Искусство заключать сделки Трамп Дональд

Глава 12. Ледовая эскапада. Реконструкция катка «Уоллмен Ринк» в Центральном парке

Никогда в жизни я не имел генерального плана действий. Не люблю планировать заранее. У меня все происходит спонтанно: просто в один прекрасный день я понимаю, что мне все надоело и надо что-то предпринять, чтобы одолеть скуку.

Так было и 22 мая 1986 г., когда на первой странице New York Times я прочитал статью, в которой городские власти сообщали о своем решении приложить все силы, чтобы реконструировать каток «Уоллмен Ринк» в Центральном парке. Там еще говорилось, что «если все пойдет по плану», то город Нью-Йорк получит обновленный каток всего через два года.

Я до крайности удивился. Во-первых, не было ни малейших оснований полагать, что хоть что-нибудь, не говоря уже обо «всем», «пойдет по плану». Практика показала, что, когда речь идет о городских властях, подобная формулировка представляет собой не более чем фигуру речи. Первый раз этот каток, построенный в 1950 г., закрывали на реконструкцию в июне 1980 г. Работы были рассчитаны на два с половиной года, и даже этот срок казался слишком длинным для перестройки открытого катка для фигурного катания.

Примерно в это же самое время, в июне 1980 г., я приступил к реализации проекта строительства «Трамп Тауэр», своего первого 68-этажного небоскреба с шестью этажами магазинов, множеством офисов и 263 роскошными жилыми апартаментами. Через два с половиной года строительство башни было завершено – в намеченные сроки и в рамках установленного бюджета.

Из окна моей новой квартиры в «Трамп Тауэр» открывался вид как раз на «Уоллмен Ринк», и он, скажем прямо, глаз не радовал. Хотя на реконструкцию катка уже были истрачены миллионы долларов, даже издалека было видно, что до завершения строительства еще далеко.

Прошло три года, были потрачены еще миллионы долларов, а ситуация только ухудшилась. Дела обстояли так скверно, что власти города вынуждены были сделать официальное заявление о том, что процесс реконструкции придется опять начинать с нуля.

Я не имел ни малейшего понятия о том, как строятся катки, но кое-что знал о том, как вести строительство. Если у меня ушло всего два с половиной года на возведение огромного небоскреба, то я совершенно точно за считанные месяцы смог бы осуществить строительство катка. Два года назад, когда уже было ясно, что этот проект провалился, я обращался к инспектору городских парков Генри Штерну с предложением взять у города подряд на это строительство, причем бесплатно. Тогда он отказал мне. Сейчас, прочитав о последнем фиаско городских властей, я снова позвонил Штерну и повторил свое предложение. Ответ был тем же, что и тогда: «Спасибо, нет. Мы справимся своими силами».

«Все это прекрасно, Генри, – ответил я, – за исключением того, что я уже слышал это два года назад, и посмотрите, что получилось!» Возмущенный полной некомпетентностью городских властей, я решил написать резкое письмо мэру Нью-Йорка Эду Коху. Я был искренне уверен в том, что смогу реконструировать каток, тем более что мне хотелось вернуть сотням тысяч нью-йоркцев, в том числе и моим собственным детям, право на такое удовольствие, как покататься на коньках. Так что мои мотивы были самыми простыми, что бы там ни думали.

«Уважаемый Эд, – так начиналось мое письмо. – Многие годы я с удивлением наблюдаю, как город Нью-Йорк неизменно не выполняет собственное обещание завершить реконструкцию и открыть для широкой публики каток “Уоллмен Ринк” в Центральном парке. Строительство такого простого сооружения, как каток, которое, по существу, состоит в том, чтобы залить бетоном площадку, под которой проложены трубы системы охлаждения, не может потребовать более четырех месяцев. Поэтому я, как и тысячи других жителей города, которые ждут не дождутся, когда же снова можно будет покататься на коньках на льду “Уоллмен Ринк”, с возмущением воспринял известие о том, что после шести лет проволочек реконструкция катка займет еще два года. Мы, нью-йоркцы, больше не можем мириться с таким безобразием. Полную некомпетентность, продемонстрированную властями города при осуществлении такого простого строительного проекта, можно считать одним из самых больших конфузов вашей администрации. Я сильно опасаюсь, что и через два года на “Уоллмен Ринк” все еще нельзя будет покататься на коньках и что широкая публика вновь станет проигравшей стороной».

Затем я перешел к изложению своего предложения: «Готов лично финансировать и осуществить сооружение совершенно нового катка “Уоллмен Ринк” и открыть его для широкой публики не позже ноября этого года. После завершения строительства я мог бы взять каток в аренду у города по справедливой рыночной цене, чтобы должным образом управлять им».

Я отправил письмо Эду Коху 28 мая 1986 г. и получил ответ с обратной почтой. К моему глубокому удивлению, Эд Кох недооценил мое предложение. Он писал, что городские власти не склонны позволить мне управлять катком, но при этом были бы признательны за предоставление 3 млн долл. в качестве дара на реконструкцию катка и надзор за строительством. В письме содержалось еще несколько весьма саркастических замечаний по поводу моего предложения. В заключение Кох писал, что «затаив дыхание, ожидает моего ответа».

Оскорбительный тон письма возмутил меня. К счастью, я был не единственным, кого оно задело за живое, за что остается сказать большое спасибо Коху. Я не обнародовал свое письмо к нему только по причине нежелания быть обвиненным в том, что стараюсь пустить пыль в глаза публике. Однако Кох, в отличие от меня, решил опубликовать в прессе свой ответ. Он, очевидно, рассчитывал, что, если публично высмеять сделанное мною предложение, мне останется только спрятаться от позора.

Но он сильно просчитался, недооценив реакцию средств массовой информации. Во-первых, журналисты как мухи на мед слетаются на любые скандалы и конфликты. Во-вторых, они обожают истории о громких победах и ужасных поражениях. Именно такой была история с катком «Уоллмен Ринк». Хотя, думаю, наиболее важным было то, что многие журналисты всегда желают проявить себя защитниками прав граждан. Вряд ли что-то может больше привести прессу в ярость, чем попытки властей водить за нос простого человека. В этом смысле фиаско городских властей с «Уоллмен Ринк» было классическим случаем.

Даже я удивился тому, насколько единодушно пресса встала на мою сторону. Такого еще никогда не случалось. Уже через три дня в газетах и еженедельниках появились десятки статей, критикующих Коха за оскорбительный отказ от моего предложения.

«Администрация Коха, – писала в своей передовице Daily News, – издевается над предложением Дональда Трампа реконструировать и управлять катком “Уоллмен Ринк” в Центральном парке. Но почему? Предложение Трампа искреннее, очевидно, что в нем нет никаких подвохов. Кох должен был бы двумя руками ухватиться за него и с облегчением вздохнуть, что кто-то другой решил взвалить на себя этот длительный дорогостоящий провальный проект. Но мэр Нью-Йорка до сих пор ограничивается только какими-то смехотворными возражениями… Может быть, все дело в том, что Кох и компания стыдятся признаться в том, что попросту выбросили на ветер 12 млн долл. налогоплательщиков?»

«Трамп предлагает взять на себя проект “Уоллмен Ринк”, он хочет реконструировать каток и открыть его уже к ноябрю этого года, причем совершенно бесплатно для города, – писала нью-йоркская Post. – После почти 1З-летнего многомиллионного поражения на “Уоллмен Ринк” власти города должны были бы прыгать от радости, что нашелся кто-то, желающий спасти их от позора. Так нет. Создается впечатление, что городские чиновники больше озабочены выдумыванием отговорок, нежели тем, чтобы соизволить дать свое согласие на такое благородное предложение. Город должен немедленно рассмотреть предложение Дональда Трампа – довольно терпеть этот фарс на “Уоллмен Ринк”».

А Newsday призывала: «Дайте ему возможность сделать это. В конце концов, городские власти уже со всей очевидностью доказали, что не в состоянии завершить этот проект».

Общаясь с политиками в течение многих лет, я хорошо понял одну вещь – их может заставить действовать только пресса, вернее угроза появления негативных отзывов в прессе. Можно давить на них так и эдак, можно угрожать и умолять, можно даже щедро жертвовать деньги на их предвыборную кампанию, но в ответ на ваши встречные просьбы они и пальцем не пошевелят. Но дайте им понять, что отказ может вызвать негативные отклики в прессе, даже в самой заштатной газетенке, как большинство из них начнет землю носом рыть, только бы избежать этого. Механизм прост: отрицательные отзывы могут означать потенциальную потерю голосов, а если потерянных голосов будет много, возникает угроза проиграть на выборах, и тогда «теплое место» уплывет из-под носа. Значит, он может выпасть из обоймы и будет вынужден вкалывать с 9 до 17, как простой работяга. А это, поверьте, самое последнее, чего бы мог желать любой политик.

Чтобы вам была понятнее ситуация, скажу, что Кох, несмотря на свою внешнюю задиристость, в душе был настоящим трусом. Таких, как он, хватает только на то, чтобы запугивать тех, кто слабее. Если подобные ему сталкиваются с сильным, умным противником, который может дать жесткий отпор, они тут же пасуют. Попробуйте посильнее надавить на такого задиру – и он тут же подожмет хвост.

Именно так и случилось. Не успели газеты начать атаку на Коха, как он тут же полностью сменил курс. Внезапно оказалось, что городские власти чуть ли не умоляют меня помочь городу в реконструкции катка «Уоллмен Ринк». Шестого июня ко мне в офис пожаловали городские чиновники, в том числе Генри Штерн, чтобы обсудить условия, на которых я выполню эту работу. До сих пор город настаивал на выборе подрядчика на конкурсной основе, как всегда делается, когда речь идет о любом строительном проекте, финансируемом из городской казны. Я сразу предложил самое простое решение этой проблемы. Я обязался вложить в реконструкцию катка собственные средства. Впоследствии возмещение средств должно было происходить из прибыли, которую сможет заработать каток «Уоллмен Ринк», сколько бы времени это ни заняло. Иными словами, я брал на себя обязательство не только осуществить реконструкцию, но и предоставить городу заем в размере 3 млн долл. на неопределенный срок или насовсем – в случае, если каток вообще окажется неприбыльным предприятием.

