Безжалостный распутник Картленд Барбара

Глава пятая

Заканчивая одеваться, Сиринга что-то напевала.

— Какой сегодня прекрасный день, Нана! — сказала она. — Сегодня нам предстоит много приятного!

— Вы хорошо спали? — осведомилась няня.

— Я заснула сразу, как только моя щека коснулась подушки, — призналась девушка.

Нана вздохнула. Пожалуй, это был вздох облегчения.

— Желаю вам хорошо покататься на Меркурии, дорогая, — сказала она. — Вы выглядите теперь намного лучше прежнего.

— Я и чувствую себя намного лучше, — с улыбкой призналась Сиринга.

Она с удовольствием вспомнила о грандиозном ужине, который подали накануне вечером, и о том, как замечательно было сидеть напротив графа в маленькой гостиной, в которой он любил проводить время, когда оставался один.

На стол одно за другим подавали изысканные яства, и, хотя Сиринга поначалу думала, что страшно голодна, очень скоро она поняла, что больше не сможет проглотить ни кусочка.

Граф с улыбкой наблюдал за ней, когда она с искренним сожалением отказалась от заливного из перепелов и десерта из лимона со сливками.

— Я обещал, что откормлю вас, — посетовал он, — но, похоже, мне это не удастся, если вы и дальше будете отказываться от каждого блюда, которое вам предлагают.

— Я и так слишком много всего съела, — ответила Сиринга, — и все было таким вкусным! Я представления не имела, что еда может быть такой восхитительной!

— Любое блюдо покажется вкусным, когда ты голоден, — улыбнулся граф и поведал ей историю о том, как в Индии он как-то раз долго блуждал по равнинам без еды и воды.

Сиринга поймала себя на мысли о том, что они весь день рассказывают друг другу разные истории.

Они прошли по всему дому, и Сиринга поведала графу все то интересное, о чем в свое время рассказывал ей полковник — про мебель, картины, изысканные предметы искусства, собранные Роттингемами за несколько веков.

В шкафу Голубой гостиной хранились часы, вделанные в кусок хрусталя, которые Карл I подарил сэру Ричарду Роту, прежде чем взойти на эшафот. На стене библиотеки висел портрет его сына, Карла II, написанный в дни его пребывания в Кингс-Кип.

В одной из комнат замка уютно устроился столик из дерева грецкого ореха, который королева Анна подарила графу Роттингему, а также медали, которых он удостоился за победу в поединке с Мальборо. Еще одной ценностью был портрет спящего первого графа кисти Моратти.

— Я правильно подумал, что вы знаете о моем доме больше, чем я сам, — признался граф, когда они вернулись в Зеленую гостиную, чтобы выпить чаю.

Сиринга ложечкой извлекла чайные листья из серебряного заварочного чайника, который в прошлом веке хранился под замком ввиду своей огромной ценности, и перелила бодрящий напиток в красивый серебряный чайник меньшего размера, подаренный графу Роттингему в годы правления Георга I.

К чаю были поданы пирожные, сэндвичи и крошечные булочки. Насытившись, Сиринга расположилась на ковре перед камином у ног графа.

День был теплым, но во всех комнатах пылали камины, поскольку в замке было прохладно и сыровато — в доме долго никто не жил, и, когда Сиринга с графом заглянули в одно из помещений, на них пахнуло холодным затхлым воздухом.

— У вас счастливый вид, мисс Мелтон, — заметил Роттингем.

— Да, я действительно счастлива! — согласилась Сиринга. — Счастлива, как никогда! Возможно, потому, что мне слишком долго было плохо.

Граф не ответил, продолжая молча наблюдать за ней. Он отметил про себя ее нежные, сочные губы, красивый подбородок и длинную шею. Они разговаривали о доме до тех пор, пока не пришло время переодеваться к ужину.

— А ведь я впервые в жизни обедаю одна в обществе мужчины! — призналась Сиринга, когда они вошли в зал, стены которого были увешаны многочисленными портретами былых обитателей замка.

— Для меня это большая честь, — ответил граф.

— Я говорю это на тот случай, если вдруг совершу ошибку или, что будет гораздо хуже, вы посчитаете меня обузой, — честно призналась Сиринга. — Но есть так много вещей, милорд, о которых мне бы очень хотелось поговорить с вами. Так что я прошу заранее простить меня, если я покажусь вам докучливой собеседницей.

— Это вряд ли, — добродушно усмехнулся граф.

За ужином Сиринга все время его смешила, и их беседа текла без всяких пауз до тех пор, пока они не удалились в библиотеку.

— Думаю, мы проведем здесь весь вечер, — сказал граф.

Он обвел взглядом прекрасную комнату, большую часть которой занимали книги. Высокие окна библиотеки были завешаны красными бархатными шторами; в центре, на красивом персидском ковре, стоял массивный письменный стол, а перед камином — удобные диванчики.

— Мне здесь нравится, — бесхитростно призналась Сиринга. — Каждый раз, когда я приходила сюда, у меня возникало ощущение, будто я нахожусь в сокровищнице, полной тайн, куда более ценных, чем алмазы и прочие драгоценные камни.

Роттингем улыбнулся.

— И что вам нравилось читать? — поинтересовался он.

— Я любила читать книги о Карле Втором, — ответила Сиринга. — Их тут много, потому что король какое-то время прятался в этом замке. Подумать только, что он смог вернуться в Англию после долгих лет изгнания! После его возвращения Англия воспрянула духом. Вся страна стала жить веселее, радостнее, и король больше других радовался жизни! — Сиринга замолчала и хлопнула в ладоши. — Я сейчас вспомнила одну замечательную вещь. Я нашла ее в одной из книг этой библиотеки! — взволнованно воскликнула она. — Вы знаете, что ваше имя — Анселин — означает «бог»?

— Да, я знаю об этом, — ответил граф.

— Разве это не странное совпадение, — продолжила Сиринга, — что в тот миг, когда я увидела вас, вы напомнили мне Юпитера? Как вы думаете?

— Действительно, странное! — согласился граф.

Они еще какое-то время говорили о книгах, но вскоре граф заметил, что веки девушки слипаются и она вот-вот уснет.

— Вы устали, — внезапно проговорил он. — Отправляйтесь спать, дитя мое. Мне следовало помнить, что вы слишком ослабли от долгого недоедания.

— Мне действительно хочется спать, — призналась Сиринга. Она встала и, остановившись возле кресла, тихо сказала:

— Спасибо… спасибо вам… за прекрасный день. Как жаль, что он подошел к концу… Но ведь завтра будет новый день, верно?

— Да, конечно, за сегодняшним днем всегда наступает завтрашний, — согласился с ней Роттингем.

Сиринга учтиво поклонилась и, прежде чем граф успел открыть для нее дверь, быстро выскользнула из комнаты.

Наверху, в спальне с огромной кроватью под балдахином, ее ждала Нана.

— Нана, неужели вы все это время ждали меня? — удивилась девушка. — Вы же знаете, что я сама ложусь в постель.

— Я хотела убедиться, что вы живы и здоровы, — ответила кормилица и, немного помолчав, спросила: — Вы, часом, не желаете, чтобы я спала с вами в комнате, мисс Сиринга?

— Со мной? — удивилась та. — Что за странная мысль, Нана!

— Не хочу оставлять вас одну, моя дорогая, — ответила кормилица.

— Я всегда остаюсь ночью одна, — ответила Сиринга.

— Тогда обещайте мне, моя дорогая, что запретесь изнутри на засов.

— Но почему? Зачем мне это делать? — спросила Сиринга.

Кормилица собралась было что-то ответить, но явно передумала и сказала первое, что пришло в голову.

— Поговаривают о разбойниках, что орудуют неподалеку, — пробормотала она.

— Разбойниках?! — рассмеялась Сиринга. — Верится с трудом! Даже если они и появились в округе, им ни за что не попасть в Кингс-Кип. Граф сегодня днем сказал мне, что назначил в замке новых ночных сторожей. Так что вы можете спать спокойно, Нана.

— И все равно, заприте дверь, мисс Сиринга, умоляю вас, — попросила кормилица.

— Ну хорошо, пусть будет по-вашему, если вы на этом настаиваете, — согласилась Сиринга, зевая. — Я слишком устала, чтобы спорить.

С этими словами она просунула голову в ночную рубашку, слыша, как Нана направилась к двери.

— Помолитесь на ночь и закройте дверь! — снова повторила кормилица, выходя за порог.

— Хорошо, — пообещала Сиринга. — Спокойной ночи, Нана. Не беспокойтесь обо мне, дорогая. Спите спокойно.

Кормилица закрыла за собой дверь, и Сиринга осталась одна. Что же так встревожило старую кормилицу? Это так не похоже на Нану. Да и кто может причинить им вред в стенах замка?

Впрочем, девушка так устала, что сразу улеглась в постель. «Помолюсь лежа», — решила она.

Едва закончив первую молитву, Сиринга уснула. Она проспала всю ночь крепко, без сновидений, а проснувшись, почувствовала, что свойственные молодости жизнерадостность и энергия вновь вернулись в ее тело.

Это была замечательная перемена после безразличия и апатии, которые не выпускали ее из своих цепких объятий всю минувшую неделю, когда им с Наной было нечего есть.

Завтрак ей принесла кормилица. Он был изысканным, вкусным и сытным. Девушка поняла, что готова к продолжительной прогулке верхом на Меркурии. Ее любимец также наверняка бодр и полон сил, вдоволь насытившись овсом.

— До свидания, Нана, — попрощалась она с кормилицей.

Захватив перчатки и хлыст для верховой езды, Сиринга вышла из спальни и поднялась на верхнюю площадку парадной лестницы. Внезапно до нее донеслись голоса, а когда она медленно спустилась вниз по ступенькам, наслаждаясь мягкостью толстого ковра под ногами и великолепными портретами кисти Ван Дейка на стенах, то увидела в вестибюле троих мужчин.

Один из них разговаривал с дворецким Барнемом.

— Его светлость заканчивает завтрак. Я отправил лакея сообщить ему о вашем приходе, — произнес дворецкий.

Тут до ее слуха донесся голос графа:

— В чем дело?

В следующий миг в вестибюль вошел и он сам, в бриджах для верховой езды и синем сюртуке. Белый галстук был завязан изящным узлом и удивительно красиво смотрелся на темном фоне обшитых дубовыми панелями стен.

— Мы поймали браконьера, милорд, схватили его на месте преступления, — сообщил незнакомый Сиринге мужчина. — У него в одной руке был силок, а в другой кролик. Я так и сказал ему:

«Ты попался, парень».

— Что же он сказал в свое оправдание? — осведомился граф.

— А что он мог сказать, милорд? И так все понятно. Некоторым браконьерам хватает ума помалкивать, чтобы не отягощать свою вину.

Сиринга не могла рассмотреть, кто этот человек, обвиненный в браконьерстве, потому что он стоял между двумя егерями, однако, почти спустившись вниз, она услышала, как граф спросил у него:

— Так что вы скажете в свое оправдание? Это ваш единственный шанс объясниться, прежде чем я отправлю вас к судье. — Ответа не последовало, и спустя мгновение граф добавил: — Отлично. Уведите его. Пусть с ним разбирается суд.

Егеря уже собрались было выполнить распоряжение графа, но в следующее мгновение Сиринга узнала человека, которого они были готовы вывести из вестибюля. Она с криком бросилась вперед:

— Стойте! Остановитесь! Это ошибка!

— Тут нет никакой ошибки, — возразил граф. — Кроме того, это вас совершенно не касается, Сиринга.

— Нет! Это касается меня! — ответила девушка. — Этот человек не браконьер. Это старый Бен, и я хорошо его знаю, он живет в лесу.

— Я поймал его с силком в руках, мисс, — сказал один из егерей, держа в руках незамысловатую ловушку из куска дерева и шнурка. — А вот и кролик. — С этими словами он указал на мертвого кролика в руках у его напарника. — Кролик был еще жив, когда мы поймали его, — продолжил он, — но по пути сюда сдох.

— Он собирался отпустить его на свободу… да-да, он хотел его отпустить! — с жаром воскликнула Сиринга. — Бен никогда не причинил бы вреда живым существам!

— Не стоит защищать этого человека, — нахмурился граф. — Мои егеря поймали его с поличным. Вам же должно быть отлично известно, что браконьерство — серьезное преступление, и поблажек тут быть не может. Если бы он что-то сказал в свое оправдание, это, возможно, изменило бы дело.

Сиринга повернулась лицом к Роттингему. В ее широко открытых глазах читалось неподдельное волнение.

— Бен не умеет разговаривать, он немой от рождения. Он лишь мычит и что-то напевает птицам и животным, которые доверяют ему, а с людьми объясняется жестами. Он ни за что не убил бы кролика. Я это точно знаю.

— Простите, Сиринга, — сказал граф, — но мои егеря выполняют свой долг, и я должен всячески поддерживать их.

Сиринга умоляюще посмотрела на графа, и ей показалось, будто он старательно избегает ее взгляда — это свидетельствовало о том, что он намерен оставить ее слова без внимания и поступить так, как решил.

Егеря, рассудив, что разговор окончен, взяли Бена под руки и повели к двери. Но не успели они сделать и пары шагов, как в комнате снова прозвенел голос Сиринги:

— Стойте! Я докажу вам, что я права!

Мужчины вопрошающе посмотрели на Роттингема, как будто ожидая его приказаний, однако тот промолчал.

— Пожалуйста, отойдите от него, — велела Сиринга егерям, после чего обратилась к старику Бену: — Слушай меня, Бен. Я хочу тебе помочь.

Лицо старика было изборождено глубокими морщинами, а волосы — белыми как снег. Вместе с тем в его лице было что-то мальчишеское. А когда он посмотрел на девушку, на его лице появилась слабая улыбка.

На Бене был старый заплатанный сюртук и сильно поношенный жилет. Башмаки подвязаны бечевкой, на шее — грязный ситцевый платок.

— Бен, покажи его светлости, что у тебя в карманах, — сказала Сиринга, в упор глядя на старика.

Тот оглянулся через плечо, как будто желая убедиться, что егеря стоят не слишком близко, после чего запустил правую руку в карман и вытащил из него маленькую рыжую белку.

Посидев пару секунд у него на ладони, пушистый зверек пробежал по руке и уселся на плече старика. Бен дал белке орешек, и та принялась грызть его, с любопытством поглядывая на людей.

— А теперь покажи, что у тебя в другом кармане, — попросила Сиринга почти шепотом.

Бен снова залез в карман и вытащил трех маленьких полевых мышей. Они проворно взбежали по его руке и уселись у него на воротнике. Заметив белку, они испуганно устремились обратно в свое безопасное теплое убежище.

— Что еще ты покажешь его светлости? — спросила Сиринга.

Бен извлек из-за пазухи молоденького лесного голубя. Он осторожно взял его в широкие ладони, и все заметили, что к одной лапке птицы аккуратно привязана небольшая щепка.

Старый Бен ласково погладил сизые перья, и голубь затих, как будто понял, что ему ничего не грозит.

— У тебя есть еще что-нибудь? — спросила Сиринга, и, когда старик отрицательно покачал головой, повернулась к Роттингему: — Неужели вы думаете, что он может запятнать руки кровью живых существ, которые ему так доверяют? — спросила она.

Мгновение помолчав, граф ответил:

— Вы доказали свою правоту, Сиринга. Этот человек свободен.

— Но милорд! — запротестовали егеря. — Если ему позволить бродить по лесу в тот сезон, когда птицы вьют гнезда, он будет тревожить фазанов, а ведь мы хотим к осени создать для вашей светлости хорошие условия для охоты.

— Охоты?

Услышав их слова, Сиринга побелела как мел. Так вот что означает обход егерями лесов! Если так будет продолжаться и дальше, они наверняка наткнутся на ее тайное место. Что же тогда будет?

Не отдавая отчета в своих действиях, она схватила графа за руку, и тот моментально понял, что она хочет сказать.

— Я уже распорядился, — сказал он, — что Монахов лес должен остаться заповедным. Егеря туда не пойдут.

Облегченно вздохнув, Сиринга повернулась к Бену, чтобы сказать, что он свободен, но старик уже ушел.

Он выскользнул из комнаты так же беззвучно и быстро, как ходил по лесам, и вернулся в привычный ему мир. Мир птиц и зверей, живых существ, которые получили увечья, страдали от боли и доверяли ему.

Во время верховой прогулки в парке Сиринга поблагодарила графа:

— Спасибо, что отпустили Бена. Я знала, что найду у вас понимание.

— А я рад, что вы не позволили мне совершить ошибку, — в свою очередь ответил граф.

— Вам обязательно держать егерей в поместье? — поинтересовалась девушка. — До сих пор в лесу было так спокойно, так мирно.

— К несчастью, лес полон хищников, — ответил Роттингем. — Если позволить им стать хозяевами леса, они будут такими же безжалостными, как и люди.

— Понимаю, — вздохнула Сиринга. — Я всегда любила дикую природу лесов, царящую в них свободу и безмятежность.

— Надеюсь, со временем и мое поместье станет образцом подобного рода, — отозвался граф.

По его тону Сиринга поняла, что граф серьезно намерен заняться нововведениями и ничто не может поколебать его решимость.

После приятной прогулки они повернули обратно к дому, и граф заметил, что щеки девушки раскраснелись. Казалось, будто она светится от счастья.

Ее костюм для верховой езды был старым, изношенным едва ли не до дыр. Однако темно-синий бархат платья удачно подчеркивал белизну ее кожи, а треугольная шляпка придавала ее облику нечто такое, чего граф раньше не замечал.

Сиринга держалась в седле великолепно. Ее по праву можно было назвать прирожденной наездницей, способной подчинить своей воле даже самого своенравного скакуна.

— В моей конюшне много лошадей, — произнес граф. — Я намереваюсь расширить ее, и скоро у вас появится богатый выбор.

— Мне не нужен никто, кроме Меркурия, — ответила Сиринга. — Сомневаюсь, что найду коня, который был бы лучше его.

— Вы бросаете мне вызов, — улыбнулся граф. — Но я действительно согласен с вами, что Меркурий — превосходный образчик лошадиной породы.

— А вы знаете, что его подарил мне полковник?

— Вот как? Лично я слышу об этом впервые, — удивился Роттингем.

— Меркурий родился в конюшне поместья, — сообщила Сиринга. — Когда он был совсем маленьким жеребенком, полковник решил, что у него слишком много лошадей, и предложил мне на выбор пятерых жеребят, среди которых был и Меркурий.

— Вы сделали правильный выбор!