Венские кружева Федорова Елена
Матиас был необыкновенно похож на юного безусого Вильгельма. Он словно вышел из прошлого, чтобы сказать графу:
– Держись, старик! Жизнь только начинается. Новая ее полоса будет светлой и счастливой. Напасти, льющиеся на твою голову из рога изобилия, должны иссякнуть. Не сомневайся в этом… Жди чуда…
Иссидора
… Вильгельм Монтенуово пришел в дом Матиаса чуть позже, чем Иссидора. Увидев его, она взбеленилась.
– Что вам угодно, господин? По какому праву вы меня преследуете? Неужели вы думаете, что я позарюсь на ваши деньги и улягусь в кровать с такой мерзкой образиной? Кем бы вы себя не считали, я не позволю вам притронуться ко мне.
– Иссидора, это граф Монтенуово, наш отец, – прервал ее крик Матиас.
– Что? – она побледнела, опустилась на край стула, прижала руку к груди, чтобы амулет, который повесила ей на шею Альбертина, не упал на пол. – Повтори еще раз.
– Перед тобой наш отец, граф Вильгельм Монтенуово, – сказал Матиас. – Амулет подтверждает, что я говорю правду. Мой шнурок лопнул вчера.
– А мой сегодня, – проговорила она, посмотрела на амулет, зажала его в кулак. – Я не собираюсь бросаться вам в объятия, граф Монтенуово. Я слишком долго жила без вас и вашей любви. Я не желаю ничего в своей жизни менять. Меня все устраивает, все. Ясно? – одарила графа испепеляющим взглядом.
– Охотно верю, – он улыбнулся. – Но, может быть одно обстоятельство тебе все же хочется изменить?
– О чем вы? – спросила Иссидора с вызовом.
– О том, что маленький Анджалеоне… – граф не договорил.
Иссидора набросилась на Матиаса с кулаками:
– Как ты посмел выболтать мою тайну. Я не желаю тебя знать…
– Иссидора, я хотел, как лучше, прости, – отбиваясь от сестры, воскликнул Матиас. – Будет лучше, если мы заберем мальчика…
– Не-е-ет… Не лезьте в мою жизнь. Оставьте меня в покое, – выкрикнула она.
– Иссидора, я хочу тебе помочь, – сказал граф.
– Мне не нужна помощь. Помогите лучше себе самому.
– У тебя наверняка есть заветная мечта, – граф пытался найти хоть какую-то зацепку, чтобы успокоить разбушевавшуюся Иссидору.
– Мечта у меня есть, – она сжала кулаки. – Я мечтаю, чтобы этот проходимец Ферстель поскорее переселился на тот свет. Пусть его постигнет та же участь, что и его сына.
– Что ты несешь? – Матиас схватил сестру за плечи.
Иссидора закрыла лицо руками, разрыдалась. Сквозь рыдания прорвались наружу слова признания, которое она никак не решалась сделать.
– Прости, прости меня брат… Я не смогла сказать тебе, что родила мертвого ребенка… Я придумала историю про Анджалеоне, который живет в приюте… Так было проще… Мне так было проще избавиться от жутких видений и криков, терзавших мою душу… Если бы мальчик не умер, я бы ни за что не отдала его в приют… Ты знаешь, что такое лишиться разом и матери, и отца… Прости, прости меня, брат…
– Иссидора… бедная моя девочка, зачем ты мучила себя столько лет? Зачем, Иссидора? – из глаз Матиаса потекли слезы. Он опустился на колени, обнял плачущую сестру.
– Не знаю… – она посмотрела в его глаза. – Не знаю, Матиас… Мне стало страшно, когда я подумала о том, что Бог наказывает всех женщин, которые спят с Ферстелем. Вначале Марлен, потом я, теперь Луиза…
– Нет, – Матиас, вскочил. – Замолчи! Ты говоришь, как безумная. От горя ты потеряла разум, Иссидора. Бог никого не наказывает. Он любит нас всех. Любит и прощает. Он…
– А почему мы рожаем мертвых детей? – крикнула она.
