Они ведь едят щенков, правда? Бакли Кристофер

Глава 8

Очень гуманный поступок

— Товарищ президент, прибыл министр Ло.

— Проведите его ко мне, Ган.

Ло сам попросил об этой встрече. По «чрезвычайно срочному делу». У Фа возникло какое-то неприятное ощущение под ложечкой.

Оба сановника приветствовали друг друга, как обычно, по-товарищески, однако на этот раз воздержались от любезностей. Ло вынул из алого кожаного кейса один-единственный листок бумаги и положил его на президентский стол.

— С этим документом ознакомились только я и еще четыре человека.

Фа сделал вдох и прочел первую строку:

Результаты медицинского обследования субъекта 7255.

— Семь-два-пять-пять?

— Тибетца.

Фа отметил, что Ло, вопреки обыкновению, прибегает к нейтральной терминологии. Разве сейчас не время для привычных колкостей в адрес Навозного Лотоса?

Он дочитал текст до конца, сглотнул, снял очки и потер переносицу.

— Вы говорите, никто, кроме нас, этого не видел? — наконец спросил Фа. — Но итальянские-то врачи уж точно должны знать?

Ло покачал головой.

— Нет. Наши люди в римской больнице подменили кровь и мочу. И рентгеновский снимок легких.

— Подменили? На чужие?

— Товарищ, наши интересы требовали, чтобы мы знали больше, а остальные — меньше.

— Но как же тот несвежий моллюск, который он съел? Что же…

— Несвежий моллюск съел другой человек, товарищ. Американский турист по фамилии Уинчелл. Из Портола-Вэлли в Калифорнии.

Фа был поражен — до глубины души — расторопностью агентов Ло. Сигарету! Ему просто необходимо выкурить сигарету!

Ло уже держал наготове раскрытую пачку «Мальборо». Он пристрастился к этим сигаретам во время командировки в США. Его прозвище в министерстве, которое употреблял о-очень узкий круг людей, было «Ковбой».

Фа выдохнул дым, никотин немного успокоил нервы.

— Но люди Тибетца — они-то ничего об этом не знают?

— Нет, — ответил Ло. — Это нам точно известно.

— Но как такое возможно? Наверняка он и раньше проходил обследования. Неужели никто ничего не…

— У него случались проблемы со здоровьем. Инфекция желчного пузыря. Защемление нерва. Дизентерия. Рутинные заболевания. А что-то подобное нужно было бы специально выискивать. Наверное, это развилось уже после того, как он последний раз проходил осмотр. — Ло усмехнулся. — А может, физическое здоровье и не является высшей ценностью, когда веришь в грядущую реинкарнацию. — Он стряхнул сигаретный пепел. — У нас есть свои люди в его ближайшем окружении. И нам известно, что там никто ничего не знает. Если этот диагноз верен — а у нас нет причин думать, что это не так, — тогда рано или поздно прошлый эпизод повторится, и он снова свалится в обморок. Но мы не знаем, где и когда это случится. И тогда у нас уже может не оказаться такого доступа к нему, какой имелся в Риме. — Ло откинулся на спинку тяжелого кресла. — А когда у него снова возьмут анализы, тогда уже все всё узнают.

Фа перечитал документ, лежавший перед ним на столе. Он произнес вслух это диковинное слово:

— Феохромоцитома. — И зачитал то, что было написано дальше: — Опухоль симпатической нервной системы, вызванная железами надпочечников, вырабатывающих избыток эпинефрина.

— Рак, — подытожил Ло, закуривая новую сигарету. — Он перекинулся на легкое. — И Ло протянул президенту пачку «Мальборо».

— Нет уж, спасибо, — произнес Фа и поглубже устроился в своем кресле. — Ну что ж, пожалуй, это решит нашу тибетскую проблему.

Ло задумчиво кивнул и выпятил губы.

— Это решает лишь одну проблему, товарищ. Зато порождает другую. И очень серьезную.

— Преемственность? Но разве мы не наметили следующего Далай-ламу?

— Да-да, об этом-то уже позаботились. Но проблема не в этом.

— Тогда объясните.

— Если верить нашим медикам, то ему остается жить около двух месяцев. А за это время можно много бед натворить.