И тут город в своей бесконечной мудрости начал сомневаться и увиливать. «Нет, мы никак не можем допустить этого, – в один голос утверждали чиновники. – Никоим образом мы не можем позволить вам извлекать прибыль из общественного катка».

«Да нет же, вы не поняли, – настаивал я. – Если каток будет приносить прибыль, она пойдет на возмещение предоставленного мною городу займа. В данном случае я не гонюсь за личной прибылью. В сущности, если я когда-нибудь и получу назад свои деньги, я направлю всю последующую прибыль на благотворительные цели». К моему глубокому удивлению, а также к удивлению моих юристов, город так и не решился сдвинуться со своих позиций. Взамен чиновники выдвинули свое контрпредложение. Я все равно должен был вложить в проект реконструкции свои 3 млн долл., но в тот день, когда работы будут завершены, город полностью возместит мне эту сумму.

Это большое счастье для городских чиновников, что они решили посвятить себя административной деятельности, а не бизнесу. То, что они предложили мне, было во сто крат менее выгодным для города, нежели мое начальное предложение. Ну что ж, не было смысла лишний раз уговаривать их действовать в ущерб моим интересам.

И вот к концу этого дня, пятницы 6 июня, ровно через десять дней после того, как я сделал городу предложение, мы достигли соглашения, которое еще должно было быть передано на одобрение Счетной комиссии. Я должен был вложить деньги в реконструкцию и завершить ее к 15 декабря. К тому моменту городские власти были обязаны возместить мне вложенные средства, но в несколько меньшем размере, чем 3 млн долл. Естественно, при условии, что каток начнет функционировать. Если я уложусь в меньшую сумму, город возместит мне только то, что я потратил. Если же бюджет проекта будет по каким-либо причинам превышен, то я буду покрывать перерасход из собственного кармана. Вот все, что город милостиво позволил мне сделать.

Так что мне оставалось решить всего одну небольшую проблему: в короткие сроки построить каток, и притом построить его правильно. Теперь, после всех своих заявлений, если я потерплю неудачу, или хотя бы на один день задержу открытие катка, или превышу смету всего на один доллар, мне не останется ничего, кроме как упаковать чемоданы и первым же рейсом улететь куда-нибудь в Аргентину. Потому что тогда ни Эд Кох, ни все остальные недруги ни за что не упустят возможности поквитаться со мной.

Поскольку я не имел ни малейшего представления о том, как строить катки, я решил бросить все силы на поиски тех, кто лучше всех умеет возводить подобные сооружения. По логике, лучшим местом, где можно было найти таких специалистов, была Канада. Всем известно, что в Канаде катание на коньках – такое же любимое общенациональное развлечение, как футбол в США. Я предположил, что лучшими специалистами по каткам должны быть те компании, которые строили ледовые стадионы для канадских профессиональных хоккейных команд. Все, с кем я советовался по этому поводу, в один голос утверждали, что лучшей из лучших является компания Cimco, базирующаяся в Торонто. В числе выполненных ею проектов был и искусственный каток для команды Montreal Canadiens. Я дозвонился до главы компании Cimco и обратился к нему с самым важным для меня вопросом: «Во что обойдется строительство огромного уличного катка с искусственным льдом?»

Тут он преподал мне краткий курс строительства искусственных катков. Главное, сказал он, – это выбор морозильной системы, поддерживающей искусственный лед. Нью-Йорк изначально выбрал относительно новую технологию, использующую в качестве хладагента фреон. Преимущества этой технологии состояли в том, что она была не слишком энергоемкой, т.е. требовала меньше электронергии, обеспечивая тем самым некоторую экономию с точки зрения энергозатрат. Недостаток фреоновой морозильной системы состоял в том, что она довольно тонкая, чувствительная и ее весьма трудно поддерживать в рабочем состоянии, что является весьма важным соображением, когда речь идет о государственном объекте, для которого характерна текучесть персонала. Мой новый друг из Cimco прибавил, что среди всех искусственных катков, использующих фреоновую систему, примерно треть страдает от постоянных технических неполадок.

Другим вариантом, который в течение десятилетий обеспечивает бесперебойную работу сотен искусственных катков, является холодильная система, в которой циркулирует солевой раствор. Она несколько дороже фреоновой, но более надежна и долговечна. Подобную систему использовали при строительстве искусственного катка в «Рокфеллер-центре», который с 1936 г. не сталкивался с крупными техническими неполадками.

Так что к моменту окончания первого телефонного разговора, посвященного проблеме реконструкции «Уоллмен Ринк», я уже решил использовать холодильную систему с солевым раствором. И власти Нью-Йорка тоже, в конце концов, пришли точно к такому же выводу. Единственная разница состояла в том, что им для осознания этого потребовалось шесть лет и несколько миллионов долларов из карманов налогоплательщиков.

Начав работу, я очень скоро обнаружил, что городские власти умудрились проявить полную некомпетентность везде, где только можно, как в крупных вопросах, так и в мелочах. Примерно через неделю после того, как я заключил договор о реконструкции «Уоллмен Ринк», 16 июня, был обнародован доклад городских властей об ошибках, допущенных ими в ходе реализации этого проекта за последние шесть лет. На подготовку доклада ушло 15 месяцев – в четыре раза больше, чем время, отведенное мною для полной перестройки этого объекта. Хуже всего было то, что доклад изобиловал бесконечными примерами ошибок, но не содержал абсолютно никаких выводов о том, кто несет ответственность за это фиаско и каким образом можно в будущем избежать таких просчетов.

Единственное, чем выделялся доклад, так это поразительной хронологией головотяпства, нерешительности, некомпетентности и зачастую абсолютной глупости. Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно.

Впервые каток был закрыт на реконструкцию в июне 1980 г. Прошел целый год, пока, наконец, был утвержден план работ и завершен объявленный тендер на реализацию проекта. Сами работы начались лишь в марте 1981 г. с монтажа крайне сложной фреоновой морозильной системы, требующей дорогостоящего медного трубопровода. В это время Департамент парков все еще раздумывал, где бы разместить компрессорную и вообще, на каком холодильном оборудовании остановить выбор. По этой причине, несмотря на то, что система трубопроводов уже была смонтирована, работа застопорилась.

Но самое интересное заключалось в том, что, даже если бы эти трудности были героически преодолены, т.е. если бы холодильное оборудование все же было установлено, этот объект все равно не смог бы действовать из-за огрехов проекта самого катка. В частности, площадка, на которой он размещался, имела уклон, так что одна ее сторона была выше другой на 8 дюймов. В принципе это было сделано намеренно. Только вся беда заключалась в том, что в конечном итоге разница уровней на деле составила не 8, а 11 дюймов. Изначально планировалось, что в летнее время на месте катка будет светоотражающий бассейн, а, как известно, для лучшего отражения необходимо, чтобы его дно имело наклон. Однако зимой это создавало бы существенную проблему.

Не требуется быть особо гениальным, чтобы понять, что заливка льда при подобном уклоне катка могла привести только к двум возможным вариантам. Вариант первый – ледовый покров все-таки мог образоваться, но вследствие разницы в глубине лед имел бы неравную толщину и, следовательно, неравную прочность. Другой вариант был гораздо хуже и, к сожалению, более вероятен – в тех местах, где слой воды был толще, лед вообще мог не образоваться, независимо от мощности морозильного оборудования.

Но даже эти важные технические соображения вскоре отошли на второй план, потому что произошел погодный катаклизм. В июле, т.е. спустя два месяца после того, как началась укладка труб, прошел проливной дождь, площадку затопило, и в результате на только что проложенных трубах остался толстый слой ила. Лишь в сентябре Департамент парков сподобился нанять команду рабочих для устранения илистых наносов.

А тут в Департаменте парков разгорелись жаркие дебаты о том, как проектировать бетонные бортики вокруг катка и какой формы они должны быть. Из-за этого заливка бетона, в том числе в фундамент сооружения, задержалась на девять месяцев. А тут, как на грех, наступила зима. Так что в течение девяти месяцев только что смонтированная хрупкая система медных трубопроводов подвергалась воздействию погоды. Зимой бушевали сильные метели, весной площадку несколько раз затапливало. А кроме того, из-за того, что медь – дорогостоящий цветной металл, хулиганы неоднократно пытались перелезть через ограду стройки и срезать трубы для перепродажи. К весне бедные трубы, все 22 мили, выглядели так, словно пережили войну. Но ни одна душа не догадалась хотя бы проверить целостность системы трубопроводов.

В июне 1982 г., а именно через два года после того, как каток был впервые закрыт на ремонт, непроверенные трубы начали наконец заливать бетоном. Для заливки бетоном неровных поверхностей подрядчики часто используют виброуплотнители, чтобы избежать образования пустот. Но в данном случае это привело к негативному побочному эффекту: из-за вибрации стали расшатываться соединения медных труб. Кроме того, еще большие трудности у подрядчика возникли из-за того, что он сильно просчитался при определении количества бетона, необходимого для заливки всей охлаждаемой поверхности катка. Дело в том, что при такой операции следует сразу заливать бетоном всю площадку, не делая перерывов, поскольку только единовременная заливка всей площадки может обеспечить равномерное затвердение всего основания ледового поля. Подрядчик решил не прерывать процесс, а выйти из положения, разбавив бетонную смесь водой. Это был прямой путь к катастрофе.