– Потому что они не нужны Ферстелю, – ответил граф, молчавший до сих пор.
Брат и сестра повернули головы. В пылу перепалки они забыли, что находятся в доме не одни. И теперь смотрели на графа так, словно видели его впервые.
– Мертвые дети – признак того, что кто-то из родителей не желает их появления на свет, – повторил граф. – Мне об этом говорила Альбертина. Она настояла на том, чтобы я присутствовал при родах. Мало того, она велела мне перерезать пуповину, омыть вас и прижать к груди. Когда я выполнил все ее пожелания, она призналась, что не ожидала от бледнолицего изнеженного графского сыночка такого поистине мужского поступка. И добавила:
– Если бы ты меня не любил, Вильгельм, у нас бы никогда не было детей. Все бы они умерли еще в утробе и никогда бы не увидели свет.
– Какой ужас, – Иссидора прижала руку к груди. – Значит, причина вовсе не во мне… Господи, прости меня за все ненужные мысли… Прости…
Она подошла к графу, обняла его. Его сердце замерло на миг, а потом заколотилось с бешеной частотой. Говори, говори, говори.
– Простите, что не смог до конца остаться мужчиной, – сказал он дрогнувшим голосом. Слезы мешали говорить, но молчать он больше не имел права. – Я не сумел защитить свою любовь, свою семью, не пошел наперекор родителям. Мое безволие разлучило нас. Моя раздвоенность стала причиной всех последующих злоключений. Я рад, что вы унаследовали больше от Альбертины, чем от меня. Вы сильные, мужественные, бесстрашные люди, умеющие постоять за себя, за свою любовь и счастье. Вы научились принимать правильные решения…
– О, довольно, граф. Откуда вам знать, какие мы? – Иссидора, отстранилась от него. – Вы хотите нас видеть в превосходном свете, поэтому приписываете нам то, чего на самом деле нет. Я не желаю больше слушать хвалебные оды в свой адрес, потому что много раз шла на поводу своих желаний, насовершала столько глупостей, что стыдно вспоминать. Мы с Матиасом не идеальные и давно уже не детки. Мы – звери, пытающиеся выжить в зверинце среди пантер, леопардов, аллигаторов и гиен. Мы знаем цену каждому косому взгляду, каждому ехидному слову. Здесь одних маминых куколок мало. Здесь нужно оружие посильнее. У вас случайно не найдется пары пушек? – воткнула руки в боки. – Давайте взорвем этот городишко, сотрем его с лица земли, чтобы и воспоминаний о нем не осталось. Испугались? – рассмеялась. – В наших жилах течет креольская кровь. Воздух Луизианы питает нас ненавистью, учит нас борьбе. Вы, бледнолицые завоеватели, никогда не сможете нас победить… – осеклась, увидев недовольный взгляд брата.
– Ой, что это я? Простите, граф, что набросилась на вас. Мама учила нас любви. Она никогда не сказала ни одного плохого слова о вас. Никогда…
– Я верю, что скоро мы с ней увидимся, – сказал Вильгельм.
– Думаю, этого уже недолго ждать, – Иссидора улыбнулась. – А где вы живете?
– На ру Бельвиль.
– Где? – он повторил. Она хлопнула себя ладошкой по лбу. – Ну, да, госпожа Терезия без умолку говорит про графа и его особняк на ру Бельвиль, набитый антиквариатом… думаю, вы в опасности, граф. Терезия главная интриганка в Орлеане. Она сделает все, чтобы оставить вас без штанов.
– У нее это не получится, – сказал граф без улыбки. – Штаны я сниму только при встрече с Альбертиной Мотенуово, своей законной женой.
– Я не это имела ввиду, – Иссидора прыснула от смеха.
– Терезия хочет завладеть вашим богатством.
– Это у нее тоже не получится, – Вильгельм улыбнулся.
– Все мое богатство принадлежит не мне, а моим детям Иссидоре и Матиасу Монтенуово.
– Это шутка? – Иссидора испытующе посмотрела на наго.
