он был моим другом, — повторил Тай. — Его обманули. Он приехал, чтобы сообщить мне что-то. Она, или тот, кто ей заплатил, не хотел, чтобы я это услышал или остался жив и что-то предпринял по этому поводу.
— Друг, — повторил Бицан шри Неспо. Его тон ничего не выражал. Он повернулся, чтобы уехать.
— Командир!
Бицан оглянулся, но не повернул коня.
— И ты тоже мой друг, я думаю. Прими мою благодарность. — Тай приложил сжатый кулак к ладони.
Тагур долго смотрел на него, потом кивнул.
Тай видел, что он уже собирался пришпорить коня и ускакать. Но вместо этого сделал нечто другое. Видно было, что тагура поразила какая-то мысль — это можно было прочесть на его лице с квадратным подбородком.
— Он тебе рассказал? То, ради чего приехал?
Тай покачал головой.
Конь Гнама приплясывал под ним, боком отодвигаясь все дальше на юг. Молодой воин готов был уехать. У него за спиной висело два меча.
Лицо Бицана затуманилось.
— Ты теперь уедешь? Чтобы выяснить, что это было?
Он был умен, этот тагур. Тай снова кивнул:
— Утром. Один человек умер, чтобы о чем-то мне сообщить. Другой человек умер, чтобы не дать мне это узнать.
Бицан кивнул. На этот раз он сам посмотрел на запад — садящееся солнце, наступающая тьма. Птицы в воздухе, беспокойно летающие над дальним концом озера. Почти никакого ветра. Сейчас…
Тагур глубоко вздохнул:
— Гнам, поезжай вперед. Я останусь на ночь с катайцем. Если он уезжает утром, то есть дела, которые мы должны обсудить. Я испытаю свою судьбу в хижине вместе с ним. Кажется, те духи, которые здесь обитают, не желают ему зла. Скажи другим, что я догоню вас завтра. Вы можете подождать меня на середине перевала.
Гнам обернулся и уставился на него:
— Вы остаетесь здесь?
— Я только что это сказал.
— Командир! Это же…
— Я знаю. Поезжай.
Молодой человек все еще колебался. Он открыл и закрыл рот. Татуированное лицо Бицана затвердело, на нем не было заметно ничего, даже близко говорящего об уступке.
Гнам пожал плечами, пришпорил коня и поскакал прочь. Они стояли там вдвоем и смотрели, как он удаляется в меркнущем свете. Видели, как он быстрым галопом проскакал по ближней стороне озера, словно за ним гнались духи, идущие по следу его дыхания и крови.
Глава 3
За последние пятьдесят лет армия Катая изменилась, и эти перемены продолжались. Старая система крестьянской милиции, которую призывали на часть года, а потом отсылали обратно на фермы собирать урожай, все менее соответствовала потребностям расширяющейся империи.
Границы отодвигались на запад, на север, на северо-восток и даже на юг, за Великую реку, через полные болезней тропики до морей с ныряльщиками за жемчугами. Столкновения с тагурами на западе и разными группировками племен богю на севере участились, и одновременно возросла необходимость охранять поток предметов роскоши, которые доставляли по Шелковому пути. Создание пограничных фортов и гарнизонов все дальше и дальше за пределами империи покончило с системой милиции, с ее солдатами-фермерами, то поступающими на службу, то покидающими ее.
Солдаты теперь были профессионалами, по крайней мере, им полагалось быть таковыми. Все чаще солдат и даже командиров набирали из кочевников за Длинной стеной, покоренных и ассимилированных катайцами. Даже военные губернаторы часто были иностранцами. Самый могущественный из них точно был иностранцем.
Это было знаком перемен. Огромных перемен.
Солдаты теперь служили круглый год, много лет, им платили из имперской казны, и им помогала армия крестьян, строящих крепости и стены, поставляющих продукты, оружие, одежду и развлечения любого рода.
Это гарантировало лучше обученных воинов, знакомых с местностью, но постоянная армия таких размеров требовала больших затрат, и рост налогов был лишь наиболее очевидным последствием.
В годы относительного мира в регионах, где он держался, в отсутствие засухи или наводнений, когда богатство текло в Синань, Еньлинь и в другие большие города в почти невероятных количествах, затраты на новые войска были допустимыми. В трудные годы они становились проблемой. Другие проблемы, хотя и не столь очевидные, тоже росли. На самом низком уровне, личности или нации, иногда можно увидеть первые семена грядущей славы, если внимательно посмотреть назад. Равно как и на самом высоком пике достижений можно услышать, — если ночи достаточно тихие, — как жучки подтачивают изнутри самое роскошное сандаловое дерево…
Достаточно тихая ночь. Раньше в каньоне выли волки, но теперь они замолчали. Для часовых на стенах крепости у Железных Ворот темнота уступала место почти летнему восходу солнца. Бледный свет раздвигал занавес теней, — как в кукольном театре на городском рынке, — открывая узкое пространство между стенами ущелья.