Не прошло и недели, как на поверхности недавно уложенного бетона начали появляться трещины, причем в основном по краям – именно там, где заливали разбавленный бетонный раствор и где останавливались виброуплотнители.

Из-за того, что так долго решался вопрос о месте размещения основного холодильного оборудования, возникла новая проблема. Когда городские чиновники все же приняли решение – после раздумий и обсуждений в течение 16 месяцев, – подрядчик, который должен был его устанавливать, стал настаивать на «внесении изменений» в первоначальный контракт. Иными словами, он потребовал больше денег. Опять начались переговоры, которые на этот раз продлились 12 месяцев, и только 12 июля 1983 г. власти Нью-Йорка дали свое одобрение новому контракту – уже на условиях, предложенных подрядчиком. Соответственно был перенесен и срок окончания работ по установке холодильного оборудования – на сентябрь 1984 г.

В самом конце осени 1984 г. было проведено первое тестирование установленной системы охлаждения. Тут выяснилось, что невозможно в течение длительного времени поддерживать в ней нужное давление из-за многочисленных протечек в трубопроводах, расположенных под слоем бетона. В период с октября по декабрь было выявлено и устранено шесть таких протечек. Безрезультатно. Вторичное тестирование системы показало, что она все равно не может обеспечить образование ледового слоя.

Именно в это время я впервые позвонил Генри Штерну с предложением своих услуг. Когда он отказался от моей помощи, я сказал: «Может быть, мы сможем вместе прогуляться на строительство, и я хотя бы дам несколько полезных рекомендаций?» Через несколько дней, когда зима вступила в свои права, мы с Генри отправились взглянуть на реконструируемый каток. Я был поражен тем, что там увидел.

На поверхности плиты было множество мелких трещин. Еще хуже было то, что в некоторых местах в бетонном покрытии зияли дыры. На мойвопрос, откуда они, мне сказали, что бетон вскрывали для того, чтобы добраться до системы трубопроводов и устранить протечки. Но не учли того, что отбойный молоток, при помощи которого вскрывался бетон, действует очень грубо, а медный трубопровод – очень деликатная конструкция.

Именно там и тогда я заметил Штерну: «Ребята, у вас огромная проблема. Вам никогда не удастся найти все протечки труб. Пытаясь устранить протечки, вы только сильнее повреждаете систему трубопроводов. Вам придется забыть об уже сделанной работе. Начинайте все по новой». Генри пытался сдерживаться и оставаться вежливым, но было видно, что он не мог допустить и мысли о том, чтобы начинать все строительство заново.

Весной 1985 г. городские власти родили новую чудесную идею. Всего за каких-то 200 тыс. долл. из городской казны они решили пригласить независимого технического консультанта для выявления причин утечки фреона и получения рекомендаций по устранению этой проблемы. Фирма-консультант пообещала представить итоговый отчет через четыре месяца. Спустя девять месяцев, когда уже наступил декабрь 1985 г., фирма объявила о невозможности установить причины утечки фреона из системы охлаждения.

В таких проволочках прошло почти шесть лет. На бесплодные попытки было потрачено 3 млн долл. Департамент парков, наконец, решил демонтировать фреоновую систему и заменить ее на систему, использующую в качестве хладагента солевой раствор. В мае 1986 г. было объявлено о новом плане реконструкции стоимостью еще в 3 млн и продолжительностью в полтора года. Именно тогда, узнав об этом новом чудо-плане, я, потеряв терпение, снова обратился к властям города с предложением о помощи.

К середине июня, когда Счетная комиссия только успела одобрить мою сделку с городскими властями, я уже приступил к выполнению строительных работ на «Уоллмен Ринк». Тут я с некоторым удивлением узнал, что власти готовы выбросить на ветер еще 150 тыс. долл. – на этот раз, чтобы оплатить услуги очередной компании-консультанта, которая была призвана дать рекомендации по строительству катка с системой охлаждения, использующей в качестве хладагента рассол. Контракт, заключенный с компанией St. Onge Ruff Associates (SORA), предусматривал, что она приступит к работе 1 июля 1986 г. и выдаст свой отчет к концу декабря. Получалось очень занятно: я взял на себя обязательство завершить реконструкцию катка раньше, чем город планировал получить рекомендации по тому, как это лучше сделать.

В надежде на то, что приглашенные консультанты могут выдвинуть хоть какие-нибудь дельные предложения, я решил встретиться с ними. Должно быть, мне не следовало удивляться тому, что я обнаружил: два джентльмена, руководившие компанией SORA, действительно были специалистами по холодильному оборудованию, но никогда прежде не сталкивались с проблемами строительства катков с искусственным льдом. У них не было ни малейшего представления о том, как это делается. Вот какова была их помощь.

Я привлек к строительству компанию Cimco, которая должна была установить холодильное оборудование и заново уложить трубопроводный холодильный контур. Для строительства я выбрал HRH, строительную компанию, уже построившую для меня «Хайатт» и «Трамп Тауэр» и доказавшую свою состоятельность в качестве отличного генерального подрядчика. В данном случае руководство компании предложило выполнить все работы по себестоимости. В это же время банк Chase Manhattan, с которым я долгие годы успешно сотрудничал, вышел с предложением предоставить беспроцентный кредит на строительство, т.е., как и в случае с генеральным подрядчиком, бесприбыльно для себя. Да, это был проект того сорта, к которому каждый желал быть причастным, – уж очень большое общественное значение он имел.

Когда я снова посетил строительную площадку «Уоллмен Ринк», оказалось, что ситуация гораздо хуже, чем я предполагал. Так, например, я заметил большие дыры в крыше павильона, где размещались раздевалки для посетителей. В результате дождь и снег сильно повредили внутренние помещения павильона. Даже мелочи свидетельствовали о наплевательском отношении городских властей к этому строительству. На площадке валялась куча мешков из парусины, заросшая сорняками. Заглянув внутрь одного из них, я увидел там цветочную рассаду, некогда предназначавшуюся для декоративного оформления территории катка. Когда строительство застопорилось, их так и бросили тут нераскрытыми, и вся рассада погибла.

Пока я изучал мешки, мимо прошел один из муниципальных строительных рабочих, наступая прямо на еще кое-где остававшиеся зеленые растения. Он прошел по ним, как трактор, даже не оглянувшись. Получилась очень метафоричная картинка: площадку безжалостно вытаптывал один из тех, кому город платил за ее строительство.

Эта сценка напомнила мне о том, как несколько лет назад я проходил мимо этого места прекрасным летним днем. Было что-то около двух пополудни, и почти в центре незаконченной площадки расположились на отдых не менее 30 рабочих. Никто из них не работал, и я решил, что у них перерыв на обед. Час спустя я снова прошел мимо того же места. Рабочие сидели там же, примерно в тех же позах и, казалось, наслаждались своей перманентной сиестой. Тогда я не придал значения увиденному. Но сейчас я был склонен рассматривать это как серьезный симптом самой большой проблемы «Уоллмен Ринк»: абсолютно никто ни за что не отвечал.

При выполнении любой работы самое важное, вероятно, руководство. Не проходило ни дня, чтобы я не интересовался тем, как идут работы на «Уоллмен Ринк». Я лично посещал площадку почти каждый день. Я отвел себе шесть месяцев на реализацию этого проекта, и, с учетом предшествующих «рекордов» города, уложиться в эти сроки означало совершить небольшое чудо. Но согласно моим собственным выкладкам шесть месяцев представляли собой очень щедрый срок, оставляя мне дополнительный месяц на случай непредвиденных сложностей. Если же все пойдет по намеченному мною плану без сбоев, тогда реально будет завершить работу и за четыре месяца.

Прежде всего мы решили не демонтировать дефектную технологическую плиту, а положить на нее новую, как на фундамент. К 1 августа мы были готовы начать укладку фундамента под новую технологическую плиту, чтобы в дальнейшем смонтировать на нем трубопроводный холодильный контур и сверху залить его бетоном, причем поверхность нового катка должна быть ровной, без уклона. В это же время компания Cimco монтировала две огромные холодильные установки весом почти по 16 тонн. Ввязываясь в это дело, я даже не представлял себе, насколько огромны размеры катка: имея площадь почти в три четверти акра[8], «Уоллмен Ринк» считался одним из самых больших искусственных катков в стране.

Еще до того, как началось строительство, журналисты буквально осаждали нас звонками, желая узнать, как идут дела. Даже тех из них, кого раньше никогда не волновали проблемы строительства, вдруг заинтересовали мельчайшие детали процесса укладки системы трубопроводов, заливки бетона, строительства компрессорного зала.

После двадцатого звонка я решил провести пресс-конференцию, чтобы сразу ответить на все вопросы. И вот 7 августа, когда был готов только черновой пол, мы пригласили на строительную площадку представителей средств массовой информации. К моему удивлению, к нам пришли более трех десятков репортеров, фотографов и операторов, включая представителей практически всех местных телевизионных станций и двух телеграфных агентств. А между тем я не мог сообщить им каких-нибудь сенсационных новостей. Практически единственное, что я мог сказать, – что все идет по намеченному нами плану и что мы собираемся открыть каток к декабрю. Прессе этого было достаточно. Уже на следующий день чуть ли не в каждой газете появились статьи с заголовками вроде «Трамп приготовил ледовый сюрприз для фигуристов» и «Трамп покрывает пирог “Уоллмен Ринк” ледяной глазурью».

Нашлись и те, кто утверждал, что я слишком поторопился с пресс-конференцией. Вероятно, они были правы, только я чувствовал, что вся эта история еще долго будет приковывать к себе внимание прессы. Так и оказалось – не менее десятка журналистов акуратно посещали все последующие пресс-конференции, которые я проводил в ходе реконструкции.