– Это – правда. Вот документы, подтверждающие мои слова, – граф протянул ей бумаги.
Иссидора схватила их, углубилась в чтение. Матиас заглядывал в документ через плечо сестры.
– Вы… Вы… – оторвавшись от чтения, прошептала она. – Вы… замечательный… отец…
Иссидора бросилась ему на шею и разрыдалась так же громко, как некоторое время назад в объятиях брата.
– Жаль, что мамы с нами нет, – сказал Матиас со вздохом. – Жаль…
Зимний сад на ру Рояль
… Подготовка к выставке заняла несколько месяцев, во время которых Матиас писал картины. Работал он в своем маленьком доме, упорно отказываясь переезжать на ру Бельвиль. Все твердил: потом, еще не время.
Граф сдался. Но предложил заключить договор. Если Матиаса назовут лучшим художником Орлеана, он переедет на ру Бельвиль. Матиас согласился, зная, что лучшим художником его не назовут никогда.
Здешняя публика, которую Иссидора назвала зверьем, ни за что не станет рукоплескать человеку из другого сословия. Да, он сын графа. Но рожден он вне брака, и его мать – креолка, служанка, с которой граф развлекался в молодости. Развлечений у богатых мужчин может быть много. Поэтому рукоплескать и кланяться внебрачным детям, нет смысла. Много чести для безродных…
Матиас все это понимал и не строил никаких иллюзий. Главной для него была работа над картинами, которая помогала заглушить страстное желание увидеть Луизу.
Граф Монтенуово занимался организационными вопросами вместе с Терезией Бомбель. Она так увлеклась этой затеей, что не хотела думать и говорить ни о чем, кроме галереи. Зимний сад в доме Бомбелей превратился в салон всех муз. Среди экзотических цветов поставили черный рояль. У фонтана сделали подиум – некое подобие сцены. В стены вмонтировали крюки, на которых будут закреплены картины. Пространство вокруг фонтана заняли кованые столики с изящными витыми ножками. Терезия лично положила на каждый столик белоснежную скатерть, поставила миниатюрную вазочку из матового черного стекла.
Пригласительные билеты, подписанные госпожой Бомбель, разлетелись по адресам за несколько часов. Никого не смутила значительная сумма, которую приходилось выкладывать приглашенным. Бомбель потирал руки, подсчитывал прибыль. Он был доволен.
– Мы сделали правильную ставку. Наше состояние увеличивается с молниеносной быстротой. Люди хотят зрелищ больше, чем хлеба! – воскликнул он. – Мы затеяли прибыльное дельце, Терезия. Я уже распорядился заказать дополнительную партию билетов.
– Это дело не только прибыльное, но и увлекательное, милый, – Терезия прильнула к мужу. – Знаешь, какая мысль пришла мне в голову?
– Мудрой женщине может прийти только мудрая мысль, – сказал он, целуя ее.
– Мы можем устраивать в нашем зимнем саду музыкальные вечера. Мы назовем их королевские встречи у Терезии Бомбель! – заявила она.
– О-о-о-о, – протянул банкир. – Терезия, это прекрасная идея. Это будет наше с тобой детище. Вся прибыль достанется нам. Мы учтем все промахи, которые совершит граф, и сделаем нечто феерическое. Мы сотрем в порошок этого Монтенуово…
– Нет, Рудольф, нам не нужно этого делать, – Терезия вытянула вперед губки. – Пусть граф живет и здравствует. Пусть он будет нашим конкурентом. Это заставит нас быть всегда впереди, добавит куража. Ну, разве я не молодец? Подумай, сколько стоит такая идея?
– Ах, ты лиса, – он погрозил ей пальцем. Достал кошелек. – Передаю свое состояние в надежные руки. Надеюсь, наше новое предприятие будет еще более прибыльным, чем это.
– Я в этом не сомневаюсь, Рудольф, – она поднялась. – Ты же знаешь, что я никогда не останавливаюсь даже перед закрытыми дверями.