— Каких именно?

Несколько снисходительным тоном Ло проговорил:

— Я думал, вы догадаетесь. Как только он узнает, что скоро умрет, то наверняка подаст ходатайство о том, чтобы ему разрешили вернуться в Тибет.

— Это правда, — кивнул Фа. — Вероятность очень высока.

— А разрешать этого нельзя.

Ло заметил, как изменилось выражение лица Фа: тот явно был задет его резкостью. И добавил:

— Разумеется, товарищ президент, это не мое личное решение. Я всего лишь… — тут он улыбнулся, — слуга партии. Я довожу до Государственного совета свои донесения и рекомендации. Но едва ли нужно указывать вам, что Совет, так же, как и все мы, члены Постоянного комитета, никогда не допустим, чтобы такое разрешение было дано. — И добавил, внося в разговор легкомысленную нотку: — Полагаю, излишне подсказывать вам, как откликнулся бы на подобную идею наш славный генерал Хань.

Когда в Тибете было подавлено последнее восстание, генерал Хань публично выразил желание «смазать гусеницы наших танков кишками пятисот лам». Генерал Хань был большим любителем публичных заявлений.

Фа размышлял над возникшей проблемой, а Ло тем временем продолжал:

— Как вам наверняка известно, похоронный протокол Далай-ламы предусматривает погребение в ступе. Труп высушивают и замуровывают в гробнице. Так что проблема не только в том, что он может вернуться на родину, чтобы умереть, и проведет остаток дней, порождая антикитайские волнения. Вдобавок нам останутся его мощи. А мощи, — тут он медленно покачал головой, — мощи всегда порождают проблемы. Его могила превратится в святыню. Святыня будет привлекать верующих. Начнутся паломничества. Вы хотите, чтобы в нашем тылу появился Ватикан, или Кааба, или Иерусалим? Думаю, вряд ли.

— Не хочу, — ровным тоном ответил Фа. — Ни в коем случае.

Ло наклонился вперед, и лицо его сделалось игривым.

— Ну, а вот вам безотлагательная проблема: в новостях сообщается, что он скоро умрет. Он подает ходатайство о возвращении на родину. Мы отказываем ему — это наш долг. Что происходит дальше? Наши враги используют этот шаг против нас. Какое коварство со стороны Китая — ответить отказом на предсмертную просьбу этого замечательного человека. Понимаете?

— Можно не сомневаться, последуют всякие неприятности. Ну что ж, нам уже приходилось сталкиваться с подобными вещами. Вспомните, что творилось после тысяча девятьсот восемьдесят девятого.

— Ну да, — улыбнулся Ло. — Так почему бы нам не избежать всего этого?

— Я вас не понимаю, товарищ министр. Скажите ясно, что у вас на уме.

— Предположим, — сказал Ло, — что Навозный Лотос умирает раньше, чем выясняется, что он болен этой феохрома… этой штукой.

— Как это — «раньше»?

— Ну, товарищ, — рассмеялся Ло, — существуют же разные способы.

Фа моргнул.

— Вы хотите сказать — если убить его?

— Ну, можно и так выразиться.

У Ло был такой вид, как будто он рассуждал о чем-то самом будничном, вроде рецепта сдобной выпечки.

— Существует множество способов, товарищ. Десятки. У нас есть целое подразделение, которое занимается именно этим. Тринадцатое бюро. Можно устроить так, что это будет выглядеть как сердечный приступ. Или какая-то другая естественная причина. В наши дни химическая промышленность делает большие успехи. — Он улыбнулся с профессиональной гордостью. — В отличие от русских, я предпочитаю не оставлять отпечатки своих пальцев по всему телу. Русские — жестокий народ. Им очень хотелось, чтобы все знали: именно они убили Литвиненко. Потому-то они и применили полоний. — И осуждающе добавил: — Это не наш метод.

Фа старался сохранять внешнее спокойствие, как будто они с министром обсуждали какой-то вопрос бюджета. Внутри у него все сжалось в комок.

— Подобный шаг, — проговорил наконец Фа, — был бы несомненно… чудовищным.

Ло затушил сигарету.

— Ну, если рассматривать альтернативу, — то я бы не сказал, что таким уж чудовищным.