История эта волновала не только местные СМИ. Десятки газет таких далеких от Нью-Йорка городов, как Майами, Детройт, Лос-Анджелес, помещали большие статьи, повествующие сагу о катке «Уоллмен Ринк». Так, журнал Time посвятил этой истории целый разворот в разделе Nation. Это был простой, написанный доходчивым языком рассказ, демонстрирующий разительный контраст между некомпетентностью государственного сектора и мощью эффективного частного предпринимательства.

В период с 7 по 10 сентября было уложено 22 мили труб, составлявших охлаждающий контур. Одиннадцатого сентября прибыл целый караван автомашин-бетономешалок, и мы начали непрерывную, длившуюся 10 часов подряд заливку площадки бетоном. Мы не повторили прежней ошибки – бетона хватило на весь каток. Двенадцатого сентября при проверке равномерности заливки было установлено, что площадка, или плита, имеет везде идеально ровный уровень. Пятнадцатого сентября в реконструированном компрессорном зале было установлено новое холодильное оборудование. Единственным препятствием для продолжения работы была теплая погода. В тот день, когда была залита площадка, температура держалась на уровне 30 °C. Мне пришло в голову, что каток будет готов даже раньше, чем наступят холода и погода позволит кататься на коньках.

К концу сентября было установлено и смонтировано все холодильное оборудование. Оставалось провести тестирование системы, для чего требовалось, чтобы в течение четырех дней температура держалась на уровне 12–13 °C. А тут, как на грех, на две недели установилось настоящее бабье лето. Впервые в жизни я с таким нетерпением ждал прихода зимы.

Наконец, 12 октября похолодало, температура снизилась до долгожданных 12 °C и, по прогнозам, должна была продержаться на этой отметке термометра в течение нескольких дней. Пятнадцатого октября мы приступили к испытанию холодильной системы, закачав рассол в трубопровод. Выяснилось, что протечек в нем нет, давление поддерживается на стабильном уровне. На следующую ночь, после дождя, на катке сформировался лед – отличный, блестящий, новенький, такой долгожданный лед. Это произошло спустя всего четыре месяца после того, как городские власти одобрили мое предложение реконструировать «Уоллмен Ринк». Нам также удалось сэкономить более 750 тыс. долл. из начальной сметы в 3 млн. С одобрения города мы направили эти средства на реконструкцию павильона с раздевалками и находящегося рядом ресторана.

Практически в течение всего строительства городские чиновники из Парковой комиссии не вмешивались в наше дело – в основном благодаря моим жестким инструкциям охране не допускать их на строительную площадку. Всякая попытка представителей Парковой комиссии прорваться на площадку и помешать нам пресекалась. Например, однажды, уже после того, как все работы были завершены, пожаловала целая команда из Департамента парков города Нью-Йорка, которая привезла с собой маленькое деревце. Они заявили, что хотят посадить это деревце в мою честь, причем оказалось, что двух человек для выполнения этой миссии недостаточно – их было не меньше шести человек, в том числе парковый дизайнер, которому надлежало присматривать за работой. Само деревце, несмотря на свой малый размер, ехало в ковше трактора.

По случайности я подошел к катку как раз в тот момент, когда они приступили к посадке деревца. Это было одно из тех низкорослых уродливейших скрюченных творений природы, которые совсем не радовали глаз, но я должен был примириться с этой «честью». Однако меня вывело из себя то, как они организовали процесс. Как раз накануне по периметру катка мы разбили чудесный травяной газон. Ночью прошел дождь, и земля под только что посаженной травой была влажная. Эти деятели загнали свой трактор прямо на газон и смяли всю траву. Я с возмущением наблюдал, как за считанные минуты эти шестеро уничтожили двухдневный труд. Теперь для восстановления травяного покрова понадобится не менее трех месяцев.

Примерно в это же время я получил письмо от Гордона Дэвиса, предшественника Штерна на посту инспектора парков. Он писал мне, что как человек, на котором лежит ответственность за все начальные ошибки в реконструкции «Уоллмен Ринк», он «испытывает искреннюю радость и облегчение, видя как прекрасно исправляются [его] ошибки». Я же полагал, что Дэвис был не единственным, кого следовало винить в них. Но больше всего в его письме меня тронуло то, что его добрый, любезный тон резко контрастировал с отношением ко мне Генри Штерна.

В течение всего периода реализации проекта «Уоллмен Ринк» Штерн в беседах с журналистами использовал всякую возможность преуменьшить наши успехи. Газета Daily News, процитировав в своей редакционной статье одно из его самых лицемерных замечаний, дала Штерну резкий отпор. «Лучше попытайся сказать спасибо, Генри, – писала газета. – В сложившихся обстоятельствах это будет куда как достойнее».

Мэр Кох тоже не выражал особых восторгов по поводу наших достижений. Еще раз замечу, что не последнюю роль в этом сыграли СМИ. В октябре все газеты писали о завершении реконструкции катка, и, надо полагать, это несколько нервировало Коха и вынуждало защищаться. Например, редакционная статья в Times начиналась так: «В течение целых шести лет администрация Нью-Йорка демонстрировала свою неспособность возобновить работу “Уоллмен Ринк”, выбрасывая на ветер миллионы долларов». А заканчивалась она словами: «Уроки проекта “Уоллмен Ринк” не должны быть забыты».

В то время кто бы и когда бы ни спрашивал Коха или Штерна об «Уоллмен Ринк», они неизменно отвечали, что после завершения работы по этому проекту городские власти планируют встретиться со мной и обсудить, как использовать полезные уроки «Уоллмен Ринк» для реализации других муниципальных проектов. Если бы это было только один раз! Так нет, я десятки раз слышал эти заявления. В том числе они прозвучали и в речах на церемонии официального открытия катка «Уоллмен Ринк» 13 ноября.

Однако никто из администрации города так и не позвонил мне, чтобы пригласить на встречу. Положа руку на сердце, я не стал бы утверждать, что был сильно удивлен этим. Нападки в прессе прекратились, а это все, что было нужно чиновникам. Об остальном они мало заботились.

Но я все же уверен, что из проекта реконструкции «Уоллмен Ринк» можно и должно извлечь несколько полезных уроков на будущее. Как-то раз Кох выдвинул свое объяснение того, почему мы с «Уоллмен Ринк» добились успеха, а город потерпел неудачу. «Все очень просто: сначала Трамп показал строителям морковку, а потом стал постепенно отодвигать ее, жестко, как он умеет, давя на самую элитную команду, какую только можно было найти. А они тоже изо всех сил старались, зная, что, если завалят проект, им никогда больше не видать подрядов Дональда Трампа».

Честно говоря, в этой версии была доля истины. Единственное, чего так и не захотел понять Кох, – что городским властям ничто не мешало сделать то же самое. Я не говорю, что они должны были уложиться в пять месяцев, как я, или даже в полгода. Но я не вижу сколько-нибудь уважительной причины того, что проект не был завершен за год, не говоря уже о том, что он и через шесть лет так и остался невыполненным. Я считаю, что это свидетельство полной некомпетентности и ничего более. Именно она явилась главной причиной этой печальной повести.

Со своей стороны, власти города неизменно выдвигали две причины невозможности действовать столь же оперативно, как частные застройщики. Первая состоит в том, что по закону городские власти должны передать проект тому, кто сможет предложить самую низкую цену, независимо от того, является ли этот подрядчик достаточно квалифицированным для данной работы. Однако эту проблему можно решить хотя бы частично. Просто следует установить объективные квалификационные стандарты для всех участников конкурсов на реализацию муниципальных проектов. Например, можно потребовать от них предоставления подтвержденных сведений о предыдущих работах. Кроме того, любой подрядчик, качественно, в срок и не превышая смету выполнивший городской заказ, должен получать преимущественное право на получение следующих заказов.

Другой помехой для успешной работы городские власти считают так называемый закон Уикса. Согласно ему, любой городской строительный проект, бюджет которого превышает 50 тыс. долл., должен передаваться как минимум четырем разным подрядчикам. Вообще-то этот закон был призван расширить конкуренцию и сократить строительные расходы, но в реальности он способствует обратному. Получается, что нет единого генерального подрядчика, на которого была бы возложена ответственность за весь проект в целом, результатом чего являются нередкие задержки строительства, споры, перерасход средств.

Не стану отрицать, что эти законы сильно затрудняют работу городских властей. Но я совершенно уверен, что гораздо более серьезным тормозом является проблема руководства.

Из собственного опыта мне известно, что единственной возможностью заставить даже самого лучшего подрядчика уложиться в сроки и в смету – это постоянно и жестко давить на него. Одной только силой воли можно добиться выполнения любой задачи, особенно если ты понимаешь, о чем идет речь. А сейчас, как это принято, подрядчик может заявить чиновнику: «Я очень сожалею, но у нас возникли такие-то и такие-то проблемы, поэтому для завершения работы нам требуется еще один (или два) миллион долларов». При этом чиновники не удосуживаются хотя бы выяснить, насколько это необходимо, потому что практически никто в городской администрации не разбирается в строительстве.

А еще хуже то, что в системе бюрократии городских властей не принято спрашивать с чиновников за провалы в работе. Приведу один пример, который, на мой взгляд, можно считать самым показательным. Еще в 1984 г., к тому моменту, когда город уже проволынил четыре года с проектом «Уоллмен Ринк», некий чиновник по имени Бронсон Бингер проводил пресс-конференцию. Тогда он занимал пост помощника инспектора парков, и ответственность за реконструкцию и открытие катка «Уоллмен Ринк» была возложена непосредственно на него. Бингер перед журналистами сделал смелое заявление о том, что, если к началу следующего сезона «Уоллмен Ринк» не будет открыт, он уйдет в отставку со своего поста.