– За это я тебя и люблю, Терезия Бомбель…
… В день открытия галереи на ру Рояль было настоящее столпотворение. Экипажи подъезжали и отъезжали, люди выстроились в длинную очередь, которая заканчивалась, где-то за горизонтом. Госпожа Бомбель, одетая в новое платье из венских кружев, наконец-то почувствовала себя королевой. Она гордилась тем, что это уже не балаганное шутовство ежегодного карнавала, а настоящий триумф в ее доме на ру Рояль.
Перезвон колокольчиков возвестил об открытии галереи. Слуги распахнули двери. Первые тридцать гостей вошли в зимний сад Терезии. Дамам преподнесли ледяное вино, а господам – ром из кладовых графа Монтенуово. Гости рассматривали картины, делились впечатлениями. Пианист, сидящий за роялем, негромко наигрывал музыкальные композиции, выбранные хозяйкой специально для сегодняшнего дня. Его игра добавляла таинственности в обстановку, созданную в зимнем саду.
Матиас, одетый в белоснежную рубаху с кружевным воротником и манжетами, выглядывающими из-под рукавов фрака, казался сказочным принцем, явившимся на праздник из прошлого столетия. Он стоял в стороне и наблюдал за гостями со снисходительной полуулыбкой.
Вошедший в галерею Ферстель, направился к нему с возгласом:
– Так вот где вы теперь расписываете потолки!
Все разом обернулись. Картины гостей больше не интересовали. Теперь главным действующим лицом стал плантатор. А он именно этого и хотел. Он подошел к Матиасу, пожал ему руку, по-отечески похлопал по плечу.
– Хвалю, хвалю. Прекрасный выбор…
– Я больше не расписываю потолки, господин Ферстель, – сказал Матиас. – Я пишу на заказ портреты и пейзажи.
– Конечно. У вас бесспорный талант, Анджалеоне. Я должен был догадаться об этом, когда вы работали у меня. Жаль только, что мой портрет сюда нельзя принести…
– Ваш портрет здесь, господин Ферстель, – Матиас улыбнулся. – Взгляните вон туда.
Все гости повернули головы. Возглас одобрения прокатился по саду. Сходство портрета с оригиналом было поразительным. Одетый в мантию Ферстель, напоминал императора Франции Наполеона.
– Рада вас видеть, – пропела Терезия, подойдя к нему. В приятных хлопотах она совсем забыла про плантатора. Но вот он здесь, и затухший, казалось, пожар вспыхнул с новой силой.
– Вы – само очарование, госпожа Терезия, – проговорил Ферстель, целуя ее руку.
Он задержал ее чуть дольше, сжал чуть крепче, поцеловал по-особенному. У Терезии закружилась голова. Еще миг, и она бросится в его объятия.
– Прекратите, – шепнула она, убрав руку.
– Господа, позвольте обратить ваше внимание на наряд нашей королевы. Эти кружева, сотканные для Жозефины – первой жены Наполеона, привезли из Парижа сюда специально для того, чтобы госпожа Бомбель стала законодательницей моды, – Ферстель решил действовать, чтобы не упустить Терезию из своего капкана.
– Вы переигрываете, – фыркнула она.
– Что делать, я собой не владею, я сгораю от страсти, мадам…
– Не заметно, – она развернулась, пошла к сцене.
Пианист заиграл громче. Публика зааплодировала.
– Господа и дамы, пришло время представить вам молодого, одаренного, создателя этих прекрасных картин, – протянула Матиасу руку. – Художник Анджалеоне! Все картины, которые выставлены в галерее, продаются. Предлагаю делать ставки.
– Я покупаю свой портрет, – Ферстель вышел вперед. – Назовите цену, госпожа Терезия.
Он выписал чек, пошел снимать картину. Терезия остановила его.
– Не спешите, господин Ферстель. Пусть картина останется на месте. Через неделю, когда выставка закроется, я сама лично прослежу, чтобы портрет упаковали и доставили вам. Пожалуйста, напишите свой адрес на пригласительном билете.