Время. Нужно выиграть время, подумал Фа. Он мягко сказал:

— Я не имею права навязывать свое мнение в подобных делах. Его необходимо представить на рассмотрение Постоянного комитета и проконсультироваться с Государственным советом. Да. Такие дела партия должна решать сообща.

— Товарищ президент. Товарищ генеральный секретарь. При всем моем уважении к Государственному совету, к Постоянному комитету и к партии — у нас нет времени на бесконечные собрания. Теперь он в любой момент может снова свалиться без чувств, и тогда все узнают, чем он болен, и станет слишком поздно. Да и какая разница, по большому счету? Ведь он, считай, уже покойник. А наше вмешательство лишь чуть-чуть ускорит ход событий. Ради благополучия Китая. Ведь, если вдуматься, мы только поможем ему. Избавим его от лишних страданий. Ну, правда, товарищ, — улыбнулся Ло, — если вдуматься, мы совершим очень гуманный поступок.

— Возможно. И все-таки, товарищ, принятие решения такой важности требует хотя бы нескольких собраний. Ведь мы же, в конце концов, коммунисты.

Ло вдруг огляделся по сторонам, будто турист, которому показывают знаменитую святыню.

— Это ведь кабинет Великого Кормчего?

— Да, — осторожно ответил Фа. — Это кабинет председателя Мао.

— А теперь председатель — вы. Ну, так станьте нашим вождем! Ведь не всякое решение сводится к тому, чтобы выстраивать на бумаге аккуратные столбцы цифр.

Фа, услышав столь вопиющую дерзость, постарался сохранить бесстрастный вид,

— Благодарю вас за доклад, товарищ, — проговорил он несколько холодно. — Я приму его к сведению. — И уже более суровым тоном добавил: — А пока — никаких действий предпринято не будет. Надеюсь, вы меня хорошо поняли?

Ло уставился на президента.

— Разумеется, товарищ.

Он ушел, не поинтересовавшись, в какой день президенту и мадам Фа удобно будет наведаться к нему в гости и отведать пельменей, приготовленных мадам Ло.

Глава 9

Надвигающаяся буря

Тумпапатумпапатумпапатум…

Жук занимался на беговой дорожке в «Фабрике мышц», фитнес-центре неподалеку от его офиса. Обычно он бегал до тех пор, пока майка вся не пропитывалась потом.

Тем временем он смотрел на телеэкран, бегло пролистывая второстепенные каналы: информационный ролик о том, как можно разбогатеть на продаже нового вида «драгоценного» камня под названием эксквизиум; репортаж в «Выпуске новостей» о пожаре на складе в Линкольне, штат Небраска; интервью с моделью, о которой он никогда не слышал, рекламировавшей продукты питания в стране, о которой он, кажется, тоже никогда не слышал; репортаж об употреблении стероидов среди игроков в гольф. Игроки в гольф — на стероидах? А почему бы и нет — все остальные спортсмены уже давно на них сидят. На канале C-SPAN — писатель, о котором он совершенно точно никогда не слышал, расхваливал книжку, которую он точно никогда не станет читать, а тем более покупать. Кулинарный канал. Воюющий Мир. Пикирующие бомбардировщики «Юнкерс». Электрооооннннный бум. Канал «Ремонтируем сами». Как справиться с самым упрямым цементным раствором. Этого было достаточно, чтобы ощутить ностальгию по тем старым добрым временам, когда было всего-навсего три телеканала плюс еще те, для которых нужна была смешная круглая антенна, чтобы их ловить.

Жук посмотрел на свою майку. Мокрая до грудных мышц. Почти…

Мультики. Мыльная опера. Подозрительно смазливый молодой врач объяснял женщине с подозрительно здоровым видом, опутанной проводами и трубочками: Мы сделали всё, что могли. Но мы ничего не узнаем, пока не получим отклика от Проводящего пути… Телефонный номер 800: отзывчивые операторы, операторы, которым небезразличны — действительно небезразличны — ваши долговые проблемы, готовые объединить все ваши долги в цельные, удобные ежемесячные платежи. Повтор «Друзей». Этот несуразный наемный убийца — длинноволосый, с татуировками; его еще более несуразная семейка, подстерегающая из засады обторчанного девятнадцатилетнего юнца, который явно пренебрег возможностью объединить все свои долги в один цельный, удобный месячный…

Бегущая строка внизу экрана объявила:

СООБЩЕНИЕ: ДАЛАЙ-ЛАМА УПАЛ В ОБМОРОК ВО ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ С ПРИНЦЕМ ЧАРЛЬЗОМ.