Прошел год, на «Уоллмен Ринк» так и не произошло никаких серьезных подвижек, и Бингер сдержал свое слово – он действительно добровольно покинул свой пост. Но тут была одна маленькая закавыка. Прошло совсем немного времени, и Бингера назначили на пост заместителя инспектора по строительству пенитенциарных учреждений штата Нью-Йорк. Я не в курсе проблем строительства тюрем, но одно знаю точно: реконструировать общественный искусственный каток намного проще, чем построить хорошую тюрьму. Нельзя вознаграждать за провал дальнейшим продвижением по службе, в результате можно получить еще более крупные провалы.

Некомпетентность городских властей в вопросах строительства на руку только подрядчикам, выполняющим строительные заказы города. Когда проект строительства новой станции метро, или нового шоссе, или моста на миллионы долларов превышает бюджет, подрядчики срывают огромный куш. Вы никогда не встретите их имен в списках 400 лучших предпринимателей журнала Forbes. Может быть, не все они хорошо говорят по-английски, но одно могу гарантировать: многие из них здорово разбогатели, работая на Нью-Йорк Сити. Они загребают огромные суммы денег вследствие громадных необоснованных перерасходов строительных смет, которые одобряют городские власти, а налогоплательщики исправно оплачивают из своих карманов.

Гала-представление по случаю открытия «Уоллмен Ринк» было поставлено бывшими чемпионами по фигурному катанию Диком Баттоном и Аей Занова-Штейндлер. Для этого ледового шоу им удалось собрать лучших фигуристов мира: Пегги Флеминг, Дороти Хэмил, Скотта Гамильтона, Дебби Томас, Робина Казинса, Толлера Крэнстона, танцевальные дуэты Джейн Торвилл и Кристофера Дина, Блумберг и Сейберта и еще многих других. Представление удалось на славу.

Если бы городские власти передали «Уоллмен Ринк» в управление какому-нибудь второразрядному оператору, эта история могла бы иметь плохой конец. Но, поскольку проведение конкурсного отбора привело бы к новой отсрочке, власти города попросили меня взять на себя эту обязанность на первый сезон. И снова, как всегда, я начал поиски лучшего специалиста в области управления подобными объектами. Это оказалась компания Ice Capades, которая ставила великолепные ледовые шоу, а кроме того, управляла несколькими лучшими в стране искусственными катками.

Компания отлично проявила себя на «Уоллмен Ринк». Этот каток не только может похвастаться грамотным управлением, вдобавок он имеет огромный успех и дает замечательную прибыль. В 1970-е годы, еще до закрытия на реконструкцию, когда каток находился под управлением городской администрации, он в среднем приносил около 100 тыс. долл. валовой прибыли, а в самые лучшие годы – почти 150 тыс. долл. И, хотя мы установили цены ниже тех, что обычно берут частные катки – 4,50 долл. за сеанс для взрослых и 2,50 долл. для детей, – в первый же сезон мы получили выручку в 1,2 млн. После уплаты всех налогов размер прибыли превысил 500 тыс. долл., и все эти средства были направлены на благотворительные цели и в пользу Департамента парков. Но не менее важно то, что более полумиллиона жителей и гостей города получали удовольствие от катания на коньках на «Уоллмен Ринк».

Даже сейчас, весной 1987 г., когда я пишу эти строки, мне приятно видеть в окно моей гостиной фигурки сотен катающихся на «Уоллмен Ринк». Хотя сам я никогда не окажусь в их числе. Люди долгие годы пытаются подкараулить зрелище падающего Трампа, но я никогда не доставлю им этого удовольствия. Катание на коньках – не самая сильная моя сторона.

Глава 13. Возвращение. Вестсайдская история

Самым трудным деловым решением, которое мне довелось принимать в жизни, был отказ от опциона на покупку летом 1979 г. участка в Вестсайде – 78 акров земли между 59-й и 72-й улицами вдоль берега Гудзона. А самым простым деловым решением, которое мне довелось принимать в жизни, была покупка этой самой сотни акров в январе 1985 г.

Вообще, я испытываю воодушевление и подъем, заключая любую сделку, но в данном случае, полагаю, вряд ли кто-нибудь рискнул утверждать, что та сотня акров не является на сегодня самым лучшим в Америке незастроенным участком земли.

По официальным сообщениям, я приобрел вестсайдский участок за 95 млн долл., т.е. примерно по миллиону за акр, и эта цифра не так уж далека от реальности. Но если принять в расчет стоимость денег с учетом доходов будущего периода, то получается, что в 1985 г. я заплатил за этот участок меньше, чем если бы покупал его тогда, в 1979 г., воспользовавшись своим преимущественным правом на его приобретение. В последующие годы цены на недвижимость на Манхэттене возросли примерно в пять раз. Так что еще до того, как я построил на этой земле первое здание, я мог бы продать ее с очень неплохой прибылью, и мне уже поступали многочисленные предложения, которые я отклонил. Для сравнения скажу, что вскоре после покупки мною вестсайдского участка другая группа застройщиков уплатила примерно 500 млн долл. за небольшой участок в районе Колумбус Сёркл Колизеум, всего в четырех кварталах от моего.

Мне удалось приобрести участок в Вестсайде по такой выгодной цене, потому что банк в то время как раз осуществлял процедуру лишения несостоятельного должника права выкупа закладной на него (так что я сумел заключить сделку еще до того, как участок поступил на свободный рынок), а также потому, что я был одним из тех немногих застройщиков, имеющих желание и возможность покрывать текущие затраты на содержание участка столько времени, сколько потребуется для его полной застройки.

Приобретение преимущественного права на покупку этого участка у железнодорожной компании Penn Central в 1974 г. было моей первой крупной сделкой на Манхэттене. В то время, как я уже говорил, город был на грани банкротства, и едва ли Вестсайд мог тогда считаться хорошим местом для житья. Но я рассуждал, что поступаю не так уж глупо, приобретая отличный прибрежный участок в самой середине Махэттена практически по самой низкой из возможных цен.

Однако в последующие пять лет правительство приостановило выплату субсидий на строительство недорогого жилья, которое я рассчитывал построить на этом участке, кроме того, сопротивление местной общины застройке Манхэттена достигло тогда своего апогея, да и банки все еще опасались финансировать сколько-нибудь масштабное строительство. А может быть, еще более важную роль сыграло то, что я тогда как раз запускал целый ряд серьезных проектов, в числе которых были отель «Коммодор/Хайатт», «Трамп Тауэр», а также мое первое казино в Атлантик-Сити. Помимо всего прочего, я не хотел тогда взваливать на себя огромные текущие расходы по содержанию участка, поскольку мои личные финансовые средства были еще весьма ограниченны.

Так что, отказавшись от опциона на покупку вестсайдского участка, я посвятил себя другим, более обещающим сделкам и сумел заработать достаточно средств, чтобы покрывать текущие затраты практически на любой проект. Я также упрочил свою деловую репутацию, поэтому банки были просто счастливы ссудить меня деньгами практически под любую сделку.

Вскоре после моего отказа от права выкупа вестсайдского участка Penn Central продала его моему другу Эйбу Хиршфельду. Но он вскоре решил не заниматься этим делом и нашел себе партнера. Это был Франциско Макри, разбогатевший в 1960-е годы на строительстве мостов по правительственным заказам своей родной Аргентины. По условиям сделки с Хиршфельдом, он должен был взять на себя все работы по проекту застройки вестсайдского участка. Хиршфельд выговорил себе значительный процент прибыли, но не захотел лично заниматься проектом. А Макри, в свою очередь, поручил оперативное управление проектом человеку по имени Карлос Варсавски, бывшему профессору физики, управлявшему аргентинской компанией Макри BA Capital.

Команда Макри не испытывала недостатка в научно-технических специалистах, но ей не хватало практического опыта строителей, особенно в таком городе, как Нью-Йорк, где вообще очень трудно осуществлять любую застройку.

Ключевым моментом любого крупного строительства на Манхэттене является получение необходимых разрешений на постройку экономически жизнеспособного объекта. Изменение зональной классификации участка представляет собой сложный, крайне политизированный и очень длительный процесс, в который вовлекаются не менее десятка различных агентств на уровне города и штата, а также политики и представители всевозможных групп местной общины.

Макри все же удалось получить зональное разрешение на проект, который он назвал «Линкольн Уэст». Но в процессе этого он вынужден был пойти на слишком большое количество уступок городу. Так что когда обстоятельства вынудили его продать вестсайдский участок, это можно было считать самым счастливым событием его жизни. Если бы Макри попытался осуществить свой строительный проект на тех условиях, которые он принял, он потерял бы сотни миллионов долларов.

И было бы очень жаль, потому что Франко Макри – чудесный парень, исполненный самых благих намерений. Но с самого начала он допустил большую ошибку, посчитав, что в рамках такой крупной застройки, как на вестсайдском участке, можно окупить практически любые расходы и при этом еще получить огромную прибыль. На самом же деле, пока вы не разработаете проект, окупающий себя еще на стадии строительства, вы рискуете быть съеденным заживо до того, как дождетесь первой прибыли.

Еще одной ошибкой Макри было то, что он попытался перенести принципы строительства мостов на жилищное строительство. Когда строишь мост по правительственному заказу, следует рассчитать все затраты, а затем заключить контракт на данную сумму. После этого все, что от тебя требуется, – выполнить проект, не выходя за рамки установленного бюджета. Однако в строительстве недвижимости ситуация совершенно иная. Можно в целом рассчитать затраты на строительство, но сколько-нибудь достоверно спрогнозировать будущий доход от проекта практически невозможно, потому что он во многом определяется конъюнктурой рынка недвижимости. К числу факторов, влияющих на размер будущей прибыли, относится и то, какие цены вы установите на квартиры, и то, сколько времени уйдет на их продажу, и то, какими будут текущие расходы в период всего строительства. Так что чем меньший объем средств вы будете готовы авансом вложить в него, тем меньше будет ваш финансовый риск.