– С удовольствием, госпожа Бомбель, – он взял перо, написал адрес, думая о том, что от Терезии можно ждать любых сюрпризов. Она придумала прекрасный повод для их новой встречи. Он тоже должен будет подготовиться.
– Госпожа Терезия, а почему нет вашего портрета? – спросил кто-то из гостей.
– Он есть, – ответили откуда-то сверху.
Люди подняли головы и увидели на балконе незнакомца, не только одетого так же, как Матиас Анджалеоне, но и внешне очень похожего на него.
– Потомок конкистадоров граф Монтенуово, господа, – сказала Терезия, победоносно. – Рому из клановых графа более ста лет, – возглас одобрения. – А нашей дружбе, чуть меньше. Но, несмотря на это, она крепка, как этот терпкий, пьянящий напиток. Слушаем вас, граф.
– Мы благодарим всех, кто пришел сегодня в галерею. Надеемся, вы получили наслаждение не только от рома, но и от картин, представленных здесь, – аплодисменты и возгласы одобрения подтвердили его слова. – Мы благодарим Рудольфа и Терезию Бомбель за предоставленную возможность познакомиться с вами и продемонстрировать вам свое мастерство. В знак признательности мы дарим семье Бомбель скромный подарок.
Пианист заиграл громче. Вниз поплыло полотно, завернутое холстом. Матиас принял его, поставил на мольберт. Публика затаила дыхание. Терезия, терзаемая любопытством, подошла к портрету. Едва она протянула руку, ткань, скрывавшая картину, взлетела вверх, словно огромная серая птица.
– Ах! – вскрикнули разом все дамы.
– М-да, – вторил им мужской хор.
С портрета, обрамленного золотой рамой, на гостей смотрела Терезия Бомбель. Никто не верил, что это не зеркало, таким поразительным было сходство. Единственное отличие состояло в короне Жозефины, которой у госпожи Терезии не было.
– Как вам это удалось, граф? – воскликнула Терезия.
– Я думала, что художник должен смотреть на человека, которого рисует, чтобы добиться сходства.
– Художник, да, а маг – нет, – проговорил он, появившись у фонтана.
Терезия обернулась. Гости насторожились, предчувствуя нечто необычное.
– Значит, то что о вас говорят – правда? – спросила Терезия.
– Это – вымысел, моя королева, – граф рассмеялся. – Рад, что подарок вам понравился. Наслаждайтесь ромом, господа. Любуйтесь картинами, дамы. Заказывайте портреты. Матиас Анджалеоне напишет их так же превосходно, как он сделал это для госпожи Терезии.
– Так это не вы писали мой портрет? – она обомлела.
– Но я никогда не видела Матиаса. Не позировала ему.
– Зато он видел вас, госпожа Терезия. А этого для настоящего мастера достаточно, – объяснил граф.
Терезия повернулась к своему портрету, вскользь глянула на портрет Ферстеля, решила, что это он попросил художника написать ее портрет в короне Жозефины. Иначе, откуда бы ему узнать про кружева, которые она купила у внучатой племянницы бывшей жены императора Наполеона.
– Я хочу заказать вам, Анджалеоне, портреты своих детей, – сказала Терезия, посмотрев на Матиаса.
– Первый заказ есть, – граф сел за стол, обмакнул перо в чернильницу, написал красивым почерком Терезия Бомбель – дети. Сделал несколько штрихов, протянул ей.
– Граф, вы поражаете меня с каждой минутой все сильней! – воскликнула она. – Взгляните, господа! Это невероятно… Уверяю вас, что граф никогда не видел наших детей. Никогда…
– Я подтверждаю слова жены, – Бомбель сделал шаг вперед. – На наших глазах происходит чудо, господа. Браво!
У столика выстроилась длинная очередь. Всем хотелось получить на память автограф графа Монтенуово…
Далеко за полночь, когда гости разошлись, Бомбель посчитал прибыль и забрал себе больше половины. Он решил, что так будет правильно. Картины выставляются в его доме. Его слуги заботятся о гостях, наводят порядок в доме и в саду. Они с Терезией создали художнику отличную клиентскую базу, обеспечили графа работой на всю оставшуюся жизнь. Такая неоценимая помощь должна быть хорошо оплачена. Значит, он все сделал верно, забрав большую часть себе.
Затраты графа Бомбель в расчет не брал. Зачем задаваться вопросом, сколько стоит ром и вино, привезенные графом. А про кисти, краски, подрамники, холсты пусть думают те, кто занимается художествами. Банкиру это все не интересно. Для него главное – деньги…
Жизнь или смерть
… Как и обещала Терезия Бомбель, через неделю к дому Ферстеля подъехал экипаж. Слуги внесли портрет. Плантатор засуетился, подыскивая для него подходящее место. Решил пока оставить портрет на столе, разделяющем пополам большое зеркало.
– Ну, и где ваша хваленая роспись? – спросила Терезия.
Она решила сделать Ферстелю приятный сюрприз и поднялась в дом чуть позже слуг с портретом. Плантатор вздрогнул, услышав ее голос. Повернулся.
– Госпожа Терезия… рад…
– У вас хороший дом. Скромно, но не лишено вкуса, – она протянула руку для поцелуя. – Покажите мне роспись. Я должна узнать, с чего начинал наш маленький Анджалеоне.
– Прошу вас, госпожа Терезия. Работа Матиаса в той комнате, – Ферстель взял банкиршу под локоток.
Она отдернула руку, сказала резко:
– Это вы подговорили мальчишку написать мой портрет?
– Да, – соврал Ферстель. – Но вначале я заказал ему два других женских портрета, чтобы убедиться в его мастерстве.
– Не ожидала, что вы – любитель женщин, Ферстель, – Терезия рассердилась. И сколько же их у вас было?
– Много. Хотите узнать о каждой? – в глазах огонь раздражения. Оба на взводе. Битва не закончится до последнего удара. Жизнь или смерть…
– Мне достаточно взглянуть на тех двух, чтобы все понять и сделать выводы.
– Смотрите, – он распахнул дверь.
Тонкие шторы вздрогнули от сквозняка, ворвавшегося внутрь. Терезия вошла в пустую комнату, пахнущую краской, подняла голову. Лицо Ферстеля, написанное на синем фоне, показалось ей особенно прекрасным. Он смотрел ей прямо в сердце своим выразительным демоническим взглядом. Еще миг, и их губы сольются в страстном поцелуе. Неведомая сила влечет ее вверх…
Чтобы избавиться от наваждения, Терезия повернула голову влево и столкнулась взглядом с грустными глазами темноволосой женщины, окруженной цветами. Терезия поняла, что эта дама знает секрет жизни и смерти. Больше смерти, чем жизни, поэтому смотрит она вниз сочувственно нежно. В этом образе заключено всепрощение. И еще – быстротечность времени, разрушающего все людские мечты…
Портрет, написанный слева, был полон радости и счастливого неведения. Рыжеволосый ангелок с припухшими детскими губками смотрел на мир широко раскрытыми глазами. Ему еще не ведомы страсти и злоключения, уготованные судьбой. Любовь струится из этих глаз и заполняет пространство комнаты, заставляя поверить в чудо.
Терезия почувствовала, как внутри что-то звякнуло, и по телу разлилось блаженство, которое сделало ее другим человеком. Терезия поняла, что ей ничего не нужно, кроме способности любить и дарить свою любовь так же, как делает это рыжеволосый ангел, окруженный белоснежным облаком цветущего жасмина.
Терезия закрыла лицо ладонями, чтобы спрятать возникшие чувства под маской надменной суровости. Опустила голову. Решила, что не стоит выдавать себя. Она – госпожа Бомбель, жена банкира, самая богатая женщина в Орлеане должна вести себя по-королевски. К тому же она – тигрица, готовая к сражению. Прочь сантименты. Чувственность ни к чему хорошему не приведет. Ее нужно немедленно заменить бесчувственностью. Убрала руки от лица, спросила, не глядя на Ферстеля:
– Чьи это портреты?
– Слева – Марлен – моя первая жена. Она умерла десять лет назад. А справа – Луиза, внучатая племянница Жозефины, – сказал Ферстель.
– У вас такая юная жена? – Терезия повернула голову, чтобы убедиться, что плантатор не лжет.
– Не такая уж юная, – он улыбнулся. – Луизе тридцать лет.
– Я хочу на нее взглянуть. Познакомьте нас, – потребовала Терезия.
– Луиза сейчас не готова к встречам, мадам, – Ферстель нахмурился. Ему не хотелось выполнять просьбу банкирши. Ни к чему ей смотреть на Луизу.
– Какой вздор, – Терезия стукнула его веером по руке. – Что значит – не готова?
– Она беременна. Доктор прописал ей постельный режим, – сказал Ферстель.
– Постельный режим? – воскликнула Терезия. – Да знаете ли вы, что беременным нужно двигаться, а не лежать, чтобы родился нормальный ребенок. А, если вы не хотите, чтобы он рождался, то да, нужно лежать и не двигаться. Где Луиза?
– Там, – Ферстель указал на комнату жены, поняв, что банкиршу не остановить.
Решительной походкой Терезия подошла к двери, распахнула ее без стука, замерла на пороге. Луиза стояла у окна в тонкой кружевной сорочке и расчесывала длинные рыжие волосы.
– Луиза, госпожа Терезия Бомбель хочет с тобой поговорить, – сказал Ферстель чужим официальным голосом.
Луиза медленно повернула голову.
– Здравствуйте, мадам. Я с радостью выслушаю вас, если вы мне позволите одеться…
– Не утруждайте себя, детка, – Терезия взбесилась. Луиза в жизни оказалась еще прекраснее, чем на портрете. – Я хотела посоветовать вам не слушать докторов, а больше гулять, чтобы ребенок родился крепким и здоровым. Прощайте…
Ушла, хлопнув дверью. Ферстель побежал следом за ней, схватил за руку:
– Терезия, я купил корабль. Он ждет нас в нескольких милях отсюда. Едемте со мной. Другого случая не будет. Скажите: да!
Она отвернулась, но руки не убрала. Заметив, что Луиза смотрит на них из окна, решила, что нужно действовать.
– Глупышка, ты еще не знаешь, что такое настоящая страсть… Настоящая… – подумала она. Повернула голову, воскликнула:
– Едемте! Я жажду того же, чего и вы, мой дорогой Франц!
Они уселись в экипаж и уехали. Луиза провела рукой по животу, сказала нежно:
– Привет, малыш! Пришло время твоего появления на свет. Хорошо, что твой отец уехал. Я молила Бога, чтобы Он отправил Ферстеля куда-нибудь, чтобы он не услышал мои крики и твой плач, чтобы не увидел наших страданий. Я благодарна этой женщине за то, что она увезла Ферстеля. Мы остались с тобой одни. Нет, нас трое: ты, я и Господь. Все произойдет так, как Ему угодно. Мы примем с радостью и жизнь, и смерть… Аминь…
… Матиас сидел на высоком стуле, не мигая глядя перед собой. В руках он сжимал белый кружевной платочек. Точно такие же кружева были на ее платье. Но он не решался повернуть голову и посмотреть на нее. Он окаменел, онемел, перестал чувствовать так же, как она. Огромный мир, сияющий красками счастья, превратился в тончайшую струйку, которая потерялась в черной бездне по имени Смерть…
Пусто… Холодно… Темно… Он не видит, не слышит, не дышит, как и она, лежащая неподвижно в кружевном платье, словно невеста. Ей снова восемнадцать или чуть меньше… чуть…
Он знает каждую морщинку на ее лице… Он любит их до самозабвения. Он не желает мириться с тем, что теперь это все ему не принадлежит, что у него ничего больше нет, кроме венского кружевного платочка, который он у нее украл… А теперь у него украли ее… Отняли безжалостно, жестоко, внезапно…
От неожиданности и безысходности он потерял голос, лишился способности быть человеком, превратился в соляной столп, в каменный постамент на ее могиле…
Ему ничего не нужно, кроме возможности быть с ней.