Тпрруу!

Жук нажал на красную кнопку СТОП на тренажере и замер — резиновая лента резко остановилась; пот, заливая губчатые наушники, проникал ему в уши.

Он оделся, даже не приняв душ, выскочил на улицу и немедленно набрал номер мобильного телефона Энджел.

Он едва расслышал ее голос на фоне шумов.

— Вы где сейчас?

— В «Чаки-Чиз». Не могу разговаривать. Милый, только не на платье Мелиссы. Нет, Чарли. Пожалуйста, Чарли, не делай этого со своей картошкой-фри. Чарли, сейчас же вынь картошку-фри из носа Брендана. Не заставляй меня просить дважды.

— Энджел. Забудьте на минутку про картошку-фри и нос Брендана. Нам снова пора за работу.

— Что это значит?

— Пора опять браться за работу. Угадайте, кто только что грохнулся на пол во время встречи с принцем Чарльзом?

— Кто?

— Далай-лама, недотепа!

Молчание.

— Здорово, правда? Теперь вам не придется нанимать своих друзей, чтобы его прикончить!

Молчание.

— Алло! Энджел?

Ее голос прозвучал лишь на градус выше точки замерзания.

— Я понятия не имею, кто это — и о чем идет речь.

— Это Жук. Бросайте вы этих спиногрызов! Включите телевизор. Через час я буду ждать вас у вашего офиса. Мы снова беремся за работу!

— Вы, должно быть, ошиблись номером.

И Энджел вырубила связь.

Это еще что за шуточки? — оторопел Жук.

Через несколько часов Жук сидел у себя в «военно-промышленном дуплексе» и одним глазом смотрел телевизор, одновременно перелопачивая кибер-пространство в поисках любых крупиц информации об обмороке Далай-ламы в Кларенс-хаусе. Вот что ему уже удалось выяснить:

Его Святейшество потерял сознание во время частной беседы с Его Королевским Высочеством. Это сопровождалось кровохарканьем. По словам одного ехидного британского комментатора, «поговорив с принцем Чарльза в течение часа, любой начал бы харкать кровью». Боже, храни принца.

Из каких-то соображений Его Святейшество отвезли в госпиталь тропических болезней. Его вверили заботам команды опытных врачей — сэра Элдрида Перри и профессора Дэвида Мура. Особой информации оттуда пока не поступало. Звучало слово «гемоптизис» — похоже, медицинский термин, обозначавший кровохарканье. Высказывались гипотезы, что это как-то связано с глистами.

Возле университетской больницы собралась толпа, которая росла с каждой минутой. Люди возлагали цветы — так много цветов, что Мортимер-стрит оказалась перегорожена. И зажигали свечи. Доктор Мур вышел сказать несколько слов толпе. Его Святейшество «находился в сознании и отдыхал в комфортных условиях». Он всех благодарил за молитвы и приносил принцу Чарльзу извинения за то, что «так бесцеремонно покинул его».

В прихожей зазвонил домофон.

— Впустите меня, — послышался голос Энджел.

Жук открыл дверь. Энджел с пылающим лицом буквально ворвалась в дом, сметая с пути Жука. Она сразу напустилась на него.

— Идиот! — закричала она. — «Нам снова пора за работу»? И это — по мобильному телефону?!

— Я… просто подумал, что вам захочется об этом узнать, — запинаясь, пробормотал Жук.

— «Теперь вам не придется нанимать своих друзей — своих друзей! — чтобы прикончить его»? Я ушам своим до сих пор не могу поверить. Может, всему миру об этом в сети растрезвонить, а?

— Извините. Я был перевозбужден. Но все-таки — поразительная новость, правда?

— «Извините». Хотите сказать — «Ладно, не переживайте», да?