Вместо этого Макри убил целых три года в основном на то, что направо и налево разбрасывал обещания. Городские власти, желая получить как можно больше в обмен на одобрение проекта, требовали от Макри уступку за уступкой. Сначала он согласился предоставить 30 млн долл. на обновление ближайшей к участку станции метро на 72-й улице, хотя работы там ограничивались только расширением одной-единственной платформы на 4 фута. За эти 30 млн можно было полностью реконструировать всю станцию.

Затем Макри взял на себя обязательство выделить 3 млн долл. на строительство маневровой площадки для железнодорожных платформ в Южном Бронксе взамен той, которая шла под снос на его вестсайдском участке. Дальше – больше. Он пообещал вложить 30 млн долл. в устройство на своем участке мест общественного отдыха, а позже даже согласился проложить новую улицу для скоростного движения транспорта, соединяющуюся с существующей городской сетью, – задача, на решение которой несомненно потребовалось бы несколько десятков миллионов долларов.

Когда же Кон Эдисон обратился к Макри с просьбой подписаться на покрытие затрат на капитальный ремонт дымовой трубы, расположенной на южной стороне вестсайдского участка, тот согласился и на это. На мой взгляд, это было уже полным абсурдом. И без того Кон берет за коммунальные услуги самую высокую в стране плату. Встретившись как-то с Макри, я спросил его, зачем он вообще согласился что-то делать для Эдисона. Не хватит ли того, убеждал я, что в течение многих лет у него, Макри, еще будет возможность потратить миллиарды долларов на покупку электроэнергии у компании Кона?

«А он пригрозил, что в противном случае будет чинить препятствия моему проекту, – объяснил Макри. – И вообще, подумаешь, большое дело! Сколько может стоить реконструкция какой-то там трубы?»

И тут внезапно до меня дошло, что Макри даже не потрудился проверить, какова приблизительная стоимость подобной работы. Зато это сделал я и узнал, что поставить трубу высотой в 500 футов (около 150 м. – Прим. пер.) стоит примерно столько же, сколько построить новое здание. «Это может обойтись в 30 или даже 40 миллионов долларов», – заметил я Макри. Но и это, казалось, не встревожило и не взволновало его. К тому моменту, как Макри прекратил проявлять великодушие по отношению к каждому, кто норовил поживиться за его счет, оказалось, что он «подписался» под обязательствами, составляющими около 100 млн долл. Хуже того, почти все эти обязательства он согласился выполнить не только до того, как продаст первую квартиру, но даже и до того, как на участке будет построено первое здание.

Так же скверно дело обстояло и с «разрешительными формулировками» зонального разрешения, на которое Макри, в конце концов, вынужден был дать согласие. К моменту завершения этого процесса городские власти «опустили» Макри до менее чем 4300 жилых апартаментов на участке площадью почти в 100 акров – это означало меньшую плотность застройки, чем даже в пригородах с их шестиэтажными жилыми комплексами. Более того, Макри согласился разместить в самом ценном месте участка, между 68й и 72-й улицами, прилегавшем к району жилых кварталов, всего 850 квартир. Остальные жилые апартаменты должны были размещаться в совершенно незастроенной пока промышленной зоне южной части участка. Причем было совершенно неизвестно, каким там может быть спрос на жилье.

В итоге оказалось, что злейшим врагом Макри в этом проекте является сам Макри. Противникам застройки вестсайдского участка можно было даже не бороться с ним, в этом смысле Макри был на полном самообслуживании.

Последней крупной ошибкой бедного Макри было то, что он никогда даже не пытался заинтересовать широкую публику своим проектом «Линкольн Уэст». За все четыре года, что он владел этим поистине сногсшибательным участком, о нем не было написано практически ни слова. Даже название проекта «Линкольн Уэст», который сам по себе являлся одним из важнейших и наиболее потенциально мощных строительных проектов в Соединенных Штатах, обозначало только то, что работы проводятся западнее места расположения «Линкольн-центра».

В среднем на продажу апартаментов в 150-квартирном шикарном жилом комплексе в Нью-Йорке требуется примерно два года – это при условии высокой активности рынка и правильном продвижении предложений. Для того же, чтобы успешно продать тысячи (!) жилых апартаментов в новой застройке, необходимо убедить общественность, что они обладают какими-нибудь уникальными привлекательными качествами, и применять для этого чрезвычайно напористый, даже агрессивный подход к стимулированию продаж. Ни того, ни другого у Макри не было. Предлагаемый им проект «Линкольн Уэст», представлявший собой два десятка относительно невысоких жилых зданий из кирпича, был таким же тривиальным и непрезентабельным, как десятки других проектов жилой застройки, появившихся на Манхэттене в период 1960-х годов. И поэтому неудивительно, что по крайней мере дюжина банков, к которым Макри обращался за финансированием, не пожелали предоставить ему средства на строительство, хотя практически забрасывали деньгами других застройщиков Нью-Йорка.

К концу 1983 г. сильно пошатнулось и личное финансовое положение Макри. Война на Фолклендских островах здорово ударила по его деловым интересам в Аргентине. К тому времени, с учетом расходов на архитектурные работы и экологическую экспертизу проекта, а также текущих расходов на содержание участка, обязательства Макри по проекту «Линкольн Уэст» превысили 100 млн долл. Попав в тиски, он приостановил выплату процента по начальному займу, полученному у банка Chase Manhattan на приобретение вестсайдского участка.

Весной 1984 г. Эйб Хиршфельд по телефону сообщил мне, что у Макри большие трудности и он подумывает о продаже участка. Мы с Макри встретились, и начался долгий процесс переговоров о продаже. Он желал избавиться от участка, причем получив при этом прибыль. В то же время банк буквально дышал ему в затылок, требуя выплаты процентов. Так что в ноябре мы наконец договорились, что продажа состоится примерно за 100 млн долл. в наличном расчете и Chase финансирует значительную часть этой операции.

Уверен, что одна из главных причин, по которым Макри решил продать вестсайдский участок именно мне, состояла в том, что еще задолго до окончательного соглашения о сделке я оказал ему любезность. А дело было так. Вскоре после нашей первой встречи в начале 1984 г. мы обсудили примерные условия возможной сделки по продаже мне проекта «Линкольн Уэст». Тогда Макри еще не был до конца уверен в том, что хочет продать участок, но пожелал хотя бы подписать соглашение о намерениях. Здесь следует заметить, что самая первая вещь, которую должен знать любой специалист по недвижимости, особенно если речь идет о нью-йоркской недвижимости, – это то, что никогда не следует подписывать соглашений о намерениях. Потом можно многие годы провести в судах разных инстанций, пытаясь избавиться от этого «ни к чему не обязывающего» письменного согласия.

Макри же совершенно не понимал этой тонкости, да к тому же мой адвокат Джерри Шрагер составил гораздо более обязывающее письмо о намерениях, чем обычно принято.

Для подписания этого документа мы с Джерри в середине 1984 г. встретились в шикарных апартаментах отеля «Шерри Нетерланд» с Макри, его сыном и прелестной переводчицей по имени Кристина. Природа наделила ее настоящим латиноамериканским типом красоты, и это очень отвлекало нас от дела. Никогда не забуду, как красавица Кристина, остановившись на полпути перевода сложного юридического пункта письма, обратилась к Макри: «На самом деле вам хорошо бы обратиться к юристу, который мог бы разъяснить смысл этого документа. Он очень запутан».

«Нет, нет, Кристина, – возразил Макри. – Если этот документ дает мне возможность выпутаться из этого дела, то детали не столь важны». И он, не колеблясь, подписал письмо.

Как выяснилось позже, Макри все еще лелеял надежду довести до конца свой проект и спустя несколько месяцев позвонил мне с просьбой аннулировать письмо о намерениях. Я отказался, но он попросил о встрече, и я согласился.

Макри объяснил, что проект просто убивает его, но он отчаянно желает сделать еще одну попытку получить под него финансирование и продолжить работу. Франко Макри вызывал у меня глубокую симпатию, напоминая мне о том, как я сам бился долгие годы, чтобы запустить свои самые сложные проекты. К тому же его искренность очень импонировала мне.

Я достал из папки письмо о намерениях и на глазах у Макри порвал его пополам. А потом сказал: «Если вы когда-нибудь решите снова продавать участок, надеюсь, что первым, к кому вы обратитесь, буду я. А пока что – удачи, Франко».

Когда Шрагер узнал, что я сделал с письмом, он был крайне недоволен, хотя я до сих пор уверен, что Макри все же вернулся ко мне со своим предложением именно потому, что я тогда уничтожил то письмо, которое могло быть, а могло и не быть очень обязывающим. Хотя, когда стало окончательно ясно, что он не сможет получить денег под свой проект, он мог бы с таким же успехом обратиться к десятку других застройщиков.

Еще прежде чем подписать документы на приобретение вестсайдского участка в январе 1985 г., я уже обдумал основные элементы моего собственного будущего проекта. Я намеревался построить гораздо меньше зданий, чем Макри, причем сделать один жилой квартал. Я понимал, что главное конкурентное преимущество участка – прекрасные виды, поэтому хотел, чтобы из окон каждого жилого апартамента открывался вид или на Гудзон (с запада), или на прекрасный городской ландшафт (с востока). Мне также хотелось сделать здания гораздо более высокими, чем планировал Макри, чтобы в полной мере использовать вышеназванное преимущество, не говоря уже о том, что высотные здания выглядят более впечатляюще.