Уцзянь Нин, стоящий на своем посту на крепостной стене, подумал, что это не вполне правильно. Занавес уличного театра отодвигается в сторону, — он видел это в Чэньяо.
Нин был здесь одним из коренных катайцев — он пошел по стопам отца и старших братьев и поступил в армию. У него не было семейной фермы, которая могла бы обеспечить ему доход и куда он мог бы приезжать в гости. Он даже не был женат.
Свой отпуск раз в полгода он проводил в городе, стоящем между Железными Воротами и Чэньяо. Там были винные лавки и харчевни, и женщины, на которых можно потратить деньги. Однажды, получив отпуск на две недели, Нин доехал до самого Чэньяо, в пяти днях пути. Дом был слишком далеко.
Чэньяо был самым большим городом, который он когда-либо видел. Это место испугало солдата, и он больше никогда туда не ездил. Нин не верил, когда другие говорили, будто Чэньяо не так уж и велик по сравнению с другими городами.
Здесь, на перевале, в тишине, лучи рассвета проникали вниз. Сначала они падали на вершины утесов и вытаскивали их из тени, потом, когда солнце вставало над могучей империей за их спиной, прокладывали путь к еще темному дну долины.
Уцзянь Нин никогда не видел моря, но ему нравилось представлять себе обширные земли Катая, простирающиеся на восток до океана, и островов в нем, где жили бессмертные.
Солдат посмотрел вниз, на темный и пыльный внутренний двор. Поправил шлем. Новый комендант крепости был одержим шлемами и правильным ношением формы, как будто вопящие орды тагуров в любой момент налетят на долину и захватят крепость, если кто-то неправильно наденет тунику или перевязь меча.
Как будто, подумал Нин и сплюнул со стены сквозь дырку на месте отсутствующего переднего зуба. Как будто могущество Катайской империи во времена этой блестящей Девятой династии и триста солдат в этой крепости, стерегущей перевал, досаждали ему, подобно москитам.
Одного из них он прихлопнул у себя на шее. Дальше к югу они были еще хуже, но и в этот предрассветный час летало достаточно этих кровососов, чтобы раздражать человека. Нин взглянул вверх. Редкие облака, западный ветер в лицо. Последние звезды почти исчезли. Когда прозвучит следующий барабан, его вахта закончится, и он сможет спуститься вниз, чтобы позавтракать и лечь спать.
Он окинул взглядом пустое ущелье и осознал, что оно не пустое.
То, что он увидел в медленно рассеивающемся тумане, заставило его отправить посыльного за комендантом. Одинокий человек, приближающийся к форту перед восходом солнца, не представлял собой угрозы, но это было так необычно, что требовало присутствия на стене офицера.
Когда всадник подъехал ближе, он поднял руку, жестом прося открыть ему ворота. Сначала Нина поразило такое нахальство, но потом он увидел коня, на котором ехал этот человек.
Он смотрел, как приближаются конь и всадник, как принимают более четкие очертания, подобно духам, вступающим в реальный мир из тумана. Это была странная мысль. Нин снова сплюнул, на этот раз сквозь пальцы, для защиты от зла.
Он захотел владеть этим конем, как только увидел его. Каждый человек у Железных Ворот захотел бы получить его. Клянусь костями почтенных предков, подумал Нин, любой человек в империи захотел бы его!
— Почему ты так уверен, что не он привел ее к тебе? — спросил тогда Бицан.
— Он ее действительно привел. Или она привела его.
— Перестань умничать, катаец. Ты понимаешь, что я хочу сказать.
Вполне понятное раздражение. Они пили уже, по крайней мере, восьмую или девятую чашку вина, — среди студентов Синаня считалось признаком невоспитанности вести им счет.
К тому времени снаружи наступила ночь, но — освещенная луной, залившей внутренность хижины серебристым светом.
Тай также зажег свечи, думая, что свет поможет его собеседнику. Призраки были там, снаружи, как всегда. Слышались их голоса, как всегда. Тай к ним привык, но испытывал беспокойство при мысли, что это его последняя ночь в ущелье. Интересно, знают ли они об этом каким-то образом?
Бицан не привык — не мог привыкнуть — к таким вещам.
Голоса мертвых выражали нечто темное: гнев, печаль и жестокую боль, словно они навсегда застряли в моменте своей смерти. Звуки кружились за окнами хижины, скользили вдоль крыши. Некоторые прилетали издалека, от озера или от леса.
Тай старался вспомнить тот вызывавший сухость во рту ужас, с которым он жил здесь в первые ночи, два года назад. Трудно было возродить те чувства после такого долгого периода, но он помнил, как потел и дрожал в постели, сжимая рукоять меча.