— «Не тревожьтесь» — так правильнее.

— Нет уж! Сегодня никаких уроков грамматики не будет! О господи! Какой же вы тупица.

— Да из-за чего весь этот сыр-бор? Вы что — достоверно знаете, что ваш мобильный прослушивается? — Жук подошел к окну, занимавшему всю стену, и поглядел вниз. — Что-то я не вижу там пока ни полицейских, ни фэбээровских машин. Ух ты — или там целая снайперская команда, а?

— Это же сотовая связь, недоумок! Вы хоть знаете, что представляет собой звонок по сотовому? Это маленькие цифровые сигналы, которые порхают по воздуху, как стаи бабочек. Знаете, где я была, когда вы мне позвонили? На севере Вирджинии. Вы хоть представляете себе, сколько базируется на севере Вирджинии разведслужб США? Да практически все! И все прислушиваются. К этим маленьким цифровым бабочкам, порхающим по воздуху. О господи…

Энджел швырнула на пол свою сумочку. Послышался твердый, металлический звук, и Жук вдруг подумал: неужели она носит с собой пистолет? И хотя он не допускал мысли, что она и в самом деле способна пристрелить его, зато поразмахивать сейчас оружием перед его носом она еще как могла бы.

— Вы хоть понимаете, — кипятилась она, — что вы тем самым подвергаете риску и свою, и мою жизнь?

Жук подумал: Постой-постой. И поднял руки вверх.

— Я раскаиваюсь. Искренне. Чистосердечно. Предлагаю мир. — Он выставил мизинец. — Или, может, мне отрубить его? Как делается в японских фильмах про бандитов?

Энджел по-прежнему была вне себя и стояла, скрестив руки на своей прелестной груди.

— Но прежде чем мы отрежем палец — давайте выпьем, — сказал Жук, отправился к холодильнику и вытащил бутылку водки. Налил полстакана и протянул Энджел.

— Кстати, Чарли вынул картошку-фри из носа Брендана?

Энджел смотрела сквозь окно — от пола до потолка — на захватывающую панораму Эспланады со светящимися памятниками.

— Хороший отсюда вид, — сказала она.

— Вам нравится? А вот моей жене он кажется шаблонным.

— Вашей жене. А она не… она ведь не здесь, правда?

— Нет, нет. Она почти никогда здесь и не бывает. У нас есть дом — за городом, в Вирджинии. Она наездница. Ну, катается на лошадях.

— Понимаю, что не на верблюдах.

— Она очень серьезно занимается. Собирается попасть в команду США. Скоро состоится это большое соревнование в… — Тут Жук решил, что ему и так уже хватает неприятностей с женщинами, и не стал говорить Энджел о своей проблеме с Минди и ее Кубком Тан.

Энджел опять повернулась полюбоваться видом на Эспланаду.

— Я видела ее фотографию в «Вашингтон лайф». На каком-то конноспортивном мероприятии. Средне-высший свет. Она хорошенькая.

— Ну, — засмущался Жук, — да. Это точно.

— А почему у вас нет детей? Я это тоже выяснила.

— Она… Ну, у нее все время тренировки, скачки и так далее. Это бы надолго… Но они у нас обязательно будут. Дети — это здорово. Интересно, они все засовывают картошку-фри в чужие носы?

— Расслабьтесь, — сказала Энджел.

— Простите?

— Вы совсем заболтались. Расслабьтесь. Я пришла сюда не для того, чтобы с вами переспать.

Жук нервно рассмеялся и глотнул водки.

— У меня и мыслей таких не было! Скорее — по тому, как вы сюда вошли, я решил, что вы собираетесь меня застрелить.

— Я уже думала, не переспать ли с вами. Но потом вы сделали этот ляп — со звонком на сотовый, — и оказалось, что вы полный тупица. А у меня есть правило: я не сплю с тупицами.

— Очень благоразумно.

Энджел допила водку и с громким стуком поставила стакан на стеклянную столешницу.

— Всё, я пошла. Домой. К мужчине моей жизни.

— Вот как?

— К Барри. Это мой сын.

— А, Барри? Что ж, отлично. Барри.

— Я читаю ему вслух. Каждый вечер.