Кроме того, я решил вдоль берега Гудзона, прямо перед кварталом жилых домов, построить огромный одноэтажный торговый пассаж. Я справедливо полагал, что Верхний Вестсайд Манхэттена ни в чем так не нуждается, как в базовом торговом обслуживании – в огромных супермаркетах, обувных магазинах, аптеках и магазинах бытовой техники. К этому времени ставки арендной платы за торговые площади на Бродвее, Амстердам-авеню, Колумбус-авеню настолько возросли, что практически вытеснили с этих улиц небольшие магазинчики. Сегодня на Колумбус-авеню проще найти пару перчаток за 100 баксов, чем батон хлеба. Так что одним из плюсов дешевизны земли на моем участке была возможность предложить арендаторам торговых площадей более разумные цены.

Естественно, мои планы зависели от того, какие зональные предписания мне удастся получить. Не требовалось сложного анализа затрат, чтобы понять, что единственная возможность обеспечить жизнеспособность моего проекта – это получить разрешение на строительство гораздо большего числа жилых апартаментов и на гораздо большую общую площадь застройки, чем было у Макри. Причем, в отличие от него, я мог позволить себе ждать столько, сколько нужно, вплоть до окончания полномочий нынешней городской администрации, чтобы добиться одобрения моего плана, который я считал единственно экономически оправданным для данного участка.

Самой первой моей задачей было как можно дальше дистанцироваться от неудачного проекта Макри. Любая аналогия с ним, любое напоминание о его проекте могли принести мне только вред.

К тому времени, когда я уже купил у Макри участок, он еще сохранял за собой право подписи любого официального контракта с городом, который, в свою очередь, еще только должен был выдать ему окончательное разрешение на строительство. Таким образом, я не был обязан выполнять многочисленные обещания городским властям, под которыми подписывался Макри. Я должен был начинать весь процесс получения разрешений с самого начала, а это означало перспективу потратить гораздо больше времени и денег, но, похоже, у меня не было другого выхода.

Сначала необходимо было разрабтать проект, который городские власти сочли бы привлекательным и вдохновляющим, чтобы они сами пожелали предоставить мне необходимые зональные разрешения. Главным было найти то, что представляло бы для меня и для города взаимный интерес. Мне по опыту известно, что сделки имеют обыкновение проходить куда более гладко, когда каждый из партнеров заинтересован заполучить от другого что-то ценное для себя. По счастливому стечению обстоятельств как-то утром я раскрыл газету и вдруг нашел там решение своей проблемы. Выяснилось, что компания NBC, долгие годы размещавшаяся в «Рокфеллер-центре», намеревается сменить местоположение своей штаб-квартиры. Это подтвердил мне и ведущий брокер по недвижимости Нью-Йорка Эдвард С. Гордон. Одним из вариантов, рассматривавшихся NBC, был переезд в соседний штат Нью-Джерси, где компания могла сэкономить крупные средства, поскольку в этом штате налоги ниже, а земля дешевле, чем у нас в Нью-Йорке.

Для города, будь это даже Нью-Йорк, потеря любой крупной компании – это всегда плохо. Но в данном случае трудно было бы представить себе более тяжелый удар по Нью-Йорку, чем уход NBC. Чисто экономические расчеты являются только частью проблемы. Агентство экономического развития Нью-Йорка подсчитало, что в случае ухода NBC город потеряет около 4 тыс. рабочих мест и около 500 млн долл. ежегодных поступлений.

Едва ли не большим был бы психологический ущерб. Одно дело, когда из города уходит производственная компания, о которой мало кто слышал. И совсем другое – потеря компании общенационального масштаба, являющейся одной из тех, что делают Нью-Йорк медиастолицей мира. Два других медиаколосса, ABC и CBS, делают сейчас почти все свои программы в Лос-Анджелесе. NBC же продолжает выпускать свои программы Today, NBC Nightly News, Late Night with David Letterman, The Cosby Show, Saturday Night Live и другие шоу прямо в Нью-Йорке. Невозможно в долларах оценить соседство с медиагигантом номер один и с его самыми рейтинговыми шоу. Это то же самое, что пытаться подсчитать, чего стоил бы Нью-Йорк без Эмпайрстейтбилдинг или без статуи Свободы.

На нашем вестсайдском участке я мог предложить NBC то, чего не мог больше предоставить ни один застройщик этого города: достаточно большое пространство для строительства огромной одноэтажной студии в стиле голливудских натурных павильонов. В «Рокфеллер-центре» NBC ютилась на площади в каких-то 1,2 млн кв. футов. Я же мог предложить компании 2 млн кв. футов, а также пространство для перспективного расширения. При этом оставалось вполне достаточно места для реализации моего собственного проекта.

Кроме того, из-за относительно невысокой цены на землю на вестсайдском участке я мог предложить NBC гораздо более выгодную цену за квадратный фут, чем кто-либо другой в Нью-Йорке. Но даже при этом, для того чтобы конкурировать с предложением из Нью-Джерси, я должен был добиться получения от города налоговой льготы. Однако в то же время я понимал, что город имеет собственный экономический интерес сохранить компанию NBC в Нью-Йорке.

Чем больше я раздумывал над этой идеей, тем больше она мне нравилась. Даже если NBC в конце концов откажется обосноваться на моем участке, это было прекрасное место для строительства теле и киностудии. С NBC или без нее, все равно подобный проект представлял собой многообещающий, привлекательный, престижный бизнес. Прежде чем договариваться с NBC, я решил наметить общую концепцию проекта студии. Сначала надо было придумать название; ну, тут все просто – «Телевижн Сити».

Вторая задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее привлечь к этому проекту общественное внимание, даже поразить воображение широкой публики. Чем больше известности я сумею обеспечить проекту на ранней стадии, чем больше создам вокруг него шумихи, тем проще будет впоследствии привлечь покупателей. Большинство же застройщиков сначала строят, а лишь потом рекламируют, если вообще удосуживаются делать это.

Еще до покупки участка в Вестсайде я обдумывал идею строительства самого высокого в мире небоскреба. Меня всегда приводили в восторг высотные здания. Помню, как мальчишкой приезжал с отцом из Бруклина и умолял его пойти посмотреть на Эмпайр-стейт-билдинг, в ту пору считавшийся самым высоким небоскребом мира. Но затем в Чикаго была построена «Сирс Тауэр», и это почетное звание перешло к ней. Меня всегда привлекала идея вернуть Нью-Йорку звание города с самым высоким зданием в мире, я считаю, что он по праву заслуживает его.

В известном смысле я рассматривал строительство подобного здания как убыточный проект, на который можно пойти только из соображений престижа и рекламы. Когда вы строите здание высотой более 50 этажей, строительные затраты начинают возрастать в геометрической прогрессии. И если единственным вашим стимулом является прибыль, куда уместнее построить три здания по 50 этажей, нежели одно 150-этажное. С другой стороны, я был уверен, что подобное здание, в конце концов, наверняка окупится, став туристической достопримечательностью. Ведь сколько людей жаждет посмотреть на Эмпайрстейт, как некогда я?

Следующей, не менее важной и сложной, задачей был поиск архитектора, который также будет вдохновлен идеей создания самого высокого небоскреба и сумеет сделать его центральным элементом проекта. В конце концов я остановился на двух кандидатурах. Первым был Ричард Мейер, являвшийся олицетворением нью-йоркского архитектурного истеблишмента. Критики восхищались им, к тому же у Мейера было множество последователей. Но я очень быстро обнаружил, что Мейер не из тех парней, которые полны энтузиазма и энергии. Ему больше нравилось проводить время в размышлениях, теоретизировании. Мне пришлось ожидать неделями, когда он принесет мне масштабный макет или хотя бы предварительные эскизы. Я так и не дождался.

А тем временем мне встретился Хельмут Ян. Он мне понравился совсем по иным причинам, нежели Мейер. Ян всегда был аутсайдером: немец по происхождению, проживающий в Чикаго, он никаким боком не принадлежал к респектабельному архитектурному сообществу Нью-Йорка. Он отлично знал, как продвигать проект, и получал очень положительные отзывы на свои довольно смелые архитектурные идеи. Среди прочего Ян был автором проекта «Ксероксцентра» в деловой части Чикаго и высокотехнологичного небоскреба «Стейт оф Иллинойс билдинг». В то время, когда мы с Яном вели переговоры, по его проектам уже строились четыре крупных здания в средней части Манхэттена.

Что мне больше всего нравилось в Хельмуте, это то, что он, как и я, считал, что крупное может быть не менее прекрасным, чем миниатюрное. Его вдохновляло все грандиозное. Менее чем через три недели после нашей встречи Ян прибыл в мой офис с масштабным макетом проекта, учитывавшим все мои пожелания и, кроме того, содержавшим ряд собственных оригинальных идей и решений. Летом 1985 г. я назначил его на должность главного архитектора проекта в Вестсайде.

До осени мы всесторонне рассмотрели и отклонили не менее дюжины возможных проектов застройки. Оба мы понимали, что участок настолько большой и значительный, что не имеет смысла пытаться создать нечто, вписывающееся в общий стиль окружающей городской застройки. Мы решили поступить наоборот и построить город в городе, резко контрастирующий с прилегающим городским ландшафтом.

Восемнадцатого ноября мы устроили пресс-конференцию, чтобы объявить о наших планах застройки вестсайдского участка. Все годы, пока участок принадлежал Макри, пресса и прочие СМИ игнорировали его. Сейчас же на наше объявление о предстоящей пресс-конференции откликнулись не менее 50 журналистов местных и общенациональных СМИ. Я изложил общий замысел проекта и описал его основные элементы. Мы назвали его «Телевижн Сити», поскольку надеялись привлечь NBC в качестве главного арендатора. В целом проект предусматривал застройку смешанного назначения общей площадью 18,5 млн кв. футов, куда входили коммерческие, жилые и торговые площади. Было запланировано строительство 8 тыс. жилых апартаментов, 3,5 млн кв. футов коммерческих помещений для теле и киностудий и офисов, 1,7 млн кв. футов площадей для розничной торговли, 8,5 тыс. стояночных мест для автомашини почти 40 акров парков и открытых пространств, включая протянувшуюся вдоль 13 зданий эспланаду по берегу Гудзона. Высочайший в мире небоскреб планировалось разместить в самом центре участка. Его высота должна была составить 1670 футов (около 509 м), т.е. на 200 футов выше, чем чикагская «Сирс Тауэр».