Быть с ней всегда, всегда, всегда…
Но он даже не может поцеловать ее…
Он не верит в реальность произошедшего.
Он силится проснуться, но… у него нет сил.
Он находится между небом и землей, там, где, наверное, находится сейчас ее душа.
Она не может уйти.
Она страдает от того, что ее главная часть осталась на земле кружевным платочком в его окаменевших руках…
– Луиза! – закричал Матиас и проснулся, стер холодный пот со лба, встал, посмотрел на часы, оделся. Вскочил в седло, помчался в дом Ферстеля.
– Не забирайте ее у меня… Господи, защити Луизу, – всю дорогу твердил он.
Увидев свет во всех окнах, понял, что происходит нечто ужасное. Истошный крик, разорвавший пространство, вонзился острым клинком в сердце Матиаса.
– Не-е-ет! – крикнул он. – Не-е-ет!
Наступившая тишина показалась зловещей. Матиас потерял над собой контроль. Все, что происходило потом, происходило вне его сознания. Он спрыгнул с коня, побежал вверх по лестнице, ворвался в комнату. Запах карболки, лужи крови, испуганные лица, чужие заплаканные глаза, вспышки света и тьмы, белые пятна и наконец, рыжие волосы, рассыпанные по подушке лучами заходящего солнца. Оно уже не жжет, но еще светит, светит, постепенно угасая…
Туча закрывает солнце, отталкивает Матиаса. Он послушно пятится, но понимает, что сейчас послушание только навредит ему. Матиас бросается вперед, разрывает завесу, хватает солнце в ладони и целует, целует, целует…
– Дыши, дыши, дыши, – кричит он. – Живи, живи, живи…
Солнце замирает на черте горизонта и неспешно движется вверх. В природе такого не бывает, но сегодня особенный день, поэтому возможно все. Закат превращается в рассвет. Слабый стон подтверждает, что чудо возможно.
Луиза пытается открыть глаза, но это ей удается с трудом. Она что-то шепчет, но невозможно разобрать ни слова.
– Все хорошо, хорошо, – говорит доктор.
– Все хорошо, госпожа, – вторит ему Далия.
– Все хорошо, – подхватывает эти слова хор голосов.
Только Матиас молчит. Он не знает того, о чем они говорят. Зато он знает, что Луиза будет жить. Будет… На ее бескровном лице появляется некое подобие улыбки. Сердце стучит робко с перебоями: тук, пауза, тук-тук…
Кто-то кладет руку на плечо Матиаса. Он поворачивает голову, растерянно смотрит на незнакомого человека в белом халате.
– Все хорошо, – говорит он. – Кризис миновав. Мы открыли окна, чтобы она могла подышать чистым воздухом… Вам лучше подождать в другой комнате…
– Да…
Матиас выходит вместе со всеми. Кто-то протягивает ему ром. Он выпивает залпом, опускается на стул, обхватывает голову руками, шепчет:
– Господи, спаси, помоги, защити. Господи, сохрани ее душу, молю Тебя…
Постепенно реальность приобретает привычные очертания. К Матиасу возвращается слух, зрение, здравомыслие.
– А где господин Ферстель? – спросил доктор, выйдя из комнаты Луизы.
– Уехал еще в полдень, – ответил управляющий Хорхе.
– Уехал и до сих пор не вернулся? – воскликнул доктор рассерженно. – Оставить умирающую жену на произвол судьбы – верх безумия.
– Что? – Матиас встрепенулся. – Луиза не умирает. Она…
– Уже умерла, – сказал доктор с сожалением.
– Нет! – Матиас рванулся в комнату Луизы.
Увидел ее бескровное лицо, побелевшие губы, простонал:
– Господи…
– Я ждала тебя, ждала, – послышалось откуда-то извне.
– Луиза, Лу-и-за, – закричав он, бросившись к ней.