— Моя мама тоже читала нам с братом. Это очень объединяет, правда? И что же вы ему читаете?

— «Надвигающуюся бурю».

— Доктора Сьюза?[25]

— Уинстона Черчилля — первый том «Второй мировой войны».

— Ах, вот какая это «Надвигающаяся буря». Ну и ну. Ничего себе. А сколько лет Барри?

— Восемь.

— Восемь? И вы ему читаете Уинстона Черчилля?

— Он у меня не по годам развит.

— Когда мне было восемь, я «Быка Фердинанда» [26]едва осилил. Черчилль. Вторая мировая. Вы меня прямо огорошили.

— Его учитель считает меня странной. Зато к десяти годам этот ребенок будет знать историю лучше, чем все его одноклассники, вместе взятые. А к шестнадцати станет первокурсником в Гарварде.

— А ему не снятся кошмары после всех этих историй — ну, про Гитлера и Сталина? Мне кажется, я вообще впервые услышал про Вторую мировую, когда мне было лет десять.

— Спит сном младенца до самого утра. И просыпается с улыбкой. Мой маленький мишка коала! Мы с ним делим пополам валиум. Половинку — маме, половинку — малышу Барри.

— Вы что — даете ему препараты?

— Ну, не все время.

— Вы могли бы написать книгу о воспитании детей. Вас бы все время приглашали в ток-шоу.

— Меня и так приглашают.

Энджел подняла с пола сумочку.

— Ладно, — сказала она. — Как вы выразились — причем по сотовому, — нам пора опять браться за работу. Увидимся у меня в офисе, в десять утра.

У двери Энджел вдруг остановилась. И еще раз поглядела на Эспланаду.

— Кстати говоря. Это вовсе не шаблонный вид, — сказала она. — Это сама Америка.

Жук долго ворочался в постели. Наконец, часа в два ночи, он принял таблетку. Почему бы нет? Раз уж Барри их принимает.

Глава 10

Да, это нам не Афганистан, Тото

— Нельзя ли нам как-то придержать эту версию с ядом — хотя бы до тех пор, пока мы не услышим, что у него там на самом деле нашли? — сказала Энджел.

Они находились в недавно обустроенной «Военной комнате» в ИПК — в помещении, лишенном окон и непроницаемом (как Энджел заверила Жука) для электронных устройств. Сотрудники сидели в отгороженных кабинках, снабженных табличками: Далай-Лама, Пекин, Лхаса, Правительство США, Медицина, Дезинформация, Будда, СМИ, Разведка.

Энджел самолично отбирала кадры среди «сливок общества» орео-конов. Она заставила их подписать пугающие юридические документы, где они давали клятву хранить тайну пожизненно. Причем уговорить их оказалось совсем нетрудно. Спровоцировать конфликт с Китаем? Да ведь орео-коны и жили ради подобных вещей. Остальным сотрудникам ИПК объяснили временное отсутствие коллег тем, что, мол, их срочно откомандировали в Пентагон — там они должны были представить сценарий развития событий после военного вмешательства в Северную Корею.

Орео-коны были озадачены. Китай был настоящим Великаном. Один из них кисло заметил другому: «Да, это нам не Афганистан, Тото».

Жук барабанил по клавиатуре.

— Почему бы не подготовиться заранее? — заявил он Энджел. Он подозвал сотрудника, что сидел под табличкой Медицина, — молодого человека с землистым лицом, которого звали Твент. — Вы что-нибудь нашли про пандовые ферменты?

— Нет, — ответил Твент таким тоном, как будто ему уже много раз задавали этот вопрос.

— Ну, когда же вы…

— Я работаю над этим.

— Вы все еще никак не оставите в покое этих панд, Жук? — спросила Энджел. — Мы что, теперь так и будем зацикливаться на мелочах? А чем плох мышьяк или цианид?

— Мышьяк? — переспросил Жук. — Мышьяк оставляет такие следы, что их заметит даже слепой патологоанатом. А что вам не нравится? Мы же работаем.

— Ну, или какие-нибудь обычные фосфорные эфиры, — продолжала Энджел. — Малатион, паратион…

— Энджел, — резко оборвал ее Жук. — Может быть, предоставим это специалистам?