Я полагал, что вся прелесть этого плана заключается в его простоте и одновременно грандиозности. Кроме небоскреба мы планировали возвести еще семь зданий – три на северной оконечности участка и четыре на южной. Трехуровневая платформа перед каждым зданием, на которой располагались бы парковочные места и магазины, позволяла нам поднять пешеходные дорожки на самый верх, несколько выше уровня опоясывающего участок Вестсайдского шоссе. В результате практически с каждой точки «Телевижн Сити» открывался прекрасный вид на реку. Кроме того, мы отвели огромные площади под места общественного отдыха. В общей сложности наш проект был процентов на 50 больше, чем проект Макри, но при этом плотность застройки была даже ниже, чем на многих маленьких участочках в средней части города.

Как я заметил, большинство журналистов не интересовались деталями проекта, их преимуществами и значением. Они смотрели на проект только как на возможный источник сенсации. В данном случае это играло мне на руку. Я подготовился отвечать на вопросы, касающиеся плотности застройки, направления транспортных потоков, особенностей жилой застройки, но вместо этого журналистов больше всего интересовал проект постройки самого высокого в мире небоскреба. Это придавало всему проекту своебразный шарм и таинственность. Вечером я включил телепрограмму NBC Evening News, вечерний выпуск новостей, чтобы послушать, что происходит на саммите Рональда Рейгана с Михаилом Горбачевым. Ведущий новостей Дэн Разер вел программу из Женевы, но после краткой сводки основных событий того дня он вдруг объявил: «Сегодня в Нью-Йорк Сити застройщик Дональд Трамп объявил о своих планах возвести высочайшее в мире здание». Это еще раз доказывает, какой мощный и интригующий символ для своего проекта «Телевижн Сити» я нашел.

Реакцию на мои планы трудно было назвать повсеместно положительной, но я, собственно, другого и не ожидал. Полемика, споры и обсуждения фактически помогают поддерживать интерес общественности к проекту. Критиканы утверждали, что нет никакой надобности в таком высоком небоскребе, что люди никогда не захотят жить на такой высоте и что я никогда не смогу построить его. Журнал Newsweek отвел целый разворот под большую статью, озаглавленную «Смелые амбиции Дональда Трампа». А New York Times посвятила моим планам редакционную статью, которая, вероятно, только придала им еще больше убедительности. «Только время покажет, – говорилось в статье, – различие между великой мечтой и несбыточными иллюзиями. Сейчас слишком рано говорить, какое определение больше подходит дерзкому замыслу Дональда Трампа подвести Нью-Йорк и все его ландшафты под сень 150-этажного небоскреба».

Больше всего мне понравилась реакция на мои планы обозревателя Джорджа Уилла. Уилл всегда вызывал у меня симпатию, в том числе и за то, что никогда не боялся пойти против моды. «Дональд Трамп не всегда благоразумен, – писал Джордж Уилл. – Но, к счастью, человек не всегда руководствуется одним лишь благоразумием. Трамп, который верит, что чрезмерность тоже может быть достоинством, исполнен того же американского духа, как и рвущийся в небо силуэт Манхэттена, олицетворяющий брызжущую энергию идеи Республики. Трамп дерзнул утверждать, что супернебоскреб необходим, потому что он совершенно не нужен. Он верит в то, что архитектурные излишества – это хорошо для нас, [и] он, вероятно, попал в точку. Дерзость, нахальство, живость, стремительность – вот главные черты национального характера этой страны».

Очень сожалею, что Джордж Уилл не заседает в Комиссии городского планирования.

Прошло немного времени, и, к моему удивлению, оппозиция по отношению к проекту самого высокого в мире небоскреба стала постепенно ослабевать. Огонь критики сосредоточился на других элементах проекта, которые, как я предполагал, не должны были вызывать споров. В частности, архитектурный обозреватель Times Пол Голдбергер объявил настоящий крестовый поход против моего «Телевижн Сити». Всего через неделю после официального объявления о моих планах застройки Голдбергер опубликовал большую статью «Неужели последнее предложение Трампа – воздушный замок и ничего более?». Помимо того, что Голдбергер вообще не жаловал высотные здания, он выступал против несоответствия моего проекта архитектурному стилю соседних районов города.

Но именно это больше всего мне нравилось в проекте «Телевижн Сити». Я был убежден, что, если построить нечто, ничем не отличающееся от соседних городских районов, это будет огромной ошибкой. Именно с таких позиций я десять лет назад подошел к реконструкции отеля «Коммодор/Хайатт». Тогда район вокруг Гранд Сентрал буквально умирал, и единственной возможностью как-то оживить его было создание чего-то яркого, запоминающегося, будоражащего воображение. Облицованное зеркальным стеклом огромное сверкающее здание отеля выгодно отличалось от унылой старой застройки. Оно стало тем магнитом, который привлек тысячи людей, и в конце концов «Коммодор» завоевал успех. И вскоре даже те, кто критиковал его, признали, что он великолепен. Читая рассуждения Голдбергера, я будто вернулся на десяток лет назад, вновь переживая все перипетии той борьбы.

Не было ничего проще, чем снискать одобрение Пола Голдбергера и иже с ним, достаточно было сделать здания на вестсайдском участке вдвое ниже и более похожими на привычную предвоенную застройку. Только вся проблема заключалась в том, что это полностью выхолостило бы мою идею. Проект утратил бы индивидуальность, грандиозность – словом, все то, что делало его конкурентоспособным. Больше всего меня раздражало то, что критикам, которые сами никогда в жизни ничего не создали и не спроектировали, дарован карт-бланш высказывать свое мнение на страницах ведущих периодических изданий, тогда как жертвы их критики лишены возможности публично выступить в свою защиту. Впрочем, я мог раздражаться сколько влезет, это никоим образом не меняло ситуации. До тех пор, пока обозреватель публикуется в New York Times, его мнение всегда будет влиятельным, хочу я того или нет.

Весной 1986 г. предлагаемый мною проект застрял где-то в дебрях Комиссии городского планирования. Это главным образом объяснялось тем, что «чуткое» руководство мэра Коха привело городское правительство чуть ли не к полному параличу.

Кох сумел добиться эффекта прямо-таки ошеломляющего. Администрация, которую он возглавлял, была насквозь пропитана коррупцией и притом отличалась абсолютной, тотальной некомпетентностью. Бывшего мэра Чикаго Ричарда Дейли тоже обвиняли в коррупции, но он сумел пережить все скандалы только потому, что, по крайней мере, доказал свою способность грамотно управлять городом. Что же касается Коха, то при нем как никогда обострилась проблема бездомных, многие районы города оставались нетелефонизированными, дороги не ремонтировались, строительство тоннелей метрополитена застопорилось, десятки и десятки компаний покидали Нью-Йорк, чтобы перебазироваться в другие места, и все городские службы неумолимо разрушались, деградировали.

А тем временем не менее чем десятку назначенцев и сторонников Коха были предъявлены обвинения во взяточничестве, лжесвидетельстве и получении подношений. Некоторые вынуждены были с позором уйти в отставку после того, как их неэтичные поступки стали достоянием гласности. Джей Турофф, бывший глава Комиссии по такси и наемному автотранспорту, Джон Маклафлин, попечитель госпиталей, Энтони Амерузо, бывший инспектор Комиссии по транспорту, были обвинены в уголовных преступлениях. Был вынужден оставить свой пост один из ближайших личных советников Коха Виктор Ботник, после того как выяснилось, что он дал неверные сведения о своем образовании, и вскрылись факты многочисленных поездок, которые он совершал за счет городского бюджета якобы для ведения дел города. Инспектор по вопросам культуры Бесс Мейерсон, бизкий друг Коха, была с позором выгнана с работы за неблаговидные поступки, и впоследствии ей тоже было предъявлено обвинение. Выяснилось, в частности, что она в качестве взятки судье пристроила на работу в городскую администрацию его дочь, а затем многократно публично отрицала этот факт. Позже стало известно, что Кох был в курсе этих событий, но предпочел закрывать на них глаза.

Самое смешное, что Кох основой своей политической репутации считал честность и неподкупность, о чем и трубил повсюду. Казалось, до него не доходит, что если назначенные им чиновники оказываются взяточниками, то ответственность за это лежит на нем лично. Напротив, при первых же признаках того, что какому-нибудь из его друзей грозят неприятности, Кох торопился откреститься от него. Например, когда началось расследование в отношении его близкого друга Дональда Мейнса, ныне покойного главы административного района Куинс, и тот попытался совершить самоубийство, Кох немедленно объявил его жуликом, хотя Мейнсу еще не было предъявлено никакого обвинения. В то время Мейнс находился в госпитале. Позже он повторил попытку лишить себя жизни, которая увенчалась успехом.

Что же касается других сподвижников Коха, которые сумели избежать обвинений, то они были вопиюще некомпетентны. Многим просто не хватало способностей. Иные, казалось, решили, что единственная возможность удержать свое теплое место – это вообще прекратить принимать какие бы то ни было решения. Вероятно, это была для них единственная возможность избежать обвинений в нарушении закона. Но вся беда в том, что, когда официальные лица огромного города прекращают принимать решения, получается бюрократический затор. Невозможно мириться с нечестностью, но бездействие и некомпетентность не многим лучше, если не хуже.