Если чаши подогретого рисового вина помогут тагуру справиться с сотней тысяч призраков, за вычетом тех, которых Шэнь Тай предал земле за два года… так тому и быть. Это нормально.
Они похоронили Яня и его убийцу в яме, которую Тай начал копать в тот день. Она была еще недостаточно глубокой для костей, которые он собирался положить в нее, что делало ее подходящей для двух только что убитых катайцев: один — мечом, другая — стрелами, посланными в ночь.
Они завернули тела в зимнюю овечью шкуру, которой Тай до этого не пользовался (и больше никогда не воспользуется), и отнесли к концу длинного ряда холмиков в последнем свете дня.
Тай спрыгнул в яму, тагур подал ему тело Яня. Он положил друга в землю и выбрался из могилы. Потом они сбросили туда убийцу, забросали землей, лежащей рядом с вырытой ямой, и плотно утрамбовали ее сверху и вокруг плоской стороной лопат, чтобы сохранить от зверей. Тай прочитал молитву из учения о Пути и вылил на могилу жертвенное вино. Тагур стоял рядом, обратившись лицом к югу, к своим богам.
Уже почти стемнело, и они поспешно вернулись в хижину, когда вечерняя звезда, которую некоторые народы Катая называют «Великой Белой», появилась на западе, вслед за заходом солнца. Звезда поэтов по вечерам, звезда солдат по утрам.
Свежей еды не было. В обычный день Тай поймал бы рыбу или подстрелил и ощипал птицу, чтобы приготовить в конце дня, или хотя бы собрал яйца, но в тот день на это не было времени. Поэтому они сварили соленую свинину и съели ее с капустой, лесными орехами и рисом. Еще тагуры привезли ранние персики, и это было хорошо. И у них было новое рисовое вино. Они запивали им еду и продолжали пить, когда трапеза была окончена.
Призраки проявились вместе со светом звезд.
— Ты понимаешь, что я хочу сказать, — повторил Бицан, слегка повысив голос. — Почему ты так в нем уверен? В Чоу Яне? Ты доверяешь любому, кто называет себя другом?
Тай покачал головой:
— Доверчивость не в моем характере. Но Янь был слишком горд собой, когда увидел меня, и слишком изумлен, когда она обнажила мечи.
— Катаец не может предать?
Тай снова покачал головой:
— Я его знал. — Он сделал глоток вина. — Так же, как кто-то знал меня, если велел ей не вступать в бой. Она сказала, что предпочла бы убить меня в схватке. И она знала, что я здесь. А вот Янь не знал, и все же она позволила ему сначала поехать в дом моего отца. Не выдала, где я нахожусь, — он бы что-то заподозрил. Может быть. Он не был подозрительным…
Бицан пристально смотрел на Тая, обдумывая все это.
— Почему каньлиньский воин должен тебя бояться?
В конце концов, он был не так уж пьян. Тай не понимал, чем ему мог бы повредить ответ.
— Я учился у них. На горе Каменный Барабан, почти два года, — он наблюдал за реакцией собеседника. — Мне потребовалось бы время, чтобы восстановить мастерство, но кто-то, наверное, не хотел рисковать.
Тагур пристально смотрел на него. Тай налил ему еще вина из фляги на жаровне. Выпил свою чашку, потом наполнил и ее. Здесь сегодня погиб его друг. На постели осталась кровь. В мире появилась новая дыра, куда может проникнуть печаль.
— Об этом все знали? Что ты учился у каньлиньских воинов?
Тай покачал головой:
— Нет.
— Ты учился, чтобы стать убийцей?
Обычная, вызывающая раздражение ошибка.
— Я учился, чтобы узнать их образ мыслей, их тренировки, как они обращаются с оружием. Обычно они выступают телохранителями или гарантами перемирия, а не убийцами. Я уехал оттуда довольно неожиданно. Некоторые из моих учителей, возможно, до сих пор хорошо ко мне относятся. А другие, наверное, нет. Это было много лет назад. Мы кое-что оставляем после себя.
— Ну, это правда.
Тай выпил свое вино.
— Они считают, что ты их использовал? Обманул их?
Тай начал жалеть, что заговорил об этом.
— Я просто теперь их немного понимаю.
— И им это не нравится?
— Нет. Я не каньлиньский воин.
— А кто ты?
— В данный момент? Я между мирами, служу мертвым.
— О, ладно. Опять умничаешь, в катайском духе? Ты солдат или мандарин двора, будь все проклято?
Таю удалось улыбнуться:
— Ни то, ни другое, будь все проклято.
Бицан быстро отвел глаза, но Тай увидел, что он сдерживает улыбку. Этот человек не мог не нравиться.
Он прибавил, уже спокойнее:
Читать бесплатно другие книги:
