Безжалостный распутник Картленд Барбара

— А зачем мне знакомиться с мужчинами? — искренне удивилась Сиринга.

Граф промолчал, и через мгновение девушка задала новый вопрос:

— Вы уверены, что это нужно… предлагать мне выйти замуж? Это, случайно, не способ… избавиться от меня?

— Я этого не говорил, — резко возразил граф. — Я просто сказал, что вы ведете жизнь затворницы, вы редко встречаетесь с людьми, с мужчинами, да и достойных холостяков среди них тоже нет.

Сиринга растерянно посмотрела на графа, затем прошла через всю комнату к окну и, выглянув наружу, незряче устремила взгляд на лужайку и залитый солнечным светом сад.

Граф постоял за ее спиной, затем, по-прежнему не спуская с нее глаз, сел в кресло с высокой спинкой. В следующий миг Сиринга обернулась, подбежала к нему и опустилась рядом с ним на колени.

Откинув голову, она заглянула графу в лицо.

— Прошу вас… пожалуйста… позвольте мне остаться здесь! — взмолилась она. — Мы были так счастливы! Это было чудесно, замечательно! Я была так рада находиться рядом с вами! Не надо… все портить! Давайте останемся здесь, в замке!

Граф какое-то время смотрел на нее, после чего произнес на редкость сухим, не допускающим возражений тоном:

— Вы на самом деле считаете, что такое счастье может длиться долго? Разве оно не станет когда-нибудь обузой для нас обоих?

Его слова потрясли ее до глубины души, казалось, граф отхлестал ее по лицу.

— Вы хотите сказать… что я могу… могу вам наскучить? — сдавленным шепотом спросила она и медленно поднялась на ноги. — Я думала, что вы счастливы… и что я вас развлекала. Мне… казалось, что все так хорошо. Но, конечно… я понимаю, вам нужно другое.

— В Лондоне множество самых разных развлечений, — произнес граф.

— Для вас, — ответила Сиринга, — но не для меня. Я… я останусь здесь.

Граф неприязненно поджал губы.

— Я уже объяснил вам, Сиринга, что никто не должен знать, что вы провели здесь, в замке, две ночи. Вы, может быть, невинны, но не настолько, чтобы не понимать: леди не должна оставаться в доме холостого джентльмена одна, без сопровождения.

Возникла пауза, и вновь первой ее нарушила Сиринга.

— Но вы сказали, что мне нельзя оставаться в старом доме, — убитым голосом сказала она. — Куда же мне было идти?

— Вы должны послушаться меня, — ответил Роттингем. — Вы отправитесь в Лондон. Вы будете вращаться в высшем обществе в сопровождении моей бабушки. Уверяю вас, вам это понравится. Я уже отдал распоряжения, и карету подадут к дому через час. Ступайте к себе и переоденьтесь в дорожное платье.

Сиринга одарила его пристальным взглядом и гордо вскинула подбородок.

— Я могу назвать вам, милорд, весьма вескую причину, почему я не могу… поехать в Лондон.

У меня нет… нарядов!

— Ну, это совсем нетрудно исправить! — ответил граф. — Вы будете одеты, как и подобает моей подопечной.

— И вы… заплатите за мои платья? — растерянно спросила она, потрясенная его спокойствием. — Нет, конечно же нет! Как я могу принять такое предложение?!

Похоже, наступила очередь графа прийти в замешательство.

— Если это вас так смущает, то все расходы возьмет на себя моя бабушка, — сказал он.

— Нет, я знаю, платить будете вы! — воскликнула девушка. — Это тот самый подарок, который я при всем желании не могу принять от вас!

Роттингем в немом изумлении посмотрел на нее. Между тем Сиринга продолжила:

— Мама говорила мне, что леди может принимать в подарок от джентльмена лишь цветы и конфеты. Но никогда ничего большего и уж никак не одежду!

На губах графа впервые с того момента, как он вошел в библиотеку, появилась легкая улыбка.

— Боже, до чего же вы педантичны! К чему это? — спросил он. — Вы и так вовлекли меня в немалые расходы, так что несколько платьев погоды не сделают.

— Это не просто вопрос денег, — с достоинством возразила девушка. — Я не сомневаюсь, что такой богатый человек, как вы, вряд ли заметит несколько гиней, потраченных на всякие безделушки. Но я принципиально не могу принять от вас ни одного платья.

— Ваши принципы чрезвычайно затрудняют жизнь, — посетовал граф. — Сначала вы из-за них пытаетесь уморить себя голодом. Теперь, по всей видимости, желаете, чтобы я отвез вас в Лондон и представил самому придирчивому обществу в мире одетой — я бы даже сказал, весьма очаровательно, — в то, что будет расценено не иначе как мода нищих.

— Со своей стороны я бы сказала, милорд, что вы уделяете моим нарядам незаслуженно много внимания, — парировала Сиринга.

В ее глазах сверкнула сердитая искорка, которую граф не мог не заметить.

— К сожалению, — вздохнул граф, — мне крайне не хотелось бы, чтобы меня сочли мелочным или прижимистым по отношению к той, кто является моей подопечной.

— Вы хотите сказать, что люди могут осудить вас? — удивилась Сиринга. — Но ведь никто не ждет от вас… чтобы вы оплачивали одежду, которую я ношу?

Граф опять промолчал, и она заговорила снова:

— Я не соглашусь, чтобы вы допустили… нечто подобное… что бы вы ни говорили! Я знаю, мама это точно не одобрила бы… и как бы вы ни пытались убедить меня… мне представляется, что вы неправы.

От волнения она крепко сцепила пальцы. Еще бы, ведь как неимоверно трудно было отвергнуть его предложение!

Граф какое-то время смотрел на нее, затем молча встал и направился к двери.

— Куда вы? — бросила ему вслед Сиринга.

— Как я уже сказал вам, я собираюсь в Лондон, — ответил он. — Теперь, после нашего разговора, я отдам соответствующие распоряжения, и вас с кормилицей отправят обратно в ваш дом. И если нам больше не доведется встретиться, я хочу поблагодарить вас, Сиринга, за те великолепные часы, которые я провел в вашем обществе.

— Если… нам… больше не доведется встретиться, — медленно повторила девушка.

Роттингем протянул руку, намереваясь открыть дверь, но в следующее мгновение услышал ее шаги и понял, что она бросилась вслед за ним.

Через секунду ее тоненький голос негромко произнес:

— Я поеду… в Лондон… вместе с вами, милорд. Я принимаю ваше предложение… о новых платьях.

Спустя неделю, стоя в салоне мадам Бертен на Бонд-стрит, Сиринга пришла к выводу, что носить эти облегающие платья гораздо труднее, нежели провести целый день на верховой прогулке.

В отличие от нее, леди Херлингем, несмотря на свой немалый возраст, казалось, была неподвластна усталости, и такое занятие, как хождение по магазинам, совсем ее не утомило.

Сначала бабушка графа вызывала у Сиринги изрядный страх, однако вскоре она убедилась в том, что пожилая дама оказалась весьма приятной в общении. В молодости она наверняка была красавицей, и хотя с годами былая красота увяла, природный ум и обаяние остались прежними.

Графиня была истинной аристократкой, но при этом необычайно очаровательной и веселой, а также имела острый язычок, который порой не щадил ни врагов, ни друзей.

Сиринга сразу же понравилась ей, и старая леди вознамерилась во что бы то ни стало сделать из юной провинциалки истинную звезду высшего света, и не только потому, что об этом ее попросил внук.

— Вы славное дитя, — похвалила она Сирингу, — увы, этот комплимент я не могу произнести в адрес большинства нынешних юных особ!

— Чем же они заслужили ваше неудовольствие? — полюбопытствовала Сиринга и тут же получила такой хлесткий ответ, что от души рассмеялась.

Первые дни в Лондоне она в основном провела в магазинах. Раньше она даже представить себе не могла, как много всего необходимо модной леди и как много существует самых разных нарядов и украшений.

Но леди Херлингем проявляла непреклонность в том, что касалось выполнения наказов внука.

Оказалось, что существуют платья, предназначенные для утра и для дневного времени. Помимо них есть и вечерние наряды, которые надевают на балы, ассамблеи и рауты.

В неглиже отдыхали в часы, предшествующие ужину. Бескрайнее царство нарядов дополняли амазонки для верховой езды, мантильи, шали, меховые пелерины и десятки всевозможных аксессуаров, которые с каждым днем, проведенным Сирингой в Лондоне в особняке графа, скапливались в неимоверных количествах.

Она не могла удержаться от восторга при виде разнообразия платьев, которые так шли ей, и ей казалось, что не только милейшая бабушка графа, но и все слуги и домочадцы с любопытством наблюдают за тем, как сельская серенькая мышка на глазах превращается в столичную райскую птицу.

Можно вытерпеть все, даже неудобство модных одеяний, думала Сиринга, лишь бы заслужить одобрение графа. В самый первый день, когда леди Херлингем поехала вместе с ней делать покупки, девушка вернулась в особняк на Беркли-сквер в светло-желтом платье, сшитом превосходной портнихой, которая превратила ее скромную девичью фигурку в живой луч солнца.

Большая соломенная шляпка была завязана под подбородком желтыми атласными лентами, а невысокую тулью венчиком пламени окружали крошечные желтые перышки.

Когда Сиринга посмотрелась в зеркало в магазине мадам Бертен, то едва узнала себя.

Она впервые поняла, что для женщины наряды — своего рода оружие. Они способны подчеркнуть ее красоту и помогают добиться поставленной цели.

Когда она вышла из кареты, ей показалось, будто в глазах старого Мидстоуна мелькнуло восхищение.

— Его светлость у себя? — спросила она у лакея, когда тот взял накидку леди Херлингем.

— Его светлость в библиотеке, мисс.

Сиринга решительным шагом направилась через вестибюль и, прежде чем лакей успел открыть ей дверь, сама проскользнула в библиотеку. Ее глаза буквально светились от возбуждения. Граф стоял, повернувшись спиной к камину, и она буквально влетела в его объятия.

— Милорд, зрите чудо! — воскликнула она. — Узнаете меня? Если бы я встретила себя на улице, клянусь вам, ни за что бы не узнала!

Лишь закончив восторженную фразу, она поняла, что граф в комнате не один.

— Вы выглядите потрясающе! — произнес он и, повернувшись к леди Херлингем, которая вошла в библиотеку вслед за Сирингой, добавил: — Примите мои поздравления, бабушка, я всегда знал, что у вас превосходный вкус.

— Ты поставил передо мной не такую уж сложную задачу, — ответила та. — Сиринга хороша в любом наряде.

Девушка огляделась по сторонам. Она тотчас заметила незнакомую женщину, сидевшую на диване возле камина. Незнакомка была удивительно красива и чрезвычайно элегантна, и Сиринга подумала, что впервые в жизни видит такую красавицу.

— Так это и есть ваша маленькая подопечная, Анселин? — спросила незнакомка.

Сиринге показалась, что она уловила за безупречно вежливым тоном легкую нотку желчи.

— Да, именно так, — ответил граф. — Позвольте мне представить вас друг другу. Мисс Сиринга Мелтон — леди Уилмот, ну а мою бабушку, Элен, я надеюсь, вы уже знаете.

Леди Элен грациозно поднялась с дивана.

— Разумеется, мадам, мы встречались в прошлом году, когда вы приезжали сюда с Анселином. Правда, тогда вы не были обременены столь великой ответственностью, как сейчас.

— Эта ответственность доставляет мне немалую радость, — парировала старая графиня, принимая вызов собеседницы.

— Я благодарна судьбе за то, что мой возраст избавил меня от необходимости слышать писк неоперившихся пташек на балах для дебютанток! — высокомерно заявила леди Элен. — Это касается и Анселина, если он, конечно, не намеревается вечно сидеть среди почтенных вдов.

— Почему бы и нет, — улыбнулся Роттингем.

— И вы осмелитесь оставить меня одну? — нарочито печально спросила леди Элен. — Ни за что не поверю, вы не можете быть таким жестоким! Как же я буду жить без вас?

Обиженно надув губки, она кокетливо посмотрела на графа, и в ее темных глазах сверкнул огонь.

Сиринга уловила терпкий аромат ее духов. Каждый жест унизанной перстнями белой руки, каждая поза светской красавицы были тщательно выверены и призваны соблазнять и очаровывать.

«А я сама? Кто я такая — неопытная деревенская девушка?» — подумала Сиринга. Она вопрошающе посмотрела на леди Херлингем, и бабушка графа, как будто прочитав ее мысли, тут же произнесла:

— Не будем докучать тебе, Анселин. Нам с Сирингой еще много чего предстоит сделать. Мы лишь недавно начали делать покупки.

— Надеюсь, вы получаете от этого массу удовольствия, — отозвалась леди Элен. — Я всегда мечтала иметь возможность покупать все, что мне заблагорассудится, зная, что цена не имеет никакого значения и есть толстый кошелек, готовый обеспечить все мои нужды.

За ее словами, безусловно, таился некий намек, уловив который старая графиня ответила:

— Уверена, что у вас нет особых поводов для жалоб. В магазине мадам Бертен я заметила множество коробок, ожидающих доставки, на которых указано ваше имя.

Леди Элен метнула в ее сторону полный ненависти взгляд и поспешно произнесла:

— Это всего лишь несколько платьев, которые я попросила переделать. Среди них то, которое, к моему великому сожалению, порвалось позавчера вечером в Карлтон-Хаусе.

— Разумеется, — тут же парировала леди Херлингем, — мы все должны быть скромными и учиться экономить. Пойдем, Сиринга!

Сиринга поспешила открыть дверь. Шагнув за порог, старая графиня бросила выразительный взгляд на внука. Она надеялась, что он посмотрит на нее, но леди Элен, впившись в него взглядом, столь же крепко держала его за руку.

— Я хотела попросить вас, Анселин, — произнесла леди Элен, — проявить щедрость и позволить мне…

Сиринга не стала задерживаться и, выйдя из библиотеки, поспешила за леди Херлингем, которая решительно поднималась вверх по лестнице.

Когда они оказались на втором этаже, где их не могли слышать находившиеся внизу лакеи, старая графиня произнесла:

— Какая, однако, решительная особа! Ее отец мне никогда не нравился.

— Она такая… красивая, — возразила Сиринга и сама удивилась тому, как жалко прозвучал ее голос.

— Красота порой бывает ловушкой и иллюзией, — ответила леди Херлингем. — Немало порядочных мужчин становилось ее жертвами.

Сиринге очень хотелось спросить, случалось ли когда-либо нечто подобное с графом, но она поняла, что не сможет задать этот вопрос.

Кроме того, разве не ясно, что и он находит леди Элен очень красивой?

Она поймала себя на том, что раз за разом задается вопросом: о чем же леди Элен попросила графа? Увы, ни при каких обстоятельствах она не посмеет спросить об этом у графа.

Днем леди Херлингем возила Сирингу на приемы и заезжала с ней в гости к знатным светским дамам.

По вечерам в Роттингем-Хаусе устраивались ужины. Кроме того, вместе с графом они постоянно отправлялись с визитами в дома британской знати вроде герцога Девонширского или графа Дадли.

Сиринга часто ловила себя на мысли, что эти визиты пугают ее, но в то же время они всегда оказывались приятными и волнующими; ее очаровывали традиции, манеры и сами вельможные обитатели этих роскошных особняков.

Ливрейные лакеи в бархатных панталонах, белых шелковых чулках и напудренных париках. Величавые мажордомы в ливреях, расшитых золотыми галунами. Столы, ломящиеся от яств на золотой и серебряной посуде. Огромные столовые и изящные гостиные со стенами, обитыми шелком. Все это служило роскошным фоном для обитателей этих домов.

Сиринга никогда не представляла себе, что женщины могут быть такими красивыми, а мужчины — умными и элегантными.

Она была спокойна и скромна, как и подобает юной девушке, но и граф, и вдовствующая графиня заметили, что она умеет вести светскую беседу и, не смущаясь, с достоинством вступает в разговор с любым, кто желает заговорить с ней.

Более того, возникало ощущение, что Сиринга, не прикладывая к тому усилий, каким-то образом привлекает к себе людей.

Она была настолько непосредственна и умна, что люди готовы были говорить с ней на серьезные темы, а не обсуждать часами последние сплетни.

— О чем же вы говорили с премьер-министром? — поинтересовался граф.

Они ехали в карете, возвращаясь с приема в Стаффорд-Хаусе.

— Мистер Уильям Питт рассказывал мне о трудностях с местными выборами, — ответила Сиринга. — Он также поведал о том, что пытается провести выборную реформу.

— Вас интересуют подобные вещи? — удивился граф.

— Думаю, любой предмет становится интересен, если о нем говорит человек неравнодушный и досконально его знающий, — ответила Сиринга. — Мистер Питт показался мне весьма знающим человеком. Он пообещал мне, что на следующей неделе, если ваша бабушка даст на то согласие, устроит для меня посещение палаты общин, чтобы я могла понаблюдать за ходом обсуждений с женской галереи.

— Я сам отвезу вас на заседание палаты лордов, если это вам так интересно, — пообещал Роттингем.

— В самом деле? — обрадовалась Сиринга. — Это было бы замечательно!

— Вы находитесь в Лондоне, чтобы радоваться жизни, — заметил граф. — Я почему-то думал, что вам больше по душе балы и танцы.

— Их я тоже люблю, — бесхитростно призналась его собеседница. — Но вы никогда не приглашали меня танцевать.

— Я сам не танцую, — ответил граф. — Как и моя бабушка, я предпочитаю карты и с огромным удовольствием провожу время за карточным столом, пока вы развлекаетесь в обществе молодежи.

— Может, мне тоже стоит научиться играть в карты, — задумчиво промолвила Сиринга.

— Нет, нет, вы еще слишком молоды для этого, — ответил Роттингем. — Лучше посещайте бальные залы, Сиринга, это более подходящее для вас место.

На следующем балу, куда граф отправился вместе с Сирингой, он заметил, что сначала она станцевала с пригласившим ее джентльменом, но затем исчезла в саду вместе с молодым маркизом Танетом.

Его первым желанием было предупредить ее, что подобное поведение может вызвать нежелательные разговоры.

Но потом он решил воздержаться от каких-либо действий, что, однако, не помешало испортиться его настроению.

Спустя два дня, находясь в библиотеке, граф услышал, что дверь открылась и раздался знакомый голос:

— Вы сейчас одни? Могу я поговорить с вашей светлостью?

Роттингем обернулся: одетая в светло-зеленое платье, перед ним стояла Сиринга. Ему почему-то вспомнилась весенняя поляна в сосновом лесу, когда он впервые с ней встретился.

Сиринга прошла через всю комнату, и ему показалось, что ее шелковые юбки шуршат точно так же, как листва на деревьях в Монаховом лесу.

— Вы желаете поговорить со мной? — довольно сухо произнес граф. — Знаете, как раз сейчас я хотел послать за вами. Маркиз Танет спрашивал у меня позволения увидеться с вами.

— Я уже ответила ему отказом! — сердито воскликнула Сиринга. — Как можно быть таким навязчивым! Разве можно так тратить ваше драгоценное время?

— Тратить мое драгоценное время? — удивился граф.

— Я уже сказала маркизу, что не выйду за него замуж.

Граф встал с кресла и прошелся по комнате, как будто ему требовалось время на раздумье. Подойдя к ковру перед камином, он остановился и спросил:

— Я правильно вас понял? Маркиз Танет предлагал вам руку и сердце? Просил стать его женой?

— Он уже несколько раз просил меня об этом, — ответила Сиринга, — и каждый раз я давала ему один и тот же ответ. К вам он обратился лишь потому, что, видимо, рассчитывает на вашу поддержку.

— Прошу вас, присядьте, Сиринга, — предложил граф и, сев в кресло, скрестил ноги и откинулся на высокую спинку.

На фоне загорелого лица его голубые глаза казались ярче обычного, и их взгляд как будто проникал ей в душу. Неужели ему важно узнать правду? — Почему же вы отказали маркизу? — спросил он.

— Все очень просто, — улыбнулась Сиринга. — Я не люблю его!

— Вы говорили моей бабушке о том, что он просил вашей руки? — поинтересовался граф.

— Нет, пока я ей об этом не говорила, но она, видимо, догадывается. Леди Херлингем посоветовала мне принять предложение маркиза. По ее мнению, маркиз — самая лучшая для меня партия из всех возможных.

— Бабушка права! — произнес граф. — Маркиз Танет из благородной семьи и к тому же очень богат. Кроме того, он великолепный спортсмен и весьма уважаем в обществе. Такие вещи важны, Сиринга.

— Мне он тоже симпатичен, — ответила девушка, — я ему так и сказала. Но я сказала ему и то, что никогда не выйду за него замуж.

— Но он маркиз, — повторил граф. — Я полагал, что все молодые женщины желают удостоиться высокого титула и обрести положение в обществе.

На щеках Сиринги появились две очаровательные ямочки.

— Почему? — удивилась она. — Это ведь как бриллианты — внешне они хороши, но есть их нельзя.

Граф рассмеялся и ответил:

— Будучи вашим опекуном, я сделаю то, о чем просил маркиз: я приложу все усилия к тому, чтобы вы приняли столь выгодное предложение.

— Вам как другу я скажу, — доверительно понизила голос Сиринга. — Вы должны знать, что я ни за кого не выйду замуж… и никого не полюблю.

Возникла пауза.

— Неужели вам никто не понравился с тех пор, как вы приехали в Лондон? — спросил граф. Сиринга отрицательно покачала головой.

Граф посмотрела на нее так, будто не мог поверить в то, что она говорит правду, после чего произнес:

— Как хотите, Сиринга. Я сообщу маркизу о вашем решении и уточню, что выбор остается исключительно за вами.

— Благодарю вас, — ответила Сиринга. — А теперь я могу сказать вам то, ради чего я пришла?

— Разумеется. Простите меня, Сиринга, за то, что не позволил вам высказаться сразу. Это исключительно женская привилегия.

— Я хотела поздравить вас, милорд, с днем рождения, — застенчиво сказала девушка. — Пожелать вам всего доброго… и еще я принесла вам подарок.

— Подарок?

— Ваша бабушка пару дней назад призналась, что у вас скоро день рождения, — пояснила девушка. — И я кое-что для вас приготовила.

Она встала и протянула графу небольшой сверток, перевязанный красной лентой, а сама опустилась на колени рядом с креслом, как будто желание поскорее увидеть, как он развернет подарок, было столь острым, что она не могла устоять на ногах.

— Мне уже очень давно никто не делал подарков на день рождения, — признался Роттингем. — Вообще-то я уже немолод и стараюсь держать свой день рождения в секрете.

— Вам всего лишь тридцать два, — улыбнулась Сиринга, — но вам не нужно ставить столько свечек на вашем праздничном торте. — Она испуганно прижала руку к губам. — Ой, проговорилась! Это же главный секрет!

Граф потянул за ленту на квадратном и очень тонком свертке. Развернув его, Роттингем увидел картинку с изображением бело-рыжего спаниеля.

Граф пару минут молча разглядывал подарок.

— Он похож… на Джуди? — спросила, не выдержав, Сиринга.

— Очень похож, — растроганно ответил граф.

Он понял, что, по всей видимости, Сиринга использовала в качестве образца одну из литографий, висевших на стене в коридоре. Картинка была написана акварелью, так что Сиринга, должно быть, потратила на нее немало времени.

— Вы это сами нарисовали? — уточнил он.

— Я когда-то делала рисунки карандашом, чтобы порадовать маму, — призналась Сиринга. — Но, боюсь, мне никогда не стать большим художником. Для этого мне не хватает терпения. Но вам она нравится?

И она пытливо посмотрела на графа.

— Очень нравится, — ответил тот. — Спасибо, Сиринга, я всегда буду хранить ваш подарок.

Девушка облегченно вздохнула.

— Я так рада! Я хотела вам подарить что-то такое, что сделано моими руками. Ведь не дарить же вам подарок, купленный на ваши же деньги!

— Это действительно только ваш подарок. Спасибо вам еще раз, Сиринга.

Их взгляды на мгновение встретились, и ей показалось, будто между ними на мгновение возникло нечто странное, что-то совершенно ей непонятное, но вызвавшее в ней необъяснимый трепет.

Охваченная этим неведомым ей волнением, она смутилась и потупила взор.

Граф встал.

— А у меня тоже есть для вас подарок, Сиринга.

Он подошел к столу, выдвинул ящик и извлек из него обтянутую бархатом коробочку.

— Завтра мы ужинаем в Карлтон-Хаусе, — пояснил он. — И я думаю, что вот это идеально подойдет к тому великолепному платью, которое, по словам бабушки, вы выбрали для себя.

С этими словами он вложил коробочку Сиринге в руку. Открыв ее, девушка радостно воскликнула.

На черном бархате лежала превосходная брошь — крошечный золотой букетик цветов, усыпанный бриллиантами.

Сиринга не сводила глаз с этой очаровательной вещицы и молчала.

— Вам нравится? — спросил граф, подаваясь вперед.

— Очень! Это очень красиво… великолепно! — запинаясь, ответила Сиринга.

— Тогда что вас смущает? — спросил Роттингем.

— Я не хотела бы… обижать вас.

— Обижать меня?

Сиринга с опаской посмотрела на графа.

— Вы должны понять, — сказала она, — вы должны понять, что я… что я не могу принять этот подарок.

— Это бриллианты, Сиринга. Все женщины любят бриллианты.

— Может, и любят, — согласилась Сиринга, — но они не должны принимать их от мужчины, который не является их мужем.

Граф на мгновение замолчал, а потом спросил:

— Неужели мы снова возвращаемся к вашим принципам? Вы же знаете, Сиринга, я крайне не люблю подобных разговоров, они меня раздражают.

Девушка положила бриллиантовую брошь на стол.

— Дело не только в этом, — прошептала она.

— Тогда в чем же? — спросил граф.

— Нет, я вам этого… не скажу.

— Боюсь, что я буду вынужден настоять на резонном объяснении, — с легким раздражением произнес Роттингем. — Сначала вы устраиваете абсурдную панику из-за платьев, отказываясь их принимать. Эту трудность мы преодолели, и вот теперь возникает другая. Уверен, вы поняли, что я был прав, настаивая на том, что для того, чтобы показаться в лондонском свете, вы должны иметь надлежащие наряды.

Граф умолк, ожидая ее ответа.

— Да… верно… вы были правы, — согласилась Сиринга. — И я вам очень… очень благодарна за те прекрасные платья, которые вы мне подарили. Я поблагодарила вас за них и всегда буду вам благодарна! Но бриллиантовая брошь… Это слишком, это совсем другое.

— Как? Почему? — потребовал объяснений граф.